Сайт журнала
"Тёмный лес"

Главная страница

Номера "Тёмного леса"

Страницы авторов "Тёмного леса"

Страницы Юрия Насимовича

Страницы наших друзей

Литературный Кисловодск и окрестности

Тематический каталог сайта

Новости сайта

Карта сайта

Обзор сайта

Из нашей почты

Пишите нам! temnyjles@narod.ru

 

на сайте "Тёмного леса":
стихи
проза
драматургия
история, география, краеведение
естествознание и философия
песни и романсы
фотографии и рисунки

 

Главная страница

Номера "Тёмного леса"

 
N1 N2 N3 N4 N5 N6 N7 N8 N9 N10 N11 N12 N13 N14 N15 N16 N17 N18 N19 N20 N21 N22 N23 N24 N25(1) N25(2) N26 N27
N30 N31 N32 N33 N34 N35 N36 N37 N38 N39 N40 N41 N42 N43 N44 N45 N46 N47 N48 N49 N50 N51 N52 N53 N54 N55 N56 N57 N58 N59 N60 N61 N62 N63 N64 N65 N66 N67
N68
Об авторах

ТЕМНЫЙ ЛЕС

N33

"Тёмный лес" - лафанский национальный журнал. Основан в 1969-м году в столице Лафании - Николиной Горе.

 

НАПЕРЕКОР ВРАГУ

РАССКАЗ

Мама повернулась и пошла к выходу из магазина. Дело принимало неприятный оборот. Я прекратил плакать и бросился догонять её, пытаясь на бегу выжать новые слёзы, но это было смешно. Мама молча взяла меня за руку, слегка дёрнув при этом, и мы пошли, отражаясь в стекле и в небе. Кругом была страшная слякоть, и я с удовольствием шлёпал по ней своими огромными галошами. На улице стоял шум, и радостно выли троллейбусы, пуская фонтаны из-под колёс. Они были на подводных крыльях, как и я.

Я проснулся от оглушающего чувства братства. "Свершилось" - подумал я, - "Вот оно!"

В спальне была тишина, за окном медленно падал снег. Группа ещё спала, хотя за стеной уже слышалось звяканье чашек, это в столовой накрывали на стол. Высоко в мягком небе пел самолёт, незаметно опуская тональность. Птички беззвучно прыгали по веткам за стеклом, они клевали рябину, а потом улетели. Время было слишком пустым, оно состояло из одних пауз.

За стеной закончили накрывать к полднику и включили радио. "СВИТ ДРИМС, СВИТ ДРИМС" - пела она, всеми своими белоснежными зубами сразу. Иностранная, добрая и прекрасная, она была мамой каждого из ребят. Мы проснулись и пополдничали, звеня ложечками. Радио загадывало загадки и отвечало на письма воинов, но мы уже одевались, каждый у своего узкого военного шкафчика с картинкой.

В раздевалке была жара. Мы были воинами, и поэтому дрались валенками и шубами, наверное целый час. Нина Михайловна одевала ребят и по одному выгоняла на крыльцо, где стояли санки. Когда вся группа была одета, Нина Михайловна, ругаясь про себя, надела зелёное пальто, сапоги, и выбежала на улицу, строить нас парами. Во рту у неё были чёрные шпильки. Она закалывала волосы и натягивала пушистую шапку на красный лоб.

Кругом стояли высоченные деревья, врастая в снежное небо. В еловый лес уходила лыжня. Кое-кому давали детские деревянные лыжи, правда, без палок. Палок не давали, потому что они были с острыми железными наконечниками. Я слышал, что Ленин тоже любил ходить на лыжах по лесу, когда отдыхал в санатории. Так мне сказал дедушка. И вот однажды я увидел его, когда забрался вглубь леса. Лыжня кончилась, под деревьями лежал темнеющий снег, засыпанный иголками. Я подъехал к забору и увидел, что на нём проступили зелёные крапинки мха, и сунул нос в щель. За забором, посреди небольшой поляны, стояла жёлтая двухэтажная усадьба с белыми колоннами и высокой лестницей. Это был взрослый санаторий. Он прятался под огромными елями, чтобы никто не потревожил большевиков в сумраке восстановительного режима. На самом верху лестницы стоял мой дедушка. Он был в чёрном пальто и в бурой шапке. Держа руки в карманах, дедушка отдыхал, глядя на деревья, на забор, и на детский санаторий. Наверное, он увидел меня за забором, потому что кивнул мне и помахал рукой, улыбаясь как Ленин. Только бородка у дедушки была белая.

К лестнице подъехал лыжник в синем костюме, и дедушка показал ему на меня, вероятно, объясняя: "А вот это мой внук, он тоже тут отдыхает". Мне стало неудобно, и я поехал к нашей площадке. Почему дедушка не пришёл ко мне в группу? Или, может быть, я обознался, и это был не дедушка?

Когда я застенчиво подкатил к своим, Нина Михайловна что-то объясняла; увидев меня, она остановилась и подняла крик, а ещё сказала, что больше не даст мне лыжи. Я стал растворяться среди играющих детей, но Нина Михайловна, окликнув меня, взяла санки и начертила на утоптанном снегу круг, используя концы полозьев как циркуль. Она поставила меня в этот круг и запретила выходить из него до конца прогулки. Таково было моё наказание - стоять и смотреть, как весело играют другие дети. Но Нина Михайловна не знала, что за забором взрослого санатория у меня есть дедушка, которому я всё расскажу, как только будет возможность.

Через радужные блики ресниц я смотрел, как яркие детские пятна носились вокруг неподвижного зелёного пальто, валялись в снегу, смеялись и истошно кричали. Пальто переминалось с ноги на ногу, я прищуривал глаза, глядя на синий снег, на разноцветные огоньки и на бегающие тени от весёлых фигур; мне было совсем не плохо, только время шло слишком медленно и прогулка никак не кончалась.

И вот снова в вышине, ещё освещённой золотым солнцем, запел невидимый самолёт. Его голос, властно перекрывающий все остальные голоса моей жизни, незаметно изменяясь, перетекал, как огромная громовая жидкость, из пустого в порожнее, через всё подмосковное небо. К моему лицу приблизился вечер.

Тут же между деревьями включились фонарики, стали зажигаться окна на кухне и лампочки у крыльца. Прожекторы с крыши осветили группу, уже незаметно построенную парами, и я был прощён и впущен в строй. Остро и быстро вечерело. Одна за другой, пары с визгом и грохотом поднимались по ступенькам на крыльцо, где нянечка отряхивала всех веником, и не прекращая гвалта, но уже как-то задумчиво, все ввалились в раздевалку. Там через горячую голову стаскивалась мокрая одежда, в воздухе летали шаровары, варежки и носки; потные розовые лица плыли в зал из последних сил. Игрушки уже не вызывали того восторга, что утром, воины сдержанно готовились к ужину.

Я нашёл косточку от компота, припрятанную с полдника, и стал незаметно колотить по ней деревянным кубиком, разбил и съел. Это был вытянутый горьковатый орешек, одетый в шершавую шкурку. Нам не разрешалось их есть, потому что в них была синильная кислота, да только Нина Михайловна кудато вышла.

Я пожевал вредный орешек и вспомнил, как ездил на лыжах в тёмном лесу. И сразу развеселился, вспомнив про дедушку. Наверное, он тоже ждёт ужина, такого же вкусного и немного чужого. А после еды он, конечно, будет читать, и сегодня уже не сможет со мной встретиться - ну, пусть завтра, только вот бы прямо с утра!

Вечера почти не было; был ужин, по радио озабоченный голос говорил о напряжённости. Потом была другая передача, в которой добрый дядька прочитал те самые стихи, что мы разучивали в детском саду, когда я был совсем маленьким:

"Атой и горя мало,
Умылася в снегу
И лишь румяней стала
Наперекор врагу!"

Когда в спальне выключили свет, я опять стал думать о моём дедушке - как будто я с ним разговариваю. Он улыбался мне, поглаживая румяную лысину волосатой рукой, и рассказывал, что, оказывается, Ленин, отправляясь в лыжные прогулки по лесам, никогда не брал с собой лыжных палок. Потому что, во-первых, это опасно - можно выколоть себе глаз, а во-вторых, Ленин обожал пробираться между чешуйчатыми стволами вековых деревьев, сцепив пальцы за спиной - так ему больше нравилось. К тому же, оказывается, так и вправду гораздо удобней, чем с палками.

Я незаметно заснул и заблудился в сво- ём сне. Ленин ушёл куда-то вперёд. Он был очень сильный лыжник. Изредка мелькало его чёрное пальто и ондатровая шапка. Сложив руки сзади, Ленин с хрустом двигался через лес, как ледокол, ломая мартовский наст.

Время от времени он останавливался и делал мне знаки, чтобы я не отставал. Но мне никак не удавалось даже немного приблизиться к нему. Было похоже, что он вообще не устаёт от этой гонки. И если бы он не останавливался меня подождать, я бы просто остался в этом мрачном лесу, через который было необходимо пробраться, потому что только таким образом мы могли попасть к дедушке. И в то же время моим дедушкой был сам Ленин. И ещё у меня было странное ощущение, что я стал как будто старше.

В глазах у меня темнело, кругом плыли синие пятна. Мы мчались в лесном полумраке, где было печально и одиноко. Никогда в жизни я не чувствовал такого одиночества, как в этом лесу. Казалось, здесь никогда не будет весны.

Но вдруг всё резко изменилось. Один за другим мы вылетели на огромный заснеженный косогор и остановились, оглядываясь во сне. Стояли синие сумерки. Внизу ворковала маленькая речка, а над ней склонились ивы, укрытые снегом. В длинных промоинах шла быстрая чёрная вода. За кустами прятался голубой мостик, занесённый снегом. И всё это было немного странное и какое-то кривое.

Слева почти до горизонта простиралось что-то вроде долины, на краю которой, с двух сторон обрамлённые щетиной искромсанного леса, торчали какие-то подъёмные краны и мерцали жёлтые огоньки.

На мой вопрос, что это за стройка, Ленин, немного подумав, с улыбкой ответил: "Там будет профилакторий".

Непонятно почему, на меня вдруг нашёл ужас. Я почему-то боялся его. Я не решался даже спросить его, где же мой дедушка. Ленин сказал, что нам нужно спуститься вниз, и как можно скорее, потому что скоро будет совсем темно, и тогда мы не сможем правильно перейти границу. Мы помчались вниз по головокружительному спуску, и когда нас со свистом вынесло на берег реки, я заметил, что снег начал таять. А я снова начал задыхаться, отставая всё больше и больше.

Ленин обогнал меня метров на восемьдесят, это было очень странно, потому что снега в этом месте уже совсем не было. Он сошёл за несколько секунд, обнажая бугры на берегу. Вся долина стала совсем тёмной. Мы неизвестным образом неслись по раскисшим чёрным кочкам. Они были скользкими и напоминали гниющие шкурки от бананов, покрытые блестящей слизью. Я обливался потом от страха и усталости.

Обогнув излучину, Ленин быстро удалялся. Нас разделяла мерцающая в темноте река.

