Сайт журнала
"Тёмный лес"

Главная страница

Номера "Тёмного леса"

Страницы авторов "Тёмного леса"

Страницы наших друзей

Кисловодск и окрестности

Тематический каталог сайта

Новости сайта

Карта сайта

Из нашей почты

Пишите нам! temnyjles@narod.ru

 

на сайте "Тёмного леса":
стихи
проза
драматургия
история, география, краеведение
естествознание и философия
песни и романсы
фотографии и рисунки

страница Ивана Аксенова

Плач по Икару
Следы
Стихи из "ЛК"
Сонеты
Город юности моей
Старые фотографии
Ностальгия
Буда гечар
Хрупкий цветок славы
Звезда над чужими полями
Галоша
Незваные гости
Бес в ребро
Цыганское счастье
Коля Цицерон
Трое из НЛО, или визит к экстрасенсу
Удар под дых
Парламент, приказавший долго жить
Деструктивный элемент
Свет в одиноком окне
Графоман Зябликов
Предупреждение с того света
Аттестация
Михаил Лермонтов
Георгий Иванов
Иван Елагин
Иван Зиновьев
Станислав Подольский
Светлана Гаделия
Анатолий Павлов
Олег Воропаев
Тайна поэзии
Спасать культуру!
О "Литературном Кисловодске"
Некролог
"Литературный Кисловодск", N57

Иван Аксёнов

СВЕТ В ОДИНОКОМ ОКНЕ

Рассказ

1

Таню Пирогову я знал с военного детства. Она жила в доме напротив, но дружила с девочками из нашего дома. Бегала по двору с подружками тёмно-русая девчонка с двумя маленькими косичками, но мы, мальчишки, не обращали на неё никакого внимания: бегает - ну и пусть себе бегает, лишь бы не мешала нашим играм. И учились мы в одной школе, только она - на класс ниже меня, и я по-прежнему не обращал на неё внимания.

Когда я был уже в выпускном классе, наша учительница литературы Анна Алексеевна решила провести Лермонтовский вечер. В программу его она включила отрывок из третьего акта драмы "Маскарад". Арбенина должен был играть я, а на роль Нины она взяла Таню Пирогову. На репетициях я впервые заметил, что она красивая, но пока ещё продолжал смотреть на неё свысока, как на ребёнка: ведь она была на целый год моложе меня.

Я много читал тогда, горячо любил поэзию, сам сочинял стихи и мечтал стать поэтом, оттого и поступил на филологическое отделение Ставропольского педагогического института, которое в прошлом окончила моя мама. А на следующий год в институтском коридоре я увидел Таню. Оказывается, она стала студенткой физико-математического факультета. Я удивился тому, что до этого, встречая её во дворе или на улице, только здоровался с нею и просто не заметил, в какую красавицу она превратилась.

Мы стали встречаться. Она призналась, что полюбила меня ещё во время наших репетиций. Мы вместе гуляли в парке, на Комсомольской горке, летом загорали на пруду. Ей нравилось бродить со мной в туманные дни по бульвару, слушая приглушенные звуки города. Посещали мы спектакли драматического театра (дешёвые билеты помогал нам покупать студенческий профсоюз), ходили в самый красивый кинотеатр "Родина", где перед вечерними сеансами играл в фойе джаз-оркестр и пели артисты филармонии.

Это были дни, полные неизъяснимого блаженства, лучезарные, ничем не омрачённые; это была горячая, пылкая любовь, которая случается лишь один раз в жизни и даётся далеко не каждому. Даже короткое расставание печалило наши сердца; мы не задумывались о трудностях быта, о возможных ухабах на извилистых дорогах судьбы; мы были уверены, что нет в мире такой силы, которая способна разлучить нас. Как молоды и наивны были мы, как мало знали жизнь и людей и как мало разбирались в самих себе!

Я любил её карие глаза с мерцающими в них золотыми искорками, её стройное юное тело, её волнистые волосы, горячо пахнущие солнцем и почему-то полевыми травами, её чистое, свежее лицо, застенчивую улыбку, её лёгкую походку. Всё это наполняло моё сердце ощущением счастья, полноты жизни и теперь вспоминается, как чудный, волнующий сон.

Я был уже на пятом курсе, когда мы с Таней, с согласия её родителей и моей мамы, решили пожениться и подали заявление в ЗАГС. Мы жили мыслями о предстоящей свадьбе, с нетерпением ждали того дня, когда станем мужем и женой.

Но всё рухнуло неожиданно и нелепо, и виновником катастрофы был я.

На четвёртом курсе у Тани появилась новая подруга. Звали её Нелли Осокина. Ходили слухи, что там, где она училась раньше, приключилась с нею какая-то скандальная история, и отец её, крупный партийный чиновник, спасая дочь от позора, перевел её в наш институт.

Студенты в пятидесятые годы, за редким исключением, жили не просто бедно, а очень бедно. Стипендии, которую платило государство, едва хватало на скудную еду, а о приобретении одежды, обуви и речи быть не могло. Нам, горожанам, жилось немного легче, чем детям колхозников, которые ниоткуда не получали помощи, но и на мамину учительскую зарплату вместе с моей стипендией тоже не очень-то можно было разгуляться. Отец мой погиб на войне, и, до того как мне исполнилось восемнадцать лет, мы получали крохотную пенсию, теперь же семья лишилась и этого жалкого дохода. У меня был изрядно поношенный костюм и две рубашки, другие парни жили не богаче меня. А у девушек было в лучшем случае два-три ситцевых платья, о красивых туфлях же им оставалось только мечтать.

А вот Нелли меняла наряды чуть ли не каждый день, обедать ходила не в студенческую столовую, где кормили хоть и относительно дёшево, но безвкусно, а в кафе на проспекте Октябрьской революции.

Именно Таня познакомила меня с Нелли. Знала бы она, к каким последствиям приведёт это знакомство, десять раз подумала бы, прежде чем это сделать.

Была Нелли удивительно красива: удлиненное овальное лицо и руки были словно изваяны из розового мрамора, волнистые каштановые волосы струились вдоль спины до пояса. Но в этой красоте, как мне казалось, было нечто порочное.

Как-то мой друг Коля Назаров сказал восторженно:

- Вот это девчонка! У неё глаза, как магниты: так и притягивают!

Коля был явно неравнодушен к ней.

Она была весела и легкомысленна и не одному парню в институте успела вскружить голову. Я терпеть не мог игривого тона её разговора со мной, и видел, что моя подруга начинает ревновать меня к ней.

Было странно, что такая скромная девушка, как Таня, подружилась с этой развязной особой. Возможно, она чувствовала, что ей самой не хватает смелости, умения непринуждённо вести себя в обществе, а у Нелли этому можно было научиться. Неопытность мешала Тане разглядеть в подруге натуру беззаботную и ветреную.

Беда пришла неожиданно. Надо же было Тане уехать на выходной к заболевшей бабушке, жившей в селе Донском, а Коле Назарову пригласить меня на свой день рождения. Родители его ушли на вечер к родственникам, чтобы не мешать молодёжи, а он собрал десятка полтора парней и девушек. К моему удивлению, среди гостей оказалась и Нелли, которую привела одна из её подруг.

Пить в то время я совсем не умел. Иногда за праздничным столом мог позволить себе стаканчик сухого вина - не больше. А тут я напился до помутнения рассудка. Коля, сам уже в изрядном подпитии, то и дело уламывал меня:

- Пей, Костя! Ты мужчина или не мужчина? Что ты кочевряжишься, как девчонка-недотрога? Не хочешь пить за моё здоровье?

Гости поддерживали его. Особенно усердствовали девушки. Мне не хотелось показаться слабаком, и я пил портвейн - рюмку за рюмкой. Постепенно всё окружающее как-то потускнело, голоса стали доноситься словно издалека, я с трудом выбрался из-за стола и, шатаясь, пробормотал почти как михалковский "заяц во хмелю":

- Всё! Я пошёл домой!

И тут Нелли предложила:

- А давай, Ветров, - (она почему-то называла меня только по фамилии) - я тебя домой отвезу.

Я уже почти ничего не соображал, а потому легко согласился. Помню, что мы ехали в такси и я всю дорогу дремал, а потом вдруг обнаружил себя не дома, а в квартире Нелли.

- Почему ты меня сюда привезла? - возмутился я. - Мне домой надо!

- Подожди немного, - сказала она. - Сейчас выпьем кофе, ты чуток протрезвеешь, и я тебя к маме на самом быстром такси отправлю!

Помню, что она сварила кофе и мне в чашку, несмотря на мои протесты, влила большую порцию коньяка, уверяя, что кофе с коньяком - лучшее отрезвляющее средство. Я поверил ей, выпил и мгновенно уснул.

Каково же было моё удивление, когда утром я проснулся не в своей постели. Услышав какую-то возню, я с трудом повернул голову, и мне стало не по себе: Нелли возилась у плиты в чём мать родила.

Обнаружив, что я проснулся, она повертелась передо мною и спросила:

- Ну, как, нравлюсь я тебе в таком виде? Похожа на Венеру скульптора Витали?

Я застонал от стыда и отчаяния. Она и в самом деле была потрясающе хороша, как статуя античной богини, но в этот миг мне было не до её красоты.

- Скажи, Неля, у нас с тобой что-нибудь было этой ночью? - спросил я, втайне надеясь услышать отрицательный ответ.

- Было! - весело сказала она. - Ещё как было! Да ты, Ветров, в постели настоящий Геракл! Так что Тане твоей крупно повезло!

- Надеюсь, что всё это останется между нами? - спросил я. - Ты ничего не скажешь Тане? Прошу тебя, не говори!

- А если и скажу, что тут страшного? Таня - девочка взрослая и должна знать, что мужчина - существо полигамное, ему одной женщины мало. Если она тебя на самом деле любит, то поймёт и простит. Так что особенно не волнуйся. Ты плохо знаешь нас, женщин. А хочешь, пока мы оба не одеты, повторить вчерашний опыт? У тебя это прекрасно получается!

Это было уже слишком. Я поспешно оделся и выскочил из квартиры Нелли под её весёлый смех.

Я думал, что она пошутила, когда пугала меня, что всё расскажет Тане. Но Нелли, конечно же, не удержалась, чтобы не похвастаться перед нею своей новой победой, как хвасталась всеми предыдущими, которых у неё было немало. То ли от потрясения, то ли по какой другой причине Таня серьёзно заболела. Несколько раз я приходил к ним, но её мать всегда встречала меня холодно и к ней так и не пустила.

2

Недели через две, в выходной, вышел я прогуляться по бульвару. Был тёплый весенний день. Пахло молодой травой, на зелени газонов золотыми огоньками горели цветы одуванчиков. Где-то ликующе-звонко заливалась синица и стучал по дереву дятел. Внутри куста, росшего у самого бетонного бордюра, дружно верещала стайка воробьёв. При моём приближении они с фыркающим звуком вылетели и расселись на ближайших деревьях.

На душе было тяжело, так тяжело, что ни воробьиный гвалт, ни изумрудная зелень газонов не радовали меня.

Вдруг впереди я увидел на скамейке девичью фигурку. Это была Таня. Она сидела, положив на колени руки и низко опустив голову. Услышав мои шаги, она обернулась ко мне. За то время, что мы не виделись, она похудела и побледнела.

- Таня, - сказал я, подойдя к ней, - я очень виноват перед тобою. Я проклинаю себя за то, что случилось. Но поверь, это произошло против моей воли. Меня напоили так, что я мало что соображал. Не уверен, что у нас с твоей подругой что-то было, я просто ни на что подобное не был тогда способен.

- Не надо оправдываться, - сказала Таня. - Нелли мне больше не подруга, да и ты мне теперь никто. Что случилось, то случилось, и теперь этого не исправить. Я не могу простить тебя. Уходи!

Если бы она закричала, заплакала, я бы знал, что ещё не всё потеряно. Но глаза её были сухи и полны такой боли, что я понял: это конец, прошлой Тани мне никогда не вернуть. Я повернулся и пошёл назад, словно побитый. Уходя, несколько раз оглянулся: она всё так же сидела, низко опустив голову, и во всей её сгорбленной фигурке было столько горя и отчаяния, что в горле у меня застрял какой-то ком и слёзы выступили на глазах.

Я шёл, с трудом различая дорогу. Две встречные девушки, проходя мимо меня, засмеялись: повидимому, их рассмешил мой потерянный вид. Я подошёл к выходу из бульвара, туда, где мраморная девочка лила из кувшина воду на голову такого же мраморного мальчика, и сел на свободную скамью, закрыв лицо руками. Не знаю, сколько времени я просидел так. Какая-то старушка интеллигентного вида участливо спросила:

- Вам плохо, молодой человек?

- Ничего, ничего, - сказал я, - мне уже лучше.

Я встал и посмотрел туда, где сидела Таня. Её скамейка была пуста.

Вечером пришла с работы мама.

- Костик, что случилось? Ты что, заболел? На тебе лица нет! - запричитала она. Я ничего не ответил.

- Может, с Таней поссорился? - спросила она. - Если так, то ничего страшного. Как говорят, милые бранятся - только тешатся. Наберись терпения, всё равно скоро помиритесь.

Но я хорошо знал Таню и понимал, что она не простит меня никогда.

В июне я получил диплом, а через неделю - повестку из военкомата. Я обрадовался ей, как подарку: почему-то мне казалось, что военная служба поможет мне исцелиться от постоянной, разъедающей душу тоски.

Все мои попытки поговорить с Таней оказались безуспешными, она не хотела меня видеть.

Провожать меня в военкомат пришли мама, Коля Назаров, две однокурсницы и, что меня особенно удивило, Нелли Осокина. Отведя меня в сторону, она сказала:

- Ты прости меня за тогдашнюю мою глупую шутку. Я знаю, что легкомысленна. Мне всегда нравилось разыгрывать людей. О возможных последствиях я как-то не задумывалась. Ничего у нас с тобой в тот вечер не было. Может, и было бы, да ты сразу отключился. А Татьяну я тоже решила разыграть. Кто ж мог подумать, что она мне поверит и примет всё так близко к сердцу. Я же видела, что она ревновала тебя ко мне: чувствовала, наверное, что я к тебе неравнодушна.

Она задумалась на короткое время, потом как-то грустно сказала:

- А я уезжаю из Ставрополя, и больше мы никогда не встретимся. Перевожусь назад, в Москву. Вернулся из армии мой жених, зовёт меня. Осенью свадьбу сыграем. Пора за ум браться, немало уже глупостей наделала.

- Почему же ты Тане не сказала, что это была шутка?

- Ты что, Таню не знаешь? Впрочем, любовь слепа. Девчонка она хорошая, но есть у неё два недостатка: обидчивость и упрямство. Пробовала поговорить с нею, да она бежит от меня как чёрт от ладана!

Нас, призывников, посадили в автобус и отправили на железнодорожный вокзал. Когда мы отъезжали от здания военкомата, я оглянулся. Мама смотрела мне вслед, вытирая слёзы. Но меня удивил грустный взгляд Нелли, которым она провожала автобус. Неужели она и вправду была неравнодушна ко мне?

3

Служить мне пришлось на Тихоокеанском флоте. Нелёгкая морская служба почти не оставляла времени на размышления, но иногда мне подолгу не удавалось уснуть, несмотря на усталость: перед моим мысленным взором вставала сгорбленная фигурка Тани на весеннем бульваре, и чувство непоправимой ошибки, совершённой мною, не давало мне покоя. Два раза я написал ей, но ответа так и не получил. А потом узнал, что она вышла замуж.

Шли годы. После военной службы я не вернулся домой, а нанялся матросом на рыболовецкий траулер, а через год устроился корреспондентом в городскую газету, с которой давно уже сотрудничал.

Я продолжал писать стихи и даже издал два сборника, по которым меня приняли в Союз писателей. Критика меня хвалила, мои стихотворения часто публиковались в газетах и журналах. Казалось, всё идёт так, как мне хотелось, но в последнее время меня начала мучить ностальгия. Я стал тосковать по маме, по родному городу с его палящим солнцем и бурными ливнями, белыми струями бьющими в горячий асфальт, с уютным павильоном из дерева и стекла на бульваре, где мы с друзьями один раз в месяц праздновали получение стипендии холодным шоколадным молоком и чувствовали себя при этом пирующими богачами. Как мало нужно было нам в нашей бедной юности, чтобы чувствовать себя счастливыми людьми!

И всё чаще вспоминалась мне Таня, чувство вины перед нею не давало мне покоя. Она часто снилась мне такою, какой была в те памятные годы. Теперь Таня, конечно, изменилась, стала взрослой женщиной, но я не сомневался в том, что она по-прежнему красива.

Первую свою книжку, в которой многие стихотворения навеяны были воспоминаниями о нашей любви, я посвятил Тане. Я послал ей этот сборник, но ответа не дождался.

Вернувшись во время отпуска в Ставрополь, я вышел прогуляться по знакомым местам. Стояла тёплая, сухая осень. Везде жгли листья, воздух был пропитан дымной горечью. В нижней части города, в районе Ташлы, сизый дым стоял длинными слоями, над которыми кое-где виднелись крыши домов и верхушки тополей. Мне было грустно: скоро осыплются последние листья и наступит унылая пора холодных туманов, серых обнажённых деревьев, долгих дождей. А в двадцатых числах декабря кончится мой отпуск, и я улечу на Дальний Восток.

В субботу, выйдя из магазина, где купил пачку сигарет, я неожиданно встретил Таню. Меня удивило то, как мало она изменилась.

Ничто не дрогнуло в её лице, когда она увидела меня. Будто перед нею был не я, а совершенно чужой человек. А ведь я втайне надеялся увидеть в её глазах если не радость, то, по крайней мере, хотя бы какой-то интерес, как-никак в прошлом мы любили друг друга.

- Здравствуй, Таня! - сказал я. - Я уже второй день хожу по городу: всё надеюсь тебя увидеть. Прийти к тебе на квартиру не решился, побоялся опять встретить ледяной приём у твоей суровой матери. Можно портфель донести? Ого, тяжёлый! Тетради твоих сорванцов?

Она кивнула.

- Мне сказали, что ты приехал. Надолго?

- Это будет зависеть только от тебя. Если захочешь, чтобы остался, я останусь.

Она промолчала.

- Скажи, как ты живёшь? - спросил я. - Слышал, будто была замужем.

- А что мне оставалось делать? Я любила тебя, несмотря на твой поступок, но слишком тяжёлую обиду ты мне нанёс, чтобы я быстро могла простить тебя. А потом ты совсем писать перестал.

- А зачем было писать, если ты так мне и не ответила? А потом, я помнил, как ты сказала, что я для тебя - никто.

- Если эти слова и вырвались у меня в такую минуту, то это не значит, что я разлюбила тебя. А когда ты после службы не захотел домой вернуться, решила, что надо устраивать свою жизнь. Ко мне давно сватался Волохов, врач-стоматолог. Помнишь его? Вот и получилось совсем по-пушкински: "Для бедной Тани все были жребии равны", и я вышла за него. Думала: стерпится-слюбится. Не слюбилось, пришлось развестись.

- Какой же я дурак! - воскликнул я. - Обиделся на тебя, как мальчишка. Как же, ведь ты этой легкомысленной подруге своей поверила, а мне нет. Да не было у меня с нею ничего, она сама впоследствии мне призналась. Я после её кофе с коньяком в какую-то яму провалился сразу. А когда утром проснулся, она стала вертеться передо мною нагишом. Я и дал от неё дёру! А когда узнал, что ты за этого Волохова вышла, понял, что теперь мне надеяться не на что.

Мы помолчали.

- Скажи, Таня, неужели в твоём сердце ничего от прежней любви не осталось?

- Остались лишь воспоминанья, - словами из оперетты ответила она. - Ты даже представить себе не можешь, как я счастлива была с тобой! Как мечтала, что мы будем вместе до самой смерти! Как я гордилась тобой, таким умным, добрым, честным, талантливым! И что же? Всё рухнуло из-за этой распутной Нелли, которую я подругой считала.

Немного помолчав, она спросила:

- А ты женат?

- Нет, - ответил я. - Живу холостяком. Долго пытался забыть нашу любовь. А сейчас понял, что люблю тебя, как тогда любил. Приехал с тайной надеждой добиться у тебя прощения. Может, не всё ещё потеряно?

- Боюсь, что прошлого уже не вернуть, - сказала она. - Слишком много воды утекло с тех пор, слишком многое случилось в твоей и моей жизни, чтобы можно было всё исправить.

На меня будто холодным ветром пахнуло от её слов. Всё-таки какая-то, пусть слабая надежда на примирение у меня была.

Мы подошли к её подъезду. Она попрощалась и ушла. Мне стало очень грустно: я ведь так надеялся на примирение.

Погода в Ставрополе отличается непостоянством. В одну из ночей выпал глубокий снег, всё вокруг побелело, стало празднично-торжественным, и казалось, что зима наконец утвердилась надолго. Но потом снова потеплело и пошёл дождь. Снег превратился в серую жижу, и я три дня просидел дома, работая над повестью из жизни рыбаков.

В окна злобными порывами бил ветер, капли дождя стучали по стёклам. На стене лежали тусклые прямоугольники света от уличных фонарей, перечёркнутые качающимися тенями ветвей, а по верхней части стен и потолку скользили серые полосы от фар автомобилей.

Поздно ночью, когда город засыпал, я, отложив рукопись, вставал из-за стола. Неодолимо тянул меня к себе свет в одиноком окне на противоположной стороне улицы. Это было Танино окно. Она засиживалась допоздна, как и моя мама, над ученическими тетрадями и подготовкой к завтрашним урокам.

И давно позабытая нежность тёплой волной омывала моё сердце.

А потом однажды утром я проснулся и поразился тому, что затих беспрестанный плеск дождя, а через всю комнату протянулись жаркие полосы солнечного света. Быстро растаяли остатки снега, высох асфальт, и опять радостно загалдели воробьи, барахтаясь в сохранившихся кое-где лужах. В бездонной синеве неба не было ни одного облачка, солнце горячо отсвечивало в промытых дождём окнах домов.

Я собирался в дорогу. Так грустно было покидать родной город, расставаться с мамой и с надеждой помириться наконец с Таней. Помня наш последний разговор, я больше не искал встреч с нею, но почти каждое утро видел её из окна, когда она шла на работу.

И всё-таки накануне отъезда я подстерёг её утром возле двухэтажки.

- Можно, я провожу тебя до школы? - спросил я.

Она кивнула. Некоторое время мы шли молча.

- Таня, - наконец решился я. - Завтра улетаю в Москву, а оттуда - во Владивосток. Надо доделать кое-какие дела. Кроме того, летом выйдет из печати моя новая книга. А потом, к Новому году, уже окончательно вернусь в Ставрополь. Я прошу тебя: подумай, может, мы сумеем забыть всё то, что разлучило нас, и опять будем вместе. Я не верю, что ты окончательно меня разлюбила. В тебе просто говорит прошлая обида. Не торопись с ответом, я подожду. Я, конечно, не ангел, были в моей жизни ошибки, за которые приходилось горько расплачиваться. Но эта расплата за то, чего я не сделал, особенно тяжела, она испортила жизнь нам обоим. А я уже не тот наивный мальчик, каким был в студенческие годы, так стоит ли нам беречь в душе прежние обиды?

- Да и я тоже хороша. Даже на книгу твою не откликнулась, слишком обидчива была.

Она замолчала.

- На всякий случай вот тебе моя визитная карточка, - сказал я. - Вдруг захочешь написать или позвонить мне.

Она взяла карточку, и что-то знакомое, давнее промелькнуло в её глазах.

- Ладно, - сказала она и положила визитку в карман пальто.

Я попрощался, и Таня, к моему удивлению, подала мне руку.

Она пошла к зданию школы, а я стоял и смотрел ей вслед. Её серое демисезонное пальто было перетянуто поясом, и я удивился тому, что она сумела через годы сохранить тонкую девичью талию и прежнюю лёгкую походку. Мне так хотелось, чтобы она хоть раз оглянулась, но она, не оборачиваясь, прошла мимо играющих во дворе детей и скрылась за дверью школы.

На следующий день я улетел в Москву с робкой надеждой в душе, что, может, оттает её сердце. Мы с нею достаточно молоды и ещё можем вернуть утраченное счастье. Немало обид и разочарований было в моей жизни, так не пора ли судьбе смягчиться и улыбнуться мне наконец? Ведь не должен же человек за один неосторожный шаг, сделанный в юности, расплачиваться потом всю жизнь. Всякое случается с нами на нашем жизненном пути, даже ненависть порой перерастает в любовь. Не могла же Таня навеки вычеркнуть из сердца всё, что было между нами в те счастливые дни.

Наша вчерашняя встреча не прошла для меня бесследно. Её слова: "да и я тоже хороша" и "слишком обидчива была" сказаны были недаром, она наверняка жалеет о нашем разрыве и подаёт мне надежду на то, что примирение возможно. Теперь я буду часто писать ей, и верю, что она не оставит мои письма без ответа.

От этих мыслей на душе стало легче. Я откинулся на спинку кресла и закрыл глаза.

 
Главная страница
Литературный Кисловодск и окрестности
Страница "Литературного Кисловодска"
Страницы авторов "ЛК"

Последнее изменение страницы 28 Sep 2018 

 

ПОДЕЛИТЬСЯ: