Рассказ написан в 1981 г. на Урале (в Неволине близ Кунгура). В основе - воспоминания бродяги Михаила Третьякова, который под старость жил в небольшом домике среди леса вблизи моего села."Изгнанник бродяга-Мишка" - это название рукописного сборника песен и молитв, которые Михаил Третьяков собрал во время своих скитаний.

Юрий Насимович

ИЗГНАННИК
БРОДЯГА-МИШКА

Мы шли вдоль шоссе и грызли дикую редьку. Так ребята зовут здесь свербигу. В конце июня она грубеет и делается невкусной, а пока её молодые очищенные от кожицы стебли действительно напоминали редьку. Изредка с грохотом проносились грузовики, обдавая нас тёплым воздухом и пылью. Пели жаворонки. А неподалёку виднелся лес, к которому мы шли.

- Не побьёт он нас?

- Вряд ли, мы ж к нему как люди.

- Он с Белой Горы сбежал, с топором кидается. Говорят, у него над порогом бревно. Оно падает, если входишь. И вообще, когда пьян, лучше не подходить.

Ну, если пьян, так и не будем подходить. А мне говорили, что он ничего, гостеприимный даже.

- Собаки у него злые.

- Что ж ты своего Пирата не взял.

- Да они его загрызут.

Я слушал разговоры ребят и тоже грыз эту редьку. Почему-то я раньше не знал, что она съедобна. А лес тем временем уже с двух сторон обхватил шоссе. Вскоре мы свернули налево и пошли лесом. Поиски были недолгими - через полчаса, обогнув лесное озерко, мы увидели крошечный, словно игрушечный, домик с резьбой и деревянными фигурками у входа. Пять огромных псов окружили нас и с яростным лаем сопровождали почти до самого крыльца. Но вот на пороге появился хозяин и утихомирил собак.

Это был старик, но очень бодрый, с живыми подвижными глазами. Всё на нём было старое и потёртое, но чистое, и выглядел он довольно опрятно. Мы легко разговорились, и он сам предложил посмотреть домик, которым явно гордился.

В маленькой комнатке едва помещались короткая кровать, упиравшаяся в печку, да столик, выдвигавшийся из стены. Сиденье тоже выдвигалось. На полке стояли керосиновая лампа и несколько книг в самодельных переплётах, среди которых была переписанная от руки "Библия". Тут же находилась и крупная коробка с чаем. Потолок был украшен орнаментом из блестящих бутылочных пробок, вдавленных в дерево. Приставная лесенка вела на второй этаж, где едва помещалась ещё одна койка. Мы слазили наверх, постояли на балконе с резными перилами в виде восходящего солнца. После долго сидели на досках у костра перед домом и слушали рассказ бродяги-Мишки о его скитаниях.

В 11-12 лет он сбежал из дома и ходил по всей стране. Прошёл пешком из Перми через Урал и Сибирь аж до Читы. Назад через Алтай и Казахстан вернулся. И ещё ходил много. И всё пешком или где-то чуть-чуть поездом, пока не высадят. Иногда попадал в психбольницы. За бродяжничество, видимо. Жил там некоторое время и убегал вновь, а теперь устроился оседло здесь под Кунгуром.

Хотелось узнать больше деталей, но рассказчик не особенно вдавался в подробности, по-видимому, считая их неинтересными. Я решил прийти сюда ещё раз, уже один. Так я и сделал, апока мы сидели у самого костерка, прячась в дым от комаров.

Мишка принёс показать нам свою книгу, которая тоже была предметом его гордости.

- Ошибок только много. На слух пишу. Три класса у меня образование.

- Почему так?

- Да заболел. Эх, психбольница, психбольница. Вся жизнь под откос пошла. С матерью разругался. Никому не нужен стал. Вот и сбегать начал. Возвращали поначалу. Только, знаешь, не стоит об этом...

Книга оказалась сборником современных народных песен и молитв, были в ней также его собственные стихи, а точнее, тексты песен. Потом Мишка играл на гармони и пел. А потом опять рассказывал о своей жизни, а потом опять пел. По его просьбе я сфотографировал его на фоне дома и пообещал через недельку-другую принести фотографии. Ушли мы поздно и с намерением почаще заходить сюда.

Через две-три недели я должен был уехать с Урала. Поэтому, как только отпечатал фотографии и среди прочих дел появилось маленькое окошко, я устремился в лес к Мишке.

Он сидел на бревне около костра и курил махорку в газетной скрутке.

- Вот так и прожил один, ни жены, ни детей, а хотелось, как у всех. Да о чём тут говорить, если никому не нужен.

- Значит, только в одиночку и ходили?

- Да, в основном. Однажды шла со мной женщина. Да поссорились мы с ней. По-глупому. Я даже, как звать её, не знаю. Глухонемая была. Милиция нас задержала, кто такие, спрашивают. Я себя назвал, а она не может. Я ей и так и этак растолковываю. Бумагу взял, писать стал. Ей дал. Она повертела-повертела да какую-то закорючку нацарапала, какие-то буквы вроде "МКР". Ну я её после и звал "Ммы-ка-рэ".

- А поссорились как?

- Да ложки она выкидывала. Сварили, сели есть. У неё ложки нет. Я ей ложку нашёл. Она поела и выкинула. Не понравилась ложка, алюминиевая. Ну я ей по дороге ещё нашёл. Она разок поела да выкинула. Я ей из нержавейки нашёл. Она и её выкинула. Тут я разозлился и пошёл в другую сторону один. Потом в больнице мне объяснили: "Дурак ты, Мишка; она же с тобой с одной ложки хотела". Вот так-то. Обидно вышло.

- А больше ни с кем не шли?

- Парень шёл со мной однажды. Наслушался моих рассказов, ну и говорит: "Дай-ка с тобой пойду". Пошли мы. День шли. Ничего. Вечером стали на ночлег устраиваться. Я ему говорю: "Сходи за дровами". Он щепочек принёс. Я засмеялся: "Холодно спать-то будет". А под осень уже было. Ну я притащил жердей. Вон таких, как эти вот лежат. Большой костёр сделал. А как он прогорел, разгрёб землю и киваю "ложись". Он постоял-постоял, да и ходу до дому.

- А тепло ведь так спать?

- Ещё как тепло. Бывает, проснёшься, глядишь - бок задымился. Притушишь, на другой бок повернёшься и дальше спишь. Ну я раза три чуть не сгорел.

- А почему шли всё время? На одном месте пожить не хотелось?

- Ещё как хотелось. Остановишься, бывало, у людей, поешь по-человечески, поговоришь, споёшь да сыграешь, спать ложишься. Так бы и жил. Да нельзя. Гонят потом.

- Кто гонит?

- Да по-всякому. Бывает, сам хозяин не рад. Погостил и ладно, иди дальше. А то придут антихристы: "Паспорт есть? Где прописан?" А какой у меня паспорт? Вот и идёшь. Так и гнали по всей стране.

- Так, значит, и шли потому только, что гнали?

- Так и шёл, потому что гнали, антихристы. А потом в привычку вошло. Идёшь, куда хочешь. Всё новое вокруг. За день бутылок вдоль дороги насобираешь, сдашь, еды накупишь и к речке. Отдыхаешь, у костра сидишь, рыбачишь. Денёк-другой отдохнёшь и дальше идёшь. Летом хорошо: тепло и бутылок много. Зимой труднее. Я раза четыре чуть не замёрз. Лёжа я потом спать боялся. Сидя спал. На полено у костра сядешь, голову руками обхватишь, на колени положишь и спишь. Так не опасно. Замерзать начнёшь - проснёшься.

- А родных помните.

- Как не помнить. У меня и сейчас мать жива. В Чите живёт. Но она меня не признаёт. Прошлый раз ходил, так она меня на порог не пустила. Брат есть. Полковник. Я у него гостил несколько раз. Но не очень-то он любит, когда я прихожу.

- А давно здесь?

- Уж четвёртый год пошёл. Я с Белой Горы сбежал. Зимой сюда пришёл. Вон там спал, у костра. Тогда же и дом строить начал. Пацаны мой первый дом сожгли. Я сперва и строить не хотел, а потом заново сделал. Тяжело в эту первую зиму было. Меня трижды на Белую Гору отправляли, но я оттуда опять сбегал.

- А что там не нравилось?

- Да какое там житьё среди психов! Я и сам такой. Изредка бывает. Но тут в лесу-то один, никому не мешает. От меня потом отвязались, теперь не трогают. А я ведь всю жизнь мечтал на одном месте пожить, жену, детей иметь. Эх, мимо меня жизнь прошла. Хоть под старость так поживу.

- Не скучно одному?

- Зимой скучно бывает. Ну я тогда рисую, книгу пишу. А то принесут что-либо нарисовать или плакат какой написать. Ну а летом за работой время быстро идёт. Изредка ко мне кто заглянет, а то сам сходишь на гармошке поиграть. Одно плохо - комары замучили.

- Значит, бывают гости?

- Бывают. Позавчера были. Большая компания. Танцевали. "Играй, Мишка, играй". Одно плохо - пить заставляют. В компании, знаешь сам, не выпить трудно. А я очень не люблю это, дурной после. Ну уж я потом приспособился. Как начнут приставать, так я сразу: "Напоите - играть не буду".

- А ночуют тут? Ведь комната наверху.

- Нет, нет, что ты. Я не позволяю. Тут пришли как-то двое с девчонкой. Пьяные все. Ещё тут выпили. Потом затащили её наверх и спали там. Я побоялся не пустить. А после меня в милицию таскали. Девчонку то они... эх! Ну разобрались, меня отпустили, а их услали. После этого я никого-никого.

- Давно собаки у вас?

- Щенками взял.

- Чем кормите?

- Да сами кормятся, на ферму всю зиму бегали. Там телята с голоду гибли, их выкидывали. Тем и кормились. А то сам телёнка принесу да скармливаю им понемногу.

- А живёте-то чем? Только бутылки сдаёте? Хватает денег?

- Деньги я не держу. С ними беда, и деньги отнимут и самого прибьют. У меня их много и не бывало никогда. Бутылки сдаю и тут же в обмен продукты беру. Как-то часы на дороге нашёл, принёс в магазин. Мне за них рублей пять дали, я продуктов накупил. А мне и говорят после, что они пятьдесят рублей стоят. Ну мне-то что, сыт и ладно. Ещё как-то в Перми милиционеры в ресторан затащили, а там их человек сорок. Я испугался сперва, а они: "Пой, Мишка" - и гармонь в руки. Ну знают меня уже, а у них там праздник. День рождения что ли у главного, лысый такой. Ну я песенку про лысого запел. Он хохочет. Дали мне десятку и выпроводили. А больше денег у меня и не бывало. Сети плету зимой для деревенских, но я деньги не беру. Они ж мне то продукты, то одежду какую просто так дают.

- И никогда не работали?

- В войну работал, помогал. Тогда все работали. Нужно было.

Меня интересовали и сами скитания Мишки, но не хотелось уж очень навязчиво выспрашивать, что и за чем было. Я спросил как бы вскользь:

- Горы видели?

- Как не видел! Видел. Через весь Алтай прошёл. Это где река Катунь течёт. Большая река. Лазил я однажды на гору. Высокая. Сначала лес. Потом трава пошла. А наверху снег уже кое-где. Целый день карабкался, залез, посмотрел с неё, а там далеко-далеко ещё выше горы, все в снегу. Красота. Но я к ним не ходил.

А потом в Казахстане был. В Казахстане хорошо. Вдоль дороги пески. Бутылку с поезда кинут - она не бьётся. От станции к станции идёшь - целый мешок насобираешь. Одно плохо - люди нехорошие. За бутылку по шесть копеек дают. Я уж ругаться начинал. "Что это, - говорю, - цены у вас особые: по всей стране 12 копеек, а у вас - 6". А они спокойно: "Не нравится - не сдавай". А есть-то хочется, да и до другой станции тащить тяжело.

- И на Кавказе были?

- И на Кавказе был. Но до Грузии не дошёл. На товарном через туннель проехать хотел. Тут меня и сняли. Держали несколько дней, а потом бумагу дали и посадили в поезд. Чтоб к себе в Пермь добирался. Так я в Москву попал. Одурел я сперва в Москве: машин много, народу много, все куда-то бегут. Тут поневоле и сам бежать начинаешь. В какой-то дом зашёл, магазин что ли. А там лестница движется. Я раз проехался. Потом пешком вниз сошёл и опять вверх проехался. Так раз пять делал. Тут меня антихрист заметил, говорит: "Ты же просто катаешься, место занимаешь, кто такой?" Мою бумагу прочли, в машину меня посадили, а оттуда в электричку. Говорят: "До конца доедешь, в другую электричку сядешь". Так и добирался до Перми. Жалко, что в Третьяковской галерее не побывал. Всю жизнь мечтал. Фамилия моя Третьяков. Может быть, родственник какой. Тоже ведь рисую. Но меня, наверное, всё равно бы туда не пустили. На мне всё такое было, как сейчас...

Раздался жужжащий звук, и что-то, ударившись о ветку, упало около костра. Мишка палочкой подтолкнул жука-усача к углям.

- Зачем?

- Да не люблю я их.

Я взял усача, счистил с него золу и пустил ползти по руке. Он вполз вверх по пальцам, расправил крылья и улетел. Я стал убеждать старика, что усач - хороший жук, не кусается и вообще никому зла не приносит.

- Видимо, так, - согласился Мишка, - но брезгую я ими почему-то.

Мы сидели у потухшего костра. Подкинутые сухие листья и хвоя задымились, и комаров стало меньше. Где-то совсем рядом пел зяблик. Поодаль заухал голубь. "Ухарем я его зову", - сказал старик. Крупная стрекоза-коромысло промчалась между нами; муха- журчалка, зависнув над кустом, звенела крыльями. Было тепло и уютно. Собаки тоже притихли и лежали поодаль в тени.

- Кстати, вон то, что за дерево? - спросил Мишка.

- Осина.

- Из неё вырезать хорошо?

- Не знаю точно. Вроде мягкая. Горит она плохо.

- Попробую. Я деревья совсем не знаю. Берёзу знаю и бук. А все остальные лесина и лесина. А они-то тоже разные. Вон это что?

- Ель. А это уже пихта, у неё вершина острее, иголки крупнее и мягче, кора светлее, запах другой. Вон там сосны, они совсем другие, ветви высоко.

- Да, разные совсем. Только я опять забуду. Вон ты и деревья, и травки всякие, и тварь любую узнаёшь. Всё ведь помнить надо. А у меня память дрянная.

Так мы сидели и беседовали до самого вечера. Хотелось мне ещё разок сходить к Мишке, но не успел. Уехал с Урала. Меня неспроста одна девушка цыганом назвала, цыганом и бродягой.

1981

P.S. Эту приписку я делаю в 2021 г., через сорок лет после того, как написал рассказ. А всё потому, что меня часто спрашивали, как же сложилась судьба этого человека в дальнейшем. Я несколько раз ездил на Урал навестить своих учеников, заходил и к бродяге-Мишке. В первый приезд Третьяков подарил мне свою черновую рукописную книгу, так как переписал её начисто. Поэтому я смог опубликовать стихи Третьякова в нашем журнале "Тёмный лес", а также распечатать их на машинке в виде сборника. Сборник я подарил ему в следующий приезд. Правда, к этому времени он лишился своей книги: её отобрал психиатр, к которому его возили на осмотр. Я встречался с этим человеком, но вернуть книгу не сумел. Что было дальше? Разумеется, старость - это не лучшая пора человеческой жизни, а старость бездомного и бессемейного человека тяжела вдвойне. Однако, последние годы Михаила Третьякова совпали с перестройкой, и давление государства уменьшилось. Местные депутаты добились выдачи Третьякову паспорта и, с разрешения владельца, хранили его у себя. Поэтому паспорт не мог быть потерян, и никто не мог его отобрать. Кроме того, Третьякова официально прописали в его лесном доме, и он стал получать пенсию. Ему регулярно помогали.

Ю.Н.

 
Главная страница сайта
Страницы авторов "Темного леса"
Страницы Юрия Насимовича.

Последнее изменение страницы 30 Oct 2021 

ПОДЕЛИТЬСЯ: