Страницы авторов "Тёмного леса"
Страница "Литературного Кисловодска"
Пишите нам! temnyjles@narod.ru
Это было примерно в середине 2000-х. Уже лет пять как мы сдружились с Мироном Марковичем. Одинокий старик, ученый, биолог, врач-психиатр по первой специальности, язвительно-тонкий поэт, искусно балансирующий на грани провокации и вызова, танцующий на тонком, узеньком мосточке над пропастью, но не сваливавшийся ни в пошлость, ни в прямое оскорбление. Хотя эпиграммы Этлиса бывали подчас довольно остры и страсть как некомплиментарны в отношении коллег, которым старик не прощал ни одной промашки. И всё же это был добрый и чувствительный человек, удивительным образом складывавший пятнадцатиэтажные матерные конструкции, которые даже женщинам не казались вульгарными. Мирона Марковича любили все в университете, где он долгое время работал научным сотрудником и советником ректора.
История зарождения, вернее, зачатия и появления на свет Этлиса рассказана была мне не единожды и всякий раз с новыми пикантно-историческими подробностями: его детство, отрочество, опрометчивая студенческая молодость, арест на последнем курсе мединститута. Мирону Марковичу оставалось лишь сдать госэкзамены, но за связь с одной подпольной троцкистской группой студентов-антисталинцев Этлиса арестовали как раз в день смерти вождя*. Так уж вышло, что и его знакомые-подпольщики, и сам Этлис были соплеменниками Льва Давыдовича, пристукнутого ледорубом в его мексиканском убежище. И вот за длинный язык, развязавшийся под воздействием бутылки вина, Этлис, по его словам, наговорил лишнего провокатору, ещё одному общему знакомому - студенту, который привел Мирона к себе в гости, светильники зажег, как булгаковский Иуда (а за занавесочкой сидела жена провокатора). И стал сей доносчик задавать провокационные вопросы Мироше: как, дескать, он относится к "делу врачей"? На что Мирон и рубанул правду-матку в подпитии, выразив явные сомнения в действиях как органов госбезопасности, так и советской пропаганды. Жена провокатора добросовестно записывала в тетрадочку все слова Этлиса, которые потом и были ему предъявлены на допросе в МГБ.
Потом был арест, суд. Дали Мирону Марковичу, сыну комиссара в бригаде Котовского, двадцать пять лет по 58-й статье. Правда, просидел он в лагере всего три года. После XX съезда, когда Хрущев стал выпускать заключенных, в том числе и бандеровцев, и власовцев, и просто уголовников, "оттепельным" летом 1956 года Этлис вышел из лагеря свободным человеком. Мало того, ещё будучи заключенным, он добился у начальника лагеря, которого он вылечил от экземы, права выйти из зоны и поехать в Караганду, чтобы в тамошнем мединституте сдать госэкзамены. Говорите после этого о бесчеловечной машине ГУЛАГа! Это вообще отдельная тема, можно было бы рассказать об этом подробнее при случае. А так жизнь и биография Мирона Марковича Этлиса тянет на авантюрный роман в духе Александров Дюма: как отца, так и сына с внуком.
Раз уж я упомянул о необычном рождении Этлиса, то надо пояснить, как же это случилось. Дело в том, что родители Мирона Марковича познакомились на гражданской войне. Папа был, как уже сказано, комиссаром в Тираспольском отряде Котовского. Воевал с румынами, петлюровцами, французами, белыми. Ранения, контузии, тиф, погромы, резня, словом все сопутствующие гражданской войне тяготы пришлось хлебнуть сполна. В Воронеже молодой комиссар встретил будущую жену, беженку из Двинска, (впоследствии - литовского Даугавпилса). Поженились. Причем, как рассказывал Этлис, невеста согласилась выйти за комиссара только с благословения раввина. Пришлось искать того в страшном хаосе гражданской войны. И нашли. В тюрьме ЧК. Ради такого случая раввина выпустили, и он обвенчал молодых по ветхозаветному обряду. На что ни пойдешь ради любимой, даже если твоя партийная совесть и соображения атеиста против этого "опиума для народа".
Кстати, когда в городе случился антисоветский мятеж и власть на короткий срок перехватили то ли белые, то ли "зеленые" повстанцы, молодоженов Этлисов прятал у себя в подполе православный священник. Занятно, не правда ли?
Дальше ещё больше монте-кристовщины! Назначенный снабженцем, Марк Борисович Этлис организовал какую-то мутную операцию, по бартеру, выменяв вагон или даже целый железнодорожный состав фабричной мануфактуры на хлеб у крестьян. Но кто-то счел эту торговую сделку незаконной, и когда будущий папа Этлис прибыл в Москву, то на перроне его уже ждали чекисты. После бурной перебранки, если не сказать перестрелки в духе Дикого Запада, бравого комиссара в кожанке забрали в Лефортово. А его юная жена выскочила босиком из окна купейного вагона, накинув на плечи только такую же кожаную куртку, как у мужа, и побежала в Кремль искать справедливости. Ей повезло. Как раз в этот момент из Кремля выезжал на машине сам Ленин. Ида Семеновна, бросилась к бывшему царскому "Руссо-Балту" в котором ехал Владимир Ильич. Обрисовала ситуацию. Ленин, спешивший по делам, написал короткую записку Дзержинскому с просьбой разобраться с делом Марка Борисовича. Поручив босоногую Иду Семеновну своей сестре Марии Ильиничне, вождь пролетариата уехал.
В Лефортово Этлис заболел, простудился, а ещё и объявил голодовку в знак протеста. С напрасными обвинениями Дзержинский при содействии Котовского разобрался, из тюрьмы больного перевели в госпиталь. Но вместе с полученными на войне контузией и ранами Марк Борисович стал в скором времени инвалидом, практически потерял слух.
Почти десять лет молодые супруги никак не могли обзавестись потомством. Ну, не получалось! Сын появился у них только в 1929 году. Надо сказать, что в это время родители Мирона Марковича жили в Средней Азии. Отец занимался народно-хозяйственными делами. И вот, как рассказывал мне Этлис, жена местного партийного начальника, заметив особую грусть в глазах молодой бездетной Идочки, посоветовала ей сходить к местной святыне - могиле одного почитаемого хаджи. "Все бесплодные женщины ходят к этому мазару и на животе проползают вокруг гробницы святого". Разделявшая к тому времени атеистические взгляды своего мужа, Ида Семеновна рискнула, тайком от мужа сходила к могиле досточтимого мусульманского святого, выполнила необходимые действия, проползла вокруг гробницы. И, о чудо! - забеременела! Так и появился на свет Божий мальчик, названный Мироном в честь старшего брата своего отца, скоропостижно умершего во время гражданской войны от тифа.
В скоромвремени счастливые супруги Этлисы возвратились в Москву с ребенком на руках. Младенчик рос хилым и болезненным. Родители были постоянно заняты на своих работах. Посему наняли для ребенка няньку - простую деревенскую русскую женщину. Но так как малец все время хворал, а нянька боялась, что не выходит его самостоятельно, и помощи от родителей не дождалась, то по своей крестьянской соображалке просто снесла Мирошу в ближайшую церковь, где его окрестил православный поп. Сразу после этого мальчик пошел на поправку. Всё это мне рассказал о себе сам Мирон Маркович. От себя я не прибавил ни слова, не соврамши, передаю в точности, как он мне говорил...
В общем, история и приключения Этлиса ещё ждут переноса на бумагу. Надо только расшифровать наши с ним многочасовые беседы, записанные на видеопленку. Несколько лет назад нашел старые кассеты, еще SuperVHS-ные, и оцифровал их. Да все руки не доходят сесть за расшифровку. А пока по памяти воспроизвожу рассказы Этлиса. Начал я его записывать в 2000-м. В последний раз виделся со стариком тринадцать лет спустя, незадолго до его кончины, когда Мирон Маркович был на последней стадии онкологического заболевания и лежал в хосписе.
В 2000-х сделал про него немало передач, новостных сюжетов, тематических рубрик на областном телевидении. Забавный случай, о котором вспомнил в самом начале рассказа, приключился примерно в 2005-м, но может быть, и годом позже. Неважно. В конце марта, незадолго до своего дня рождения, Этлис неожиданно позвонил мне и напросился на новую запись очередной порции своих воспоминаний. До этого мы записывали его еще на старые камеры, "суперVHS-ные", а тут уже несколько лет, как перешли на "цифру", поэтому надо было, что называется, обновить картинку. Конечно, я с радостью ответил, что мы с Пашкой, моим оператором, непременно будем, снимем, запишем, я смонтирую две или три передачи - и всё это выйдет в эфир ко дню его рождения, а потом ещё две недели подряд. Заявил новые выпуски своей авторской программы главному редактору, договорился на день и час съемок с Мироном Марковичем. Суета повседневной телевизионной работы, расписанный на несколько недель вперед график съемок, все эти факторы позволили мне выкроить время на съемку только за пару дней до выхода первой передачи из нескольких новых выпусков об Этлисе.
Как водится, собрали мы с Пашкой весь комплект аппаратуры: он - камеру, штатив, микрофоны, я тащил сумку с тремя софитами и три штатива к ним. Вызвали редакционную машину, поехали в СВКниИ. Там, в музее, среди костей динозавров и мамонтов, других вымерших животных, кристаллов и чучел современной фауны Колымы, нас ожидал приодевшийся по этому поводу Этлис. На съемку он надел свой новый светлый пиджак и темные брюки, рубашку с щегольским галстуком. Импозантный, благообразный пожилой джентльмен с изящным батистовым платочком в нагрудном кармане пиджака.
Пашка усадил Мирона Марковича на фоне черепа мамонта с угрожающе торчащими бивнями. Расставили свет, потушили электрические лампы в музейном зале. И в полутьме Пашка-кудесник сотворил настоящее художество! Как сейчас помню тот теплый желтоватый свет, которым было высвечено лицо нашего героя. Белый контровой оттенял благородные седины на висках и лысину Этлиса. А на темный задник Пашка пустил узкий красный рисующий луч, почти сомкнув шторки софита. В этом антураже, где лишь угадывалась музейная экспозиция с костями и черепами мамонтов и шерстистых носорогов, сидел благообразный аксакал, которого мы намеревались запечатлеть, ловя с почтением каждое слово, как драгоценный бриллиант, исходящее из уст старца.
Пашка посмотрел на работу своих рук и удовлетворенно крякнул. Картинка была, что называется, "зашибись!". Я присел на табурет под камеру и начал беседу. И тут словно какой-то черт меня дернул ляпнуть Этлису несуразную шутку. Я повел рукой вокруг и сказал: "Мирон Маркович, находясь в этом музее, я не могу не воскликнуть в духе поэта Джамбула: "Динозавры - дети мои!" Как Вы ощущаете себя в этом хранилище древности? Ведь Вы сами - современник ГУЛАГа, переживший наш такой противоречивый XX век."
Этлис не дал мне окончить моей выспренней фразы, просто рявкнул: "Динозавры?! Да что ты о себе возомнил, сопляк?! Мальчишка!"
Поняв, что я взял не тот тон для беседы со вспыльчивым, воспламеняющимся как порох стариком, не любящим держать в узде собственную экспрессию и темперамент, я сто раз пожалел о своем легкомысленном тоне. Надо же было со всем приличествующим моменту пиететом обратиться к мэтру! И я стал судорожно пытаться умоляюще-извиняющимся тоном умилостивить разгневанного Этлиса. Но все оказалось тщетным. Этлис, если его разозлить, был беспощаден в своем праведном негодовании. На каждый мой вопрос он отвечал не как обычно - многословно и доброжелательно, а коротко и язвительно, уничтожая меня, как смыслом своей тирады, так и тоном. Ну что взять с молодого недоумка, который возомнил себя псевдо-патриархом, при нем, при самом Этлисе?! Какая неслыханная дерзость! Позволил себе ляпнуть, что динозавры, дескать, это его дети!
Мне стало зябко и неуютно. Потому что минуты тикали, пленка расходовалась (пусть камера и была уже цифровой), но снимали-то мы ещё на MiniDV кассеты, а в каждой из них было пленки всего-то на час. Мы так и планировали - записать шестьдесят минут воспоминаний Этлиса, потом нарезать это интервью на три выпуска, снабдив их моим вступлением, кратким закадровым текстом, кинохроникой, финальным обращением к зрителям и обещанием продолжить рассказ о выдающемся нашем земляке в следующих выпусках.
Но всё было тщетно. Разъяренный Этлис не желал идти на мировую. Как я его ни умасливал, он выплевывал мне короткие, жесткие фразы, конечно, без столь любезной его душе матерной лексики, но разговаривал он со мной при этом таким тоном, что честное слово, лучше бы выматерился от души! Мы исписали всю часовую "миниДиВишку". И всё зря. Второй кассеты у Пашки с собой не было. Да и нам надо было возвращаться на студию. Я опасался оглянуться на Паху. Спиной ощущал его беспокойство, которое оказалось не напрасным. Когда лента в кассете промоталась вся, Пашка сказал, что съемка завершена. Мы встали, включили освещение в зале, собрали свою аппаратуру, попрощались с Этлисом и вызвали машину.
Этлис уже опамятовался. Он провожал нас к выходу и с тревогой заглядывал нам в глаза. "Ребятки, ну, может, из этого что-то можно будет вычленить?". "Хорошо, Мирон Маркович, я постараюсь сделать всё возможное", - заверил я его. Жалко было старика. Не менее жалко было и Пашку. Он, несмотря на всё беспокойство во время этой съемки, всё же надеялся на то что его столь красочные съемки не пойдут в корзину. Ох, как трудно было ему об этом сказать! Пашка на меня обиделся и потом довольно долго всё пенял: "Ну ты же знаешь, какой у Этлиса характер! Чего ты его спровоцировал на этот выплеск?! Я так старался, такую картинку классную сделал, а ты всё испортил!"
Когда мы приехали на студию, я уже знал, что весь отснятый материал надо просто стереть. Но Пашка всё же загнал его в комп. Я для чистоты эксперимента и облегчения совести, конечно же, просмотрел весь этот часовой ужас. Ни единого кусочка невозможно было вырезать из отснятого интервью. Ну что же, сам виноват! Хотя обстоятельством, меня оправдывающим, было то что я не желал, не хотел, ну нисколечки не думал оскорбить старика своей глупой фразой: "Динозавры - дети мои!". И здесь не было ни глумления над стихами Джамбула и ничего, что бы умалило, например, подвиг осажденного Ленинграда и его защитников. Просто так глупо ляпнул. И если бы Этлис возмутился по поводу стихов в поддержку блокадного города, то он, уж поверьте, высказал бы это прямо и без обиняков. Его не отдаленное сходство с творчеством Джамбула покоробило, а именно моя необоснованная претензия на возраст и мудрость вровень с его положением непререкаемого авторитета и старейшины. В чем я, конечно же, раскаялся сразу и до сих пор ощущаю свою вину перед вспыльчивым моим старым другом, старшим современником и наставником в литературной работе - Мироном Марковичем Этлисом.
А ещё мне до сих пор неудобно перед Пашкой. Он так старался, выстраивая композицию кадра, расставляя софиты, подбирая нужные фильтры для ламп. Эта съемка могла бы стать одной из лучших в Пашкиной фильмографии, эталонной съемкой! Но не случилось, увы...
Однако через пару дней в программе, уже давно отпечатанной во всех городских газетах, стоял выпуск моей передачи с Этлисом. Переснять интервью? Это было просто невозможно. Ни по времени, ни по нашей с Пашкой загруженности. Что же делать? Пришлось доставать старые кассеты с еще не использованными видеозаписями интервью Этлиса двух-трехлетней и большей давности. Снятые у него на кухне и в домашнем кабинете, эти незамысловатые кадры, к тому же сделанные на аналоговой камере, уже немного осыпавшиеся с пленки, с царапками, все же оказались настолько искренними и проникновенными, что, несмотря на несоответствие форматов, старого и нового, цифрового ТВ, передача была спасена. В назначенный день и час, строго по программе, она вышла в эфир. Этлис смотрел её, не отрываясь от экрана. А когда она закончилась, немедленно позвонил мне и долго рассыпался в похвалах. Таким был Этлис, мой старый, дорогой друг, старший товарищ, наставник с трудным характером и непростой биографией.
Несмотря на то, что Этлис ушёл в 2013 году, весной, и что я видел его в гробу и бросил горсть земли на опущенную в могилу домовину, в моей памяти он остается живым. Ведь у нашего Создателя и Творца нету мертвых. Все живы. Кто-то на этом свете, кто-то в вечности. И когда иной говорит, как недавно на вечере памяти артиста нашего театра Алексея Яновского, что если не присутствовал на похоронах, не видел усопшего в гробу, то для тебя этот близкий друг как будто и не умер, а просто уехал далеко-далеко, я улыбаюсь невинной уловке человеческого сознания. За свою довольно продолжительную жизнь я многих близких, родных и друзей проводил на тот свет. Но ушедшие остаются для меня живыми. Я никогда не стираю их номера в своем телефоне. Пока не поменяю трубку на новую. А так как смартфоны служат мне долго, я сохраняю номера умерших во внутренней памяти мобильника. Но и после того как сотовый телефон ломается или приходит в негодность, когда я покупаю новый, то если не переношу в него все номера, память об ушедших родных людях не исчезает в моей душе. Ибо все они живые. И не только потому что, как говорят неверующие: "люди живы, пока о них помнят", а потому что смерти нет! Я в это твердо верю!
Давид Райзман. Тот самый Этлис
Страница "Литературного Кисловодска"
Страницы авторов "Литературного Кисловодска"
Последнее изменение страницы 30 Jul 2023