Валерий Секованов

СВЕТОНОСЕЦ

Художественно-документальная повесть

Молодому учителю посвящается

К ЧИТАТЕЛЮ

Много бессонных ночей предшествовало появлению этой повести. Давно хотелось написать о деде. Но как писать? Во-первых, большая ответственность. Во-вторых, я не видел его наяву, не слышал его речей. В распоряжении только фотографии, семейный архив, награды, газетные статьи и воспоминания людей, знавших деда. Этого, наверно, достаточно, когда пишешь о человеке, с которым не связан родственными узами. А как писать о своем деде!?

Может, не указывать его имя и место событий, а вести повествование о неком Иване Петровиче, проживающем в населенном пункте Эн. Пожалуй, это будет несправедливо по отношению к деду, вся жизнь которого посвящена борьбе с неграмотностью, костностью, чванством и высокомерием. Размышляя, я долго не решался браться за перо.

Но вот телевидение захлестнуло дешевыми заграничными боевиками, сексом и надоедливой рекламой, газетные полосы запричитали разношерстными голосами о воровстве, мошейничестве, насилии и убийствах. Любители длинного рубля бросили учительствовать, врачевать, заниматься наукой, рванули в бизнес. В поисках лучшей жизни побежало за "бугор" несметное количество народа, особенно белых воротничков, то есть интеллигентов.

Наблюдая "обвальные" процессы, душа взбунтовалась: "Куда бежите?"

спрашиваю, закусивших удила "джельтменов удачи". "Ради туго набитого кошелька вы готовы бросить Родину? Но не она ли вспоила и вскормила Вас? Ради живота готовы продать все и вся? Бросаете Отечество в трудный час с корыстной целью отсидеться в лихолетье на Западе? Если Вы и заживете на чужбине припеваючи, все равно Родина будет тянуть, как магнитом. Сколько тому примеров?

Я обращаюсь к одному из беглецов:

Изменения в стране переполнили чашу терпения, и я взялся за перо.

Хочу добавить, что Архангельское народное училище, где почти полвека проработал учителем мой дед, Секованов Александр Павлович, является одним из старейших в области.

Мне приятно отметить, что Луптюжской школе Поназыревского района Костромской области присвоено, утраченное ранее, имя Секованова Александра Павловича. Приятен и тот факт, что не будет повода у недоброжелателей, (таковые, пожалуй, найдутся) упрекнуть меня в написании этой книги для достижения выше обозначенной цели присвоения школе имени деда, которая уже достигнута, слава богу, не мной.

Когда писалась повесть, я не знал, что Луптюжской школе будет возвращено имя деда, а потому, имеющиеся в повести немногочисленные строки, которые затрагивают эту тему, пусть не смущают читателя.

Пусть останется все как есть!

Дед работал и при царской, и при Советской властях. Читателю дается возможность (искренне надеюсь, что читатель ею воспользуется) проследить, его отношение к простому человеку, заевшемуся чиновнику и, наконец, высокомерному начальству как в царское, так и в советское время.

И самое последнее. Если бы все работали, как мой дед, то... судите сами, читатель.

1

В разгаре лето. Я провожу, как всегда, отпуск у родителей в деревне Луптюг Поназыревского района, Охота, рыбалка, сенокос отвлекают от напряженных мыслей, очищают от накипи, осевшей на душе за год, отдыхают от компьютера глаза, расправляются плечи, душа и тело набираются сил.

Недавно буйные ливни оросили прогретую солнцем землю, и пожалуйста - бросился в рост белый гриб. Сначала робко замаячили коричневые шляпки, на пригретых солнцем полянках, потом разбежались от солнцепека в тень, затаились за деревьями, ждут не дождутся игры в прятки с грибником. Вчера сын Коля принес три десятка ядреных красавцев. Сегодня я встал рано, решил сынишку перещеголять. "Маловат ты еще, Колюшка, с профессионалом тягаться - я белых грибков и по триста штук приносил!" Наскоро попив парного молока, взял легкую просторную корзину, вышел на улицу. Ночью упала роса, лучи солнца только что прорвались сквозь туман, ласково осветили землю. Рядом парк, посаженный моим дедом, туда и спешу спозаранку.

С прихода стоят стройными рядами липы, березы. Десятки деревьев приветствуют покачиванием ветвей, чудится мне, тихий шелест-разговор листвы: "Милости просим, милости просим". Медвяный запах простирается вокруг - распустились желтые цветочки на липах, словно медные колокольчики покачиваются. Липы густо облепили пчелы - собирают пыльцу, кажется, со всех ульев округи прилетели. "Жжж, жжии, жжж", - слышу вокруг. Соперничают с пчелами скворцы, с криком, как оглашенные, носятся по парку, стрекочут по-сорочьи, желторотых птенцов обучают летать. Скоро птицы покинут скворечники, переместятся в леса и поля набираться сил, готовить птенцов к трудному перелету в южные страны. Неожиданно налетел ястреб перепелятник, тревожно защелкали скворцы-родители, предупреждая птенцов об опасности. Ястреб, не найдя чем поживиться, стрелой мелькнул между деревьями, скрылся в перелеске.

Я тихо иду по парку, внимательно гляжу под ноги не пройти бы мимо желанных грибов. Любят царские грибочки таиться то под белоствольной березкой, то под ершистой елочкой. Иногда и под липкой находишь красавцев. Дальше аллея круто поворачивает направо, ряды берез и лип уступают место елям вперемежку с соснами. Широколапые красавицы приближаются к школе. На повороте аллеи потемнело, в нос ударил терпкий горьковатый аромат смолы и хвои. Из кроны громадной сосны слышится стук: "Тра-та-та". Я глянул наверх, с головы свалилась кепка - уж больно высока сосна! Хорош памятник моему деду - второй век стоит! На самой вершине мелькает красное пятнышко. В лучах поднимающегося из-за перелеска солнца, что разбросан вокруг школы, оно напоминает горящую лампочку. Соображаю на ходу: "Дятел работает".

Парк уже поредел. Ряд деревьев от болезни и старости погибли. Больше всех пострадали березы, видно, их век короче. Начинает беспорядочно лезть мелколесье. Но и сейчас большие деревья радуют своим величием глаз человека, гордо возвышаются над школой. Есть красавцы в два обхвата. Они, как маяки, видны за несколько километров, указывают дорогу к школе, проторенную моим дедом. Зубчатые стены напоминают, плотно прижавшиеся друг к другу сосны и ели. Словно часовые стоят. Одна сосна погибла (какой-то хулиган поджег на стволе смолу), на ее месте образовался проем, напоминающий широкие ворота. Не вошли бы в них лихие люди...

Я останавливаюсь, глубоко вдыхаю приправленный запахом хвои воздух, забываю о грибах. Налетел расторопный ветерок, с легким шумом закачались снизу вверх мохнатые лапы вековых сосен и елей, словно здороваются со мной. "Какие вы приветливые", - говорю тихо, словно боюсь, что кто-то услышит. Ветерок пошевелил ветви деревьев и стих. Постояв минут пять, подхожу к огромному пню погибшей сосны, вспоминаю слова бабушки: "Берег твой дед парк, каждое деревцо обихаживал, как с человеком разговаривал".

Я сижу, жмурюсь от пробивающихся сквозь перелесок лучей солнца, представляю фотографию деда лета 1932 года. Глаза непроизвольно закрываются, мне кажется, как не спеша он с палочкой обходит каждое дерево, поглаживает широченную, слегка прибеленную сединой окладистую, бороду, садится на лавочку под трехствольной липой, трогает рукой шершавую темную кору, говорит размеренным чуть глуховатым тихим голосом: "Ну здравствуй, красавица". Дед снимает с головы соломенную шляпу, опирается спиной о ствол липы, по-хозяйски осматривает местность. В голубых глазах его отражается безоблачное небо, лицо расплывается доброй улыбкой.

На Западе, в трехстах метрах от школы, высится сосновый бор, посаженный Александром Павловичем с крестьянами округи. Ласково окидывает дед взглядом обновленную школу (крышу только перекрыли новой дранкой жители Сенькина, Луптюга и других деревень), зеленеющий пришкольный участок, заботливо ухоженный учениками. "Не зря старался, деткам благодать сейчас в школе учиться, от желающих отбоя нет. Раньше, бывало, калачом не затащишь грамоте обучать - боялись". Дед встает с лавочки, закрывает ладонью от солнца глаза, тихо уходит в глубину парка, скрывается за деревьями.

Солнце поднялось над перелеском, припекло, я очнулся от забытья, резво вскочил на ноги, волчком крутнулся на месте, высоко задрав голову, пританцовывая на месте, крикнул во весь дух:

- Здравствуйте мои ненаглядные сосны, липы, березы да ели. Вы пережили три революции, две мировых войны и перестройку, все помните. Знаете как жил, работал мой дед. Расскажите о нем. А я буду слушать день и ночь!

Мой вопрос подхватило эхо, звонко загуляло по парку, окрестным перелескам, затерялось где-то вдали. Я стою, озираюсь по сторонам, слушаю, жду...

Молчат деревья. Только шелест ветвей от вновь проснувшегося легкого ветерка, щебетание в парке птах, да отдаленный рев трактора на сенькинском угоре нарушают тишину. Мимо со свистом пронеслась стайка сизарей, сделала круг, приземлилась на крыше школы. Постояв немного, я медленно пошел вдоль, выстроенных словно по линейке деревьев, глянул под ель, увидел выглядывающих из-под хвои три светлокоричневые шляпки. "Ах вот вы, красавчики, где!?" Осторожно сорвал белые грибы, каждый очистил от мусора, бережно положил в корзину. Грибов было много, но азарт не распылял меня почему-то, как раньше. Я равнодушно срывал грибы, складывал в корзину, пока не заскрипела от тяжести ее плетеная ручка.

2

Вернулся в отчий дом я с полной двухведерной корзиной отборных белых грибов к полудню, передал их домашним, чтобы перебрали (не любит белый гриб жары) и в дело пустили. Наскоро пообедав, прилег на диван, заснул крепким сном, каким спят, пожалуй, только, охотники, грибники да дети. Мне приснился дед. Вот он прошел по пятистенному дому, который получил в наследство, открыл резной шкаф, сделанный своими руками, достал толстую папку с бумагами, где размещались сведения по Архангельскому училищу, опустившись на черный стул, стал неторопливо писать четким убористым почерком прошение в Ветлугу о посылке новых книг, наглядных пособий, чернильного порошка и перьев для школы.

- Пора вставать, пап! Глянь сколько я еще белых принес, вбежав в комнату, крикнул сынишка.

Я открыл глаза, нехотя поднялся с дивана, спросил:

- Сколько времени?

- Уж пятый час, - живо отрапортовал Коля, сунул мне под нос полное ведерко белых грибов. Я потрепал сына по голове, похвалил.

- Иди перебери поскорей и скажи бабушке, чтобы в печь сушить поставила, а то до утра испортятся грибы.

Коля деловито кивнул головой, схватив ведерко, бесшумно прошмыгнул в дверь.

"Дружно бросились в рост нынче белые грибы, давно такого не видел", - подумал, подходя к умывальнику.

Я ополоснул лицо ледяной водой, хрустя суставами, подошел к резному шкафу, достал награды деда, бережно разложил на столе. Бесшумно шевеля губами, стал читать, пожелтевший от времени наградной лист:

"Сего 1903 года ко дню Святой пасхи учитель Александр Павлович Секованов Всемилоствейше награжден большой серебряной медалью "За усердие" с изображением императора Николая 2 с правом ношения на груди на Александровской ленте".

Среди наград деда нашел и малую серебряную медаль с той же надписью и изображением.

Меня заинтересовала небольшая желтая медаль, светящаяся в лучах вечернего солнца. Бережно взяв ее за ленту, внимательно оглядел. С гладкой поверхности металла гордо смотрели российские императоры. Тут были и Иван Грозный, и Николай Второй. Чувствовалась в их взгляде уверенность, сила.

В наградном листе четким почерком было выведено:

"Свидетельство Высочайшего повеления, последовавшего в 21-ый день февраля 1913 года

выдано учителю заведующему Архангельским народным училищем Секованову Александру Павловичу в том, что ему предоставлено право ношения на груди Высочайше утвержденной в память 300-летия царствования дома Романовых светло-бронзовой медали".

Я взял еще в руки светленькую медальку, похожую на рублевую монету доперестроечных времен. В плоскости медали угадывался император Александр 3. "Вся династия на виду", - подумал, отложив в сторону медальку.

Под руку мне попали жесткие коричневые корочки, открыв которые, увидел приветственный деду адрес от учителей Ветлужского уезда Костромской губернии в честь двадцатипятилетия его работы на ниве просвещения.

"Это награды при царе. Со слов бабушки, отца, тетушек и других людей, знавших деда я слышал о наградах, полученных им и после революции". Перебирая бумаги, нахожу небольшую газету, наскоро развернув, читаю: "Газета Шарьински пролетарий от 7 ноября 1932г."

Читаю дальше:

"В 1921 году Ветлужским уездным Советом профессиональных союзов Александр Павлович Секованов был зачислен в списки героев труда".

Углубившись в чтение, не слышу приглашения матери попить парного молока. Чувствуя, что меня не оторвать от бумаг, она посылает внука в качестве гонца с литровой банкой и стаканом. Наскоро залпом осушив два стакана, отсылаю Колю назад, продолжаю читать:

"Августовская районная конференция учителей наградила А.П. Секованова званием ударника на фронте культурной революции".

Далее там же:

"По решению учительской конференции РИК"А" Архангельская школа была названа именем Александра Павловича Секованова".

Я отложил в сторону газету, стал перебирать архив дальше, нашел на бумаге следы от штампа и печати школы с именем А.П. Секованова. "Как же так? Почему школа утратила его имя?"

На следующий день после обеда, когда отец сел читать газету, я спросил его о наличии в архиве следов штампа, и печати школы с именем деда. Он положил газету на стол, снял очки, глянув в окно, нехотя пояснил, что во второй половине тридцатых годов на школе действительно была вывеска "Школа имени А.П. Секованова". Он встал, покачиваясь, подошел к шкафу, достал оттуда черную папку. Пошуршав бумагами, извлек из папки несколько вырезок из газет, положил передо мной. В статьях действительно говорилось, что перед войной школа носила имя деда. Я встал из-за стола, прошелся по комнате, повернувшись лицом к отцу, громко спросил:

- Почему школа не носит имя деда теперь?

Отец опять посмотрел в окно, уклончиво ответил:

- Все течет, все изменяется.

Я повторил вопрос. Отец не спеша встал со стула, прошелся по комнате, сказал:

- После войны пропала куда-то вывеска и никто толком не может объяснить. Я тоже не знаю, что к чему, поскольку не сидел дома в военное лихолетье. Чувствуя, что отец начинает нервничать, мне пришлось сменить тему разговора. Когда он вышел, в голове беспорядочно зароились мысли:

"Не могли же штамп и печать школы быть изготовлены самовольно, не упали же они с неба? Тридцатые годы это не наше время. Тогда законы строго соблюдались. Неужели кто-то мог изготовить штамп и печать школы самовольно?! Если бы это случилось, то посадили бы злоумышленника без промедлений, как говорится, махом, разговоры бы по округе пошли. Что-то не знаю я желающих, идти под суд добровольно. Каждому дорога голова своя".

Мысли прервал сынишка. Он вбежал в комнату, крикнул:

- Пап, пойдем, трех белых покажу, они у бабушкиного дома растут, из окошка увидел.

- Ну, ты даешь! Оставь хоть на развод немножко, - весело крикнул я, живо встал из-за стола, вышел на улицу.

Уж больно заядлый охотник мой сынишка до грибов, в деда удался. Вспомнились слова бабушки: "Встанет твой дед ни свет, ни заря, позавтракает, чем бог послал, корзину возьмет, коротко скажет: "В Клюкинскую поскотину сегодня пойду. Только к вечеру бывало воротится с полной корзиной, сам каждый гриб переберет. В лес любил он один ходить, места излюбленные имел".

Так и мой сынишка пристрастился к грибам. Целый день готов бегать по перелескам, искать, искать и искать их то во влажном мху, то в траве под березами, то в сухой хвое под елками. Прошлый год он скучал - засушливое лето не дало роста грибам. Пустой стоял лес. Сыроежке и то были рады-радешеньки. Только под осень пошли перепончатые маслята да "деревянные" опята. Нынче другое дело. Уже в июле дружно бросились грибы в рост и не какиенибудь там свинушки, матрешки, а белые царские грибы заполнили перелески. Даже в глухие ельники забрались! И все потому, что установились в Заветлужье ласковые туманные ночи, днем обычно калит солнце, потом собирается гроза, буйные теплые ливни проливают землю. "Нонче выдалось лето грозовое, не то што лонись, это первый признак роста грибов", - поведали мне вчера в магазине земляки-старожилы.

Но погодой они были недовольны. Еще бы, сенокос никудышный, неделями не могут сметать в деревне стога или закатать его в рулоны, сено томится либо в кучах, либо разбросано по полям в покосивах. По утрам из куч поднимается густой пар, словно дым из печных труб греется,"горит" сено, а в покосивах оно почернело. Не бывать уже ему душистым и зеленым. Мать вчера чуть не заплакала, когда развалив кучи, опять замочили сено. Каждый день глядим на небо, ждем ведра. Нервная работка - сенокос, да что поделаешь, без коровы в деревне плоховато жить. Ждем с нетерпением ведра, а его нет. Зато есть грибы. "Как дед управлялся с сенокосом? Долгие годы корову в хозяйстве держал?" - спросил я у отца, когда промокший и уставший пришел домой с сенькинского поля. Отец пожал плечами, коротко ответил: "Как все".

Переодевшись и выпив кружку молока, я вышел из дома, остановился на крыльце, осмотрелся. На улице было хмуро, солнце зашло за лиловую тучу, наползавшую с запада. Вдали сверкали молнии, изредка погромыхивало. Около большой раскидистой березы уже суетился Коля, манил пальцем. Я, поправил очки, подошел к сыну. Три белых гриба, все как на подбор, окружили березу, словно хоровод собрались водить. Полюбовавшись красавцами, я сел на скамейку.

В воздухе улавливался запах силоса и навоза, принесенный с запада нарождавшимся ветром. Я поморщился, подумал: "Раньше на западе шумел сосновый бор, посаженный дедом вместе с крестьянами округи. Теперь там разместилась убогая ферма. Кто выпластал сосны? Зачем?" Ветер усилился, громче заурчал гром, пошел надоевший дождь. Я вернулся в комнату, долго ходил вокруг стола размышлял. Потом решительно сел на стул, раскрыв толстую папку, стал внимательно листать пожелтевшие от времени бумаги, где описывался дедом контингент учеников, список предметов, изучаемых в школе, наличие учебников, книг, площадь пришкольного участка.

3

В 1863 году в с. Архангельское, Вохомской Волости Ветлужского уезда Костромской губернии (ныне д.Луптюг, Поназыревского района, Костромской области) была открыта церковно-приходская школа. Ежегодно в ней ютилась горстка ребятишек несмотря на то, что Архангельское окружали плотным кольцом большие по числу жителей деревни. Кругом царила безграмотность, убожество, нищета.

Бурное развитие промышленности, модернизация армии и флота в конце 19 века вынудило Российское правительство уделять образованию больше внимания, чем прежде. Стали строиться в глубинных территориях государства земские школы. Волна цивилизации докатилась и до Заветлужья. В 1887 году стали поговаривать чиновники Ветлужской уездной управы об от крытии земской школы в отдаленном от больших городов селе Архангельском Вохомской Волости.

В 1887 году желающих обучаться грамоте в церковно-приходской школе собралось, как и в прошлые годы, всего ничего - шесть ребятишек из Луптюга и Сенькина. Не пускали родители детишек в школу, по-крестьянски рассуждали, с глубоким смыслом. Деревенский кузнец Фрол Степанович Иванов, к примеру, говорил сыну Пашке: "Тобе што в ученье идти, што лапти плести все одно неучем будешь". Луптюжские ребятишки слушались родителей, стороной обходили покосившийся от старости деревенский дом, на крыльце которого уныло белела вывеска "ШКОЛА". Из отдаленных деревень вообще никто не совал сюда носа. Для отвода глаз по приказу старосты отбирались детишки в школу в наказание за какой-то грешок своих родителей. Иначе нельзя - должна школа быть в селе. Какая-никакая - а все школа. Раз церковь есть и школа должна быть. Какие могут быть разговоры? Посмотрим, отчего же такая неприязнь выработалась к грамоте у забитых, живших в нужде, луптюжан и их земляков.

Кафедрой преподавания в единственном классе церковно-приходской школы служила большущая русская печь, справно обогревавшая класс. Как и в любом деревенском доме по выпуклым стенам, некрашенным половицам ползали серые тараканы, на печи господствовали клопы. Вроде бы все чин по чину, никаких отклонений от привычных стандартов. Да нет - наводил тень на плетень учитель. Почитай каждый день бражничал. Этим же делом занимался и его предшественник. Сегодня сытно пообедав, выпив жбан густой, коричневой пенистой влаги, учитель тяжело заскрипел ступеньками, отдуваясь на ходу, полез на печь, замурлыкал под нос:

Он растяннулся на горячих кирпичах, громко высморкался, зажмурил от удовольствия глаза, почесал упругий живот, который успел уже укусить клоп, повелительно, визгливо крикнул:

- Васька, сколько будет два прибавить пять?

Наступила тишина. Васька Коновалов, белобрысый веснушчатый парнишка лет восьми от роду, нехотя встал с лавки и, щуря глаза, уставился в пол.

- Что молчишь, болван? - послышался злой голос с печи.

Васька обиженно засопел, переминаясь с ноги на ногу, стал что-то бубнить под нос.

- Ты, что оглох, олух царя небесного? - надрывался учитель. Васька молча шевелил губами, уставился в потолок, наконец распевно промямлил:

- Шесть.

- Дубина, иди в угол и стой там час. Завтрея я тебя опять спрошу. Гляди у меня!

Дав каждому ученику задание на устный счет, учитель успокоился, голос его умолк. Вскоре с печи послышался, похожий на всхлипывание ребенка, свист, перешедший через минуту в богатырский храп.

Через час учитель проснулся, протер глаза, зевнул, стал с верхотуры пристально оглядывать класс. Ученики, успевшие уж не один раз подраться, притихли. Учитель, скрипя ступеньками, слез с печи. Потирая виски, учитель уставился на выходную дверь. Пробурчав что-то под нос, отпустил учеников по домам.

Васька, отстояв положенное время в углу, так и не нашел указанную сумму, понуро поплелся в Луптюг. От обучения арифметике его тошнило. Да и правописание ни в какие ворота не лезло. Зато закон божий он знал на зубок - вышколил его учитель, друживший с дьячком. Дома Ваську ждала очередная неприятность. Открыв дверь, он увидел отца, Коновалова Игната Петровича, в растерянном виде. Он сидел за столом, размахивал лоскутом бумаги, тыкал заскорузлым пальцем в непонятные знаки. Увидав сына, Игнат Петрович бодро вскочил, рысью подбежал к Ваське, сунул ему под нос бумагу, нетерпеливо крикнул:

- Васька, прочти повестку, што из волости прислали, не дай бог лес отберут. Пашка полоротый меня грозился в кандалы заковать, к дьячку бегал, гумагу писать, не дай бог оклеветали.

У Васьки покраснели кончики ушей, быстро замигали ресницы. Он молчком прошмыгнул в комнату, скрылся в чулане.

- Ты што оглох, - грозно крикнул Игнат Петрович.

Васька тонким голосом пропищал:

- А я не умею.

- Какому же черту во школе учат?

Васька молчал. Игнат Петрович махнул рукой зло крикнул:

- Придется и мне к дьякону с поклоном бечь.

Уже у порога он остановился громко, чтобы слышал Васька, назидательно сказал:

- Корнеич, вчерась хвастался, што в Хмелевской земской школе уж больно баско грамоте обучают. Его племяш там. Так он и газетку и письмо прочесть могет, а ты их токо искурить способен, балбес. За грамоту почет и уваженье племяшу Корнеича ото всех. А в церковной школе ни хрена грамоте не учат. Посему идико, дитятко, лучше коров пасти. Нечево во школе зазря штаны протирать.

Отец зло глянул на сына, надел малахай, добавил:

В деревнях уж давно разговор идет, што и у нас земскую школу пора открывать. Вот тогды учись, а счас коров пасти ступай и то польза.

Игнат Петрович замолчал, думая еще что добавить. Не найдя подходящих слов, громко хлопнул дверью.

Не зря говорят земля слухами полна. В 1888 году по решению Земского собрания в селе Архангельском построили школу, отвели десятину земли под пришкольный участок. Строили школу на совесть из толстеннных сосен. Отгрохали добротный пятистенок, пахнувший горьковатой смолой и сухим мхом. Из голбца потягивало гарью там в качестве фундамента стояли обожженные и на три метра вкопанные в землю толстенные в два обхвата столбы. Около ста лет простоял этот дом без ремонта фундамента. Слыхано ли дело по нынешним временам!

Но школа без учителя сирота. Когда же он перешагнет порог школы?

4

Летом 1888 года Секованова Александра Павловича неожиданно вызвали в Ветлугу. Наскоро надев темный костюм, приобретенный еще во время учебы в Новинской учительской семинарии Ярославской губернии, он на перекладных отправился в земскую управу. "По какому случаю требуют на ковер? Невесту, что ли мне сосватать хотят?" - недоумевал по дороге молодой учитель.

В кабинете его ждал солидный, уже в годах, представитель управы. Увидев робко входящего в кабинет сухощавого, высокого молодого человека с черными усиками, поспешно встал из-за массивного стола, торопливо вышел встречать посетителя, когда подошел вплотную, протянул руку, коротко представился: "Инспектор народных училищ 7го участка Костромской губернии Успенский Алексей Иванович". Поздоровавшись, чиновник чуть заметным кивком головы указал на свободное кресло. Дед быстро сел, затаив дыхание, стал ждать. Успенский не спеша опустил свое грузное тело в широкое кресло, положил пухленькие руки на стол, глядя в глаза собеседнику, пробасил:

- Позвольте, сударь, Александр Павлович, по поручению Земской Управы передать Вам одно известие.

Александр Павлович живо глянул на инспектора, нахмурившись, спросил:

- Какое?

Успенский постучал костяшками пальцев по столу, ответил:

- - Управа предлагает Вам, Милостливый Государь, поработать учителем в Архангельской Земской школе.

Александр Павлович не ожидал такого поворота событий. С минуту думал, не находя нужных слов. Наконец, собравшись с мыслями, громко сказал:

- Позвольте, но по распоряжению Земской Управы меня однажды перевели уже из Спиринско-Одоевской школы в Понизовскую. И двух лет не прошло после окончания семинарии, как место работы пришлось сменить. Теперь через год предлагается снова бросать насиженное место. Алексей Иванович, я не писал прошения о переводе. С коллективом учащих в Понизовской школе образовались дружеские отношения да и к ученикам я уже привык. За какие заслуги или грехи такое ко мне внимание со стороны Управы?

- - Все знаем, но требуют, понимаете, обстоятельства... - Чиновник взял со стола массивную трубку, прикурив, выпустил густое облако дыма, негромко кашлянул, неторопливо сказал:

- Мы Вас не принуждаем, а просим.

- Куда, ежели не секрет? - живо поинтересовался Александр Павлович.

Чиновник замолчал, потер рукой лоб, тихо ответил:

- В село Архангельское Вохомской волости.

Александр Павлович, вопросительно глянул Успенскому в глаза, сказал:

- Слыхом не слыхивал про это село. Наверно, у черта на куличках спрятано?

Чиновник похлопал по плечу черноволосого с небольшими усиками голубоглазого молодого человека, одетого в темный костюм с бабочкой, вежливо ответил:

- Зачем уж так сразу. Село большое, при нем церковь-красавица, народ проживает простой. Правда далековато от Ветлуги Архангельское расположено. Но налажено регулярное почтовое сообщение, к вечеру второго дня на почтовых доберетесь. Ямщику наказано прихватить Вас, ежели согласитесь, конечно, сменить место жительства...

- Кто работает в Архангельской школе сейчас? - прямо глянув в лицо чиновника голубыми глазами, спросил Александр Павлович.

Успенский закурил массивную папироску, стал терпеливо объяснять:

- Никто. Школу только что выстроили. Население обратилось с просьбой к Земскому собранию. Учитывая, что Клюкинский район густо заселен, Земство выполнило просьбу жителей. Школе нужен учитель, Сами понимаете, сударь. Вы у нас на хорошем счету, потому и командируем на новое место. Новинская министерская учительская семинария, которую закончили, дала Вам прекрасное образование, стаж учительский имеете и отзыв с места работы положительный, хоть к медали представляй. Так и впредь держать! Село Архангельское окружают десятки деревень и починков, а земской школы до сих пор там не было. Все население округи почитай безграмотно. Не к лицу такое дело для государства Российского. Вы молодой, холостой, напористый, умный - вот и ступайте с богом на службу царю и отечеству.

Последние слова чиновник сказал четко, властно, краснея от напряжения. На улице зазвонили колокола. Стряхнув пепел в глубокое бронзовое блюдце, Успенский встал, хрустя суставами, подошел к окну, добавил:

- Ежели Вы не согласны, то откажитесь, будем искать другого учителя. Но Вы нам откровенно говоря больше импонируете...

В кабинете послышалось тикание маятника больших настенных часов. Александр Павлович потер виски, коротко сказал:

- Коль надо - поеду.

- Мы так и думали, что не откажетесь. Не ошиблись так сказать в выборе.

Позвольте уважаемый читатель после того, как Александр Павлович дал согласие ехать в село Архангельское, называть его просто дед. Я надеюсь на Вашу благовольность.

- А как же быть с учебниками, бумагой, чернильным порошком и перьями? - глянув чиновнику в глаза, громко спросил дед.

Успенский нахмурил брови, пригладил серебристые волосы, скрестив на груди руки, стал объяснять:

- Мы уже начали готовить школу к новому учебному году. Недавно приехал из Архангельского представитель управы, докладывал на Земском собрании о ходе дела. В школе уже работает кухарка. В ее обязанности входит не только приготовление еды, но и топка печей, уборка мусора. В школе и ночлежная комната готова для учеников-квартирантов. Школьные принадлежности вышлем попозднее сначала Сами устраивайтесь, привыкайте. В день открытия школы приедет в Архангельское кто-нибудь из Ветлуги. Вам же, сударь, земская управа жалует пятьдесят рублей подъемных. Есть еще неразрешенные вопросы?

- Все ясно, - коротко сказал дед, взметнулся с кресла, быстро попрощался, громко постукивая штиблетами по полу, вышел на улицу. Он обошел магазины, лавки, заглянул на ярмарку, приобретая на ходу необходимую одежду, книги. По совету друзей справил ружье и боеприпасы.

"На охоту будешь ходить, да и для обороны сгодится", - говорили они на прощальной вечеринке в Ветлуге.

Забегая вперед скажу, что не раз это ружье сослужит деду добрую службу.

Обзаведясь всем необходимым, на следующее утро дед отбыл в Архангельское.

5

Из личных записей учителя Архангельской школы Александра Павловича Секованова:

"Дед мой был из дворовых крепостных имения князя Голицина, находящегося в с. Чеганове Кинешемского уезда Костромской губернии, которое потом перешло к дворянину Потехину. Здесь в с. Чеганове отец мой был пономарем, а потом дьяконом, где я родился в 1864 году. Отец мой жил очень бедно, так как приход был маленьким всего сто ревизских душ. По окончанию курса уездного училища поступил я в Новинскую Министерскую учительскую Семинарию Ярославской губернии, Мологского уезда.

В 1885 году окончил Учительскую Семинарию и в том же году уездной Ветлужской Земской управой назначен был вторым учителем в Спиринско-Одоевскую земскую школу, в которой и работал два с половиной года.

В конце декабря 1887 года перемещен в Понизовскую школу. В 1888 году переведен во вновь построенную Земством Архангельскую школу Вохомской волости. Когда я начал учительствовать в 1885 году в Ветлужском уезде было только по одной школе в волости. Всего 19 школ с одним преподавателем в каждой и три школы с двумя преподавателями".

Листая трудовой список деда, читаю скупые строки:

национальность великорусс (сейчас пишут русский); профессия учитель; партийность беспартийный.

Вот и весь послужной список.

Ямщик попался веселым малым. Он ухарски подкатил на пролетке, к назначенному месту, увидев деда, звонко крикнул: "Садись, учитель!" Дед поздоровался, стал грузить вещи, свободно вместившиеся в два чемодана и продолговатый ящик.

Перед дорогой ямщик принял на грудь косушку водки, прихватил с собой еще косушку и жбан пива. Усевшись поудобней на облучок, предложил выпить на посошок деду. Дед закачал из стороны в сторону рукой, что означало категорический отказ. Голова побаливала с вчерашних проводов, но у деда был железный закон не похмеляться. Ямщик глотнул из горлышка, смачно крякнул, вытер рукавом пшеничные усы, тронув лошадей, весело сказал: "Силой милому не быть".

Как только выехали из Ветлуги, к дороге стал прижиматься лес. Сначала робко маленькими островками, потом все плотнее и плотнее деревья приближались к дороге. Вскоре вековые сосны и ели плотно сомкнулись над медленно ползущей вперед пролеткой, закрыв все пространство. Лишь серая полоса дороги маячила впереди, терялась за горизонтом. Изредка в лесу высвечивались плешины небольших вырубок, желтели деревенские поля. Ямщик глубоко вдохнул воздух, завел песню:

Голос его долго эхом гулял по лесу, терялся в падях, вырываясь на волю, снова гулко разносился по лесному морю. Деду казалось, что поет целый хор. Он внимательно слушал народную песню, мечтательно смотрел в небо, улыбался, с трепетом представляя новую школу, полный класс учеников и себя, диктующим заковыристую задачу по арифметике.

Когда хмель выветривался из головы ямщика, вдохновение его начинало покидать, что угадывалось по затухающему, дрожащему голосу. Тогда ямщик прикладывался к косушке, отхлебнув глоток, продолжал концерт с новым неистовым упоением. Песенный репертуар ямщика был обширен - от частушек до романсов и народных песен. Пение ямщика приятно ласкало слух, помогая коротать длинную дорогу.

Вечерело. Подъехав к моховому болоту, ямщик натянул поводья, стал приглядывать место для ночлега. Посовещавшись с дедом, решили скоротать ночь в корнях огромной елки, вывернутой бурей. Когда стали таскать сушняк для костра из куста смородины с грохотом поднялась большая черная птица, набирая высоту понеслась вдаль. "Глянь-ко какой глушак!" - провожая жадным взглядом улетающую птицу, громко выдохнул ямщик.

Дед расплывшись в улыбке, кивнул.

Когда развели костер, поужинали, поговорив о селе Архангельском, куда лежал их путь, легли спать. Как только забрежил рассвет, бодро встали, наскоро перекусив, поехали по накатанной повозками дороге.

Вскоре миновали большое село Хмелевка. На Горловском угоре ямщик остановил лошадь, показал деду кнутом на северо-запад, весело сказал:

- Вишь крест вдали.

Дед подставил к лбу ладонь, жмурясь от солнца, увидел маленький крестик, удивленно крикнул:

- Вижу!

- Это церква в Архангельском. До ее ишо почитай поболе десятка верст будет, а крест уже на виду. Белокаменная церква, уж больно красива. В округе всего токо две таких - в Хмелевке и в Архангельском. Обе хороши, но Архангельская церква мне боле по душе. Не раз там богу молился, грехи замаливал!

- Какие? - осторожно спросил дед?

- Лонись сапоги пропил в Архангельском, кочережил во хмелю, спал в пролетке. Токо через три дня в драных лаптях в Ветлугу выбрался. Перед отъездом в церкву заходил грехи замаливать.

Дед улыбнулся, спросил:

- Как же тебя со службы-то не турнули?

- Сохвостил, што пролетка в дороге сломалася.

- Поверили?

- А то как же, - хитро сощурив рысиные глазки, ответил ямщик. - Чай не впервой чудить-то приходится.

- Смотри нынче не напейся.

- Боже упаси. Я топерь с оглядкой чарочки кувыркаю.

Немного помолчав, дед улыбнулся, глянул в голубое небо, громко сказал:

- Раз церковь красивая видом, значит народ душою красив!

Ямщик обернулся, удивленно выкатил глаза, спросил:

- Пошто так?

- Богов храм от души строили предки, а не какой-то там кабак или вертеп.

- И то верно, - заткнув в сапог кнут, раздумчиво произнес ямщик.

Оба замолчали, послышался стук колес пролетки о придорожные камушки. С угора лошадь ходко спустилась в низину - начался Черемисский Волок. Окинув плотно сжавший с двух сторон дорогу темный разлапистый ельник, ямщик вдруг поежился, жалеючи сказал:

- Далеконько тобя забрасывает судьбинушка, мил человек, ой далеконько. Не скоро выбересся из такой глуши.

- А зачем выбираться - привыкну, - бодро отозвался дед.

- А то! Тута нравы дикие - лонись в Вознесенскую пьяные мужики кольями дрались цельный день, все огороды разгородили, нали полиция утихомирила. Троих в каталашку свезли.

Наступила тишина. Помолчав с минуту, дед сказал:

- Отчего они дрались? От темноты, невежества и злости своей. Я постараюсь грамоте их обучить, разум просветлить, чтобы силушку свою на добрые дела мужики тратили.

- Дай-то бог, - тряхнув головой, сказал ямщик, опять загорланил песню.

Дорога, петляя по дремучим лесам, миновала несколько деревенек, вывела на высокий угор. В долине виднелась большая деревня. Из низины, словно грибы, поднимались на пригорок дома, прятались под сенью тополей и лип.

- Вота и Луптюг, замаячил, за ним Архангельское, а там и до школы рукой подать, - поправляя старенький картуз, зевая, сказал ямщик.

Проезжая пересечение двух улиц деревни, называемое в народе кресты, дед увидел белобрысого мальчугана, копошившегося у дома, попросил ямщика остановиться. Когда лошадь встала, дед негромко окликнул:

- Мальчик.

Услышав голос, мальчуган поднял голову, испуганно уставился на незнакомцев. Опомнившись, словно хорек, метнулся к крыльцу, примостился на верхней ступеньке, пугливо выглянул из-за перил.

- Поехали, пошто зазря время маркиданить. Народ здеся пугливый, темный, - пояснил ямщик. Похмелье томило его, замаячившая впереди винная лавка тянула, словно магнитом.

Не обращая внимания на предложение ямщика, дед ласково сказал:

- Мальчик, не бойся, иди к нам.

Белобрысый парнишка встрепенулся, соскочил на ступеньку ниже, вылупил на незнакомцев голубые глазки, выражавшие испуг и недоверие.

- Иди не бойся, - мягко повторил просьбу дед.

Мальчик сделал несколько осторожных шажков, остановился, не сводя глаз с пролетки. Потоптавшись на месте, спросил:

- А ты не разбойник?

- Я учитель ваш, в школу еду. Покажи-ка нам самую короткую дорогу.

Услышав слово учитель, мальчик просиял, подошел ближе, остановился в трех шагах от пролетки. Был он бос, одет в старый зипун, холщевые серые штаны.

- Как тебя звать? - ласково спросил дед.

- Васька, - весело отозвался мальчуган.

- Садись с нами, - сказал дед.

Почесав голову, мальчик проворно влез в пролетку, примостился рядом с дедом, махнул рукой сначала направо, потом распрямил руку перед грудью, деловито сказал:

- Можно огородцами, можно и прямо.

- Где ближе? - спросил ямщик.

- А все одно, - живо ответил мальчуган.

- Ты в грамоте разумеешь? - приветливо спросил дед.

Мальчик, услыхав вопрос, поморщился, скривив ротик, пожал плечиками, нахохлился, как воробей перед дождем.

Они тронулись, поехали прямо по деревенской улице. Под ногами лошади хлюпала грязь, из подворотен злобно залаяли собаки. Дома тесно прижимались к дороге. Большинство деревенских изб покосились, уныло желтели соломенными крышами. Несколько пятистенков, выделялись среди убогих домишек, словно грибы-боровики перед желтыми сыроежками. Срублены пятистенки из толстенных еловых бревен, крыши покрыты добротной дранкой. Как только они миновали Луптюг, мальчик показал пальцем на новое строение, глянув веселыми глазами на деда, крикнул:

- Вона и школа.

- Где? взволнованно спросил дед.

Мальчик резко тряхнул вихрастым чубом, указал кулачком на север. Дед привстал, увидел впереди большое строение и уже не сводил с него глаз, в груди учащенно затрепыхалось сердце. Вскоре ямщик подогнав лошадь к школе, остановился. Втроем они быстро разгрузили нехитрый багаж. Ямщик поздравил деда с приездом, развернул лошадь, крикнул напоследок: "Ни пуха ни пера". Дед махнул ему рукой, ямщик рванул с места в карьер, к винной лавке.

6

Пятистенок, под названием школа, оказался на запоре.

- Послушай, Васятка, надо бы урядника кликнуть.

- Урядник, поди, как всегда, у дьякона в церкви, я мигом, - живо отозвался мальчуган, крутнулся, словно волчок, резво побежал по серой тропинке. Подняв на высокое крыльцо домины нехитрые пожитки, дед спустился вниз, обошел школу, пристально огляделся. На севере, километрах в четырех он увидел, на угоре большую деревню, значительно ближе левее ее виднелась вторая деревня поменьше. Еще левее желтело поле, за которым чернел лес. С востока небольшой луг обжимал полукругом крупный лес, на юге раскинулся Луптюг, напоминающий огромную букву Т. Зазвонили обедню колокола, дед, вздрогнув, остановился. На западе, блестя на солнце золоченым куполом, оглушая округу, звенела белокаменная церковь, окруженная тремя домишками. "Словно лебедь белая среди утят", - любуясь церковью, подумал дед.

Вскоре прибежал Васятка, сообщил, что урядник следом идет. Мальчуган тяжело дышал, со лба стекали струйки пота. "Как быстро ты воротился!" - удивился дед, похлопал мальчика по плечу. Они сели на завалинку, стали ждать. Вскоре послышались шаги, из-за угла вышел небольшой мужичонка с клинообразной бородкой, в сером кафтане. Увидев деда, он почтительно поздоровался:

- Урядник, Васенев Петр Федоров.

Дед встал, вежливо ответил на приветствие, сказал:

- А я Секованов Александр Павлович, послан Земской Управой в Архангельское учительствовать, да вот только школа на запоре...

- Это мы мигом исправим.

Урядник вытащил из-за пояса топор, легко поднялся на крыльцо, стукнув два раза по щеколде, отодвинул ее в сторону, коротко сказал:

- Готово, милости просим.

Дед отворил тяжеленную дверь, вошел в коридор просторного помещения, в нос ударил горьковатый запах смолы, сырости и мха. Коридор оказался просторным. Слева по коридору виднелась одна дверь справа две. Дед стоял у входной двери, не решаясь идти дальше.

- Одна комната для ночлежки робятишков слажена другая для учителя, а ишо одна для обучения грамоте, - пояснил урядник.

- А где же Васятка? - спохватился дед.

- Убег пострел, - крякнув, сказал Васенев. - Боится родительского гнева.

- Что так?

- Коров пасти должон после обеда. У нас в деревне лоботрясы не водятся.

Урядник помог внести деду в школу багаж, встав у порога, сказал:

- Мне тоже пора - делов пропасть. Располагайтесь, отдохните с дороги. Опосля вечерять што-ништо кухарка принесет. - Урядник попрощался, скрипнув дверью, вышел.

Дед потихоньку прошел в класс, остановился у порога. В просторной комнате было светло. Три окна выходили на восток, два - на юг. Посередине комнаты стояло десять столов и столько же лавок, ладно сколоченных из струганых еловых досок. Справа у стены белела огромная печь, в углу у потолка покачивалась белесая паутина, в классе тучами носились мухи, шмели и осы. "Хороший класс, просторный, человек пятьдесят можно разместить", - присаживаясь на скамью, подумал дед.

Посидев минут пять, встал, вошел в спальную комнату. Там стояло двадцать деревянных кроватей, напоминающих полати. На каждой кровати серели набитые соломой тюфяк, подушка и серое, напоминающее половик, одеяльце. В спальной комнате было чисто, но немного сыровато. "Готовится школа к учебному году."

В последнюю очередь дед открыл дверь своей комнаты, не спеша вошел, сел на широкий табурет, осмотрелся. Комнатка была невелика в размерах, в углу стояла широкая деревянная кровать, по середине небольшой стол, рядом два табурета. В углу располагалась массивная русская печь. "Хороши апартаменты. Мебели правда маловато. Шкаф, стулья сам сделаю руки не крюки. Учебу наладим, мастерить мебель начнем", - закуривая папироску, рассуждал дед.

В коридоре скрипнула дверь, послышались шаги. Дед выглянул из комнаты, увидел пожилую крестьянку, державшую в руках небольшую корзину, окликнул:

- Вам кого?

Крестьянка остановилась, недоуменно закрутила головой, соображая откуда раздался голос. Тем временем дед вышел в коридор, остановился. Увидев молодого незнакомого человека, крестьянка сделала несколько шагов назад, уперлась спиной в дверь, испуганно заморгала глазами. Вскоре опомнилась, переступая с ноги на ногу, по слогам выдавила:

- Здраствуй, сердешный.

Дед приветливо спросил:

- Ты и есть кухарка?

Крестьянка утвердительно кивнула головой, теребя в руках цветастый платок, сказала:

- Петракова Лукерья.

- А по батюшке как?

- Петровна. У нас здеся просто по имени зовут без батюшков. Правда чаще по-деревенски кличут.

- Не понял - объясни?

Крестьянка, осмелев, скороговоркой заговорила:

- А энто за заслуги особенные. К примеру, Василия Иманова кличут Васька-босяк, поскоку хозяйство у него с одного боку, то бишь нищеблюдовское, али Колова Ивана хмырем прозвали за его хитрюшшие зенки. Так и норовит объегорить честного человека. Павла Емзинова кличут Пашка черный, поскоку он трубочист. Ишо много всяких прозваний - деревня болшая в округе.

Дед, улыбаясь, наблюдал за повествованием крестьянки, внимательно слушал. Когда Лукерья закончила рассказ, поправила на голове платок, замолчала, видимо, намекая, что сказать ей больше нечего. Дед приветливо представился:

- А я учитель Архангельской школы Секованов Александр Павлович. Будем вместе работать?

- А то как? Детков-то надо учить. По округе у нас чай одна темнота. Я, к примеру, ни писать, ни читать не умею. Да не токо я - почитай весь околоток неучи.

Кухарка совсем осмелела, поставила на пол корзину, сказала:

- Здеся кринка молока, каравай хлеба и картоха печеная, могешь повечерять. Завтрея я чегонибудь ишо спроворю.

Не говоря больше ни слова, Лукерья принесла лохань, тряпку, стала мыть полы в учебном классе.

Дед взял корзину, поблагодарил кухарку, не спеша пошел в комнату. Он разобрал багаж: книги положил в стопки на стол, расчехлил ружье, повесил его на крюк, расположенный над кроватью, остальной нехитрый скарб оставил в чемодане. Оставшись довольным своими действиями, дед щелкнул пальцами, налил молока в деревянную кружку, отрезал ломоть запашистого черного хлеба, очистил две картофелины от шелухи все разместил на краю стола. Потом придвинул к столу табурет, быстро сел, потерев рука об руку, стал есть. Перекусив, ополоснул кружку колодезной водой из лохани, стоящей на лавке, прилег на кровать, взял со стола книгу - история государства Российского, начал читать. От усталости глаза стали слипаться, дед выронил книгу, уснул.

7

Разбудил его сильный стук. Дед вскочил с кровати, зажег свечу, крадучись, подошел к порогу, прислушался. На улице кто-то колотил в дверь. "Может, ружье взять?" - подумал сначала дед. "Этого еще не хватало!" Он с силой толкнул дверь, вышел в сени, громко спросил:

- Кто там?

- Открой - не то убьет супостат! - послышался визгливый женский голос.

Дед, не раздумывая, щелкнул засовом, в темный проем приоткрытой двери, прошмыгнула растрепанная крестьянка, за ней следом парнишка лет десяти. Дед быстро задвинул засов, вернулся в комнату. Не успел он поставить на стол керосиновую лампу, приготовленную кухаркой, как послышался на улице грохот. Дед подскочил к окну ничего не смог разглядеть в ночной тьме. Грохот гулко разносился по округе - по входной двери били, словно колотушкой.

"Кто-то ломится в дверь. Вот тебе, Александр Павлович, боевое крещеньице", - ухмыльнулся в усы дед, решительно открыл дверь, в сенях крикнул:

- Это кто по ночам халабродит?! Спать не дает!

- Отворяй! У тобя Машка моя с пашшонком, - загремел с улицы хриплый мужицкий голос.

- Нет в школе ни Машки, ни Дашки, ни Пашки!

- Как нету, я слыхал Машкин голос, она стучалась к тобе. Ипполита Федорова не обведешь вокруг пальца.

- Я ее не пустил, Ипполит, - слукавил дед.

- Врешь, тута оне! Кому говорят отворяй! Не то топором разнесу дверь! Али того хужей избу запалю! А Машку проклятущую все одно достану, башку сверну.

- Чем она тебе насолила?

- Не почто тобе знать! Отворяй, вражина!

- Иди-ко выспись лучше, утром придешь покалякаем, - дед пытался охладить пыл наседавшего мужика.

Наступила короткая пауза. Потом что-то зашуршало, послышались звонкие удары по струганным доскам массивной двери.

- Топор у меня востер. Сам влезу, коль не пущщаешь! - задыхаясь от злости, захрипел мужик. - Ипполита Федорова плохо знашь. Как влезу и тобе накостыляю.

"Надо действовать!" - подумал дед. Он волчком крутнулся на месте, влетел в комнату. В сумрачном освещении керосиновой лампы увидел в углу прижавшихся друг к другу мать и сынишку. Они тряслись, как осиновые листочки на ветру. Дед быстро схватил двустволку, переломил, сунул в стволы патроны, выскочил в сени, ловко открыв засов, со всей силы толкнул дверь плечом. От удара мужик отлетел в сторону, но устоял, оправился, набычившись, пошел на деда с топором, рыча словно медведь. При тусклом свете луны видно было, как он поднял руку. Дед, держа левой рукой ружье, отпрыгнул к перилам, увернулся от рассекающего со свистом воздух топора, со всей силы ударил кулаком правой руки надвинувшегося мужика в мохнатую физиономию. Тот попятился назад, беспорядочно замахал руками, словно отбивался от роя пчел, потеряв равновесие, покатился по ступенькам с высокого крыльца, издавая гортанный звук:"ГУ-ГУ-У". Не теряя ни минуты, дед жахнул в звездное небо дуплетом. Длинные снопы огня распороли тьму, гулко громыхнуло, загуляло в ночи по округе эхо. Когда эхо улеглось, дед, стоя на крыльце, услышал с земли вой, похожий на сирену, удаляющийся к Луптюгу.

Не успел дед развернуться, как из проема двери выскочила крестьянка, вцепилась ему в горло, заголосила:

- Пошто мово мужика, порешил, змей подколодный!

Дед бросил разряженное ружье, отдернул от горла цепкие бабьи руки, оттолкнув женщину, крикнул:

- Я в воздух стрелял, Марья! Попугал только маленько да хмель из твоего балбеса вышиб!

Марья вновь подскочила к деду, стала рвать на себе волосы, запричитала:

- Хвостишь, чужак! Ты убил мово мужика. Как топеря без него хлеб ростить, детков пестовать?! Он пьяной дурак, когда терезвый роботный плохова слова не скажет. Покуражился бы и стих! А ты в него, паразит, бабахнул! На кого же ты меня оставил, Ипполитушка? Ой, что же мне делать теперя! Кормильца, антихрист, лишил!"

- Мамка, айда домой, я слыхал, как папаня после грома пробег мимо окошка. Не убивал его дяденька учитель, - выбежав на крыльцо, бойко сказал парнишка.

- Могет тобе погрезилось, Степка? - Марья оживилась, перестала причитать.

- Я али ну-ко глухой, - бойко возразил Степка.

Парнишка ловко спрыгнул на землю, крикнул:

- Нетука его издеся. Дома уже, поди.

На выстрелы из села прибежали два мужика с факелом.

- Што за буйство? - выпучив глаза, не сговариваясь, крикнули разом.

- Ничего, особенного, - пряча ружье, сказал дед. - Патроны в стволах засели, пришлось стрелять.

Увидев женщину, один из мужиков недоуменно спросил:

- А ты тута пошто?

- Так уж пришлося, - ответила Марья, взяв сына под руку, скрылась в ночи.

Рано утром послышался осторожный стук в дверь. Дед встал, глянул в окно. На крыльце стоял здоровенный бородатый мужик с топором и рубанком. Дед открыл. Мужик топтался на одном месте, в школу не заходил. Левый глаз его разнесло синевой, зрачка почти не было видно.

- Что тебе? - спросил дед.

- Дверь пришел залатать. Ты уж не гневайся за вчерашнее - чорт попутал.

Дед, нахмурив брови, молчал, лицо его покрыл легкий румянец. Мужик положил инструмент на крыльцо, встал на колени заревел:

- Помилосердствуй, учитель. Не говори, уряднику, а то худо будет. Со свету сживет, ирод, в острог упекет, а у меня детков трое?

- И поделом! За то что семью свою мучаешь, по деревне гоняешься за женой. Меня чуть топором не саданул во хмелю! Как же ты до такого зверского вида дошел?

- Тобя топором?! - немеющим языком переспросил мужик.

- А то кого же? Пришлось отбиваться, фонарь тебе под глаз вешать. Как же ты дошел до такого, Ипполит Федоров!

- А ты откель знаеш, как меня кличут?

- Вчера во хмелю кичился своим именем-званием, дверь топором рубил, подпалить дом грозился.

- Што ты, што ты! Ничаво не помню! Эко хватил! Это бражкой меня угостил Хмырь за чистку колодца. Вот и сдурел я. Неужто подпалить дом норовил, мать честная, на тобя с топором махался?! Помилосердствуй, учитель! Не говори уряднику.

Борода мужика затряслась, он бессильно опустился на ступеньку крыльца, обхватил голову руками, затих.

- Ладно, на первый раз прощаю. Ну а ты, Ипполит, с таким поведением точно в острог угодишь, ежели не переменишься.

- Боже упаси. Боле не буду!

Дед не сказал больше ни слова, повернулся, скрылся за дверью.

Работал Ипполит сноровисто, быстро, озирался по сторонам, как затравленный зверь. Дед наблюдал из окна, любовался отточенными движениями рубанка и топора. "Однако урядника боится, строг, видно, Васенев."

Через час мужик зашел в школу, окликнул деда:

- Учитель, иди-ко глянь работу.

Дед вышел, изумился дверь была словно новая, ни единого следочка от топора, доски, отполированые рубанком, сверкали белизной в лучах поднимающегося из-за леса солнца.

- Да ты, Ипполит, мастеровой хороший, силен видать, по плотницкой части. Когда шкафы и стулья будем при школе мастерить, придешь подсобить?

Мужик благодарными глазами глянул на деда, с готовностью закивал сверху вниз бородатой головой. Дед проводил его до калитки, вернулся в свою комнату.

К полудню в школу зашел урядник. Дед усадил его на табурет, предложил чаю. Урядник отказался, сослался на занятость. Он спросил, как устроился дед и что он еще хочет приобрести? Тот ответил, что все хорошо и ничего ему больше не нужно. Посидев минут пять, урядник неожиданно спросил:

- Кто тута ночью пальбу утеял? Дьякон нали со сторожем прибегли к школе из села.

- Да это у меня патроны в патроннике заело, Пришлось стрелять, - слегка краснея, сказал дед.

- Пошто ночью?

Глаза урядника хитро прищурились, он, замолчав, ждал ответа.

"Все знает! Сейчас о Марье спросит. Мы тоже не лыком шиты!" С минуту дед молчал, потом пояснил:

- Марья Федорова сынишку искала, заблудился пострел в лесу. Она ко мне за помощью обратилась.

- Нашли?

- А то как же! После выстрела прибег.

- Ну мне пора, - тяжело вставая, сказал урядник, сухо попрощался, вышел.

Проводив незваного гостя, дед укорил себя: "Не к лицу тебе, Александр Павлович, с молоду начальству лапти плести, не к лицу. Однако урядник не прост да и хитер в придачу."

8

Из личных записей учителя Архангельской школы Александра Павловича Секованова:

"В 1888 году в такой большой волости, как Вохомская, была только одна школа. Вохомская волость простирается с севера на юг от починка Шортюг до деревни Киселево сорок верст. С запада на восток от деревни Обжорово до Чуновского починка двадцать верст. И вот в с. Архангельское, Клюкинского общества я был назначен учителем. Кругом простирались тьма, невежество, болезни. Ни одной грамотной женщины. Очень мало, умеющих читать, мужчин. Были довольно большие селения, как например, Шортюг и ни одного грамотного.

По прибытии моем ежедневно население являлось ко мне с просьбой прочитать письмо от сына-солдата, написать ему, прочитать повестку, дать совет или разъяснение."

С момента пребывания в Архангельском, мучительно размышляя, дед составил план действий:

"Во-первых, надо обойти все деревни и починки, поговорить с родителями, чтобы не препятствовали обучению детей. Всех, поди, не сагитирую, но побеседовать следует с каждым. Это главное.

Во-вторых, надо убедить родителей из дальних селений отпускать деток учиться в Архангельское на неделю, объяснить им, что при школе имеется ночлежка. Провиант, я думаю, для деток родители найдут в каждом дворе почитай корова имеется, картошку сажают все, лесуют многие. Успокоить следует родителей, что я с детками в одном доме, то бишь школе, буду жить.

В-третьих, не тащить силком деток в школу, беседы с родителями вести с глазу на глаз, не прибегая к помощи ни урядников, ни старост".

Третьего дня после приезда дед отправился по деревням. Сначала зашел в Луптюг, потом в Сенькино. Беседуя с крестьянами, знакомясь с их бытом, вооучию видел царство безграмотности, невежества, нищеты и болезней. Согласие обучать в школе детей дали немногие. Крестьяне оживленно болтали о житье-бытье, были приветливы, но когда дело доходило до обучения их деток в школе, менялись на виду, хмурились, махали по вороньи руками, уклончиво говорили, что в вопросе грамотности покумекать надо. Поползли в деревнях и починках черные слухи, будто бы учитель ходит по домам со злым умыслом: деток в школу загнать и плохим делам научать. Родители, увидев учителя, начали прятать детей по чуланам и поветям, закрывались на запор, недоверчиво пялились на "молодчика" из-за угла или забора. Встретив урядника, дед попросил собрать в Луптюге сход. Урядник, поглаживая клинообразную рыжую бородку, услужливо закивал головой.

