Юрий Арустамов
Беер-Шева, Израиль
Литературный Кисловодск, N15 (2004г.)
* * *
"Когда б вы знали, из какого сора Растут стихи, не ведая стыда".
А.Ахматова
Из беседы цветов, из тумана,
Из того, что поёт и манит...
Неправа светоносная Анна...
Не из сора родятся они -
из того, что прошло и что будет,
из того, что сиянье и мрак,
что душа никогда не забудет,
только разум не вспомнит никак.
Из ошибок печального груза
и из глупости, бьющей ключом.
И пускай осеняют нас Муза
и архангел с горящим мечом.
Оттенённый нерадостным светом,
чёрен ты, эмиграции хлеб.
Но и здесь управляет поэтом
златокудрый классический Феб.
Распахни настежь в прошлое дверцу
и не бойся грядущих стихий.
И всегда - навсегда - кровью сердца!"
4.04.1997
ПАМЯТИ СЕРГЕЯ ДОВЛАТОВА
Аккорды срываются с клавиш,
чтоб только на миг прозвучать.
Уже ничего не исправишь.
Решение.
Подпись.
Печать.
Окончился медленный танец.
Регтайма потребовал век.
Ушёл великан и красавец,
и бражник, и сверхчеловек,
какой-то особенной фразы
как следует не дописав.
Хрустальные эти рассказы
по вкусу пришлись в небесах.
Красавица горько заплачет,
друзья погрустнеют на час.
Он не поклонялся удаче.
Удача - она не про нас.
Он не поклонялся удаче,
он не уставал от борьбы.
А мог бы сложиться иначе
сценарий капризной судьбы:
Для речи в Стокгольме придётся
впервые заказывать фрак.
Учтиво король улыбнётся...
Но нет, всё случилось не так.
Внезапно обрушилась сфера,
и все лилипуты округ
пошли хоронить Гулливера -
прощай, мол, соратник и друг!
ПЕСЕНКА ОБ ОКАЗИИ
Разбросало по Европам нас и Азиям,
тот в Ашдод, тот в Кёльн,
а те вернулись в Керчь.
И словечко стародавнее - оказия
прочно входит в нашу жизнь и нашу речь.
Как относимся мы к почте недоверчиво!
Ах, не пишет что-то писем старый друг.
Но кассету, где и смех его, и речь его
при оказии мы получаем вдруг.
Книжки русские, коробочки с лекарствами,
сувениры, даже деньги - се ля ви!
Ты лети над безразмерными пространствами,
контрабанда прежней дружбы и любви!
Пусть расколото всё беспощадным молотом,
каждый выбрал себе город и погост,
но аукается снова наша молодость
через тыщи километров, миль и вёрст.
Хоть постылая наука расставания
нами пройдена и вдоль, и поперёк,
мы немножечко обманем расстояния
и раздуем вновь надежды огонёк.
Разбросало по Европам нас и Азиям.
Да, суров судьбою заданный урок.
"Подвернулась неожиданно оказия:
посылаю вам привет и пару строк".
* * *
Иду в аптеку за лекарством
от невезенья моего,
неунывающий, как Карлсон,
но не забывший ничего.
Аптекарь старый озадачен,
в недоуменье поднял бровь:
он ищет эликсир удачи
и средство позабыть любовь.
Но эти капли против чиха
не помогают от тоски.
И не мигрень, а злое лихо
стучит болезненно в виски.
Я - пастырь, чья сбежала паства.
Я - зоосадовский орёл.
Но против старости лекарства
ещё никто не изобрёл.
О, сколько зим и сколько лет!
На рубеже смурного века
"Ночь, улица, фонарь, аптека"
я повторю за Блоком вслед.
Сулю полцарства за лекарство,
но нет в аптеке ничего,
и не поможет даже Карлсон
на крыше дома моего.
* * *
Наползают вечерние тени,
прорезается звёздная нить.
Вот сижу я, несбывшийся гений, -
это мы так привыкли шутить.
Мир по-прежнему яркий такой же,
только лучше к нему приглядись -
и увидишь: шагреневой кожей
как-то зябко скукожилась жизнь.
Ни амбиций уже, ни апломба,
ни к чему Диогенов фонарь.
Беспощадней любой супербомбы
пригвождённый к стене календарь.
Что поделаешь! Осень. И нам бы
подвести не мешает итог.
Так прощайте, хореи и ямбы!
Я трудился на вас, сколько мог.
Послужил и любви, и азарту,
воспарял из подвала в астрал,
ставил всё, кроме чести, на карту.
Разве странно, что я проиграл?
Литературный Кисловодск, N17 (2005г.)
СНЫ НАЯВУ
ПЕСЕНКА ОБ ИЗРАИЛЕ
Как мираж - исчезает и дразнится,
но поверить в него ты готов.
Ах, Израиль, моя несуразица,
порожденье еврейских голов.
Здесь всегда вертикальные тени и
по-пустынному ветер горяч.
Ах, Израиль - души воспаление!
Не поможет и опытный врач.
Просыпаешься вдруг - и не верится,
что сюда наконец мы вошли.
Ах, Израиль, большая нелепица
на малюсенькой дольке Земли.
Наш Ковчег мы покинули чистыми,
укачало немножечко лишь.
Шарлатанами и аферистами
нас, бывалых, ты не удивишь.
Мы послушно палили в мишени и
понимали, что цели не те.
Ах, Израиль, моё завершение
туго стянутых в узел путей.
Это правда, что не было выхода.
Не для нас бубенцы под дугой.
Ах, Израиль, сердечная выгода!
К чёрту байки про Глобус другой.
19.06.2001
* * *
Эта жизнь и шалава и пройда.
Обернешься - и нету её.
Оговоркой - по доктору Фройду -
принимаю своё бытиё.
Для чего нас в начале зачали?..
Для чего же старались врачи?
Жизнь - бездонная бочка печали?
Нет - бездомная кошка в ночи.
И святым уготована кара.
Захлебнётся в реке Гераклит.
Бесшабашные крылья Икара
всё равно злое солнце спалит.
Но страшнее всего, что нас ждёт,-
Объявленье на сером бараке:
"За полгода оплата вперёд.
Одинокому. И без собаки".
Июнь 2004
* * *
Сладко ль дремлется в кроватке?
А. Блок
Боевые колесницы
и египетская тьма.
Что сегодня мне приснится
в мире, спятившем с ума?
Жертва корчится от боли,
а у боли есть порог.
И стою я в чистом поле
у развилки всех дорог.
И уже дороги эти
продувает суховей -
и бредут и плачут дети
не поймёшь каких кровей.
Вот палач гуляет люто,
фартук кожаный промок.
Подымается уютно
над концлагерем дымок.
И колышутся под ветром
украинские поля.
Только кажется, что где-то
шевелится всё земля.
И Басаев в чёрной бурке
за собою рвёт мосты,
и улыбчивые турки
режут пленным животы.
Просыпаешься в обиде -
всюду мрак, и кровь, и страх.
Дай мне Моцарта увидеть
в парике и кружевах.
Эльфов призрачную пляску
и тугие паруса,
и Таити, и Аляску,
и другие чудеса!
Но опять всё та же мерзость
прёт в сознание моё.
Прав был Маркс, а может, Энгельс,
что первично бытиё.
ВРЕМЯ ИРОДА
Вот нажмёт он на кнопку, выродок, -
Сатана захохочет во мгле.
Время Ирода, время Ирода,
время Ирода на Земле.
Бесы, что ли, нас водят и дразнят?
Или вьюга рыдает навзрыд?
Пригласили детишек на праздник -
пригласили детишек на взрыв.
Устарели и сабли и пули -
много новых смертельных затей.
В дискотеке и в горном ауле
обрываются судьбы детей.
Отступил в страхе ангельский полк
перед зверством и варварским правом.
Не назвать новый век волкодавом -
Он скорее взбесившийся волк.
Пахнет тленьем и свистом плетей,
человечиной пахнет и серой.
Разлучают с Надеждой и Верой
вопли женщин и стоны детей.
И Любовь нас уже оставила,
мало проку в холодной золе.
Время Каина, время дьявола,
время Ирода на земле.
ПОЭТ
Стихотворец - забавная штука.
Он звездой пролетает во мгле,
он рождён из сердечного стука,
он ребёнок на взрослой Земле.
Как ребёнок - мечтает о славе,
а она не приходит никак.
Нет спасенья в сердечной отраве,
не помогут ни хмель, ни табак.
Он парит в облаках, словно кречет,
как фазан, он вздымает перо.
Он играет с тоской в чёт и нечет -
почему-то выходит зеро.
Недотёпа и истинный профи,
собеседник дождям и кустам -
он Лубянке знаком в фас и в профиль,
как пропавший в тайге Мандельштам.
Всё равно - во дворце или в гетто -
его дело - каюк и труба.
Биографии нет у поэта.
У поэта - судьба.
Июнь 2004
Литературный Кисловодск, N27 (2007г.)
* * *
Кое-как удалось разобраться
в околесице жизни пустой.
Если спросят: "Вы любите Брамса?" -
я отвечу: "Я - парень простой,
как бревно и амёба... Ну, проще
не сыскать и в медвежьем углу.
И не мне в кипарисовой роще
возносить Аполлону хвалу".
Было время великих претензий,
но случилось всё наоборот.
Обойдёмся без астр и гортензий,
подналяжем на борщ и компот.
И не меткий стрелок, а мишень я,
жизнь прошла в перекрёстном огне.
Но великое чудо общенья
незаслуженно послано мне.
Под ногами библейская почва,
и хотя не хватает монет,
хорошо, что работает почта,
и не плохо, что есть Интернет.
Слава Богу, живём понемногу,
отличаем ладью от ферзя.
Слава Богу, не судят нас строго
и пока ещё помнят друзья.
Литературный Кисловодск, N32-33 (2009г.)
* * *
Солнце падает в логово мрака,
словно птица, подбитая влёт.
И старик с беспородной собакой
по аллее неспешно идёт.
Он высок и почти безупречен,
дорогое кольцо на руке.
Это жизнь их выводит под вечер
погулять на тугом поводке.
Он идёт и прерывисто дышит.
В сердце колет. Нет-нет, отлегло.
Есть друзья, но давненько не пишут.
Есть, что вспомнить, но это прошло.
Оголтело судьба не давалась,
вырывалась, как голубь, из рук.
И нежданно нагрянула старость,
и не стало ни встреч, ни разлук,
ни ревнивой тоски, ни злословья,
ни печалей, ни радостных слёз.
Но с какой несравненной любовью
на хозяина молится пёс!
В непонятном слегка персонаже
что-то есть от меня самого.
Провожу его взглядом и даже
пожалею вдогонку его.
Но не стоит равняться судьбою -
разве мало напастей своих?
Просто я сочинил их обоих
и в ответе за этих двоих.
Литературный Кисловодск, N35 (2009г.)
РОБИНЗОНЫ В ПУСТЫНЕ
Неужели я слушал Галича?
Рок, фортуна, счастливый удел -
и в глаза Александра Аркадьича
любопытно и жадно глядел?
По инструкциям и по уставам
проводились облавы и шмон,
но сражался на равных с державою
голос, спрятанный в магнитофон.
Жизнь кружится кассетою старою,
где замолкнет, не ведаешь сам.
С непокорною этой гитарою
воспаряла душа к небесам.
Это четко в мозгу оттиснуто -
стол - партером и ложей - кровать.
Поклониться бы низко, истово,
гриф гитары поцеловать...
* * *
всё запутано и не распутано,
и закрыта душа на засов,
и ворует секунды с минутами
перестук ненасытных часов.
Может, век назад, может, давеча,
Или год прошёл, или час.
Хорошо, по завету Галича,
коньячку принять под ананас.
Ананасы у нас стоят дёшево,
жизнь людская - почти ничего.
Всё равно в мире много хорошего,
но придётся оставить его.
А вокруг с небом перекликается
Город Света - Иерусалим.
И надменно проходит красавица
на свидание с кем-то другим.
* * *
От нацизма и подонства
я сбежал, как Томас Манн.
Кто я - рыцарь эпигонства
или просто графоман?
Объявляют мне импичмент
утонченные друзья.
Соглашаюсь: я вторичен,
но без этого нельзя.
Неумело и несмело
всё пытаюсь угадать,
обернётся ль слово делом,
снизойдёт ли благодать?
На Парнас взойти нет шанса,
тяжелы к нему пути.
Но и Данте не гнушался
за Вергилием идти.
Апулея и Баркова
зачитал до дыр юнец.
Поднималось в небо Слово,
превращалось в образец.
Может, и не нужен гений
в царстве виселиц и плах,
и искусство - тень от тени,
отраженье в зеркалах?
Но мы всё боимся штампа,
лихо рифмами звеня.
Бледной тенью Мандельштама
хоть бы кто назвал меня!
* * *
Всё прохладней дыхание вечера.
На подходе беззвездная ночь.
И просить новых милостей нечего -
нам никто не захочет помочь.
Всё равно до конца не поверим мы,
что по строгим законам пути
распухает наш свиток с потерями,
а удачи не в силах дойти.
Ах, когда-то был счастлив сторицею,
беззаботною рифмой звеня.
Неужели из сонма счастливцев
насовсем исключили меня?
Не помогут и Анна с Мариною,
ощущаю враждебность листа.
Так и тянет сказать по-старинному,
что немотствуют ныне уста.
Над столом наклоняюсь - над бездною -
забываю и год и число.
Что ж подводишь меня, разлюбезное,
золотое мое ремесло?
20.05.04
* * *
Изучать дзен-буддизм или йогу не трудно,
углубляться и в пламя и в лёд.
Но душа утомится наукою нудной
и отправится в лёгкий полёт.
Там проносятся с гоготом дикие гуси
и жалеют бескрылых людей.
Там настроил на радость
хрустальные гусли
несравненный солист-чародей.
Побывайте повсюду -
Монмартр и Суматра,
запивайте восторг коньяком.
Это - лучше, чем некая древняя мантра
с непонятным её языком.
Рифмоплётство, влюблённые взоры, пирушки,
испытанья картёжным столом.
Жизнь бесценна!
Не стоит она ни полушки.
Всё равно - до конца, напролом!
Но погнётся клинок.
Закружит в небе ворон.
И приляжет душа у огня.
Непостижное глянет с неясным укором,
запоздалым соблазном маня.
Литературный Кисловодск, N36 (2010г.)
НОВОЕ ВЕТХОЕ
* * *
Вяло тренькая на лире,
вспоминаешь в сотый раз,
что всегда найдется в мире
кто-нибудь несчастней нас.
И пройдет улыбка милой,
но останется печаль.
Нас навеки заклеймила
Соломонова печать.
Нет заиграннее песни,
и не выбраться из пут.
Я о надписи на перстне -
ни при чем здесь пятый пункт.
Барабанит марш победный
мелкой дробью мелкий бес
и страною правит бедной,
совести и чести без.
Над Москвой дожди косые,
на холмах грузинских мгла.
Разжевала нас Россия,
толком сплюнуть не смогла.
В темных улочках окраин
что о помощи просить?
И приходит в черном Каин,
но его нельзя простить.
Все не ново под луною -
прав старик Экклезиаст.
И за нашу паранойю
Кто-то свыше нам воздаст.
И ГРЕХИ ОТПУСКАЕТ МАДОННА
Средиземного моря прибой,
и восхода внезапное пламя.
Бормотнула судьба: "Бог с тобой!" -
занимаясь другими делами.
Не до нас ей, совсем не до нас.
Кто-то на пропитание клянчит,
а кому-то несут ананас
и искусно зажаренный рябчик.
Над песком этих жарких равнин
чаша неба особо бездонна.
Здесь на путь наставляет раввин,
и грехи отпускает Мадонна.
И струится тесьмой голубой,
не поймешь, Иордан или Лета.
И пичужки галдят в разнобой
мне о том, что окончилось лето.
* * *
Я, я, я! Что за дикое слово!
Неужели вон тот - это я!
В. Ходасевич. "Перед зеркалом"
Бывший сноб, привереда и денди
обернулся глухим стариком.
Он ворчит про какие-то деньги,
вспоминает невесть бог о ком.
Но, взирая на мир неохотно,
он пока не скатился на дно,
чтобы в связке таких же геронтов
оголтело стучать в домино.
То ли что-то давно отгорело
и фортуна бьет точно под дых,
то ли Муза сама постарела
и находит других, молодых.
Разбрелись все друзья по планете,
и тоска, знай, стучит у виска.
И не стоит ему в Интернете
пожилых однокурсниц искать.
И в ответ на "Привет!" и "Бог в помочь!"
головою кивать, как баран.
Не сорваться куда-то за полночь,
не зайти просто так в ресторан.
И наяды проходят, бросая
на него снисходительный взор.
Но душа - Айседора босая -
пляшет что-то свое до сих пор.
СЛИШКОМ ЧАСТО
ВРАГИ УМИРАЮТ
Так и было - ни ада, ни рая.
В лучшем случае - квёлый уют.
Слишком часто враги умирают,
и друзья от них не отстают.
Что вздыхать о разбитой посуде
и ворочаться до петухов?
Подведенье итогов по сути
бесполезней писанья стихов.
Не оставят и малости робкой,
не зачтут ни терпенье, ни труд -
где-то кликнут губительной кнопкой
и в мгновение с диска сотрут.
Бытия не желаю другого,
а за это в расчете уже.
Откажусь от последнего слова
на последнем своем рубеже.
АВТОПОЗДРАВЛЕНИЕ
Где-то сухо щелкнет счетчик,
цифру выкрикнут в лото.
Надпись высветится чётче,
ты поймёшь её потом.
Что ж, тяни котомку тягот,
как евангельский еврей.
Постарел ты ровно на год,
но на грош ли стал мудрей?
Все же стоит жизнь обедни.
В мед-вино усы макал.
Может, даже не последний
сей шампанского бокал.
И молюсь любви и вере,
и с надеждою знаком,
и грущу я, как Сальери -
столько Моцартов кругом!
Страница Юрия Арустамова на сайте альманаха "45-я параллель"
Страница "Литературного Кисловодска"
Страницы авторов "Литературного Кисловодска"
Последнее изменение страницы 22 Apr 2024
ПОДЕЛИТЬСЯ: