Избранные стихи
авторов "Литературного Кисловодска"
к оглавлению
* * *
Эта осень бесслёзна,
ей чужды распад и развал,
взяты в раму одну
акварельные горы и долы.
Синеокий Октябрь,
он, конечно, не зря колдовал -
по венециям улиц
плывут золотые гондолы.
Эта осень светла
и горька, как последняя страсть,
обречённая знать
о грядущем своём Герострате.
В ярко-синей лагуне
легко никого не проклясть,
не проклясть, не упасть
под лавиной ответных проклятий,
чтоб увидеть потом,
тусклой ночью угрюмой поры,
у последней черты,
у последнего белого края:
по огромному небу,
восстав из-за тёмной горы,
солнце, огненный ангел,
летит и летит, не сгорая.
Не позднее 1992 г.
* * *
Что - "мальчики кровавые в глазах"?
Ни у кого!
Толчок -
и хлещет огненная лава.
И легионы меченосных лет
стоят на перепутьях,
задувая
огни свечей.
Как одиноки свечи!
Слезами воска
разбавляют кровь.
Пожар багровый
оплавляет лица,
а на болванках углем
нарисует
трагические маски.
Ворон-крест
взлетел, тяжёлый.
Виноватых нет?
Не позднее 1992 г.
ФАНТАСТИКА
Поставить крест и выйти из игры,
утешась афоризмом на латыни,
пока пустые, белые дворы
кричат беззвучно в звёздные пустыни,
и в полутьме гитарный перебор,
тишайший - через две стеклянных двери
услышать. Напророчить глад и мор,
фантастике реальности поверив.
Мир фантастичен. Этот вот, простой,
слепой, ночной, изъеденный заботой,
где дерево живое в сухостой
внезапно превратилось отчего-то,
где вечно звёзды над землёй висят,
но время странно изменяет лица...
Фантастика - что скоро пятьдесят.
Фантастика - что надо примириться.
Не позднее 1992 г.
* * *
Из слов железных не скую лица.
Из дней терновых не хочу венца,
но, лоб кровавя, принимаю снова
дни, где лицо и маска не враги,
дни, где с цветком враждуют сапоги,
дни, где у жизни ржавая основа.
Не позднее 1992 г.
ЖАРА
Аравия переместилась.
Заменой финиковой пальме -
каштан. Он спит. Ему приснилась
струя - эдемских вод кристальней.
Пески песочниц ждут верблюдов.
В пустынях сих светло и сухо.
Над парой сонных изумрудов
листочком серым вянет ухо.
На ста макушках млеют банты -
сто розанов в садах Аллаха.
И спит тяжёлым сном атланта
держатель мира - черепаха.
А солнце, жгучее такое,
пьёт чай из облачка-корытца.
Мираж довольства и покоя
дрожит, готовый раствориться.
Не позднее 1992 г.
* * *
Брат мой - через дорогу,
брат мой - через равнину,
брат мой - за ближней горкой,
брат мой - за дальней речкой,
брат мой, глядящий косо,
брат мой, драконом ставший,
сталью, огнём и смертью -
трудно тебя звать братом!
Выкипит море, брат мой,
выгорит солнце, брат мой, -
с кем ты разделишь слёзы,
если сестры не станет?
Не позднее 1992 г.
* * *
И - молись не молись -
не вернёшь молодого былого.
Вот кончается жизнь,
но, быть может, не кончится слово.
Будет вечно витать
и дразнить простирающих руки,
будет вечно ронять
на бумагу - сплетённые звуки.
То ли с нами, то ль без,
будет с хлебом земля иль без хлеба -
в легком платье словес,
сочетающих землю и небо.
2003 г.
* * *
Я не могу тебя припомнить, стих,
и автор подсказать уже не может,
но белое перо, из крыл твоих
упавшее, трепещет и тревожит.
Струна была, созвучная моей
струне, но звук сглотнула вата
беспамятья. И стае лебедей -
невидимой - беззвучно плыть куда-то.
1991 г.
* * *
Безмерно эфемерная,
нездешностью пугая,
взлетела птица первая,
а вслед за ней - другая.
Зеваки ошарашены:
- Чтобы такое - былью?
Да чем они раскрашены,
лазоревые крылья?
- К чему оно?
Вся улица
от хохота трясётся:
- Нужнее птица-курица:
кудахчет да несётся.
Что лучше - ближе ближнего -
к плетню, горшку да каше.
А что полёта вышнего -
не нужно и не наше!
Жаль, нет на птичек соколов
чем небыль лучше были?
...Но кто-то плачет около
слезами голубыми.
Глядят глаза бездонные
в прозрачное - без пыли,
где странницы бессонные
и не были, а были...
1996 г.
* * *
Я листаю июль,
календарик зелёный,
где с обветренных веток
взмывают стрижи.
Сохрани же мне, Жизнь,
этот взгляд изумлённый,
спелых дней красоту
в сотый раз покажи.
Сохрани меня, Жизнь,
в янтаре предвечерья,
серебром полнолуний
сто раз одари.
Пусть летят облака,
свои белые перья
окуная в малиновый
отсвет зари.
Это небо оглохло
от птичьего звона,
это небо ослепло
от блеска воды...
Я листаю июль,
календарик зелёный,
зарастив лебедою
свои же следы.
2004 г.
* * *
Вот и снова весна,
а к чему? Не своя ведь, чужая.
Вместе с ветром сосна
в дальний путь облака провожает.
Обнаженность древес
в паутине лимонного света -
и бездонность небес,
синевой предвещающих лето.
Что ж, надежды опять
и опять ожиданье знамений?
Всё уж выпало знать
между створками света и тени.
Нет, не верую в сад
на камнях захудалой отчизны.
...Но синицы звенят,
как бокалы на пиршестве жизни!
2003 г.
* * *
Что ушло, что речка смыла...
И не жалко? Может, жалко.
Но у сердца нет уж силы -
В догонялки.
Догонять весну и осень,
все простуды, все кручины,
все обломки, все щербины
кто нас просит?
Всё грубее петли улиц,
всё "наряднее" киоски.
Жизнь, стирать твои обноски,
караулить?
Вдруг - иное, среди дыма,
словно с облака открытка,
как окошко, как калитка...
Миг - и мимо.
Вот открылось - вот закрылось:
свет мгновенья, луч секунды.
Где ты, что ты и откуда,
Божья милость?
Только тьма опять - в три пуда -
навалилась...
2008 г.
* * *
Год - по новому кругу.
Зов - всё глуше и глуше.
И, родные друг другу,
отдаляются души.
Без обиды, без фальши
память бусинки нижет.
Но - чем дальше и дальше,
тем все ближе и ближе.
2009 г.
* * *
Расхождение дорог.
Вечно что-то поперёк.
Жизнь, куда ни повернёшься, -
расхождение дорог.
Верный повод пострадать.
Смутной грусти благодать.
Кто же разными такими
умудрился нас создать?
Двух судеб объятье - миг.
Сердце рвет безмолвный крик.
Перекрёсток - крест - распутье...
Душу мира кто постиг?
1994 г.
КАК СУЖАЕТСЯ КРУГ
И опять уезжают,
о, Боже, опять уезжают,
и ночные дожди
вновь прощальные вальсы играют.
Нет, не за море, нет,
не в далёкие страны, однако
мы увидимся разве что
в чаше Морфеева мака.
Мы, чей шаг - воробьиный
и в крыльях истрёпаны перья,
чья трепещет душа
в ожидании новой потери,
остаются лишь камни
на серых коротких дорогах
да дразнящая память,
на небе звезда - недотрога.
Как сужается круг!
Чуть ещё - и останется точка.
Как носилась недолго
сей жизни льняная сорочка!
"Ну и что, - говорят,
- Всё проходит, давно уж известно".
Только в этом кругу -
в этой точке -
до ужаса тесно...
* * *
О, Боже мой, какое одиночество -
как будто обезлюдел целый свет!
Лишь ласточка, Небесное Высочество,
звенит вдали, что в мире счастья нет.
Быть может там оно, за океанами,
куда ватаги птичьи держат путь?
Но полетав над солнечными странами,
вернутся птицы. - Душу не вернуть.
Здесь - вполдуши - кровоточат царапины,
и синька осыпается с небес.
И бредит осень. И глаза заплаканы.
И золотом вот-вот заплачет лес.
2009
* * *
Одинокое дерево стынет на зимнем ветру.
Одинокое небо повисло, как серая пряжа.
Одинокая птица затеяла с ветром игру.
Одинокая птица - чернее, чем чёрная сажа.
На вершине качается, ветру подставила грудь
одинокая птица в своём оперенье холодном.
Одинокое дерево пляшет на зимнем ветру.
Одинокая птица бесстрашна в полёте свободном.
* * *
Листья проморожено трещат,
падают в ощеренную тьму.
Это время помнить и прощать
и хранить тепло в своем дому.
На берёзе леденеет прядь.
Лед осенний не навек - сойдет.
Это время всех обогревать,
тех, кому тепла недостает.
Полотняных луж седая нить,
хрупкой ветви горестный надлом...
Это время душу сохранить,
согреваясь собственным теплом.
* * *
Несу тоску мирскую
сквозь черно-белый свет.
А я по тем тоскую,
которых больше нет.
В сиреневом тумане
они растворены.
Ни солнце там не встанет,
ни зеркальце луны.
Считаю ржавь закатов,
осколочки стекла
и сколько виновата
пред всеми я была.
Ничто уж не исправить,
и вместо света - тьма.
Тоскую я по правым,
неправая сама.
2009
* * *
Жизнь прошла, потому что прошла.
Хлеб горчит, и глаза выцветают.
Помутнели слегка зеркала -
наши юные годы в них тают.
Всё проходит - увы! - на земле.
Всё уходит, и я ль виновата?
Только плачет душа о крыле,
что утеряно где-то когда-то.
Пал туман, и крыла не найти.
Горизонт? До него лишь две пяди.
И оборваны нити-пути.
И впустую желтеют тетради.
2009 г.
* * *
А плакать никто не велит:
ни Бог, ни семья, ни чужие.
Послушай, как время болит
в отчаянно рвущейся жиле.
Послушай, как старится кровь
осенней порой предвечерней,
и бедный, облупленный кров
продымлен тоскою до черни.
Никто, никому, никогда...
Какая безмерная немощь!
Послушай, как стонет вода,
а звезды за окнами немы.
И снова не встретят зарю
томимые сумраком души...
Кому это я говорю:
послушай, послушай, послушай?
2003 г.
* * *
Забываю, но я не хочу забывать!
Как найти мне простое и верное средство,
чтоб в любое мгновенье узнать и назвать
имя тонкой травы, птиц, летящих из детства?
Над рекой золотой голубые мосты
развели, и тоскует пустыня причала.
Кто-то с дальнего берега выдохнул: "Ты?"
Кто он? Ясны концы, но туманны начала.
Катит ночь над землёй полустёршийся грош.
Память - марля в прорехах, а сердце в заплатах.
Если спросят случайно: "Куда ты идёшь?" -
"Я не помню, - скажу, - я не знаю... Куда-то..."
КУДА-ТО ЕХАТЬ
Куда-то ехать в день осенний...
Увидеть зарево цветений
багровых листьев, аромат
которых сух и горьковат.
Вот туча с траурным подбоем
ползет, как дым над смертным боем,
нет, после боя, пряча грязь,
огнём заката подсветясь.
Вот дом сияет красным боком,
скрипит забором невысоким
двор - домовитости оплот.
Рябина в дар ему несёт
корзинку бусин, ветер треплет
рукав разорванный и в пепле
прошедших дней, зелёных дней...
Чем даль золоче, тем бедней.
Куда-то ехать в день осенний...
Улавливать печаль мгновений
ухода. Отлетает свет:
противника у ночи нет.
Повизгивает ветер тихо.
Огни зажглись. Как будто лихо
сдалось. Одну лишь благодать
в окошках радужных видать.
Куда-то ехать в день осенний -
бездумно, сонно. Опасений
сошла б горючая вода.
Куда-то ехать... Но куда?
ДЕНЬ НАЧИНАЕТСЯ
День начинается
чувством потери,
ветром, стучащим
и в окна и в двери,
сумраком серым
и липким, как студень,
камнем на сердце
и фигой на блюде,
ласковой болью,
надежной и вечной,
уличной стужей
и стужей сердечной.
2004 г.
* * *
И нечего мне ждать
на этом сером свете -
лишь только наблюдать,
как рушит кроны ветер.
Грядущее во мгле,
прошедшее в тумане,
и всякий на земле
своей судьбою ранен.
Увы! - не плещет зал
в размякшие ладони.
Актер своё сыграл,
он миру - посторонний.
Лепечет тихий дождь
хвалу земной печали,
когда уже не ждёшь,
чего ты ждал вначале.
2004 г.
* * *
На птичьих нивах заголубевших,
где места нет ни траве, ни злаку,
звенит прозрачный, стеклянный голос:
мы птицы, пока летаем.
На хлебном поле страницы книжной,
где сто вопросов и нет ответов,
там ртов иссохших бумажный шорох:
мы живы, пока мы Слово.
Каррарский мрамор о том не знает,,
что сто столетий живет колонной.
А мы стоим, как столбы тумана:
мы живы, пока мы живы.
Птенец и радуга в том порукой,
что видим, слышим, а также дышим.
Не умереть бы нам раньше смерти.
Запомни: живы, пока мы живы.
1993 г.
Страница Светланы Гаделия
* * *
Я живу в иллюзорном мире,
в котором нет раздражения,
усталости и досады,
и нелюбимого мужа,
с которым живёшь по привычке
или из страха
перед процедурой развода,
или странного нежелания
что-то исправить,
а есть только
любимый,
есть только радость
таких обычных
забот о нём,
ежедневные микротрагедии
расставаний
и счастье
ожидания встречи.
* * *
Кира, дочка моя -
колокольчик,
звёздочка,
ёлочная игрушка!
* * *
Я видела - он упал вчера -........
последний Икар, к Солнцу летевший.
Со свистом вспарывал телом воздух.
А перья долго,
долго кружились -
воск растаял, а перья остались -
они летали намного дольше,......
чем человек, поднявший их в небо.
* * *
Цветущие каштаны в самом конце осени
Пышные розовые свечи на обнажённых ветвях
Поражённая, замираю.
* * *
Ты появляешься -
и я молча подчиняюсь
твоим глазам,
похожим на выстрелы.
* * *
Как всё поздно,
всё слишком поздно!
Я уже почти умерла
и пунктиром на небе звёздном
прочертить свой путь -
не смогла...
* * *
Нецензурно говорить не хочется,
а цензурно - нечего сказать.
Неприкрыто светит одиночество
прямо в безответные глаза.
* * *
За Солнцем близким,
за Солнцем мрачным и низким,
за ветром печальным,
за злым дождём поминальным -
бреду сутуло...
БЕЗНАДЁЖНЫЕ СТИХИ
Я стою в середине январского дня,
и бездумье, как плащ, обнимает меня,
Безнадёжность повязкой легла на глаза,
И не светит любовь сквозь мои небеса,
И бессмысленно ждать, что в безлюбье моём
Мы ещё беспечальные строчки найдём.
Страница Александры Полянской
НОВОГОДНЕЕ
С возрастом меньше ищешь Новый Год.
В Деда Мороза давно не веришь.
Вместо снега - дождь и гололед:
Открытое платье уже не наденешь.
Никакой красоты, и хвои пахучей,
И волшебства у искусственной ёлки.
Натуральная ёлка, конечно же, лучше,
Но потом целый год выметаешь иголки.
С гостями приходится сидеть долго,
Не спать, развлекать и много кушать.
От телевизора совсем никакого толка:
Нечего смотреть и нечего слушать.
К приходу гостей без сил и без маникюра.
Что-то подгорело, что-то испортила.
Думаешь: "Ну что ты такая дура!
Пошла бы к кому-нибудь,
понесла бы тортик!"
Но вот все в сборе. Ёлка наряжена.
Стол накрыт. Президент поздравляет.
Ты в новой блузке, на каблуках, напомажена.
Уже шампанское пробкой стреляет.
Надо быстрей загадать желание -
Одно, для себя и для самых близких.
Это желание выношено заранее,
А ты не успеваешь его высказать.
Но кто-то же должен его исполнить,
Пусть хоть придуманный Дед Мороз.
Ты даже готова песенку вспомнить,
Про то, как он детям подарки принес.
Да, кстати, под ёлку ты клала подарки
Родным и друзьям. Их пора доставать.
Все розданы. Нет, вот один еще яркий
Мешок. Для меня! Я боюсь раскрывать.
Что в нем? Может, книжка из дальнего детства,
Которую папа читал перед сном?
А может, щенок, как у Таньки соседской?
Коньки? Заводной паровоз со свистком?
И что-то наивное, детское, давнее
В душе отозвалось, затронув до слез.
Поверилось вдруг в исполненье желания.
Спасибо за это тебе, Дед Мороз!
Январь 2009 г.
ОДИССЕЙ НАВСЕГДА
Неужели в веках никогда
та Итака не воплотится...
Илья Александр, "ЛК" N37-38
Да мало ли вокруг таких Итак,
где пресный и однообразный быт
толкает молодого человека
на поиски богатств и приключений.
Он покидает дом, жену и сына,
затем, чтоб самоутвердиться
и возвратиться с знатною добычей:
руном, талантами иль евро.
В походе он с Троянцами сразится,
Циклопов одноглазых ослепит,
Сирены будут совращать с пути.
Но Одиссей хитер, умен, бесстрашен,
к тому ж команда собрана на славу.
А что же Пенелопа? Да такая
встречается у нас в любом районе.
С лицом открытым, с гордою осанкой,
с печальным взглядом, вдаль смотрящим.
Забрала из детсада Телемака,
несёт авоську с небогатой снедью;
не так-то просто вырастить мальчишку,
когда отец не платит алименты.
К тому ж свекрови больше нет -
не дождалась любимого сыночка.
Конечно, можно снова выйти замуж,
есть претенденты, даже недурные.
Но в сердце теплится еще надежда
на возвращение любимого мужчины.
А что же наш герой, наш приключенец?
Он после десяти годов скитаний,
никем не узнанный, ввалился в дом.
Усталый,
пропахший потом, табаком и морем.
Уж пенелопиным досталось женишкам!
И понеслась пирушка удалая!
Пропили и таланты, и руно,
забили трех быков и трех баранов.
А сколько было выпито вина,
а сколько песен спето под кифару.
Под утро, обессилив от гулянки,
уснул герой наш на семейном ложе,
не осчастливив верной Пенелопы.
А дальше всё пошло совсем как прежде:
жена вязала сети, муж рыбачил,
сынок натягивал отцовский лук,
чтоб Одиссей наследником гордился.
Но в бухте, на волне морской качаясь,
уж вновь "Арго" стоял под парусами.
И будет повторяться так в веках,
покуда на бесчисленных Итаках
живут романтики, герои,
приключенцы!
Июнь 2010
ЖУРНАЛ, КОТОРЫЙ ПОСТРОИЛ СТАС
Станиславу Подольскому
Вот журнал, который построил Стас.
А вот странички,
Которые часто взлетают, как птички,
Когда я сижу у окна электрички
С журналом, который построил Стас.
Вот буквы поменьше и буквы побольше,
Которыми текст набирает наборщик,
В изданьи журнала он нужный помощник,
Чтоб после тот текст
уложить на странички,
Которые часто взлетают, как птички,
Когда я дремлю у окна электрички
С журналом, который построил Стас.
А вот иллюстрации к будущим текстам.
Рисунки скромны, но от чистого сердца.
Нам книжки с картинками
нравятся с детства,
Которые так украшают странички,
которые часто взлетают, как птички,
Пока я в холодной трясусь электричке
С журналом, который построил Стас.
Вот авторы текстов - друг другу знакомы -
которым журнал стал
приветливым домом,
которых ищу я на каждой страничке,
которые часто взлетают, как птички,
когда я всё в той же тащусь электричке
С журналом, который построил Стас.
А вот и Главный редактор "ЛК",
Чья так справедлива и честна рука,
Тасует все тексты с пометками "птичкой",
Которым так тесно на узкой страничке,
Чтоб после в такой, как сейчас, электричке,
А, может, по почте, а, может быть лично,
Кому-то доставить его экземпляр -
Такой долгожданный, заслуженный дар.
Кто скромно стихом завершает подборку?
Ведет за "ЛК" наблюдение зорко?
Кто всеми любим, почитаем, читаем?
Кого с юбилеем мы здесь поздравляем?
Конечно же, он - уважаемый Стас,
С журналом, который построен для нас!
Электричка Санкт-Петербург-Волхов, весна 2010г.
ЛЕТО - ЭТО...
"Ах, лето красное,
любил бы я тебя, когда б..."
не дождь, не зябкий ветер с моря,
не в сумке неизменно шарф и зонт,
не вечно мокрые носки и туфли.
В июне не уснуть - ночь белая мешает,
пух тополиный залетает в окна,
и чайки, перепутав время суток,
всю ночь орут, как бабы на базаре.
Да, что-то я брюзжу - устала на работе.
Пойду, пройдусь по городу пешком.
Сейчас на удивленье теплый вечер,
одиннадцать, но солнце не садится
и отражается в неспешных
невских водах.
Пух тополиный очень даже кстати
гранитный парапет засыпал "снегом".
На набережных парочки влюбленных
и прочий молодой неспящий люд.
Гуляют, наслаждаясь красотой,
ждут срока разведения мостов.
На якорях стоят суда в дремоте
и тоже ждут, когда мосты поднимут,
чтоб без препятствий ночью
выйти в море.
Ах, лето красное, как я люблю тебя!
Шесть месяцев зимы,
мелькнувший май,
и вот уже июнь, июль и август,
и, может быть, кусочек сентября...
Да, как поёт известный бард Митяев, -
"Лето - это маленькая жизнь".
Июнь, 2011
ПОЭТИЧЕСКАЯ ЭНТОМОЛОГИЯ
"Бабочка-Поэзия порхает..."
Е. Инютин. "ЛК" N47
Бабочка-Поэзия:
любительница ярких красок.
Порхает от цветка к цветку.
Легка, красива.
Дарит людям радость.
Оса-Поэзия: умеет остро жалить.
Приносит боль, обиду, опасение.
Её, кажется, никто не любит.
И она, будто бы, не любит никого.
Комар-Поэзия: живет за счет других.
Чужая кровь ей дарит вдохновенье.
За это все её убить готовы.
Муха-Поэзия: назойлива, глупа, болтлива.
Берёт сюжеты из отхожей ямы:
"Кто с кем?"; "Кто как?" и "Кто кого?",
Её творенья дурно пахнут.
Гусеница-Поэзия:
Грызёт и точит
нежный лист цветка.
Несёт ему погибель в час расцвета.
Но вдруг заснёт, окуклится, и вскоре
Вернётся Бабочкой-Поэзией прекрасной.
Таков круговорот Поэзии в природе.
Ноябрь 2012 г.
* * *
"Снег выпал только в январе"
А.С.П.
Снег выпал только в январе,
А мы его так долго ждали,
Хоть редко Новый год встречали
Без луж и грязи на дворе.
И вот зима в мой Город входит:
"Мороз и солнце", как в стихах.
Пускай уже и не в санях -
Пешком по Каменному бродим.
Нева затянута ледком,
Хлеб утки просят без боязни.
Глупышки, позабыли разве,
Как в холод гибнут косяком.
Уже светлеет по чуть-чуть,
Декабрьский мрак заметно тает.
И чаще солнце пробивает
Себе сквозь тучи светлый путь.
Ну что ж, всё знает свой черед -
Зима, весна, рожденье, старость.
И это право не менялось,
И нет пути наоборот.
3 января 2016 г.
Страница Анны Мотенко
СЛОВА
Слова подбросил ветер,
И дождь по ним прошел,
И полдень их заметил,
А холод - обошел.
Ты их случайно встретил,
Потом ко мне пришел,
Произнести наметил,
Да нужным не нашел.
Я вышла в непогоду,
В день пляшущих ветров,
В единственный из года
День перелета слов.
И в небе без просветов
Накапливался гул
Несказанных ответов,
Слов, не сошедших с губ.
И распахнулись тучи,
И дождь заголосил,
И строй ветров летучий
Слова произносил,
Что ты когда-то встретил,
Запомнил, в дом пришел -
И не сказал. Наметил,
Да нужным не нашел.
РАССКАЗ
За целый день меня ничто не потрясло,
Не удивило и не взволновало.
Я шла по улицам, и было ни тепло,
Ни жарко, и ни холодно нимало.
Я не увидела знакомого лица
И не заметила, когда стемнело.
И так дошла до самого конца,
До самого последнего предела.
И дома вечером, привычно сев за стол,
Я не могла притронуться к тетради.
А за окном осенний дождик шел,
Баюкал слух, как будто душу гладил.
Вдруг я решила, что пора идти,
Что пустота меня совсем поглотит.
Мне показалось, я должна найти
Того, кто в темноте по лужам бродит.
Я вышла из дому на мокрое крыльцо -
В такое время в дождь кого тут встретишь?
Холодных капель сотня моросит в лицо,
Со всех сторон летит холодный ветер.
Котенок черный пересек мне путь,
Худющий, мокрый, никому не нужный.
Вот перекресток. Я должна свернуть.
Совсем темно, но я иду послушно.
Через листву лишь изредка проходит свет
На тротуар от фонарей с дороги.
И ни одной живой души в помине нет,
И чуть не до колен промокли ноги.
Что мне почудилось? Кто здесь ходил?
Какие мысли в голове теснились?
И может, он меня не находил,
И мы навек случайно разлучились?
Я повернула к дому. Дождь стекает с век,
Но пустота смывается, проходит...
А может это я - тот самый человек,
Что в непогодь во тьме по лужам бродит?..
КАШТАНЫ
Идешь по тротуару ранней осенью
И видишь вдруг в траве каштанов пятна.
Они блестят, как лаковые росписи,
Притягивают сильно, непонятно.
Не зря их собирают с наслаждением
И маленькие дети и подростки -
Они влекут к себе, как наваждение,
Коричневые ласковые блестки.
Потрогаешь их кожуру упругую,
Почувствуешь их глянцевую прочность,
И нежность шелковистую, округлую,
Всех вмятин и неправильностей точность...
И пожалеешь, что они разбросаны,
Ведь мы привыкли: все плоды - в корзины.
Но для природы, для земли, для осени
Они бесценны и необходимы.
Из цикла ИСПОВЕДЬ
* * *
Не из облака - хоть из норки
Посмотри в надземную явь.
Или вовсе - от горки до горки
По-кротиному перебуравь.
Из-под старой листвы, пропавшей
В перегнойной черной траве,
Пробурившись и пропахавшись,
Посмотри - помоги себе.
Пересиль кротиность подземную,
Иерархию сверху вниз.
Выдь из норки, увидь Вселенную -
Не до смерти же землю грызть!
Переезжена, переметана,
Перекроена вширь и вглубь -
Не земля, а шлак отработанный,
Дом, построенный как-нибудь.
По весне вспахали, засеяли,
И по осени - до снегов.
Если б только беря, лелеяли
Невозвратный нежный покров.
Если б только крошили, жарили,
Лишь бы сытно свое прожить.
Но ощерили, но направили
Смертно-ядерные ножи.
Подземельный, рытвинный, адовый,
Ты и в Космосе - тот же крот:
Все награбленное откладываешь
В арсеналов железный грот.
Ты бы мог воспарить в карьеры
Галактических звездных шахт.
Ты бы мог из ползущих - первым
Сделать первый в Бессмертье шаг.
ПРАЗДНИК
Идет волна
На меня,
Красная с белым,
С гребнем фанфарным.
А я - нырну
Под нее,
Красную с белым,
С гребнем фанфарным.
Сама - петух -
Фанфарон
С гребнем цветастым,
Или бесцветным.
Но только не
На волне
Красной и белой,
С гребнем фанфарным.
В косынке красной,
В рубахе белой;
В пустыне снежной
С небом кровавым -
Но только не
С гребнем
Красным и белым
В море фанфарном.
Мария
Белого шелка,
Марина
Черного моря,
Маруся
Красной калины -
Я - белая Лана
Черного круга,
Красного грота,
Лун и подделок
В мире фанфарном.
10 ноября 1983 г.
* * *
Мираж как город в белом дыму,
И город как белый мираж пустынь;
Какой-то город, какой-то дым
Проспектов белых (голубизну
И голубиных перьев порх,
И синь, и воздух до этих пор
Вижу не сном, не духом - сном).
До этих пор я - в городе том.
Я не живу не Там! А здесь
(Среди непамятных этих мест)
Я знаю: город и горд, и чист,
Как белых стай перелетный свист.
Он - сизость дыма, он - крыльев мах;
Водопроводом в его домах
Я предназначена быть и течь,
Я предначертана в лампах жечь,
На остановках, на тротуарах,
На перекрестках ждать и дышать
Воздухом, светом, дымом, угаром;
В крышах - антенить, в улицах - гнать
С присвистом! Город - Всеград - воскреснь!
Я - горожанка - помнишь? - я есмь!
* * *
Глухая занавеска на замкнутом окне,
Отдерну занавеску, чтоб видеть эту ночь.
Пусть в темноте не блещут соцветия огней -
Оторванность от мира смогу я превозмочь.
Теперь я вижу воздух за стеклами окна,
Теперь мне лучше слышно, как поезд простучал,
Залаяла собака, за ней еще одна,
И звук шагов, и голос у дома прозвучал.
Теперь могу представить земли любой клочок
И все, что происходит в республике любой,
Известны и понятны и Запад, и Восток,
Людей дела и мысли сейчас передо мной.
* * *
Когда я иду по берегу моря
И брызги волн соленых
Падают на мое лицо,
И я, размахивая руками,
Стараюсь поймать поток ветра,
Я слышу песню, которую напевает Земля
Обо всем, что она растила,
Обо всем, что дарит она, пока есть жизнь.
Но теперь я не выхожу на берег моря,
И давно уже не бываю у него в гостях.
Я живу в городе.
Когда иду по улице, стараюсь
Не слишком размахивать руками,
Стараюсь заслонить глаза от пыли,
Летящей из-под колес машин,
И вдруг, прислушавшись
К городскому шуму,
Вспоминаю издалека, как шумит море,
Когда Земля поет ему о себе.
ДРУГ ДРУГУ
Глаза в глаза,
Из этого мира -
В тот:
Здесь - я,
А там - стрекоза,
Здесь - ноша,
А там - полет!
Не знает она
Вещей привычных:
Гудков фабричных,
Друзей закадычных,
Столовых столичных
И множества слов отличных.
Лети, стрекоза!
Страница Светланы Цыбиной
БАЛЛАДА О БЫЛЫХ БОГАТЫРЯХ ЗЕМЛИ РОССИЙСКОЙ
Я в те ещё родился времена,
где за рулон бумаги туалетной
давали много больше, чем за ленту
от пулемёта. И звала страна
на вечный подвиг, трудовой и ратный,
и прозябанье бодрое в быту.
И принадлежность гордая к гурту
была превыше дружбы и зарплаты.
Я в те ещё родился времена,
где по привычке брат косил на брата.
Но если принимали в октябрята,
то воскресал Ильич. И вся страна,
сглотнув индустриальные миазмы,
с больного бока на здоровый бок
верталась в трудовом энтузиазме.
По слову лишь. И слово было Бог.
Я в те ещё родился времена,
чей подвиг в болтовне не растворился,
хоть щёлкал бич, и крендель в небе вился,
и сочиняли лучших имена.
В какие бы хламиды не рядился -
я в те ещё родился времена,
когда народ от серной спички брился,
а в темноте сидел без ни хрена.
Когда рассвет узрев недоумённо,
и на плакатах рожи кирпичом,
в хомут совали выи и рамёна,
и прижигали горло первачом.
Я в те ещё родился времена,
в которых век двадцатый заблудился,
за что с лихвою каждый расплатился,
чьи пожинаем ныне семена.
Чья правота во лжи погребена,
а в святцах - резолюции и даты.
Где все, как неизвестные солдаты
поверили, что истине - хана.
Я никому не ставлю в укоризну
(история не терпит укоризн),
что бурлаками Репина отчизну
мы с матюками пёрли в коммунизм.
Но смею утверждать: судьба одна,
ты сгорбился под ней, иль возгордился,
но если прежде в люди не годился -
и ныне перспектива не видна.
МОСКОВСКАЯ САГА
Бреду по улицам столичным
к домам бетонным и кирпичным,
чьи окна в полночь так теплы,
а сердцем, кукольным, тряпичным,
вновь натыкаюсь на углы.
Меня здесь меряют по мерке:
а подойду ли к этой дверке?
И пусть я горд как Боливар,
но каждый чёртик в табакерке
с меня имеет свой навар.
В глазах особенный буравчик:
"А сколько стоишь ты, мерзавчик?
Насколько тёртый ты калач?"
И я лечу как в речку мячик,
ах, тише, Танечка, не плачь!
Здесь потасовка, там тусовка -
как хорошо, что нас там нет:
всё это, в сущности, рисовка,
одна огромная массовка,
один большой автопортрет.
Сжав кулаки, нахмуря брови,
стараюсь рот не разевать.
Москва! Как много в этом слове
всего, что, вроде мяса в плове,
способно в глотке застревать!
РОЖДЕСТВЕНСКИЙ ПАРАФРАЗ
Декабрь. В природе торжество.
Являя внешне вещество,
бесплотный дух во тьме витает.
Луна, как лёд в бокале, тает.
Волхвы, объятые парами,
мешки, набитые дарами,
влачат устало на блок-пост.
Не выбрать неба между звёзд.
Благоволенье, мир и лад
в любом, кто, скинув маскхалат,
совсем как некий небожитель,
решил войти в сию обитель.
Душа его мечтой томима,
узрев, что вам ещё незримо.
А коли так, пусть знает плоть,
что грешный мир хранит Господь.
Хранит неяркий этот свет,
в сугробе гусеничный след,
на Рождество - тунца в томате,
и три патрона в автомате;
с равнин заметные едва ли
костры на дальнем перевале,
вершин заснеженных гряду
и Вифлеемскую звезду;
и отчий дом, и Божий храм,
и поминальных двести грамм
за тех, кто больше не вернётся,
хотя дорога дальше вьётся;
и тот бычок моршанской "Примы",
что, вслед за грохотом от мины,
среди других небесных тел
как тихий Ангел пролетел.
РОЖДЕСТВЕНСКАЯ УВЕРТЮРА
В печи томилась гречневая каша...
Харчи в кладовке отбывали срок...
Бесстрашный краснозвёздный ястребок,
сверхзвуковым усильем экипажа
с пространством споря, надрывал пупок,
не зная, что пилота воронок
ждёт на земле и тёплая параша.
Звезда пылала в небе, словно стог...
В плену оконной рамы утеплённой
звенел комар, сибирский соловей...
Я родился. Мотался меж ветвей
унылый красный флаг над женской зоной...
И закричал я, чтоб не слышать стона
больной и грешной матери моей.
Сквозь громкоговоритель на горе
лилась громоподобная осанна.
И кто-то дверью хлопал непрестанно
и спрашивал махру и кипяток...
И был барак прекрасен, как чертог.
И добрые волхвы без промедленья
мне поднесли мой фиговый листок
и небесспорный дар стихосложенья...
И столь же неуместен здесь восторг,
насколько неуместно сожаленье.
Озвучивая эту мелодраму,
радист уже строчил радиограмму
народам и правительствам. И рот
его, с утра не принявший ни грамма,
кривился, ибо не поймёт народ...
...Тайга ложилась ниц под пилораму...
А у правительств - дел невпроворот.
В яслях из неоструганной сосны
я спал и, улыбаясь, видел сны.
И эти ясли, сделанные грубо -
точь-в-точь как мир за деревянным срубом,
как вся тайга, похожая на трубы
в органном зале, были мне тесны.
И значит, если будем мы честны
с самим собой - рождённые в неволе,
вне выбора, в какую шкуру влезть, -
поймём: нам век свободы не обресть.
Средь истин, не имеющих названья,
и речек, не имеющих моста,
имеет смысл лишь орган осязанья...
Была бы жизнь достаточно проста,
когда б губам хватало крошек хлеба
и воздуха, когда б не это небо,
красноречивей белого листа,
где облака, как знаки препинанья,
разбросаны, как нищим подаянье,
и звук, ещё не вложенный в уста,
уже вопросом дерзким искушает,
и свет безвидный землю орошает
той истиной, чьё имя - красота.
Так будем же торжественны и строги:
когда пройдут отмеренные сроки
и колокол ударит вечевой,
найдём и мы свои пути-дороги,
поймём и мы, что мы уже пророки,
и чёрный хлеб поделим бечевой.
Пускай в судьбе всё рушится, пускай
стирает память лица, дни и годы,
торчит на вышке пьяный вертухай,
атланты подпирают небосводы -
неравенство всеобщей несвободы
уже не ад, хотя ещё не рай.
Придёт зима и кончится. Пролог
другой зимы наступит. И острог
название своё изменит снова,
но выстоит и сохранит засовы,
и гулкий пол, и низкий потолок.
И время, уходящее в песок,
здесь не преграда: ибо есть основы
всего, чему началом было слово.
...Звезда светила в небе всё сильней.
И реки, начинаясь от морей,
картину мироздания наруша,
текли туда, где торжествует суша...
Дымил костёр... На нерест шла горбуша...
Я медленно по водам шёл за ней...
* * *
Жизнь сложна, потому что она сложна,
как банален и сложен бывает любой сюжет,
где на слово "привет" отвечают "пошел ты на...",
а при слове "прощай" умоляют "вернись, мой свет...".
Жизнь проста, потому что она проста,
точно холст, на который кладешь мастихином грунт,
чтобы кто-то другой научился читать с листа,
но не понял, какой это тяжкий труд.
Потому что нет силы, способной разрушить явь
наваждений, кошмаров, - всего, что страшней, чем смерть.
Ибо есть Вседержитель, но сколько Его ни славь -
небо - небом останется, твердью - твердь
БАБЬЕ ЛЕТО
Бабье лето. Бархатный сезон.
Позолота позднего барокко.
Всюду, от Мурманска до Марокко,
в атмосфере солнце и озон.
Всё в природе чуть навеселе.
Счастье так вещественно и зримо!
То оно - пуховая перина,
то - бутылка водки на столе.
На балкон ли выйдешь ввечеру,
взглядом всю вселенную окинешь:
облака, белея как бикини,
весело трепещут на ветру.
Бабье лето, боль моя и грусть:
где ты, где ты, жизни половина?
Может, мне кладбищенская глина
вместо листьев падает на грудь?
Горький дым. Солёные дожди.
Бред бессвязный трубок телефонных.
С простыней как крыши раскалённых
губы жадно шепчут: "Подожди...".
* * *
Пускай золотой тишины
колышется легкое пламя,
и спелый срывается взгляд
как яблоко с ветки в раю...
На детских ладошках весны
смерть выбросит белое знамя
и двадцать столетий подряд
сдадутся на милость твою.
И хмурые люди поймут,
что жизнь без добра невозможна,
и в слове глупца прозвучит
как счастья разгадка проста...
Пусть только промчится в ночи
карета любви неотложной
и только на пару минут
тебя осенит красота.
Страница Игоря Панькова
ЭЛЕГИЯ
Се старость - время постепенной сдачи,
Когда чреваты горечью удачи.
Смиренно и тишком её влачу,
Поскольку фарт трикраты оплачу.
Нет, не надеюсь на былую ренту -
Уже другим участок сдан в аренду.
Брожу молчком по флигельку, пока
Владенья не пустили с молотка.
Но, вспоминая жар первоначальный,
Порой шепчу, превозмогая гнёт:
А может, и на мой закат печальный
Блеснёт любовь улыбкою прощальной...
И тут же понимаю - не блеснёт.
НОЧНОЙ КОШМАР
Уже с неделю почему-то снится -
И за повтором следует повтор -
Какая-то заштатная больница
И долгий полутёмный коридор.
Подобье бесконечного канала,
Загадочная полая среда...
Ни пациентов, ни медперсонала,
И я не помню, как попал сюда.
Да тут, пожалуй, и помрёшь задаром,
А коли нет, так тронешься умом.
Несёт от склизких стенок скипидаром,
Карболкой, аммиаком и дерьмом.
Сгустился мрак и выбраться охота,
И мимовольно ускоряю шаг.
Но не видать ни выхода, ни входа,
Лишь тишина гудит в моих ушах.
Я жадно жду какого-то ответа,
Машу кому-то в панике рукой.
И недоумеваю - сон ли это?
А если так - то почему - такой?
Ведь было жизнелюбия в излишке
И жизнь моя светилась напрогляд...
Видать, шалят под занавес нервишки.
Днём ничего, а по ночам - шалят.
ОТ БОГА...
Лягу в два, а встану в три,
Гляну в окна, закурю.
Бог позволит: говори! -
Ничего не говорю.
Бог позволит: попроси,
Расскажи свою тугу.
"Отче наш, иже еси"...
Даже это не могу.
Будто разом онемел,
Будто кто-то отлучил,
А ведь сызмальства умел,
Хоть никто и не учил.
Нет, молитвы не творил,
Не решался на обряд.
Напрямую говорил,
Как младенцы говорят.
Если б мог и посейчас,
как вначале, как сперва!
Но, лукавству обучась,
Позабыл я те слова.
лягу в два, а встану в три,
гляну в окна, закурю.
Бог позволит: говори! -
Все равно не говорю.
Но нисколько не ропщу,
И отчаянье неймёт.
Если даже промолчу,
Бог и так меня поймёт.
ТЕМНЕЕТ
Подъезд в облупленной известке,
где кто-то шилом на стене
оставил четкие наброски:
"Смерть чуркам! Амба жидовне!"
Я прячу у друзей дочурку,
Сосед по комнате кружит -
Поскольку сам он получурка,
Поскольку я - латентный жид.
Темнеет. Нам не до безделиц.
Мы ждем погром, наскок, налет.
Он фронтовик-политсиделец,
Я - латинист и стихоплет.
И оба мы, совсем не веря,
Что дело кончится добром,
Тревожно слушаем у двери,
Вооружившись топором.
кто он, убийца - смуглый, русый?
Вояка, вышедший в запас?
Усатый или же безусый?
В лампасах или без лампас?
мы думаем о кровопуске,
Но ничего не говорим.
И только мысленно - по-русски -
молитву общую творим.
хотим забыть свою обиду,
Но нет, никак не позабыть...
О, только бы не быть убиту!
И - что страшнее - не убить!
* * *
Не любят поэтов поэты...
Привольно паря в облаках,
Считают чужие монеты
И листья в лавровых венках.
И нет им любезней потехи:
Ревниво листая стихи,
Искать у собратьев огрехи,
Злорадно итожить грехи.
Не любят поэтов поэты,
Едва маскируют вражду.
Должно быть, написано это
От века у них на роду.
Не любят далеких и близких,
И всех особливей Того...
Не любит его Баратынский,
Языков не любит его...
А он их радушно встречает,
Не держит на памяти зла,
хотя про себя примечает,
Что пахнет хулой похвала.
А он их грехов не итожит.
Не ищет оплошной строки.
Была б только искорка божья!
А прочее - гиль, пустяки...
Не любят поэтов поэты.
Должно, развелось через край.
У каждого в доме секреты.
А он нараспах - обирай!
Он всех их собрал в одночасье.
Попробуй к нему не придти!
Не тесно ему на Парнасе,
А пусто - шаром покати...
* * *
Метель за окном лютовала,
Листва заметала дома.
Погода весь год затмевала
Того, кто и сам полутьма.
Сидит он, небрежно одетый,
Понурый, небритый давно,
Протяжно дымит сигаретой,
В стакан подливает вино.
Глядит за окошко устало
И день вспоминает, когда
Любимая врать перестала,
Сбежала незнамо куда.
Любимая врать перестала,
Устала, взяла выходной.
Но с музой она совпадала
И сутью была потайной.
Неясно, куда задевалась,
Неважно, куда забрела.
Но как с листопадом сливалась!
Но как снегопадом мела!
Была побережьем и летом,
Дождями и лесом была.
Она и не знала об этом,
А впрочем, и знать не могла.
Стихами себя не томила,
Докучных забот береглась,
Глаза сатанински сурьмила,
В любви мимоходом клялась.
Неволила и миловала,
Язвила, сводила с ума.
Светила и свет затмевала,
Пока не затмилась сама.
ПЕРИФЕРИЙНЫЙ ПОЭТ
Ю.Ф.
Невзрачная, в общем, картина, -
Он буркнул, устало ворча.
Кругом пелена никотина,
Объедки, клочки, паутина,
Халатец с чужого плеча,
Бескормица и холодина,
Озноб, но не хочет врача.
Рвача, алкаша, трепача,
Чтоб в морду не дать сгоряча.
Разруха, разлад и рутина.
У лампочки четверть накала -
Сработалось, видно, реле,
Граненый стакан самопала
С полудня стоит на столе.
Наскучило все, примелькалось,
Почти ничего не сбылось,
Остатнее времечко сжалось,
С семейством живет он поврозь.
Он сед, и безвестен, и малость
Рехнулся, а спелая гроздь
Кому-то другому досталась.
Он точно не знает кому -
Фортуна, и слава, и страсти.
Ну что же, пускай не ему
Под занавес выпало счастье.
Зато он не встрял в кутерьму,
Не бился за благостный имидж.
Надомник, он прожил в дому,
Но тихая муза ему
Шептала невесть почему,
И это уже не отымешь.
Страница Леонида Григорьяна
* * *
Всё, что мог сказать - уже сказали.
Чуть по-своему, конечно, но давно...
Повидал кое-какие дали.
Кое-что узрел через окно.
Новых не открыл америк
И не изобрёл велосипед.
Но, бывает, сохраняет берег
На песке едва заметный след.
Оттиски дождя эпохи
Миллионнолетней старины
Нынешним геологам неплохо
На отколотых камнях видны.
Камни я держу на книжных полках,
Но потуг своих не прерывал -
Отыскать на каменных осколках
Самые нетленные слова.
* * *
Распадается жизнь на кусочки.
Гравий жизни уходит в бетон, -
Без чиновничьих где проволочек
Будет вечный покой обретён.
Каждый знает - ничто не вечно.
Так какой же покой тогда?
Жизни реченька быстротечная
Вымывает всё без следа.
Но порой за бетонной заставой
Продолжается жизни нить.
Хорошо в жизни след оставить.
Ещё лучше - не наследить.
* * *
Желтизна берёзовая капает
На ещё зелёную траву.
Ветер холодеющими лапами
Выгребает неба синеву.
Кончилось раздолье комариное,
Запропала лютая мошка,
Ночь приходит тёмная и длинная,
Сыплет дождь из рваного мешка.
Скоро снег. Скорее бы пожаловал.
Будет снег, и будет хорошо.
Над промозглой северной державою
Уж морозец лёгонький прошёл...
Жить случалось в джунглях Индонезии,
По саваннам Африки бродил,
Но особых климату претензий
В первые года не находил.
Только лишь зимы недоставало,
А особо - именно зимой.
И с годами потерял управу
Над экваториальной кутерьмой.
"Где родился, там и пригодился", -
Архитривиальная молва.
Всматриваюсь в северные лица,
Убеждаюсь, что молва - права.
ЧЕРЕДА
Это раньше я - хоть куда.
А теперь простите, ребята, -
Обойдутся без нас города,
Нами вынянченные когда-то.
Подлатают их без потуг
По скупой юбилейной смете;
На маршрутах сплошных разлук
Нас, быть может, и не заметят.
Ну, да разве заметишь всех
В суете чиновничьих правил.
Поисковый наш громкий успех
Юбилей свой едва ли справит.
И не надо его справлять, -
Юбилеи и так в избытке.
Пусть приходит созревшая рать
Молодых, подкованных, прытких.
Это раньше я - хоть куда.
А теперь простите, ребята:
Наступила их череда
Сделать лучше, чем мы когда-то.
* * *
Кольцом пролегла дорога,
Рванулись ввысь терриконы,
Оленьим ветвистым рогом
Упали в тундру ручьи;
Вдали Уральские склоны -
В частую здесь непогоду
Бывают и по полгода
Невидимыми почти.
Шахтерской юдоли раздолье!
Из мерзлоты спрессованной,
Из кочковатой путаницы
Стелящихся берез,
В военной нужде основанный,
Вознесся Печорский угольный,
Переборовший вьюги,
Полярную ночь и мороз.
И в нем - небольшая лепта
Моих мужавших ладоней,
Молодости, отпетой
Воркутинской лихой пургой.
Так будь же, Шахтерский Север,
Надеждам упрямым верный,
А нам, приложившим руки,
Особенно дорогой!
ИСТУКАНЫ
Истоки Печоры
Берегут истуканы:
Обветренно-чёрные,
Причудливо-странные;
Из серых кварцитов,
Изжёванных вечностью,
Торчат останцы
Головами беспечными...
И я как-то рано
Из мрака мутаций
Возник истуканом.
Для адаптации.
* * *
Седина в бороду -
Бес в ребро.
Золото - смолоду.
Сдача - серебром.
За кормой распластан
Седенький рассвет.
На носу - расплаты
Чёрный цвет.
Брось ты, теплоходик,
Не кричи в туман, -
Я не алкоголик.
Просто пьян.
Не грози расплатой, -
Проходи добром.
Сам я - бес, залатанный
Серебром.
ИЗ РАННИХ ВОСПОМИНАНИЙ
Солнце палит 41-м годом.
Детские глаза узки.
Школа полна военным народом.
Штабные - новости рвут на куски.
Изловили немецких парашютистов.
Пятеро двоих ведут на допрос.
Один - измазанный, другой чистый,
Только щетиной оброс.
Измазанный - улыбчив, лопочет по-своему.
Щетинистый - надменно молчит.
Вынесли стул. Шеренгу построили.
Уселся полковник за щит.
Притащили училку - нашу немку, -
Не открывала - сбили замок.
Переводы: туда-сюда, полемика.
Полковник на стуле - взмок.
Мальчишкам не надо парада, -
Все на заборе торчат...
Вскоре из-за школьной ограды
Три выстрела прозвучат.
Страница Геннадия Трофимова
ЦВЕТНЫЕ СНЫ
Уход - приход, расход - доход -
Всё перепуталось корнями...
Рутинных дел рутинный ход
Прервётся вдруг цветными снами.
Покуда живы мать с отцом,
Я мальчик с цыпками на коже.
Мир чёрной зависти и ссор
Ещё мне душу не тревожит.
Я мал, и так огромен мир,
Но, видимо, чего-то стою:
Стою. Вдруг шариком цветным
Взлетел над спящею землёю.
Чудно: мне чудо по плечу!
Совсем не страшно видеть крыши...
Кричу: "Смотрите! Я лечу!"...
Но люди спят, они не слышат.
Спят мать с отцом, и братья спят,
На время отогнав заботы,
А я лечу, а я распят
На траектории полёта...
Лесок я вижу там, внизу,
Да жёлтый керосин деревни,
Реки стальную полосу
И снова малахит деревьев...
Цветные сны... Но жизнь уже
Всё реже дарит сновиденья,
И падать дрябнущей душе
Больней на камни пробужденья.
Страница Анатолия Павлова
ЙОГА
(рассказ неофита)
В бессоннице зову на помощь йогу.
И вот теплеют ноги понемногу
И веки разлипаются с трудом.
Не замечая, на какой минуте,
Я засыпаю, словно йог в Калькутте,
И звонким храпом оглашаю дом.
Давалась йога мне не без мученья.
Сперва постиг азы самовнушенья,
Потом потел над позою змеи...
Я ждал, что за шипами будут розы,
Но грянувшие вслед метаморфозы
Все ожиданья превзошли мои.
Отныне я, - друзья не верят даже, -
Беседую с начальством без мандража
И пред ГАИ, как флаг, не трепещу.
Теперь не завожусь с пол-оборота
От наглого обвеса иль обсчёта
И в неудачах рыжих не ищу.
Узнать меня, и вправду, невозможно:
Не жму на газ до полика безбожно,
Когда таксист усядется на хвост.
Теперь иду всё чаще на уступки.
Теряю разум не от каждой юбки
И лью за воротник лишь через тост.
А мой иммунитет настолько вырос,
Что даже гнусный азиатский вирус, -
Тьфу-тьфу! - не так уж страшен, паразит.
К тому ж быстрей теперь соображаю,
Когда, к примеру, в блице ход рожаю
Иль рифмою хочу вас поразить...
Иные времена - иные вкусы.
Но, видно, знали, что к чему, индусы
И были с диалектикой в родстве:
Мир противоречив согласно йоге -
И чтоб тебя держали крепче ноги,
Учись, мой друг, стоять на голове!
НА ВОСТРЯКОВСКОМ КЛАДБИЩЕ
Сестрёнкам Зине (Москва), Рите (Бостон), Брату Лёне (Милвоки)
Мы вчера похоронили маму.
Не в минувшем веке, а вчера.
Забивали гвоздь, кидали в яму
Горсть земли со свежего бугра.
Всё, как прежде. Только мамы нету.
Только не стареет эта весть.
Только разлетелись мы по свету -
И собрать нас всё труднее здесь...
* * *
Эти фото на исповедь тихо зовут
Под покровом октябрьской парчи...
Если что-то случалось -
я был тут как тут,
Неотложки, больницы, врачи.
Как противится память погожему дню -
Сколь бы щедро он не золотел!..
Чуть неладно, бросал я свою колготню -
И сквозь все светофоры летел.
По сей день не остыл тех тревог перекал,
Тех заторов спасительных трасс.
Жигулёнок я свой наготове держал,
Как теперь валидол про запас.
Я седел от ночных, от внезапных звонков.
Но потом - от ЧП до ЧП -
Подменял меня кто-то и был я таков -
Пропадал в суете, как в толпе.
В безоглядные те, в те слепые года
Было молодости невдомёк,
Что большая беда, если только беда
Гонит сына на отчий порог!
Невдомёк! Эту боль до скончанья неси
С тех, застывших на фото годин.
Был я скорой, сиделкой, аптекой, такси
И так редко был попросту сын...
* * *
Ещё, слава богу, мы в силах,
Хватает тепла и раденья -
Чтоб здесь, на холодных могилах
Не свило гнездо запустенье.
Дорожка в порядке. Калитка
Отходит легко, не натужно.
От нас им - такая вот пытка! -
Не очень-то много и нужно.
В отцовскую зиму лопату
С собой захватить да перчатки.
А летом, под мамину дату,
Лопух повыдёргивать хваткий.
Ещё, не спеша, без надсады,
Как будто чему-то внимая, -
Сдирать с порыжевшей ограды
Настырную ржавчину в мае.
Такая, сестрёнка, забота -
Другого-то адреса нету:
Прийти и под старые фото,
Склонясь, положить по букету...
АНШЛАГ
Где-то распри, рэкет и разборки...
Но, обожествляя полумрак,
Замирают ложи и галёрки,
Что ни представление - аншлаг!
Публике недостаёт фермента,
Что из слов, бессонницы и мук
Выдают Захаров и Фоменко,
Отпускают Волчек и Виктюк.
Ущипни себя - а ты не бредишь:
Классика затмила ширпотреб!
Так неутолима жажда зрелищ,
Будто в них недостающий хлеб.
Тяжек час. Но множатся театры.
Может, на поправку жизнь идёт,
Если от страданий Клеопатры
Горше, чем от собственных невзгод.
КНИЖНЫЕ РАЗВАЛЫ
Кто башнями, кто банками, кто барами,
Кто Долгоруким, кто его конем,
А я любуюсь книжными базарами:
Читатель жив, хоть всё гори огнём!
Он одержим синдромом Эпикура -
Любая блажь распродаётся вмиг.
Не всё здесь, правда, худлитература,
Однако же не худо: море книг.
Гора энциклопедий - для склеротика.
"Что? Где? Когда?"
С ней разоришь в момент.
И до того горячая эротика,
Что покупает даже импотент.
Хватаю книги, ошалев от зуда.
Где дефицит? Где блат? Где все табу?
Но всё ж пора уматывать отсюда,
Покуда весь не вылетел в трубу.
ПРИСТУП МИЗАНТРОПИИ
Время - в шоке.
Правит шопинг.
Этот - в рвани.
Тот - в нирване.
Пахнут смутой дни разлада.
А кому-то - Эльдорадо.
Жмём на грабли в сотый раз мы.
Кто ограблен, кто в маразме.
Как бороться
С тьмой уродства
И с дебильим
Изобильем?!
Нити рвутся.
Завтра - серо.
Культ коррупци,-
Блин! -онера.
Час кретина, анашиста,
Рекетира и фашиста.
Не хватает лишь потопа -
Смыть с эЛ. Кроппа мизантропа.
ПО СОСЕДСТВУ
Мама - выпивоха.
Дочка - наркоманка.
За окном - эпоха.
В нищем доме - пьянка..
Сбереженья жалки.
Пенсия - в обрез.
Городские свалки -
щедрый их Собес.
Никаких амбиций -
разум отрубя,
только бы забыться,
отключив себя.
Это, - зубы стисни! -
страшного страшней:
Уходить из жизни,
оставаясь в ней.
Кто душой сломался,
кто к тому близки.
Нет, они не с Марса -
наши, земляки.
Знать, на свете этом
вечный есть просчёт.
Не с того ль заветом -
вера в некий, тот?!..
ДОВОЕННЫЕ ФОТОГРАФИИ
Ну и позы: кто в развалку, кто в обнимку.
Если б знать, что к пожелтевшему слегка
Довоенному любительскому снимку
Прикасаться будет с трепетом рука!
Вот мы были, говорят они, какие,
Дарят щедрые улыбки навсегда...
Словно вспышка, взорвались сороковые,
Их навек запечатлевшие года.
Это время вспоминать - мороз по коже:
Соловки ли, Воркуту ли, Колыму.
Но мальчишеские губы сжать, похоже,
Не под силу было даже и ему.
Простодушным,
в старомодном облаченье, -
Кто откроет им, вмиг остужая взор,
Что подписано судьбой их назначенье.
Что им больше не сойтись
под "Фотокор"?!
Кто предскажет оглушительные сводки,
Кто беспечность их известьем оборвёт,
Что кепчонки, свитерки, косоворотки
Им сменить на амуницию вот-вот,
Что санбаты и штрафроты обживая,
Под огонь вставать им
в профиль и анфас?!
Довоенными глазами обжигая,
Что-то делают со мной они сейчас...
В каждом доме с этим на Руси знакомы.
Бьётся память в заколдованном кругу.
Довоенные домашние альбомы
Перелистывать без муки не могу.
Вновь то утро,
в суете воскресной, летней, -
Предо мной - как выживаю из ума...
Кто докажет, что была она последней -
Та вторая, мировая та чума?!
Я смотрю, смотрю на выцветшие фото.
Неужели, и над нашими склонясь,
Будет с болью так же вглядываться кто-то
В безмятежно улыбающихся нас?!
ВЕЙС ЦИ МИР!
Да, и еврей, - хоть дико это! -
И полицай, и конвоир,
В зондеркоманде, в службе гетто
И в юденрате... Вейс ци мир!
Душа ль, скажите, виновата,
Когда, охладевая вдруг,
Она под дулом автомата
Теряет человечий дух?!
Солдат нацелен инструктивно.
И не предскажет тут сам Бог,
Что продиктует инстинктивно
Ей разум, погружённый в шок.
То ли скомандует: "Бороться!" -
Ведь не бывает двух смертей,
То ль "Исполнять!", чтоб на сиротство
Не обрекать своих детей?
То ль, враз всё существо калеча,
Шепнёт: "Не ты, брат, так другой -
И соплеменникам не легче,
И сгинешь сам! Резон какой?!"
Два беспредела-антипода
Безмолвно замерли в груди.
Что зреет -
подлость или подвиг?
Гадать - судьба не приведи...
Март 2007
НА ОБОЧИНЕ
По стране, где добра несчитанно,
Начихав на её устои,
Бродят ордами беззащитные
Полудети-полуизгои.
На плечах - что-то всепогодное,
Супермода времён наркозных.
А в глазах - что-то безысходное,
Как у шариков тех, бесхозных.
Жизнь их кинула на обочины -
Постигать всей судьбой бездомной,
Как в отечестве озабочены
Безотцовщиной их обломной.
Знать не теми больны заботами
В апартаментах высших самых,
Если тыщи трубят сиротами
При живёхоньких папах-мамах.
...Сколько пастырей добродетели!
Но не ждите в том доме лада,
Где родители - не радетели
О судьбе очага и чада...
Страница Льва Кропоткина
* * *
Я на распутье.
Робость под кожей.
Что мне дороже?
Кто мне...
Да будь я
Зорче и строже,
Чище и злее -
Ты мне дороже,
Горче, больнее.
Ты мне случайней,
Ближе, беспечней -
Крохотной тайной,
Гибельной, вечной.
Ты мне отрадней,
Неодолимей,
Глубже, понятней,
Явственней, мнимей -
Ты...
Осторожно,
Мало-помалу -
В путь.
Бездорожье.
Всё потеряла.
13 авг. 2008 г.
* * *
Скучаю по доброте,
Пустой болтовне за чаем,
Впорхнувшей в окно мечте,
Улыбке - смешной, случайной.
Скучаю по чудесам,
Спешащим согреть ладоням,
По тёплым, как дождь, глазам,
Минутам, что помню, помню.
Скучаю по тишине,
Сплетённой из ожиданий,
По слёзно-слепой волне
Прощений твоих, прощаний.
По нежности и росе,
По тем, кто меня осудит
За "быть не такой, как все"
И "будь, что без нас не будет".
А если глаза закрыть,
Ругая себя, итожа,
Скучаю по "может быть",
А больше - по "быть не может"...
30 июля 2008 г.
Страница Елены Гончаровой
БЕГУЩАЯ ПО ВОЛНАМ
Швырнёт меня волна морская
На берег глинистый Азова,
Я снова поплыву и снова
Швырнёт меня волна морская...
И ветер юности далёкой,
Что пахнет дымом и полынью,
Солёной влагой, сладкой пылью,
Обдаст горячим кровотоком,
Подхватит и начнётся слалом
Над степью, водами, горою,
Над путником, пловцом, тобою,
Над бездной и девятым валом.
Покажется обычным делом
Весь этот мир, живой, бессонный,
Наполненный цикадным звоном
Спасать от гибели и тлена.
Не бойся же, не плачь, отчаясь,
Средь бед полуночной дороги:
Я стала Фрэзи легконогой,
Уже бегу, чуть волн касаясь...
* * *
Мой дом утонул в сорняках и цветах,
Он вместе со мною парит в облаках
В нём светлые тени незримо живут,
И Муза находит свой скромный приют.
Две мудрые кошки мой дом сторожат,
И крошечных кормит ежиха ежат.
Здесь ветер мне песню поёт за окном,
И хлопает ставней мой старенький дом.
Мне грустно и весело жить здесь одной,
Отшельницей тихой, забытой душой,
По ласковым звёздам ночами гадать,
Рапсода и странника к ужину ждать.
Здесь времени нет, здесь застыли века,
Здесь тянется к струнам живая рука,
Здесь мальчик смеётся, здесь детство живёт,
Но дом мой обходит незрячий рапсод.
Мой дом исчезает, как призрак, как сон,
В небесную синь до стропил погружён.
Летучий корабль - не могу удержать -
Я только во сне научилась летать...
* * *
... И вдруг я поняла,
Что за окном неспешно плещет лето,
И что меня никто нигде не ждёт,
Что светлый полдень над землёй встаёт
И жизнь течёт без всякого сюжета.
Прохладный свет в густой листве ореха
И стайка шустрых говорливых птах
Мне душу исцеляют просто так,-
Как Божий Дух, им отвечает эхо
Внезапно зазвучавшей тишины,
Неясных слов, неуловимых звуков,
Их слышит лишь Божественное ухо,
И вот теперь они тебе слышны...
Реки Времён небесное теченье
Уносит день в прозрачной глубине...
И чудится: Твоё благословенье
Незримо прикасается ко мне.
ДЕРЕВЬЯМ
Спасибо, деревья, за добрые ваши дары,
За ваши живые, наивные, светлые души!
Вы так бескорыстны и так бесконечно мудры,
Что в вашей тиши сам невольно становишься лучше.
Лесные отшельники, в вашей блаженной тени
Под пение птиц и ветров так легко не проснуться...
Мне было всегда одиноко и трудно с людьми,
И только к деревьям хотелось душой прикоснуться.
* * *
Ветер, в листву влюблённый,
Шепчет о чём-то важном.
На изумрудном склоне
В травах цветущих влажных
Бьёт родничок, и пахнет
Солнечным разнотравьем.
Сосен собор распахнут:
С миром входи и празднуй!
Добрые духи леса
Тайно следят за вами.
Птицы щебечут вести
Нежными голосами.
Горный орёл отважно
В облаке снежном канул...
Лето Господне в каждом
Дереве, звуке, камне...
В сердце Господне лето
Тихо, счастливо длится...
Столько тепла и света!
Господи, да святится!
ВСПОМИНАЮ ДАВНЕГО ДРУГА
В палой листве
утопает мой старенький дом.
Слёзы текут,
хоть не плачу, по бледным щекам.
Друг мой Ван Вэй
из Джуннаня шлёт весточку мне -
Тысячи ли между нами
и тысяча горестных лет...
Осень роняет листву,
И туманен Восток,
Ветер свистит
В чёрных зябнущих деревах,
Странный мой сон
В бесконечности тает, как воск.
Лютня звучит?
Или льдинок в ручье перезвон?
Страница Юлии Чугай
ПАМЯТЬ ВОЙНЫ
Отец мой воевал на той Войне.
А после он всю жизнь кричал во сне.
И он хотел, всю жизнь пытался он
войну забыть, как ад, как страшный сон.
А наяву он о войне молчал.
И на расспросы он не отвечал.
От любопытных прятал ордена:
считал - была бесславной та война
для генералов: клали свой народ.
И потеряли тем потерям счёт.
Нам искупить те жертвы не дано.
И День Победы праздновать грешно.
Он жизнь прожил,
как мирный гражданин:
в почёте был, добрался до седин.
Сад посадил, построил новый дом,
детей растил с любимой в доме том.
Когда ж пришла прощальная пора,
и я сидела у его одра,
в бреду, собой владея не вполне,
он вспоминал лишь только о войне.
.Как оставляли Северный Кавказ,
как ждали к наступлению приказ,
как с другом разрабатывали план
уйти тайком в отряды партизан.
Как плавилась земля под сапогом.
И о другом. О многом о другом...
Об ужасах и тайнах той войны -
всё что, считал он,
знать мы не должны.
И поняла я, проглотив слезу,
что эту память детям понесу.
Мне стало ясно, что в моей стране
никто забыть не сможет о Войне.
РАЗГОВОР В НЯЧАНГЕ
"Волны пологой медленный раскат.
Две пальмы наклонились вдоль воды:
цедя сквозь кроны огненный закат,
роняют в море зрелые плоды...
...Пляж, полднем раскалённый добела,
залив с шипеньем студит. На краю
разнеженные плавятся тела,
всерьёз поверив, что они в раю...
...Вот раковины томный завиток.
Цветок - как птица. Птица - как цветок.
...Вот пагоды узорчатый фасад.
Дракона кольца. Будды сонный взгляд...
Экзотика роскошна, но скучна.
Друг тосковал по средней полосе.
В простом рекламном ролике она
уместится во всей своей красе,
Эффектна, но нюансами бедна:
Красавице претят полутона".
Он бредил тусклой позолотой нив,
величьем зим, простором без конца.
Дождей осенних горестный курсив
впечатан был в черты его лица.
Но говорил цветисто и остро,
скрывая грусть. Он был немного пьян.
Мы пили пиво в маленьком бистро,
А перед нами бился океан.
В прозрачной дымке плыли острова,
барашки волн притягивали взгляд.
И у меня кружилась голова
и слёзы подступали невпопад.
Я слушала, не разбирая слов
и смысл их понимая не вполне.
Глаза и разум застила любовь
к волшебной мне открывшейся стране.
В чужом приморском городе слились
оживший Зурбаган, воскресший Лисс.
И алый парус несся над водой.
И я была бесстыдно молодой.
Казалось, здесь была я рождена
и встретить здесь должна последний срок.
В душе вставала нежности волна
и вместе с морем тыкалась в песок.
Чем я могла утешить визави,
поклонника покинутой страны?
Мы безотчётны в вере и любви,
в желаниях и чувствах не вольны.
И так сказала я ему тогда:
- Мне ненавистны злые холода.
Езжай домой - расходятся пути.
Там будет ландыш по весне цвести.
Здесь будет зреть кокос и ананас...
Так наши Судьбы выбирают нас.
Москва, 2014г.
ВРЕМЕНА ГОДА
ну о чём же здесь печься душе? -
ни снегов, ни древесных седин.
И по небу не тянется клин.
Забываются наши клише:
скорбь - по осени, долгой зимой -
ожиданье, весной - соловьи.
Лето - всплеск обречённой любви.
Всё по новой, а год - за кормой.
Здесь природа не режет в куски
ни дыханье твоё, ни разбег.
не толкают ни темень, ни снег
в преисподнюю русской тоски.
Все проделки сезона дождей
не идут и в сравненье с чумой,
именуемой русской зимой:
плащ накинешь - и дальше балдей!
ни короткая схватка - тайфун,
ни цунами - мгновенный конец -
не встревожат натруженных струн
к обороне привыкших сердец.
Здесь и любят не так, как у нас -
не скажу, что не слишком всерьёз -
без истерик и сдавленных фраз,
от которых по коже - мороз.
Выбивая у нас из-под ног
тропы тропов привычных и тем,
нам Вьетнам преподносит урок
избавленья от штампов, систем
поэтической речи. Из рам
выпадают портреты. Пейзаж -
лишь бессменный цветной антураж,
декорация фарсов и драм,
чуть для нас пресноватых. Король
ходит голым, но гордым. Печаль
не находит опоры. Кричать -
ни к чему. В результате - изволь
улыбаться с бесстрастием Будд,
цепенеть под наркозом нирван.
А постылый назойливый зуд
стихоплётства (за словом в карман) -
как осу с облюбованных блюд -
гнать, как муху с зияющих ран.
Декабрь 2008г.
Нячанг
Страница Елены Резник
* * *
Уходит жизни день,
Уходит день судьбы.
Мир птиц, цветов, людей
Теряет день любви.
Вернётся завтра вновь
И солнце, и мечта.
Работа и любовь.
Печаль и красота.
Но в новом дне земли
Взгляд, голос, слух иной!
Минувший день велит
Родниться с новизной.
Но жаль вот этих чувств!
Рисунок дня сгорит!..
С утра я вновь учусь
Ходить и говорить.
Страница Екатерины Копосовой
* * *
Сюжет банален - тихий вечер,
За окнами темнеет сад...
Накинутая шаль на плечи...
Открыта книга наугад...
Не раз уж читанная книга -
знакомых строк сплошная вязь...
Не греет сердце скучность мига,
На вечер здесь остановясь.
Тугой капкан душевной лени.
Сосуд бурлящей жизни пуст.
Всего полшага к перемене
Из замкнутости в вихрь чувств.
Всего полшага... И вериги
Бесстрастности падут к ногам.
Но взгляд не оторвать от книги,
Что каждой строчкой дорога...
* * *
Шляпу серую напялив,
небо влагу изливает
в виде теплых нитей тонких,
землю бренную смочив.
Как на клавиши рояля,
дождь на листья нажимает.
И мелодия негромко,
удивительно звучит.
Чистота небесной влаги
завораживает душу.
Ей не только руки смело -
подставляю и лицо...
Будто на листе бумаги,
всех пропорций не нарушив,
дождь мое рисует тело,
стену дома, дверь, крыльцо...
Краски ярко проступают -
струи смыли пыльный полог.
И готовая картина -
небывалых чувств размах.
Дождь-художник улетает -
он по-летнему недолог.
Солнце тучу-шляпу сдвинув,
лишь смогло промолвить: "Ах!"
ПРОЩАЛЬНОЕ...
На озябших тротуарах
оставляет Осень метки
всех оттенков жёлтой краски...
В жёлтом свете фонарей
наполняет дождик даром
лужи с жёлтою подсветкой.
Рябь от сумасшедшей пляски
капель... Молча у дверей,
у моих, закрытых крепко,
Осень села на ступени,
не решается стучаться...
Так и мокнет под дождём!
Прячет взгляд под серой кепкой.
мокнут розы на коленях,
с холодами обручаться
скоро им морозным днём...
В платье бронзово-лоскутном,
и печальна, и несчастна,
не решается стучаться,
не уходит со двора...
Сыро, серо, неуютно...
По-сезонному ненастно...
Осень года, попрощаться
нам давно уже пора!
МАРТОВСКИЙ КАПРИЗ
Зима вернулась! Это ли не диво?
Снежинки хаотично, торопливо
неслись вдоль улиц... И порывы ветра
мели легко заснеженные метры
дорог и тротуаров... С крыш летели
кудряшки снега - локоны метели.
Зима резвилась, строила гримасы.
Морозец - стопроцентным ловеласом -
игриво в окна заглянул... Как в сказке,
раскрасил стёкла серебристой краской.
Оделись скверы
в нежный бархат белый...
Душа Зимы от ликованья пела.
НАЧАЛО ЛЕТА
Весна ушла, но разбудила Лето.
Оно, проснувшись, потянулось сладко,
дождём умылось, сделало зарядку,
в одежды чистой зелени одето
пошло бродить - в поля, леса и рощи,
всех удивляя пышностью наряда...
Жара и Зной не отстают и рядом
шагают, но одетые попроще,
и терпеливо ожидают часа,
когда златое Солнце их поддержит
и даст им волю, чтобы был повержен
красавца Лета лик живой, прекрасный...
А нынче - сочно зеленеют травы...
Цветы: пионы, лилии, ромашки -
смеются, выбрав яркие рубашки...
Всем Лето дарит то, что им по нраву.
* * *
Вначале годы шли, теперь - бегут...
И этот бег порой тревожит душу,
покой привычный скоростью нарушив,
и намекает - временно я тут,
что путь земной мне свыше дан. И вот
неведомо - он краток или длинен,
и сколько событийно разных линий
его ещё не раз пересечёт...
Гадать не буду. Буду просто жить,
смеясь и радуясь, любя, грустя, тоскуя...
Жизнь не простую, именно такую
до дней последних горячо любить!
ХИРУРГ
Пепельница полная окурков...
Дым плывёт в открытое окно.
На плите стоит пустая турка -
кофе чёрный выпит уж давно...
Мыслей рой всё кружит, кружит, кружит...
Видимо, сегодня не уснуть.
И вина затягивает туже
узел тяжести, сковавший грудь.
Сколько раз продумал он детали,
поэтапно разложив процесс.
Грамотно наркоз больному дали,
грамотно произведён разрез.
Вот она, беда, как на ладони,
ювелирно выделено зло...
Захлебнулось сердце, кровь не гонит!
Что ж больному так не повезло!
Все старания без результата.
Сердце отказало... Это крах!
Сообщить родным - ему по штату.
До сих пор их плач стоит в ушах.
Ночь... Двенадцать...
День тяжёлый прожит.
Нет, уснуть сегодня не дано.
Курит он и волосы ерошит.
Грустная луна глядит в окно.
ГРУСТНЫЙ РОМАНС
В душе молю: "Останься! Не спеши!"
Но вслух я не скажу тебе ни слова:
что за тобой на край земли готова
идти, судьбы минуя виражи.
Уносят волны грусти далеко...
Давно растаяли вниманья знаки,
и растворились все мечты во мраке...
Забыть тебя мне будет нелегко...
Ты потерялся в чувственной глуши.
желанье сжечь мосты твоё напрасно.
Я знаю - оба будем мы несчастны.
В душе молю: "Останься, не спеши!"
* * *
Тоска... Она какого цвета?
Иссиня-чёрного, как ночь,
Или седая в час рассвета,
Когда её не превозмочь?
Страница Ирины Бжиской
ЗИМНИЙ ВЕЧЕР
Ночь спустилась. Сонный пешеход,
Погружённый в думы, вдаль бредёт...
Белый снег, крупинками шурша,
осыпает землю неспеша.
Фонари роняют тусклый свет,
Пятна на дороге золотя,
Ветер крошки мне бросает вслед,
И морозно камешки хрустят.
Ночь. Иду, свободный человек,
Бросив надоевшие дела.
Их не переделать и вовек,
Я тайм-аут для себя взяла!
Скрылся пешеход, свернул с пути.
Не осталось в мире никого.
Только белый снег в глаза летит,
оплетая землю кружевом.
лунный лучик тускло озарил
Тучами закрытый небосвод.
Медленно танцуют фонари...
И такое в мире торжество!
Декабрь 2015
* * *
Так нежен запоздалый свет
Оставшихся недолгих лет...
И угасает в вышине
Звезда далёкая...
И дождь и ветер мне друзья,
И полнится душа моя
Светом любви моей семьи:
Не одинокая.
Цветы роняют лепестки
Мне на ладонь. С моей руки
Стекает нежный аромат
На землю влажную...
Я - промелькнувшая звезда,
Быстротекущая вода,
Мне улыбается в ответ
Травинка каждая.
Меня приветствует рассвет
Уже почти полсотни лет,
И узнаёт меня в лицо
Родник играющий...
Надежды и любви полна,
Как полноводная весна...
Но остаётся лишь волна
От жизни тающей.
2016г.
МУЗЫКА
На потрёпанную душу
Латки ставит красота...
В разлохмаченные лужи
Смотрят веточки куста.
Мне казалось - слишком рано,
И не надо так спешить,
Но душа моя упрямо
Стонет, мается в тиши.
музыка, моя основа,
Подожди, не уходи!
моё небо моют снова
Серебристые дожди!
Льются золотые нити
Светло-солнечных лучей
На судьбу мою в зените
Ранней осени моей.
Музыка, твоим дыханьем
Потихоньку, не спеша
Воскресает в ожиданьи
Измождённая душа.
В ПАРКЕ
Глухо, печально, свежо!
Снег, снег, снег...
Собака грызёт пирожок
В парке на дальней скамье.
В проталинах - чёрная земь,
Птичек редкая трель...
Тихо сиди, глазей,
Как опоздал апрель.
Яркие фары авто,
Кучка зданий вдали...
Тихо, глухо, легко
Здесь, на краю земли.
детских качелей скрип,
Редких прохожих шаги...
Просто сиди, смотри,
Как грустят фонари.
ПУТЬ-ДОРОГА
А я тебе вслед пожелаю белой дороги,
На посошок просидев с тобой ночь.
Утром ранним, белым рассветом
Расстелется путь у порога,
Солнечный луч поведёт,
За озёрами канет.
Только не бойся дорог:
Завтра будет светлее!
Долгий твой путь увенчается
Белою вьюгой.
Вьюга-подруга все горести порассеет,
Белой вуалью развеется по округе.
Только поверь,
Что бывает работа на свете -
Прямо идти,
Невзирая на все перекрёстки.
Просто идти -
До конца, до седин, до ответа -
Через снега, ориентируясь
Только на звёзды.
БАБУШКИ
Бабушки тоже летают!
Но лишь по ночам, конечно...
Возраст не означает,
Что мир тебе не интересен.
Немного кряхтя и стараясь
Бесшумно залезть на окошко...
И всё-таки опасаясь
Выдать себя прохожим...
Главное, влезть на крышу,
за шифер цепляясь упрямо,
А с крыши, расправив крылья,
В небо взлетать ночами!
Бабушки тоже мечтают! -
И это даёт им силы
Летать среди звёзд - и, знаешь? -
Там безумно красиво!
Стихи Марии Кирилловой
* * *
Ю.
Уже убирают поля,
И Август почти у порога.
зелёная вьется дорога
И в Детство уводит меня.
касаются будто души
Тяжёлые спелые гроздья.
И кажется, будто не врозь я
с тобою на этом пути.
Так хочется жизни иной!
Я эту никак не приемлю.
Топчу чужестранную землю,
Тоскуя о горестной, той...
Мой Друг! Это было в июле...
Мечтой о несбыточном лете
Мы встретились - нежные дети,
И ты мне представился: Юлий.
солома волос напробор,
заколота длинная челка,
Ты смотришь насмешливо-колко
Всем правилам наперекор.
И ты предлагаешь игру,
которой я прежде не знала, -
следить за полетом волана,
Меж нами означив дугу.
Так хочется жизни иной!
когда и потери не знала -
лишь радость тогда настигала,
И рядом был Друг дорогой.
19.07.17
Е.С.
Простое человеческое слово...
Прочесть и не заплакать в эти дни
Почти что невозможно -
Так безбожно
Поруганы все чаянья мои.
Я увлеклась чудесною игрою
И, позабыв жестокость бытия,
не придала значения ни строю,
ни холодности Вашего письма.
Вас оскорбило горькое неверье
В величие и в избранность страны,
В которой страх живет за каждой дверью,
Где поколенья сгинули в безверье,
И жертвы до сих пор не сочтены!
Теперь нас принуждают лицемерить,
Простым словам вменяется в вину
И храбрецам, которые посмеют
назвать войной чудовищной войну.
Уже грядет канун Страстной недели.
Гремят орудья, танки на ходу.
А я пытаюсь докричаться другу:
Христос опять распят, опять поруган,
И тьма накрыла родину мою.
15.04.22
Стихи Маргариты Вишняковой
ИЗ "РЕКВИЕМА ПО СЕБЕ"
Два фрагмента из большого произведения, посвящённого трагическим событиям 1962 года в Новочеркасске, свидетелем которых был автор
1. БАЛЛАДА О ЗЕЛЁНОЙ ОСЕНИ
Деревья стояли совсем зелёные.
Деревья как будто спали.
Зелёные тополи, зелёные клёны
стояли и вдруг... опали.
Парни были совсем зелёные.
У зелёного вала
стояли парни, в зелень влюблённые,
стояли и вдруг... упали.
Ранняя осень. Рваные кроны.
Ранящие капели.
Листья опали совсем зелёные,
опали - и покраснели.
Страшная осень - словно в апреле
ржавый прошёл пал.
Вал - багровел. А глаз - зеленел -
поздней травой прорастал.
2. НОЧЬ
Проклятая холодная страна,
где любят без огня, а бьют без злобы,
где в сердце человеческом сугробы,
а в улицах отчаянья стена,
где, как зелёный леденец, луна
наклеена на жёлтые афиши,
где, словно маски слюдяные, лица,
где холод - в улицы - из глаз стучится...
И только ветра свежий непокой
взъерошит мысли нервною рукой
и снова улицей пустынной мчится...
г.Новочеркасск
Июнь-декабрь 1962 г.
ПТИЦЫ
Миллионы грачей
пролетели прошедшею ночью:
видно, холод погнал
или призрак теплыни позвал.
Столько бедственных птиц,
столько беженцев чёрных воочью
я ещё никогда
после прошлой войны не видал.
Всё текли и текли
онемелою копотью горя,
затмевая и звёзды
и лунный волнующий свет.
Птицы, птицы, как люди, -
такое же тёмное море
ожиданий и слухов,
и муки, и бегства, и бед...
Миллионы грачей
потянулись прошедшею ночью.
Отчего, почему
и откуда такая их тьма?
И о чём они, беглые,
машут, молчат и пророчат?
И какая любимых
постигнет война и чума?
Что ж, летите, любезные!
Тянет дыханье земное
вас в дорогу небесную,
в стылые эти поля.
Я лечу среди вас
то-то крылья остужено ноют.
Я ещё человек -
и безмерная манит земля...
ПАМЯТИ О.М. И ДРУГИХ
Запорошены деревья и дома...
Как рифмуется зима и Колыма!
Пробегая примороженной землёй,
вдруг почуешь, что запахло Колымой.
Это память вдруг напомнила сама,
как дымилась и светилась Колыма.
Чёрный ватник. Сиплый голос. Алый снег. -
Неприглядно, а запомнилось навек.
Запорошена душа - а всё жива.
Выпей горькую - другим не пожелай.
Ах, просторы неоглядные - стоймя!
Жаль, рифмуются тюрьма и Колыма.
Вспомним, братец, тех заборов черноту.
Хоть, конечно, я - по эту, ты - по ту
сторону колючки, горя и собак...
Обернёшься - не разделишься никак.
Всей землёю - оглашенная зима:
дотянулась до Кавказа Колыма...
ВЕТЕР
От весны остаётся только
этот воздух, стылый, сырой,
да деревья на старте,
готовые броситься жить,
набухать, распускаться, плясать,
волховать, сторожить
стылый воздух, бегущий по склонам
в обнимку с горой.
От весны остаётся только
с хмурым воздухом тёмная связь,
с буйным шумом древесным,
с горой, затмевающей высь,
да тупая на сердце боль,
да ветвей размахавшися вязь,
да глухой нарастающий ропот
тревожной воздушной молвы.
Ах, ничто не известно,
сквозь шум ничего не слыхать.
Нет надежды дожить:
видно, нитка судьбы порвалась.
Только воздух сырой не устал
над горой ворожить,
только Дух оживанья
как Голос, восходит, светясь.
ПРЕДУТРЕННЕЕ
Сухие снежные просторы.
Деревьев чёрных смутный шорох.
Глухие тёмные дома.
И люди, вставшие до света,
бредут впотьмах, кой-как одеты,
на труд, на подвиг - кто куда...
ОБЛАКА
Какие облака!
Обвал и свалка света!
Шиповник и сирень,
и сизости волна
угрюмая, без дна -
и нежная при этом...
И брюхо жёлтое -
и Дух полуодетый...
и воплощённый вихрь -
и тишина.
Клубятся и кружат -
и всё на прежнем месте,
как жизнь - моя и всех,
но ярче и мощней...
Везде - одна душа,
но не подвластна лести,
тем радостнее там,
чем здесь больней, больней...
Заплакать? Заплясать
от высоты и рани?!
В небесной глубине
небесная строка
отражена - молчит...
А ты бубнишь в тумане:
"Какие облака! Какие облака!"
ДОЖДЛИВЫЙ СОНЕТ
Устал, как вол, поднявший целину.
Бреду, мыча, в своё родное стойло,
Не потому, что я там отдохну,
а потому, что там умру спокойно.
Напрасен труд - ведь не видать плодов.
Всё бытие - потеря за потерей.
Я затесался в странный мир пудов
безмыслия, обид и лицемерья.
А ветер свеж. Душисто веет сад.
В слезах дождя воскрешены деревья,
как бы мильон безумных лет назад
в раю, разрушенном слезами недоверья.
Как будто я под тем дождём продрог,
который проливал в рыданьях Бог.
СТАРАТЕЛЬ
Сто лет старался
старел, стирался,
намыл золота горсточку -
золота одиночества,
солнечных дней слитки,
плотные, редкие,
в ладонях чёрных - ночей,
крупинки встреч,
крупинки разговоров,
увиденного крупицы тяжёлые...
Что-то ноют глаза обожжённые
на отмелях жёлтых
тоски...
Выходит, был я рекой блуждающей.
Выходит, был я рекой, впадающей
то в мощный поток Индигирки,
то в стальной поток Колымы,
то в Ожидания Охотское море,
то в Великий океан Отчаяния,
то в Космический океан Молчания,
то в Ледовитый океан Любви.
ПОЭЗИЯ
Поэзия - это когда
невозможно и некогда жить,
а мир навалился дыханьем,
сырым и весенним
и нынче среда,
а не праздник и не воскресенье,
и хочется жить,
а приходится драться, и выть,
и мчаться куда-то,
хрен знает, зачем и куда
(а сердце щемит
и коленка прибитая ноет),
и гибнешь уже...
Но внезапно увидишь - звезда
в дождливых размывах
ныряет, сверкает и тонет...
Внезапно поймёшь -
над землёй разражается март,
и вязы глухие
ожившими машут руками,
и жизнь воскресает,
как древо, Спаситель и пламя,
живое, зелёное...
Стань и расти наугад!
НА ПРОЩАНЬЕ
... В такой же хмурый и дождливый вечер,
когда огни едва-едва горят,
в конце веков или в начале века
со мной простятся два-три человека
(и несколько вовеки не простят)...
В конце-венце или в начале года
меня оплачет милая природа
(а впрочем, просто дождь... а не меня).
Здесь будет - без меня - свежо и чисто,
вот так же целлофановые листья
кого-нибудь живого поманят.
Ах, ласковые крылышки природы,
тысячелетия сырой погоды
под ваше трепетанье пролетят...
Я был всегда - и никогда я не был,
незримо близкий, как подводник Немо,
во мне дожди, листва и голос женский
прекрасно неразгаданно поёт...
Прощайте, милые! Я вам, наверно, встречусь
и распахну объятия, как ветер, -
где свежесть, горечь и туманный вечер
извечный совершают перелёт...
Стихи Станислава Подольского
СПЯЩИЙ БОГАТЫРЬ
На святой Руси петухи поют -
Скоро будет день на святой Руси!
Неизвестный поэт XIX в.
Горланят петухи по всей святой Руси.
Ночь близится к концу. Вот-вот рассвет забрезжит.
Но спишь ты мёртвым сном среди полей безбрежных,
Непроходимых пущ и гибельных трясин.
Коварством, как Самсон, во сне ты сил лишён,
Забыт тобою блеск утраченных сокровищ.
Проходит день за днём, но нескончаем он,
Сон разума, рождающий чудовищ.
Ты вечно был овцой, гонимой на убой,
Вся жизнь твоя прошла в сплошном хмельном угаре.
Тобой, Сомнамбулой, авантюрист любой
Манипулирует, как доктор Калигари.
Но утро близится, в дорогу торопя,
И пахнут чабрецом просторы полевые.
Неужто можно разбудить тебя,
Лишь скопом веки приподняв, как Вию?
Распелись петухи по всей Руси святой,
И ветры перемен сулит бюро погоды.
Но тяжко дремлешь ты, надежды и невзгоды,
И старые грехи забыв в дремоте той.
То молишься во сне поверженным богам,
То ждёшь от новых идолов подачки.
Боюсь, что никаким на свете петухам
Не пробудить тебя от вековечной спячки!
1988
ДЕНЬ ГНЕВА
(фрагмент)
"... пришёл великий день гнева Его,
и кто может устоять?"
Откровение св. Иоанна Богослова; 6, 17
Как кокон из чёрного шёлка, нас ночь оплела,
Бессонная ночь подведения скорбных итогов.
Одну безысходность сулит нам земная дорога,
и в прах обращаются наши слова и дела.
Мы в высь устремлялись, но слепо блуждали во мгле.
Какие таланты мы в землю бездумно зарыли!
А жизнь продолжается, что бы там ни говорили
и что б ни творили мы с вами на грешной земле.
Но снимет Господь с древней книги шестую печать -
низвергнутся звёзды, а небо, как свиток, свернётся,
луна окровавится, пеплом подёрнется солнце,
и хрупкие чаши сердец переполнит печаль.
День гнева придёт - кто сумеет тогда избежать
расплаты за то, что он век свой неправедно прожил?
Мы выпьем вино неминуемой ярости Божьей,
и станет нас серп, как колосья созревшие, жать.
Свершится библейских пророчеств вселенская жуть:
Весь мир опустеет, как поле, побитое градом,
Мы сгинем с Земли, а она, не заметив утраты,
продолжит вершить предначертанный Господом путь.
1991
* * *
Несладко жить в эпоху перемен,
Когда поют отходную морали,
Когда людские души измельчали,
Холодному расчёту сдавшись в плен.
Жизнь - это цепь мучительных измен,
Надежд обманутых, привязчивых печалей...
Блажен, кого друзья не предавали,
Кто любит и любим - вдвойне блажен.
Мой век уже - как пуля на излёте,
Но, как и прежде, мне дороже нет
Тех, с кем дружу почти полсотни лет.
Мне жалок тот, чья мысль всегда в дремоте,
И мне не друг холодный себялюб,
Что скрытен, чёрств, и холоден, и скуп.
02.06.03 г.
Страница Ивана Аксёнова
О ВЕЧНОСТИ
Когда ты веришь, что твоя душа
Из тлена встанет и пребудет вечно,
Вершишь дела мирские неспеша
И медлишь в жизни этой быстротечной.
Зачем спешить, когда природа-мать
Всё вновь и вновь весенним жарким хмелем
Осыплет нас и будет повторять
Свои круги, политые елеем?
Но через тьму веков мне разум говорит:
Устанет люд, смакуя повторенья.
Тогда всевышний чудо сотворит -
Дарует вновь, как милость, нам забвенье.
А как же вечность, коли жизнь одна?
И страх грызёт от пустоты загробной?
Не бойся, учат нас, испей до дна,
Не оскверняй земли душою злобной.
Мы - повторенья предков, говорят.
Мы - лишь звено. И крепко в то поверив,
Вновь в детях повторишься ты опять.
Те, памятью прошедшее измерив,
Своею жизнью жизнь твою продлят.
[ФРАГМЕНТ]
Когда мир станет древним и седым,
Надеюсь я, что глазом молодым
Проглянет вновь сияющей весной
Душа твоя - цветочек голубой.
Страница Ивана Зиновьева
ПИСЬМО С ВОЙНЫ
Письмо с войны - заветный треугольник -
Такое долгожданное пришло.
Мать вскрикнула: "Да, господи, от Коли!.. "
И сердце вдруг надеждой обожгло.
"Я в лазарете. Обморозил ногу...
Ходил в разведку ночью. Был мороз...
Да, ерунда... Вот подлечусь немного -
И снова в бой... Соскучился до слёз..."
Написано письмо рукою брата.
"Так весть казённая ошибкою была?.."
Но мама, быстро сопоставив даты,
Всё сразу обречённо поняла.
Письмо так долго где-то там бродило
Нелёгкими дорогами войны,
Что похоронка вот опередила...
И нет ничьей тут подлости, вины.
Но огонёк надежды вкрался в душу.
Его не потушить уже умом.
И мать вслед части, к западу идущей,
Шлёт командиру с просьбою письмо.
Мол, так и так, пишу я без укора,
Но только правду, правду хочу знать...
Ответ пришёл от командира скоро:
"Не сберегли... Прощенья просим, мать.
Ваш сын отваги, храбрости был редкой,
Его любили очень все у нас.
Ведь он в полку командовал разведкой
И сам ходил за "языком" не раз.
В то утро всё, казалось бы, - пробились,
Но, видно, снайпер взял его в прицел...
Он похоронен, мать, в гробу, в могиле,
Под оружейный залп как офицер... "
И мать, достав огарочек убогий,
Зажгла огонь и, помолясь над ним,
Сказала тихо-тихо: "Слава Богу,
Что похоронен как христианин".
МАМА ВЕРИЛА В БОГА
Моя мама верила в Бога
И молилась ему неистово,
Соблюдала посты всегда строго
И ходила в церковь на исповедь.
Шла война. В радость постная каша.
В дни иные совсем не ели.
Молока нам нальёт мама в чашки,
А сама на ногах еле-еле.
А случалось - коня пред кончиной
(Обречённый, мол) - забивали.
И тогда по кусочку конины
Всем колхозникам выдавали.
Приносила и мать кусок тот.
Только помнила - в христианстве
Мясо конское под запретом,
Но варила его с упрямством.
И кускам тем она была рада,
Вовлекала в грех себя смело:
Ведь от смерти детей спасать надо...
Но сама конину не ела.
И чугун после чистила глиной,
Истребить чтобы запах конский,
А потом молитвою длинной
Искупала грех пред иконой.
Да, она всей душой в Бога верила.
Он грехи ей простил, конечно.
И надеюсь, что маме отмерена
По заслугам жизнь райская, вечная.
2014 г.
ЗИМОЙ В ЛЕСУ
словно к другу в гости спозаранку,
в лес вхожу, знакомый с детства мне.
Как телеграфист, свою морзянку
выбивает дятел на сосне.
Листья опалило все морозом,
Елей лишь не тронута краса.
Между ними ниточки берёзок -
Будто бы сединки в волосах.
Белый холст снегов двойною строчкой
Прострочил неровно след зверка.
Под порошей свежей прошлой ночью
лакомства он, видимо, искал.
ветер вдруг стряхнёт с ветвей порошу
И тебя обсыплет с головой...
Был бы лес сейчас вдвойне хорошим,
Если б шла любимая со мной!
Страница Василия Помещикова
РЕКВИЕМНЫЙ ТОСТ ПО-ЧЕРНОМУ
И за меня вайнах не отомстит.
Интеллигенты скорбно молвят: ах, доколе?
И Бог убийц моих, конечно же, простит.
Мою вину измыслят в протоколе.
Мои друзья с убийцами поставят
мне памятник с лавровым хомутом
и пристегнут меня к державной славе,
и "малый Пушкин" назовут потом.
Меня убийцы пышно издадут:
роскошный переплёт, в регалиях портреты,
где я даю совет вождям, и важен, и надут...
Надут... И им - босяк! - даю советы?
Но старый графомана граммофон
дороже мне парадного мундира.
Поэт - солдат, но он - не солдафон.
Солдат, не признающий командира.
А прибыль со стихов моих пойдёт
на гонорар убийце нового поэта.
И самый распоследний идиот
слова стихов моих поймёт: "про жизню это!"
Меня перехоронят через десять лет
в богатом чёрном лаковом гробу,
поставленном на торжественный лафет.
Не слишком много ль почестей рабу?
И в траурной процессии, сказавшей ясно "а",
добавят непременно бодро "б",
что будет и логично, и прекрасно:
но буду ль я действительно в гробе?
И - руку собственную на усекновенье дам -
я не нуждаюсь в мемуарной лести:
отыщется немало добрых дам,
за гонорар готовых поступиться - задней датой - честью.
(Да было б то! ответил бы за грех;
но мой скелет - им не для развлеченья;
простой, как варвар, и пытлив, как древний грек,
не тратил я на них секунд без исключенья.
Нет, я, конечно ж, дам любил иных,
и, милые мои, как вы меня любили!
Жил-дышал-любил, я - всплеск морской волны,
пришедшие из тьмы меня за чистое и светлое убили.)
Свободный Запад деньги соберёт
и передаст Кремлю для учрежденья Академии.
А Кремль, как всегда, соврёт,
что свято соблюдёт употребленье денег.
И разворуют быстро миллиард,
который даст Кремлю Микола Джексон,
взамен вручивши мишуру наград
Дементьеву - как доброй воли жестик.
Но как-то раз, в подземный переход
войдя без мысли о загробном мире,
услышишь, незнакомец: песню нищий бард мою поёт.
аккомпанируя себе на старой лире.
Не буду я на всё смотреть с небес.
Исчезну навсегда. Меня не будет, и я не воскресну.
И память обо мне не защитят ни ангел и ни бес.
Вот за это самое я, наверное, тресну.
ПУСТЫНЯ СЕМИДЕСЯТЫХ
фрагмент
Я остановился и оглянулся. У колодца
стояло несколько длинноволосых.
В глазах тускнело одиночество;
вставало солнце. Начинался день.
Что делать им?
Курить? Глотать колёса? Пить?
Колоться?
Может быть.
Может быть.
Я бросил сигарету и рядом сел на камень.
Я был в рубище -
не было денег на джины.
В ладонях и ступнях кровоточили
следы гвоздей.
Мне досталось от людей.
И что ж? Глотать колёса? Пить?
Иль у колодца удавиться?
Может быть.
Перебирая песчинки окровавленной рукою,
я думал о грехах и о вине людской.
Я - воскрес - но не искупил,
и понял, что не искупить
своим страданьем, и страданий не облегчить,
и, раны вымыв чистою водой,
я руки поднял и спросил:
- Что делать, Господи? Глотать колёса? Пить?
Колоться?
- Может быть.
Он не ответил мне.
Прозрачною голубизною
и свежей чистотой
дыхнул мне в сердце.
Оно уже не билось.
- Ты разве наш? Хиппуешь здесь, в пустыне? -
спросил усатый, шевеля с трудом губами.
- Я ваш Спаситель, - ответил я.
- Спаситель? Ты нам принёс колёса?
- Нет. Я приготовил грёзы.
- На что нам грёзы? Пить? Курить?
Уйти за миражом в пустыню от колодца?
Ответь мне. -
Может быть.
Может быть.
Они хотят найти готовые ответы.
Они и так во власти грёз.
- Вам чудо сотворить? - я закричал в отчаяньи.
Они смотрели равнодушно.
Они не знали, что такое чудо.
А что не чудо.
- На что нам чудо? Пить ? Курить?
Колоться?
Глотать колёса?
Может быть.
Мы долго здесь сидели у колодца.
Но вдруг раздался рокот,
я ниц упал, но, осмелев, поднялся и увидел:
огромная толпа с воем и стенаньем
каток катила, укладывая асфальт.
- Куда вы люди? Ищите Христа в пустыне?
С креста хотите снять, избавить от мучений?
- На что он нам? Глотать колёса? Пить?
Пускай висит он.
- Может быть.
Они катились в ад
наклонною дорогой,
чернее чем асфальт.
Все суетились,
но сердца уже не бились.
Усатый вытер пыльное лицо рукою.
Все поднялись и от колодца
ушли туда, где не было дорог.
Где смысла нет курить,
глотать колёса и колоться.
Ветер лёгкий их замёл следы,
чтоб не нашёл никто дорогу от колодца
в их смерть. Да.
Может быть.
Может быть.
Я сделал чудо: они бредут меж звёзд,
всегда в росе и в синеве рассветной.
Всегда в пути, всегда в пыли.
Над ними проливают слёзы
Прекрасные Сивиллы,
которые всё знают наперёд...
А что же дальше? Пить? Курить?
Глотать колёса?
Может быть.
Может быть.
В холодных сумерках свечи огарок угасает,
и пальцы холодит печальный взгляд.
Он страдает и наши все страданья знает.
Он сам - наши совесть и страданья,
глядящая с укором в небеса земля.
Грядущее придёт, оно неотвратимо,
и вспомнится та встреча у колодца,
когда мы спрашивали,
что нам делать?
Пить?
Курить?
Глотать колёса?
Колоться?
А он нам отвечал печально:
Может быть.
Может быть.
1978-1981 гг.
* * *
Люблю тебя. Ты худая
и зонтики шьёшь на фабрике.
А я... Вообще - куда я,
мечтающий летом об Африке?
Ловлю тебя. Ты таешь,
мечтая о принцике.
А суши - одна шестая,
и этого хватит, в принципе.
Леплю тебя. Страдаю -
Ты, как песок и кремень.
На звёздочке красной гадаю:
дашь или не дашь времени.
Люблю тебя. Ты простая,
а я - витиеватый.
Тянусь, чуть-чуть подрастая,
не бритый, но синеватый.
2003 г.
Страница Мая Августа
* * *
Так ли просто забыли
Карусели покрасить
То ли знали что дети
И ржавым скрипучим уродцам
Будут рады
Как взрослые
Каждому скрипу судьбы
* * *
Сегодня сын у бабушки гостит
И мы с женой весь вечер на полу
Пускаем яркий милый паровозик
[ФРАГМЕНТ?]
Взрослею. Всё смиренней узнаю
В дарах - приманки, чёрт те что - в отчизне.
И - ни желанья вырулить в струю
Участия в державном бандитизме...
* * *
Заброшенное кладбище
Могил так много
Как будто кто сюда
Мои надежды приносил
* * *
И лопухи и царственные клёны
Листвой в грязи сравнял
Осенний дождь.
Страница Сергея Смайлиева
* * *
Хутор. Брошенная хата.
Дверь, подпертая лопатой.
Сверху ржавая подкова.
На стене плохое слово.
Опустевшая изба,
словно брошенная баба.
Ей какого мужика бы,
но, как видно, не судьба.
Рядом - спуск, ступеньки сгнили.
Колокольня у реки.
Говорят, что здесь убили
барина большевики.
А теперь здесь мотыльки.
Ива дремлет, как сиделка.
Мальчик, севший на мостки,
с удочкою самоделкой.
Рыбка плещется в садке.
Стрекоза на поплавке.
ПЕРЕЕЗД
Казалось бы - только обжился,
привык,
нагрел, полюбил это место,
а нужно съезжать, нанимать забулдыг,
вытаскивать стулья и кресла.
Компьютер, ковёр, шкаф-купе и диван.
Коробку с электрокамином.
Бумаги сгрести, затолкать в чемодан.
Снять полки со стен и картины.
И пепел сбивать на затоптанный пол,
в сердцах объясняя рабочим,
что самое главное - бабушкин стол,
что - ножка замотана скотчем.
* * *
Затемно вернёшься с похорон,
куришь, наливаешь самогон,
засыпаешь прямо там, на стуле.
И сквозь тридевятый слышишь сон,
как под утро дворники проснулись.
Так задумал, видимо, творец -
с черно-белым вывертом-сюжетом.
Новоиспечённый вот отец
у роддома - выглядит поэтом:
там жена, там целых две души!
Он стоит под окнами с букетом
и кричит ей - сына покажи.
Так на землю падают слова,
и слова подхватывает ветер.
Так от нас останутся на свете
пепел да примятая трава.
На земле - примятая трава,
дома - фотокарточка на полке.
Облако, похожее на волка:
это - хвост, а это - голова.
Это показалось, что болит -
не спеши хвататься за пожитки.
Отпусти, пускай оно летит -
надувное облако на нитке.
* * *
Круглый стол, за креслом - хлам,
переживший всех алоэ.
Словно фрески, тут и там
разрисованы обои.
Было, было как во сне -
под подушкой, под строкою.
Как котят, топил в вине
горе горькое с тоскою.
Или так: принёс ежа,
чтоб не видели, в ушанке.
И душа... Была душа -
золотая рыбка в банке.
* * *
Разгородили тротуар:
Ларьки, "газель" с каким-то грузом.
Где были осенью арбузы,
открылся ёлочный базар.
Ель подороже, чем сосна.
В шеш-беш играют два таксиста.
Мамаша лупит шалуна. -
Пейзаж, достойный футуриста.
Но ты у полночи в тылу
прильнёшь к оконному стеклу
и слышишь музыку иную,
когда снежинки тишину
по-своему аранжируют.
А завтра мы сойдём с ума,
когда всё выцветет, растает.
Что делать?! Южная зима
непостоянная такая.
Наобещала вот при всех
на Новый год мороз и снег,
тепла - семье, уюта - дому.
Но всё на свете соврала.
Собрала вещи и ушла -
сказала только, что к другому.
ПОЭТ
Мальчик думал про светлое завтра
и мечтал, как и все, - космонавтом,
чтобы к звёздам своим улететь.
Но окончил вечернюю школу,
пристрастился к вину и глаголу,
и пошло - нагадай-ка здесь смерть.
Он бы токарем мог - на заводе,
но рифмует и сопли разводит.
То любовь у него, то хандра.
Он готовит на завтра уроки,
с прописной сочиняет о боге,
варит кашу из топора.
А потом на продавленной койке,
еле жив после страшной попойки,
слышит голос - пора, брат, пора.
То ли жизнь не достаточно била,
то ли муза ему изменила...
Он не помнит, что было вчера...
Он щенка подобрал на помойке.
Тот подрос, привязался настолько,
что три дня никого не пускал.
А потом всех собрали в столовой
помянуть дурака добрым словом.
А собаку он "Рифмой" назвал.
* * *
Бог на последнем этаже
печётся о моей душе,
листая старую подшивку
моих грехов, бранит паршивку.
При свете маленькой лампадки
всё время делает закладки,
бросает в печь черновики,
не отвечает на звонки.
И я молчу. Я не жужжу
в тоске по мировой культуре.
И всё под окнами хожу,
как кошка по клавиатуре.
Мой Бог, почти как человек,
вздохнёт и вспомнит прошлый век,
когда выписывали черти
ему свидетельства о смерти.
Потом, когда навеселе я,
стучит крестом по батарее,
чтоб сделал музыку потише.
На сочинителей стишков
всегда глядит поверх очков
и что-то в свой блокнотик пишет.
А я рифмую, лью елей,
всю жизнь торчу на перекуре
с дырявой памятью своей
и тройкой по литературе.
* * *
Что ты хочешь? Ружьё? Самосвал?
Принесли, когда я ещё спал,
мне от Деда Мороза двустволку,
положили тихонько под ёлку.
Этот праздничный запах ванили.
За стеной "С новым счастьем!"
кричали.
Молодыми родители были -
внука бабушке оставляли.
Там, где память пропахла костром
и сухая за окнами вишня,
овдовевшая в сорок втором,
замуж так и не вышла.
Ни друзей у неё, ни подруг.
Всё ходил к ней один политрук.
Говорил - детям нужен отец.
Предлагал, хоть сейчас под венец,
а потом вешал китель на гвоздь...
Но у них что-то там не срослось.
На единственном фото она
перед самой войной вместе с дедом.
Он писал ей: "Ну, здравствуй, жена!"
А потом не вернулся с победой.
В форме и лейтенантских петлицах
он всю жизнь будет бабушке сниться.
Над кроватью тот самый портрет.
Чашка выскользнет на пол из рук.
Только дочками маленький внук
подрастает - ну, копия дед.
Только так и живёт - крепостной,
прикрывает красу сединой,
поясницу вот кутает пледом.
И часами без света сидит,
и с собою сама говорит,
и зовёт внука именем деда.
* * *
Было время, когда из окна -
нет, не Красная площадь видна,
а дорога и крошечный Эльбрус.
А теперь - с гулькин нос небеса,
медицинских общаг корпуса.
Вот пустили троллейбус.
Дуб спилили, отгрохали склад.
На углу секонд-хенд, банкомат,
мини-маркет и почта под боком.
Но мечтаешь - скорей бы зима:
подновила бы город сама,
чтобы думать о чём-то высоком.
Всё бы так. Но кассир выбьет чек -
масло, хлеб, сигареты и шпроты.
Снег идёт, заполняя пустоты.
Сам себе говоришь - вот и снег,
когда мимо стоянок, аптек
возвращаешься поздно с работы.
А потом, налегая плечом,
открываешь квартиру ключом,
ставишь обувь сушить к батарее.
В том и суть, что ботинок промок,
что слегка заедает замок -
и как будто бы жить веселее.
Стихи Станислава Ливинского
* * *
Голова - это огромный дом,
лампочкой горит сознанье в нем,
тускло освещая кабинет,
тьму сгущая в комнатах кругом.
* * *
Поэтам воздается вдохновеньем,
студентам - знаньем, пьяницам - забвеньем,
деньгами воздается бизнесменам,
философам - хорошим настроеньем.
* * *
Мне птица счастья повстречалась.
Но почему-то догадалась,
что нету у меня души.
А что душа? Такая малость.
Страница Ильи Миклашевского
Страница "Литературного Кисловодска"
Страницы авторов "Литературного Кисловодска"
Последнее изменение страницы 9 Mar 2024
ПОДЕЛИТЬСЯ: