Страницы авторов "Тёмного леса"
Страница "Литературного Кисловодска
Пишите нам! temnyjles@narod.ru
1963 год. Уже расстреляли митингующих рабочих в Новочеркасске. Уже вовсю "закручивают гайки" в духовной жизни СССР, но прежде всего России...
И вдруг на обычном книжном уличном развале примечаю книжечку явно стихотворений, необычно, мощно оформленную: на обложке только имя автора и имя книги - чёрное с алым - "Ирина Снегова. Август" - плакатным шрифтом. Так вызывающе в ту пору оформлял свои книги только Андрей Вознесенский: "Треугольная груша". Но здесь ещё проще, ещё мощней, без нарочитых странностей и намёков - "вот она я"!
Сборник, конечно же, купил - может быть, на последние студенческие копейки (13 коп., цена "полукотлеты" в студенческой столовке). И не пожалел!
Музыка мерных строк. Неизбежность событий. Нелогичность восклицания. И неожиданное спасение - любовь! Сразу что-то настоящее, правдивое. Стихотворение за стихотворением - какие не приняты были в официальной женской поэзии того времени - какой-то протуберанец духа шестидесятых годов! Обычно образ советской лирической героини рисовался в виде самоотверженной, всепрощающей, безвинно страдающей плаксы (к примеру Вероника Тушнова): "Ты жестокий изменщик, эгоист, бабник! И всё равно я тебя прощаю, жду, люблю". И вдруг - отважная, независимая, даже неукротимая женщина. Никому не прощает, даже себе:
Примерно в это же время Алла Пугачёва сорвала маску покорной грусти с современной женщины, взбунтовалась - на внешнем, эстрадном уровне.
На глубоко внутреннем уровне это сделала, по-моему, Ирина Снегова.
Разумеется, немедленно написал "письмо автору" (в ту пору я был что называется "без тормозов"). Отправил отзыв в адрес издательства. Как ни странно, письмо не выбросили в мусорную корзину (как частенько делают в наше время), передали Ирине Анатольевне. Ещё удивительней - она откликнулась! Завязалась переписка, а потом почти дружба. С одной стороны, Ирина Анатольевна поругивала мою литературную стряпню. С другой - сама с трудом пробивавшая свои публикации - ходила по редакциям, пытаясь опубликовать мои вирши: что-то, видимо, трогало её в моих литературных попытках.
В 1965 году, защитив диплом инженера-механика, с помощью старшего брата я устроил себе подарочную поездку по столицам: "Москва- Ленинград", - в фантастической надежде предложить свои стихи центральным журналам и издательствам. - Наивно и трогательно!
В приёмной комиссии Лит.института им. М. Горького, куда я сунулся с практичной целью на три-четыре года обосноваться в столице, а заодно подправить свои провинциальные познания и умения литературные, мне твёрдо отказали, объяснив, что мои стихи, особенно проза, находятся "далеко за гранью литературы" (нашей, передовой, советской). В редакциях журналов на меня смотрели, говоря словами В.В., "как в афишу коза": странно отводя глаза в сторону, будто нечто скрывая. Иногда объясняли всё же: "У вас странная лексика, тематика. Сейчас так не пишут. Это не наш формат". И тому подобное... У меня хранится целая коллекция журнальных отказов тех лет: стандартно, но любопытно. Один мой добрый приятель, настоящий москвич (москаль!), острый, неунывающий человек (потом он уехал в Германию: отчаялся, видимо - и я потерял его след), поэт Вадим Ковда так показывал мне в лицах отношение к неизвестному "прихожанину с улицы" в столичных редакциях. - Новичок робко протискивается в приоткрытую дверь редакции. Взоры лит.сотрудников вопросительно обращаются к нему. У зав.редакцией происходит внутренний монолог: "Кто такой? Известный или не известный? Заплатит или не заплатит? Донесёт или не донесёт? Посадит или не посадит?" Если на внутренние вопросы поступают отрицательные внутренние ответы (Вадим моментально входит в роль зав.реда. Лицо его свирепеет. Поднятая нога устремляется к воображаемому посетителю) - пошёл вон! Примерно такие ответы я получал в редакциях. Правда не так откровенно грубо. В издательстве "Современник", например, мне даже показали в качестве образца настоящей поэзии стихотворение какого-то "рабочего поэта": "Трактор в поле дыр-дыр-дыр. Мы за мир!"
- Издевается, - подумал я, глядя на доброжелательного губастого лит.раба, - или сумасшедший...
Нравы в советской литературно-издательской жизни были крутые. К примеру, в престижном издательстве "Советский писатель", в редакции поэзии, среди ординарных сотрудников был-таки умный и рисковый редактор. Всё необычное в поэтической продукции того времени, как правило проходило через его руки, с его решительной поддержкой. Звали его Фогельсон (птенчик - порусски, кажется). На волне надежд и ожиданий шестидесятых ему предложили было: "Вступай в партию (он был единственный беспартийный в коллективе редакции) - назначим тебя зав. редакцией поэзии". Он пересилил свою аллергию к партии, вступил. А его так и не назначили заведующим. Кончилось всё трагически.
Ещё пример. Был у нас здесь, в провинции, способный литератор, Александр Ревенко, если не ошибаюсь. Окончил лит.институт им. Горького. Удачно женился на москвичке, сотруднице ЦК ВЛКСМ. Перебрался в Москву. Устроился редактором в могучее издательство "Современник". Похоже, с помощью супруги, был даже назначен зав. редакцией поэзии в этом самом "Современнике". Мы, земляки его, воспрянули духом: возможно, поможет издаться в Москве!..
В день выхода на работу в новой должности он был сбит насмерть автомобилем у входа в издательство, в тихом переулочке, где часами не проезжала никакая автомашина...
Утешением в той плачевной ситуации было живое общение с редкостными людьми, настоящими поэтами. Ирина Анатольевна Снегова была из их числа.
Когда я нарисовался в столице, она немедленно пригласила меня к себе домой - пообщаться, отобедать.
Неловко ввалился в темноватую прихожую. Маленькая женщина с огромными траурными глазами смущённо бросилась помогать мне пристраивать мою куртку на вешалку. При этом, чтобы снять неловкость очного знакомства, видимо, пошутила: "Давайте, не стесняйтесь! А то мужчины обычно смущаются, когда я их раздеваю!" - и сама смутилась до крайности.
Семья собралась за обеденным столом. Ирина Анатольевна представила меня домашним. Её интеллигентный муж-архитектор (так, кажется) тоже пошутил для разрядки: "Милости просим, размещайтесь как дома. Мы привыкли к гостям: Ира частенько приводит незнакомцев с улицы. То притащит ветерана-подполковника, а то вовсе старого матроса с "Авроры". Надеялся, видимо, что от такого "гостеприимства" я немедленно поднимусь и уйду? (Есть такие господа, которые считают, что одной удачной фразой можно решить все неловкости и проблемы на свете). Не тут-то было. Во-первых, я изрядно проголодался. А в Москве тогдашней недорого перекусить была настоящая проблема. Во-вторых, я не мог допустить, чтобы милый циник одной фразой сразу убил двух зайцев: во-первых, удалил непонятного "иногороднего" гостя, во-вторых, укорил не в меру гостеприимную и романтичную супругу. Так что я как ни в чём не бывало уселся к столу. Правда, что тогда ели, не помню. Зато запомнил другой эпизод этой встречи.
После трапезы Ирина Анатольевна пригласила меня, наверно, в свой кабинет - небольшую комнату с изрядной и старинной, судя по томам с позолоченными корешками, библиотекой. Пока я обласкивал взглядом книги на полках, Ирина Анатольевна позвонила куда-то, объяснив мимоходом: "Там устраивают престижный семинар для литературной молодёжи. Попробуем проникнуть... "
По телефону состоялся разговор:
- Пригласите, пожалуйста, Игоря такого-то ( возможно, бывшего сокурсника по лит.институту, судя по доверительной интонации разговора. Вообще говоря, поэтов там не создавали, но литературных чиновников - успешно!).
- Игорёк, здравствуй. Это Ира Снегова. Говорят, у вас там готовится семинар молодёжный?
- Да... Вот-вот...
- У меня гостит способный молодой литератор. Нельзя ли его в этот семинар пристроить?
- А у него есть московская прописка? (Последовал вопрос, как я понял).
- Прописки нет... Но у него есть талант. (Я удивился моментальному и находчивому ответу).
- Таланта недостаточно. Талантливых у нас пруд пруди. А московская прописка ограничена. При всём желании не могу... - Был ответ Игорька.
Надо сказать, в последнее время кое-что изменилось. Приглашают на подмосковные семинары молодёжь из регионов. Некоторые здешние побывали на этих семинарах неоднократно. Даже опубликовались после этого в московских "толстых" журналах. Но тогда...
С Ириной Анатольевной лично встречаться с тех пор мне не привелось. Зато регулярно переписывались. Обязательно присылала мне она свои новые книги стихотворений: "Крутизна" (1967 г.); "Три дождя" (1971 г.); "И всё, что ты любишь" ( Избранные стихотворения. М. "Художественная литература". 1973 г.). Кстати, последняя с авторским предисловием. Оно и понятно: в стране как-то не заметно подлинной литературной критики, когда не просто хвалят-ругают автора, а глубоко проникают в его поэзию, понимают её глубинные источники и волшебство.
Все последующие книги Ирины Анатольевны издавались уже после её ухода из "быстротекущей жизни". Их мне любезно присылала её дочь Анастасия Евгеньевна Снегова, за что ей сердечное спасибо! А особенно за её заботу и труд издания книг (а ведь при этом - хождения по издательствам, поклоны "сильным мира сего", да и расходы немалые - по себе знаю!).
Между делом позволю себе шутку в адрес Анастасии Евгеньевны. Дело в том, что все девицы (и дамы, конечно) московские, похоже, убеждены, что мужики российские "иногородние" только и мечтают жениться на москвичке ради московской прописки да жилплощади в столице. И когда я в самом начале нашего знакомства заслал Анастасии Евгеньевне дружеское письмо в память о её замечательной матушке, она очень вежливо, но чётко ответила, что она замужем и очень любит своего мужа. Я не сразу, но сообразил, в чем дело - и от души рассмеялся: да, надо на корню пресекать необоснованные надежды! Хотя кто его знает... Жизнь, она непредсказуема, знаете ли.
Сказать по чести, кроме своей искренней, горячей поэзии Ирина Анатольевна поражала меня душевной щедростью и невероятным мужеством в обстоятельствах довольно свирепого существования в советской действительности...
В 1972 году из-за усиленного внимания к моей скромной персоне со стороны КГБ и яростного желания свежих перемен в судьбе, я собрал свой тощий вещмешок и улетел на Колыму. "Добилсятаки того, чего искал", как поётся в одной "блатной" песенке: увидел необъятные просторы России, познакомился с неординарными людьми, получил настоящее "второе дыхание" для творчества. Всякое было там - от восхищения до отчаяния.
Так вот (как любит говорить один мой бывший нерадивый ученик), когда я там метался вдоль ледяной Колымской трассы, "погибал и воскресал, себе на диво" (как заметил блистательный поэт, в переводах из Петрарки), Ирина Анатольевна постоянно поддерживала меня дружескими письмами, главным мотивом которых было требование-совет: "Работайте, пишите, творите - через не могу - что бы там ни было!" Слава богу, это наставление полностью совпадало с моим собственным стремлением в ту пору...
В 1975 году, наевшись и надышавшись Северо-Востоком, я возвращался домой, на Северный Кавказ. Путь мой, естественно, лежал через Москву. Я с радостью предвкушал встречу с Ириной Анатольевной: было что сказать ей, рассказать и даже показать: почти сложилась рукопись книги колымских текстов. (Издать её удалось только в 2015 г. А в 80-х это было немыслимо. Перипетии издания книги "Кавказ - Колыма. Тексты" рассказал в предисловии и приложении к сборнику). Прилетаю во Внуково (а может быть, в Домодедово?). Из аэропорта звоню Ирине Анатольевне, отвечает серьёзный и какой-то окончательный мужской голос: "Ирины нет. Она умерла".
На меня в мгновение обрушился потолок аэровокзала.
Она слала мне бодрые дружеские письма, находясь в онкологическом центре, умирая среди умирающих... Более того, Ирина Анатольевна там творила, после её ухода вышла в свет единственная её книга прозы с памятным мне названием - "Как бы там ни было...". На обложке её имя - тем же огромным плакатным шрифтом, что и в ранней книге "Август", только чёрным по белому, без алого...
Эта скромная по объёму и оформлению книга прямо говорит об огромном, неосвоенном в полной мере Ириной Анатольевной материке творчества - о прозе. Зато в этой единственной книге есть потрясающие тексты. Рассказ "Белые гольфы" - один - стоит по моему (если не превосходит нравственно) всего "Ракового корпуса" А. И. Солженицына: драматизм, глубоко затаённая трагедия, поразительная человечность, яркие и точные характеры... Оторваться от повествования невозможно, хотя и жутковато порой...
Особая страница творчества Ирины Анатольевны Снеговой - переводы. Сразу признаюсь: по-моему, перевод поэзии просто невозможен, как невозможен перевод аромата яблони на язык лиственницы, скажем, очень понимаю вздох-отчаяние замечательного поэта Арсения Тарковского: "Ах, восточные переводы, / как болит от вас голова!"
Но и обойтись без "переводов" было в советское время пожалуй невозможно. За переводы платили больше, чем за оригинальное творчество. В конце концов это была объёмная работа, хлеб насущный. Борис Пастернак, по его признанию, считал плодотворным переводить 200-250 строк в рабочий день, при оплате 3 руб. за строчку можно было заработать 750 руб. в день. А мой папа-экономист зарабатывал 100 руб. в месяц (в тогдашних рублях).
Однако есть, с моей точки зрения, два подхода к труду переводчика. Если переводчик тщится передать дословно смысл подстрочника к оригиналу, кое-как соблюдая "конструкцию" оригинала, то его работа подобна каторге. Но вот если переводчик сам поэт, стремится ухватить дух подлинника и создаёт собственное произведение как бы "по мотивам" подлинника, иногда даже вступая в поэтическое состязание с автором оригинала ( пусть это не вполне творческий акт, потому что "идущий по следу не может быть первым) - то в этом случае возникает хотя бы догадка о поэзии оригинала. Для меня несколько переводов Бориса Пастернака из сонетов Шекспира больше говорят о Шекспире, чем иные полные переводы всего корпуса шекспировских сонетов. А перевод Осипа Мандельштама из Петрарки - единственный поясняет, почему короли считали для себя за честь общаться с Петраркой. Впрочем, настоящий способ ощутить поэзию подлинника - изучить язык подлинника, а ещё лучше - родиться в магнитном поле языка оригинала.
Ирина Анатольевна Снегова, на мой взгляд, в переводах была сторонницей второго подхода:
Что ж, в таком "переводе" можно понять, что Сильва Капутикян действительно народная поэтесса Армении. Но и очевидно, что чувства армянской поэтессы полностью разделяет переводчица, и что это могло быть собственное произведение Ирины Снеговой. Ясно, что подобные переводы имеют очень высокую себестоимость для самой переводчицы.
Расскажу ещё пару эпизодов, рисующих отношение к творчеству и личности Ирины Снеговой: они, по-моему, характерны для наших литературных "тусовок", кажется, что по сей день.
Однажды в Кисловодск, всемирно известный провинциальный курорт, нагрянула банда столичных литераторов: повыступать, пограбить профсоюзные кассы и санаторные заначки, предназначенные для "культурных мероприятий". К группе москвичей присоединили меня в качестве "Сусанина", чтобы провожать мэтров по адресам выступлений.
В санатории "Кавказ" (для ветеранов войны и труда) гости разместились на просторной сцене зрительного зала, переполненного солидной публикой. Узнав, что я тоже в какой-то мере литератор, мне предоставили возможность прочитать стихи.
В надежде порадовать не только публику, но и гостей, сказал стихи, посвящённые Ирине Анатольевне, которую они, конечно, знали... И вдруг совершенно неожиданная реакция: после исполнения первого же стихотворения глава делегации москвичей Марк Соболь, известный автор фронтовой лирики, встал и демонстративно покинул сцену. Заворочалась в кресле и попыталась встать увесистая поэтесса Ирина Волобуева. Но ей это не удалось. Возмущённо забубнили что-то осуждающее остальные члены делегации.
В чём дело? Неужто я исполнил из рук вон плохие стихи?..
Странности в отношении Ирины Анатольевны и её поэзии накапливались - для меня. К примеру, известный в своё время литературовед Лев Аннинский вёл на телеканале "Культура" программу о советских поэтах. Вот он рассказал о легендарных поэтах начала советской эпохи. Вот сообщил о молодой поэзии шестидесятых (знаменитая обойма - Вознесенский, Евтушенко, Рождественский, Беллочка Ахмадулина). Вот он стал перебирать малоизвестные имена авторов "эпохи застоя"...
Разумеется, надо всеми и надо всем возвышалась и витала всепонимающая, глубокоинтеллектуальная фигура самого автора... Ну, это как обычно... В письме я рискнул напомнить Льву Анненскому о потрясающих поэтах России, о которых почему-то не принято вспоминать. Невидимки они, что ли? Об Ирине Снеговой, о ленинградце Глебе Сергеевиче Семёнове, о пронзительных поэтах провинции Борисе Чичибабине и Алексее Решетове, том самом, который наубой правдиво и просто сказал однажды:
Маститый литературовед не откликнулся. Ушёл из жизни, так и не упомянув лучших, достойнейших, чистейших. В чем тут дело?..
Наконец, в дневниковых заметках одного московского поэта-редактора (не назову его имени) после описания многотрудного пути к признанию автор неожиданно упоминает имя Ирины Снеговой, но в таком недопустимом тоне, что я моментально захлопнул "дневник", чтобы больше его не открывать: мне стало всё понятно - зависть! Во-первых, Ирина Анатольевна настоящая поэтесса, у неё дар Божий. Во-вторых, когда невозможно было опубликовать нечто нетривиально-правдивое, тревожное, она умудрилась издать свои искренние, дерзкие стихи - сразмаху, в престижных издательствах ("Сов. пис.", "Художественная литература"). Это для посредственности невыносимо. Вот и уходит со сцены литературная "тусовка", когда звучит имя Поэта: здесь те, кто сдались, отступили, пошли на сделку с монстром идеологии, продались за сребреники, паюсную икорку на "фуршетах". (Как признался настоящий поэт-фронтовик Александр Межиров).
В завершение этих скромных записок о близкой мне поэтессе вспомню поразительное стихотворение Ирины Анатольевны, опубликованное как бы "заранее", пророчески - в одной из ранних книг "Август":
Теперь я вот смотрю, как на земле без неё... Да как-то не очень звонко. По улице идут толпы людей - каждый отдельно, один - и разговаривают с призраками. Собеседников нет - есть микрофоны, наушники, паутина проводков. Люди по привычке жестикулируют, изображают "эмоции" (даже не чувства!) на лицах. Для кого?
На скамейке в сквере сидят симпатичные парень и девушка. Оба разговаривают - с мобильниками, не между собой. Зачем они сидят рядом? Это свидание, что ли?..
Смотрю дальше: а как на земле и без меня? Кажется, плохо, как-то не очень радостно. Но ещё хуже, что нет моих драгоценных собеседников: смущённой порывистой Ирины, делового, чуть насмешливого, по-детски искреннего Глеба; беспокойного, заносчивого, взрывчатого Иосифа... Нет многих "немногих", которые делали жизнь осмысленной, загадочной, полной предчувствий и ожидания.
Ноябрь 2020 г.
Кисловодск
Главная страница
Литературный Кисловодск и окрестности
Страница "Литературного Кисловодска"
Страницы авторов "ЛК"
Последнее изменение страницы 17 May 2022