Страницы авторов "Тёмного леса"
Страница "Литературного Кисловодска
Пишите нам! temnyjles@narod.ru
Недаром говорят, что память - это в некотором роде одеяло из лоскутьев. Предложу и я свои "лоскутные воспоминания" об этом неординарном человеке, мастере литературного дела, неукротимо-творческой личности. И будут эти лоскуты яркими или туманными, светлыми и тёмными, тёмно-синими, например, как и положено по законам жизни и живописи.
Заросли, в которых - знаешь - обретается тигр, скажем, - совсем не те, где нет даже завалящего волка или гадюки. Такие "дебри" - просто запушенный скверик, не более того.
Мне вот много уж лет не хватает в Кисловодске, на Ставрополье Андрея Губина: никто не научит, не подначит, не внесёт сомнения, не протянет руку - выпростаться из болота повседневности. Нет чувства постоянной опасности и творческой ревности: а ну-ка покажи, на что способен!
Андрею (теперь я, к сожалению, старше его годами и имею право вспоминать Андрея Терентьевича просто по имени) тоже остро не хватало человеческого общения, всегда необходимого, чтобы как-то самоопределиться, почувствовать свой интеллектуальный рост, творящую силу, в миллионный раз самоутвердиться в летящем, кривляющемся времени. Необходимость эта была настолько острой, что возможен был такой эпизод.
Поздний вечер. Звонок в дверь. На пороге появляется Андрей Губин с каким-то мужичком бомжистого вида. Оба в изрядном подпитии.
- Привет, Стас! Скажи вот Юре, что я действительно Андрей Губин, автор "Молока волчицы". А то он никак не верит...
Андрей Губин был ярчайшим примером человека творческого поведения. Каждый момент общения был для него поводом для сотворения, театрального действа, шутки, провокации, свеженькие мифы сыпались из него, как искры из раскаленного конвертера, в котором ординарный чугун жизни превращается в конструкционную сталь.
Прихожу к Андрею по делу: надо уговориться о совместных выступлениях в санаториях (я подрабатывал тогда организатором этих встреч, а Губина, знаменитого писателя, охотно приглашали и исправно оплачивали).
У Андрея Терентьевича то ли пир горой, то ли просто дружеская пьянка. Однако окружают его люди весьма солидные, похоже, даже начальство местного уровня.
Узрев меня на пороге, Андрей без всякого предисловия и тени юмора очень серьёзно спрашивает:
- Так что, Стас, сегодня берём банк или завтра?
Понимаю - розыгрыш. Отвечаю в тон:
- Да нет, Андрей Терентьевич, сегодня ещё не время. Так что нынче - по бабам. А банк после как-нибудь...
Окружающие явно в замешательстве. Когда еще сообразят, что к чему.
Идём на выступление в элитный по тем временам санаторий имени С. Орджоникидзе. Андрей почему-то в пёстром спортивном костюмчике фирмы "Адидас", в белых шикарных кроссовках - как-то не в слишком "выступательной" униформе. Зато - удобно, раскованно.
- Ну, Стас, - говорит, - тебе памятник можно ставить в Кисловодске, возможно, золотой.
- Это в честь чего же? - спрашиваю с осторожностью, ожидая очередного подвоха.
- Да сунулся сегодня в сберкассу, а там на счету у меня аж 600 рублей набежало. Я-то думал, ты все денежки за выступления себе прикарманиваешь.
600 тогдашних рублей (1980г.) - это, по-нынешнему, тысяч 60 выходит. Его ставка за каждое выступление 15 рублей - как члена СП СССР, а я как "нечлен" получал 5 рублей. Стало быть, мы за один только прошлый месяц сделали 40 выступлений - неплохое подспорье к его писательской пенсии. Несмотря на неоднократные издания "Молока волчицы" да и "Афины Паллады", Андрей Губин часто нуждался в деньгах и как ребёнок радовался всякому приличному заработку.
Но вот мы добрели до санатория. Упитанная культорганизаторша недовольно косится на канареечный костюм Андрея. Зато зал полон: порядочные, достойные граждане отдыхающие. Довольно увесистые. В приличных отглаженных костюмах, в пышных дамских нарядах (это - тогда! Теперь на "встречу с писателем" отдыхающие ходят в шортиках, тапочках, измятых распашонках. Не все, конечно, но многие.). Несколько недоумевают, узрев знаменитого писателя в спортивном затрапезе. Однако притихли: внимают.
- Знаете, - по свойски доверительно сообщает слушателям Андрей, - я свободный художник, никогда не занимал никакой должности, по найму не работал. Мой роман "Молоко волчицы" отлично доится, кормит меня и поит, 30 раз издавался, в том числе и за границей.
В зале чувствуется напряжение, даже возмущение, лица слушателей краснеют, у них повышается давление: граждане-то трудятся, как правило, от зари до зари ежедневно, получая за свой труд скромную зарплату и ежегодный отпуск - 24 дня. Но Андрею и этого мало.
- Да у меня в каждом приличном городе просторная квартира и жена гражданская. Так что я везде - свой. У меня нет проблем...
- Что вы несёте? Сейчас нас линчуют! - шепчу я ему, прикрываясь книгой.
- Ничего. Зато проснутся сейчас. Я их просто разогреваю. Нас этому ещё в во ВГИКе (институте кино) учили. Толпу надо шокировать! - отвечает почти в открытую.
- Напоминаю, - обращается снова к публике, - поэт - это гений, Гомер, Пушкин, Евтушенко! А сейчас перед вами выступит со своими стихами Станислав Подольский. Пусть докажет нам, какой он поэт!
После такого "предисловия" попробуй выступи! Делать нечего - бросаюсь в бой, как в ледяную воду...
Андрей Терентьевич всегда мечтал об уединённой мастерской, где можно сосредоточиться, молчать и слушать мир и шорох мыслей, расписаться, как следует, без помех. Он был писатель-марафонец, мастер большого дыхания и размаха.
- Что ты за писатель, - говорил он мне. - Где ты в рассказе последнюю точку ставишь, я только руку разминаю.
Но с постоянной мастерской ему не везло.
Как-то его "Молоко волчицы" прочитал Михаил Горбачёв, который в ту пору был первым секретарём крайкома КПСС, т.е. фактически хозяином Ставрополья. Роман Горбачёву очень понравился. Он пригласил Андрея Губина к себе. Картинку их встречи передаю со слов Губина.
- Здравствуйте, Андрей Терентьевич! Прекрасный роман ваше "Молоко волчицы". Хочется наградить вас за талантливый, творческий труд. Говорите прямо, что предпочитаете - орден или ордер?
- Спасибо, Михаил Сергеевич! Конечно, ордер! Я давно хотел вернуться в родные края. (У Губина в ту пору была комната - жильё и мастерская - в Москве, которую ему удружил получить Сергей Михалков, председатель СП СССР).
- В Ессентуки поедете?
- Да нет, лучше в Кисловодск: там прошло моё детство.
- Хорошо. Поезжайте, выбирайте квартиру. Я распоряжусь.
Конечно, понимать этот рассказ следует, учитывая творческий потенциал рассказчика. Тем не менее, квартиру в Кисловодске он получил. Отлично обустроил её: проявилась хозяйственная казачья закваска. Особенно отделал лоджию, где планировал творить в уединении. Увы, уединения не получилось. Обустройство квартиры, естественно, возглавила молодая решительная жена Маргарита. Всё улучшила, отшлифовала: решила, что, конечно же, ей в первую голову дана квартира. Всё сияет лаком, всё стерильно, крахмально: там не сядь, здесь не ляг, "а ты ноги вытер?", "а тапочки надел?", "не мни покрывало!"...
Огорчённый Андрей собрал чемоданы и сбежал в Москву, в уединение на этаже, где его и настиг инфаркт.
Правда, до побега в Москву Губин ещё раз попытался создать мастерскую. Идею подал я: "А что, если купить дачу - тишина, уединение, кристальный воздух - пиши не хочу!"
Сказано - сделано. Рита горячо поддержала. Андрей присмотрел дачу: небольшой домик, узкий длинный участок на склоне горы, недалеко от центра города, и недорого - 2500 рублей. Снова сказалась хозяйственная жилка Губина. Первым делом мы с ним установили забор, чтобы соседи не вторгались на участок. Андрей Терентьевич со вкусом обустроил рабочее место: завёз просторный письменный стол, около полутонны отменной писчей бумаги. Он ведь давно задумал посостязаться размахом с Библией - создать созвездие из двенадцати романов. На стену повесил ковёр-гобелен с изображением громадного тигра и тут же назвал дачу - "тигровая вилла".
Между прочим, забавный диалог произошёл однажды между нами. Увидев гору отличной бумаги, я принялся цыганить:
- Андрей Терентьевич, хотя бы пачечку уделите, а то у меня с бумагой напряженка, и в продаже такой нет.
Андрей удивлённо воззрел на меня:
- Ну, я романы пишу. А тебе-то зачем?
Я чуть не обиделся, хотя понимал, что это очередной розыгрыш. Но пачку бумаги - со вздохами и кряхтением владельца - всё же заполучил.
Так вот, дача обустроена. Но жажда совершенства и творческая энергия Маргариты не позволили Андрею в полной мере насладиться уединением. Возникла идея вместо приземистой избушки построить на участке настоящий домик с высоким потолком, громадными светлыми окнами, со всеми необходимыми удобствами. Началось строительство. Воздвиглись стены. Устроена крыша из оцинкованного железа. Кстати, конёк для крыши из настоящей нержавейки Андрей приволок на собственных плечах. - Получил первый инфаркт. Пришлось строительство свернуть, дачу продать.
Первым делом он предложил её мне - всего за пять тысяч рублей, не ахти какие деньги. Но у меня и этого не было. А кредиты тогда не выдавали всяким несоюзным литераторам. А жаль: вскоре произошла сумасшедшая инфляция и пять тысяч рублей стали брать ежемесячно за коммуналку. А дача та стала стоить миллион, по нынешним меркам.
Но я, кажется, недостаточно внимания уделил творческим чертам характера Андрея Губина.
Как-то, добираясь до очередного санатория, где запланирована была "встреча с писателями", я поделился с Андреем Терентьевичем идеей: хочу написать рассказ, в котором инопланетянин только что прибыл на Землю, идет по нашему городу, видит всё свежими глазами и удивляется, насколько всё нелепо и неразумно устроено...
- Ну, вот, - сокрушённо промолвил Андрей, - оставляй после этого рукописи на столе без присмотра...
И было, как обычно, непонятно, шутит ли он или действительно решил присвоить идею, обвинив меня в плагиате. Думаю - пошутил.
Андрей Губин нежно любил всё близкое, своё.
Уезжая последний раз в Москву, попросил меня помочь ему с багажом. Я, конечно, тут же прибежал. Чемоданы были действительно увесистые - ему с больным сердцем не под силу таскать с третьего этажа. Но были и небольшие сумки со всякой мелочью: продуктами, предметами обихода. В сторонке без дела сидел его сынишка Андрей, крупный пухленький мальчик. Я предложил ему отнести сумочку к такси. Откуда ни возьмись беркутом налетел Андрей-старший:
- Не надо! У мальчика - сердце!
Была у Андрея в то время прекрасная юная овчарка, необычайно преданная хозяину. Но и хозяин был ей непомерно предан. Я заметил: его трогало, когда овчарка лизала ему руки. Андрею явно не хватало любви, ласки, преданности. Покровительственная снисходительность рослой Маргариты и то, что она называла крупного писателя "малыш" - была ему недостаточна...
Провожать на вокзал поехали всей семьёй. В такси разместились только самые близкие: жена Рита, сын Андрюшка, сам Андрей Терентьевич и любимая овчарка. Я подъехал самостоятельно - автобусом, чтобы помочь погрузить багаж в поезд.
Андрея Губина крайне интересовали тайны творчества и личности, творцы, или, формулой Велемира Хлебникова, творяне (в отличие от дворян).
Этой теме посвящена книга "Афина Паллада". Причём персонажи его "афинских" рассказов о мастерах искусства всех времён и народов, если вдуматься, очень напоминают самого Губина. Фактически он, как драматический актёр, разыгрывал своих персонажей, влезал в их "шкуру" и душу, по слову Аристотеля, перевоплощался в них. Отсюда такая живость и правдоподобие образов мастеров: Фидия, Марины Цветаевой, Франсуа Рабле, некоего китайского поэта, Льва Толстого. Разумеется, не обладая подробными и точными сведениями о своих героях, Андрей Терентьевич попросту сотворял их "из себя", в соответствии со своим представлением о сути творцов. А когда некий учёный муж обвинил писателя, что-де его повесть о последних днях Льва Толстого не подтверждается научными достоверными сведениями, Андрей утешился высказыванием хранителя музея "Ясная поляна", который, прочитав повесть, задумчиво сказал: "А я и не предполагал, что Лев Толстой был и таким".
Впрочем, все упомянутые сведения сообщены самим Андреем Губиным, великим мифотворцем, что не умаляет конечно их красоты и вероятности.
Что и говорить, лоскутное одеяло воспоминаний можно разворачивать почти бесконечно. Стоит рассказать о сумасшедшей работоспособности Андрея Губина: он вставал обычно часа в четыре утра и, выпив кружку крепчайшего сладкого чая с сухариками, работал до полудня, выдавая писательскую "норму" - до десяти страниц текста. А потом бродил по городу, как выжатый лимон, опустошенный, восполняя внутреннюю энергию: дышал, молчал, в каждой встречной забегаловке выпивал рюмочку коньяка. Иногда к вечеру допивался "до чёртиков". В десять вечера валился на одинокую кровать - на даче ли, в Москве ли. А уже в четыре-пять утра - трезвый как стёклышко - снова устраивался за пишмашинкой. И так изо дня в день... Разумеется, сколько бы мощи и здоровья ни подарили ему родители и все казачьи предки, бесконечно такой режим работы не мог продолжаться. Да и планы, и замыслы были не на одну человеческую жизнь - минимум на двенадцать. Ведь чтобы написать один только настоящий роман, необходимо ухлопать именно целую жизнь. Если пристально всмотреться, все знаменитые романы Александра Дюма
- это один развернутый во времени роман "Три мушкетёра". Все романы Льва Толстого можно собрать под великую кровлю по имени "Война и мир". Так что новый - действительно новый роман - это новая прожитая и отражённая в тексте жизнь.
Вспоминается любопытный монолог губинский. Когда Андрей прочитал мою повесть о хождении по мукам российским глубоко верующей женщины, воспитаннице петербургского института благородных девиц, он задумчиво заметил: "Так, как ты, писать и я могу. Но меня больше интересуют не судьбы и приключения человеческие, а судьбы и превращения мысли. Например, "Молоко волчицы" - это в первую очередь не роман о Глебе Есаулове (хотя и о нем тоже), а роман о частной собственности".
Слава Богу, художественные способности Андрея Губина в данном случае всё-таки превзошли его философские устремления, что не скажешь, пожалуй, о его неоконченном (и на мой взгляд, недозрелом) романе "Траншея", где сюжет довольно искусственный, по-моему, а содержание представляет из себя некий диспут между фашистом и советским офицером-коммунистом. В результате, кажется, оба приходят к выводу, что самое страшное явление на земле - это сионизм...
С другой стороны, Андрей Губин, создав яркие произведения в прозе, в глубине души мечтал и числил себя поэтом. Оттого пытался вначале написать "Молоко волчицы" в стихах. В поздние издания этого романа он стал включать в прозаический текст стихотворные главы, утяжеляя тем самым мускулистую, образную прозу, ну и, правда, слегка увеличивая гонорар. Что ж, охота пуще неволи...
Было в Андрее Губине что-то детское, безмерно-нерасчётливое, трогательно-наивное. Добрый, умный человек, он мог иной раз прихвастнуть своими "победами", "достижениями", "находчивостью", слегка прикрываясь "лирическим героем". Вот он - ради дальнейшего творческого пути - бросает любящую женщину (роман "Светское воспитание"). Вот он обучает столичную "элиту", как разделывать жареного гуся вручную (там же)...
В жизни ему очень хотелось чувствовать себя если не генералом, то хотя бы полковником литературным; думаю, наследие казачьих предков, высоко ценивших во все времена звания и нашивки. (спроси любого казака - он непременно окажется из атаманского рода), отсюда - прочная осанка, веская манера высказываний. Иной раз странноватые заявления...
Как-то администрация Кисловодска расщедрилась (конечно же с подачи первого секретаря горкома КПСС) - Андрею Губину предоставили номер в санатории - под мастерскую! - бесплатно. Поехали устраиваться. Как обычно, куча чемоданов: рукописи, бумага, пишмашинка, вещи обихода. Я участвую во вселении в качестве грузчика. Услужливая горничная санаторного корпуса (старинного причудливого особнячка, конфискованного в своё революционное время у какого-нибудь купчика) хватает сумку с вещами - помочь!
- Не надо! - веско останавливает её Андрей Терентьевич. - Человек есть.
Но все эти "генеральские" замашки искупали некие "чёртики в глазах": "Сейчас мы их всех разыграем!"
Однако, несмотря на все "заскоки", забавные странности, барские приколы, вспоминается талантливый, артистичный, умный и добрый человек, очень много потрудившийся во славу отечественной словесности, много доброго и талантливого сотворивший, по-своему заброшенный и одинокий, несмотря на успехи, подачки власти и хвалу в адрес его книг. Ну, не готово общество наше отдавать должное творцу, редкому таланту, великому труженику на ниве искусства; ведь вот ушёл человек, а труд его остался живым и будет долго ещё увлекать, радовать читателей, провоцировать их на творчество, на искренние, неординарные, духовные поступки. За то - честь и хвала человеку-творянину Андрею Терентьевичу Губину.
12.08.2012
Кисловодск
Станислав Подольский. Памяти творянина (воспоминания о А.Т. Губине)
Станислав Подольский. Слова любви и признательности (о Книге Галины Зайцевой "Певец Вселенной" (о А.Т.Губине))
Евгений Бригиневич. Истоки поэзии - в детстве (о писателе А.Т. Губине)
Главная страница
Литературный Кисловодск и окрестности
Страница "Литературного Кисловодска"
Страницы авторов "ЛК"
Последнее изменение страницы 31 Jan 2023