Страницы авторов "Тёмного леса"
Литературный Кисловодск и окрестности
Пишите нам! temnyjles@narod.ru
Как-то в середине восьмидесятых годов у меня в квартире на Преображенке собрались мои двоюродные - внуки деда Виноградова - Таня Чернышова, Наташа Торяник, Наташа Виноградова, Валентин Семенец и я, Вера Пшеницына. Такой компанией, мы, пожалуй, не собирались никогда. Наших родителей, детей деда, уже не было в живых. Внуки жили далеко друг от друга и были погружены в свои дела и профессии, встречались редко, а все вместе - этого я не припомню, разве что на похоронах. Разговор шел о повседневных делах, так, ни о чем, а потом вырулил на память о родителях и о том, что каждый слышал о деревне Алешне, где родители родились, но где это место никто не знал и там не бывал. Застолье оживилось, появилась сплотившая нас идея, посыпались предложения, как осуществить поездку, весело выпили за все хорошее и ..благополучно разошлись.
Впереди были девяностые года, наступила перестройка. Многое изменилось в жизни каждой из семей - ушли из жизни Таня, Валентин, я овдовела, родились внуки. Харьков и Ленинград, откуда приезжали обе Наташи, как то отдалились, а Украина вообще стала другим государством. Но раз посеянное зерно не пропало, оно зрело, и чем меньше нас становилось, тем больше набухало. В 96-м году осенью обе Наташи приехали в Москву, и появилась идея на денек съездить в Рязань, тем более что за дни болезни Валентина у меня наладилась связь с его кузиной Верой Хохловой, живущей в Рязани. Валентин, часто рассказывал мне, что в роду нашем был композитор Виноградов, довольно известный в музыкальной духовной среде и его парадный портрет висит чуть ли не в учебном корпусе московской консерватории. Но в каком родстве с ним мы состоим, он объяснить не мог. Наверное эти сведения он почерпнул в доме Веры Агапитовны (нашей двоюродной тетки), которой в эти годы уже не было в живых. Известно было, что композитор похоронен в Рязани. План намечен - приезжаем к Хохловой, а там .. и как получится.
В темной утренней электричке, со следами после перестроечной разрухи, в приподнятом настроении от осуществления давно задуманной мечты движемся в Рязань. Темно, перепрыгиваем через многочисленные рельсы на путях, видим одинокую фигуру - это встречает нас Вера Ивановна, знакомимся - раньше только переписывались да по телефону говорили. Едем в троллейбусе по просыпающемуся городу. Вера Ивановна живет в самом центре на Дворянской, в старом деревянном доме, вход со двора на высокое крыльцо. Сплошные следы дореволюционной жизни - старое пианино, большой барометр в латунной оправе на стене, чайная посуда - явный антиквариат. Пьем чай. Разговор о Виноградовых, и Вера любезно предлагает проводить нас на кладбище, это неподалеку.
Кладбище со всех сторон зажато наступающими новыми кирпичными домами. Многим предложили перезахоронить родственников на новых местах, чтобы впоследствии освободить место. Чувствуется заброшенность многих могил. Вера уверенно ведет нас в центральную часть кладбища и вот мы у цели - невысокий белый мраморный камень. Надпись "Виноградов Михаил Александрович 1809 - 1888г". За могилой ухаживает Рязанская епархия. Возлагаем цветы, фотографируемся и стараемся домыслить, какая же степень родства? Что композитор наш родственник мы не сомневаемся.
До вечера выполняем экскурсионную программу - Рязанский кремль, он совсем рядом, проходим по храмам, по набережной на высоком берегу реки Трубеж. За оградой внизу - далекие заливные луга. Приятно попутешествовать в коллективе - три сестры, - ну и что ж, что двоюродные! С чувством исполненного долга возвращаемся в Москву, не оставляя надежды вернуться, ведь задумана была Алешня!
Скоро сказка сказывается, да не скоро осуществляется намеченное.
2002-й год. Июнь. Опять мы втроем в Москве. И теперь многое изменилось - произошло и плохое и хорошее. Меня расшиб паралич, но не окончательно, я еще могу писать, но только на компе, Ходить плоховато, но все таки могу. Наталья Ивановна (Харьков) теперь приезжает в Москву к сыну Саше, и мы все вовлекаем его в осуществление старой мечты - посетить Алешню. Очень удобное время - июнь месяц, семья отдыхает, он один, есть машина, тетки готовы на все. Вытаскиваем карты рязанской области и разрабатываем маршрут, Наталья Васильевна всегда готова махнуть из Питера. В последнюю минуту в машину запрыгивает моя дочь Маша и в таком виде экипаж трогается в путь.
