"Литературный КИСЛОВОДСК" N66-67 (2018)
Наталья Рябинина
К СТОЛЕТИЮ МИХАИЛА ЛУКОНИНА
Стихи я любила с детства, едва научившись читать. И каким-то непостижимым чутьём разделяла их на "настоящие" и "воспитательные". Любила я, конечно, настоящие - Пушкина, Маяковского, Багрицкого, Сельвинского. Отец и его близкий друг дядя Витя писали стихи и иногда публиковались в заводской газете "Даёшь трактор". А у дяди Вити даже был издан тоненький поэтический сборничек, некрасивый, на серой бумаге.
И вот в гости к дяде Вите должен был явиться "настоящий" поэт из самой Москвы. Меня, десятилетнюю, папа взял с собой.
В небольшую квартиру набилось довольно много народа. С удивлением среди гостей увидела Полину Кузьминичну, учительницу из нашей школы, красивую, с грустными тёмнокарими глазами.
Московский поэт дядя Миша Луконин немножко разочаровал: он ничем не отличался от работяг Сталинградского тракторного завода. С грубоватым тёмным лицом, с короткой стрижкой типа полубокс. Оказалось, что до войны Луконин занимался в заводском литературном объединении, которым руководил дядя Витя.
Я с нетерпением ждала, когда взрослые наговорятся и поэт начнёт читать стихи. Стихи показались длинными, но концовки некоторых сразу запомнились: "Я вернулся к тебе, но кольцо твоих рук не венок, не замок, не спасательный круг"; "Но лучше прийти с пустым рукавом, чем с пустой душой".
Больше всего меня поразило стихотворение, посвящённое другу Николаю Отраде.
Я жалею девушку Полю. Жалею
за любовь осторожную: "Чтоб не в плену б".
За: "Мы мало знакомы",
"не знаю", "не смею".
За ладонь, отделившую губы от губ.
Полина Кузьминична совсем опечалилась. А Михаил Кузьмич читал, казалось, обращаясь только к ней.
Имя Николая Отрады запомнилось на всю жизнь. А строка из его стихотворения "Над полем, Поля, полнится гроза" открыло мне "аллитерацию". Тогда я, конечно, термина не знала, но стала выделять в стихах звукопись.
Так в один вечер я познакомилась с настоящим поэтом и увидела воочию Музу другого, погибшего на Финской войне.
.
Наступили оттепельные шестидесятые. Поэзия в фаворе: кто только не сочиняет - пишут, кажется, все! На первый план давно вышла так называемая эстрадная поэзия. Поэты довоенной и военной поры заслонены молодым звонкоголосьем. На поэтических вечерах в Волгограде я стесняюсь подойти поздороваться с Михаилом Кузьмичом. Да, честно говоря, его поэзия - на периферии моего интереса. Куда ближе поэты-ровесники или чуть постарше. Но запомнившиеся с детства строчки Луконина и Отрады прочно застряли в голове.
.
Прошло ещё энное количество лет. Я давно живу в Челябинске. Поэзия для меня стала делом жизни. В город приезжает Евгений Евтушенко. Для кого-то большой русский поэт, для когото - тьфу! бездарь, ловкач. Но тем не менее Дворец спорта, где он должен выступить, забит до отказа - стоят в проходах, сидят на ступеньках. А Дворец, недавно построенный, вмещает несколько тысяч зрителей.
Я знаю, что Евтушенко "увёл" у Луконина - не только поэта, но и крупного литературного чиновника - жену.
И вот в самом начале евтушенковского выступления его вызывают за кулисы. Он возвращается на сцену расстроенный и сообщает о скоропостижной кончине Луконина. Предлагает почтить его память. Зал встаёт в минутном молчании. Хотя, уверена, что для большинства присутствующих имя Михаила Луконина ничего не говорит. Такова жизнь! Пришли другие времена, пришли другие имена.
.
Почти вся жизнь прошла. И совершенно по-новому засветились для меня луконинские поэтические строчки. Я оценила его неповторимый, прерывистый от избытка сил, от избытка чувств, голос. Стихи, похожие на рассказы, на мой взгляд, стоят особняком в нашей многообразной и многоголосой поэзии. У мальчишки, рождённого в российской глубинке в 1918 году (кстати, в студенчестве я там бывала - собирали знаменитые быковские арбузы), хлебнувшего по полной несчастья и тягот революционной поры, оказавшегося в Сталинграде на строительстве Тракторного, воевавшего на фронтах Финской и Великой Отечественной, сложилась большая интереснейшая жизнь. Он оставил свой след в богатой русской советской поэзии.
Михаил Луконин
Луконин Михаил Кузьмич (1918-1976), русский советский поэт. Родился в Астрахани в семье служащих. Детство провёл в селе Быковы Хутора на Волге. Работал на Сталинградском тракторном заводе. Печататься начал с 1935 г. Окончил Сталинградский учительский институт (1937), учился в Литературном институте имени М. Горького (1937-1941). Участник советско-финской войны 1939-1940 и Великой Отечественной войны. Значительная часть фронтовых стихов Луконина собрана в его первой книге "Сердцебиение" (1947). Автор "Поэмы возвращения" (1962), поэмы "Обугленная граница" (1968), нескольких сборников лирических стихов, книга статей "Товарищ поэзия" (1963). Его произведения, начиная с 60-хгодов, характеризуются большей простотой построения, усилением лирического начала. За книгу стихов и поэм "Необходимость" (1969) удостоен Государственной премии СССР (1973).
* * *
Холодно. Холодно. Холодно.
По снегу, по лесу едем мы
до полуночи с полудня
на войну, как к полюсу.
А когда мы остановились,
стало томительно с непривычки.
Нас стали разводить по домам.
Мы обшарили стены,
обчиркали спички,
покамест дверь не открылась сама.
Мы вошли, от тепла онемев,
и холод пролез за нами.
Сняли заиндевелые каски.
Они, загремев, устроились
рядом с домашними чугунами.
нас за стол посадила хозяйка.
А мы ложки отыскали за голенищами.
Слушали говор карелов,
услышали: ищет нас за темными окнами
непогода зимы.
А когда отошли, оттаяли,
отогрелись, прочли на стеклах:
мороз до пятидесяти!
Разговорились:
"И как это терпят в Карелии!
Не война бы - так нам
ни за что и не вынести!.."
"Что, морозно?" -
"Да так, ничего", - отвечаем.
Появился старик
(он спал в другой комнате)
и сказал,
что морозец к утру покрепчает.
"Переночуете, может?
Куда вы! Замерзнете!"
А пока мы молчали обиженно
и в тишине вьюга стала заметней,
карел хвалился широкими лыжами
давности тридцатилетней.
А потом рассказал о таком холоде,
который, пожалуй, больше не повторится.
"Было это назад за тридцать,
в лесу и сейчас
есть сосны расколотые.
Много было всяких морозов потом,
но не было более сильного.
Тогда,
в такую же полночь,
в наш дом привели русского ссыльного.
Мороз ему щеки дорогой выжег,
выбелил голые пальцы,
он все-таки вынес,
выжил,
не сдался.
Вот это -
его лыжи.
А ведь не на войну шел!
И не такое на нем..."
Но мы уже каски отыскивали,
а за окнами,
между машинами рыская,
уже помахивали фонарем.
Мы прощались.
"Прощайте,
прямого пути!
Я пожелаю вам лучшего самого:
после войны
вам к ссыльному моему подойти", -
и показал на сосновую стенку глазами.
Мы застыли у порога,
удивлены глазами в очках,
знакомыми,
и бородкою клином.
Смотрел на нас
Михаил Иваныч Калинин.
Мы подумали:
"Что ж, это было в начале
нашей войны!"
"ТЫ МУЗЫКИ КЛУБОК..."
Ты музыки клубок
из разноцветных ниток.
Ты - музыка во мне.
Я слушаю цвета.
Туманный, словно сон,
пещерный пережиток
ты разбудила вдруг, наверно, неспроста.
Ты тень или ты свет?
Меняешься мгновенно.
Ты пересвет такой, что путаю слова.
Ты пестрота цветов и звуков,
перемена
дней и ночей моих,
очерченных едва.
Остановить тебя на чем-нибудь нет силы.
как будто бы в костер, глядеть не устаю
на беглые огни.
Их дымные извивы
нельзя предугадать,
как молодость твою.
А тем и хороша. И потому загадка.
Поэтому живу на свете в полный рост.
Мы музыки земной космическая прядка.
Ты музыка лучей,
протянутых меж звезд.
1931
СИНЕЕТ НЕБО
синеет небо.
Падает капель,
И тени голубеют на снегу,
Зеленая, стоит в сугробе ель -
соединить все вместе не могу.
Ты рядом не такая,
как вдали.
Я мысленно подальше ухожу.
Молчи,
Я на другом краю земли,
Воспоминаньем смутным дорожу.
вот вспоминаю всю тебя - мою,
Придумываю мысленно опять,
как ты опять
В заснеженном краю
не устаешь меня живого ждать.
Твое письмо давнишнее беру:
"Благополучно все. Пиши. Привет".
Приписываю твоему письму
Все то,
о чем в письме
ни слова нет.
Я мыслью дом домой перенесу,
В мечте
Письмо в свиданье претворю,
Все яблони твои
В моем лесу
Я поселю
И разожгу зарю.
Все строчки истолкую, как хочу.
Из равнодушья твоего
слеплю любовь.
за эту вольность я плачу
Тем, что из нас двоих
один люблю.
но я устал от выдумки своей.
Фантазия устала, не могу.
Летит капель с заснеженных ветвей,
И голубеют тени на снегу.
1931
ЗВЁЗДЫ
Живи всем сердцем,
жизнь - награда.
Оберегай её, хвали.
Пока живёшь - живи как надо,
ты - украшение земли.
Живи на пламенном накале
и будь весёлым, жизнь любя,
чтобы тебя не упрекали
все умершие до тебя.
сияют в небе ночью поздно
глаза всех живших
с высоты.
когда я жил, то думал:
"звёзды!"
Так ошибаешься и ты.
ПРИДУ К ТЕБЕ
Ты думаешь:
Принесу с собой
Усталое тело своё.
сумею ли быть тогда с тобой
Целый день вдвоём?
захочу рассказать о смертном дожде,
как горела трава,
А ты - и ты жила в беде,
Тебе не нужны слова.
Про то, как чудом выжил, начну,
как смерть меня обожгла.
А ты - ты в ночь роковую одну
Волгу переплыла.
спеть попрошу, а ты сама
забыла, как поют...
Потом меня сведёт с ума
непривычный уют.
Будешь к завтраку накрывать,
И я усядусь в углу,
начнёшь, как прежде, стелить кровать,
А я усну на полу.
Потом покоя тебя лишу,
Вырою щель у ворот,
ночью, вздрогнув, тебя спрошу:
- Стой! Кто идёт?!
нет, не думай, что так приду.
В этой большой войне
Мы научились ломать беду,
Работать и жить вдвойне.
Не так вернёмся мы! Если так,
То лучше не приходить.
Придём работать, курить табак,
В комнате начадить.
Не за благодарностью я бегу -
Благодарить лечу.
Всё, что хотел, я сказал врагу,
Теперь работать хочу.
Не за утешением - утешать
Переступлю порог.
То что я сделал, к тебе спеша,
Не одолженье, а долг.
Друзей увидеть, в гостях побывать
И трудно и жадно жить.
работать - в кузницу,
спать - в кровать,
Слова про любовь сложить.
В этом зареве ветровом
Выбор был небольшой, -
Но лучше прийти с пустым рукавом,
Чем с пустой душой.
ПРИШЕДШИМ С ВОЙНЫ
Нам не речи хвалебные,
нам не лавры нужны,
не цветы под ногами,
нам, пришедшим с войны.
Нет, не это. Нам надо, чтоб ступила нога
на хлебные степи, на цветные луга.
Не жалейте, не жалуйте отдыхом нас,
мы совсем не устали.
Нам - в дорогу как раз!
Не глядите на нас с умилением, не
удивляйтесь живым. Жили мы на войне.
Нам не отдыха надо и не тишины.
Не ласкайте нас званьем:
"Участник войны!"
Нам - трудом обновить ордена и почёт!
Жажда трудной работы нам ладони сечёт.
Мы окопами землю изрыли, пора
нам точить лемеха и водить трактора.
Нам пора - звон оружья на звон топора,
посвист пуль - на шипенье пилы и пера.
Ты прости меня, милая.
Ты мне жить помоги.
Сам шинель я повешу, сам сниму сапоги.
Сам тебя поведу, где дома и гроза.
Пальцы в пальцы вплету,
и глазами - в глаза.
Я вернулся к тебе, но кольцо твоих рук -
не замок, не венок, не спасательный круг.
1945
Страница "Литературного Кисловодска"
Страницы авторов "Литературного Кисловодска"
Последнее изменение страницы 28 Feb 2019
ПОДЕЛИТЬСЯ: