Страницы авторов "Тёмного леса"
Литературный Кисловодск и окрестности
Пишите нам! temnyjles@narod.ru
С конца 1959 до середины 1963 года я посещал московский детский сад N1362 в районе 2-й Фрунзенской ул. (адрес не помню; первый этаж большого 9-этажного серого кирпичного дома). В 1956-60 г. мама работала в вечерней школе, а осенью 60-го пошла работать в МАИ, так что детский сад стал необходим. Достать туда путевку в то время было очень трудно; дедушка мобилизовал всех своих знакомых - и в результате почти одновременно появились сразу две путевки. Так что я три дня походил в один детский сад, а потом был переведен в другой, немного поближе и получше: в первом детском саду было больше групп, и часть детей оставляли на пятидневку. То, что мама сдала путевку туда в районо, помогло ей через полгода получить путевку для моего младшего брата.
Я довольно хорошо помню и свой первый детский сад: как в первый день я всё время плакал, и девочки принесли мне огромного облезлого петуха с седлом как у лошади, чтобы меня утешить. Как пели хором "В лесу родилась ёлочка". Как приходила специальная воспитательница, читавшая вслух.
Детский сад я очень не любил. Дважды в жизни я чувствовал, что меня выпустили из тюрьмы: когда из детского сада перешел в школу и когда из школы перешел в институт (дело не в изменении моего отношения к школе, просто степень свободы резко возросла дважды; впрочем и отношение к 18-й школе, в которую я перешел в 66 г. из 32-й, было почему-то намного хуже, чем к 32-й).
Больше всего я не любил мертвый час после обеда. Помнится, я ни разу не заснул во время этого часа (кажется, он продолжался в младшей группе 2 часа, а в старшей - полтора). Была одна воспитательница (не помню, как ее звали), которая, придя впервые, объявила: "я очень строгая"; в начале мертвого часа она обычно (или это мне сейчас кажется, что обычно) объявляла: "Дежурят, как всегда, Шатрова и королева"; в обязанности дежурных входило следить, чтобы все спали, и бить мокрой тряпкой тех, кто откроет глаза (впрочем, мокрая тряпка - атрибут няни, так что я, наверное, что-то путаю; на самом деле никого не били, это были только угрозы, как вечно обещали положить сырники в суп тем, кто не успеет его доесть, пока воспитательница считает до десяти (считали так: "восемь, девять, девять с половиной, девять и три четверти", так что до десяти никогда не доходило)). Однажды во время мертвого часа я посчитал, сколько секунд в часе - и с тех пор запомнил это на всю жизнь; я не догадался умножить 6 на 6 и приписать два нуля, а с трудом умножал на 60, для этого, помнится, сперва умножил на 100, а потом, вероятно, вычитал 600 четыре раза - точно не помню, но во всяком случае результат оказался правильным и я в нем не сомневался. Еще я вычислял во время мертвого часа степени двойки (не зная слова "степень", мне мама его объяснила, когда я уже учился в школе): 2+2=4, 4+4=8, 8+8=16, 16+16=32 и т.д.; с тех пор я хорошо помню первые 13 степеней, но гораздо менее уверенно могу сказать, какая именно степень чему равна - это я узнал гораздо позже и потому менее твердо.
На время мертвого часа мы сами расставляли раскладушки и разворачивали на них постели. Постели имели опознавательные знаки: моя - божью коровку, не то петуха. Дело в том, что знак этот по идее должен был быть одним и тем же на постели, на шкафчике с верхней одеждой и, возможно, еще на чем-то; но фактически соответствие это быстро нарушилось, так что на шкафчике у меня был один знак, а на постели другой.
Читать меня, кажется, специально не учили; когда совсем маленьким я гулял с бабушкой, она показывала мне на афишах буквы "А" и "О". Потом я спрашивал: "А это что за буква?"; последней неизвестной встретившейся мне буквой была "Л" в заголовке "Литературной газеты" (я знал "л", но более простого начертания - как "А" без перикладины); впрочем, это речь идет о заглавных буквах; маленькие "а" и "е" я узнал еще позже. Начало алфавита я откуда-то знал, конец (начиная с "т") я выучил из телепередач, знакомивших детей с буквами - по две штуки за один раз (первой увиденной мной была про "т" и "у", потом про "ф" и "х" (там была загадка: "два кольца, посредине палка" - намек на загадку "два кольца, два конца, посредине гвоздик")). И наконец как-то во время прогулки воспитательница Зоя Сергеевна в абсолютно неформальной обстановке показала мне и еще одному мальчику весь алфавит - что-то мы сами написали на земле, а недостающее, вероятно, она подсказала. Первую книжку я прочитал в 5 лет тоже в детском саду - когда все играли, носясь по группе (так называли комнату группы), я иногда уединялся в уголке и читал книжку, и прочитал за несколько приемов. Не помню ни автора, ни названия, а помню главным образом картинки. В книжке было 14 страниц, каждый разворот был посвящен одному дню недели, прожитому мальчиком; в начале недели он заболел, а в воскресенье выздоровил; каждый день картинки выдержаны преимущественно в одном цвете (например, вторник или среда - синий: на одной странице мальчик играет бумажным корабликом на стеганом синем одеяле, которым он укрыт, а на другой - он в виде капитана на мостике настоящего корабля; другой день оранжевый, там тоже реалистическая картинка и мечта о пустыне); в воскресенье он со своим другом Икой (так мне запомнилось, наверно, неправильно) сидит в саду под кустом сирени. А дома я любил читать Малую советскую энциклопедию, точнее не столько читать, сколько рассматривать картинки. Помню, как дедушка принес последний, десятый том со статьей о цвете; до того любимым томом был 9-й с флагами стран мира. Были русские народные сказки и сказки Андерсена, но их нам читали вслух, хотя наверно и сам я позже их читал. Когда я пошел в школу, мама отвела меня в детскую библиотеку им. Крупской и посоветовала взять "Буратино" - это была первая книга, там взятая (дома у нас было сокращенное издание с очень хорошими картинками - вроде комиксов).
Когда мне исполнилось 5 лет (или 6) Зоя Сергеевна отвела меня и, кажется, еще кого-то, у кого был день рождения, в универмаг и купила мне 30 пластмассовых солдатиков по 4 копейки, причем продавщица недодала 2 или 3 солдатика, но Зоя Сергеевна сказала, что, наверное, она просто ошиблась, а не обманула. А когда у Зои Сергеевны умерла мать, она подарила мне оставшиеся от нее царские монеты.
Воспитательницы работали в две смены по 6 часов (тогда еще вторую смену не укорачивали де факто). Однажды приводят меня в сад (вероятно, уже в старшую группу), и я вижу воспитательницу, которая должна в этот день работать вечером; в ответ на мое удивление она говорит, что отныне будет работать в две смены. "Значит, 80 рублей будете получать", - реагирую я. "Нет, 90." "Почему?" "Потому что у меня среднее образование." То есть за диплом педучилища приплачивали 5 рублей. Оклад воспитательницы был 40 рублей, няни - 28. У мамы в это время и позже оклад в институте был 105 рублей, после вычетов налогов - 96.
За детский сад платили 12 рублей 50 копеек в месяц (что не покрывало даже расходов на еду). Никаких поборов, сколько я знаю, не было. Впрочем, родители шили детям белые тапочки с картонной подошвой, а иногда клеили из цветной бумаги какие-нибудь колпаки для костюмированного утренника. Посещение отмечалось воспитательницей в табеле ("б" и "н"); к пропускам и, особенно, опозданиям относились почти как в школе. Детсадовская манная каша нравилась мне больше, чем домашняя; а вот кипяченое молоко, иногда дававшееся на полдник, до сих пор почему-то вспоминается с отвращением.
Однажды молодая воспитательница не нашей группы пришла на работу в брюках, заведующая объявила ей выговор и повесила его на стенку, чтобы все родители читали. Это бурно обсуждалось (заведующую осуждали), так что даже до меня донеслись отголоски.
Были у нас музыкальные занятия со специальным руководителем, игравшем в младшей группе на баяне, а потом купили пианино. Не помню, что мы там разучивали, но когда нас вели на прогулку, мы охотно пели совсем другие песни, причем не помню случая, чтобы взрослые нас к этому поощряли (хотя не помню и чтобы запрещали): "По долинам и по взгорьям" - самая любимая (мы спорили: "кумачем последних раз" или "кумачем последних ран", "белой армии аплот" или "белой армии афлот", не понимая значения этих слов), "Мы шли под грохот барабана, мы смерти смотрели в лицо, вперед продвигались отряды спартаковцев смелых бойцов" (что за спартаковцы - до сих пор не знаю), "Шел отряд по бережку, шел издалека, шел под красным знаменем командир полка" (или пели: "Шел солдат по бережку, шел издалека").
Нас с братом возили в детский сад обычно на 17-м троллейбусе. Мы садились на конечной - у метро "Парк культуры" радиальная, потом Крымский мост, 1-я Фрунзенская (по требованию), Строительная выставка, 2-я Фрунзенская, 3-я Фрунзенская; мы выходили на Строительной выставке или 2-й Фрунзенской. Из детского сада иногда шли пешком, заходя в магазин, где приятно пах кофетерий, но мы покупали картошку. Маршрут 17-го тогда был коротким: до Лужников. Раньше он начинался не от метро Парк культуры, а ближе к центру, но когда построили эстакаду через Садовое кольцо и Чудовку превратили в Комсомольский проспект, туда пустили 31-й троллейбус, заменивший 17-й в его начальной части. А в 80-е годы 17-й продлили до Киевского вокзала, а потом и до Олимпийской деревни, так что он снова меня нашел; а часть от Киевского вокзала до Лужников потом упразднили.
И девочки, и мальчики обычно ходили в чулках, но мы с братом ходили в гольфах. Чулки предписывалось закатывать; но мама говорила, что от закатывания гольфов портится их резинка, так что я спорил с воспитательницей и не закатывал. Шарф детям завязывали поверх воротника; а мы с братом носили шарф под пальто, как взрослые, но мне казалось, что это признак некой неполноценности. Когда какой-то мальчик путал "вчера" и "завтра", я видел в этом не ошибку, а какой-то недоступный для меня шик.
Летом детский сад выезжал на дачу, но нас с братом туда не отправляли, так что для нас летом детский сад имел трехмесячный перерыв.
Последнее изменение страницы 27 Sep 2021