Страницы авторов "Тёмного леса"
Пишите нам! temnyjles@narod.ru
В нашем доме жили два кота, ёж и раненая ворона, которую мой старший брат упорно пытался научить говорить и даже петь. Но у нас была мечта - иметь собаку.
Мечта осуществилась неожиданно. К нам во двор кто-то подбросил крошечного новорожденного щенка. Радости нашей не было предела!
И вот вырос из этого щенка здоровый красивый пёс, белый в чёрных яблоках, с куцым, словно коротко обрубленным хвостом. Мы дали ему имя Рябчик.
Ум у этой собаки был почти человеческий. Цепи он не знал, потому что понапрасну не лаял и не набрасывался ни на кого просто так. Умел слушать, что ему говорят, и как-то по-своему реагировал на происходящее. А приказы выполнял чётко, как будто даже с удовольствием.
Наша мама работала в больнице. Рябчик постоянно провожал её, а потом встречал, ни разу не ошибившись даже на пять минут. Но однажды, как всегда, проводил, а встретить не встретил. Дома его тоже не было целый день, чего раньше никогда не случалось. Мы забили тревогу, и я бросилась на поиски.
В больнице я обошла все задворки - пусто. За больничным корпусом был небольшой сквер, я пошла туда и стала громко звать Рябчика. И вдруг услышала его лай, но какой-то приглушённый, словно из-под земли. Оказывается, Рябчик непонятно как угодил в яму. В эту яму стекала по трубе вода из больничной ванной комнаты, и, естественно, в яме стояла жуткая грязь.
Я нашла доску и опустила её в яму, чтобы Рябчик мог по ней подняться наверх. Но, во-первых, доски хватило лишь на половину уровня ямы, а во-вторых, Рябчик скользил по этой доске грязными лапами и, срываясь, всё глубже погружался в грязь.
Не раздумывая, я съехала вниз. Радость была обоюдно неописуемая, и, после прыжков и объятий, грязными с ног до головы мы стали оба одинаково.
Я принялась подталкивать Рябчика на доску, помогая ему дотянуться до края ямы. Наконец это удалось! И теперь уже я скользила по доске вверх-вниз, беспомощно срываясь и всё глубже погружаясь в грязь. Рябчик, припав к краю ямы, скулил и явно собирался прыгать обратно. Я отругала его и несколько раз скомандовала: "Уйди!". Привыкнув выполнять команды, он выполнил и эту.
Вот когда мне стало по-настоящему страшно. Ведь к этой яме сроду никто не подходил. Никому и в голову не могло прийти, что сейчас здесь, в этой злосчастной яме, человек ждёт помощи...
Прошло довольно много времени, ботинки мои уже полностью засосала грязь. И вдруг - восторженный лай, визг. Рябчик вернулся! Да не один, а привёл тётю Таню, мамину сменщицу.
Подойдя к краю ямы, она почему-то нисколько не удивилась, только проговорила: "Вот только здесь тебя ещё не было, горе луковое".
Затем тётя Таня привела Тимофея Тарасовича, больничного завхоза. Он опустил в яму верёвку с большой петлёй на конце, приказал мне сесть в эту петлю и крепко держаться за верёвку. Вот так и вытащили меня из ямы. Тётя Таня отвела меня в ту самую ванную комнату, из которой течёт вода. Теперь-то пусть течёт!
Пришлось тёте Тане повозиться, пока выскоблила меня, привела в относительный порядок мою одежду и обувь. Она наказала мне ничего пока не рассказывать маме - дескать, она ещё не совсем отошла от моей предыдущей выходки, - что позже сама всё расскажет.
Рябчика за спасение наградили - дали каши с котлетами. Он съел, но не уходил, ждал меня. И не мог понять, почему, когда вышла, я не позволила снова положить лапы мне на плечи и облизать с ног до головы...
Позже тётя Таня рассказала, что увидела в окно, как Рябчик метался по двору больницы, словно искал кого-то. Она удивилась и вышла узнать, в чём дело. Увидев её, Рябчик сразу бросился ей под ноги, заскулил, потом отбежал в сторону и ждал, что она пойдёт за ним. Снова подбежал, зубами потянул её за одежду и опять отбежал, повизгивая. Тётя Таня наконец поняла, что Рябчик ведёт её куда-то по важному делу. Ещё немного, и он, пожалуй, заговорил бы от отчаяния... Вот так и двигались они шаг за шагом к яме с сюрпризом.
Спасибо, Рябчик, спасибо, друг!
Мой отец погиб под Москвой в день, когда мне исполнилось два года. Мамы не стало, когда мне было всего 12. Волею судьбы мне пришлось жить в семье старшего брата, а сам он в это время служил в армии. Тёщу брата я называла бабушкой и всегда выполняла её поручения. Бесконечные "отнеси, подай, сбегай" и так далее меня не раздражали, наоборот, в этой суете некогда было тосковать по собственной семье, которой не стало.
В один из дней мне было дано задание забрать у соседей наше коромысло. У этих соседей была огромная собака, пастушья овчарка-волкодав. Держали её всегда на привязи близко к порогу. Я частенько забегала к соседям по разным поручениям, поэтому пошла смело.
Собака лежала на своём обычном месте, никак не реагируя на моё появление. Но только я занесла ногу над ступенькой, как сзади кто-то резко дёрнул меня за подол платья, причём молча. Обернувшись, я не поверила своим глазам: собака вот она, рядом, а цепь лежит в стороне вместе с ошейником. Не соображая от страха, я быстро вскочила верхом на овчарку. Та от неожиданности присела, а я вцепилась в её могучие уши, как в вожжи, не давая ей повернуть голову ни вправо, ни влево. Ошарашенная собака молчала, я же издавала крик, похожий на вой бешеной сирены. На этот крик выскочили соседи, оба сразу, и закатили такой хохот, что к дому стали подходить другие соседи, чтобы понять, что могло случиться, чтобы в унисон звучали дикий крик и гомерический хохот...
Много-много лет прошло с тех пор. Я очень люблю собак, и ни разу больше не обидела ни одну из них. Наоборот, жалею и подкармливаю. А меня собаки не только не кусают, но даже не рычат на меня. Понимают, наверное: я не обижу. Но если что, могу и оседлать...
Людям моего поколения хорошо памятен закон, вышедший в голодные послевоенные годы, - о налоге на каждое плодоносящее дерево. Сразу опустели приусадебные садочки, а детвора лишилась одного из самых доступных лакомств. Но лазать по деревьям никаким законом запрещено не было. Для этой цели нам остались акации, правда, жутко колючие.
Поскольку на нашей улице было всего три девчонки - Надька, Тамарка и я, а остальные все были мальчишки, то и игры у нас, естественно, были мальчишеские. Постоянно устраивались соревнования: кто самый быстрый, кто самый смелый, самый ловкий. Ладно, кто самый быстрый - дорога выручала. Смелого тоже можно было определить на месте: загоняли под ногти колючки с акации или подбрасывали дважды, а ловили один раз. Хуже дела обстояли с проверкой ловкости. Нужно было найти самое высокое дерево и проверить, кто быстрее всех влезет на самую верхушку и спустится вниз.
Все близлежащие акации нами уже были опробованы. А самое высокое дерево - груша, уцелевшая каким-то чудом, - росло на подворье пожилого человека, которого все мы звали - дед Гришка. Подворье было окопано рвом или попросту - канавой. Заборов тогда ни у кого не было, их сожгли, потому как топить было нечем. Ещё имелась у деда небольшая чёрная собачонка с красными глазами. Наверное, от злости, потому что была она очень злая. Дед Гришка всюду ходил со своей Жучкой-злючкой.
Однажды я, сосед Колька и его брат Женька решили проверить себя и на ловкость, и на смелость одновременно, пробравшись к дедовой груше. Женьке доверили какой-то трофейный секундомер, и он приготовился к судейству, затаившись в кустах.
Первой полезла на дерево я. Уступили ребята мне очередь: дама всё-таки, уже во второй класс ходит. Не знаю, с какой скоростью, но дело привычное, и я быстро влезла на самую верхушку. И первое, что увидела с высоты: мои друзья, обгоняя друг друга, бегут прочь, а от дома в сопровождении Жучки идёт дед Гришка...
Жалко, что Женька с секундомером сбежал - скорость, с какой я спустилась на землю, не поддаётся описанию. Собаке до меня уже оставалось метров пять-шесть. И вдруг я, сама не знаю почему, рванулась навстречу собаке, схватила её за шею и изо всей силы укусила её где-то ниже уха. Жучка завизжала и бросилась к деду. Пока дед приходил в себя от увиденного, я перемахнула через канаву и приземлилась в заросли крапивы. И долго сидела не двигаясь, потому что малейшее движение было равносильно ожогу кипятком. Да и отплёвываться пришлось долго. Запах мокрой собачьей шерсти долго меня преследовал. Но главное случилось вечером. К нам пришёл дед Гришка со своей Жучкой на верёвочке.
- Вот, посмотри, что она сделала, - сказал дед маме, указывая на Жучку.
- Очень хорошо, если укусила, пусть не лазает в чужой сад, - ответила мама и погрозила мне пальцем.
- Да ты не поняла, - сказал дед, - это твоя дочка укусила мою собаку.
Немая пауза. И мама медленно стала опускаться на землю. Выскочил из дома мой старший брат, быстро подхватил маму, а ещё быстрее дал мне крепкий подзатыльник. Он всю эту сцену видел в окно.
Утешало то, что маме пора было идти на работу на сутки и наказать меня ей было некогда. А что может произойти со мной за эти сутки, никто не знает, да и я сама не знаю, ведь вокруг столько интересного!
Ребятне в послевоенные годы не были известны телефоны, телевизоры, магнитофоны. Даже радио-тарелка была одна на всех - на столбе в центре посёлка. В кино мы ходили раз в месяц, в тот день, когда наши мамы получали мизерную пенсию за погибших на фронте наших отцов. Таких семей было большинство. Очень немногие дождались своих кормильцев.
В домах вместо электричества - коптилка, вместо дров и угля - солома и курай, который зовется перекати-поле, и который мы, дети, собирали в поле и вязанками таскали домой. Затем появились керосиновые лампы, вначале семилинейные, потом десяти. Свет этих ламп после коптилки слепил нас. Но это уже был верх блаженства, потому что теперь вечерами можно было читать книги, а потом рассказывать друзьям.
Обычно мы собирались вечером возле дома того приятеля, который имел счастье прочесть что-то новое. Рассказчика слушали, затаив дыхание, не перебивая. Но он нёс ответственность за точность изложенного. И когда узнавали, что рассказчик пропустил что-то или неверно изложил, его наказывали по-своему. Самым страшным было наказание, когда лишали права слушать очередного рассказчика на три вечера подряд. Это было - как в пустыне без воды остаться.
Читали тогда все, читали, как дышали. Никого не надо было заставлять читать. Учились сами - от братьев и сестёр, пытались складывать буквы в слова по обрывкам газет, по вывескам и плакатам. Азбука была недоступна, тем более, когда ты ещё не школьник. И как не странно, но большинство ребят того поколения умели читать уже с пяти-шести лет. Одна беда - где брать книги?
Наши "литературные вечера" устраивали ребята-школьники. А мы, дошколята, допускались, как вольнослушатели. Книги брали в школьной библиотеке. Оказывается, чего проще: пойди запишись и читай себе, сколько хочешь. Так думала я. Но строгие расспросы библиотекарши сразу остудили мой пыл. Посыпались вопросы: "А ты школьница? В каком классе ты учишься? Как зовут твою учительницу?" Поскольку врать я не умела, я сказала правду, но пыталась убедить, что я умею читать. Не помогло. Мне было сказано, что книги здесь выдают только школьникам, и что мне надо немного подождать. Хорошо ей говорить "подождать"! А ведь за это время все всё перечитают. А мне тоже очень хотелось читать и рассказывать другим.
Когда мой старший брат узнал о моём походе в школьную библиотеку, он засмеялся и посоветовал: "А ты сходи ещё в районную, уж там тебе точно сразу выдадут книги". Он посмеялся и вышел. А я решила, что обязательно пойду! Вот только узнаю, где эта библиотека находится.
Напротив нашего дома жила весёлая девушка, совсем молодая, но все называли её Валентина Степановна. Она работала в школе старшей пионервожатой. Я, правда, понятия не имела, что это такое. Она охотно возилась с нами, малышнёй, когда у неё находилось для нас время. Она мне объяснила, как найти районную библиотеку, стараясь понять, зачем мне это. Я ей сказала по-взрослому: надо.
Оказалось, это недалеко. Наша улица упирается в площадь. Пересечь её - и на следующей улице библиотека. И вот я, шестилетняя кроха, босая, в стареньком ситцевом платьице, с копной неумело причёсанных волос, предстала перед двумя хранительницами царства книг. Зрелище было, конечно, неординарное. Такой посетитель, и явился сам по себе.
- Тебе чего, девочка? - спросила старшая из них.
- Пожалуйста, дайте мне почитать книжку, - попросила я вежливо, даже робко, потому что такого количества книг я не видела никогда даже во сне.
- А ты умеешь читать? - удивилась вторая, молодая и, как мне показалось, добрая тётя.
- Умею, умею, - поспешно выпалила я.
- Этого ещё не хватало, - снова вмешалась старшая, - выдавать книги таким вот!
Мне и в голову не пришло обидеться на "таким вот". Тем более, что и мой возраст, и внешний вид были против меня.
- На, прочти заглавие этой книжки, - сказала добрая тётя и протянула тоненькую красивую книжечку.
- Гуси-лебеди! - чётко, без запинки выкрикнула я.
Ну конечно, видимо, ей дома читали, и картинка говорит сама за себя, - не поверила старшая. А ведь мне никто не мог читать, потому что в доме не было не только книг, но и одежды, и хлеба: война совсем недавно ушла за горизонт.
- А почитай нам эту книжечку, - предложила молодая. Чтобы глаза не разбежались от красивых картинок, я нацелила их на текст. Картинки я посмотрю потом, а сейчас - какое счастье! - я узнаю, что там написано!
- Жили-были муж с женой, и были у них дочка да сынок маленький...
- Хватит, умница ты моя маленькая, - похвалила меня добрая тётя и попросила старшую сделать исключение и выдать мне книжку. Обращалась она к ней по имени-отчеству: Мария Сергеевна. - Ну что ж, Ольга Васильевна, разрешаю, но под вашу ответственность.
Ольга Васильевна завела на меня карточку, как на взрослую, и объяснила, как надо обращаться с книгой: не брать её грязными руками, не загибать листы, ничего не отмечать и не подчёркивать. Эти наставления я несу до сих пор. Испытываю физическую боль, когда вижу варварское отношение к книге.
Мне дали книжку домой и объяснили, что я должна её вернуть, как только прочту, но не позже, чем через десять дней. Прижимая к груди тоненькую книжечку и понимая, что прочту её быстро, я снова попросила:
- Тётенька, дайте мне, пожалуйста, ещё какую-нибудь книжечку, а то я эту прочитаю, пока дойду до дома.
Видимо, это уже был верх нахальства с моей стороны, потому что добрая "тётенька" вдруг стала строгой и сказала, что книги они выдают только тем, кто читает их дома за столом, а не по дороге из библиотеки домой. Я пообещала, что не буду читать по дороге, но слова не сдержала. Мне ведь дали ещё две книжки : про сестрицу Алёнушку и "Мистер-Твистер". Этот Твистер лежал сверху. Смотрела я на него, смотрела, не выдержала и прочитала. А он сразу почему-то запомнился мне наизусть. И помню я его, несчастного, до сих пор.
Прошло три дня. На четвёртый я снова появилась в библиотеке. В этот раз вид у меня был гораздо приличнее. Мама была дома и, когда я поведала ей свою библиотечную историю, она почему-то прослезилась, но мне поверила. Она вымыла меня, моё единственное платьице было выстирано и отутюжено. Мои непослушные волосы заплели в косы и даже завязали банты, только не из лент, а из накрахмаленных бинтов, обильно подсинённых. И лишь ноги мои оставались босыми; тут уж ничего не поделаешь...
Мария Сергеевна снова встретила меня недружелюбно. Она сказала, что я и не читала ничего, а просто просмотрела картинки и принесла книжки обратно. Ольга Васильевна попросила меня поочерёдно пересказать книжки. Я сделала это с огромным удовольствием, а Твистера выдала наизусть. Когда я посмотрела на Ольгу Васильевну, то увидела её побледневшую, с глазами, полными слёз. Она прошептала: "Будь проклята война". Конечно, тогда я не могла понять, что к чему. И только став взрослой и прожив жизнь, полную трудностей и лишений, я каждой своей клеткой поняла смысл этой короткой фразы...
Снова мне выдали книжки. А Ольга Васильевна, светлая ей память, дала мне свёрток из белой бумаги, перевязанный ярко-красной настоящей лентой. Она сказала, что это её подарок мне, и что посмотреть я должна его дома. Домой я не шла - летела. Дома, не чувствуя рук, развязала бант и обомлела. В свёртке была книжка "Сказка о мёртвой царевне и семи богатырях". В книжку была вложена открытка, подписанная печатными буквами. Наверное, большего счастья, чем в тот день, у меня и не было в жизни: собственная книга, бант, открытка, подписанная мне.
Прочитав дарственную надпись со словами "ты уникальная девочка", я так и не смогла понять, хорошо это или плохо. Обратиться за разъяснениями к старшим было совестно: а вдруг это что-то во мне неправильное, чего я пока не могу понять и исправить, а меня потом будут дразнить. Спросить у Ольги Васильевны тем более стыдно: ведь она, наверное, думала, что я всё понимаю...
До осени, когда я пойду в первый класс, мне разрешили брать книги в районной библиотеке. Теперь на книжных вечерах я тоже стала рассказчиком, а не вольнослушателем, как раньше. А читали и рассказывали тогда обо всём: о приключениях, о войне; и сказки слушали с удовольствием. Мы жадно читали, жадно слушали. Каждый давал себе самооценку: а я бы смог так? Мы росли, взрослели, входили в жизнь, не расставаясь с книгой.
Благодарю судьбу за то, что была в моей жизни первая библиотека, что была в моей жизни Ольга Васильевна. Она помогла многое понять - о значении книги в жизни, о правильном отношении к книге и правильном выборе книг. Наверное, всё начинается с первой книги и первого наставника. Я счастливый человек: судьба дала мне и то, и другое.
Война и оккупация оставили свой страшный след: все предприятия были разрушены. Чтобы горожане хоть как-то могли поддерживать жизнь, существовали карточки на хлеб и талоны на воду. Выдавались карточки один раз в месяц работающему человеку на всех членов семьи, из расчёта триста граммов хлеба на одного человека и два ведра воды в день на семью. Самое страшное было потерять эти карточки!
В любую погоду очередь за хлебом занимали ночью, потому что часто хлеба на всех не хватало. А воду отпускал контролёр, сидевший в будке. Труба из этой будки выходила наружу, а он внутри будки открывал и закрывал кран, отпуская воду. Предварительно он отрывал талоны на одно или два ведра воды.
Не всегда взрослые могли стоять в очереди за хлебом и водой, потому что работали тогда все. Часто эти обязанности возлагались на детей. Но даже в такой ситуации дети оставались детьми: остановился отдохнуть, поставил ведро, заигрался... Повернулся - воду унёс кто-то. Хорошо ещё, если этот "кто-то" перелил твою воду в своё ведро. А если твоё ведро унёс - горе было всей семье, потому что эти предметы были на вес золота: их купить было негде и не за что.
Ещё хуже было с карточками на хлеб. Их воровали в очереди даже у детей. Один такой случай остался в моей памяти на всю жизнь.
Выстояв очередь с глубокой ночи до утра, я уже приблизилась к весам. Вот сейчас получу хлебушек! А если повезёт и будет довесок, я, конечно же, его съем, потому что есть хотелось до судорог в желудке. Я усиленно тянула руку с карточками продавщице, но ведь я была совсем маленькая, а напор толпы был такой, что мои ноги не доставали до пола и я двигалась по воле толпы. И тут случилась беда: не дотянувшись до прилавка, я уронила карточки. Я громко закричала: "Мои карточки упали!" Но никто не обратил на это внимания, все засуетились и окончательно затолкали меня. Было очень больно от толчков со всех сторон и трудно дышать...
Одну молодую беременную женщину так придавили, что у неё начались роды. Но никто не бросился ей на помощь, каждый боялся потерять свою очередь: ведь в следующий раз хлеб привезут только завтра, да и неизвестно, хватит ли его всем. А ведь дома голодные дети. С огромным усилием беременная женщина выбралась из толпы самостоятельно, и что было с нею дальше, я не знаю.
Я горько плакала от безысходности. Какой-то молодой человек громко крикнул: "Граждане, пожалейте ребёнка, верните карточки, не заставляйте делать обыск!" Однако его моментально пинками и тумаками вышвырнули на улицу. И снова началась давка. Это была уже не очередь, а страшная толпа злых голодных людей. Выбраться из этих тисков я смогла лишь тогда, когда очередь стала расходиться, потому что закончился хлеб. Постанывая от боли во всём теле, я взобралась на подоконник наглухо закрытого снаружи окна. Просидела я в этом тёмном уголке, глотая слёзы, до самого обеда. Пришёл за мной брат, вернувшийся из школы. Он спросил, что я здесь до сих пор делаю и почему не иду домой. Я рассказала ему обо всём, что случилось, и заявила, что домой я не пойду, а буду сидеть здесь, пока не умру, и что жить я совсем не хочу! Мне было страшно, ведь я всю семью оставила без хлеба на целый месяц.
Брат сбегал к маме на работу и рассказал ей всё. Отпросившись на полчаса, она пришла за мной. Увидев меня, забившуюся в тёмный уголок, посиневшую от страха и слёз, мама, скрывая своё отчаяние и слёзы, сказала мне очень спокойно и ласково: "Пойдём домой, детка, не бойся ничего, родная моя".
Почти неделю я была в ступоре: не спала и не разговаривала. Как трудно было детскому сердечку справиться с людской жестокостью и безысходностью своего положения!
Как мы выжили? Выручали кое-какие овощи да кукуруза с маленького приусадебного участка, а ещё жмых, которым кормили скот. Прошло немало времени, прежде чем горе моё стало немного слабее.
Как хочется мне забыть эту страшную историю! Но такое забыть невозможно!
Долгожданный март выдался холодным и слякотным. Снег терял свою белизну. Днем под лучами солнца он желтел, таял, появлялись лужи и грязь, а ночью снова подмораживало. Было холодно и неуютно. Детвора томилась в ожидании тепла.
Наш босоногий сезон начинался в марте и продолжался до ноября. Босые ноги обходились без обуви, которую с большим трудом приобретали только для школьников, а малыши всю зиму сидели дома.
Несмотря на отсутствие книг и игрушек, дети находили чем занять себя и были горазды на всякие выдумки. Примером для нас были окружавшие нас взрослые. Сколько же было в них стойкости, терпения, мудрости, милосердия и доброты!
Вдовам погибших на войне приходилось очень трудно Часто в одной квартире селились по две, а то и по три семьи. Самостоятельно каждой из них приобрести жильё и даже снять квартиру было невозможно. Так некоторое время жили и мы: мама, мы с братом и ещё одна вдова с тремя детьми. Какое это было трудное время! Немыслимая теснота в подслеповатой хатёнке, беспросветная нищета были нашим уделом. Но вот что интересно: никогда никаких бытовых скандалов ни у взрослых, ни у нас, детей, не возникало. Мы считали себя одной большой семьёй, где все должны заботиться друг о друге. Получалось, что у каждого из нас было по две мамы. Мы всё делили поровну, будто родные люди. Так и выжили, не озлобились, не очерствели.
В этой большой семье я была самая младшая, как раз из тех детей, кому суждено было зимой сидеть дома из-за отсутствия одежды и обуви. Дни были сплошным ожиданием. Зато как здорово было, когда все возвращались домой из школы! Все делились друг с другом своими впечатлениями. Становилось шумно, весело и интересно. Скучать было некогда.