Мчимся по Рязанской дороге - Бронницы, Голутвин. Мы вооружены путеводителями и еле успеваем взглянуть то направо, то налево на отмеченные в книгах церкви, возвышающиеся колокольни. В лесочке по дороге завтракаем - приятно, весенний лес, цветущая земляника. Впереди старинный город Коломна, известна с XII века, кремль, Успенский монастырь. Н.В. ведет дневник, тщательно что-то записывает. У кирпичных ворот монастыря пьяненькая компания - два мужичка и баба. Норовят выпросить денежку, они недостаточно выпили. На территории женского монастыря тихо, благообразно, цветут эхинацеи. Поднимаемся в храм, рака с мощами. Покупаю нательный крестик - что же как не православная! С горки открывается чудный вид на речные дали - то ли Москва, то ли Ока. Дмитрий Донской здесь собирал войско на Куликово поле. Но надо ехать, впереди Рязань. Решаем остановиться в Солотче, место курортное, там и заночуем. На центральной площади поселка стоит гипсовый Ленин и поднятой рукой указывает на основную достопримечательность местечка - женский монастырь, а за ним строения пансионата, который находится в состоянии перманентного ремонта, но нам с удовольствием сдают три номера, не спрашивая документов. Замечательно! Идем гулять по высокому берегу старицы Оки. Н.В. (орнитолог) прислушивается к щебетанью птиц и объявляет нам, кто есть кто. Очень интересно, но в памяти не остается. Высокие сосны и шумящая листва подлеска. В довершении праздника Саша везет нас в шашлычную и тетушки с удовольствием пьют вкуснейшее пиво огромными стаканами. Эта поездка для меня сплошной праздник! Мое состояние так ограничивает все удовольствия в жизни, что здесь я чувствую себя счастливой.
Утром участвуем в экскурсии по древнему Рождественскому монастырю, сейчас - женский, человек двадцать насельниц. Пока в монастырском дворе осматриваем стены, - основная особенность - керамические вставки, встроенные в кирпичную кладку храма, с изображением святых апостолов, экскурсовод вещает легенду о князе Рязанском Олеге Ивановиче, основателе храма и его жене Ефросинье (легенда слово в слово повторяет историю о Петре и Февронии (Несчастная Феврония!) и как своим терпением спасала мужа и как хорошо все это закончилось), Тем временем, монашки собираются на полевые работы, должно быть сенокос, за ними приезжает грузовик и они весело выезжают. Мы присоединяемся к экскурсии и слушаем о Дмитрии Донском. Экскурсовод, молодая женщина подробно рассказывает об успехах солотчинского района в советское время, показывает где была столовая, где клуб. Н.И. глуховата и напряженно вслушивается в чушь, которую несет лектор, она очень серьезна, Мы с Н.В. еле сдерживаемся от смеха глядя на эту поучительную сцену. Н.В. быстро передвигается по изучаемому объекту, а я хромаю как могу. Но пора, вперед, до Алешни около ста км!
Село Большая Алешня расположено вдоль дороги ведущей на юг в Липецкую область. С левой стороны дороги встает церковь в классическом стиле с одной луковицей и крестом. Это цель нашего приезда. В этой церкви служил с 1884 до 1918 года наш дедушка - отец Александр. Церковь свеже побеленная, ограды нет и сад заросший бурьяном. ; Дверь закрыта, никого нет. Толчемся, обходим вокруг. Из небольшой пристройки выходит худощавый старичок и направляется к нам. Мы представляемся, знакомимся. Николай Иванович, ему 85лет, очень подвижный и для своих лет очень бодрый. Он родился в Алешне и всю жизнь здесь прожил. Батюшку не помнит, .коммунист, был председателем колхоза, атеист. Всегда четко выполнял указания районного парткома. Перед войной приказали снести колокольню, что и сделали, а вот крест, крест он не дал снести, уже шла война. Так и стоит вот этот старинный крест. Вот теперь в селе решили восстановить храм, собрали деньги (есть староста - вон в том доме живет) и он махнул рукой за дорогу. Пригласили молдаван, они здесь работают, батюшку прислали (очевидно, из Рязанской епархии). Сведения были исчерпаны и мы двинули к дому старосты. День был выходной, и люди занимались домашними делами. Молодая женщина стирала белье, рядом бегали двое ребятишек. Познакомились - Наташа Чертова, библиотекарь в школьной библиотеке. Церковная староста - ее мама, она уехала в город. Обменялись адресами. А где поповский дом? Да вот на дороге, там был клуб. Дом являл печальное зрелище - длинное сооружение с шестью окнами на дорогу. Казалось, что чего-то не хватает в конструкции - так и просилось крыльцо или терраса. Может быть, такое и было, но время упростило строение. Позади дома - заросший сад и густые заросли сирени; а еще дальше кладбище, тоже бурно заросшее травой. Недавно была троица и на многих могилах положены венки из искусственных цветов. Мы принялись за поиски старых могил, надеясь, что удастся отыскать хотя бы следы захоронений наших предков. Нашли безымянную могилу с кирпичным постаментом и старинным основательным чугунным крестом. Неподалеку еще одна старая могила, но без отличительных признаков. Может быть, это бабушка Александра Гавриловна, там где крест, а Александр Тимофеевич в неотмеченной ничем, ведь был уже 18-й год и гонения на церковь расцветали; а дети уже разлетелись.
Огорченные своей неудачей мы продолжили изучать окрестности. В руках у нас был путеводитель и мы вычитали много интересного.
Места эти принадлежали испокон веков древнему роду Кикиных, литовского происхождения. В истории российского государства они отметились и близостью к Петру в связи с его сыном Алексеем и позже родственными связями с декабристами. Богородицкую церковь на свои деньги построила Кропоткина в девичестве Кикина. Один из потомков разбил парк в английском стиле и собрал замечательную коллекцию растений.
Этот парк - дендрарий - отметил в своих записках известный путешественник Семенов-Тяньшанский в многотомном труде. Вот туда то мы и отправились.
За высоченной кирпичной аркой вход в парк. По обеим сторонам арки кирпичные башни в полуразвалившемся состоянии. По описаниям у входа была когда то конюшня построенная последним владельцем Алешни министром земледелия Ермоловым. Вот о Ермолове, вернее о его семье мама рассказывала, и рассказ касался парка и сада. Для ухода за садом из Польши был выписан садовник, который жил в имении со своей семьей. У него было три дочери - Мария, Фелиция и Софья. Они были ровесницами с дочерьми отца Александра и дружили с ними. Так закадычной подругой мамы была и осталась на всю жизнь Мария Петровна Озоль. Семья министра выезжала в деревню на лето и к приезду обслуга тщательно готовилась. Садовник приводил в порядок парк и если к этому времени появлялись грибы, то высаживал на дорожку, чтобы барин "нашел" гриб. Когда-то в парке был каскад прудов, мраморные площадки - перепады. Сейчас парк зарос высокой травой, и мы встретили мужиков, которые пришли косить, т.к. другой возможности для покоса не было. Разговорились. Вспоминали добрым словом советскую власть, когда за бутылку можно было и трактор в колхозе взять, и горючку. А теперь? Цены неподъемные, никто ничего не дает, колхоз развалился, выпить не на что. Пытались выяснить, где был господский дом. Мама рассказывала, что дом был большой, украшен множеством картин, дочери Ермоловых рисовали. Семью отца Александра приглашали на обед, который устраивался по приезде на лето. Дом сгорел давным-давно, вот сейчас отстраивается на старом фундаменте что-то похожее на дачу. Мужики старались что-то рассказать, угодить. Разжалобили Сашу, и он дал им сто рублей, чем поразил своей щедростью. Один из мужиков бросился целовать руку. Неискоренимое рабство! Прошли по парку до мостика через речку, должно быть Хупта. Пел соловей. Вдоль аллей стояли трехсотлетние деревья.
"гляжу ль на дуб уединенный и мыслю, исполин лесов переживет наш век".
Как видим, дуб несомненно пережил век отцов и наш век переживет!
Обратная дорога в Рязань, вечер, но светло, дни длинные.
Обочины, густо заросшие борщевиком, который не дает прорасти ни одной травинке. Так злющие растения захватят нашу землю.
Опять праздничный ужин в ресторане - потрясающая жизнь! В ресторане пятнадцатилетняя компания празднует день рождения на удивление тихо и благообразно, наверное из за непривычной торжественности момента. После ночлега в Солотче едем купаться на лесное озеро. Выясняется что я, которая всегда гордилась своим умением плавать, теперь в парализованном состоянии плавать не могу - меня, как оглушенную рыбу, переворачивает пузом вверх и побороть это состояние невозможно.. Очевидно, что рыбу тоже поражает паралич. Саша старается мне помочь, ведет за руку на глубокое место, где я могла бы окунуться. Н.И. расположилась на берегу и наблюдает за этой трогательной картиной. На голове у нее белая кепочка, в руках полевой бинокль, который Н.В. всегда берет с собой в поездки для наблюдения за птицами. Словом вид у тетушки весьма элегантный и привлекательный. Тут же к ней начинает "клеится" мужичок, задавать вопросы с надеждой познакомиться с очаровательной дамой. Получает решительный отпор.
Эта поездка в Алешню имела продолжение. Через некоторое время я получила письмо из Алешни от учительницы истории алешинской школы с просьбой написать что-либо о дедушке для школьного кружка краеведов. Я откликнулась и как могла по воспоминаниям мамы (весьма скудным) написала небольшую заметку. Переписка оживилась. Наталья Васильевна (учительница) писала о достижениях кружка, о сведениях почерпнутых из архивов, уточнились годы службы отца Александра и нашего прадеда отца Гавриила, копии документов. Кружковцы выступали с докладами на краеведческих конференциях в Ряжске, так продолжалось лет восемь, переписка постепенно угасала. Новых-то сведений не было, а пережевывать старые было уже невозможно. За это время в интернете появилась хорошо разрабатываемая тема - потомки священников Виноградовых, под названием "Веточка Виноградовых", координатор Забелло. К удивлению там была ссылка и на мои сведения. Ничего нового, да и я не работала над этой темой, появились другие идеи.
Осенью прошлого года (2011) раздался звонок - Вера Петровна, здравствуйте, я Вас сейчас обрадую, мы с Вами родственники! - Очень приятно, но с какой стороны? - Мы правнучки Михаила Александровича Виноградова, композитора.
Это оказались Ирина Павловна Тишкова и Татьяна Павловна Федичкина. Они вернулись из Ряжска с духовного фестиваля посвященного композитору, там же состоялась конференция и всплыла моя фамилия - и вот... Потомки М.А., не в пример нам, пристально занимаются родословной, составили древо и находят все ушедшие веточки. Благодаря сестрам удалось восстановить и в нашей родословной темные места, К сожалению многое упущено.
Ирина Павловна Федичкина, проживающая в Липецке, прислала мне копии документов и фотографий из семейного архива, и теперь многое из родословной прояснилоьсь. Наш общий прапрадед Александр Павлович Виноградов (178...-1854) был священником в селе Заборовские Гаи, принадлежащем отцу знаменитого генерала Скобелева, героя русско-турецкой войны. В семье отца Александра было шесть(?) детей (перечисляю). Теперь ясно, что сыновья Тимофей (наш прадед) и Михаил (впоследствии композитор) были родными братьями. Так одна загадка решена. С сегодняшними потомками композитора мы в родстве 4-й или 5-й степени.
Меня заинтересовала фотография одного из предков Ирины Павловны - врача. На снимке на крыльце больницы в белом халате доктор Павел Михайлович, рядом в форменном картузе его кузен Павел Тимофеевич. Его лицо показалось мне удивительно знакомым. Порывшись в своем архиве, я обнаружила, что на фото в саду в Алешне изображен тот же человек и теперь выясняется, что это родной брат деда - Павел Тимофеевич. На всякий случай лезу в яндекс, нет ли там П.Т. Виноградова. Оказывается, есть, да и тот самый собиратель фольклора, открывший миру певца былин - Рябинина и та же история ! император и золотые часы! А я-то с сомнением и недоверием относилась к маминому рассказу об этих событиях. Очевидно, потому что в семье деда к рассказу о визите к царю относились без должного пиетета, с определенной долей юмора. Там же я нашла упоминание о П.Т. как о цензоре при дворе, а также в переписке в семье Столыпина.
Рассказ о маме и маминой семье привожу здесь.
Отец моей мамы Наталии Александровны Виноградовой Александр Тимофеевич Виноградов, потомственный священник; обучался в Петрозаводске, должно быть в семинарии, там получил сан священника; приход в селе Б. Алешня Ряжского уезда Рязанской губернии - получил по наследству, от своего тестя - Славянова, отца Гавриила. Мама - Александра Гавриловна, образования скромного, должно быть приходская школа. В семье было тринадцать детей, младшая Катя часто повторяла, будучи взрослой: "Я тринадцатая и потому несчастливая". Разница между старшей (Соня) и младшей была в двадцать лет. По воспоминаниям мамы детство прошло в большом деревенском доме, полном детей, гостей. На лето приезжали из Петербурга многочисленные родственники, в основном семья брата - Агапита Тимофеевича, который служил в Петербурге начальником гимназии под попечительством принца Ольденбургского. Более о происхождении семьи ничего не говорилось. Рассказывала мама о том, что приезжал дядя, цензор при царе. Он любил рассказывать как отыскал сказителя былин - Рябинина, и представлял его царю, за что и был награжден золотыми часами. Маму отдали в Ряжск, в епархиальное училище, где обучались дочери священников. Мама не любила эту школу, не нравился порядок и дисциплина, она любила читать, прятала книги под одеялом и не терпела строгих, в монашеском одеянии воспитательниц. Отдых был только летом в родительском доме. Родителей очень любила. Дружила с братом Васей - самым близким по возрасту и духу. Старшие сестры уже учительствовали. Это - Соня, Поля и Тоня, брат Тимофей тоже уехал из дому. Вспоминала, как приезжала из Опочки Соня и привозила подарки - она преподавала в школе, получала хорошее жалованье и была еще не замужем. Младшие Катя и Миша еще совсем маленькие. Рядом с селом находилось имение министра земледелия Ермолова. У него большая семья, на лето приезжавшая в деревню. По приезде устраивался торжественный обед на который приглашали отца Александра с дочерьми. Мама запомнила гостиную, украшенную картинами. В имении садовником работал латыш Петр Озоль. С его дочерью Марьей Петровной мама дружила всю жизнь.
Перед войной 1914 года гостила в Алешне кузина Вера Агапитовна, только что вышедшая замуж за Гойбрахга (первый муж, впоследствии председатель малого Совнаркома, расстрелян в эпоху красного террора). Уже в шестидесятые годы мама любила вспоминать, как Гойбрахг в Алешне говорил: "Вот когда мы придем к власти у всех на столе будут торты". Действительно, торты продавали во всех булочных в Москве, но с остальными продуктами становилось все хуже и хуже. Да и где был тот Гойбрах? Бабушка Александра Гавриловна умерла приблизительно в 13 или 14 году заразившись от Кати тифом. Мама после окончания гимназии учительствовала в деревне Марчуки, неподалеку от Алешни. Ее учениками были дети начальной школы, которых она учила читать и писать. Класс был холодный, и маленьким ученикам приходилось приносить дрова и разжигать печь в классе. Однажды она попросила учеников написать сочинение о своем друге. Один мальчик написал - "Мой друг был очень умный и голова у него была очень большая". Мама часто вспоминала это сочинение - умный и голова большая, при случае повторяла она.
К 18-му году вся семья разъехалась. Дед, которого тяготило существование на средства прихода, с энтузиазмом встретил февральскую революцию, с красным флагом ездил по окрестным деревням, потом организовал товарищество по переработке молока - маслобойню. Но долго прожить ему не удалось, в 18-м году он простудился и умер как говорили от инфлюэнцы. Может быть Бог спас его от дальнейшего кошмара. После двух лет учительствования, накопив немного денег, мама двинулась в Москву. В Москве было очень холодно, голодно и она оказалась в Саратовском университете. В Саратов ее, уроженку Рязанской области, занесло из соображений, что это южная и более хлебная часть России, а в России было очень голодно. Стратегом мама была никудышним и попала из огня да в полымя - такого голода, как в Поволжье давно нигде не было. Перемерзнув и проголодав в Саратове, вместе с подругами она перебралась в Москву. В Университет ее приняли, но потом опомнились, должно быть невнимательно прочли анкету. Мама была дочерью деревенского священника, и в анкетах открыто писала об этом. В университете каждый семестр проводили чистку по признаку социального происхождения и каждый раз она попадала в списки на чистку. Списки утверждались студенческим комитетом, в состав которого входил и Пшеницын. К "комитетчикам" мама относилась сдержанно, с неприязнью, в том числе и к Пшеницыну. Каждый раз, приходя после каникул на занятия, она с трепетом просматривала списки "вычищенных" и однажды обнаружила там и себя. Это означало, что надо идти на комиссию и отвечать на "каверзные" вопросы по классовой борьбе, отношению к "попутчикам", "классово-чуждым" элементам" и пр. После долгого сидения под дверью, она вошла в кабинет, где заседала комиссия (по воспоминаниям там присутствовал Кедров, впоследствии идеолог - марксист) и получила вопрос: "Что такое религия?" "Как теперь принято говорить, опиум для народа ", - ответила она. Это решило ее судьбу и мама осталась в Университете.
В Москве мама жила в Неопалимовском, близ Зубовского бульвара. В эту квартиру она получила направление из университета и явилась туда вместе со своей однокурсницей Наташей Булановой. Квартира принадлежала потомкам великого артиста Михаила Семеновича Щепкина, и как все большие квартиры подлежала "уплотнению". Вот студентками ее и уплотняли. Неизгладимое впечатление произвела хозяйка квартиры - правнучка Щепкина Елена Николаевна, тогда служившая в Малом театре. Она сидела посреди комнаты, трагически заламывая руки и рыдая от надвигавшегося кошмара "уплотнения". Даже рыдания не могли скрыть ее природную красоту, поразившую маму. Пришедшие студентки оказались не такими страшными и впоследствии стали друзьями всей семьи. Мама обучала грамоте маленьких племянниц Елены Николаевны и готовила их к школе. (В шестидесятые годы я оказалась в одном институте с одной из них - Лагучевой Е.С. и она помнила маму). Елена Николаевна навещала нас с мамой в суровые годы папиного ареста и ссылки. Она все еще работала в театре и рассказывала об интригах и всяких театральных историях. Замечательно благородной внешности, ничуть не испорченной годами.
Из Неопалимовского мама частенько ходила пешком в Университет. "Мама! Ты когда-нибудь чувствовала себя счастливой?" "Да, весна, солнце и я иду по Пречистенке в университет, и вдруг на меня подул теплый ветер, и такое ощущение счастья!"
На последнем курсе, студенты должны были проходить агрохимическую практику и многие, в том числе и папа, получили назначение в Азербайджан, на Ганджинскую биостанцию.
И вот теперь по дороге в Ганджу, в поезде она встречается с папой. "Ах, это вы, Пшеницын!" Но искра, искра во взгляде уже проскочила, и возникшее поле смыло прежние впечатления. На каждой остановке папа приносил розы, и в конце концов они сделали свое дело. Время в Гандже стало медовым месяцем, я думаю, такого счастья и безмятежности в их жизни больше никогда не было. Возвращение в Москву из Ганджи тоже было переломным в жизни - они вместе с мамой устраиваются жить на Гоголевском бульваре. Большая зала томилинского дома переоборудована в "пеналы", узкие комнаты, перегороженные фанерными перегородками. В каждом таком пенале поселяются семьи бывших студентов из коммуны: теперь практически все женаты. Яркое описание такого быта есть у Ильфа и Петрова - помните общежитие имени монаха Бертольда Шварца? Вот это оно самое.
Очевидно, в квартире есть соглядатаи, наблюдающие за жизнью бывших коммунаров. В голодный 33-й год, когда главным достоянием были продовольственные карточки, у мамы вдруг отбирают карточку по доносу. В нем сообщается, что у мамы в деревне было четырнадцать коров или лошадей. В общем какая-то фантастическая цифра. В Алешне, так называлось село, где жила мамина семья и где у деда был приход, мама не была в последние десять лет. Дед умер от инфлюэнцы в восемнадцатом году, все дети разлетелись и откуда пришла такая информация было абсолютно неясно. Карточки пришел отбирать человек, как выяснилось потом, юрист, тоже выпускник московского университета.. Мама кормила меня манной кашей, я держала в руках сковородку и стучала по ней ложкой, а пришедший заполнял очередную анкету и ребенок его раздражал и отвлекал. Мама была в гневе от всего происходящего, от такого беспардонного и лживого навета. Говорить спокойно она не могла. Положение спас папа - он вышел с пришедшим в коридор, дал взятку юристу, а маме строго приказал никогда в анкете не писать, что она дочь священника. Из крестьян, сказал папа.
В 38 или в 39 году перед войной маму пытались завербовать в нкаведешные осведомители. Вербовщик - молодой человек военный, интересный встречал у дверей ее работы и вкрадчивым голосом объяснял о пользе доносительской деятельности. Со стороны мамы был бурный отказ, но "разработка" продолжалась - лейтенант звонил по телефону, преследовал и однажды, где-то в районе Лубянки пытался затащить в какое-то помещение. На улице мама громко: "Я сейчас закричу Помогите". Должно быть в гневе она была неповторима. После звонки прекратились, а там началась война.
Осенью 41 года немцы подходили к Москве, бомбежки, эвакуация, светомаскировка. Папа руководит эвакуацией лабораторий Академии Комм Хоз-ва - они уезжают в Сарапуль. Мы ждем когда до нас дойдет очередь, но обстановка меняется, 16-е октября прошло и был приказ оставить лабораторию в городе и заниматься городскими нуждами. Мама поступает в лабораторию отделочных работ Академии Архитектуры и служит там до пенсии, занимаясь лакокрасочными покрытиями зданий. Это были - окраска Дома Союзов, Большого театра. Когда в 47 году лаборатория участвовала в окраске зданий в Кремле, то маму до этих работ не допустили ввиду "неблагонадежности" - папа уже отбывал срок на севере. (О жизни в 45-53 годах я писала в книге "Москва - Ухта".)
Мама была очень музыкальна, это очевидно из семьи, генетически (двоюродный дедушка композитор!). Все дети дедушки обладали если не голосом, то уж слухом наверное - мама говорила, что у Кати абсолютный слух, у Васи приятный баритон. Откуда эти сведения не знаю. Сама она играла и настраивала гитару, мандолину и лучше всего играла на балалайке. В юности она играла на пианино и даже взяла несколько уроков у ученицы Рахманинова, которая после революции вместе с (?_) уехала заграницу. Однако где эти уроки происходили - об этом никогда не говорилось, и мне в голову не приходило спросить об этом. До войны мама мечтала о покупке пианино, но ее мечта не сбылась - война, папин арест, постоянная нужда. Иногда она играла - у соседей был "Красный октябрь", звук которого маме не нравился. В конце жизни на даче в Опалихе родители вместе играли - папа на гитаре, мама на мандолине или балалайке. Вечерами раздавалась модная тогда мелодия "У моря, у синего моря, где чайки летят на просторе" или "Самое синее в мире Черное море мое". Руководила мама, исправляла настраивала.
У мамы были свои словечки, принесенные то ли из детства, то ли из прошлого века. "Мерзавец!" - говорила она по поводу презираемого ею человека. Таким оказывался Сталин, когда о нем упоминали - "Какой мерзавец!".
После реабилитации папы было решено снять дачу в месте недалеком от Тушина, где он работал. С начала это была Опалиха, а потом дачу снимали в Жаворонках двенадцать лет подряд, до тех пор пока не выросла Маша и не ушли родители. Мама очень любила дачу, дачную жизнь, природу и ее нисколько не тяготили неудобства связанные с отсутствием воды, газа, появлением керосинки, туалета в скворечнике в саду. "Я так люблю приезжать весной на дачу, а осенью уезжать!" - часто повторяла она. Дачное время было заполнено плотным общением с внучкой, и приемы воспитания повторялись: это "Сиди прямо! Не морщь лоб", "Я с тобой не разговариваю". Не разговаривать - это самое ужасное наказание.
Из машиного детства сохранились бабушкины словечки произносимые в одно слово - "бозношто", говорилось как реплика на несусветную чушь, "божеупаси", что означало категорическое нельзя. Много раз повторяемое - "Мария, бедная мария, краса черкасских дочерей".
Как-то раз на дачу приехала из Баку мамина племянница Аля с маленькой внучкой Земфирой, маленькая Зяма бегала по саду и мама не уставала повторять "земфира не верна! моя земфира охладела" То что это классика Маша узнала много позже. Цитаты звучали в повседневности "умейте властвовать собой" говорила мама истеричной продавщице в местной лавке. А гоголевское - "неуважай корыто" относилось к любому хаму и в доме и на улице.
Слово "угодить" (я угодила) казалось принадлежало только маме и пришло из прошлого века, из близких так никто не говорил. Своеобразно обозначалась моркошка (вареная морковка в молочном соусе).Любила разжарить хлеб (почему-то не употреблялось слово "гренки"). Когда приезжала на дачу или ехала в город, говорила: "Я полетела". Может быть, потому что до конца жизни ходила очень легко и быстро. Когда Маша появлялась в расстегнутом пальто "что ты ходишь как поп-расстрига" очевидно по созвучию - растреп - расстрига. Когда очень сильно сердилась, то ее охватывали приступы гнева (не гневи меня!) Уговорить упрямящегося могла словом - "не кочевряжься" (особенно когда вместе с папой играли дуэтом гитара и мандолина и мама командовала, что папа допускал с трудом). Пришло откуда-то из далекого прошлого "не кощунствуй". (Вдруг оказалось созвучно настоящему двадцать первому веку.) Из прошлого - в эпоху тотального дефицита и вещей, и продуктов с чувством удовлетворения сообщала: "Я достала, отхватила" (о продуктах, особенно о тонко нарезанной ветчине в смоленском гастрономе). Укоряя Машу за какой-то неблаговидный поступок: "Как ты можешь так поступать, ты же пионерка!" И в то же время - отношение к пионерскому лагерю (мама не любила всякого насилия) - плохо тебе на даче - поедешь в пионерлагерь, будешь там делать все по команде.
Еще были словечки : "я развалилась" (очень устала), я покнулась и развалилась (очень усталая легла отдыхать). Покнуться в значении "упасть" и еще рассказ-"Был такой гололед и я видела как один господинчик! (тоже словечко) покнулся прямо передомной".
Я не терплю: я не терплю насилия, я не терплю холод, Обращаясь к внучке - неслух, дряннуха (это все про меня). Осуждая кого-нибудь из близких "Дурища", почему-то "дура" ей казалось оскорбительным, а вот "дурища" в самый раз. Однажды назвала Сашино (племянника) пальтецо - полупердинчиком (тогда все перешивали) и он так смутился, что отказался его надевать.
Рассказывала о случае на улице - "один молодой человек моего возраста"... (ей было около восьмидесяти лет). Андрей приехал на дачу с приятелем. Бабушка описывает его: "Такой же высокий, как и я". Мы с Кановченко умираем от смеха. Бабушка когда-то считалась высокой, теперь же она стала маленькой и мы давно переросли ее. Но она в своем восприятии все та же.
Говорила-"с глаз долой", пришпандорить (в смысле - прикрепить), фильдеперсовые чулки (это вообще что?).
8числа (сентября) в день Натальиных именин вспоминали маму, которая умерла в этот день 28 лет назад. С годами все более начинаешь понимать значение личности и цельность маминой натуры. Бескомпромиссность во всем, что касалось честности и порядочности. Я бы сказала неосознанная приверженность христианским заповедям. Какое-то трепетное отношение к частной собственности, понятие о которой было утрачено в эпоху строительства коммунизма.
Вот мы на даче, идем по тропинке, протоптанной по гороховому полю. Все проходящие рвут стручки, набивают карманы. "Нельзя!" - запрещает нам мама. - Почему, ведь все рвут, никто не охраняет. - Не ты посадил, не твое. - Но ведь пропадет. - Все равно не твое.
Также трепетно относится к хозяйским вещам на даче, которую мы снимаем, к растениям в саду - ничего нельзя сорвать без разрешения. Тут возникает слово "частная собственность", Слово, которое я услышала впервые от мамы. Этой собственности у мамы по моему представлению не было. Конечно, революция прокатилась по семье деда, который был священником в деревне и от его имущества ничего не осталось и мама никогда не вспоминала об этом.
Нельзя было ничего принести с работы, что было так распространено в те годы. Я уже не говорю о спирте, который считался своим, даже линейки, карандаши - отнеси обратно, не твое. И это при сплошном понимании, что все кругом мое, наше, общее.
Такое же нетерпимое отношение к оскорблению людей знакомых и незнакомых. Не могла пройти мимо, если слышала или видела несправедливость. В коммунальной квартире, где мы жили, вселили семью слесаря из ЖЭКа, муж спьяну избивал жену и мама не боясь пьяного здорового мужика, входила в их комнату и утихомиривала его гневным голосом.
Если ее обижали, могла резко ответить, но остыв, прощала обиду. Но если обида была серьезной - не разговаривала - я с этим человеком не знакома.
В тяжелые безденежные годы нашей жизни подавала милостыню старушкам, не могла видеть протянутых за помощью рук.
В детстве, как и все дети, я иногда просила купить мне что-нибудь, как у Милы или Киры. "Ты завидуешь! Это нехорошо, стыдно". Это мне было внушено на всю жизнь.
Мама была очень добра к людям и помогала всегда, не дожидаясь просьб.
Маме выпала трудная жизнь: революция, которая смела всю ее семью, дом; голодные студенческие годы, когда она чувствовала себя изгоем на грани вылета из университета, война и годы папиной тюрьмы и ссылки, вечный поиск денег, необходимость помочь папе и растить дочь. Годы папиной тюрьмы и ссылки не могли не повлиять на ее психику - "Тише, тише" - шепотом говорила она, когда кто-нибудь произносил слова, опасные с ее точки зрения, которые могли услышать соседи, даже на даче. Несмотря на все жизненные испытания она никогда не впадала в уныние, не теряла бодрости духа, не теряла надежды на лучшее.
Интересно, что это истинно христианское поведение, не сопровождалось ни посещением церкви, ни молитвами. Любила Рождество и Пасху, как праздник. Прощаясь, говорила "Да хранят Вас небеса!"
Наверное, они нас хранят.
2008-2013г.
P.S. Недавно, читая книгу Шольца "Гении, злодеи и конформисты отечественной науки", я обнаружила главу, посвященную Принцу Ольденбургскому. Это имя у меня было связано только с маминым рассказом о дяде Агапите Тимофеевиче и я как-то серьезно не воспринимала его. Бабушкины рассказы! Что за принц! И вдруг оказалось, что это никакой не волшебный принц, а совершенно замечательный человек, внесший большой вклад в отечественную естественную науку, привезший Пастера в Россию, создавший институт в Петербурге. Прочитайте о нем обязательно.
Интересны сведения о Павле Тимофеевиче Виноградове: в википедии есть ссылки на его деятельность по сбору фольклора в олонецкой губернии, а в библиотеке Томского Университета хранится его книга о поездке вместе с Рябининым в Болгарию.
Главная страница сайта
Последнее изменение страницы 28 Jan 2022