Страницы авторов "Тёмного леса"
Пишите нам! temnyjles@narod.ru
В середине семидесятых годов прошлого века в гостях у известного московского поэта мне попался слепой машинописный текст на папиросной бумаге. Это были три десятка стихотворений незнакомого мне автора - Георгия Иванова. Стихи произвели одно из самых сильных поэтических впечатлений за всю жизнь. Я выучила их наизусть, потом записала на магнитофонную ленту и привезла в свой большой промышленный город на Урале, где слыхом не слыхивали о таком поэте, по крайней мере в той литературной среде, где я обитала.
Запомнилась неожиданная реакция моего московского знакомца, авторитет которого для меня и по сей день высок. "У тебя дурной вкус", - вот что он сказал на моё восхищение, чем изумил несказанно. Секундное колебание - и любовь навсегда! Пусть даже и с "дурным вкусом".
Мы с ним оказались в противоположных лагерях поклонников и ненавистников поэта Георгия Иванова, среди которых были очень известные писатели - не чета нам!
Мне попались поздние стихи Георгия Иванова. Добыть другие произведения поэта или что-нибудь узнать о нём в провинции было невозможно. До выхода в свет трёхтомного собрания сочинений было ещё далеко. Стихи, которыми я обладала, поразили стопроцентной адекватностью выражения чувств, мыслей, отчаяния, ядовитой иронии, беззащитности и мужества, любви и ненависти... Каждое слово - на вес золота. Ни лишней краски, ни метафоры, ни нагромождения образов - предельно просто, ёмко, точно. И таинственная красота, неуловимая и трудно определимая - в сопряжении реального с космическим, запредельным, раем и адом - земными и небесными.
Александр Блок в своей рецензии "Отзыв о поэтах", написанной 8 марта 1919 года, вот как отзывается о Георгии Иванове: он "вступил в мир в годы самой тёмной реакции, ... которая создала из него нечто удивительное и непонятное. Когда я принимаюсь за чтение стихов Г.Иванова, я неизменно встречаюсь с хорошими, почти безукоризненными по форме стихами, с умом и вкусом, с большой культурной смекалкой, я бы сказал, с тактом; никакой пошлости, ничего вульгарного. Сначала начинаешь сердиться на эту безукоризненность, не понимая, в чём дело, откуда и о чём эти стихи. Последнее чувство не оставляет до конца. Но и это чувство подавляется несомненной талантливостью автора; дочитываешь, стараясь быть добросовестным; никаких чувств не остаётся, и начинаешь просто размышлять о том, что же это такое. Автор знает, например, Петербург, описывает его тонко, умно, даже приятно для некоторых людей, которые, как я знаю, поэзию понимают. Однако почувствовать Петербург автор не позволяет, и, я бы сказал, не потому что не хочет этого. Что же он хочет? Ничего. Он спрятался сам от себя, а хуже всего было лишь то, что, мне кажется, не сам спрятался, а его куда-то спрятала жизнь, и сам он не знает, куда. В стихах всякого поэта 9/10 принадлежит не ему, а среде, эпохе, ветру, но 1/10 - всё-таки от личности. Здесь же как будто вовсе нет личности, и потому - всё не подвластно ни критике, ни чувству, ни даже размышлению, потому что не на что опереться, не может быть ни ошибок, ни обратного. Кончаешь свои размышления над стихами Георгия Иванова, уже совсем забыв о нём, думая о том, например, что природа мстит за цивилизацию тонко, многообразно и жестоко, месть эта отражается на невиновных больше, чем на виновных.
...Художник на каждом шагу должен исповедоваться перед собой, проверять себя до конца, выворачиваться наизнанку; если этого нет, - не помогут ни наука, ни вкус, ни даровитость - искусство будет улетать; оно не захочет быть там, где больше верят людям, чем самому себе. Слушая такие стихи, как собранные в книжке Г.Иванова "Горница", можно вдруг заплакать - не о стихах, не об авторе их, а о нашем бессилии, о том, что есть такие страшные стихи ни о чём, не обделённые ничем - ни талантом, ни умом, ни вкусом, и вместе с тем - как будто нет этих стихов, они обделены всем, и ничего с этим сделать нельзя.
...Книжка Г.Иванова есть памятник нашей страшной эпохе, притом один из самых ярких, потому что автор - один из самых талантливых среди молодых стихотворцев. Это - книга человека, зарезанного цивилизацией, зарезанного без крови, что ужаснее для меня всех кровавых зрелищ этого века; - проявление злобы, действительно нечеловеческой, с которой никто ничего не поделает, которая нам - возмездие".
Рукопись того собрания стихотворений "Горница" не найдена до сих пор. Известно, что там представлены избранные стихи 1910-1918г.г.
А вот другой отзыв Владимира Фёдоровича Маркова, младшего (на четверть века) современника Георгия Иванова, филолога, доктора наук, в прошлом профессора Калифорнийского университета, автора многочисленных трудов по русской литературе:
"В самом деле, за что любить этого бывшего молодого петербургского сноба, "объевшегося рифмами всезнайку", избалованного ранним признанием "лучших кругов" - в безвоздушной эмиграции вдруг ощутившего бессмыслицу, пустоту, дырку (жизни, искусства ли) и в не очень приятной форме доложившего об этом читателю. Если же обратиться к "стихов виноградному мясу", то где ещё сейчас найдёшь эту простоту и вместе неуловимость, это чувство современности в сочетании с ароматом недавнего прошлого, эту смесь едкости и красоты?
Георгия Иванова любишь за современность. Это не значит, что он "откликается на современность". Это значит, что он задумывается о том, о чём я задумываюсь, дышит одним со мной воздухом, говорит на моём языке... Георгий Иванов верен веку и себе больше, чем пишущие статьи о политической сущности момента, он открыт ему, как пушкинское эхо, может окрасить строку и политику, ничего не удешевляя при этом.
Георгия Иванова любишь за человечность, качество, в значительной мере утерянное поэзией. Его человечность в том, что он не лжёт ни себе, ни другим, что он с ворчанием говорит истины, которые принято вещать... И почти во всех своих стихах он, одному ему ведомым путём, объединяет те две ипостаси, которые сам Пушкин так резко разделил: "ничтожного" и "широкошумного".
Георгия Иванова любишь за редкую, ни на кого не похожую красоту его стихов. Кстати, те, кто любит говорить о его "нигилизме", забывают, что замечательное произведение, - как и вообще всё удачное в искусстве, всегда утверждает, даже если повествуется о всеобщем отрицании.
Стихи Георгия Иванова не о нигилизме, а о невозможности нигилизма, о преодолении его.
В его "позе" больше правды, чем в нашей претенциозной серьёзности".
Между этими отзывами временной промежуток почти в сорок лет. Кажется, что речь идёт о разных людях. Всё, что волновало и огорчало Александра Блока в творчестве молодого Георгия Иванова, повернулось на сто восемьдесят градусов. Страдания родили нового поэта. Только ли страдания? Мог ли Георгий Иванов стать признанным первым поэтом русской эмиграции, не будь у него за душой Петербурга первой четверти века? Нет, не мог!
Родился поэт 29 октября по старому стилю 1894 г. в Студенках Ковенской губернии в дворянской семье. Отец был потомственным военным. Детство мальчика совпало с благополучным периодом для его семьи. Отец получил большое наследство, и будущий поэт жил как маленький принц среди прекрасной природы, большого собрания живописи, (в нём были подлинники Ватто и Гогена), в атмосфере музыкальных вечеров и театральных представлений, среди обилия книг... Он и сам пробовал рисовать. Потом увлёкся химическими опытами. Позже стихами Лермонтова был разбужен его поэтический дар.
Закончилось идиллическое детство внезапно: пожар в усадьбе, таинственная гибель отца - жертвенное самоубийство под колёсами поезда, чтобы дать возможность семье получить страховку; долгая тяжёлая болезнь, спровоцированная нервным потрясением и горем от дорогой потери; переезд в Петербург; учёба во 2-м Кадетском корпусе. Закончить учёбу помешают стихи, занявшие всё его внимание. У него оказался редкий версификационный дар, что кроме хорошего, таит в себе опасность лёгкости и несерьёзности в поэтической работе. Также он был богато одарён музыкально. Прекрасно разбирался в живописи. Всё это было драгоценным подспорьем для литературной карьеры.
Из-за драматических перемен в судьбе подросток оказался стеснённым в средствах и одиноким в большом городе. Он мог рассчитывать только на скромную помощь от старшей сестры. Похоже, эти обстоятельства заставили держать глубоко в сердце болезненные переживания и не впускать их в стихи.
Это первое потрясение было зародышем грядущих страшных потрясений, ожидавших поэта и его родину - Россию.
В 1910 году, ему ещё не исполнилось шестнадцати, состоялся дебют Георгия Иванова в первом номере журнала "Все новости литературы, искусства, театра, техники и промышленности". Он выступил в двух ипостасях: под своим именем опубликовал стихотворение "Он - инок. Он - Божий", и под псевдонимом Юрий Владимиров - рецензии на "Собрание стихов" Зинаиды Гиппиус, на "Кипарисовый ларец" Иннокентия Анненского и на "Стихотворения" Максимиллиана Волошина.
С лёгкой руки Георгия Чулкова, приметившего одарённого молодого человека, и представившего его Александру Блоку, стремительно стала складываться поэтическая карьера Георгия Иванова. Он не страдал излишней застенчивостью, легко знакомился с интересными для себя поэтами и очень скоро оказался своим среди петербургского литературного бомонда.
В "Дневнике" А.Блока четырежды упоминается имя Георгия Иванова. А 5 марта 1911 года великий поэт надписал ему в подарок одну из своих книг. К Александру Блоку Георгий Иванов всегда относился с глубочайшим благоговением и любовью. Среди его знакомых Игорь Северянин, Фёдор Сологуб, Михаил Кузмин, Анна Ахматова, Вячеслав Иванов, Николай Гумилёв и много других поэтов Серебряного века.
На лекции Николая Чуковского о футуризме Георгий Иванов знакомится с Георгием Адамовичем, на долгие годы их связала тесная дружба. В Петербурге хорошо знали "двух Жоржиков", эстетов, снобов, талантливых поэтов. Позже он близко сошёлся с Осипом Мандельштамом и так же появлялся с ним вдвоём. В 1911 году Георгий Иванов примыкает к эгофутуристам, позже отходит от них и сближается с акмеистами. В 1911году (хотя в выходных данных другая дата - 1912г.) выходит первый сборник поэта "Отплытие на о.Цитеру" - дань увлечению Ватто и в память о детстве. (Отец подарил ему остров на озере в имении Студенки, который мальчик назвал остров Цитера). Семнадцатилетнего стихотворца отметили Валерий Брюсов, Михаил Лозинский, Николай Гумилёв. Где он только ни печатается! Во всевозможных изданиях, взаимоисключающих друг друга по своим художественным и политическим предпочтениям: в "Сатириконе", "Шиповнике", "Ниве", "Гиперборее", "Аполлоне", "Лукоморье"... Ему нетрудно наживать себе недоброжелателей, которым претят такая неразборчивость, манера его поведения, острый язык...
Недолго длился Серебряный век. Ахматова, например, считает, что до 1913 года, ну с натяжкой - может быть, до 1917. Это была особенная эпоха. Я думаю, её можно назвать "маскарадной". Маска, которую примерил на себя Георгий Иванов, казалось, приросла к нему, стала его сутью.
Много искусственного, надуманного, "порочного", неестественного искажало жизнь культурного петербургского общества. 1913 год, последний мирный год перед войной, навсегда останется в памяти переживших его счастливейшим - можно было сколько угодно дурачиться, мистифицировать, писать по правилам расплодившихся, как грибы, литературных сообществ и объединений, создавать "искусство для искусства", игнорируя тлеющий пожар под спудом народного недовольства.
И для Георгия Иванова 1913 год - счастливый. Он молод, ему всего девятнадцать, известен, умён, талантлив, в кругу знаменитых друзей, много пишет и много печатается. Он участник "Цеха поэтов", посещает "Общество ревнителей художественного слова" - "Академию стиха", ядро которой составляют Вячеслав Иванов, Осип Мандельштам, Анна Ахматова, Александр Блок, Николай Гумилёв, Владимир Гиппиус, Владимир Пяст, Сергей Городецкий, Фёдор Сологуб... В 1913 году возник ещё один кружок - Общество поэтов - Физа. Также он частый гость в кружке Фёдора Сологуба и ещё нескольких литературных кружков и салонов. И регулярные встречи в редакциях журналов "Северные записки" и "Лукоморье". А ещё - известная "Бродячая собака", где собирается цвет литературного Петербурга.
В начале 1914 года выходит его вторая книга "Горница" - не та "Горница", о которой писал Александр Блок, не "избранное" Ивановских стихотворений за 1910-1918 г.г.. В августе началась первая мировая война. В российском обществе - воодушевление, мощный взрыв патриотизма. Николай Гумилёв уходит на фронт. Закрываются "Цех поэтов" и "Гиперборей". По рекомендации Гумилёва Георгий Иванов начинает заведовать в "Аполлоне" отделом поэзии. Из-за войны "Горница" получает несколько вялых отзывов. На волне всеобщего воодушевления Георгий Иванов пишет книгу ура-патриотических стихов "Памятник славы". Она не приносит ему славы. Кажется, эта неудача надолго отбила у него вкус к гражданственным и "датским" стихам. Революции семнадцатого года, и Февральская, и Октябрьская, не вызвали у него поэтического отклика. Хотя Февральскую он принял с энтузиазмом, а Октябрьскую - как бедствие.
В 1914-1916 г.г. он пишет критические статьи для "Аполлона", рассказы для "Аргуса", публикует в "Лукоморье" под своим именем и под псевдонимом множество стихов. Также печатается в журналах "Нива" и "Огонёк", в альманахах "Цевница", "Зелёный цветок", "Петроградские вечера" и др. Возникают новые сообщества "Медный всадник", "Трирена". Возрождается ненадолго "Цех поэтов". Несмотря на шепелявость, много выступает.
В 1916 году издаёт новый сборник "Вереск".
В послереволюционные годы Петроград погружается в холод и голод. Часто стреляют. Жизнь стеснена многими ограничениями и трудовой повинностью. Удивительно, что в городе у революционной молодёжи жадный интерес к поэзии, театру, изобразительному искусству, культуре... Георгий Иванов вместе с Александром Блоком, Николаем Гумилёвым, другими поэтами и писателями читает лекции, много выступает. Но основной заработок - переводы в горьковской "Всемирной Литературе". Он переводит с французского и английского. Переводы позволили выжить в тяжелейших условиях послереволюционного города многим литераторам.
Активность Георгия Иванова не убывает. Он вступает в Петроградский союз поэтов; в новом, третьем "Цехе поэтов" он второй человек после Гумилёва. Авторитет его очень высок. Он печатается в самиздатовском журнале "Гиперборей". Издаёт новую книгу "Сады". На фоне непрезентабельных реалий жизни это - романтическая книга, в ней присутствует поэтический Восток, преломленный оптикой XIX века, она написана средствами акмеистической поэтики. Воспринята она была как изящная фарфоровая безделушка, красивая и никчемная.
1921 год. Две страшные потери: по таганцевскому делу расстрелян близкий друг Николай Гумилёв и от невозможности жить и дышать умирает великий Александр Блок.
Георгий Иванов берёт на себя руководство "Цехом поэтов". Он подготавливает к изданию стихи Николая Гумилёва.
Но в том же трагическом 21 году судьба подарила ему драгоценную встречу с Ириной Одоевцевой, его будущей женой и любовью до последнего вздоха.
В 1922 году он издаёт своего рода избранное за двенадцать лет - книгу "Лампада", последнюю на родине. В 1922 году он с Ириной Одоевцевой эмигрирует.
Начинается крестный путь замечательного русского поэта на Голгофу, длиною в 36 лет, чтобы закончиться для него на больничной койке в доме престарелых в южном французском городке Йере в страшных физических и нравственных мучениях. Чтобы вернуться спустя десятилетия стихами в Россию.
Георгий Иванов покинул Россию в возрасте 28 лет. Можно говорить о фантастически раннем дебюте и довольно продолжительном созревании его как поэта. Петербург для него и школа, и университет, и молодость, и дружеские связи, и Россия. Достаточно проследить его творческий петербургский период, насыщенный профессиональным литературным трудом: поэта, прозаика, критика, переводчика. Именно петербургские впечатления питали эмигрантское творчество Георгия Иванова. Я имею в виду не только беллетризованную мемуарную прозу "Петербургские зимы" и "Китайские тени", не только пристальное внимание к творчеству талантливых земляков, оказавшихся вместе с ним на чужбине, но и его незабываемую поэзию. Кто бы мог представить "Жоржика", способного на любовь до последнего вздоха и писавшего изумительные любовные стихи своей ЖЕНЩИНЕ! Кто бы мог подумать, что именно он создаст такие чистые, такие пронзительные стихи о России! Что он, бывший любитель лёгкого отношения к жизни, так страдальчески будет добывать смысл её из собственных страданий и поражений. Что он, представлявший искусство искусной игрой, проживёт такую серьёзную и предельно честную жизнь в искусстве, по-блоковски "вывернет себя наизнанку". Кстати, о мемуарной прозе, вызвавшей столько злобы и возмущения у современников, Валентин Катаев, кажется, учёл его опыт и в своей книге "Алмазный мой венец" развязал себе руки, обозначив псевдонимами известных личностей. По некоторым свидетельствам Георгию Иванову удалось передать атмосферу Петербурга десятых годов. Современному читателю кажется художественно достоверным его Петербург Серебряного века.
В 1989 году на презентацию трёхтомника Георгия Иванова в Центральном Доме Литераторов ломилась, кажется, вся Москва. Большой зал писательского клуба был набит до отказа. Стояли и сидели на ступеньках, в проходах, держа в руках жаркие шубы. Не только для меня, но и для всех присутствующих это был счастливый день - Георгий Иванов вернулся в зимнюю Россию бессмертными стихами.
Мой московский знакомец, упрекнувший меня много лет назад в дурном вкусе, мнение своё о Георгии Иванове изменил.
А.Блок Собрание сочинений в 6-ти томах. т.4. с.323-325
В.Ф.Марков. О поэзии Георгия Иванова. Опыты. 1957 N8. С.83-92
Страница "Литературного Кисловодска"
Страницы авторов "Литературного Кисловодска"
Последнее изменение страницы 28 Nov 2021