Но. как и во все времена, с детьми что-либо рано или поздно случается. В тот памятный день, оставшись одна дома, я играла воображаемыми игрушками, придумывала немудрёные сказки, пела песни, те, которые всегда со слезами на глазах пели наши мамы. А потом мне стало скучно. Я подошла к окошку, надеясь увидеть что-нибудь интересное. И увидела: прямо у порога стояла соседская корова по кличке Юлька. Нехороших слухов об этой корове было немало. Говорили, что она вконец измучила свою хозяйку, что в неё вселился бес, поэтому она неуправляемая, бодливая и вдобавок чёрная. Она запросто могла боднуть свою хозяйку, выбить у неё из рук подойник с молоком, в любой момент сорваться с привязи и уйти куда ей вздумается. Говорили, что хозяйка была бы рада от неё избавиться, да нельзя: ведь она кормилица А меня мучил вопрос: почему Юлька чёрная, а молоко даёт белое?
Войти и к нам во двор Юльке особого труда не составляло заборов тогда ни у кого не было. С каким умыслом она явилась к нам, неизвестно, но я решила с нею познакомиться и. подружиться. Как была в одной рубашонке, босая, выскочила во двор, прихватив для знакомства корку хлеба. Протягивая ей хлеб, я шептала:
- Юля, Юлечка, возьми хлебушек!
Корова почему-то пятилась назад, а я шла прямо на неё, уговаривая:
- Возьми хлебушек, ты хорошая.
И вдруг эта "хорошая", нагнув голову, пошла на меня, подняла меня на рога и понеслась через двор. Она пыталась сбросить меня, но не могла, потому что я вцепилась в её холку мёртвой хваткой. Сама соскочить я тоже не могла: корова проткнула меня рогами под рёбра. Дикая боль туманила мой разум.
Корова заскочила в свой двор, потёрлась головой - точнее, мной - о скирду сена и наконец сбросила меня, как котлету с вилки. Причём швырнула она меня со злостью - далеко, прямо в грязь. Больше я ничего не помню.
Пришла в себя в больнице. Рядом со мной были обе мамы, которые твердили: "Доченька, доченька... "
После этого случая Юлька исчезла. Куда её отправили, я так и не узнала, оставалось только догадываться. Но мне всё равно было жалко корову, я даже плакала. Зато память о ней осталась у меня на всю жизнь: два шрама под рёбрами. Меня на медкомиссиях постоянно спрашивали: "Откуда у вас эти ножевые ранения?" На этот вопрос я всегда отвечала: "Это результат неудачного знакомства".
В юности все пытаются писать стихи, особенно девочки.
Без всяких наставлений со стороны взрослых, мы все были большими патриотами после войны. Детский ум остро реагирует на всё происходящее, и стихи чаще всего рождаются патриотические.
Мне было пятнадцать лет. Я училась на втором курсе техникума, когда написала стихотворение "Мы не хотим войны". Девочки в общежитии посмеивались надо мной: нашла, дескать, о чём писать, с войны уже десять лет прошло, пора уже стихи о любви сочинять. Так и осталось моё стихотворение в черновике. А вскоре на уроке литературы нам предложили написать сочинение на свободную тему. Я решила написать о том, как тяжелы были годы войны и как наш народ хочет мира. А в качестве эпиграфа взяла одну строфу из своего стихотворения.
С сочинением я справилась быстро, проверила, нет ли ошибок, потом от нечего делать решила набело переписать своё стихотворение. И тут неожиданно ко мне подошла преподаватель, строго посмотрела на меня и отобрала у меня листок со стихотворением.
Обычно отобранное на уроке возвращалось на перемене, но в моём случае этого не случилось. "Ну и пусть, - подумала я, - черновик-то у меня, перепишу ещё раз".
Прошло около двух недель, и я уже про всё забыла.
Но однажды мне вручили какой-то конторский бланк с приглашением явиться в редакцию в такое-то время и в такой-то кабинет. "Какая редакция, при чём тут я, с какой стати я должна туда идти?" - подумала я. А подружки стали пугать меня: "Говорили же тебе, пиши лучше про любовь".
Пришлось идти в редакцию. Вошла в указанный кабинет, от волнения даже забыла прочитать табличку с фамилией и должностью. За столом сидел солидный седой человек с орденскими планками на кителе. Мне стало ещё страшней. Когда я назвала свою фамилию, он встал из-за стола, подошёл ко мне и протянул мне газету, где было напечатано моё стихотворение, неизвестно как туда попавшее. "Это ты написала?" - спросил он.
Краска залила моё лицо, и я почти закричала: "Простите меня, пожалуйста, я нечаянно. Я больше никогда ничего не буду писать, честное слово!" И я заплакала. Он громко расхохотался, а я ещё и ещё повторяла, что больше не буду писать.
Вытерев мои слёзы, он по-отцовски ласково сказал: "Пиши, детка, пиши о том, что трогает твоё сердце". Затем он вызвал бухгалтера и сказал, чтобы она выдала мне гонорар. "Ой, а это что ещё такое?" - думала я, пока мы с нею шли в другой кабинет. Бухгалтер пощёлкала на счётах, заставила меня расписаться на какой-то бумажке, выдала мне целое состояние по тем временам - три рубля шестьдесят копеек.
Я была готова к тому, что меня будут ругать, а меня похвалили, да ещё и кучу денег выдали. Я присела в парке на скамейку и долго "переваривала" случившееся. А в голове стали складываться стихи о природе, совсем не для гонорара, а от тёплых чувств, переполнявших сердце.
В первое послевоенное десятилетие люди усердно обзаводились подсобным хозяйством. Обрабатывался каждый доступный клочок земли, на котором выращивали овощи и кукурузу. Почти на каждом подворье были куры и козы. Недостаток хлеба компенсировали кукурузными чуреками и кашей-мамалыгой. Многие научились мастерить маленькие мельнички-"рушки", на которых мололи кукурузу. Голод постепенно отступал
Зато работать приходилось не покладая рук - и на производстве, и дома. В семье у каждого были свои обязанности по хозяйству, которые выполнялись безоговорочно.
Осиротев, я жила в семье брата, а сам он в это время служил в армии. Брат по профессии был зоотехник, а жена его - ветеринар. Жили они на ветеринарном участке. У них были лошади, уход за которыми возлагался на нас с бабушкой (так я называла тещу брата). Хозяйство у них было приличное: корова, поросёнок, несчётное количество кур и пять козочек во главе с козлом по кличке Буян.
Наш Буян был общественным поводырём для всех коз в округе. Свои обязанности он выполнял чётко: утром уводил всех коз в места, известные ему одному, а вечером приводил их в сохранности назад. При этом всё козье стадо он разводил по дворам, а потом с нашими козами возвращался домой. Этот умный козёл пользовался уважением всех держателей коз.
Буян терпеть не мог вмешательства в его дела. Однажды наш сосед хотел проследить, куда это он водит коз пастись, и пошёл вместе со стадом. Пока шли по посёлку, Буян совершенно игнорировал его присутствие, но, стоило им только выйти за околицу, как он подошёл к мужчине, подпрыгнул, поставил передние ноги ему на плечи и хорошенько долбанул его по лбу своим лбом. От неожиданности мужчина упал, потом вскочил и бросился бежать. Козёл догнал его и поддал лбом ему под зад. После этого с сознанием выполненного долга Буян вернулся к своему гарему.
Удивительно то, что козы беспрекословно подчинялись ему: возможно, тоже не раз получали тумаки от своего повелителя. Дома Буян вёл себя миролюбиво, но терпеть не мог, когда его загоняли на ночлег насильно.
Он очень любил, чтобы его кормили с рук. У меня в кармане всегда были для него какиенибудь неказистые угощения: сухарик, морковка, кусочек жмыха или горстка сухофруктов. Он с удовольствием принимал эти угощения и вовсе не потому, что был голоден: просто он таким образом утверждался в собственных глазах как существо особенное, наиболее значимое из всех сородичей.
Я училась во вторую смену. Поскольку наш переулок был на отшибе, мы обычно поджидали с соседскими ребятами друг друга, чтобы прийти домой вместе. По дороге мы устраивали разные игры.
Каким образом Буян запомнил время моего возвращения из школы, не знаю. Но он всегда встречал меня, получал положенное угощение, после чего шёл на своё место.
Однажды, не дождавшись меня в привычное время, Буян отправился мне навстречу; благо, дорога в школу была прямая, и разминуться было невозможно.
В тот день у нас была репетиция к празднику 7-е ноября. По дороге мы с подружкой, изрядно проголодавшиеся, съели сухофрукты, припасённые мною для Буяна. "Время уже позднее, Буян, наверное, уже десятый сон видит", - подумала я. Как же я ошибалась! На полпути к дому вдруг, словно чёрт из табакерки, появился Буян. Не дождавшись от меня положенной дани, он подпрыгнул, поставил передние ноги мне на плечи и слегка стукнул меня по лбу своим лбом. Я не упала, а сердито оттолкнула его.
- Молодец, Буян! Настучи по лбу своей хозяйке, ну, молодец! - закричал Федька, с которым я часто ссорилась.
Лучше бы он не давал советов Буяну, потому что тут же получил крепкий удар под зад лбом козла. Все бросились врассыпную. Но козы, как известно, просто обожают игру в догонялки. Под зад получили все: и мальчишки, и девчонки. Так вприпрыжку мы разбежались по домам, а Буян с чувством исполненного долга отправился спать.
Я была рада, что он не побежал провожать других ребят, которые жили дальше нас. С той поры все мои попутчики всегда держали взятку для Буяна, так, на всякий случай. Лучше уж подстраховаться!
Немцы уже вошли в Нальчик. Начались бомбёжки, облавы, скитания по окопам. Мы получили "похоронку" на отца, но верить в его гибель не хотелось. Многие уже покинули родные жилища и отправились искать более спокойные места. Труднее было тому, кому некуда было деваться. А если вдруг "похоронка" была ошибкой, и мы уйдём из Нальчика, где тогда отыщет нас наш отец? Так думала мама, решившая держаться до конца. Но все её планы изменил страшный случай.
От бомбёжек мы прятались в окопе. На него были положены ветки, а сверху - насыпана земля. По углам окопа ютились взрослые, а в центре лежали дети. Эта "крыша" и рухнула от близкого взрыва бомбы, завалив землёй спящих детей. Хорошо, что мой брат спал, закрыв лицо ладонью, потому что она виднелась под кучей земли. Благодаря этому взрослые определили, где находятся детские головы, и быстро откопали нас, не дав нам задохнуться. Мама сразу стала выбираться из окопа.
- Куда ты, сумасшедшая? - возмутились соседи. - Себя не жалеешь, так хоть детей пожалей! Не видишь разве, что наверху творится?
- От смерти нигде не спасёшься, - сказала мама. - Сейчас вы сами в этом убедились.
Когда пришли в свою квартиру, нашим глазам представилась страшная картина: все стёкла в окнах были выбиты, дверь болталась на одной петле, мебель была разбита.
Мама вымыла нас, переодела, накормила, взяла документы и фотографии отца, и мы двинулись в путь. Взять с собой много вещей было невозможно: маме предстоял трудный пеший путь с двумя маленькими детьми. Сначала добрались до Ставрополья - родины родителей, но устроиться там не получилось, и нам пришлось направиться в Ростовскую область.
Первое время жили на квартире у какой-то очень злой женщины. Платить за проживание было нечем, поэтому мама попала в рабскую зависимость от хозяйки. Но выхода не было, приходилось всё терпеть, чтобы как-то уберечь маленьких детей.
Однажды все разошлись по своим делам, а на хозяйстве оставили меня - в мои пять лет. Хозяйка заперла дом, протянула мне ключ и сказала:
- Потеряешь - шкуру с тебя спущу!
Мама предложила ей положить ключ в определённое место, но хозяйка сказала, что может забыть, куда его спрятала, а каждый нахлебник должен приносить хоть какую-то пользу.
Что означает выражение "спущу шкуру", я не знала, поэтому смело подошла к ней, взяла ключ и зажала его в кулачке. Но надо было чем-то заняться, и я вышла на улицу. Сначала я строила домики из пыли, потом, приткнувшись возле копны сена, уснула.
Вечером, когда все вернулись домой, хозяйка потребовала у меня ключ, а я о нём совсем забыла. Побежала к своим "домикам", но его там не оказалось. Не нашла его и у копны. Тогда хозяйка взяла хворостину и стала сечь меня ею. От боли я вертелась как юла, и это ещё больше разозлило её. Всё моё тощее тело было исполосовано багровыми рубцами, а под коленками полопалась кожа, кровь стекала по моим ногам.
Мама в это время была отослана на дальний край подворья. На мой душераздирающий крик она прибежала и, увидев меня, всю исполосованную, оттолкнула эту мегеру, подхватила меня на руки и выскочила со двора.
Теперь навзрыд плакала мама. Я плакать уже не могла - обессилела от боли и голода.
Женщина, жившая напротив, видела всю эту экзекуцию. Она пригласила нас к себе, помогла маме обмыть следы наказания и успокоиться. Они с мамой вместе поплакали над своей вдовьей судьбой. У неё было трое маленьких детей, но она пригласила нас поселиться у неё в хате. Теснота и бедность как-то сплотили нас в одну семью. Жили мы дружно, помогали друг другу, чем могли.
С тех пор я стала бояться ключей и в то же время, видно, подсознательно пытаясь преодолеть этот страх, собирала их везде, где находила, и боялась хоть один потерять. Продолжалось это долгое время, пока не произошёл ещё один драматический случай, связанный с ключами.
Маме на работе дали отпуск. Но бедность заставила искать на время отпуска какуюнибудь другую работу. Ей удалось наняться в сторожа. Охранять надо было чайную. В одно из дежурств, обходя здание, мама увидела, что замок на двери висит незапертый. Телефон был внутри кафе, и ей пришлось ждать утра.
Первой, как всегда, пришла заведующая. Она сразу вызвала милицию и ревизию, чтобы узнать, сколько чего пропало. Маму, естественно, сразу забрали в милицию до выяснения обстоятельств. Пришёл и к нам на квартиру милиционер, но, осмотрев жильё, убедился, что кроме детей, никакого добра в хате нет.
- Девочка, покажи мне замок, каким вы хату замыкаете, - сказал он.
- А у нас никакого замка нет, мы щеколду на дверях палочкой закрываем.
- Значит, у вас ни замка, ни ключа нет?
- Ой, дядя, ключей у нас много! Я вам их сейчас покажу.
Я подумала, что этот дядя, как и я когда-то, тоже потерял ключ, а ведь за это "спускают шкуру", и я знаю, как это больно. Я по-обезьяньи вскарабкалась на чердак и сбросила оттуда к ногам милиционера свой "клад" - с десяток старых, разных по величине ключей, связанных дратвой.
Милиционер долго разглядывал моё добро, потом спросил, откуда у меня эти ключи.
- Я насобирала, - с гордостью сказала я. - Возьмите, какой хотите, мне не жалко.
- Спасибо, - сказал милиционер, - но здесь нет такого, какой мне нужен. А ты, детка, больше никогда их не собирай; от них иногда бывают большие неприятности.
- Да, я знаю, - по-взрослому сказала я. - У меня они уже были.
Он погладил меня по голове и ушёл. А к обеду вернулась мама. Ревизия не обнаружила никакой пропажи. Просто заведующая небрежно заперла дверь и не проверила, заперт замок или нет.
А ключи я и до сих пор не люблю.
В жизни людей бывает и общая беда, и общая радость. Когда приходили похоронки - горевали всем миром. Стали возвращаться фронтовики в родные края - радость тоже была общая. А поскольку эта радость случалась не так часто, как хотелось бы, то и была она более яркой, более ощутимой для всех.
Хотя, тех, кого эта радость обошла стороной, боль утраты обжигала сильнее в такие моменты. Но и взрослые, и дети воспринимали всё происходящее как должное. Все понимали, что виновник один для всех - война. На нашей большой улице, только три семьи дождались своих кормильцев. Но трудно жилось тогда всем одинаково.
Мои закадычные друзья-соседи: Федька, Митя и Колька - не важничали тем что у них есть отец, а мы безотцовщина. На нашей дружбе это не отражалось. Мы всегда проказничали вместе. А когда наступал черёд наказания, мы, как могли, защищали друг друга. Каждый из нас брал вину на себя, сбивая с толку выяснявшего, кто же всё-таки виноват. Поэтому, наказание мы всегда получали все поровну.
Особо разбираться нашим родителям было некогда. Они работали от темна до темна. Разбирались мы между собой сами, причём честно, как взрослые. Жаловаться никому из нас даже не приходило в голову.
Старший из троицы, Федька, однажды сразил всех наповал своим высказыванием. Он сказал: "Когда папки не было, лучше было".
- Ты что, сдурел? Белены объелся? Он бьёт тебя? - посыпались вопросы со всех сторон.
- Да нет, ещё не бил, но всегда угрожает каким-то чемоданом.
- Чем?!
- Да чемоданом. Он говорит, что все наши проделки он собирает в этот чемодан. И как только их наберётся под самую крышку - чемодан откроется.
"Вот тогда держитесь, братцы, мало вам не покажется", - сказал отец.
А много уже насобирал? А где этот чемодан?
А я знаю? Кроме него самого никто не знает, где этот чемодан и что в нём есть. Мамка нам никогда так раньше не говорила. Наверное, это только отцы так наказывают детей. Может они на войне такому научились, я же не знаю.
Когда все разошлись, мы, верная четвёрка, решили отыскать чемодан и проверить, сколько ещё нам можно будет "заполнять" его, пока он откроется. В отсутствии родителей, мы начали сыскные работы.
Поскольку нас было четверо, дело шло быстро. Да и какие могли ‘быть трудности в доме: сундук, стол, кровать да полати за печкой для сна ребятам. Обшарили чердак, погреб, сарай - ничего не нашли. Помог нам случай. В выходной день их мама затеяла печь пирожки и послала Фёдора в кладовку, принести банку с маслом.
- А где она там? - спросил Федька, так как с кладовкой он был мало знаком.
- На верхней полке, - сказала мать, - иди, сам увидишь.
Кладовку мы не проверяли. Она не вызывала у нас интереса. Во-первых она совсем маленькая, а во-вторых, мать оттуда всегда приносила картошку, муку и всякую ерунду. Какие там могли быть чемоданы с наказанием?
Встав на лестницу, Федька приподнял картон, закрывающий банки и - ахнул! На этой полке в углу стоял маленький чемоданчик. Отец до войны, ходил с ним на работу, вспомнил Федька.
Отец тогда работал обходчиком на железной дороге и иногда брал с собой своего первенца - пятилетнего Федьку. За годы войны о существовании этого чемоданчика забыли все начисто.
Эх, жалко, что нет возможности прямо сейчас открыть его! Да и страшновато это делать одному: слишком много неприятностей сулил этот чемодан.
Вернувшись в комнату, Федька ничем себя не выдал. Братьям он не сказал ничего. Они могут сорвать операцию: малышня ведь. Скорее бы наступило завтра! Завтра родители уедут на весь день к родственникам на крестины, вот тогда можно будет всё спокойно рассмотреть.
И вот, наконец, мы, все четверо, вошли в кладовку, оставив дверь открытой, на всякий случай...
Федька осторожно снял чемодан с полки, поставил его на пол, открыл крышку... Ёмкость была заполнена орехами, а сверху лежали пряники и бумажный кулёк с конфетами-подушечками. Других конфет мы тогда даже не знали. Младшие, забыв страх, сразу потянулись за сладостями, но Федька строго пресёк их попытки.
В те времена, ребятня, не испорченная излишествами бытия, свято верила в сказки. Вот мы и решили, что это волшебство, что наше будущее наказание превратилось в лакомство, искушая нас на новые наказания. Мы вспомнили колдунью с волшебным яблоком и решили ничего не трогать. Велико было искушение съесть эти вкусности, но вера в волшебство победила. Всё это добро мы решили закопать. В сказках ведь всегда всё то закапывают, то выкапывают.
А на дворе уже то дождь, то снег и подморозило. Как копать?
За сараем мы обнаружили холмик снега. Содержимое чемодана ссыпали в тряпичную сумку и захоронили её в этом снегу. Всё. Теперь будем ждать тепла, чтобы закопать сумку в землю.
Чемодан поставили на место, прикрыли картоном, оставили всё как было. Зажгли в кладовке свечку и торжественно повторяли за Федькой слова клятвы о том, что будем молчать.
"Кто проболтается, - сказал Федька, - получит наказание за всех сразу. Волшебнику всё равно, кого наказывать, запомните это".
Естественно, мы молчали, но шкодничали уже смело, без опаски. Чемодан ведь пустой, значит откроется он не скоро. Пусть папашка дожидается теперь.
Наступил Новый год. Вместо ёлок тогда наряжали обычную веточку-деревце, припасённую заранее.
Украшали мы такую ёлку ватой и бумажными игрушками, которые мы сами рисовали, раскрашивали и склеивали.
Всё равно это было счастье! Детское счастье, сдобренное худосочным кулёчком сладостей под "ёлкой".
В нашем доме уже всё было готово, когда пришла мама моих друзей. Она сообщила, что их подарки исчезли непонятным образом, а ребята упорно молчат.
"Можно бы нам уже и признаться, - подумала я, - но неизвестно теперь, откуда ждать большей беды: от сумки в сугробе или от родителей".
Моя мама сразу поняла, что без моего участия, ну никак это не могло произойти. Собрали нас вместе. Обе мамы спокойно, по-матерински, разговорили нас. Слушая наши страхи, они вместе с нами и смеялись, и плакали. Мы успокоились, поняли, что наказание минует нас теперь.
- Ну, а как насчёт наказания? - раздался голос их отца, вошедшего в дом со злополучной сумкой в руках. Мы, все четверо, замерли как по команде - вот оно наказание!
- Молодцы, ребята, - сказал он, - вы сами себя хорошо наказали. То что было припасено для вас на Новый год, вы испортили капитально. Посмотрите на это месиво.
- Сам виноват, - сказала их мама, - запугал ребят этим чемоданом, ещё немного и я бы поверила, наверное.
- А что, по-твоему, мне их бить надо было? Надо же было их как-то сдерживать, ведь их проделкам ни конца, ни края нет.
- Не ссорьтесь, - попросила моя мама, - мы поделимся. У детей всё равно должен быть праздник.
Всё что было у нас, разделили всем поровну. Хорошо всё закончилось.
Только бесконечно жаль, что для нас теперь навсегда пропала вера в Чудесное, Сказочное Волшебство!
Декабрь 2016г.
Последняя неделя перед зимними каникулами выдалась суматошная. Предстоящие праздники волновали всех. Одни с нетерпением ждали елку с хороводами и подарками. Другие предвкушали костюмированный бал. Третьи готовили спектакли по сказкам. Равнодушных, практически, не было. Всеобщий азарт увлек и совсем юную героиню этих событий, ученицу второго класса-Альку. Ей очень хотелось появиться на утреннике в каком-нибудь сказочном образе. Да хоть в образе лягушки-путешественницы, лишь бы это была сказка и был костюм.
Если учесть, что война совсем недавно ушла с нашей земли, кризис был и с продуктами, и с одеждой. Никаких товаров в помощь ребячьим задумкам тогда в продаже не было. Делали всё своими руками - и довольно успешно. Дети учились у взрослых преодолевать невероятные трудности и находить радости в жизни. Вот и старались проявлять свои способности, радовались сами и радовали других своими талантами.
- Мамочка! - просила Алька, - давай придумаем костюм!
- Придумать, конечно, можно, - отвечала мама, - но из чего его делать? Я бы вначале заменила твое единственное платьице на новое.
- Ну, мамочка, ну пожалуйста, давай придумаем костюм! А платья мне и не надо вовсе. Я к своему платью уже привыкла, зачем мне другое?
Боль и тревога за детей в очередной раз перевернула душу матери. На её детство выпала революция, потом гражданская война, сиротство, детский дом... Теперь и её детей война лишила детства и отняла отца.
- Но у моих детей есть я, - думала она, - значит, я должна делать всё возможное и невозможное, чтобы облегчить жизнь своих детей.
Дети подрастали и становились рассудительными как взрослые. Детство словно обходило их стороной.
На следующий день, вернувшись с работы, мама принесла какой-то узел. В больнице, где она работала, к празднику обновляли лозунги. Этот кумач, исписанный белыми несмываемыми буквами, был никому не нужен.
- Ну вот, дочка, будет тебе костюм, только пока не соображу какой, - сказала мама.
Каких трудов стоило ей отстирать эти намертво исписанные лоскуты - даже представить трудно: не было мыла, стирали золой, вода выдавалась экономно, по талонам. Но ведь смогла! Ещё как смогла. Просидела при свете коптилки с иголкой в руках до утра, и утром дочка получила костюм
- "Красная шапочка"! Наверно, из всех Красных шапочек эта была самая красная, потому что и шапочка, и пышная красивая юбка, и жилет, и даже тапочки были красные - тряпочные. Но всё равно, это был костюм, была радость!
Старший брат из проволоки смастерил лукошко, которое тоже задрапировали красной тканью.
Подарки на ёлке давали всем, но тем, у кого был костюм, да еще и выступление, Дед Мороз дарил какую-нибудь незамысловатую игрушку. Это тоже была радость.
На утреннике Алька выступила хорошо, и вместе с кулёчком сладостей Дед Мороз вручил ей игрушку-мартышку. Позже брат съязвил: "Мартышка нашла своего адресата". После обеда была ёлка на маминой работе. Алька пошла с надеждой ещё заработать подарок. Ведь обычно дети получали сладости раз в году - на ёлке. Когда Алька выступила и подошла к Деду Морозу, он протянул ей желанный кулек и сказал: "Молодец, Красная шапочка!" Алька вдруг бросила кулек на пол и выскочила из зала, не сказав никому ни слова. Она свято верила, что подарки раздает настоящий Дед Мороз, который приходит из сказки. А ей подарок протянула сестра-хозяйка больницы. Алька узнала её по скрипучему голосу и по ядовито-желтой кофте, выглянувшей из-под ватной бороды.
Прибежав домой, Алька горько плакала от необъяснимой обиды. Вернувшаяся с работы мама принесла Алькин подарок и потребовала объяснений. Обиду свою Алька объяснила, но снова и снова спрашивала: "Где правдашний Дед Мороз?" Слегка замешкавшись, мама ответила: "Детка, сейчас у Деда Мороза очень много работы. Он должен обойти все школы и детские сады, поздравить всех деток и раздать подарки".
- Ну и где же он сейчас?
- Сейчас он складывает в мешок подарки: уже поздно. А завтра пойдёт на ёлку в соседнюю школу.
- Неправда! У них вчера была ёлка, а завтра вечером там будет бал-маскарад, нам говорила наша вожатая Оля.
- Ну и что? Дед Мороз там обязательно будет, опять будет дарить подарки: это же новогодний бал. Так всегда было. А больница же не школа и не детский сад, туда придут дети, которые уже видели его на школьной елке. Вот он принес подарки и попросил, чтобы ему помогли раздать их.
- Мам, а ты видела его?
- Когда?
- Ну когда он просил ему помочь?
- Да нет, конечно, не видела, я же на дежурстве была.
- Ма, а я эти конфеты не буду есть совсем, никогда!
- Почему?
- Их дал не Дед Мороз, значит они не настоящие. А мне всё равно настоящий Дед Мороз даст ещё один подарок. Я найду его!
В Алькиной голове созрел план мгновенно: у мамы завтра ночное дежурство. Старшего брата вечером долго не будет дома. Маскарадный костюм у неё есть. Даже пирожков мама напекла. Ну и что если с тыквой, зато настоящие. Ведь в сказке Красная Шапочка шла к бабушке с гостинцами. Блиц-план созрел, и Алька уснула сном праведницы. В школу она пришла пораньше: Ей надо было осмотреться и как-то заявить о себе.
Никто на неё не обращал внимания. Все были заняты собой и своими костюмами. Становилось шумно и многолюдно. Прозвучала команда: построиться всем в одну колонну.
Алька не могла понять куда ей приткнуться. Из-за своего маленького роста, она чувствовала себя в этой сказочной колонне как в лесу. Наконец, была дана команда к шествию. Маленькая "Красная шапочка" стояла прижавшись к стенке и во все глаза созерцала сказочную красоту, проходящую мимо.
Вдруг кто-то окликнул ее из проходящей шеренги и на ходу потянул её за руку, повел рядом с собой. Это была Оля, вожатая в Алькином классе. Расспросив Альку, для чего она здесь, Оля стала думать, что ей теперь делать с этой "артисткой".
Когда колонна остановилась, Оля быстро подвела Альку к распорядительнице бала и кратко объяснила ей ситуацию. Та посмотрела на маленькую "Красную Шапочку", посиневшую от холода, обутую в тряпочные тапочки, но весь облик которой говорил: "Я смогу!"
Она сказала Оле: "Давай, подведи её поближе к сцене".
В наступившей тишине Алька услышала: "Друзья, начинаем смотр костюмов новогоднего бала. Откроет наш праздник самая юная участница - "Красная Шапочка". Дедушка Мороз, встречайте ее!"
Увидев возле елки Деда Мороза, конечно же, настоящего, Алька взлетела на сцену через все ступеньки сразу и радостно закричала: "Здравствуй, Дедушка Мороз! С Новым годом!" - и протянула ему руку для рукопожатия.
Дед Мороз слегка опешил то ли от неожиданности, то ли от непредусмотренного нахальства. Но он быстро вошел в свою роль и спросил: "Чем нас всех порадует Красная Шапочка?
На радостях Алька выдала монолог из сказки, спела песенку, а когда зазвучала музыка - пустилась в пляс. Ей этих умений не занимать. Дед Мороз поблагодарил её и за костюм, и за хорошее выступление и вручил ей настоящий кулек со сладостями. Вновь появилась Оля, сняла Альку со сцены и повела её сквозь ропот: " Кто это? Откуда она взялась?"
- Я потом всё объясню, - отмахивалась Оля. Она передала Альку дежурным, которые благополучно доставили Альку домой. Дома, конечно, никого не было. Благо дверь тогда запирали не на замок, а на щеколду. Изрядно продрогшая и уставшая Алька забралась под одеяло и уснула оченьочень счастливая, прижав к себе драгоценный подарок...
Наконец Альке купили пальто! Пальто не бог весть какое, но ведь новое, своё, а не обноски. Вместе с пальто Алька получила наказ: "Испачкаешь или порвёшь, что ты делаешь постоянно, будешь всю зиму ходить в одном платье. Запомни это". У Альки, действительно, все вещи и обувь очень быстро выходили из строя. Этот маленький, шебутной человечек, постоянно попадал в самые невероятные приключения. Вот и сейчас: зимние каникулы, снег, мороз, новое пальто, - ну, как тут усидишь дома?! Договорились с подружкой идти на пруд. Там сейчас и каток, и соревнования, и игры. Старшеклассники даже сказочные представления организовали. Естественно, ни в каких мероприятиях девочки участвовать не могли по своему малолетству. Тем более, для участия нужны лыжи, коньки или хотя бы санки, которых у них тоже не было. Все эти приспособления почти у всех ребят были самодельными, о фабричных приходилось только мечтать. Ребята сами научились их изобретать и использовать. Зрителей собралось очень много. Не только дети, но и взрослые зрители постепенно превращались в участников. Казалось бы, стой себе спокойно и наслаждайся зрелищем на любой вкус. Да где там! Неуёмный характер Альки всегда требовал участия. В её голове роились самые невероятные планы. Поскольку основная арена действий была надолго занята, девочкам пришлось идти в самый дальний угол пруда, где после рыбаков остались не успевшие покрыться льдом лунки. "Вот где можно совершить достойное представление!" - промелькнуло в Алькиной голове. Ведь прыгать через эти полыньи ещё никому не приходило в голову! Алька предложила подружке посоревноваться, но та сразу отказалась. Тогда Алька предложила ей быть судьёй и свидетелем её выступления. Первый прыжок Алька совершила в полной амуниции. Потом она вспомнила наказ о пальто и решила снять его от греха подальше. Да и прыгать без пальто легче. Достигнуть цели пока не удавалось. Кромка льда незаметно подмывалась и становилась тонкой, а лунка потихоньку расширяла свой диаметр. Подружка, державшая Алькино пальто, вдруг сказала: "Зря ты сняла пальто, ведь в пальто тебе будет теплее, если ты провалишься". В ответ прозвучала фраза, запомнившаяся ей из фильма о войне: "Первый раз - недолёт, второй раз-перелет, третий раз - точно в цель!". Точно так всё и случилось. Провалившись в ледяную воду, Алька просила подружку о помощи, но та испугавшись, рванула к публике, издавая дикий крик и не выпуская из рук Алькино пальто. Было понятно, что эта девочка не пальто нашла, а скорее, потеряла подружку. Оставшись одна, Алька цеплялась за кромку льда, пытаясь как-то выбраться, но тонкий лёд обламывался со всех сторон. Руки Альки, ободранные до крови, окоченели от холода и уже почти не действовали. Первый, кто заметил бегущую и отчаянно кричащую девочку, был лыжник, пришедший к финишу и только успевший снять лыжи. Девочка кричала, что-то говорила и рукой показывала в самый конец пруда. Затем она резко побежала туда, куда показывала. Снова став на лыжи, лыжник обогнал девочку: 'видимо, он понял, что в той стороне случилась беда. Из полыньи уже виднелась только голова неудачной "спортсменки".
Лыжник ловко расставил лыжи по краям полыньи, встал на них и обхватив руками Алькину голову, стал поднимать Альку, приговаривая: "Ловись рыбка большая и маленькая..." - это, видимо, для того, чтобы девочки быстрее пришли в себя от страха. Поскольку средств для спасения не было никаких, с Альки мигом содрали мокрую одежонку и ботинки, завернули её в пальто, удачно снятое заранее. Вскочив на лыжи, спасатель рысью доставил её в больницу. Благо больница была близко.
В итоге: воспаление лёгких, зимние каникулы на больничной кровати, со всеми неприятными процедурами. При выписке из больницы, врач спросила: "Ну что, будешь ещё прыгать через полынью?"
- Буду! - ответила Алька, - мне в этот раз просто полынья попалась плохая.
Вот так, наверное, и вырабатывается характер на всю оставшуюся жизнь.
У подружек, отцы которых вернулись домой после войны, стали появляться в семье маленькие братишки и сестрёнки. Как завидовала Алька своим подружкам! Ей очень хотелось иметь сестрёнку. Два брата у неё уже есть. И что хорошего? Один старше ее на пять лет, другой на десять. Общение всегда сводится к одному: "Малявка, не мешай, Малявка, не приставай!"
Алька любит маленьких детей и всегда с радостью помогает подружкам возиться с ними. Но как же хочется ей иметь свою собственную сестрёнку! Она бы ей читала сказки, пела песни и всегда-всегда была бы с ней рядом.
В те благословенные времена дети верили, что братьев и сестёр им покупают. Альке шесть лет, естественно, она верит в чудеса. Где "покупают" детей она знает. Её мама там работает. Почему-то этот "магазин" находится на территории больницы со странным названием "Роддом".
- Мама, купи мне сестрёнку, - постоянно просила Алька.
- Не могу, - отвечала мама.
- Почему?
- Детка, малышей могут "купить" только те семьи, где есть папа.
- Но почему? Мы же живём без папы, и она будет жить.
- Я работаю одна, а вас у меня трое. Нам всегда не хватает денег. Был бы папа...
- Мама, а почему тётеньки "покупают" детей и не уходят домой, а остаются в этом доме?
- Тётеньки выбирают себе сына или дочку, но их оставляют здесь на несколько дней, пока они не привыкнут друг к другу. Потом их отпускают домой.
Вот такие объяснения получала Алька на все свои вопросы.
Однажды она уговорила маму впустить её в помещение и хоть чуть-чуть приоткрыть дверь в детскую комнату. Как много было там малышей и какие они все хорошенькие! Правда, они все абсолютно одинаковые. Как можно понять, кто из них чей?
- Мамочка, давай возьмем потихоньку одного. Никто не заметит, их же много. Давай вон того возьмём. Он наверное ничей ещё, потому и плачет. Неужели тебе не жалко, это же девочка.
- Откуда ты знаешь, что это девочка?
- Так плачут же только девочки всегда, а мальчишки никогда не плачут. Это мне сказал мой друг Федька.
- Ну, если Федька сказал, значит правда. А вот что брать чужое нельзя никогда, тебе никто не говорил? У этих деток есть и мамы, и папы. Ты постарайся выбросить из головы свои "замыслы", иначе никогда больше не разрешу тебе сюда приходить.
Алька пообещала. А вот согласиться, что ничего нельзя сделать, она всё равно не могла. Женщины иногда выходили во двор, усаживались в беседке и вели свои задушевные разговоры. Алька прислушивалась только тогда, когда говорили о малышах. Остальные разговоры были для нее и непонятны, и не интересны. Она словно ждала чего-то. И дождалась... Женщины постоянно подшучивали над одной, которую звали Настя. Они говорили: "Как ты додумалась приобрести малыша, когда у тебя сын и дочка уже заканчивают школу?"
- Ой, как вы уже надоели мне, - отвечала она, - вот возьму и выброшу её завтра в окно, и пойду домой одна, только отстаньте от меня!
Женщины поговорили, посмеялись и разошлись. Алькино сердечко сжалось от жалости к малютке и в то же время от счастья. Наконец-то у неё будет сестрёнка! И не надо её ни покупать, ни воровать. Алька быстрее всех её найдёт. Тем более она знает окно, где находятся дети.
На следующее утро, как только мама ушла на работу, Алька быстро отправилась следом, чтобы успеть взять девочку. Она незаметно подошла к окну. Под этим окном буйно росла и цвела сирень. Устроившись в кустах поудобнее, стала ждать, когда же исполнится её желание.
Время шло. Никто никого не выбрасывал почему-то. Через каждые три часа из окна раздавалось многоголосое "пение" малышей. Их относили к мамам, там они успокаивались и засыпали. Их возвращали в детскую. Потом всё повторялось снова. Хорошо, что Алька, идя на "дежурство", прихватила кусок хлеба и бутылку молока: она собиралась сразу покормить сестрёнку.
День близился к исходу. Альке очень хотелось есть, и она не выдержала - съела заветный запас. Пообедав и вволю надышавшись запахом сирени, она уютно свернулась калачиком и крепко уснула.
Мамино дежурство подходило к концу. Перед уходом домой, она решила наломать сирени: ведь завтра праздник "День Победы"! Подойдя к кустам, она едва не лишилась чувств, увидев в самой гуще кустов свою крепко спящую дочь. Кое-как растормошив и вытащив её из кустов, мама строго спросила:
- Что всё это значит?
- Мама, я с самого утра тут сижу, жду когда тетя Настя выбросит девочку, она вчера говорила всем, только ты не слышала, потому что ты была занята.
Я хотела самой первой увидеть это и взять себе сестрёнку. Потом я нечаянно уснула. Значит девочку кто-то другой взял. - Алька горько расплакалась.
Стали подходить женщины. Они объяснили маме, что вчера был такой разговор-шутка, принятый ребенком за истину. Подошла и Настя. Увидев, до чего довела её шутка, она обняла Альку, прижала к себе и сказала: "Аля, давай ты придумаешь как назвать девочку. А раз ты дашь ей имя - она будет тебе настоящей сестрёнкой. Ты можешь приходить к нам всегда, когда захочешь и заниматься с ней сколько захочешь, договорились?"
Алька стояла как вкопанная. Видимо, она не верила своим ушам. Затем бросилась к женщине, стала целовать её, повторяя взахлёб: "Спасибо! Спасибо! Спасибо!"
- Тётя Настя, а имя я ей ещё вчера придумала: пусть она будет Алёнушкой! - заявила Алька.
Так уж сложилось, что росли-подрастали эти две крохи, почти не разлучаясь. Потом шли по жизни рядом, всегда понимали и поддерживали друг друга. На всю жизнь они стали роднее родных.
Наверное, желание исполняется только тогда, когда оно идёт от чистого сердца.
Главная страница
Литературный Кисловодск и окрестности
Страница "Литературного Кисловодска"
Страницы авторов "ЛК"
Последнее изменение страницы 3 Jun 2023