Елена Резник, член СП Москвы
Москва - Ставрополь
"Литературный Кисловодск",N44
БАРХАНЫ
РОМАНС
Не победят угрозы суеты:
безвестный путь и голова седая.
Дни прошлые, как дивные цветы,
в душе моей живут, не увядая!
Проходит радость, отступает страх,
стихает боль и красота минует.
Но остаётся привкус на губах
и отзвук, что по-прежнему волнует.
И запаху остаться суждено,
и звуку бестелесному - остаться.
Дни прошлые, как спелое зерно,
в моих ладонях золотом искрятся.
Какие ароматные хлеба
меня на склоне жизни ожидают! -
Не победят ни годы, ни Судьба:
безвестный путь и голова седая.
1980 г. Имам-Баба.
* * *
Отчего внезапно зазвучала
серая из сумерек ограда,
меркнущие листья винограда
на себе, как золото качая?
Отчего такое в самом деле
в сумерках осенних - непонятно:
и в деревьях музыка, и в теле,
и в листке нетронутом тетрадном.
Хочет вечер радовать и ранить,
вырвавшись у осени из плена.
И надолго западает в память
Цвет, и звук, и пряный привкус тлена.
А звезда - точнее и короче
выстрела - дырявит недра тени,
призраки дряхлеющих растений
озаряя в тайниках у ночи.
1975 г. КараКала.
В ДРЕВНЕМ МЕРВЕ
Как всё слепит! Как эти камни наги!
Как на Санджаре жалобны леса!
Ни купола, ни выцветшие флаги
Не оживят скупые небеса.
Как много блеска - жаркого и злого!
Здесь, в горне, раскалённом добела,
сгорают губы, иссякает слово
и плещет зной в пустые купола.
Он здесь один - хозяин и правитель,
паломник и властительный султан.
Он с боем эту древнюю обитель
отвоевал у сонных мусульман.
Ни плеска вод, ни сока виноградин
не помнит щебень, мёртвый и сухой.
В расплаве лет велик и безотраден
Его испепеляющий покой.
Лишь ящериц косые перебежки
нас по пятам преследуют, когда
руины эти в суеверной спешке
мы покидаем раз и навсегда.
1980 г., Развалины Мерва.
* * *
Две свечи - два дорожных огня,
да безлюдный глухой переезд.
Ни движенья, ни звука окрест.
Ни мечты, ни любви у меня.
Ни предвестья грядущей Судьбы,
ни надежды, ни смутной тоски...
Поднимаются к небу пески,
как высокие, светлые лбы.
Не от этих ли белых песков,
не от этих ли стынущих звёзд
так нежданно понятен и прост
мир, лишённый привычных оков?
Отлегло ли? Ушло ль навсегда
это имя? Встревожит ли впредь?
Или будет отныне гореть,
как высокая в небе звезда? -
Я не знаю. Но нет у меня
ни беды, ни печали. Окрест -
лишь безлюдный глухой переезд,
две свечи - два дорожных огня.
1978 г., Имам-Баба.
* * *
Вновь подуют в пустое окно
бесприютные ветры.
Этой осени стать суждено
самой нежной и светлой.
Эта осень - у нас в волосах,
и в ресницах, и в коже,
как рассол; ей подбит и пропах
каждый лоскут одёжи.
Зной да пыль, да сереют кусты
сквозь дороги извивы...
Этой осенью кажешься ты
и родным, и красивым.
Эта осень - тоскует в крови,
сотворяя кумиры.
Сколько нежности, сколько любви -
бесприютной и сирой!
1979 г., Имам-Баба.
* * *
Растает за барханами заря
вечерняя. И небо залиловит.
Как вдруг нагонит, хлынет, остановит
вся эта жизнь, потраченная зря!
За кем пришла? Кому глядела вслед?
Не оглянулся кто? Кого не стало?
"Господь простит - мы знали много бед!"
Господь простит! Но мне прощенья мало.
Где утоленье этому огню?
И этой скорби есть ли оправданье?
Сюда, на край тоски и мирозданья,
кого с собой назавтра заманю?
Да не прервётся эта череда
безумств, стремлений
и надежд бесплодных!
На небесах чарующе-свободных
тому залогом вечная звезда!
"Литературный Кисловодск",N46
ТВОЕ ЛИЦО
Когда-нибудь тоски звериный след
пойдёт плутать по памяти уныло...
Ты просветлённо скажешь:
"Это было"
и тут же осечёшься: "Впрочем - нет".
Вот так двоится отдалённый свет.
Непрожитое прошлое не мило,
но будоражит. Может, в этом сила
моих неузаконенных побед?
Ты скажешь: "Хорошо, что нет вины,
что всё ушло и годы сочтены,
что никакой не видится утраты..."
Но, как заноза, изредка саднит
несбывшееся; и в себе таит
всю прелесть троп,
не пройденных когда-то.
ФОТОГРАФИЯ
(триптих)
А.Д.
I
В твоё лицо я всматриваюсь, суть
понять очарованья твоего
пытаясь тщетно. Скажет кто-нибудь:
"Он белокур". И больше ничего.
Другой опишет брови, что вразлёт,
подметит: мол, поставлены глаза
здесь широко. А третий назовёт
их цвет: аквамарин и бирюза.
Четвёртый бросит: "Эта борода
с рыжинкою, как, впрочем, и усы".
Они уйдут и, вроде, ни следа
мне не оставят от твоей красы.
Но лишь взгляну - почувствую: пьянит
твоё лицо и тянет, как магнит.
II
В твоё лицо я всматриваюсь. В нём
-два времени, два разные лица.
Кто знал, что столько всякого хлебнём,
И бедам не предвидится конца?
Да, изменились мимика и взгляд,
явилась зрелость юности взамен.
Но стало лишь милее во сто крат
твоё лицо от этих перемен.
Мне снова любоваться суждено
твоим лицом чудесным. Но теперь
я так боюсь (и странно, и смешно)
не изменений новых, а потерь.
Пусть ты - не тот, не прежний,
но опять
тебя мне невозможно потерять!
III
В твоё лицо я всматриваюсь. Боль
так не пристала милому лицу.
О, если тяжесть тянешь за собой,
то поделись, и я тебя спасу.
В твоё лицо я всматриваюсь. Страх
меня томит: безумие и ночь
тебе грозят. Но оба мы впотьмах,
без фонарей. И чем смогу помочь?
В твоё лицо я всматриваюсь. Стыд
терзает душу - нежности в упрёк,
но, я боюсь, её не заглушит.
И той борьбе один свидетель - Бог.
Свидетель Бог, что я тебя люблю.
В твоё лицо я всматриваюсь. Сплю.
"Литературный Кисловодск",N52
ЭЛЕКТРИЧКИ
ФЕВРАЛЬСКАЯ УТРЕННЯЯ
Дорога на сером рассвете.
Зрачок подмечает в логу,
как скрючены голые ветви
на стоптанном грязном снегу.
Мой путь вдоль домов и оврагов,
немой ежеутренний бег...
Слагается что-то. Бумага
бледна как подтаявший снег.
Вселенная теплится в малом:
В речушке, в страничке, в зрачке.
Но жаль, что стремленье к вокзалам
есть в каждом вагонном толчке.
Так плыть бы и плыть без движенья
по вечности малой дуге,
где зренье и воображенье
пируют вдвоём налегке.
И, не покидая уюта
вагона, на тёплой скамье,
среди незнакомого люда
в иное приплыть бытие.
АПРЕЛЬСКАЯ ДНЕВНАЯ
Розовеет незрелая зелень
над кучами шлака.
В свежей краске заборы.
Застыла на старте сирень.
Беспардонные граффити,
как письмена вурдалака,
Прожигают пылающей готикой
плоскости стен.
Льётся лентой весёлый пейзаж
под колёс перестуки.
То ли - красочный сон,
то ли смотришь немое кино
в сельском клубе, где -
стрекот проектора, трактора звуки
долетают сквозь плотные шторы
в пустое окно.
На экране целуется кто-то,
там скачут вприпрыжку
чьи-то дети, мелькают улыбки.
И значит - всерьёз
к нам вернулась весна.
Улучив от забот передышку,
к ней в объятья летим,
под собою не чуя колёс.
ЯНВАРСКАЯ НОЧНАЯ
(полупустая)
На конечной привычно
покидаю метро...
У ночной электрички
золотое нутро.
И железная поступь
в ритме грозных погонь...
Из-под снежной коросты
станционный огонь
зыркнет взглядом недобрым,
подмигнёт; и опять
шпал промёрзшие рёбра
будет поезд считать -
с гулом, лязгом и стоном,
на крутом кураже.
В тряске, в грохоте - сонной
неуютно душе.
Вспомню, как это было:
ни к селу, ни к добру
тратить буйные силы
на пустую игру...
Льда секущая крошка,
искры из-под колёс...
Притулюсь у окошка -
этот бунт не всерьёз!
Вот и мой полустанок -
оглушит тишиной.
Но она не отстанет,
станет гнаться за мной.
Спящих сосен величье
деревенский пейзаж...
Отвяжись, электричка,
душу не будоражь!
Вот и дома я - в круге
обжитого жилья.
В рукомойнике руки
согревает струя.
Тут родные предметы,
словно наперебой,
льнут: покоем и светом
наполняет любой.
Но гляжу отрешённо,
говорю невпопад.
И вагоны, вагоны
вновь на стыках стучат.
Вновь в лихих перестуках
поглощает меня
ночь в огнях близоруких,
черноты полынья...
Зря урчишь, кофемолка!
Видишь - быту вразрез -
приручённого волка
тянет в гибельный лес,
где - бездомность, безлунность,
злой погони капкан...
Отпусти меня, юность!
Сердца самообман.
ИЮЛЬСКАЯ ДНЕВНАЯ
Бежит электричка, спешит
как на праздник, шальная,
сквозь волны кипрея
в расплаве июльского дня.
Кричит электричка. В том посвисте
слышится: "Зна-а-ю!" -
Ей что-то известно, мой друг,
про тебя, про меня.
Лесные поляны
скользящему взору открыты.
Плывут ароматы
в раскрытое настежь окно.
Размазала скорость цвета
по зелёной палитре.
И смазано зноем,
как мёдом, пути полотно.
Ах, лето - летящее с губ
вдохновенное слово!
Ах, лето - летящая к улью
со взятком пчела!
К нему, как к любви,
мы с тобою опять не готовы.
Пустые проблемы,
ненужные тянут дела.
В стальных электричках,
полуденным солнцем нагретых,
на пыльных перронах,
трусливо скрываясь в тени,
мы вновь растеряем
своё драгоценное лето,
чтоб горько оплакать
в осенние мрачные дни.
Лови же мельканья
бегущего пестрого рая,
пусть он недоступен,
и времени, в общем, в обрез -
пока электричка,
трубя и под солнцем сгорая,
несётся стрелой
сквозь цветами заляпанный лес.
"Литературный Кисловодск",N53
В МИРЕ ИНОМ
Памяти друга
* * *
Вся в брызгах, стою
на краю волнореза.
А в сердце - отвага.
Здесь всё ненадёжно,
здесь жалит железо
солёная влага.
А я разбегаюсь
с волною и с нею
дроблюсь и блистаю.
И кажется мне,
что я даже сильнее
бетона и стали,
что мне нипочем
пи года, ни потери.
Волной в океане
иль быстрою чайкой
я небо измерю
и скроюсь в тумане...
Нячанг, 2008г.
ИМЯ ГОРОДА
Нячанг! Ня-чанг...
Прислушаюсь к звучанью,
почувствую в нарушенной тиши
прибоя колыбельное качанье -
как нянченье очнувшейся души.
Возврат начал - подходят молчаливо
и руку опускают на плечо.
Прильнув к ночам с дыханием прилива,
заплачу. И почувствую ещё
Нечаянную радость растворенья
в ничейном быте, в бытности иной.
И музыку и ритм стихотворенья,
Не чаяла как, снянчанного мной.
Нячанг, 2007 г.
* * *
застыло ломкое небо
в колодце небытия.
Теперь ушедшего друга,
как прежде, встречаю я
на улицах, в перепадах
скользящих лестниц метро:
всё также спешит куда-то,
не видя меня в упор.
Толпа отнесёт и втиснет
с урчаньем в своё нутро.
(бессмысленно звать его -
но так ведь бывает в жизни).
На сердце светло и колко
всплеснётся: "Он жив! Ты жив!.."
А смерть - проявила только
засвеченный негатив?
Москва, 2010г.
РАЗГОВОР С БУДДОЙ
Я сегодня на Гору ходила -
к Большому Будде.
Мы порой совершаем
то что необъяснимо.
Я в богов не верю.
Стара, чтоб мечтать о чуде.
Но просила Будду
о тайной встрече с любимым.
Я ушла от коллег украдкой
в разгар сиесты.
Город спал, утомлён трудом
и жарою влажной.
Говорят, никогда не пустует
святое место.
А дорогу на Гору в Нячанге
покажет каждый.
Путь лежал по щербатым ступеням -
всё выше, выше...
зной сбивал мне дыханье,
и пот застилал мне зренье.
Вот мозаикой яркой
внизу запестрели крыши.
океан голубел.
острова цвели в отдаленье.
он сидел наверху,
закосневший в своей нирване.
он был бел и огромен -
улыбка терялась в небе.
У подножья толпились
нищие и прихожане:
кто богатства себе просил,
кто молил о хлебе.
С длинных сучьев свисали
витые стручки акаций,
все ступени усеяны были
их алым цветом...
от смущенья и горя
не знала куда деваться.
Но кому, кроме Будды,
могла я сказать об этом?
Ведь с любимым моим
мы прожили, увы, не вместе:
так случилось, что были
мы за других в ответе.
Вот теперь мы свободны:
уже оперились дети.
Но намедни я получила дурные вести.
о свиданьи мечтали,
хотели урвать у лета
счастья вместе побыть:
столько нужно сказать друг другу!
На последние письма
я тщетно ждала ответа:
"безнадёжный инфаркт" -
извещенье пришло от друга.
Только губы упрямо шептали:
"Ещё не вечер".
Не смирялся с сиротством дух
средь красот Нячанга...
Я купила пучок
ароматных тончайших свечек
и концы их зажгла.
Разговор мы вели в молчаньи.
Я спросила Будду:
"Неужто пред этой дверью
ты бессилен, как смертный
в юдоли его непрочной?
Подари нам свиданье -
и я навсегда поверю
доброй воле твоей,
благодати твоей восточной".
- Ты напрасно пришла, -
прошуршал раскалённый ветер
От лукавых губ -
и акаций пригнулись кроны.
Не встречаются те,
кто на том и на этом свете
даже в здешних краях.
Ты ведь знаешь сама законы.
Я просила Будду:
"О, добрый, всесильный, мудрый,
дай коснуться душой,
раз нельзя разглядеть глазами.
Мне пошли его - голосом, песенкой,
сном под утро,
запоздалым письмом,
что могла б я облить слезами".
С крон посыпался цвет.
И была простота в ответе:
"Стыдно просьбой пустой
беспокоить Большого Будду.
Друг отдал тебе всё что мог.
Ты владеешь этим.
Так что память свою проси.
Я мешать не буду".
- Он не мог же уйти совсем! -
я кричала Будде. -
Череда превращений
лежит на нас вечным грузом.
Пусть хотя бы мелькнёт в толпе -
пусть вьетнамцем будет,
негром, тайским кули,
моряком-французом...
Пусть хоть птицею он пролетит
в недоступной выси!
Хоть волною коснётся глаз -
и того достанет!..
- Напиши стихи, - он сказал, -
и добрые письма
тем, кто любит тебя,
и, быть может, полегче станет.
Ты узнаешь его не раз
в череде прохожих
по щемящему жесту, улыбке,
походке, взгляду...
Встрепенётся душа.
Но ответить тебе не сможет
незнакомый двойник.
И его окликать не надо.
Он войдёт и в излом ветвей,
и в повадку зверя,
голос будет мерещиться
в яростном птичьем крике
и в биении волн.
Вряд ли это смягчит потерю.
Иллюзорны такие встречи,
хоть многолики.
Оставайся у нас,
ты ведь любишь цветные зори,
Зной, изыск орхидей,
голубых островов орнамент,
Вечно юное, страстно-живое море...
Мы поможем забыться тебе.
Оставайся с нами.
Голос вкрадчивый стих...
Над Нячангом сгустились тени.
В предвечерье казалось,
что идол насупил брови.
Пролетела гроза.
Тёплый ветер подмёл ступени,
и тропический ливень унёс
цветы, как потоки крови...
Я ответов таких ждала
и не стала спорить,
повернулась спиной,
у подножья оставив свечи,
и спускаться стала
в волшебный приморский город,
город поздних надежд
и последней большой невстречи.
Нячанг - Москва - Ставрополь
2008 - 2010 гг.
"Литературный Кисловодск",N54
СЛОВА
(Композиция для хора, отлетевшего духа и одинокого голоса)
Памяти Н.С.Киселёвой
Наталья Сергеевна Киселёва - в середине 70-х годов прошлого века работала научным сотрудником в Онкологическом Центре АМН СССР. В возрасте 41 года после успешной защиты докторской диссертации и назначения на должность зав. лабораторией неожиданно добровольно ушла из жизни.
Писала "в стол" стихи, которые не надеялась опубликовать.
Liberte, Egalite, Fraternite -
звонкие и точные слова.
Мы шагаем, мы молчим, мы пьём.
А надежда сумасшедшая жива.
Уходят мои стихи солдатами в небытие.
И музыки детский плач
всё реже доносит ветер.
Я знаю: мне нет пути
в огромной этой стране.
И некуда мне бежать
на этой круглой планете.
Из стихов Н.С. Киселёвой
1. Хор научных сотрудников
"Egalite" - унылый звук.
Мы все средь этих стен равны -
в боязни: тесен круг
предательств и измен.
Мы все равны перед судьбой,
бездушной, как кистень,
что наши души на убой
выводит каждый день.
Познали мы "fraternite"
за горечью утрат.
Мы - братья в нашей нищете -
изгой изгою брат.
Свободы терпкое вино
нас манит, но - увы! -
им насладиться не дано
рабам людской молвы,
рабам беспечности, рабам
затверженных идей.
Свобода не для нас, не нам
"играть и ладить" с ней.
Мы это горькое "не нам"
прознали с юных лет,
мы не тоскуем по словам,
в которых правды нет.
И лишь на чуждых языках
они ещё хранят
своё значенье, свой размах,
тепло и аромат...
Наука - наш надёжный стан.
Мы - путаем следы.
Нам интеллект на то и дан,
чтоб избегать беды.
Тебя мы числили сестрой:
ты приняла игру.
Могла бы слов опасный рой
не допускать к перу!
Да, ты была одной из нас,
ничем не лучше всех!
К чему ж стенанья напоказ,
зачем твой смертный грех?
2. Три посмертных монолога
* * *
Пока в сердцах, мечтою осиянных,
"надежда сумасшедшая жива",
сплетаем мы красиво и пространно
высокие и нежные слова.
Когда ж надежде канувшей на смену
приходит боль и отрезвляет нас,
иным словам мы прозреваем цену:
словам весомым, фразам без прикрас.
Но, если боль остынет омертвело,
как пепел на исходе вещества, -
уходим мы - кому какое дело?
Всё сказано. Исчерпаны слова.
* * *
Но досаден посмертный суд,
слава лживая и молва. -
Никого они не спасут,
нами найденные слова.
Мы прошли, как идёт пожар,
захлебнулись в своём огне.
То не Божий - бесовский дар
выжег душу живую мне.
Дар тот зряшный, слепой, ничей -
блеск вселенной, которой нет.
Мы несли, как несёт ручей
Отражений игру и свет.
И бессовестный наш язык
воздух вам отравлял, и жёг
вашу мебель, и полки книг,
пол, и стены, и потолок.
Прочь гоните хмельной угар
слов, рождённых в аду гореть.
Мы прошли, как идёт пожар.
И не стоит о нас скорбеть.
* * *
И лежала рука на траве.
И светилось и пело
непричастное скорбной молве
утомлённое тело.
Бесконечно вились облака
в опьяняющей выси.
И травинку сжимала рука -
без печали и мысли.
Жизнь была и проста, и легка,
и полна, и желанна,
и реальна, как эта рука,
и трава, и поляна.
Здесь останусь. Ни горя, ни зла,
ни насущного хлеба.
Будет вечно струиться в глаза
серебристое небо.
Здесь останусь - не ждите назад,
Молода, нелюдима...
А слова (звездопад? камнепад?)
пусть проносятся мимо!
3. От автора
Мерно кружатся листья,
И рождается слово
в этот мир неказистый,
приземлённый, не новый...
Мерно шествует осень.
Врозь, краплёной колодой,
ветер смыслы разносит.
Бог бы с ними - Свободой,
Братством, Равенством... Что-то
надломилось в сознаньи.
Ждать? - пустая забота.
Вера? - признак незнанья.
Как спешим мы, скрывая
наши души и взгляды,
к остановке трамвая
в суете листопада!
Некто слово обронит,
Сокровенное слово.
Но кого это тронет? -
Что вы, граждане, что вы!
Если кто-то и скажет
слово, песню ли сложит, -
никого не развяжет,
ничему не поможет...
Тщетны совести спазмы,
и надежды - отпеты.
Всё же руки не властны
не принять эстафету...
Входит новое слово
в бесприютную осень.
И не ищет иного.
И пощады не просит.
1977 г., Имам-Баба - Москва.
"Литературный Кисловодск",N57
ПАМЯТИ ЭПОХИ ЗАСТОЯ
МИРООЩУЩЕНИЕ
Окаменели дни
И в каменном веселье
ведут свой хоровод
по каменному своду.
На каменном дворе
чугунные качели
скрипят и клянчат
им ненужную свободу.
Свобода тяжела:
как в каменном ущелье
глоток последний -
пить отравленную воду.
Окаменел поток.
Уста окаменели.
И каменной душой
я жду Судьбы исхода.
Москва, ИЭМ им.Гамалея, 1975г.
ШТИЛЬ
Солнце сухие причалы сожгло,
мечутся птицы.
В воду, застывшую, словно стекло,
небо глядится.
Люди забыли, как в ткань парусов
плещутся ветры.
Люди больны от не сказанных слов,
песен не спетых.
"Что-то неладное - в милости бед,
в робости чаек!" -
Крикну отчаянно.
Громом в ответ
грянет молчанье.
Ставрополь, 1966 г.
* * *
Позову - возвратятся слова
от предметов, как эхо в лесу.
Мир погиб. Я осталась жива.
Я одна это бремя несу.
Как у мёртвых растущая прядь,
как забытых часов механизм,
дни приходят, чтоб ночи сменять.
И моя продолжается жизнь,
Чтоб не верить, - израненным ртом
наклоняться к иссохшим ключам,
чтобы в каждый покинутый дом,
в доски, сбитые накрест стучать;
тяжко спать, засыпая, опять
видеть сны. Чтоб потом - наяву -
вновь, ещё безнадёжней, понять:
я одна в этом мире живу.
Москва, 1970г.
МОНОЛОГ
Я живу в зеркалах,
как затворница в замке.
Расскажу, если вам интересно.
Я - в плену. И в привычные
вписаны рамки -
и лицо, и одежда, и жесты.
Я - в плену. Мне вполне
достоверно известно,
что давно уж, кому-то в угоду,
я живу по ту сторону. Я - бестелесна.
И не вырваться мне на свободу.
Я живу в суете. И восходят, как луны,
чьи-то лица и вянут, как травы.
Кто-то выдумал стройной
и вылепил юной -
для неясной и странной забавы.
Кто-то душу вложил.
Кто-то выискал имя.
Кто-то платье на плечи накинул
и отправил скитаться путями пустыми.
И забыл. И навеки покинул.
Не страшусь ни судьбы,
ни последнего часа,
не припомню пути за спиною.
Я живу в зеркалах:
пролегла непричастность
между миром живущих и мною.
Не страшусь. Не зову.
И не верю в спасенье.
Вы, кто любит, творит, ненавидит -
кто живёт - не гоните моё отраженье:
даже мухи оно не обидит.
Имам-Баба, 1977г.
ЛИЦО СОВРЕМЕННИКА
Живу, как должно было бы глупцу:
бездумно, вроде. И бровей не хмурю.
Кто угадает длящуюся бурю
по моему бесстрастному лицу?
Живу, как позволяется юнцу,
что веселится и обид не копит.
Кто разглядит достоинство и опыт
по моему беспечному лицу?
Живу, как полагается слепцу:
в упор пороков общества не вижу.
И не понять, как я их ненавижу
по моему спокойному лицу.
Но чувствую, как к этому лицу.
Лицом, всем телом я срастаюсь с маской.
Живу покорно, скаредно, с опаской, -
как подобает трусу и скопцу.
Имам-Баба, 1980г.
* * *
Мы вправе жить.
Мы платим полной мерой:
надеждой, верой, нервами - вперёд.
Но душит страх,
но давит камень серый.
И серный дождь над скверами идёт.
Любовь - и та представится аферой
под прессом мер, берущих в оборот
и плоть и дух. Прескверною химерой
нам наша жизнь
под старость предстаёт.
Винить ли век, что - вскользь,
что - между делом,
меж пальцев, что в потоке оголтелом
друг друга мы теряем; что у нас
нет ни Судьбы, ни Имени, ни Дома;
что всё отвергли, ни к чему иному
не обратясь?
"Литературный Кисловодск",N58
СЛОВА
* * *
За переменой неприметной
мы не приметили утрат.
И вдруг - уже отцветший, летний -
встречаем за порогом сад.
Ещё июнь! Но сердце сжала
непоправимая беда.
Вот так и юность миновала,
И не оставила следа.
Удельная, 1975г.
* * *
На ладонях кожа плачет...
Ей бы струй прозрачных холод,
ей бы сбруй ремённых потность,
ей - змеиную шершавость,
ей - песчаную сыпучесть, -
сжать верёвку, или повод,
или лямку рюкзака.
На ладонях кожа плачет.
Трогать шерсть зверей разумных,
трогать змей блестящих кожу,
трогать птиц певучих перья,
трогать волосы твои.
Москва, 1968г.
* * *
В замкнутой позе,
в сдержанном жесте,
вы не узнали
муки той крестной? -
Ну, и не надо.
В этом покое
непостижимом -
сжатой спирали
ждущей разжима
жёсткой пружины
не увидали?
Сдавленным горлом,
скованным телом,
сердцем горящим -
благословенья
гордое дело -
вам, проходящим!
Москва, 1968г.
* * *
Целительным, чистым и белым
меня спеленай и уйми.
Так осень обугленным телом
стремится под саван зимы.
Так плачется ранам открытым
по марлевым лентам косым.
Так я попросила защиты
твоей - до ближайшей весны.
Москва, 1969г.
* * *
Вновь подавленный бунт отступает,
и нервною дрожью
между явью и волей
проходит привычный раскол.
Вновь - как в кафельный пол
чередою квадратиков вложен,
день рядами расходится
к стенам отвергнутых школ.
Не пугайся! - не маленький Бог
и не ласковый зверь я.
Это просто усталость рукой
провела по глазам.
Это просто рукам захотелось
слепого доверья
к неразъятым предметам
и чутким твоим волосам.
Москва, 1969г.
* * *
Деревце под ветром
плещется, как пламя.
По водице светлой
рябь пошла кругами.
Закружили смерчи
над моей тропою.
Дрогнувшее сердце
чем я успокою?
Горести, печали,
жалобы да песни.
Дни и ночи стали
вздоха бестелесней.
Москва, 1970г.
* * *
Как вода, я хочу уйти
в землю - сдержанно и нескоро,
чтоб поить на своём пути -
сколько хватит - сухие корни.
Чтобы думал: вернётся вновь,
на минутку из дома вышла.
Так уходит из тела кровь -
безболезненно и неслышно.
Азербайджан, 1970г.
* * *
Пока в сердцах, мечтою осиянных,
"надежда сумасшедшая жива",
сплетаем мы красиво и пространно
высокие и нежные слова.
Когда ж надежде канувшей на смену
приходит боль и отрезвляет нас,
иным словам мы прозреваем цену:
словам весомым, фразам без прикрас.
Но, если боль остынет омертвело,
как пепел на исходе вещества, -
уходим мы - кому какое дело?
Всё сказано. Исчерпаны слова.
* * *
Но досаден посмертный суд,
слава лживая и молва. -
Никого они не спасут,
нами найденные слова.
Мы прошли, как идёт пожар,
захлебнулись в своём огне
и не Божий - бесовский дар
выжег душу живую мне..
Дар тот - зряшный, слепой, ничей -
блеск вселенной, которой нет.
Мы несли, как несёт ручей
отражений игру и свет.
И бессовестный наш язык
воздух вам отравлял, и жёг
вашу мебель, и полки книг,
пол, и стены, и потолок.
Прочь гоните хмельной угар
слов, рождённых в аду гореть.
Мы прошли, как идёт пожар.
И не стоит о нас скорбеть.
"Литературный Кисловодск",N59
ТРОПИКИ
РАЗГОВОР В НЯЧАНГЕ
"Волны пологой медленный раскат.
Две пальмы наклонились вдоль воды:
цедя сквозь кроны огненный закат,
роняют в море зрелые плоды...
...Пляж, полднем раскалённый добела,
залив с шипеньем студит. На краю
разнеженные плавятся тела,
всерьёз поверив, что они в раю...
...Вот раковины томный завиток.
Цветок - как птица. Птица - как цветок.
...Вот пагоды узорчатый фасад.
Дракона кольца. Будды сонный взгляд...
Экзотика роскошна, но скучна.
Друг тосковал по средней полосе.
В простом рекламном ролике она
уместится во всей своей красе,
Эффектна, но нюансами бедна:
Красавице претят полутона".
Он бредил тусклой позолотой нив,
величьем зим, простором без конца.
Дождей осенних горестный курсив
впечатан был в черты его лица.
Но говорил цветисто и остро,
скрывая грусть. Он был немного пьян.
Мы пили пиво в маленьком бистро,
А перед нами бился океан.
В прозрачной дымке плыли острова,
барашки волн притягивали взгляд.
И у меня кружилась голова
и слёзы подступали невпопад.
Я слушала, не разбирая слов
и смысл их понимая не вполне.
Глаза и разум застила любовь
к волшебной мне открывшейся стране.
В чужом приморском городе слились
оживший Зурбаган, воскресший Лисс.
И алый парус несся над водой.
И я была бесстыдно молодой.
Казалось, здесь была я рождена
и встретить здесь должна последний срок.
В душе вставала нежности волна
и вместе с морем тыкалась в песок.
Чем я могла утешить визави,
поклонника покинутой страны?
Мы безотчётны в вере и любви,
в желаниях и чувствах не вольны.
И так сказала я ему тогда:
- Мне ненавистны злые холода.
Езжай домой - расходятся пути.
Там будет ландыш по весне цвести.
Здесь будет зреть кокос и ананас...
Так наши Судьбы выбирают нас.
Москва, 2014г.
ПУТЬ К НИРВАНЕ
шептанья крахмального шёлка -
хмельной махаона пролёт...
В стогу затерялась иголка
вчерашних проблем и забот.
Здесь птица с хвостом, словно лира
парила, раскинув крыла,
и все неурядицы мира
без спроса с собой унесла.
Бесстыдно цвела орхидея.
Бездарной, в сравнении с ней,
казалась любая идея
из прежних запутанных дней.
Распались гнетущие звенья -
и с прошлым разрушилась связь.
Нежданную радость забвенья
нам тропики дарят, смеясь!
СРВ, Нячанг, 2009г.
ПОСЛЕДНЯЯ ПЕРЕПИСКА
"Вы сделали всё, что могли:
до конца оставались на связи..."
Реплика друга.
Это было прощанье.
Со мной ты прощался, я знаю:
поняла, догадалась
по мне лишь доступным приметам -
это было прощанье.
Мы оба ходили по краю
этим летом безумным, шальным,
нескончаемым летом.
Мне буравило мозг
душных тропиков белое жало,
я вкусила сполна их отравы
в обёртке конфетной.
Как назвать ту беду,
что незримо тебе угрожала?
Я не знала о ней.
Мне казалось - мы оба бессмертны.
Ты писал мне нечасто,
казалось бы - просто от скуки.
Не себя ль приучал уходить,
не боясь расставанья?
В кратких письмах твоих
предстоянье Вселенской разлуки
я давно угадала,
но дать ей боялась названье.
Ты прощался со мной:
не давал никаких обещаний.
А ведь был ты всегда
на посулы и щедрым и скорым.
(Возвращенье долгов -
это часть ритуала прощанья.
Но не скажет никто,
сколько времени будет на сборы).
На признанья мои ты твердил,
сколько помню: "Пустое...",
их боясь как огня,
убегал и надолго скрывался.
Отчего же теперь
ты внимания их удостоил -
словно спала броня.
И на музыку строф отозвался?
Поцелуев твоих я не знала,
и жизнь молодую,
да и зрелость свою
провела в их пустом ожиданьи.
Отчего ж ты теперь
целовал меня напропалую -
целовал, обнимал
с тихой нежностью в каждом посланьи?
Как меня они жгли!
И дивясь, и безмерно волнуясь,
как надеялась я:
может, что-то во тьме засветилось,
может, что-то сбылось из того,
что пророчила юность?
(Наша бедная юность, -
как поздно ты к нам возвратилась!)
Ах, была я глупа,
по неведенью зла и жестока,
засылая в твой стан
своих писем горящие стрелы.
Что хотела поджечь
на исходе последнего срока?
Что пыталась спасти?
Что поведать хотела?
Это значило только одно -
ты со мною прощался.
В одиночку бредя
безвозвратной суровой дорогой,
ты на круги своя,
наши круги с тобой возвращался,
защищая меня немотой своей -
чистой и строгой.
О себе ты молчал.
На прямые вопросы ответов
ты давать не спешил,
тех ответов, возможно, не зная.
Ты прощался со мной,
только ты не признался бы в этом
и под страшною пыткой.
Мы порознь бродили по краю.
Но меня среди пальм
не спасало благое незнанье.
Ты был добр, как факир,
ты являл мне нежданную милость.
Отчего ж я над каждым письмом
обливалась слезами,
над пустячной строкой,
и предчувствием жгучим томилась?
Ты прощался со мной,
но ни разу не крикнул об этом.
Отчего же твой крик
мне мерещился злыми ночами?
Этим летом дурным,
огнедышащим, яростным летом
обмирала душа,
холодея в нездешней печали.
Второпях, невпопад,
тех примет смущена разнобоем,
за неделю, за день
до постигшей тебя катастрофы,
мой любимый, мой брат,
я вслепую прощалась с тобою,
с болью пряча свой страх
за банальные строчки и строфы.
С кем теперь говорю? -
От тебя не добьёшься ответа...
Скалит зубы прибой,
обнажая слюнявые мели.
Год пришёл к декабрю.
Только тут не кончается лето.
Мы простились с тобой.
Вот и всё, что мы сделать сумели.
"Литературный Кисловодск",N61
СЛОВО О "ПУСТОТЕ"
"...и пустота, лишь пустота
в твоём зажата кулаке"
Шарль Азнавур
I
- Не пытайтесь мне душу спасти,
растопить ото льда:
мой ДИСПЕТЧЕР НАДЕЖД,
не простившись, ушёл навсегда.
И не стоит со мной
пировать за весёлым столом.
Не поможет вино:
я брожу, словно призрак, в былом.
- Что ж там было, в былом?
- Не пытай - там была "пустота",
что сияла светло -
словно космос, манящий всегда.
Там рождались мечты
непрестанно, как в море волна.
И от той "пустоты"
я была, словно чаша, полна.
- Это бред, это чушь,
это брешь в благонравной судьбе!
Не любовник, не муж -
да и другом он не был тебе.
Не соратник, не брат,
не гуру, не поклонник, не босс
он, в отличье от нас.
И не стоит ни вздохов, ни слёз.
II
- Избегаю длиннот:
не был мужем и не был гуру.
Я скажу вам: ОН - ТОТ,
КТО СТОЯЛ НА ЯМАЛЬСКОМ ВЕТРУ
девятнадцати лет.
(Лихорадка. Огарок свечи.
Полевой лазарет.
Я - сиделкою в белой ночи).
Тот, кем сразу была
сражена, не осмыслив ещё.
Тот, чью юность брала
я, возможно, напрасно в расчёт.
Кто от этих времён
шёл со мной до скончания дней:
стал и музою он,
и мелодией жизни моей.
Тот мотив (ох не прост!)
то и дело сбивался с ладов.
Сколько пролито слёз! -
Был он песней - не выкинешь слов!
Кто меня забывал
(забывают и мать, и жену).
Кто меня предавал,
оставлял в чистом поле одну.
Кто дерзил, бунтовал,
бил расчётливо, врал невпопад,
от себя отрывал
и беспомощно кликал назад.
Тяжело ревновал,
погружаясь в кромешную тьму.
Кто стихи мои рвал,
клял, а я их писала ему.
Тот, кого я не раз
забывала (о, самообман!);
Перед кем напоказ
за романом крутила роман.
Закусив удила,
уходила в беззвёздную ночь;
за углом стерегла
и, годами, шарахалась прочь.
С кем замужеств своих
я не чуяла (ужас и срам!),
хоть за мужество их
и была благодарна мужьям.
Кто старался, как мог,
свою жизнь не закрыть на засов.
Кто иллюзий не сжёг,
за собой не разрушил мостов.
Кто, глуша мою боль,
всё же был на слуху, на виду,
С кем делили хлеб-соль
в девяностом голодном году.
Тот, кого я ждала
в тридцать, в сорок
и вновь - в шестьдесят.
Ну а кем не была -
без труда вы продолжите ряд. -
Не сестра, не вдова,
не подруга, не мать, не гуру.
Но пока я жива,
ОН СТОИТ НА ЯМАЛЬСКОМ ВЕТРУ
юн, как греческий бог,
с золотою смешинкой у глаз.
Не подводим итог.
Что там было? -
Судьба.
Без прикрас.
Нячанг - Ставрополь
2008-2011 гг.
СУХОПУТНЫЙ КОРАБЛЬ
Кряхтит наш корабль бессонный,
бортами качая ночь.
Заплёванные перроны,
заброшенные промзоны,
деревьев нагие кроны,
волнами отходят прочь.
Ему пробираться тяжко
по руслу сухой реки. -
То всхлип, то гудка затяжка.
Как эхо людской тоски.
Мы, дети фантасмагорий,
праправнуки революций, -
его пассажиры. Горе
и судьбы здесь в прах сотрутся.
Всеобщим эквивалентом
всего, что не превозмочь. -
Корабль электрички. Бедный
кораблик на суше. (Где ты,
бескрайнее море?) Лента
путей, уносящих в ночь.
2015г.
МАМИНО ФОТО
Вполоборота к свету,
с юной улыбкой...
Я благодарна портрету,
памяти зыбкой,
где, как по волнам блёстки,
искры воспоминаний:
улицы, перекрёстки,
лица старинных зданий,
тощий лесочек нищий,
ключ говорящий...
Память недаром ищет -
нечто обрящет.
Ты погляди: вот он,
домик, где мы жили, -
не разорён, не продан,
лишь занесён пылью.
Где твой цветник, мама:
розы, жасмин?.. Пусто.
Вместо цветов - ямы
да строительный мусор.
Вырублены сирени,
вытоптан огородик...
Скорбно родные тени
по закоулкам бродят.
Жизнь осушила слёзы
и намела сугробы.
Годы прошли, чтобы
в сердце взошли звёзды.
Светлой твоей планете
на пустыре прозы
кануть не дам в Лете -
вновь разведу розы,
вычищу все вещи,
в ряд засажу грядки...
Так позаткну бреши
я в Мировом Порядке.
Ставрополь, 2015г.
"Литературный Кисловодск",N62
Я - ТЫ - ОНА
БЕЗРАДОСТНЫЙ ЭЙДЕТИЗМ
Дом гуру. Зеркала и книги,
холст и масло в измятых тубах,
как проклятие, как вериги,
жизнь мою отягчают грубо.
В чёрных окнах огни и влага,
крупных капель по стёклам шорох...
Память всё бережёт, как скряга:
даже дождь и узор на шторах.
Даже знает, каков наощупь
ворс ковра, даже ваз и кресел
кривизну. И на то не ропщет,
что неласков тот дом, невесел.
И слова, что своим замесом
тяжелы, как лепная глина,
тоже втиснуты тяжким весом
в будний быт, как слова былины.
Мир, что нам нанизало детство,
что усвоила юность злая...
Больше этого самоедства
не приемлю я, не желаю!
И не важно - виновна старость
или мудрость (не зря ж седели!),
но во многом, что в нас осталось,
нет ни смысла уже, ни цели.
Полно, память! Не делай чуда
из банальных, пустых материй!
То лишь мертвых предметов груда.
А хозяина след потерян.
* * *
Что видела я,
от любимого прочь уходя?
Блестела скамья
за легчайшей завесой дождя,
дымились раскосо
незрячего солнца лучи...
Мерещилась осень,
в наряде из мокрой парчи.
И, если мечталось
на этом прощальном пути,
то самую малость -
я думала так: "Защити
(к безвестному богу)
от зла и напрасных обид
не эту дорогу,
а ту, что ему предстоит".
"А как же надежда?" -
спросил меня пристальный бог.
"Со мной моя нежность -
шептала - незримый итог,
осталась без спроса -
с ней сладить бессильна Судьба!".
А дождь мои слёзы
лизал, набегая со лба.
ЛЕТНяя МЕЛАНхОЛия
(письмо)
Безрадостно работу посетив,
вернусь в своё постылое жилище.
моё письмо - лишь бледный негатив
возникшего отсутствия. Не лишне
расставить вещи подле пустоты,
чтоб в воздухе увидеть очертанья
того, чему не подберёшь названья
вернее, чем отсутствующий ты.
Верней твоё отсутствие. Итак,
с чего начать? С мерцающего смога,
нависшего над городом? - Пустяк,
с которым так не вяжется тревога.
Всех тянет в сон от этого тепла,
набрякшего и выцветшего света,
которым нас опаивает лето.
И нету сил приняться за дела.
А если о делах. Они идут
и сами - без малейшего усилья.
Автобус 100 отвозит в институт.
Цветочною осыпавшейся пылью
покрыт мой стол. Уже завял букет,
поставленный в день твоего отъезда.
И я, к столу пододвигая кресло,
черчу в пыльце задумчивое "нет". -
Простое подражание твоим
словам, пустое гаснущее эхо.
Привычный знак, очередная веха
в пути. Я цепенею перед ним.
И книги. - (нет, я не читаю книг -
когда в душе томительно и пусто,
не увлекут ни мысли, ни искусство,
ни сложное сплетение интриг.)
Но книги здесь толпятся и холсты
со стен глядят. И в этом обрамленье
ещё черней зиянье пустоты.
И потому писать стихотворенья
пытаюсь, но они без вдохновенья
не пишутся. Тому свидетель ты.
Ну ладно, умолкаю. Я письмо
навряд ли опущу в почтовый ящик.
А знаешь, ты мне видишься всё чаще
как призрак за спиной - в моём трюмо.
* * *
Когда ты с ней выходишь из кино,
и день в глаза вонзается, и трезвый
морозный воздух тысячами лезвий
твой мозг пронзит...
А впрочем - всё равно.
когда ты с ней выходишь из кино,
и грязного трамвая отрешённо
ждёшь на углу, и в глубине вагона
потом молчишь...
А впрочем - всё равно.
когда ты с ней выходишь из кино,
и ощущаешь, наподобие спазма,
всю глубину текущего маразма -
на пять минут...
А впрочем - всё равно.
Ведь как ты с ней выходишь из кино -
мне, слава Богу, видеть не дано!
"Литературный Кисловодск",N63
ОСЕННИЕ ИГРЫ
СПРЯТАЛАСЬ
В год Большого раздрая -
недоброй порой,
с миром в прятки играю -
спасаюсь игрой.
За прихлопнутой дверью,
за шторой глухой.
я везенью не верю.
Мне в радость покой.
И не жалко, не жутко
знать, что день ото дня
та игра по минуткам
жизнь крадёт у меня.
на душе - пепелище
(ни искры огня.).
да никто и не рыщет -
не ищет меня!
Ставрополь, 2017г.
ЭЙФОРИЯ
Всю ночь трепыхалась
как муха в сетях Интернета.
Вдруг утро ворвалось -
на призрачных крыльях рассвета!
Так быстро светало,
что стало и сердцу светлее.
я прочь улетала,
о прошлом почти не жалея.
Казалось, объятья раскрыла
мне вещая тайна.
я словно парила,
с землёй распрощавшись случайно.
И лёгкость такая -
как будто в последнем полёте,
глаза не смыкая,
душа отделилась от плоти.
Ищите по следу
меня на нездешнем причале.
(Ах, глупые наши победы,
смешные печали!..
Все наши пустые,
ненужные, злые любови.)
Простите, пустите
меня, не ловите на слове!
У самого края
спасает восторг озаренья!..
Тут утро, играя,
вернуло мне память и зренье.
С высокой орбиты
свалилась в объятья планеты -
к постылому быту,
к паучьим сетям интернета.
Мечты - как короста!
живём в ожидании чуда.
но вряд ли так просто
нас кто-то отпустит отсюда...
Ставрополь, 2017г.
* * *
Вот ещё одно лето
листочком опавшим свернулось.
я сегодня очнулась
в опустевшем саду,
где ни роз, ни сирени...
А что же нас ждёт за оградой?
Мы идём в нашу осень
из жизни - цветущего сада,
озираясь растерянно, будто в бреду,
и у всех на виду
облетаем корявой листвою:
бесприютной любовью, мечтами,
увядшей своей красотою.
И чего же я стою?
Чего же я, глупая, жду?
Ставрополь, 2013г.
ВСТРЕЧА
на склоне августа вечер -
один из последних летних.
Мы нынче празднуем встречу,
Увы! - одну из последних.
не робость, не сплетни-склоки
поставили нам преграды. -
Мечтать запрещают сроки.
Смущённые, прячем взгляды.
я верю: о, как могли Вы!
я знаю: ах, как могла я.
Мы сдержим свои порывы,
пред вечностью отступая.
на скатерти - чашки-блюдца.
Пируем на склоне лета.
Сердца виновато бьются.
но ровно течёт беседа.
Ставрополь, 2013г.
УСТАЛОСТЬ
Сколько можно гоняться за тенью,
за мечтою, за призраком вялым?
нежно к осени гаснут растенья.
Вот и я наконец-то устала.
Меж трудом и навязчивым бытом,
в мельтешении яркого лета
жизнь казалась порой не избытой.
Ты прости меня, милый, за это.
Обращаюсь к тебе на авось я,
всех надежд себя разом лишая.
Мну бесслёзно пустые колосья
кем-то собранного урожая.
Ставрополь, 2016г.
* * *
Мой безумный, бездомный,
исчезающий друг!
Так тебя и запомню -
в круговерти разлук.
Этот бред, этот омут!
В сердце злая пурга.
Так меня и запомнят
те, кому дорога.
ПАМЯТЬ ВОЙНЫ
Отец мой воевал на той Войне.
А после он всю жизнь кричал во сне.
И он хотел, всю жизнь пытался он
войну забыть, как ад, как страшный сон.
А наяву он о войне молчал.
И на расспросы он не отвечал.
От любопытных прятал ордена:
считал - была бесславной та война
для генералов: клали свой народ.
И потеряли тем потерям счёт.
Нам искупить те жертвы не дано.
И День Победы праздновать грешно.
Он жизнь прожил,
как мирный гражданин:
в почёте был, добрался до седин.
Сад посадил, построил новый дом,
детей растил с любимой в доме том.
Когда ж пришла прощальная пора,
и я сидела у его одра,
в бреду, собой владея не вполне,
он вспоминал лишь только о войне.
.Как оставляли Северный Кавказ,
как ждали к наступлению приказ,
как с другом разрабатывали план
уйти тайком в отряды партизан.
Как плавилась земля под сапогом.
И о другом. О многом о другом...
Об ужасах и тайнах той войны -
всё что, считал он,
знать мы не должны.
И поняла я, проглотив слезу,
что эту память детям понесу.
Мне стало ясно, что в моей стране
никто забыть не сможет о Войне.
Елена Резник. Ожидание (поэма)
Елена Резник. Потеря (венок сонетов)
Наталья Рябинина. Болит? Значит, жива! (рецензия на книгу стихов Елены Резник)
Юбиляры "ЛК" (О юбилеях Натальи Рябининой и Елены Резник)
Страница "Литературного Кисловодска"
Страницы авторов "Литературного Кисловодска"
Последнее изменение страницы 28 Nov 2022
ПОДЕЛИТЬСЯ: