Страницы авторов "Тёмного леса"
Пишите нам! temnyjles@narod.ru
Таню Пирогову я знал с военного детства. Она жила в доме напротив, но дружила с девочками из нашего дома. Бегала по двору с подружками тёмно-русая девчонка с двумя маленькими косичками, но мы, мальчишки, не обращали на неё никакого внимания: бегает - ну и пусть себе бегает, лишь бы не мешала нашим играм. И учились мы в одной школе, только она - на класс ниже меня, и я по-прежнему не обращал на неё внимания.
Когда я был уже в выпускном классе, наша учительница литературы Анна Алексеевна решила провести Лермонтовский вечер. В программу его она включила отрывок из третьего акта драмы "Маскарад". Арбенина должен был играть я, а на роль Нины она взяла Таню Пирогову. На репетициях я впервые заметил, что она красивая, но пока ещё продолжал смотреть на неё свысока, как на ребёнка: ведь она была на целый год моложе меня.
Я много читал тогда, горячо любил поэзию, сам сочинял стихи и мечтал стать поэтом, оттого и поступил на филологическое отделение Ставропольского педагогического института, которое в прошлом окончила моя мама. А на следующий год в институтском коридоре я увидел Таню. Оказывается, она стала студенткой физико-математического факультета. Я удивился тому, что до этого, встречая её во дворе или на улице, только здоровался с нею и просто не заметил, в какую красавицу она превратилась.
Мы стали встречаться. Она призналась, что полюбила меня ещё во время наших репетиций. Мы вместе гуляли в парке, на Комсомольской горке, летом загорали на пруду. Ей нравилось бродить со мной в туманные дни по бульвару, слушая приглушенные звуки города. Посещали мы спектакли драматического театра (дешёвые билеты помогал нам покупать студенческий профсоюз), ходили в самый красивый кинотеатр "Родина", где перед вечерними сеансами играл в фойе джаз-оркестр и пели артисты филармонии.
Это были дни, полные неизъяснимого блаженства, лучезарные, ничем не омрачённые; это была горячая, пылкая любовь, которая случается лишь один раз в жизни и даётся далеко не каждому. Даже короткое расставание печалило наши сердца; мы не задумывались о трудностях быта, о возможных ухабах на извилистых дорогах судьбы; мы были уверены, что нет в мире такой силы, которая способна разлучить нас. Как молоды и наивны были мы, как мало знали жизнь и людей и как мало разбирались в самих себе!
Я любил её карие глаза с мерцающими в них золотыми искорками, её стройное юное тело, её волнистые волосы, горячо пахнущие солнцем и почему-то полевыми травами, её чистое, свежее лицо, застенчивую улыбку, её лёгкую походку. Всё это наполняло моё сердце ощущением счастья, полноты жизни и теперь вспоминается, как чудный, волнующий сон.
Я был уже на пятом курсе, когда мы с Таней, с согласия её родителей и моей мамы, решили пожениться и подали заявление в ЗАГС. Мы жили мыслями о предстоящей свадьбе, с нетерпением ждали того дня, когда станем мужем и женой.
Но всё рухнуло неожиданно и нелепо, и виновником катастрофы был я.
На четвёртом курсе у Тани появилась новая подруга. Звали её Нелли Осокина. Ходили слухи, что там, где она училась раньше, приключилась с нею какая-то скандальная история, и отец её, крупный партийный чиновник, спасая дочь от позора, перевел её в наш институт.
Студенты в пятидесятые годы, за редким исключением, жили не просто бедно, а очень бедно. Стипендии, которую платило государство, едва хватало на скудную еду, а о приобретении одежды, обуви и речи быть не могло. Нам, горожанам, жилось немного легче, чем детям колхозников, которые ниоткуда не получали помощи, но и на мамину учительскую зарплату вместе с моей стипендией тоже не очень-то можно было разгуляться. Отец мой погиб на войне, и, до того как мне исполнилось восемнадцать лет, мы получали крохотную пенсию, теперь же семья лишилась и этого жалкого дохода. У меня был изрядно поношенный костюм и две рубашки, другие парни жили не богаче меня. А у девушек было в лучшем случае два-три ситцевых платья, о красивых туфлях же им оставалось только мечтать.
А вот Нелли меняла наряды чуть ли не каждый день, обедать ходила не в студенческую столовую, где кормили хоть и относительно дёшево, но безвкусно, а в кафе на проспекте Октябрьской революции.
Именно Таня познакомила меня с Нелли. Знала бы она, к каким последствиям приведёт это знакомство, десять раз подумала бы, прежде чем это сделать.
Была Нелли удивительно красива: удлиненное овальное лицо и руки были словно изваяны из розового мрамора, волнистые каштановые волосы струились вдоль спины до пояса. Но в этой красоте, как мне казалось, было нечто порочное.
Как-то мой друг Коля Назаров сказал восторженно:
- Вот это девчонка! У неё глаза, как магниты: так и притягивают!
Коля был явно неравнодушен к ней.
Она была весела и легкомысленна и не одному парню в институте успела вскружить голову. Я терпеть не мог игривого тона её разговора со мной, и видел, что моя подруга начинает ревновать меня к ней.
Было странно, что такая скромная девушка, как Таня, подружилась с этой развязной особой. Возможно, она чувствовала, что ей самой не хватает смелости, умения непринуждённо вести себя в обществе, а у Нелли этому можно было научиться. Неопытность мешала Тане разглядеть в подруге натуру беззаботную и ветреную.
Беда пришла неожиданно. Надо же было Тане уехать на выходной к заболевшей бабушке, жившей в селе Донском, а Коле Назарову пригласить меня на свой день рождения. Родители его ушли на вечер к родственникам, чтобы не мешать молодёжи, а он собрал десятка полтора парней и девушек. К моему удивлению, среди гостей оказалась и Нелли, которую привела одна из её подруг.
Пить в то время я совсем не умел. Иногда за праздничным столом мог позволить себе стаканчик сухого вина - не больше. А тут я напился до помутнения рассудка. Коля, сам уже в изрядном подпитии, то и дело уламывал меня:
- Пей, Костя! Ты мужчина или не мужчина? Что ты кочевряжишься, как девчонка-недотрога? Не хочешь пить за моё здоровье?
Гости поддерживали его. Особенно усердствовали девушки. Мне не хотелось показаться слабаком, и я пил портвейн - рюмку за рюмкой. Постепенно всё окружающее как-то потускнело, голоса стали доноситься словно издалека, я с трудом выбрался из-за стола и, шатаясь, пробормотал почти как михалковский "заяц во хмелю":
- Всё! Я пошёл домой!
И тут Нелли предложила:
- А давай, Ветров, - (она почему-то называла меня только по фамилии) - я тебя домой отвезу.
Я уже почти ничего не соображал, а потому легко согласился. Помню, что мы ехали в такси и я всю дорогу дремал, а потом вдруг обнаружил себя не дома, а в квартире Нелли.
- Почему ты меня сюда привезла? - возмутился я. - Мне домой надо!
- Подожди немного, - сказала она. - Сейчас выпьем кофе, ты чуток протрезвеешь, и я тебя к маме на самом быстром такси отправлю!
Помню, что она сварила кофе и мне в чашку, несмотря на мои протесты, влила большую порцию коньяка, уверяя, что кофе с коньяком - лучшее отрезвляющее средство. Я поверил ей, выпил и мгновенно уснул.
Каково же было моё удивление, когда утром я проснулся не в своей постели. Услышав какую-то возню, я с трудом повернул голову, и мне стало не по себе: Нелли возилась у плиты в чём мать родила.
Обнаружив, что я проснулся, она повертелась передо мною и спросила:
- Ну, как, нравлюсь я тебе в таком виде? Похожа на Венеру скульптора Витали?
Я застонал от стыда и отчаяния. Она и в самом деле была потрясающе хороша, как статуя античной богини, но в этот миг мне было не до её красоты.
- Скажи, Неля, у нас с тобой что-нибудь было этой ночью? - спросил я, втайне надеясь услышать отрицательный ответ.
- Было! - весело сказала она. - Ещё как было! Да ты, Ветров, в постели настоящий Геракл! Так что Тане твоей крупно повезло!
- Надеюсь, что всё это останется между нами? - спросил я. - Ты ничего не скажешь Тане? Прошу тебя, не говори!
- А если и скажу, что тут страшного? Таня - девочка взрослая и должна знать, что мужчина - существо полигамное, ему одной женщины мало. Если она тебя на самом деле любит, то поймёт и простит. Так что особенно не волнуйся. Ты плохо знаешь нас, женщин. А хочешь, пока мы оба не одеты, повторить вчерашний опыт? У тебя это прекрасно получается!
Это было уже слишком. Я поспешно оделся и выскочил из квартиры Нелли под её весёлый смех.
Я думал, что она пошутила, когда пугала меня, что всё расскажет Тане. Но Нелли, конечно же, не удержалась, чтобы не похвастаться перед нею своей новой победой, как хвасталась всеми предыдущими, которых у неё было немало. То ли от потрясения, то ли по какой другой причине Таня серьёзно заболела. Несколько раз я приходил к ним, но её мать всегда встречала меня холодно и к ней так и не пустила.
Недели через две, в выходной, вышел я прогуляться по бульвару. Был тёплый весенний день. Пахло молодой травой, на зелени газонов золотыми огоньками горели цветы одуванчиков. Где-то ликующе-звонко заливалась синица и стучал по дереву дятел. Внутри куста, росшего у самого бетонного бордюра, дружно верещала стайка воробьёв. При моём приближении они с фыркающим звуком вылетели и расселись на ближайших деревьях.
На душе было тяжело, так тяжело, что ни воробьиный гвалт, ни изумрудная зелень газонов не радовали меня.
Вдруг впереди я увидел на скамейке девичью фигурку. Это была Таня. Она сидела, положив на колени руки и низко опустив голову. Услышав мои шаги, она обернулась ко мне. За то время, что мы не виделись, она похудела и побледнела.
- Таня, - сказал я, подойдя к ней, - я очень виноват перед тобою. Я проклинаю себя за то, что случилось. Но поверь, это произошло против моей воли. Меня напоили так, что я мало что соображал. Не уверен, что у нас с твоей подругой что-то было, я просто ни на что подобное не был тогда способен.
- Не надо оправдываться, - сказала Таня. - Нелли мне больше не подруга, да и ты мне теперь никто. Что случилось, то случилось, и теперь этого не исправить. Я не могу простить тебя. Уходи!
Если бы она закричала, заплакала, я бы знал, что ещё не всё потеряно. Но глаза её были сухи и полны такой боли, что я понял: это конец, прошлой Тани мне никогда не вернуть. Я повернулся и пошёл назад, словно побитый. Уходя, несколько раз оглянулся: она всё так же сидела, низко опустив голову, и во всей её сгорбленной фигурке было столько горя и отчаяния, что в горле у меня застрял какой-то ком и слёзы выступили на глазах.
Я шёл, с трудом различая дорогу. Две встречные девушки, проходя мимо меня, засмеялись: повидимому, их рассмешил мой потерянный вид. Я подошёл к выходу из бульвара, туда, где мраморная девочка лила из кувшина воду на голову такого же мраморного мальчика, и сел на свободную скамью, закрыв лицо руками. Не знаю, сколько времени я просидел так. Какая-то старушка интеллигентного вида участливо спросила:
- Вам плохо, молодой человек?
- Ничего, ничего, - сказал я, - мне уже лучше.
Я встал и посмотрел туда, где сидела Таня. Её скамейка была пуста.
Вечером пришла с работы мама.
- Костик, что случилось? Ты что, заболел? На тебе лица нет! - запричитала она. Я ничего не ответил.
- Может, с Таней поссорился? - спросила она. - Если так, то ничего страшного. Как говорят, милые бранятся - только тешатся. Наберись терпения, всё равно скоро помиритесь.
Но я хорошо знал Таню и понимал, что она не простит меня никогда.
В июне я получил диплом, а через неделю - повестку из военкомата. Я обрадовался ей, как подарку: почему-то мне казалось, что военная служба поможет мне исцелиться от постоянной, разъедающей душу тоски.
Все мои попытки поговорить с Таней оказались безуспешными, она не хотела меня видеть.
Провожать меня в военкомат пришли мама, Коля Назаров, две однокурсницы и, что меня особенно удивило, Нелли Осокина. Отведя меня в сторону, она сказала:
- Ты прости меня за тогдашнюю мою глупую шутку. Я знаю, что легкомысленна. Мне всегда нравилось разыгрывать людей. О возможных последствиях я как-то не задумывалась. Ничего у нас с тобой в тот вечер не было. Может, и было бы, да ты сразу отключился. А Татьяну я тоже решила разыграть. Кто ж мог подумать, что она мне поверит и примет всё так близко к сердцу. Я же видела, что она ревновала тебя ко мне: чувствовала, наверное, что я к тебе неравнодушна.
Она задумалась на короткое время, потом как-то грустно сказала:
- А я уезжаю из Ставрополя, и больше мы никогда не встретимся. Перевожусь назад, в Москву. Вернулся из армии мой жених, зовёт меня. Осенью свадьбу сыграем. Пора за ум браться, немало уже глупостей наделала.
- Почему же ты Тане не сказала, что это была шутка?
- Ты что, Таню не знаешь? Впрочем, любовь слепа. Девчонка она хорошая, но есть у неё два недостатка: обидчивость и упрямство. Пробовала поговорить с нею, да она бежит от меня как чёрт от ладана!
Нас, призывников, посадили в автобус и отправили на железнодорожный вокзал. Когда мы отъезжали от здания военкомата, я оглянулся. Мама смотрела мне вслед, вытирая слёзы. Но меня удивил грустный взгляд Нелли, которым она провожала автобус. Неужели она и вправду была неравнодушна ко мне?
Служить мне пришлось на Тихоокеанском флоте. Нелёгкая морская служба почти не оставляла времени на размышления, но иногда мне подолгу не удавалось уснуть, несмотря на усталость: перед моим мысленным взором вставала сгорбленная фигурка Тани на весеннем бульваре, и чувство непоправимой ошибки, совершённой мною, не давало мне покоя. Два раза я написал ей, но ответа так и не получил. А потом узнал, что она вышла замуж.
Шли годы. После военной службы я не вернулся домой, а нанялся матросом на рыболовецкий траулер, а через год устроился корреспондентом в городскую газету, с которой давно уже сотрудничал.
Я продолжал писать стихи и даже издал два сборника, по которым меня приняли в Союз писателей. Критика меня хвалила, мои стихотворения часто публиковались в газетах и журналах. Казалось, всё идёт так, как мне хотелось, но в последнее время меня начала мучить ностальгия. Я стал тосковать по маме, по родному городу с его палящим солнцем и бурными ливнями, белыми струями бьющими в горячий асфальт, с уютным павильоном из дерева и стекла на бульваре, где мы с друзьями один раз в месяц праздновали получение стипендии холодным шоколадным молоком и чувствовали себя при этом пирующими богачами. Как мало нужно было нам в нашей бедной юности, чтобы чувствовать себя счастливыми людьми!
И всё чаще вспоминалась мне Таня, чувство вины перед нею не давало мне покоя. Она часто снилась мне такою, какой была в те памятные годы. Теперь Таня, конечно, изменилась, стала взрослой женщиной, но я не сомневался в том, что она по-прежнему красива.
Первую свою книжку, в которой многие стихотворения навеяны были воспоминаниями о нашей любви, я посвятил Тане. Я послал ей этот сборник, но ответа не дождался.
Вернувшись во время отпуска в Ставрополь, я вышел прогуляться по знакомым местам. Стояла тёплая, сухая осень. Везде жгли листья, воздух был пропитан дымной горечью. В нижней части города, в районе Ташлы, сизый дым стоял длинными слоями, над которыми кое-где виднелись крыши домов и верхушки тополей. Мне было грустно: скоро осыплются последние листья и наступит унылая пора холодных туманов, серых обнажённых деревьев, долгих дождей. А в двадцатых числах декабря кончится мой отпуск, и я улечу на Дальний Восток.
В субботу, выйдя из магазина, где купил пачку сигарет, я неожиданно встретил Таню. Меня удивило то, как мало она изменилась.
Ничто не дрогнуло в её лице, когда она увидела меня. Будто перед нею был не я, а совершенно чужой человек. А ведь я втайне надеялся увидеть в её глазах если не радость, то, по крайней мере, хотя бы какой-то интерес, как-никак в прошлом мы любили друг друга.
- Здравствуй, Таня! - сказал я. - Я уже второй день хожу по городу: всё надеюсь тебя увидеть. Прийти к тебе на квартиру не решился, побоялся опять встретить ледяной приём у твоей суровой матери. Можно портфель донести? Ого, тяжёлый! Тетради твоих сорванцов?
Она кивнула.
- Мне сказали, что ты приехал. Надолго?
- Это будет зависеть только от тебя. Если захочешь, чтобы остался, я останусь.
Она промолчала.
- Скажи, как ты живёшь? - спросил я. - Слышал, будто была замужем.
- А что мне оставалось делать? Я любила тебя, несмотря на твой поступок, но слишком тяжёлую обиду ты мне нанёс, чтобы я быстро могла простить тебя. А потом ты совсем писать перестал.
- А зачем было писать, если ты так мне и не ответила? А потом, я помнил, как ты сказала, что я для тебя - никто.
- Если эти слова и вырвались у меня в такую минуту, то это не значит, что я разлюбила тебя. А когда ты после службы не захотел домой вернуться, решила, что надо устраивать свою жизнь. Ко мне давно сватался Волохов, врач-стоматолог. Помнишь его? Вот и получилось совсем по-пушкински: "Для бедной Тани все были жребии равны", и я вышла за него. Думала: стерпится-слюбится. Не слюбилось, пришлось развестись.
- Какой же я дурак! - воскликнул я. - Обиделся на тебя, как мальчишка. Как же, ведь ты этой легкомысленной подруге своей поверила, а мне нет. Да не было у меня с нею ничего, она сама впоследствии мне призналась. Я после её кофе с коньяком в какую-то яму провалился сразу. А когда утром проснулся, она стала вертеться передо мною нагишом. Я и дал от неё дёру! А когда узнал, что ты за этого Волохова вышла, понял, что теперь мне надеяться не на что.
Мы помолчали.
- Скажи, Таня, неужели в твоём сердце ничего от прежней любви не осталось?
- Остались лишь воспоминанья, - словами из оперетты ответила она. - Ты даже представить себе не можешь, как я счастлива была с тобой! Как мечтала, что мы будем вместе до самой смерти! Как я гордилась тобой, таким умным, добрым, честным, талантливым! И что же? Всё рухнуло из-за этой распутной Нелли, которую я подругой считала.
Немного помолчав, она спросила:
- А ты женат?
- Нет, - ответил я. - Живу холостяком. Долго пытался забыть нашу любовь. А сейчас понял, что люблю тебя, как тогда любил. Приехал с тайной надеждой добиться у тебя прощения. Может, не всё ещё потеряно?
- Боюсь, что прошлого уже не вернуть, - сказала она. - Слишком много воды утекло с тех пор, слишком многое случилось в твоей и моей жизни, чтобы можно было всё исправить.
На меня будто холодным ветром пахнуло от её слов. Всё-таки какая-то, пусть слабая надежда на примирение у меня была.
Мы подошли к её подъезду. Она попрощалась и ушла. Мне стало очень грустно: я ведь так надеялся на примирение.
Погода в Ставрополе отличается непостоянством. В одну из ночей выпал глубокий снег, всё вокруг побелело, стало празднично-торжественным, и казалось, что зима наконец утвердилась надолго. Но потом снова потеплело и пошёл дождь. Снег превратился в серую жижу, и я три дня просидел дома, работая над повестью из жизни рыбаков.
В окна злобными порывами бил ветер, капли дождя стучали по стёклам. На стене лежали тусклые прямоугольники света от уличных фонарей, перечёркнутые качающимися тенями ветвей, а по верхней части стен и потолку скользили серые полосы от фар автомобилей.
Поздно ночью, когда город засыпал, я, отложив рукопись, вставал из-за стола. Неодолимо тянул меня к себе свет в одиноком окне на противоположной стороне улицы. Это было Танино окно. Она засиживалась допоздна, как и моя мама, над ученическими тетрадями и подготовкой к завтрашним урокам.
И давно позабытая нежность тёплой волной омывала моё сердце.
А потом однажды утром я проснулся и поразился тому, что затих беспрестанный плеск дождя, а через всю комнату протянулись жаркие полосы солнечного света. Быстро растаяли остатки снега, высох асфальт, и опять радостно загалдели воробьи, барахтаясь в сохранившихся кое-где лужах. В бездонной синеве неба не было ни одного облачка, солнце горячо отсвечивало в промытых дождём окнах домов.
Я собирался в дорогу. Так грустно было покидать родной город, расставаться с мамой и с надеждой помириться наконец с Таней. Помня наш последний разговор, я больше не искал встреч с нею, но почти каждое утро видел её из окна, когда она шла на работу.
И всё-таки накануне отъезда я подстерёг её утром возле двухэтажки.
- Можно, я провожу тебя до школы? - спросил я.
Она кивнула. Некоторое время мы шли молча.
- Таня, - наконец решился я. - Завтра улетаю в Москву, а оттуда - во Владивосток. Надо доделать кое-какие дела. Кроме того, летом выйдет из печати моя новая книга. А потом, к Новому году, уже окончательно вернусь в Ставрополь. Я прошу тебя: подумай, может, мы сумеем забыть всё то, что разлучило нас, и опять будем вместе. Я не верю, что ты окончательно меня разлюбила. В тебе просто говорит прошлая обида. Не торопись с ответом, я подожду. Я, конечно, не ангел, были в моей жизни ошибки, за которые приходилось горько расплачиваться. Но эта расплата за то, чего я не сделал, особенно тяжела, она испортила жизнь нам обоим. А я уже не тот наивный мальчик, каким был в студенческие годы, так стоит ли нам беречь в душе прежние обиды?
- Да и я тоже хороша. Даже на книгу твою не откликнулась, слишком обидчива была.
Она замолчала.
- На всякий случай вот тебе моя визитная карточка, - сказал я. - Вдруг захочешь написать или позвонить мне.
Она взяла карточку, и что-то знакомое, давнее промелькнуло в её глазах.
- Ладно, - сказала она и положила визитку в карман пальто.
Я попрощался, и Таня, к моему удивлению, подала мне руку.
Она пошла к зданию школы, а я стоял и смотрел ей вслед. Её серое демисезонное пальто было перетянуто поясом, и я удивился тому, что она сумела через годы сохранить тонкую девичью талию и прежнюю лёгкую походку. Мне так хотелось, чтобы она хоть раз оглянулась, но она, не оборачиваясь, прошла мимо играющих во дворе детей и скрылась за дверью школы.
На следующий день я улетел в Москву с робкой надеждой в душе, что, может, оттает её сердце. Мы с нею достаточно молоды и ещё можем вернуть утраченное счастье. Немало обид и разочарований было в моей жизни, так не пора ли судьбе смягчиться и улыбнуться мне наконец? Ведь не должен же человек за один неосторожный шаг, сделанный в юности, расплачиваться потом всю жизнь. Всякое случается с нами на нашем жизненном пути, даже ненависть порой перерастает в любовь. Не могла же Таня навеки вычеркнуть из сердца всё, что было между нами в те счастливые дни.
Наша вчерашняя встреча не прошла для меня бесследно. Её слова: "да и я тоже хороша" и "слишком обидчива была" сказаны были недаром, она наверняка жалеет о нашем разрыве и подаёт мне надежду на то, что примирение возможно. Теперь я буду часто писать ей, и верю, что она не оставит мои письма без ответа.
От этих мыслей на душе стало легче. Я откинулся на спинку кресла и закрыл глаза.