Страницы авторов "Тёмного леса"
Пишите нам! temnyjles@narod.ru
Любознательность моя не знала границ. Вероятно, от того что я начала развиваться значительно позже сверстников. После военной контузии и горьких мытарств по дорогам войны, когда наконец папа нашёл меня, врачи поставили диагноз: безнадёжно утраченная личность. Очень трудно я привыкала к мирной жизни. Отец занимался со мной, пытаясь вытащить на свет божий хотя бы зачатки интеллекта. И ему это удалось.
Я помню ощущение невероятно разнообразных больших и маленьких событий, предметов, отношений, втягивающих меня в свой круг. Мне не терпелось узнать всё обо всём.
Я знала на вкус всякую травку, веточку, листик, постоянно жевала какую-нибудь зелень или корешок. На даче, в детском саду, строго-настрого запрещали трогать ядовитые растения. Не разрешали прикасаться к волчьей ягоде. Так называли несъедобную жимолость с красными парными ягодками. Стращали тем, что, съев хотя бы одну, превратишься в волка.
Эта проблема очень меня занимала. Волком стать я не хотела, но было страшно интересно, как будет происходить процесс превращения. Я просчитывала все варианты, представляла, как вместо ногтей появятся страшные когти, как тело начнёт обрастать шерстью. Особенно пугало превращение лица в волчью морду с клыкастой пастью.
Я боролась с искушением несколько дней, ни о чём другом не могла думать. Сидела на маленькой скамеечке отдельно ото всех и тёрла красный кирпич для посыпания дорожек. И всё-таки любопытство победило: тайком нарвала пригоршню волчьих ягод и быстро-быстро прожевала. Вот тут-то меня охватил нешуточный ужас.
Превращение в волка я подгадала к мёртвому часу, когда все уснут и никто не помешает мне наблюдать, как всё случится. Дети спали, а я рыдала под одеялом, представляя, как все испугаются. Узнает ли меня мой папа? Что я буду есть в лесу? Так, обливаясь слезами, я и уснула.
Пришла воспитательница звать на полдник. Я боялась открыть глаза, прижмурившись, боязливо посмотрела на руки. Ни когтей, ни шерсти! Я осталась той самой девочкой, которой была раньше. Облегчение, счастье и душевный подъём так меня порадовали, что горечь от очередного обмана маленькой ложечкой дёгтя не испортили бочку мёда летнего дня, как бы обретённого заново.
В посёлке на моих глазах исчезали развалины, восстанавливались и строились дома, прихорашивались скверы, подрастали новые деревья, освежались старые, пережившие бомбёжки.
В восстановлении посёлка принимали участие все. Если в будни на развалинах копошились пленные немцы (они же строили новые здания), то по субботам и воскресеньям на улицы выходили школьники, даже самые младшие, и взрослые. Часто на таких субботниках-воскресниках играл духовой оркестр. Было празднично. Про веселье ничего сказать не могу, так как время от времени замолкала бравурная музыка и в полной тишине из глубины песка, густо перемешанного с железными осколками, извлекали трупы немецких и советских солдат, иногда людей в штатской одежде. Обычно поблизости дежурила машина, забиравшая останки, и чёрный "воронок" с военными. Наверняка были и сапёры. Трупы в песке хорошо сохранялись, только как-то ссыхались. Не забуду, как при посадке сквера около нашего дома при мне выкопали мумию женщины в зелёном шёлковом платье с маленьким трупиком младенца, прижатого к груди. Мне было страшно, я остро ощутила, что могла также лежать со своей мамой, мёртвая, в сталинградской земле. Оркестр начинал с траурной музыки и постепенно переходил к бодрящим маршам.
После очередного субботника-воскресника на ветру под южным солнцем трепыхались беззащитные прутики будущих деревьев. Исчезали груды кирпичей и покорёженного железа. Всем хотелось скорее начать жить, как до войны, - красиво, благоустроенно, с зеленью и птицами, под ласковой опекой великой русской реки.
Меня до сих пор удивляет наше детское благородство по отношению к пленным немцам. Незыблемое правило - лежачего не бьют - действовало безотказно. Я помню в своей душе счастливое чувство победителя. И от этого - покровительственное отношение к жалким немцам, строившим для нас, победителей, новые дома. Дети фактически дружили с этими вполне мирными, даже добродушными, людьми. Тащили для них из дома что-нибудь съестное или курево. Небритые почему-то немцы играли для нас на губной гармошке, из хлебного мякиша и из свечек лепили забавных зверушек, рисовали картинки, показывали фотокарточки своих "киндеров". Моя подружка Лиза очень подружилась с одним. Он нарисовал её портрет, который все школьные годы висел у неё над кроватью. Не помню злобы, ненависти и желания отомстить, по крайней мере у себя. Только однажды стала свидетелем ужасной сцены.
Ларочка была ещё совсем маленькой, два года ей было. Седьмого ноября мы всем семейством, с тётей Дусей и Валей возвращались из гостей в трамвае. Мама держала Ларочку на руках. Рыженькая, кудрявая, большеглазая, густо обсыпанная веснушками, сестрёнка и вправду походила на немецкую девочку. К маме привязался пьяный, обозвал её фашистской шлюхой. Слово за слово, совсем озверел и попытался вырвать Ларочку из её рук, угрожая бросить немецкого выродка под колёса. Крик, шум, папа защищал маму и плачущую Ларочку. Весь вагон заступился за нас и вытряхнул дядьку на ближайшей остановке. А за окном дребезжащего трамвая в непроглядной темноте ноябрьского вечера на уцелевших зданиях, а казалось - в чёрном небе, висели три большие буквы "Х" из электрических лампочек и слово ОКТЯБРЬ. Тогда я узнала от папы про римские цифры и что буква "Х" обозначает десять, а три буквы "Х" - тридцать лет Октября, т.е. Великой Октябрьской революции.
В понедельник, после пасхального воскресенья, вся наша семья собралась за ужином, доедали остатки вчерашнего пиршества. Благодушно настроенный отец спросил меня о моих школьных успехах. Пятёрки я приносила довольно часто, и сегодня эта маленькая радость пришлась бы кстати. Тем более, вчерашнее домашнее задание помогала выполнять вся семья, включая тётю Дусю и младшую двоюродную сестру, первоклассницу Валю. Исписали целую тетрадку цифрами от нуля до тысячи в последовательном порядке. Таким способом школа боролась с религиозным дурманом.
С набитым ртом я рассказала, что меня сегодня спрашивали по арифметике, но отметку Мария Ивановна не поставила почему-то.
"А какой был вопрос?" - поинтересовался папа.
"Ой, совсем ерундовый! Мария Ивановна спросила, у кого дома вчера справляли пасху?" Не знаю, почему все молчали. На перемене многие менялись кусками кулича, а цветная скорлупа валялась под партами.
"Что же ты ответила?"
"Я всё рассказала, как мама пекла куличи, как мы с тобой раскрашивали яйца, как тётя Маня ходила в церковь - святила куличи и яички, и что подаренное мне освящённое яичко не протухнет целый год, хотя я не очень-то этому верю".
Младшие сестрёнки и тётя Дуся хохотали в голос. Мать хмурилась и переживала. А папа опять бормотал: "Ты меня посадишь! Ты меня посадишь!"
Добрая Мария Ивановна, не дослушав, остановила меня и продолжила урок. Девчонки пересмеивались - они знали уже некоторые житейские хитрости и учились лицемерию, а я по своей доверчивости никак не могла освоить молчаливые правила общественных отношений.
Кстати, у меня, единственной в классе, в портфеле лежал обыкновенный бутерброд, мне нечем было меняться с одноклассницами и угощать их. И я, единственная из класса, принесла тетрадку с написанными цифрами, о которой Мария Ивановна даже не вспомнила.
Страница "Литературного Кисловодска"
Страницы авторов "Литературного Кисловодска"
Последнее изменение страницы 31 Dec 2020