По ней с тихим шелестящим звоном плыли небольшие льдинки. Это был волшебный звук, мелодичный и непрерывный. Я настолько устал, что даже обрадовался, когда понял, что мне уже не догнать Ленина. Он пропал из виду, так ни разу и не обернувшись, - наверное, он уже забыл про меня.

Я остановился, раздумывая, был ли он моим дедушкой на самом деле. Он очень сильно изменился перед тем, как пропасть в темноте. Пока мы неслись по лесу, Ленин был гораздо ниже ростом, и лицо у него было мягкое, круглое и очень живое. А перед тем, как он ушёл от меня по берегу, я заметил, что его шапка куда-то пропала, а лицо стало жёстче и тяжелее, да и сам Ленин как будто вырос. У меня было такое чувство, что он притворяется. Во всём его виде было что-то устрашающее, так что я даже испытал облегчение, когда стало ясно, что он уже не вернётся за мной. И я стал ломать голову, где же мне теперь искать дедушкин санаторий, в полной темноте.

Потом я услышал его голос, который звал меня по имени. Было похоже, что дедушка немного раздражён - как будто ему уже надоело меня искать. Но когда я снял лыжи и на чужих ногах подошёл к деревьям, я понял, что он на меня совсем не сердится. Я хотел его обнять, но его нигде не было - только голос звучал прямо передо мной. Тогда я понял, что кроме голоса тут ничего и нет, и заплакал. Я плакал, уткнувшись в несуществующее дедушкино пальто, и не было вообще ничего, во что я на самом деле уткнулся. Я плакал, а дедушка утешал меня - такими особенными семейными словами, которые невозможно даже запомнить, - и в конце концов я успокоился, потому что он всё равно был рядом со мной. А когда он рядом, я ничего не боюсь.

Утром я проснулся от света. Спальня была ослепительно освещена солнцем, оно вставало из-за сосен, пока мы еще спали. За стеклом чирикали воробьи. На площадках расстилался голубой снег, ярко-оранжевые деревья сияли на краю леса. С крыш капало, было слышно, как громко стучит капель.

Стену с эстампом пересекали золотые лучи. Они падали наискосок и были горячими. Зашевелились белые покрывала, из-под них вылезли заспанные дети. Я выгнулся и сделал мостик. Затем сбросил одеяло, вскочил во весь рост, с грохотом спрыгнул с кроватки на деревянный пол и, взглянув на портрет дедушки Ленина, поскакал умываться.

Утро было весёлым. На кухне бренчали кастрюли, оттуда доносился сладкий запах овсяной каши. Из приёмника встревоженный женский голос нараспев читал стихи:

"Ты скажешь: ветреная Геба,
Кормя Зевесова орла,
Громокипящий кубок с неба,
Смеясь, на землю пролила."

  Ваня

 

ТЕКСТЫ ПЕСЕН ГАЛИНЫ ДИЦМАН

БАЛЛАДА О ВОСТОЧНОМ ЛЕГИОНЕ

Легион - на Восток! Бесконечный Восток -
даже сам Александр в нём когда-то увяз...
Плоскогорье вдали. Под ногами песок.
Много армий других в нём увязнет не раз.

Запад или Восток? Как условен делёж -
для Империи все страны света равны,
мир разделит оружье. Всё прочее - ложь,
что же может быть лучше хорошей войны?

Что же может быть лучше войны вдалеке
от сенатских речей, от имперских границ?
Мы одеты бронёй из фальшивых легенд,
слово "долг" - как забрало для множества лиц.

Что же может быть лучше, чем эта война?
Мы несём побеждённым не голод и страх -
наше, лучшее в мире на все времена,
наше римское право на римских мечах.

Наше римское право решать и вершить
мы разделим на всех - имя нам Легион.
Безымянность свою мы подняли на щит -
для Империи хватит десятка имён.

Цепью братских могил для окрестных племён
наш отмечен маршрут - нас ничто не собьёт.
По утрам сеем смерть и суровый закон -
по ночам оставляем здесь семя своё...

Мы уйдём на Восток. Дети этой войны
спят в утробах скуластых своих матерей,
и доносится к ним в запредельные сны
дальний дым от костров боевых лагерей.

Легионы уходят, печатая шаг,
в безымянных потомках себя повторив.
И поняв своё право судить и решать,
наши дети все полчища бросят на Рим

и сомнут вечный город - да вечен ли он,
Рим, гудящий, как раковина на ветру?..
На Восток иль на Запад уйдёт легион -
мне уже всё равно, я сегодня умру...

Рим привык, чтобы римляне гибли в бою -
молодёжи пример и державе почёт.
Наше римское право не думать в строю,
без сомнения, выше всех прочих свобод.

ВЕТЕР ЗА ОКНОМ

Ветер за окном, ветер за окном -
это ли мой дом? Это ли мой дом...
Клёны под дождём, клёны под дождём -
всё переживём, всё переживём...

Шепчет мне листва, мокрая листва
странные слова, горькие слова:
"Это ли твой дом? Это ли твой дом?
Нету счастья в нём...

Звёздное окно - как глазное дно,
слёзы на глазах - радость в небесах!
Это ли мой дом? Это ли - мой дом?
Нету счастья в нём...

Не ищи следа и не жди суда,
горе - не беда, радость - ерунда.
Это ли мой дом? Это ли мой дом?
Кто хозяин в нём?

Шепчет мне листва, мокрая листва
странные слова, вечные слова:
"Кто хозяин в нём? Ветер с вороньём!
И метель с дождём,
и толпу с вождём -
всех переживём!"

Долог каждый шаг, и болит душа...
Это ли мой дом? Это ли - мой дом?
Кто хозяин в нём? Кто хозяин в нём?
Полночь с полуднём...

В четырёх углах не найти тепла,
ни добра, ни зла - серая зола...
Это ли мой дом? Это ли - мой дом?
Фото за стеклом, гости за столом...

Шепчет мне листва, шепчет мне листва
странные слова, вещие слова:
"Это ли твой дом? Это ли твой дом?
Что оставишь в нём?"

Времени в обрез, ветер до небес...
Ты моих детей, ветер, пожалей,
и осенним днём
я вернусь к ним в дом
ветром за окном.

ПЕСНЯ КЛИКУШИ

Колокола,
медные лбы,
кто я была?
Тень из толпы.
Где я жила,
кто я была -
всё позабыла я,
колокола.
Стала я кликушей...
Слушай, площадь, слушай!
Плачет опять
Богоматерь Владимирская...
Я сидела ночью,
ей глядела в очи:
сын не воротится,
плачь, Богородица...

Плачет она,
хочет сказать:
будет война,
будет опять.
Словно в огне
смертной тоски,
сходит ко мне
с золочёной доски.
Сына обнимает,
бога проклинает!
Мальчик смеётся -
а мать убивается...

Хватит, хватит славы
по цене кровавой!
К чёрту бессмертие -
трогать не смейте его...
Слушай меня,
бедный народ:
мать-Богородица нас проклянёт.
Колокола
громче звонят,
слушай, пока не убили меня:
больно стало, больно
меди колокольной
для нечестивцев
обедню вызванивать!
В нашей, в нашей власти
отвести несчастье!..
Сын не воротится -
плачь, Богородица!..
Камень, камень белый -
каторжником беглым...
Была помешанной -
стану повешенной.
Звон вокруг сильнее,
а дышать труднее...
Сын не воротится,
плачь, Богородица!

НАПОСЛЕДОК

Нас было много, места мало,
и был словам потерян счёт;
на полдороги от вокзала
нам только водки не хватало -
чего же, господи, ещё!

Мы от пророчеств опьянели,
и за полуночной чертой
сказать друг другу не успели
слова, что в воздухе висели...
За что же, господи, за что?

Так что же всё-таки свобода?
На что свобода без стыда?
А мы всё тщимся год от года
из рабской вырваться породы...
Куда, о господи, куда?

Так что же всё-таки Россия?
Кто был ей первым палачом?
И кто её разбудит силы -
пошляк, антихрист иль Мессия?
О чём мы, господи, о чём?

И оставалось лишь неясно,
кто будет проклят, кто прощён,
и чей когда наступит час, но
так было жутко и прекрасно...
Чего же, господи, ещё!

ПЕСНИ И БАЛЛАДЫ М.А.Ч.

Помещаем два стихотворения из сборника песен и баллад М.А.Ч., изданного в Лафании.

ПЕСНЯ ЗЛОБЫ
/КАМАРИНСКАЯ/

Ночи чёрная утроба
солнце выпила до дна.
На Руси тупая злоба
громоздится как стена.

Не избыть свою обиду,
не скостить свой счёт судьбе,
Русь справляет панихиду -
панихиду по себе.

По исконной, по посконной
русской удали хмельной,
непутёвой, забубённой
голове своей шальной.

Эх, мать-перемать,
дури нам не занимать -
нам свести бы с кем-то счёты,
чьи-то кости поломать.

Сердце стынет от озноба,
милосердья не проси -
злая злоба, злая злоба
нынче бродит на Руси.

По просёлку в поле рыщет,
заползает в города,
к ночи свищет,
крови ищет
виноватого жида.

Попадись ты мне, проклятый,
возмутитель-иудей,
на кресте за то распятый,
что спасти хотел людей!

Где ты ходишь беглым шагом,
хоронясь за все дома,
где ты машешь красным флагом,
подвигая Русь с ума?

Эх, Русь-перерусь,
распинай Христа, не трусь!
На черта тебе, старухе,
большевистский Иисус?

У нас на Руси
подчистую всё коси!
Вишь-ты правды захотелось -
на-кось, выкуси!

Муку неси,
пироги меси -
Чорт справляет панихиду
по святой Руси.

АГАСФЕР

Есть старинное преданье
    про бродягу - Агасфера.
Вечно странствует по свету
    вечный странник, вечный жид.
День проходит, год проходит,
    по минуткам минет эра,
а дорога, словно лента,
    из-под посоха бежит.

Я бреду, бреду по свету,
    я отбил в дороге пятки.
Чуть присяду, чуть поверю,
    что нашёл свой отчий дом,
вмиг возьмут меня за шкирку:
    Убирайся, жид проклятый,
уходи своей дорогой,
    за своим ступай добром!

Я бреду по белу свету,
    я ищу свою берлогу
в тридевятом государстве,
    в тридесятой стороне.
Ах, зачем, безмозглый дурень,
    я не дал напиться богу,
что тащил свой крест к Голгофе
    на израненной спине!

До сих пор во сне я вижу
    эти треснувшие губы
и венец, такой колючий,
    над таким красивым лбом...
"Агасфер, подай водицы!"
    Я ему ответил грубо:
"Убирайся, бог проклятый,
    за своим ступай добром!"

Я бреду, бреду по свету,
    я совсем дошёл до ручки,
я согласен хоть в могилу,
    - а дороге нет конца.
Колют, колют, колют ноги
    эти подлые колючки,
очень колкие колючки -
    из тернового венца.

  М.А.Ч.

ТЕКСТ ОДНОЙ ИЗ ПЕСЕН МИХ. ЧЕГ.

ИСХОД

В стеклянную корку запёкся песок,
и мечется солнце, от жара тускнея.
Всё дальше в пустыню и глушь на восток
уходит народ Моисея.

Уже позади край Солёных озёр
и треск колесниц в волнах Красного моря.
У нас впереди сорок лет и простор
надежды, смиренья и горя.

Покуда последний рождённый рабом
в песках не почит, не раздастся осанна.
Народ - на алтарь, лишь бы кто-то потом
ступил на поля Ханаана.

Уходит на запад гряда облаков,
дразня миражами блаженного Нила.
"Неужто в Египте так мало гробов,
чтоб нам не хватило могилы?"
___

Но время подводит итоги векам,
и этого мы не изменим закона.
Вот рухнул со стоном пылающий храм
и плач у подножья Сиона.

Святою землёй овладел Люцифер,
сбылись предсказанья распятого Бога,
и двинулся снова народ-Агасфер
волной от родного порога.

Всё дальше и дальше в безвестный простор
уводят изгнанья крутые тропинки,
но слёзы и стоны на вечный позор
взметнулись дымами Треблинки.

В глазах уходящих в огонь стариков
безмолвный укор: "Адонайи, помилуй! -
неужто в Египте так мало гробов,
чтоб нам не хватило могилы."
___

Прощай, старый мир, опалённый войной! -
и рухнули стены незримой плотины,
и новая жизнь устремилась волной
на землю седой Палестины.

Но в майскую ночь в час мечты вековой
судьба усмехнулась, огонь разжигая,
и двинулась армия с площади - в бой,
упавших в песках оставляя,

вперёд прорываясь сквозь огненный шквал,
к святыням своим прикасаясь губами...
И вот рубежом лёг Суэцкий канал
страны, где мы были рабами.

Сожжённый напалмом небесный покров
сорвали "фантомы" святого народа.
В Египте по-прежнему много гробов,
как в день накануне исхода.

  Мих. Чег.
  1989

ЛЕОНИД ОРИЩЕНКО
РУБАИ

* * *

Выходить мне из дома не хочется. Лень.
Ничего не подарит мне суетный день.
Кроме новых страданий не жду я подарков...
От жары бытия - в одиночестве тень!

* * *

От неграмотной девки болит голова.
От учёной - мудрейшие сходят с ума.
Кто же лучше из них, кто же хуже? Задача...
В самом деле: не слаще холеры чума!

* * *

Твоя мудрость, о боже, как мир велика:
ты блудницу создал и меня, дурака.
С нею долго тебя потешал я в вертепе...
Не пора ль на покой отпустить старика?

* * *

Сумасшедшим признали меня доктора.
Я решением их возмутился сперва,
но одёрнул себя: "Не волнуйся, песчинка,
в невменяемом мире не будешь права!"

* * *

Надо мной все смеются - я плохо одет.
Не читают, как видно, ни книг, ни газет:
только воры теперь одеваются модно.
Сохрани меня, Бог, хоть от этих тенет!

* * *

Преисполнены дни суеты и труда -
я с ума начинаю сходить иногда!
Кроме детства, пожалуй, и нечего вспомнить...
Научиться бы в нём оставаться всегда!

* * *

Поменяли сегодня разбойники лик:
ни бород, ни ножей, ни кровавых улик;
психиатры, торговцы, юристы... О, боже!
Разве всех их вот так перечислишь за миг?

* * *

У богатого вечно болит голова -
всё никак не разденет он мир догола.
Может, деньги для смерти он копит усердно?
Но ведь взяток она отродясь не брала!

* * *

Метеор в атмосфере сгорает всегда -
гостю с неба враждебна земная среда!
Так и духу, рождённому в лоне небесном,
на земле лишь костёр предназначен всегда.

* * *

Объявляют в газетах: "Невеста умна,
дети есть и жилплощадь имеет она."
О, жених легковерный, не сделай ошибки, -
за такие достоинства платят сполна!

* * *

Начал дело - его доведи до конца;
все другие дела вверь заботам творца.
Поступать так велит нам восточная мудрость,
а она, как известно, достойна венца!

* * *

Пожирает нас всех отчуждения зверь!
Друг мой бывший ко мне равнодушен теперь:
не сумел сколотить я богатства обманом,
и тихонько закрылась знакомая дверь...

* * *

В саклях горцев гостить мне случалось не раз.
"Гость - от Бога," - считает суровый Кавказ.
Мир велик, аксакалы, и есть в нём жилища,
где шайтана встречают радушней, чем нас!

СТИХИ ЮЛИИ КАУНОВОЙ

ПЁС И ДОМ

Человек ушёл. Дом закрыл глаза
и пустынным стал до отчаянья.
Долго пёс скулил и крыльцо лизал.
Верный пёс скулил по хозяину.

Принесла еду в чёрном женщина,
не поднялся пёс, но вильнул хвостом.
- Поднимайся, Друг. Мне завещан ты.
Мужики идут, будут рушить дом.

Целый Век служил, кто берёг его,
приютившийся у окраины.
... Рухнув, слышал дом, где-то далеко
верный пёс скулил по хозяину.

* * *

Пока спит Бог,
    который - есть,
земные чудаки
играют в Преданность
    и Лесть,
и чешут кулаки.
И всякий
    возомнивший Мим
в отечестве пророк.
Ох, и достанется же
    Им,
когда проснётся
    Бог.

* * *

В моей стране, где флаг и кровь
местами могут поменяться,
друзья опаснее врагов, -
с врагом не надо притворяться.

В моей стране, где стон и боль
двух поколений невиновных,
и по сей день идущий в бой
рискует книжечкой картонной.

В моей стране, где храм и хлам
местами могут поменяться,
мне трудно, так же, как и вам,
слепой и глупой оставаться.

СТИХИ РАЗНЫХ АВТОРОВ


* * *

Мифы - древняя фотография,
человечеству слишком известная...
Круговая порука небесная!
Олимпийская грозная мафия!

Что один из них напророчит,
то другие исполнят в точности -
и тем самым основы прочности
и порядка не опорочат.

Как бы мы ни боролись, ни плакали,
но - усердно гнут свои линии
девы-Мойры, девы-Эринии,
и темнят грамотеи-оракулы.

И как часто лжецам и обидчикам,
и как редко героям и правым
достаются удачи и лавры:
помогают боги любимчикам...

  О.Таллер
  1989

* * *

О, бирюза коварных глаз! -
не надо сыпать соль на рану.
Опять хочу - в который раз! -
поверить краткому обману...

Останься музыкой в стихах
и сладкой болью в сновиденьях.
В других глазах, в других руках,
в другой судьбе моё везенье.

В плену мучительного сна
недолго я ещё пребуду.
Моя последняя весна,
моё несбывшееся чудо...

  Т.Буланова
  1987

СУДЬБА БАРАБАНЩИКА

Видел кучу камней? - это домик пророка,
он живёт в нём с тех пор, как погасла заря.
Никому не разведать понятного срока...
Но мне кажется всё же, они это зря.

Пионеры молчат, Мальчик, будь осторожен!
Не дадут выбрать сук, на котором висеть.
Твой заснеженный путь с двух сторон огорожен,
а судьба вроде ткани; а может, как сеть.

А не хочешь - попробуй жить зло и задорно,
развевай красным галстуком выю свою.
Барабаны - всерьёз; стукачи, плюньте в горны,
пионерская Зорге, на самом краю!

  Ваня

ДУРАК

Сидит под ивою дурак,
дырявый теребит башмак:
его я починю, продам
и пир на всю деревню дам,
и все меня зауважают,
и все меня заобожают,
и звать не будут дураком,
а молодцом и королем...
Девчонки мимо пробегают,
смеются, горестей не знают,
не то смеются о своем,
не то над ним, над дураком.

  М.И.Р.

* * *

... Уйти от ярких
    сновидений
    в прохладу арочных
    сплетений...
    (в успокоительные
    тени)

Пронзительный весенний свет!
Он серых буден пыль сметает,
он жизнь даёт и - отнимает...
Он - восхищенье и совет:
Смотри из-под тенистых арок
на этот день, что слишком ярок,
не приближайся,
вдруг - убьёт...
Для тех, кто занавешен плотно
(то - живописные ль полотна,
запреты, что сильней границ
или зашторенность ресниц...),
нет выбора! -
есть щит и латы:
Снегурочки лишь миг крылаты
и живы - миг
в огне веселья
или светясь в луче весеннем,
любя и тая...
И, когда
своё увидишь воплощенье
цветным, живущим настоящим,
останься здесь! в тени стоящим
под этой аркой - не сливайся
с тем освещённым двойником,
горячим, ветреным...
Тайком
за ним следи и - улыбайся...

  О.Т.
  1989

* * *

Лучей звезды моей ищу везде -
и отражаюсь в ледяной воде,
в недоуменьи самолюбованья -
столь призрачно моё существованье...

Расту, склоняюсь по ветру, жива,
плету из слов простые кружева -
они однообразны, одноцветны:
чуть ярче - праздны, глуше - безответны...

  О.Т.
  1989

Вестей с Урала не было два года. В пришедшем недавно письме есть отрывок из стихотворения. За неимением большего отрывок приводится.

... Уж слишком много
меня жалели,
уж слишком часто
себя берёг я.
Не потому ли
отяжелели
мои порывы,
цвета
поблёкли...

  (А.Богданов)


ИЗ ОРАНЖЕВОГО РУБАЙЯТА


* * *

Встречаем вместе Новый Год,
а завтра полон день забот,
но завтра - это будет завтра...
Пусть день сегодняшний идёт!

* * *

Всё было раньше ясно так,
где друг, а где коварный враг,
а нынче всё перемешалось -
в мозгах сумбур и в душах мрак.

* * *

Я от работы стал горбатый,
придатком сделался лопаты,
но час придёт - растает снег,
считаю дни до этой даты.

* * *

Мечты летают в небесах,
и судьбы мира на весах;
уста твердят о смысле жизни,
а взор пленяет колбаса.

* * *

В моём кармане нет монет.
Где денег взять? Кто даст совет?
Но все молчат, считают деньги,
и до меня им дела нет.

* * *

О, как далёк и труден путь!
И нету сил с пути свернуть,
и нету сил остановиться,
и нету сил передохнуть...

* * *

Я еле ноги волочу
и от усталости мычу,
хочу я только лишь покоя,
но даже он не по плечу.

* * *

Попал я в жуткий переплёт:
судьба меня, как губку, жмёт
и выжимает жизнь по капле,
а мне всё грезиться полёт.

* * *

Пришла пора платить долги.
Но только сам себе не лги,
а то заблудишься во мраке,
и станут тёмными мозги.

* * *

На душе и блажь, и тишь,
и уверенно стоишь,
но внутри скребётся кто-то,
то ли совесть, то ли мышь.

* * *

Скриплю зубами, землю ем,
но не вернуть душе эдем;
я руки к небу простираю,
но Бог и холоден, и нем.

* * *

Я над разбитой жизнью плачу,
другим судьба даёт удачу,
а мне судьба даёт... зарплату,
и ту - до первого утрачу.

* * *

"Мы - не рабы, рабы - не мы," -
вещают гордые умы,
но кто действительно свободен,
тот не боится стен тюрьмы.

* * *

Живу в объятиях греха,
в душе моей одна труха,
не трижды - триста раз отрёкся
до третьей песни петуха.

* * *

В каждом, наверно, живёт фарисей -
ищем признания между людей,
ищем признания, славы, почёта,
следуя прихотям наших страстей.

* * *

Не плачь, дружище, не тужи,
что мы не птицы, а ужи -
не хуже птицы перевалим
любые горные кряжи.

* * *

Я выпил водку и коньяк,
одеколон, лосьон и лак,
я Новый Год отлично встретил
и вам желаю всяких благ.

* * *

Судьба была ко мне жестока -
стареть я начал раньше срока,
но что пенять судьбе, когда
несчастья - следствие порока.

* * *

В мой дом, разбив ударом дверь,
беда врывается, как зверь,
и плачь - не плачь, но горький жребий
не переделаешь теперь.

* * *

В душе и сердце пустота.
Согбён под тяжестью креста,
бреду не в силах распрямиться,
и жизнь течёт, но ты не та.

* * *

Как много надо сделать дел!
И я лежал, и я пыхтел,
и размышлял, и строил планы,
и день тихонько пролетел.

* * *

Узнал я, что такое счастье,
но всё пропало в одночасье.
К богам взываю криком я:
остаток дней слезами скрасьте!

* * *

Одни танцуют и поют,
от умиленья слёзы льют,
другие сваи забивают,
комфорт для первых создают.

* * *

Затоплен был весь шар земной,
волна плескалась за кормой,
а на корме стоял угрюмо
седобородый старец Ной.

* * *

В меня вселился мелкий бес,
в глаза и уши он залез,
и шепчет, шепчет мне чего-то,
и отвращает от небес.

* * *

Пока земным наполнен взор,
проникнет бес, как хитрый вор,
души сокровища похитит,
а в пустоту насыплет сор.

* * *

Планы сложные плетёшь,
результат упорно ждёшь,
но всего не рассчитаешь,
не получишь даже грош.

* * *

Усталость тела, боль души
вином и брагой заглуши -
ещё не ночь, ещё не вечер,
ещё наполнены ковши.

* * *

В полночной тьме горят огни
и будоражат ум они,
покуда молод и не знаешь,
что это лишь гнилые пни.

* * *

Читаю ряд истлевших строк:
придёт на землю лжепророк,
и соблазнённых будет много,
и в залах загрохочет рок.

* * *

Хочу я покинуть пределы норы
и взглядом проникнуть сквозь блеск мишуры,
хочу я постигнуть все тайны Вселенной,
но мухи нервируют и комары.

* * *

В чём смысл рожденья - вот вопрос -
когда за дверью реки слёз,
когда за смехом или шуткой
сердца отстукивают "SOS"?

* * *

Страх рождает новый страх,
он растёт, как на дрожжах,
и жиреет, как прислуга
на райкомовских пайках.

* * *

Когда все мысли вкривь и вкось,
когда душа и тело врозь,
тогда махнёшь на всё рукою
и скажешь русское "авось".

* * *

Проходит дней калейдоскоп,
их одноглазый жрёт циклоп,
сожрёт он и тебя, наверно,
пока в раздумьи морщишь лоб.

* * *

Голодным брюхом движим волк,
любовник знает в страсти толк,
но если будешь чуть умнее,
тогда полюбишь сердцем долг.

* * *

Когда под гнётом неудач
безвольно катишься, как мяч,
когда в себя уже не веришь,
тогда придёт небесный врач.

* * *

Плетусь давно я сквозь туман,
все предсказания - обман,
но тайно всё же я надеюсь,
что этот путь зачем-то дан.

* * *

У событий я плетусь в хвосте.
Дни проходят в жалкой суете.
Прочь унынье! - друг сидит напротив,
и мурлычит чайник на плите.


ИЗ ГОЛУБЫХ ТЕТРАДЕЙ


ФАРХАД

А ты далеко-далеко!
И пусть далеко-далеко,
зато - нам друг с другом легко,
на редкость легко.

Зато - никаких обид
и мелочных бед,
и не преследует быт,
которого нет.

Устав от мирских сует,
мечтой улечу к тебе,
склонюсь к твоему плечу,
встречу рассвет.

И улыбнусь, улыбнусь
наедине с тобой,
и снова рванусь, рванусь
в жизненный бой.

Планета у нас одна,
и небо над ней одно,
и много счастливых дней
нам в жизни дано.

Я буду рубить скалу
- влюблённый Фархад -
чтоб на Земле разбить
сказочный сад.

Я подарю тебе
замки под облака,
сны и мечты, века,
тайну цветка.

Высветлю боль, грусть,
выверю вздох, взмах...
И будет звенеть Русь
в посвящённых тебе стихах.

Ты будешь светить, светить
издалека - легка!
Годы спрядутся в нить,
нить поплывёт в шелка.

Мы выполним свой долг,
преодолеем путь...
И пусть не возьмут в толк,
в чём этой любви суть.

В ПРОСТОРАХ ТУЛВИНСКОГО КРЯЖА

Поёт автобус два часа,
перемещаются просторы,
и мчатся из-под колеса
веками сглаженные горы.
    Разбег, подъём, опять разбег...
    Всё ближе, ближе встреча наша...
    За полем поле, снег да снег
    в просторах Тулвинского кряжа.

В глаза весёлые взгляну,
и совесть глупая отпустит,
а может - снова утону
в неутолённой старой грусти,
    и это значит - нет чудес,
    и дни прошедшие - пропажа...
    За лесом лес, за лесом лес
    в просторах Тулвинского кряжа.

И пихты-гвозди в небосвод
вонзились, низбегая к рекам,
и день за днём, за годом год
сверкает небосвод над снегом,
    и край земли далёк, далёк,
    и без конца дорога наша...
    За логом лог, за логом лог
    в просторах Тулвинского кряжа.

  1988

* * *

Откричали лозунги
прадеды и деды,
правнуки и внуки
в рубище одеты,

холодно и сыро
в пьянствующих избах,
а над клубом тряпка
о великих "измах".

  1988

МОЙ ДОМ

Мой дом - содом,
без окон дом,
забит, забыт,
повержен в быт.

По кругу путь
моих часов.
Не отомкнуть
стальной засов.

Не убежать
в простор души
сквозь этажи,
сквозь гаражи...

Кружи, кружи,
кружи, кружи,
кружи, кружи,
кружи, кружи!

  1989

* * *

Падает снег на зелёную озимь
и параллельно стремится над ней.
Вот бы скользнуть в чуть заметную просинь
из нескончаемых пасмурных дней.

Хлопнул брезент на холодной машине
и промелькнул запрещающий знак.
На бесконечной вечерней равнине
над лесостепью сгущается мрак.

Образ твой тихий исполнен участья
и благодарности странной судьбе.
Может, при встрече и есть мне от счастья -
руку пожать напоследок тебе.

  1989

ИЛЬЕ

Философ!
Я люблю твой стих,
пусть он и даст порой под дых,
своей корявостью корёжа...
Однако весь ты в строчках сих,
и проступает через них
твоя смеющаяся рожа!

  1989

* * *

Нам вместе хорошо, насмешница-подруга,
пока бумажный дом не повалила вьюга,
пока хватает нам и света, и тепла,
пока нам юмора хватает друг на друга.

  1989


ИЗ ОРАНЖЕВЫХ ТЕТРАДЕЙ


* * *

Уйду я. Плакать нет причин.
Зальёт дождями мой камин,
погаснет взгляд, замолкнет речь,
но будет жизнь, как прежде, течь,
и так же, как всегда, точь-в-точь,
сменяться будут день и ночь,
затем недели и года...
Всё будет так же, как всегда.

* * *

А дни, как лошади, бредут,
и где-то вожжи и хомут,
и где-то свет, и где-то мрак,
и кто-то друг, и кто-то враг,
и по колено путь в снегу,
и завтра вновь сулят пургу
и небывалый снегопад...
Заметены пути назад!

* * *

Хотя надежды все сгорели,
и жизнь мне кажется пуста,
есть у меня иные цели,
иная тайная мечта.

Она ведёт меня незримо.
Дорога кажется длинна,
но вижу я, за слоем дыма
встаёт души моей страна.

* * *

Всё на свете банально
повторяется вновь,
на кровати двухспальной
распинают любовь.

Ожидание чуда
и усталость опять.
Надоевшие блюда
начинают менять.

Сколько можно крутиться
на одном колесе?
Обалдевшая птица
быть не хочет как все.

* * *

Хрустит на зубах песок,
и ноздри щекочет пыль,
и вертится колесо
судьбы, продолжая быль.

И что там за тем холмом,
не может постичь мой взгляд,
покуда не грянет гром,
покуда не хлынет град.

А дальше?.. А дальше - мрак
и свет, что горит в ночи...
Но, если себе не враг,
об этом пока молчи.

В бессмыслице смысла нет.
Уходит вода в песок.
Предвестником новых бед
идёт по земле пророк.

* * *

Чем чище дух, тем пуще плоть
стремится дух перебороть.

* * *

Куда бежать, не знаю я -
на сотни миль одно и то же,
огонь внутри, мороз по коже,
однообразность бытия.

Дорога пыльная ведёт,
неумолимо тащит в бездну,
в которой скоро я исчезну,
как неудачный анекдот.

* * *

Рождество Иоанна Предтечи.
Пробужденье от долгого сна.
Распрямились усталые плечи,
и не чувствует груза спина.

Рождество. Ожидание чуда.
И пока проступают едва
иорданские волны, Иуда
и отрубленная голова.

* * *

Заметает следы метель,
на сегодня ей власть дана.
Рвётся ветер сорвать с петель
створки запертого окна.

Мир закутался в белый снег
и растаял за пеленой,
и ведёт сквозь метель ковчег
новоявленный старец Ной.

* * *

Ещё Россия не проснулась,
в тяжёлый сон погружена;
ещё безумствует Дракула,
и балом правит Сатана.

Ещё, по мненью самозванцев,
мы - только пища для клопа,
и на погостах в пьяном танце
ревёт безмозглая толпа.

Ещё стоит швейцар с табличкой,
что больше нет свободных мест,
но в синем небе вольной птичкой
летит над Русью благовест.

* * *

Веруй в то, что невозможно,
в то, что неосуществимо.
Станет рано или поздно
каждый город Третьим Римом.

Веруй в то, что было свято
для дремучих наших предков
и топталось бесновато
многократной пятилеткой.

Копошатся всюду черви,
много чёрных дел творится,
но в ладоши хлопнет дервиш,
и рванёт на волю птица.

В каждый дом придёт веселье,
в каждом сердце радость будет,
а пока что в тёмной келье
просто веруйте о чуде.

* * *

Что-то голову припекло,
и от мыслей сплошной облом.
Как вместить и добро, и зло,
записать их одним числом?

В мире много путей-дорог,
но ведут они только в Рим.
Их пройти до конца не смог
ни один ещё пилигрим.

И клубится дымок костра,
и на лица ложиться тень,
и скрывается до утра
отработанный втуне день.

 

Последнее изменение страницы 20 Mar 2019 

 

ПОДЕЛИТЬСЯ: