Сайт журнала
"Тёмный лес"

Главная страница

Номера "Тёмного леса"

Страницы авторов "Тёмного леса"

Страницы наших друзей

Кисловодск и окрестности

Страница "Литературного Кисловодска

Тематический каталог сайта

Новости сайта

Карта сайта

Из нашей почты

Пишите нам! temnyjles@narod.ru

 

на сайте "Тёмного леса":
стихи
проза
драматургия
история, география, краеведение
естествознание и философия
песни и романсы
фотографии и рисунки

Станислав Подольский. Проза

Автобиографические заметки и список публикаций
Попытка автобиографии
Интервью
Облачный стрелок
Евангелие от Анны
Побережье
Новочеркасск - 1962
Последняя неделя октября
Черные очки
Борис Леонидович Пастернак
Упражнение на двух расстроенных струнах
Старый Кисловодск
Мама неукротимая
Глеб Сергеевич Семенов
Ирина Анатольевна Снегова
Памяти творянина (о А.Т.Губине)
Тигровые заросли (о А.Т.Губине)
Маэстро Рощин
Микроновеллы
Учитель и другие
Офеня
Заветы вождя
Председатель земшара
Конница - одним, другим - пехота...
"Враг народа" Мойше Рубинштейн
Снежный человек Алазян
Обелиск
Слуга
Ювелир
Мапа
Голос
Букетик
Гуливер
Околоточный Прунов
Технология лжи

Станислав Подольский. Стихи

След тигра
Стороны света
Жгучий транзит
Подземная река
Азъ есмь
Дождь
Старые сосны
Тексты
След тигра
12 стихотворений
Стихи, опубликованные в "ЛК"
Из стихов 1990 г.
Из стихов 2001-2002 гг.
Свободные стихи
Ледяная весна свободы
Стихи Я.Веткина

Станислав Подольский

"ЗА РЕКОЙ В ТЕНИ ДЕРЕВЬЕВ"

(ОБЕЛИСК)

Сегодня с утра прошел я изуродованной, разрытой, захламленной поймой Подкумка. Всюду валялись трубы большого диаметра, на треть затянутые илом. В заросшем бурьяном котловане по ступицы в воде ржавел брошенный бульдозер. Посреди чьей-то разоренной усадьбы лаяла собака, тоже, как видно, брошенная. Черный от загара мужик торопливо разбирал стены домика на отдельные саманные блоки: не пропадать же добру! И повсюду куда ни глянь сочилась, текла, мерцала вода, чистая, процеженная лесками и галькой в бесконечном течении своем от верховых родников. Вода неутомимо шныряла, звенела, струилась, сравнивая бугры и рытвины, зализывая разруху поймы, точно знала: все пройдет, а она будет течь вовеки здесь, меж зеленых и плавных душистых берегов своих. Ей некогда задерживаться, нельзя отступать: нет в этом сути воды, живое движение в широком русле - вот ее жизнь...

Вскарабкавшись по мусорному откосу противоположного берега поймы, наткнулся я на скромный обелиск, погрязший в болотистой полянке на задворках какого-то предприятия. Ржавые потоки промышленных стоков "омывали" подножие обелиска. Несколько свежих, зеленых ещё, несмотря на позднюю осень, топольков обступили его, трепетали, клонились, затеняли его одинокость, заброшенность, как бы защищали его - узкими женскими неутешными ладонями.

"Здесь похоронено 322 советских граждан, замученных фашистами в период оккупации Кисловодска в 1942-43 гг." - было написано черными неуклюжими печатными буквами на белом прямоугольнике мемориальной доски.

Вспомнились слухи о расстрелянных под Кольцо-горой евреях во время оккупации. Именно слухи, потому что нигде я об этом не читал, и в школе нам об этом не рассказывали. Помню, говорилось об этом до 1953 года шепотом, опасливо, как если бы за такие рассказы можно было бы поплатиться как за антисоветскую пропаганду. Впрочем за что в ту пору нельзя было поплатиться?! Мама, правда, упоминала о некоей послевоенной комиссии под председательством Алексея Толстого, расследовавшей преступления фашистов на Северном Кавказе, в частности, расстрел многих тысяч евреев под Минводами. Но где они, материалы этой комиссии? Да и что наши скромные 322 расстрелянных под Кольцо-горой против тех десятков, сотен тысяч, против миллионов уничтоженных по национальному признаку беззащитных людей?! - Так подумалось мне...

Прохода от памятника к шоссе я не нашел: сплошной забор отгораживал заброшенное место от "непрошеных" посетителей. Сунулся было в щель между цехами соседних предприятий, однако и здесь, почавкав болотцем промышленных стоков, уткнулся я в тот же решетчатый железный забор. Зато с той стороны решетки удивленно взирала на меня юная и прекрасная немецкая овчарка...

На мгновенье что-то произошло с моим зрением, то ли ощущение времени сместилось. Где я? Когда? - Решетка, братская могила, овчарка... Я уже был готов услышать резкое немецкое "хальт!"

Нe решившись сразу броситься на незнакомого, но спокойного почему-то человека, умная зверюга аккуратно залаяла, призывая хозяина - патрульного, сторожа ли. Тот не замедлил явиться. Повелительно махнул мне, подзывая к широкой щели в сварной ограде.

Был сторож однорук, явно навеселе и потому, верно, багров лицом. Однако вид у него был серьезный. Он принялся сурово выяснять, кто я таков и чего это здесь "ошиваюсь". А я, пока сторож расспрашивал меня, с трудом вернулся в наше время, не сразу, а поблуждав мысленно по оси времен, которая показалась мне довольно-таки однообразной. Наконец удалось как-то объяснить себя. Сообщил, что я коренной местный житель и что разгуливаю по случаю праздничной погоды, развода с супругой и преступного бегства с демонстрации. Задал встречный вопрос об обелиске.

Сторож, крупный, обожженный воздухом, летами и алкоголем, оказался простосердечным, неожиданно доверчивым и отзывчивым человеком: поверил, что я не диверсант, не воришка и даже не беглый уголовник. Пообещал рассказать все об обелиске. Помолчал: видно было, что и он блуждает где-то далеко по оси времен. Но вот он нашел искомое: неожиданно по-детски сморщился, всхлипнул. Сквозь слезы рассказал, что мальчишкой ещё оказался свидетелем расстрела, так как пас неподалеку, в пойме Подкумка, скотину...

Их вывезли сюда в январе 43-го, перед самым уходом немцев. Снегу тогда лежало на ладонь, не больше. Им приказали раздеться и стали гонять по кругу босыми. Яма была к тому времени уже отрыта. Потом выстраивали партиями на краю ямы и расстреливали. А было их несчитано. Это только выясненных, видно, 322, как на доске написано. И еще он видел, что двое из всех "убегли" потом через Подкумок в город...

"Да, стреканули прямо через речку", - подтвердил сторож постарше, подошедший тем временем на разговор от соседнего предприятия. Был он тоже массивный и "долгосрочный" по фигуре. "Обещались власти памятник покрепче поставить опосля. А пока вот - болото и никакого проходу туда нет".

Этот не плакал от воспоминаний, потому что был покремневей первого, назвался его дядей, и, стало быть, его воспоминания не были детскими, трогательными. К тому же чувствовалась в нем какая-то тень, неясность и недоверчивая тревога. Что он поделывал здесь в то время? С какой стороны видел расстрел? - Ведь проговорился-таки. Недаром принялся задавать мне, не в пример первому, "наводящие" вопросы: где, мол, живу да кого знаю в городе. Оказалось, мы чуть ли не соседи с ним, имеем общих знакомых и даже родились на одной улице имени Розы Люксембург, только в разные годы...

Разговор наш струился извилисто и живо, как Подкумок. Узнал я, что руку первый мой собеседник потерял здесь же под Кольцо-горой, разряжая с "пацанами" брошенную немцами при отступлении гранату: лежит где-то здесь рука его - частью этой земли, как и те, под обелиском, - и держит его при себе, при этом месте, где сторожует он с основания "промзоны". Уж и не знает он в точности, что сторожит здесь, хоздвор предприятия, или свою оторванную войной руку, или это захоронение заброшенное, или воспоминания свои нечеловеческие - до той поры, когда возведут здесь величественный горестный памятник всему пережитому. И пусть тогда струится вечный Подкумок под кручей внизу. И пусть текут, омывая каждый кремушек горный светлые и темные воспоминания...

Дружески распростился я со сторожами и их овчарками. Они изрядно проводили меня, показали удобный спуск к Подкумку...

Спустился я к бегущей воде, засмотрелся на серенькие прозрачные струи. Мысли одолели меня. "После войны и даже после смерти "Вождя всех народов" прошли десятки лет. Почему же до сих пор гробовое молчание окружает трагедию этих беззащитных "советских граждан"? Как вышло, что этот скромный рукодельный обелиск, любовно побеленный, обсаженный самыми стремительными из деревьев - тополями, оказался на грязных задворках зачуханного СМУ, отрезанный от всего мира, даже от тех, кто ещё помнит... Да неужто же хотя бы людям - работникам этого СМУ не колет глаза кричащая братская могила? Ведь могли бы оказаться здесь и их близкие..." Мысли кружились вокруг одного, не находили ответа. Вспомнилось, как недавно на встрече с маститым местным писателем я услышал от него, что "немцы у нас здесь, на Северном Кавказе, проводили политику "дружбы с населением" - не то что в Белоруссии или на Украине". Покоробил сам тон высказывания: какое-то холуйское чуть ли не удовлетворение по поводу "дружественного отношения" фашистов. А как же эти 322 трупа? А десятки тысяч трупов там, у стекольного завода под Минводами?.. Впрочем, высказывание не единичное. В краевой молодежке появились "воспоминания" о времени оккупации, где сказано, что евреи чуть ли не добровольно "старательно регистрировались в комендатуре", а кто не хотел, мог, якобы, легко уклониться от регистрации - это десятки тысяч семей со стариками и детьми, со скарбом - при "дружественном отношении" оккупантов с местным населением!.. Что это? Странность? Глупость? Или просто та самая древняя, ядовитая и живучая гадина тупого антисемитизма? - Увы, вопросы не находили ответа...

Возвращался той же разоренной поймой Подкумка, Шелестела и звенела повсюду вода. Струился огромным прозрачным телом родниковый пойменный воздух. Солнце ласкало половину лица, другая половина горела от острого теневого ветерка. В отдалении тяжко дышал и погромыхивал город, взявший в железобетонные объятья часть поймы.

Невдалеке, то скрываясь в котловине, то появляясь у реки, брела стайка мальчишек с прутиками-удилищами в руках. Было им здесь, видать, не скучно. Их не пугало безлюдье, разруха земли: ведь они никогда не видели прежней нетронутой первозданности. Мир для них был населен дружественными существами воды, ветра, солнечного дыхания. И они не знали еще ничего о ненависти, смерти, расстрелах, о заброшенном на болоте обелиске, об оторванной руке сторожа, о его израненной памяти, о сварных оградах и мертвых промышленных стоках, о ледяной и хищной сути власти, о таинственной оси времен, о прекрасных и юных немецких овчарках, о горестном знании прошлого и будущего мира. Они просто жили, просто дышали и доверчиво скитались в нем...

Были здесь несколько коричневых от загара белоголовых казачат, пара застенчивых черноглазых карачаевских мальчишек, один с явно семитским смуглым лицом и лукавыми чуть печальными глазами газели. Шли то в обнимку, то врассыпную, исследуя каждую лужу...

Вдруг что-то там произошло. Из дружной стайки выделился поначалу не замеченный мной щуплый и низкорослый подросток, хромой, явно припадавший на левую ногу, к тому же с некрасивым, каким-то не по-детски "деловым" выражением лица. Он схватил булыжник, что-то повелительно заорал - особенно выделилось в крике его слово "бей!" - и швырнул булыжник в лужу. Мгновенно все побросали удилища и схватили булыжники. Началась охота. Глаза мальчишек разгорелись азартом и яростью. Камни летели градом. Прозрачная только что вода протоки почернела. Били пока что обыкновенных лягушек. Но охота была настоящей: беспощадной и торжествующей. Особенно выделялся предводитель. Да-да, в этой "игре" самый тщедушный и неодаренный из всех, силой злобы был выдвинут в "вожди". Он шагал впереди всех, хватал самые острые булыжники, делал повелительные жесты, указывая цель - бедную зеленую квакшу, которая стремилась спрятаться в облаке поднятой грязи, но не могла долго оставаться под водой и иногда выныривала. Нехорошее выражение злобы торжествовало на лице хромоножки: он был сейчас главный!..

- Постойте! Ребята! Вы что? Что она вам сделала плохого? - заорал я неожиданно для самого себя.

Все, кроме "вождя", как бы очнулись. На лицах мальчишек промелькнул испуг. Было видно, что они понимали, что делают что-то не очень хорошее. Только заводила не унимался: "А что тут такого? Это ведь лягушки. От них бородавки бывают! Они вредные!" - кричал он. Мне както многое стало ясно от этого ненавидящего крика.

- Айда, пацаны! Что нам эти лягушки. Там рыба уйдет, - решительно высказался другой подросток, крепкий, с пшеничной копной волос, видимо настоящий, постоянный лидер этой компании.

Все побросали булыжники, подобрали удилища и, весело переговариваясь, изредка оглядываясь на меня, направились к большой протоке, где вода была глубокой и не такой бурной. Позади всех хмуро хромал давешний "вождь", маленький, несчастный, но неукротимый...

"Слава Богу, эти ребята еще ничего не знают о суверенитетах, приоритетах и национальной розни! - подумалось мне тогда. - Но вот подрастут они. Что будет тогда? Ведь хромоногий "вождь" навряд ли успокоится. И кто ему тогда заменит этих лягушек?

Послесловие

Прошло семь лет. Нет СССР, перестройка перешла в большую перекройку страны. Мир разительно изменился и продолжает свои почти катастрофические метаморфозы. И наш уголок мира - не исключение. Вот в пойме Подкумка достроена бетонная дамба, Подкумок зажат железобетонными берегами. В пойме реки, которая испокон кормила город овощами и молоком, насажена рощица чахлых березок, разросся могучий бурьян.

На том, крутом берегу Подкумка трогательный рукодельный обелиск снесен, срублены тополя. Зато установлен здоровенный бетонный куб, уложена бетонная полянка, насажены ивы, свесившие к бетону безвольные желтые плети-руки, плети-волосы. Пробита тропка к шоссе даже. Короче, справедливость вроде бы восстановлена, хоть и без особой души, а потому и безвкусно, кое-как. Цветут в специальной клумбе кровавые сальвии пополам с бурьяном, и светильники установленные было, уже свесили кое-где разбитые головы, и струится по бетону полянки прежняя ржавая струйка промышленных стоков.

А заметки эти я в свое время не смог опубликовать, как обещал сторожам. Да и самих сторожей я что-то больше не встречал.

Только вечные мальчишки по-прежнему бродят в обнимку у нового озера с ореховыми удилищами в руках в огромном течении мира по оси времени...

P.P.S.

Вот так "витки времени"! Если Вам выпало относительно долго жить, вы воочию замечаете водовороты этого самого времени.

Вот уже лет 15 "новое озеро" заглохло: воду спустили, в пойме вырос настоящий лес тополиный и гуща бурьяна. Памятник расстрелянным людям растрескался, заброшен. Всюду "на том месте" царит и крепнет непобедимое равнодушие.

Зато рядом, на Украине, родственной, славянской вовсю возрождается националистическая ненависть - к своим российским братьям.

Не тот ли самый хромоножка-"вождь", повзрослев, возглавил националистов?..

P.P.P.S.

Да нет, история наша не закончилась. Только что, на днях памятник всё-таки отреставрировали и украсили довольно-таки посредственным барельефом: мужественный человек выпрямился грудью вперёд перед расстрельщиками; рядом женщина прижимает к себе дочурку; кто-то уже упал - убитый...

В России надо долго жить, тогда всего дождёшься, даже справедливости. Жаль только, жизнь человеческая так коротка.

  2015 г.

 
Главная страница
Литературный Кисловодск и окрестности
Страница "Литературного Кисловодска"
Страницы авторов "ЛК"

Последнее изменение страницы 14 Oct 2018 

 

ПОДЕЛИТЬСЯ: