Валерий Бохов

СОЛДАТ

Нередко мне стало вспоминаться раннее детство. В памяти вне всякого порядка произвольно появляются различные картинки, эпизоды, отголоски, случаи из прошлого... И не всегда в памяти всплывают эти моменты избирательно. И ещё. Чем больше мне становится лет, тем чаще вспоминаю то время. Видимо, так и закрадывается в душу ностальгия, тоска по прошлому. Помню некоторые события военного времени. Отчётливо помню себя в первые послевоенные годы.

Жили мы в московской коммунальной квартире, в доме 12 по Ленинградскому шоссе, ныне проспекту, напротив Белорусского вокзала. Рядом с домом был Клуб часового завода, сам 2-ой часовой завод и большой угловой магазин на 1-ой улице Ямского поля... Всё это недавно было снесено. Нет и нашего обширного двора.

Всех соседей по квартире N24 помню отлично. И саму квартиру на пятом этаже дома тоже помню. В широкой прихожей Калинкины часто устраивали сеансы просмотра диафильмов. На сеансы приглашались ребята нашего двора. Все желающие. А чтобы всё было как в настоящем кинотеатре, за вход брали две копейки. Или три. Точно не помню. Если у какого-либо мальчишки денег не было, то зрителя пропускали и так. На вырученные деньги братья Калинкины покупали диафильмы.

Всего в квартире жило пять семей. Большая семья Калинкиных жила в самой большой комнате...В их комнате стоял такой большой стол, что когда Калинкины усаживались играть в лото вместе с членами семьи майора и мною, то ещё оставалось место для желающих, если бы таковые находились. Кроме родителей в семье была одна дочь двадцати с лишним лет и четыре сына. Старший Василий работал в цирке. Часто на общей кухне он делал на табуретке стойку то на одной, то на двух руках. Иногда изготавливал инвентарь - ружьё, саблю, алебарду...Два средних сына учились в ФЗУ и в какой-то заводской команде играли в русский хоккей. Младший в семье Миша был младше меня.

В других двух комнатках жила семья молодого майора воздушных сил. Лётчик, его дочь, жена, тёща.

В дальней по узкому коридору комнате жила тётя Стеша. Всегда, когда я приходил к ней в гости, она укладывала меня на диван, а под голову пристраивала подушку и обязательно спрашивала:

- Что слышишь?

Я слышал музыку или слова диктора. Радиотрансляцию можно было услышать, лишь прижав уши к подушке.

- Всем велели сдавать радиоприёмники, - поясняла тётя Стеша. - А я взяла и зашила приёмник в подушку. Всё-всё слушала...

Помню, громкое общее радио - чёрная тарелка, что висела в коридоре. Вещала эта тарелка всё время и даже ночью. Ночные воздушные тревоги, новости узнавали благодаря ей. Из военных сводок мне почему-то запомнилась одна:

- Наши войска освободили город Сувалки, - торжественно произнёс Юрий Левитан.

Долго я не представлял себе, что это за загадочные Сувалки. Что это за Сувалки. Где находятся? Став взрослым прочитал о польском городке Сувалки, о Сувалкинском выступе и его стратегически важном положении...

Ещё одна комната и одна семья - это дядя Сева и его жена. Он был рефери по боксу. Как-то братья Калинкины взяли меня на стадион "Динамо" и мы смотрели соревнования по боксу. Во время встречи ребята меня спросили:

- Видишь дядю Севу? Нашего дядю Севу?

На освещённом ринге я увидел знакомую долговязую фигуру с маленькой головой - дядю Севу.

Рядом с комнатой дяди Севы, перед большой общей кухней, в которой готовили еду на керосинках, примусах и керогазах; купали детей; спорили и мирились, где в полу были такие удобные щели, по которым я и Мишка катали металлические шары, располагалась наша комната. Наша семья: мама, работник типографии; папа - прошедший войну капитан, успевший перед самой войной окончить истфак МГУ, слушатель военной академии и я.

Телефона в квартире не было.

Двухэтажный детский садик, в который меня водили, стоит, как и стоял в то время. Это на той же улице Ямского поля. Садик с забором, выходящим с одной из сторон на Алексеевскую соединительную линию МЖД. Линию между Белорусским и Рижским вокзалами. Я не вдруг заговорил о заборе. Группа детсадовцев, выходя гулять, большую часть времени проводила, держась за металлические прутья этого забора. Ведь за ними было так интересно. Периодически из-под моста стремительно вылетали набиравшие скорость электрички. Громогласная сирена заставляла зажимать уши. Представлялось, что поезда летят мимо нас в огромную, настоящую, взрослую жизнь...

Вспоминаю мини-броневички с башнями, бешено проносящиеся по шоссе в сторону стадиона "Динамо".

Помню колонны пленных немцев, проходящих мимо нашего дома. Оборванные, грязные и жалкие... Колонны шли в сопровождении пешей и конной охраны. После колонны ехали поливальные машины. Целая шеренга поливальных машин.

По соседству с нашим домом пленные немцы рыли канаву. Место работ было огорожено. Несколько солдат охраняли пленных. Мы, группка мальчишек, лазали через дыры в заборе, чтобы поближе поглядеть на немцев. Любопытно же! Охрана спокойно реагировала на эти нарушения порядка. Один из мальчишек, помню, передал кому-то из пленных буханку и что-то говорил на немецком языке. Солдат из охраны прервал это общение, дружелюбно прогнал нас за забор.

У Белорусского вокзала делал конечный круг ходивший тогда трамвай. Я на руках у дяди Гены. Гена - военный, солдат, прибыл в отпуск. Значит, это было ещё в военные годы. Была зима. Последние военные годы, 1943 или 1944. В какой-то момент я почувствовал, что у меня с ноги сползает валенок. У меня были, помню, валенки ,\зелёного цвета. И такая подленькая мысль посетила меня: "Заметит или нет?". Дядя Гена не заметил пропажи валенка. Это обнаружилось уже дома. Гена и моя мама бросились искать потерю. Но куда там...

Кстати, на плечах у дяди Гены я был и на ликующей Красной площади. Это уже, похоже, в начале мая 1945. Тысячи голов, радость и улыбки на лицах, праздничные крики в честь Великой победы. Такой всенародной радости я, пожалуй, больше не видел.

В Клубе часового завода я впервые увидел настоящее кино. Пошли в клуб мы большой ватагой. Почему-то вход в тот раз был бесплатным. По-моему, демонстрировалась какая-то сказка Александра Роу.

Вспоминаю первый большой, действительно большой, подарок - трёхколесный велосипед. Красного цвета, блестящие детали - глаз не оторвать. Мелодичный звонок. В первый же день гуртом насела кампания дворовых друзей и ... сломался велик. Сломался пополам. Через какое-то время сварили обе части, но стал велосипед с чёрными пятнами сварки таким некрасивым... что, увидев своего железного коня в сарае Калинкиных, я больше не подходил к нему. Не мог.

Иногда меня отправляли в угловой магазин за хлебом. Лотки с икрой были обязательным повседневным атрибутом на прилавках, не вызывающим ажиотажа среди покупателей. И это была обычная торговая точка, не привилегированная.

Помню отлучку свою из детсадика на Тишинку, куда меня повлекли звонкая весенняя капель, яркие солнечные лучи, манящий наглый щебет птиц и открытая калитка садика... Тишинский рынок, где продавалось всё, кроме мамы и папы, как выкрикивали продавцы, находился на Грузинском валу, слева, если смотреть на Белорусский вокзал. Побродив по рынку весь день вечерней порой я вернулся домой, обнаружив, что у дворника, встречавшего меня в подворотне, удивительно длинные руки, которые он протягивал ко мне. Необычайно длинные.

А с другой стороны от вокзала, в доме N15, располагалась кондитерская фабрика "Большевик", куда мы с мамой иногда ходили, покупали лом шоколада. Я любил туда ходить ещё и потому, что у дверей стоял трёхметровый медведь. Чучело, конечно. Выражение морды у него было удивительно доброжелательным, несмотря на широко раскрытую пасть.

На стадион Динамо иногда нас влекли потоки болельщиков, которые шли пешком, ехали на облепленных людьми трамваях и троллейбусах. Большой доблестью считалось, если нам удавалось "протыриться" на стадион. А если ещё под брюхом милицейской лошади, то это было верхом искусства.

Путешествия на Речной вокзал, где было кладбище кораблей, представлялись нам чрезвычайно увлекательными. Во-первых, минуя сторожей, проникнуть в царство заброшенных катеров и кораблей - это уже было событием. Внутри кают обстановка поражала - покрытые лаком поверхности, медные вкрапления в обшивку. Всё блестит и сверкает. Похоже было, будто суда жили ожиданиями ближайших морских и речных круизов.

Перед Клубом часового завода и нашим домом часто прокатывались тележки морожениц. Иногда кто-то из ребятни, звеня в кармане мелочью, мог позволить себе подойти и купить шайбочки сладкого эскимо и дать лизнуть друзьям.

А прогулки во дворе? Это тоже так интересно, тоже полно приключений. Точильщик или лудильщик своими призывами отвлекали иной раз от беготни, игры в салочки, прятки, штандер... Старьёвщик на старенькой лошадке, громогласно и многократно извещающий "Старьё берьём!", дающий за хламьё такие красивые блестящие штуки, воздушные шары и сосалки-петушки, деревянные игрушки и много чего ещё взамен старой обуви и одежды. Не помню что, но что-то мы находили для такого обмена.

Со стыдом вспоминаю другой обмен. Вместо отвинченного с кителя отца ордена Отечественной войны я получил в собственность кучу магнитных цилиндриков. Я очень радовался обмену. Кончилась эта радость тем, что вечером с отцом сходили в семью мальчика, с которым я обменялся днём, и произвели обратный обмен.

Во дворе дома была одноэтажная жилконтора и двухэтажная фабричка курительных трубок, возле которой возвышалась гора выброшенных, но интересных для нас, ребят, бракованных изделий из дерева. Возле конторы был разбит палисадничек, засаженный цветами - мальвой, золотыми шарами, маками, табаком душистым и высокими садовыми ромашками. Вот у ограды палисадничка, помню, мы - ребятня, стояли. Не бегали, не носились, как обычно, а стояли и слушали патефонные пластинки. Слушали военные и довоенные песни. До чего хороши эти песни! Ну, это всем известно. Вместе с нами на скамейках сидели и слушали знакомые мелодии несколько взрослых жильцов дома.

Мне многажды вспоминается такой случай. Эпизод будто бы незначительный, недолгий по времени, но почему-то вспоминающийся очень часто.

Когда мы слушали пластинки, к нам подкатил на самодельной колясочке с подшипниками безногий солдат. То, что это был солдат, говорили пилотка, поношенная гимнастёрка и штук пять медалей. На одной из наград ясно выделялась надпись "За отвагу". Немолодой солдат. Но и не старый. Лет под тридцать. Значит, всю войну прошёл. Наверное.

Видел я его один только раз. Больше мы никогда не встречались. Он подкатил к нашей группке и обратился к кому-то из взрослых, кого он, похоже, знал:

- Дай покурить, дорогой.

В разговорах взрослых в то время основной темой было, где кто служил, на каком фронте воевал. И обращения "земляк", "товарищ". "земеля", "браток", "славяне", слышалось частенько. Но этот солдат обратился с просьбой дать покурить, назвав знакомого по имени.

Тот дал ему две папироски. Одну папиросу солдат засунул за ухо. Другую, переломив бумажный мунштук, сунул в рот, закурил. Жадно затянулся несколько раз. Поговорили на какую-то пустячную тему. Потом оба обратились в слух, слушая пластинки и даже подпевая про себя...

Но вот взгляд солдата. Такой внимательный, пронзительный взгляд, которым он прошил, прощупал каждого из нас, мне запомнился навсегда. Казалось, взгляд этот обжигал и проникал глубоко и видел всё-всё-всё. Взгляд, который что-то провернул во мне. Физически прошёл во внутрь. Потом вдруг внимание в его глазах исчезло, взгляд затуманился, поблек, стал безразличным, и каким-то отстранённым, отрешённым от реальности.... Он вполне мог перенестись в тот мир, где он был совсем недавно. В мир, в котором он слышал канонаду, где этот солдат прошёл среди мин, снарядов, пуль. Миновал грохот, пламя, дым, непогоду... Он обратился в ту действительность, в которой он слышал отголоски войны, где этот солдат видел боль, страдания, видел много городов и стран, где он терял друзей, терял однополчан...

Потерял он ноги в известной битве или в бою местного значения, кто знает? Да и неважно это.

Где он служил? В каких войсках? В пехоте, артиллерии, разведке? Почему-то мне казалось и хотелось, чтобы он был из разведки. У него глаза были глазами разведчика. В моём представлении.

Кто он? Как его имя - я не знал. Кто у него родные? А ведь могла быть у него семья. Могла и есть. Наверняка, кто-то ведь ронял слезу, ожидая его с фронта...

А кем он был до войны?

Кем работал, а может учился? Где? На кого?

О чём думал он, о чём мечтал? Ведь мечтал же... Мечтал, может быть, быть певцом, инженером, музыкантом, архитектором, строителем... Мало ли кем хотел быть...

А ведь он и за нас, кучкующихся здесь пацанов, уходил на войну. Чтобы защитить нас, спасти наши жизни. Ради нашего счастья воевал, потерял ноги...

Последними словами солдата были:

- Ну, я погнал! Дел много! Пока!

И шумно покатил, отталкиваясь от асфальта деревянными утюжками.

Таких бывших фронтовиков на самодельных тележках в Москве встречалось в те годы много. Протезные мастерские не справлялись с работой... Часто солдаты - жертвы войны встречались на улицах. Высокие ступени делали для них использование наземного общественного транспорта недоступным. Видел ли я их в метро? Не помню. Устроиться на работу смогли лишь единицы из них. Одного видел в часовой мастерской, нескольких - в сапожной. Наверняка некоторые из них работали там, где были востребованы их головы, мозги, знания и опыт... А потом вдруг солдаты без конечностей в одночасье исчезли. Как-то незаметно и быстро это произошло...

Почему-то из картинок того времени чаще всего вспоминаю его, этого солдата... Рядового войны...

 
Главная страница сайта
Из нашей почты

Последнее изменение страницы 27 Sep 2021 

ПОДЕЛИТЬСЯ: