Страницы авторов "Тёмного леса"
Страница "Литературного Кисловодска
Пишите нам! temnyjles@narod.ru
Я читал эту книжечку, миниатюрную по формату и ёмкую по поэтическому заряду, с пером в руках и, в ходе чтения, так сказать, "оп Мпе", делился с ней своими впечатлениями на её полях. Осталось только эти спонтанные отклики как-то собрать и упорядочить, что я и делаю с вынужденными сокращениями и непринуждённой охотой. Перевернув последнюю страничку и дедуктивно забегая вперёд, попытаюсь изначально, до предметного обсуждения, дать сжатое резюме (которому ничуть не противоречат мои замечания и ворчания на полях). Новая книжка Станислава Подольского (далее для краткости С.П.) - это: предельно откровенное, остро-метафорическое, беспощадное восприятие и толкование мира, бытия, провидение тайного в очевидном и очевидного в непостижимом; неприятие серого бледного языка, неисчерпаемость словарного колодца; исповедальность, в которой выстраданная поэтическая правда жизни превосходит расхожие постулаты. Это очень точно выражено в самом последнем стихотворении (на нижней обложке): "как в сущности случайны строки ... и только правда не случайна". Ассоциативно всплывает изречение Сервантеса: "Правда не боится вымысла, а правдоподобие ползёт за фактами".
Поэзия С.П. открыта и просторна. Ей чужеродна пресловутая амбивалентность и пресная толерантность. Это сфера глубокой прямоты: что под ребром, то и на языке, вынь да положь! Душа поэта ранена мерзостями среды обитания, истерзана десятилетиями заточения в бесправии и фальши, но нравственно она абсолютно здорова. Её мир неоднозначен и многолик, но целостен и недвусмыслен при всех абсурдах и гримасах бытия... Теперь - те самые заметки на полях.
"Признание" (первое стихотворение). Смешение верлибра и метрики, которое здесь естественно, хотя обычно это режет глаз и слух. Сильные слова о бывшей, но болезненно живой и близкой автору стране: "Я видел ... твоих торжеств угрюмую неправду". Оксиморон "торжеств неправда", как и название раздела "Тексты молчания" -характерны для писательской манеры С.П. Надо сразу сказать, что оксимороны, являющиеся одной из высших форм образной речи, пронизывают всю книжку, придавая ей особый колорит свежести, невторичности. (Об этом -отдельный разговор ниже) Замечание: обескураживает фраза "Всю жизнь бы ... колесил, да жизни нет". Позвольте, а что же есть творчество, к тому же столь яркое, как не зримая ипостась жизни, её, если хотите, редкоземельный изотоп?!
"Автобус", "Потерянный рай". Оба стихотворения - откровенный вызов современной письменности: отброшены не только знаки препинания, бог с ними, но и какая-либо забота о читабельности. Строчка может кончаться не словом и даже не слогом, а любой буквой переносимого слова, к тому же без дефиса: начинаешь сомневаться, а может, это не полу- или недослово, а незнакомый тебе термин, и надо лезть в словари! Например: "зд"- конец строки, "равствуйте" - начало следующей; "ник" и "аких" и т.п. Делается это не ради ритма, рифмы или ради шутки, наконец (вспомним знаменитое "не хвата"..." в конце строки), а просто потому, что стих-то свободный! В то же время, эти строки, если, набравшись терпения и уняв брюзжание, их расшифровать, окажутся изящной игрой парадоксальностями и экспрессивными звуковыми мазками, щедро кидаемыми на страницу без сострадания к читателю. По сути, каноны отброшены, Рубикон перейдён: это иной способ творческого самоутверждения и словоупотребления в письменной речи. Заметьте: в письменной речи, устно не получится. В этом смысле вполне оправданно название раздела "Тексты молчания": озвучиванию не подлежит, читать только глазами и душой. Как знать, может под пером С.П. рождается новый жанр, ещё одна разновидность игры словесами, в дополнение к поэзии, прозе, эссеистике, дневникам, кроссвордам, головоломкам и т.п. Возникает вопрос: можно ли в этот любезный автору хаос, в эту хмельную вольницу вернуть пару точек, запятых, убрать дразнящее расчленение слов, т.е. перевести текст на столь немилую ему нормативную грамматику, сохранив при этом экстравагантность интонации и оригинальность содержания? Думается, можно: "Тексты молчания" заговорят, потому что они самодостаточны и не нуждаются в столь обильном неутолимом "приперчивании". Что так заповедно подвигает С.П. к этому, судить не берусь. Выскажу лишь предположение: нелепости, несуразица, идиотизм времени и бытия, на которые обострённым слухом реагирует душа поэта, столь вызывающе, ненормативно беспредельны, что выразить это нормальным языком невозможно. Если обычный человек может отвести душу многоэтажным, то поэту этого недостаточно, он ищет адекватные формы реакции в неординарной неконтролируемой семантике. Если моя гипотеза верна, то С.П. искренне и взахлёб заблуждается: мастерски владея всеми формами стихосложения, он абсолютно не нуждается в ухищрённых поисках каких-либо допинговых средств для отстаивания своей самобытности. Тем более что эти киловатты "энергии заблуждения" не прибавляются к душевным энергоресурсам, а вычитаются из их, увы, не безграничного вместилища.
"Свиток", "Вечер в предгорьях". С лёгкой руки автора, вдруг обнаруживаешь себя "меж землёю и любовью", между небом и тоской". Из этого мира, где поэту, по его выражению, "так беззаветно", ему, однако, "пора домой возвращаться, солнце, как жизнь, зашло" Сказано не слабее Маяковского: "Вот и жизнь прошла, как прошли Азорские острова". Ещё сильнее и точнее, было б, мне кажется: "Солнце, как жизнь, заходит", а не "зашло".
"Поэзия - это когда..." Программная дерзость проникнуть в самый первозачин, первоклетку Поэзии. Да, она - "та же добыча радия". Но что служит её рудой? Когда, как и почему "это" происходит? По версии автора, "это когда невозможно и некогда жить", т.е. когда, судя по его стихам, восприятие и постижение жизни непримиримо сплетается с её природной неохватно-стью, невыразимостью (Вспомним: "О если б мог выразить в слове..."). Нет, это не тупик, так как (цитирую) "Жизнь воскресает, как древо", диктуя "Стань и расти наугад!" Это в одном ряду со звонким рецептом Левитанского: "Что же из этого следует? - следует жить!"
"На прощание". Квинтэссенция этих, схожих с завещанием, строк: "Я был всегда и никогда я не был". Исповедальней не скажешь.
"Дома". "Всё забери, век беспокойный, -/ не умалить радости вешней", "Разве замрёт зов без ответа" - это апофеоз жизни, которая, как видите, не "зашла" вопреки минутной мизантропии в "Свитке". "Сады грусти" - вот утверждающий оксиморон бытия по С.П.!
"Распад". В полную противоположность "Дому", здесь верх берут всплески отчаяния и обречённости: "Мы уходим... в навоз... сдаваясь на милость безумия... мы уходим в пиздец" (приходится цитировать). Если это всерьёз, - а ведь черным по белому! - то спрашивается: нафиг нам Поэзия?!
"Птицы". Вот подлинный, не сдающийся "на милость безумия" С.П.! Сколько написано и напето о птицах, а читается как откровение:
"Я лечу среди вас - то-то крылья остуженно ноют. Я ещё человек - и безмерная манит земля..."
Птицы образ неразъёмности небесного и земного в человеке. Перекличка с журавлями Гамзатова!
"Последний снег", "Весенний снегопад". Неистощимость образности: Снег - как "хлопья света", его падение - как "нисхожденье света", "белое комарьё", что "столетия не тает", "Снежник"...
"В степи", "Песня апреля", "Акварель", "Весенней электричкой", "В пути", "Вопрошающий в дожде", "Прощальный взгляд", "Рапсодия", "Закат". Названия - красноречивы. Меты зоркости и своеобразия: "Колосятся закаты", "Слезятся восходы", "Рыдают ли рыбы, смеются ли звери", "Все течёт и ничто не изменяется", "Кружка поэзии жгучей на ужин", "Здесь я был счастлив ничем", "Мы живём в горниле яви"... Из такой "кружки" хочется выпить. Эти цитаты-не отдельные удачи и находки: таков, если отбросить третьестепенные огрехи и закидоны, весь С.П.
"Триптих". Каждая часть начинается с Бога: "Бог плачет о нас", "Бог танцует, когда ты поёшь", "Бог смеётся, когда мы любим весь мир и друг друга". Знак восклицания на полях поставил безбожник!
"Мгновение жизни". Горькие строки о "безутешном рассвете" "дней предпоследних", в которых теплится "трогательная безумная цивилизация".
"Прощения, прощания". Раздел хочется цитировать, но затрудняет сплавленность строк. Вот оксиморонный ход: "От счастья непроглядного лучась", поэт не забывает, "с чем в мире предстоит расстаться". Счастье дорожает от неизбежности разлуки с ним!.. Любимое место обитания С.П. - электричка, на которой он часто "въезжает" в стихотворения. Не мерседес, не яхта, не самолёт, а поезд, вагон, набитый людьми, страстями, событиями, добрыми и печальными, увиденными цепким сопереживающим взглядом. Приоритет этого вида транспорта не случаен: "Здесь моё детство витает", "Здесь ещё теплятся батарейки дыханий", "Здесь странствует народ из прошлого в будущее"... Автор жадно впитывает это, потому что "Истинное призвание странствовать и петь ...жаворонком... вдыхая счастье горчащее". "Счастье горчащее" - природная двухполюсность сердечного аккумулятора С.П. Миниатюра "Впервые дождь" снимает возникшее, было, ощущение его непобедимой неприязни к этому безумному миру. К тому же отличная инструментовка этих строго метрических строк - знак неполного опьянения автора наркотиком верлибра, что убедительно подтверждают идущие следом стихотворения "Дождливый снег", "Побег", "Над пропастью", "Эта свежая пора":
"...Не зелёная тоска, а зелёная надежда... Снова совесть, сила, грусть Кружат голову седую. Встречу жизнь - и расцелую! Встречу юность-и влюблюсь!"
И тут же, словно в противовес сказанному, - просветлённый верлибр о детстве, которое, лишь обернись, очищает душу. Оно не исчезло, оно живо, надо только оглядываться, а не подставлять ему спину. И тогда оно, "словно крылья дрозда по щеке полоснёт".
В разделе "Тени - надежды" привлекательны "классические" миниатюры "Всё цветёт -душа в снегу", "Непогода", "Тень надежды". На полях последней мною подчёркнуты вдохновенные строки:
"Тучи серое пальто кажет синие прорехи... Ты - никто и я - никто. Вместе станем - человеки".
Обжигают стихи об уходе матери - "О смерти": кто не пережил это воочию, "тот не всё знает о жизни". Столь же щемяще об этом - в стихотворении из следующего раздела "Всё по-прежнему": "и запах беды не выветривается из квартиры и памяти".
В заключительном разделе "Танцующий на дороге" на полях многих стихотворений помечено: "А-ля Подольский". Вот он о себе: "Сплошной неумеха, в восторге и всуе / пою и рыдаю смеюсь и рифмую" (подчёркнуто мной). Вот, в связи со своим 60-летием, отмеченным не только друзьями, но также властями, "неумеха", "не зная, чем закончить... и с чего начать", с печалью опускает голову:
"Жалко, не пред кем похвастать: Мамы нет и нет отца".
Вот, встретив в любимой электричке однокашника, тронувшего его "горечью убывания в глазах", и вспоминая "закадычных врагов" (оксиморон похлеще "заклятых друзей"), которым "обломали крылья вихри-вьюги", поэт всё же признаётся, что "душа, забыв про все уроки, в облаках витает". Вот он (не без оснований!) восклицает, что "некто незнамый ... потом ... мой стих прочитает с участьем", вступая в перекличку с Баратынским ("И как нашёл я друга в поколенье, читателя найду в потомстве я"), А вот снова проникновенно о маме, в детстве бравшей его в свои командировки:
"Скачут буквы и колёса. Поезд мчится никуда. Мама дремлет - в муфту носом, Молодая навсегда..."
... От анализа отдельных стихотворений пора, опираясь на него, перейти к собирательным, интегральным оценкам. "Нагорная страна" - не просто очередная книжка С.П., как это представлено на обложке: по тематике, по энергетике и художественности слова-это своеобразное кредо его Поэзии. Вошедшие в книжку около 150 стихотворений воспринимаются, как некая представительная (языком математиков - репрезентативная) выборка, по какой можно судить не только о работах последних 10-12 лет, но и о творчестве С.П. в целом - как заметном, значительном событии современной поэзии. Приступая к этому, не могу снова не остановиться на проблемах свободного стиха. Снимая все мыслимые и немыслимые правила, свободный стих, конечно, расковывает мастера, расширяя возможности словесной материализации чувства и мысли. Но цена этой раскованности, на мой взгляд, - рискованно высока: утрата музыкальной ауры; удивляющей, как эхо, рифмы; запоминающейся строфики и других звучных красок, т.е. того, что столь дорого поклонникам поэзии. Она должна не только питать их душу, но и рождать желание запоминать, записывать, цитировать. Свободный стих склонен освободиться и от этой сверхзадачи, как бы удовлетворясь актом своего воздействия.
Ещё несколько слов, быть может, не бесспорных, о "свободности" стиха как таковой. Ограничения "классики", если им не сопротивляться, а, наоборот, ревностно следовать, подхлёстывают воображение, что, в случае удачи, резко сокращает неизбежный зазор между замыслом и его воплощением (чем, собственно, и озабочен свободный стих). Но это требует виртуозного владения словарём, его семантическим и синонимическим, прямым и косвенным, многообразием. Разумеется, без природного дара плодотворно одолевать ограничения невозможно. В свободном же стихосложении ничего преодолевать, слава богу, не надо, потому и художественная планка, как правило (такие исключения, как С.П., только его подтверждают) невысока. Необходимость "взятия" барьеров силлабо-тоники (ради оплачивающей все усилия выразительности!) не снижают, а повышают, если можно так выразиться, к.п.д. таланта и его реализации. Но муки поиска гармонии желанного и запретного не должны оставлять видимых следов - как леса на возведённом здании.
Любопытная подробность. Под большинством стихотворений стоит дата: не только год и месяц, но и день (даже час: под одним пометка "во сне"). Это не значит, что пред нами одни экспромты, без черновика, но в этом угадывается определённая импульсивность, спонтанность их сотворения: стихи не высиживаются и не вылёживаются, а выплёскиваются. Это, конечно, дар Божий.
Маленькая придирка. С.П. именует стихотворения непритязательно, навскид, как бы не придавая этому особой роли. Но есть с десяток названий, которые поди расшифруй: "Текст N98-5М", "Псалом N99-14М", "Ощущение Т99-20"... Пытался привязать эти индексы к датам написания, к номерам дома, телефона-тщетно. Правда, один код раскусил: "День рождения 5759" - это возраст от дня сотворения человека по еврейскому календарю. Но даже не всем иудеям это известно.
Характерно, что стихи С.П. обычно бессюжетны. Не ищите в них интриги, завязки, развязки и т.п. Стихия поэта - движение жизни, которая сама по себе детективней любой выдумки. Он как бы говорит: вы пришли в этот мир, вы пытаетесь найти себя в нём и его в себе, вы уходите из него - какой ещё нужен сюжет, какая, елки-моталки, интрига?! Драматичность бытия, мимолётность и вечность, непредсказуемость судьбы, не только твоей, личной, но и твоей страны - надо ли изобретать сюжет (чуть не сказал "велосипед"!)! Этот узел затягивается ещё туже контрастами Природы, занимающей господствующие высоты в поэзии С.П.: ее обещающих рассветов и отрезвляющих закатов, ослепительных садов и слепых цунами, рождений и прощаний - единство угасания и воскрешения мира. Кажется, Гейне изрёк: "Мир раскололся надвое, и трещина прошла по сердцу поэта". Этот диагноз, на мой взгляд, уместен в разговоре о С.П. Может быть, отсюда его пристрастие к оксиморону, позволяющему сильнее других средств образности выразить эту располовиненность, расколотость бытия.
Оксиморон блёстками рассыпан по строчкам, как бы они не слагались: "классикой", белым стихом, верлибром. Кажущаяся простота оксиморона обманчива: необходимо неожиданное сопряжение антонимов: естественности и необыкновенности, новизны и традиционности, изюминки и горчинки. У оксиморона богатая история в русской словесности со времён Пушкина ("пышное природы увяданье") и Лермонтова ("красоты их безобразной"), В этом ряду Брюсов ("веселье горя"), Ахматова ("нарядно обнажённой"), Маяковский ("Мама, ваш сын прекрасно болен"). Это в поэзии. А вот и в прозе: "Живой труп" (Л.Толстой), "Оптимистическая трагедия" (Вишневский), "Горячий снег" (Бондарев). Оксиморон вошёл в просторечье: "заклятый друг", "задушить в объятьях", "честный вор". Напомню яркие оксимороны С.П: "земля в цветенье отпетом", "счастье ледяное", "сады грусти". Его видение мира не зашорено псевдорадостями и эрзац-ценностями, даже "чудные мгновенья" жизни, которыми поэт не обделён, пропущены через не отпускающее ни на миг чувство её трагизма. Но это не слабость, не безволие, а готовность к "хождениям по мукам" и неизбежной плате за место под солнцем. Это бунтующее соучастье, непримиримое согласье. (Заговорил оксиморонами! С кем поведешься...). Может, не все читатели разделяют такую, как нынче говорят, ментальность, но едва ли кого оставит равнодушным эта поэзия доброго неприятия мира и несгибаемой покорности ему. В стихотворении "Завистливое", посвященном удачливым собратьям-поэтам, С.П. в запале восклицает: "Я жизнь проворонил...". Пытаюсь этот горестный импульс как-то понять, но принять его не могу: он опровергается всей книжкой, не говоря о других изданиях. Это опровергает и сам поэт:
"А я сейчас вижу такое небо, что больше не страшно жить и умереть..."
Поэзия С.П. - это кардиограмма мира, страны и обитания в них. Это тахикардия гор, лесов, дорог; это пульс времени, судьбы и непреходящих тревог. Поэт воспринимает мир через призму-микроскоп терний и потрясений, выпавших на его долю, и честно доносит до вас крепким, терпким, где жгучим, где леденящим, чуть сюрреалистичным языком, словарь которого богат и самобытен. Жизнь и поэзия, по С.П. это крест, который ему суждён и который надо тащить от "А" до "Я". Не сказал бы, что это "крестный путь", но память подбрасывает строку другого поэта, сказанную по другому поводу: "Неси и казнись тоской человечьей". Не всем по зубам такая нравственно-психологическая перегрузка, но, думается, неслучайный читатель, независимо от своего внутреннего кредо, ощутит мощную, остросовременную душепронизывающую эстетику этой Поэзии.
Читайте Станислава Подольского, ибо "душа обязана трудиться и день, и ночь, и день, и ночь".
Декабрь, 2008
Главная страница
Литературный Кисловодск и окрестности
Страница "Литературного Кисловодска"
Страницы авторов "ЛК"
Последнее изменение страницы 5 Feb 2024