На следующий день с утра к школе стали подходить крестьяне. С деревень Луптюг, Сенькино, Клюкино собралось человек пятьдесят. Крестьяне окружили учителя и урядника плотным кольцом, тихо переговаривались между собой. Дед вышел на середину круга, громко поздоровался, сказал:

- Как же так?! Сами обратились в Земское собрание, чтобы школу выстроили, а деток в затворники посадили? Обманули власти, теперь вместо школы в доме кабак навострились открыть?!"

- Мы тобя плохо знаем. Молод уж больно, прыткой. Насчот школы ты зря баешь. К примеру, я супротив ее был! крикнул из толпы невысокий худощавый мужичонка.

- Ты, Митроха, как был борона, так ею и остался, - послышался из толпы громкий бас. В передних рядах замаячила крепкая коренастая фигура.

- Што скажешь, Игнат Коновалов? - обратился урядник к вышедшему из толпы крестьянину. Игнат Коновалов, рубанул кулаком воздух, крикнул:

- Надоело по людям бегать, гумаги читать. Стыдоба гольная, когды деткам в армии писарь письма домой пишет. А их послание дьякон али урядник читает по причине темноты нашей. Я свому Ваське наказал, штобы готовился к школе. Хочу, штоб сын грамотным стал, а ты Митроха неучами оставляй балбесов своих. Пущай в тебя ростут.

- Чево энто ты на Митроху накинулся, Игнатка? Я тоже свово Петьку не пушшу во школу, по хозяйству нужон. А на поведенье учителя сперва поглядеть надо! Он молодой да могет ранней. Пущай обживется сперва, визгливо крикнула молодая бабенка.

По толпе пронесся одобрительный гул.

- Хватит лясы точить! - нахмурив рыжие брови, грозно выдохнул урядник. Когда стало тихо, дед громко крикнул:

- Как хотите, а школа работать будет. Двух-трех деток, все одно учить стану. Пятнадцатого сентября к полудню пусть приходят ученики в школу."

Толпа заколыхалась волнами, опять зашумела. Среди выкриков ничего нельзя было разобрать. Урядник поднял руку, сверкнув глазами, зычно гаркнул:

- Молчать!

Утихомирив голосистых крестьян, урядник спросил учителя, что тот хочет еще сказать. Дед отказался от предложенного ему слова. Урядник перевел разговор о порубке крестьянского леса на зиму.

Деда охватило отчаяние, тревожные мысли роились в сознании: "Куда я попал? Грамотныхто здесь кот наплакал: священник, урядник, дьякон да два мужика по слогам читают. Не ведаю долго ли продержусь здесь. Правду сказал ямщик, что глухомань в округе несусветная и нравы дикие. Вот и послужи государству Российскому, когда тебя большинство крестьян и слушать даже не хотят! Ежели в центральных деревнях, когда школа под боком, родители не испытывают желания деток учить, то в отдаленных селениях каково!? Надо срочно туда топать! Луптюжские, сенькинские и клюкинские крестьяне, может, еще одумаются. А пока они кумекают мне нечего сложа руки сидеть. Начну с самого отдаленного северного починка Шортюг, потом зайду в Дурашово, Жигалево, Зыбаловское. Смотри-ко все деревни уже изучил. Молодец!"

С вечера дед положил в котомку, купленные в Луптюге краюху хлеба, бутыль молока, десяток картошин, лег спать. Проснулся рано, бодро вскочил с постели, умывшись, и, наскоро перекусив, напевая под нос частушку, вышел на улицу, закрыл на засов дом.

На улице было сыро, прохладно, пахло прелым листом и хвоей. На востоке появилась красная полоска зари, словно пожаром охватившая лес, примыкавшимй к Луптюжскому полю. Выходя на дорогу, дед замочил сапоги, колени обильной росой. Смахнув рукой с брюк влагу, глянув на север, подумал:"Роса большушая ведро будет. Однако до Шортюга пятнадцать верст." Дед поправил на спине котомку, бодро зашагал по дороге.

На Клюкинском угоре его догнал черный коняга, запряженный в повозку. Правил лошадью сухощавый, средних лет мужичок. Он остановил лошадь, негромко кашлюнув, вытаращился на незнакомца.

Дед приветливо поздоровался, возница мотнул головой, пробасил:

- Куды, молодец, путь держишь?

- В Шортюг - ребятишек учиться иду звать.

- Так, знамо, учитель.

- Он самый.

- Откеля?

- Из Архангельской школы, живо ответил дед.

Возница тронул поводья, сказал:

- Садись - подвезу. А то тобе долго плестись придется. По нашенской дороге язык на плече через десять верст понесешь. Хе-хе. Я в Шортюг сахару куль везу.

- А вы родом откуда?

- Я-то Шортюгской. Садись - в ногах правды нет у меня переночуешь. Да и с чадушкой моим заодно познакомишься. Пашка давно рвется грамоте обучаться.

- Не больно ваш брат родитель пущает деток в школу.

- Это верно. Я в отличьи от других не супротив ученья. Коль сам темнота дак хошь сын пущай грамоту постигает. Правда скоро пятнадцать годов дитятку стукнет возьмешь его в школу, аль стар он для грамоты?

- Коль желание есть непременно возьму.

Дед сел в телегу возница натянул поводья лошадь бойко стала подниматься в гору по накатанной повозками дороге.

Пробыл дед в Шортюге три дня. Познакомился с каждым жителем этого отдаленного починка. Много повесток, разных бумаг, писем от сыновей, служащих в Российской Армии, перечитал. В разговорах с жителями починка на важность обучения при каждом удобном случае намекал. Крестьяне поили, кормили учителя, но гарантий на обучение детей в Архангельском народном училище никаких не дали. Оддин хлебосольный родитель сказал кратко: "К Смолиным ступай, оне у нас башковитые. Коль решат детков учить? И мы поглядим!"

"К Смолиным так к Смолиным", - решил дед.

Около ладно выстроенного дома встретил его злобным лаем рыжий пес с разваленными по сторонам, обкусанными ушами в драках с соперниками. "Фу, Трезор, " послышался женский голос из избы. На крыльце показалась средних лет женщина, увидев незнакомца, остановилась.

- Я, Секованов Александр Павлович, учитель Архангельской школы, прибыл по вопросу обучения ваших деток, - приветливо улыбнувшись, отрапортовал дед.

- А я Смолина Марья. - Прищурив глаза, подоткнув руками бока, крестьянка бойко протараторила:

- Зачем грамота твоя нужна мому Петьке? Я с мужиком без ее обошлась и ничаво - не померла как вишь.

Дед подошел к калитке, снял с плеча котомку, искоса глянув на лежащего молчком в конуре Трезора, стал объяснять:

- Грамота нужна, чтобы знать, что в мире творится, а не только в вашем починке. Письмо прочитать за десять верст бежите, вместо росписи каракули выводите. Это, когда в государстве Российском паровозы по железным дорогам мчатся. Не стыдно? Наше правительство сейчас обучению большое место уделяет. Много земских школ по России открылось. Может, твой сын Михайлой Ломоносовым станет. Слыхала о нем?

- Откеля мне слыхать. Медведь ежели токо скажет. Дак он не часто около деревни болтается. Да и мне кажной ден недосуг.

- Это ученый большой. Был бедняцким сыном, а теперь гордость наша. На весь мир прославился. Понятно?

- И грамоте он был обучен?

- А как же. И читал и писал и считал Михайла Ломоносов, и других многому научил.

- Вот оно што. Видно, смышленым парнишком рос. У меня Петька тоже, хоть куды, везде нос сует, бесенок. Дьякон говорил, што любознательный робятенок.

- Ну так и посылай Петьку в школу! Неужто не надоело всю жизнь в темноте жить, как говорится, без грамоты щи лаптем хлебать.

- Вроде бы правильно баешь. Токо ведь Петьке придется почитай каждый ден пятнадцать верст киселя хлебать. Где я ему обуткито наберусь.

- Не волнуйся - ночлежка при школе имеется. Будет твой Петька один раз в воскресенье к тебе в гости приходить. Только продуктами снабди.

- Продуктов-то найдем. Есть на гумне будет и в суме. Нонче и пшеница, и рожь, и овес уродились. Токо убрать бы урожай чередом.

- Посылай Петьку в школу, пусть парень учится, - не унимался дед. - Через год твой сынишка книжки интересные начнет читать, а ты слушать. Может, и у самой появится желание грамоте обучаться. Поможем и в этом деле. Ну так пойдет Петька в школу?

- С хозяином надо покалякать, - повязав на голову цветастый платок, сказала Марья.

- Решайте быстрее. Пятнадцатого сентября к полудню собираются ученики в школе, времени не ахти сколько осталось. А пока до свиданьица. - Дед повернулся, быстро пошел к следующему дому.

Долго Марья провожала учителя пристальным взглядом, растревоженная неожиданным разговором.

9

За месяц Александр Павлович обошел все деревни и починки округи, в результате чего осунулся, похудел, но проделанная агитационная работа, живая беседа с крестьянами согревали. До начала занятий оставались считанные дни. Учитель проверил еще раз готовность школы к учебному году. Написал в Ветлугу письмо с просьбой прислать бумаги, перьев и чернильного порошка.

"Под лежачий камень вода не течет. Почаще надо Земской управе бока подтыкать. Пусть знают о наших нуждах."

Оставшиеся до начала занятий дни, пролетели незаметно.

"Завтра 15 сентября. Сколько учеников придет в школу? Как они встретят меня? Захотят ли учиться? Учеба для деток дело новое. Деревенские ребятишки привычные по хозяйству работать. Сейчас в разгаре уборка урожая. Отпустят ли родители деток в школу. Коль явятся кандидаты в ученики, не отпугнуть бы их, не наломать дров в первый день", - мучительно рассуждал дед. Больше всего на свете его тревожила пелена забитости и огульная темнота населения округи, которые могли "перекопать", "исковеркать" дорогу в школу детям крестьян.

Всю ночь дед проворочался с бока на бок, и только за окном забрежил рассвет, соскочил с койки, умылся, вскипятил чай, стал собираться: погладил черный костюм с бабочкой, белую рубаху и почистил черные штиблеты. Одевшись, крутнулся перед осколком зеркала, которое привез с собой, остался внешностью доволен, подвел для себя итог: "Что ни говори по одежке встречают".

Перед завтраком дед сел за стол, обхватив голову руками, очередной раз обдумал действия при первой встрече с учениками: "Самое главное не напугать, не оттолкнуть робких ребятишек. Спокойствие и только спокойствие, старина. Надо произнести речь, а потом провести уроки по русскому языку, потом прочту интересный рассказик Ивана Сергеевича Тургенева о Родине, который заготовил из учебника Покровского, прочту. А на последок с цифрами познакомлю ребятишек. Не отпугну уроками? Не должен. Только бы пришли".

За час до назначенного времени дед уже не находил себе места: ходил от окна к окну, вглядывался вдаль, выбегал на улицу, обходя торопливо школу, оглядывал страждущим взглядом округу, снова возвращался, часто курил. "Нет никого. Придется, видно, чемодан-то паковать!" - придя за полчаса до полудня в пустую школу, сказал сам себе дед.

Без четверти двенадцать к школе робко потянулись табунками ребятишки. Увидев первую ватагу ребятишек, дед улыбнулся, выскочил на крыльцо, привлекая ребят, приветливо махнул рукой. Детишки, подходя к школе, останавливались, переступали с ноги на ногу, толпились у дверей, войти же в школу не решались. Одеты они были как на подбор на теле домотканые штаны и рубаха, на ногах лапти.

"Родителей никого нет. Видно, все в поле", подумалось учителю.

Дед сошел с крыльца, стал жестами приглашать ребятишек в класс.

Никто не сдвинулся с места.

- Что вы дети? Кого испугались? Ни домового, ни черта в школе нет.

Тишина. Ребятишки стояли, словно завороженные.

- Как тебя зовут? - обратился дед к черноволосому пареньку с вздернутым вверх носом и озорными карими глазами, стоявшему в первом ряду.

- Пашка, - напыжившись, произнес тот.

- Пошли - я тебе сначала класс покажу, Павел, - взяв за руку паренька, сказал дед.

Пашка ловко увернулся, быстро перебирая короткими ногами, отбежал в сторону, скрылся за кучей наваленного леса, оставшегося от строительства школы. Дед обвел пристальным взглядом собравшихся ребятишек, увидел в стороне беловолосого мальчугана, прятавшегося за спину коренастого паренька, улыбнувшись, ласково позвал:

- А - старый знакомый, - узнав паренька, сказал дед. - Пошли, Василий, я тебе сперва школу покажу.

Васька несмело вышел из толпы, подошел к учителю. Дед взял его за руку, повел в школу, обходя помещение, развел руками, сказал:

- Ну видишь, что здесь нет ни домового, ни черта?

Васька утвердительно кивнул головой, радостно заморгал глазами.

- Иди тогда и веди учеников в класс, а я попозднее явлюсь.

Дед ушел в свою комнату, опустился на табурет. Посмотрев минут через десять в окно, увидел, лишь открытую калитку да растворенную на распашку дверь школы. Дед встал, глянул в зеркало, щелкнув два раза пальцами, пошел в класс. Когда вошел в просторное помещение удивился, царствующей там тишине. На широких лавках за столами примостились десятки деревенских детей, несмело жавшихся друг к другу, пугливо уставились в вошедшего учителя.

- Здравствуйте дети.

Ответа не последовало.

- Вот те раз. Опять молчите? Вам всего-то следует ответить здравствуйте. Каждый день с этих слов будем начинать первый урок. Мы должны уважительно относиться друг к другу. Давайте попробуем еще раз. Здравствуйте дети.

- Здра-авству-уйте, - разрозненно, тихо, несмело послышалось с разных сторон.

- Это уже лучше. Давайте знакомиться: меня зовут Александр Павлович. Приехал в Архангельское работать учителем. Хотите учиться?

- Хотим, - робко отозвались детские голоса.

Дед глубоко вдохнул, приправленный запахом сосновой смолы воздух, прошелся по классу, вернувшись на учительское место к столу, стоящему около большой русской печи, начал говорить: "Хорошо. Я знаю, что вы привыкли работать на лугу, в лесу, в поле. Отцы ваши безграмотны, необучены были и деды. Вы первые, кому выпало счастье получить начальное образование. Сейчас в России строятся большие фабрики и заводы, по рельсам паровозы бегут, корабли бороздят моря, в армии пушки имеются. А посему государство Российское нуждается в образованных гражданах. Не зря и у вас земская школа открыта. Я приложу все силы, чтобы навсегда покончить с безграмотностью в Вохомском околотке. Трудное дело мы затеваем. Но оно нужно для нашего Отечества.

Дед на минуту замолчал, вглядываясь в лица ребятишек, слушавших учителя с открытыми ртами. Глаза каждого ученика горели, как показалось учителю, синим пламенем, отражающим великую силу русского духа.

Заложив руки за спину дед продолжал:

"Вам, дети, придется трудиться в классе и дома за столом. Неизведанная доселе дорога открывается в мир знаний. Сперва надо научиться писать, читать и считать. Будет трудно, даже очень трудно, но не отчаивайтесь. Не боги обжигают горшки. Когда будет особенно тяжело, не опускайте руки, не бросайте школу. Поверьте своему учителю, что обучение принесет много радости. Вы узнаете такие истины, о которых даже не могли и мечтать, жизнь станет интересней и привлекательней. Освоив грамоту, вы сможете сами читать толстые журналы и книжки, развивать свой ум, поступить в гимназию, а дальше учиться в университете. Но повторяю, дети, что только в труде вы сможете постигкнуть грамоту и счет. Только в труде вы получите истинное наслаждение от учебы. Я желаю успехов в этом благородном деле".

Дед, закончив вступительное слово, прошелся по классу, зорко всматриваясь в лица учеников которые напряженно молчали, из под тишка следили за действиями учителя. Слышно было, как в классе проносились с жужжанием мухи, да за окнами свистел ветер. Дед сказал:

- Ну, а теперь, дети, начнем изучать буквы. Без них нельзя научиться грамоте. Из букв слагаются слова. К примеру, слово Родина. Это место, где родился человек, складывается из букв Р, О, Д, И, Н, А. Давайте хором произнесем это слово.

- Родина, - послышалось со всех сторон.

Теперь голоса учеников звучали тверже, без дрожания, вызванного боязнью незнакомого человека, который назвался учителем.

Обойдя класс, дед опять подошел к учительскому столу, присел на массивный стул, неторопливо оглядев лица ребятишек, произнес слово Мать и попросил учеников также это слово повторить. Когда ученики выполнили его просьбу, тихим неторопливым голосом пояснил, что Родина и Мать самые дорогие слова сердцу каждого человека. Дед встал со стула, поправил, съехавшие на лоб волосы, сказал, что без Родины человек слаб и беззащитен, без матери человек сирота.

Дед взял длинный брусочек мела, лежащего на столе, четким почерком написал на доске, привезенной из Ветлуги, все буквы русского алфавита, пояснил, что каждый ученик потом будет знать их на память до конца дней своих. Дед опять прошелся по классу на ходу добавил, что из букв складываются слова из слов складываются предложения. Дед напомнил, что слова Родина и Мать уже в классе произносили. Из слов складываются предложения. Я Сейчас приведу пример предложения, оглядев класс, улыбнувшись, ласково произнес: "Родину и мать никому не отнять." Дед заметил, что в предложении слова соединены союзом "и" и частицей "не". Он пояснил, что предложения строятся по особым правилам, которые описываются в грамматике русского языка.

Дед вернулся к столу, взял в руки темную толстую книжку - сказал, что прочтет небольшой рассказ "Деревня", написанный русским писателем Иваном Сергеевичем Тургеневым. Он пообещал, что если ученики будут стараться, то каждый из них уже к Пасхе научится читать и сам прочтет этот рассказ. Дед сощурил глаза, спросил у учеников нравится ли им деревня? Лес детских рук поднялся вверх. Дед открыл книгу, стал громко читать:"Последний день июля месяца; на тысячу верст кругом Россия, родной край. Ровной синевой залито все небо; одно лишь облачко на нем не то плывет, не то тает. Безветрие, теплынь... Жаворонки звенят, воркуют зобастые голуби; молча реют ласточки; лошади фыркают и жуют; собаки не лают и стоят смирно, повиливая хвостами.

Глубокий, но пологий овраг. По бокам в несколько рядов головастые, книзу исщепленные ракиты. По оврагу бежит ручей; на дне его мелкие камешки словно дрожат сквозь светлую рябь. Вдали на конце-крае земли и небасиневатая черта большой реки.

Вдоль оврага, по одной стороне опрятные амбарчики, клетушки с плотно закрытыми дверьми; по другой стороне пять-шесть сосновых изб с тесовыми крышами. Над каждой крышей высокий шест скворечницы; над каждым крылечком вырезной железный крутогривый конек. Неровные стекла окон отливаются цветами радуги. Кувшины с букетами намалеваны на ставнях. Перед каждой избой чинно стоит исправная лавочка; на завалинках кошки свернулись клубочком, насторожив прозрачные ушки; за высокими порогами прохладно темнеют тени.

Кругом целые вороха только что скошенного, до истомы душистого сена. Догадливые хозяева разбросали сено перед избами: пусть еще немного посохнет на припеке, а там и в сарай. То-то будет спать на нем славно".

Дед закончил чтение, не спеша закрыл книгу, оглядел класс. Он увидел блеск в глазах детей. Дед поинтересовался у учеников, узнают ли они деревню в рассказе писателя. Черноглазый мальчонка, что побойчее, неудержимо выпалил:

- Тута про наш починок Камчатский описано.

Дед подошел к пареньку - спросил как его зовут. Тот скороговоркой протараторил, что фамилия его Панфилов, Имя Петька. Дед поинтересовался у Петьки:

- Иван Сергеевич пять лет назад умер. Когда он к вам мог приехать?

- Он не приезжал, - ответил Петька. - Просто в нашем починке такая же благодать. Коль не верите - приходите, тогды убедитесь.

- Верю, верю, Петро. И когда-нибудь обязательно зайду.

Радость распирала грудь деда. Уже десятый раз он мысленно пересчитывал учеников.

"Бог ты мой - сорок два парнишка сидят. Не сон ли это?!"

Дед сказал, что теперь можно отдохнуть. Ученики не сдвинулись с места. Дед улыбнулся, вышел в коридор. Вскоре он вернулся в класс, поинтересовался, не утомились ли ученики? Те хором ответили: "Нет".

Тогда дед достал из кармана с палец длиной палочки, напоминающие желтые брусочки, положил их грудой на стол, весело сказал:

- Теперь будем обучаться счету. Правилам счета занимается интересная наука - арифметика. Всего в арифметике имеется десять цифр.

Дед не спеша мелом написал на доске, привезенной из Ветлуги перед началом учебного года, цифры: 0, 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, внимательно оглядел притихших ребятишек, взял со стола одну палочку, сказал:

- Эта палочка будет изображать цифру один. - Дед обвел цифру один кружочком, потом взял в левую руку вторую палочку, обводя одновременно правой цифру два кружочком, добавил:

Две палочки будут изображать цифру два. Понятно?

С разных сторон дети закивали головами.

- Давайте повторим. - Дед указкой отметил единицу, спросил:

- Назовите эту цифру?

- Один, - послышались несмелые разрозненные голоса. Дед перевел указку на следующую цифру, снова спросил:

- А это что за цифра?

- Два, - чуть громче прежнего раздались голоса.

- Молодцы, - похвалил учитель.

Он взял еще одну палочку со стола сказал:

- А это три палочки.

Дед обвел взглядом, охваченный тишиной класс, слегка улыбнувшись, спросил:

- Какую цифру следует обвести кружочком?

Все молчали.

- Ступай, Василий, как старый знакомый, к доске. - Васька вжался в лавку, покосился на дверь. Лицо его охватил яркий румянец. Дед подошел к пареньку, похлопал по плечу, передавая ему мел, повторил вопрос.

Васька тихо, словно подкрадываясь к дичи, несмело подошел к доске, встал спиной к классу. Дед показал ему три палочки, сказал:

- Обводи цифру, Василий.

Дрожащей рукой Васька обвел тройку.

Вместо круга у него получилась фигура, напоминающая только что испеченный блин.

- Молодец, - подбодрил Ваську дед. Вскоре у него в руках оказались четыре палочки. Показав их классу, учитель подошел к доске, попросил Василия обвести нужную цифру. Тот, почесав голову, робко обвел цифру четыре. Дед взял со стола еще маленький желтенький брусочек, жестом указал на доску. Васька торопливо обвел цифру пять. Вскоре все палочки со стола перекочевали в руки деда, а на доске девять цифр оказались внутри замысловатых фигур. Учитель освободил руки, положив брусочки на стол, сощурив брови, подняв руки ладошками вверх, весело спросил:

- Обведите цифру, которая означает количество палочек у меня в руках?

Все молчали. Васька испуганно заводил по сторонам глазами. Учитель посадил его на место.

- Поднимите руку, кто хочет обвести нужную цифру?

Из задних рядов несмело поднялась рука Пашки, который побоялся первым зайти в школу.

- Ступай к доске, - сказал дед.

Паренек рысью подбежал к доске, ловко схватил мел уверенно обвел цифру ноль.

- Почему? - спросил дед.

- А боле ничаво нету, - бойко ответил Пашка.

- Молодец! Чей ты?

- Шортюгской. Смолин Павел Петрович, отчеканил, осмелевший Пашка.

- Садись, Павел.

Пашка положил мел на стол, быстро семеня ногами, перебежал на свое место.

- Не устали, - спросил дед, напряженно следящих за развитием событий учеников.

- Не, послышались бойкие голоса.

- Хорошо. Из цифр, дети, складываются числа. К примеру, ежели мы напишем рядом цифры один и два, то получим число двенадцать, а ежели сперва напишем два, а следом один, то получим число двадцать один.

Написав крупным планом названные числа на доске, учитель продолжил:

- Числа 12 и 21 разные. Настанет время мы и с ними подробно познакомимся. Наука, позволяющая складывать, повторять, отнимать и делить числа, называется арифметикой. Арифметика появилась на свет божий очень давно. Людям всегда требовался счет. Хозяин должен знать сколько у него коров, лошадей, овец. Я правильно говорю?

- Правильно, - послышалось со всех сторон.

Дед взял в правую и в левую руки по палочке, потом переложил обе в левую руку сказал:

- К одной палочке прибавить еще одну будет две.

Неторопливо подойдя к столу, дед взял еще одну палочку правой рукой, переложил ее в левую руку спросил:

- А сколько будет, ежели к двум палочкам прибавить одну.

Пашка Смолин задергал рукой, пытаясь показать, что он знает.

- Ну скажи, Павел.

- Три, - весело отчеканил паренек. Хитро прищурив брови, он добавил:

- У нас во дворе лошадь, две коровы, да семь овец. Корова была одна дак телка нонче отелилась стало быть две коровы топерь.

Дед похвалил ребятишек за активную работу, пообещал, что скоро раздобудет каждому ученику бумагу, перья, ручки и прежде, чем закончить уроки, пересчитал учеников и не поверил своим глазам. В классе сидели сорок семь ребятишек разных возрастов. "Не сон ли это", подумал дед.

Это был не сон. Со всех окрестных деревень и починков собрались ребятишки в земской школе.

"Девчонок пока нет. Настанет время - и за них возьмемся, - строил дальнейшие планы дед. - Сейчас надо постоянно бомбардировать земскую управу, чтобы содействовали в приобретении книг, бумаги и чернильного порошка".

10

На следующий день, когда ученики собрались в классе, дед стал переписывать каждого из них пофамильно, с облегчением вздохнул, когда записал последнего ученика под номером сорок семь. "Слава богу, что не испугались, все пришли!"

Итак, 1888-1889 учебный год был начат. Дед повеселел, как говорится, воспрянул духом, все силы вкладывал в обучение деревенских ребятишек, которые с первого дня приглянулись учителю прилежанием и старанием.

А как ученики слушали учителя! Раскрыв рты, ребятишки боялись пропустить каждое слово, все что говорил учитель впитывали, как губки. Муха пролетит слышно. Уже под вечер, уставшим до предела, приходил дед в свою комнату, вновь строил планы:

"Теперь надо обустраивать территорию школы - создать пришкольный участок и разбить парк". В конце сентября дед решил начать обустройство школы с пришкольного участка. Сначала он выделил под огород земельный участок прямоугольной формы площадью в две десятины, потом после уроков вместе с учениками, которые посильней, стал поднимать целину. За неделю учитель и ученики вскопали весь земельный участок, отведенный под огород.

Подходил к концу 1888-1889 учебный год. Крестьяне, воочию увидев, что дед все силы отдает обучению их детей и благоустройству школы, с симпатией приняли первого учителя. Его узнавали во всех окрестных деревнях и починках. Иногда стали заходить к нему крестьяне в школу с просьбой или за советом.

- Здравствуй, Александр Павлыч, - протиснув огромную фигуру, в пролет школьной двери, пробасил бородатый мужик. - Меня Игнатом в деревне кличут. С гумагой к тобе пришел. Прочти христа ради - с уезда прислали. Я-то в грамоте не разумею.

- Здравствуй Игнат. Садись - гостем будешь, - показывая на свободный табурет, сказал дед. - Сейчас прочту. Только проку от этого мало. В следующий раз опять придется кого-то просить. Не лучше ли самому грамоту освоить. Тогда не только повестки, но и книги будешь читать.

- Я не супротив, конешно. Да куды уж там летов много.

- Это не беда - поговори с мужиками, мол кто хочет грамоте обучаться? Если найдутся желающие, приходите как-нибудь вечерком в школу. Я вас и читать и писать и считать научу. Ну как - идет?

- Я побалакаю, конешно с мужиками. Авось сговоримся?

- Да Васька у тебя смышленый парень. По слогам, но уже читает. Скоро к нему обращаться за помощью сможешь. Но тебе, Игнат, я советую самому грамоте обучиться.

После этого разговора прошло с неделю. Выйдя летним вечером на крылечко школы покурить, дед был сильно удивлен: к школе подошли восемь мужиков с разных деревень и починков.

- Обучай нас грамоте, Александр Павлыч, - сказал за всех Игнат. - Мы согласны.

Игнат снял картуз, почесал затылок, продолжил:

- Днем-то робота держит, дак мы вечером уставшие приплелись. Детки все уши пропели: "Идите к Учителю, он научит". Да мы и сами кумекаем, што грамоте надо обучаться.

- Хорошо, что пришли. Заходите в класс.

Никто не двинулся с места. Дед поднялся на высокое крыльцо школы, облокотившись правой рукой на перила, левой поманил к себе мужиков, куривших цигарки и разговаривающих между собой. Увидев знак, крестьяне цепочкой осторожно двинулись по ступенькам вверх. Отворив тяжелую дверь, дед вошел в класс. Толпой за ним последовали мужики. В классе дед рассказал крестьянам о новостях, которые творятся в мире, прочитал несколько статей. Сказал, что крестьяне скоро будут читать не хуже его. Уже в потемках мужики покинули школу.

Перед масленицей деду привезли из Ветлуги подшивку журналов "НИВА". Прочитав их от корки до корки, дед решил познакомить и учеников с модным журналом. Он не спеша вошел в класс, достал из портфеля кипу сшитых журналов, торжественно поднял ее над головой, оживленно поведал ученикам, что из данных журналов, можно выяснить, что творится в мире, прочитать интересные рассказы, узнать где что продается и многое, многое другое. Дед прошелся по классу, вернулся к столу, глянул на внимательно слушающих учителя ребятишек, сказал, что скоро они сами будут читать "НИВУ" в избе читальне. Дед открыл нужную страницу одного из журналов, сказал:

- Я прочитаю сейчас вам небольшой рассказ "Перед грозой на сенокосе". Вас частенько, поди, заставала гроза, на лугах?

В классе дружно закивали головами. Дед не спеша отделил из подшивки нужный журнал, сел поудобней на стул, прежде, чем читать рассказ, спросил:

- Дети, заставала ли вас гроза на сенокосе?

Васька Коновалов замахал рукой, словно крылом, давая знать, что хочет сообщить нечто важное.

- Расскажи, Василий, - ласково сказал дед.

Васька встал, направился было к доске. Дед остановил его жестом руки. Васька встал за стол, огляделся, проглатывая слова, скороговоркой заговорил:

- Перед Ильиным днем лонись это было, как счас помню. Тогды у Клюкинской поскотины оболочко нас накрыло. Токо оденок в стогу заложили, из-за лесу туча черная выползла, потемнело кругом. Мамка у меня смелая, не мешкая, на стог полезла сено принимать, стала ладно граблями сено забирать и укладывать к стожару. Папка с братьями токо успевали навильничать. Загромыхало без передыху, молнии глаза ослепили, ветрюга поднялся. Папка креститьтся начал, кричит мамке, чтобы слезала, веревку ей бросил на стог, а она кричит с верхотуры: "Давайте вершить стог, не то замочим!"

Васька на минуту замолчал, вытер со лба пот. Дед краешком глаз заметил, как ухмыльнулся Пашка Смолин, многие ученики зашевелились, по классу прошел легкий, оживленный шумок. Передохнув с минуту, Васька продолжал:

- Ветрюга березы дугой гнет, их верхушки до земли достают, ливень, аж как из ведра ударил, стожар треснул и мамка со стога кувырнулась вместе с его обломком. Хорошо, што на копну угодила. Тут ливень обрушился свету белого не видать, до нитки вымочил всех.

- А мамка твоя не расшиблась? - спросил дед.

- Ничаво. Токо локоть содрала. Потом над ей вся деревня смеялась. Бабы просили научить как со стога с деревяшкой прыгать.

Неожиданно в коридоре послышались шаги, пронзительно зазвенел колокольчик, оповещавший конец урока. Васька осекся на полуслове, завертел головой, учитель поблагодарил рассказчика, пообещал прочитать рассказ из "Нивы" в следующий раз и, задав домашнее задание, закончил урок.

11

Дед был искренне рад, что придавленные болезнями, нуждой потянулись к знаниям и крестьяне.

Верит значит мне население. Относится уважительно. Пора, пожалуй, корни пускать в этом краю - семьей обзаводиться. Мне нравятся здесь и люди, и работа, и природа. Племянница дьякона по душе и я ей, тоже.

Недолго думая, дед сделал предложение и, получив согласие племянницы дьякона, женился на ней в 1889 году. Вскоре как и положено пошли дети сначала сыновья Павел и Виктор, потом дочери Антонина и Агния. Любимая работа и любимая семья захватили воображение деда с новой силой, дали дополнительный импульс к делам праведным, к которым он вскоре приступит, а пока надо написать отчет в Ветлужскую уездную управу об итогах первого учебного года, завершившегося в Архангельском училище.

Получив в Ветлуге чистые бланки пятого ноября 1889 года дед приступил к заполнению документа: "Сведения о состоянии Архангельского, Ветлужского уезда, начального народного училища с 1-го ноября 1888 по 1-е ноября 1889 года. Бланки выписали в уездной управе годичной давности. Дед переправил своей рукой черными чернилами числа 1887 на 1888 и 1888 на 1889 годы соответственно, потом стал убористым четким почерком заполнять графы документа, с гордостью записал, что к 1го ноября 1889 года в школе состоит 47 мальчиков, возраст которых колеблется от 8 до 15 лет. Напротив графы, количество обучающихся в училище девочек, поставил прочерк, засвидетельствовав, что девочек в классе нет. Дед перевернул страницу документа, закурил, стал внимательно изучать приведенные в бланках семнадцать вопросов на различные темы, включая контингент учеников, наличие книг в библиотеке и т.д.

Затушив папиросу, дед написал, что в библиотеке к 1му ноября 1889 года состоит 244 книги на сумму 85 рублей 62 копейки. На этой же странице аккуратно вывел, какие руководства, используются при изучении закона Божия, русского языка, арифметики, чистописания в младшем и среднем отделениях.

Дед макнул пером в массивную чернильницу, стоящую на столе, поправил, съехавшие на лоб волосы, скрипя пером, аккуратно вывел, что учащиеся обучаются церковному пению, далее сообщил, что за истекший год не было пропущено ни одного урока ни им, ни законоучителем. Перевернув следующую страницу документа, написал, что за отчетный период у учащихся не было эпидемических заразных болезней. Чуть ниже на вопрос, помеченный в документе: "Не было ли в 1888 году чего либо такого, о чем находили бы нужным заявить законоучитель и учитель..." кратко вывел: "Не было". Сделав запись, что в 1888 году на содержание училища из средств земства и волости не было израсходовано ни копейки, положил ручку на край чернильницы, промакнув чернила, внимательно перечитал весь документ.

Потом напротив слова Учитель вывел размашистым почерком роспись А. Секованов.

12

Во вторую весну пребывания в Архангельском дед подготовил с учениками, вскопанную землю под грядки, где посадил диковинные для крестьян семена. Через два месяца на посаженных растениях появились плоды. Дивом дивились крестьяне, когда увидели зреющие овощи.

В конце июля к деду, поливавшему диковинные растения, подошел крестьянин Василий Косин. В молодости Косин потерял в драке с деревенскими парнями глаз, за что получил на всю жизнь кличку Васька-Косой. Характером он слыл вздорным, часто ершился перед мужиками, выказывая свою, как он считал, смелость. Дерзить и насмехаться Козин умел знали это все и старались держаться от него подальше.

Потоптавшись минут пять у грядок, где копошился дед, Косин не удержался от ехидного вопроса:

- Што это у тобя за зеленые образины на грядках в разные стороны прут? Уж не колдоство ль какое тута разводишь.

- Огурцы это. Очень хороший овощ и в свежем и соленом виде. Если хочешь и тебя научу их выращивать. Ребятишки боялись сначала и подходить к грядкам, а теперь обихаживают каждый день огурцы. На будущий год семян на посадку дам. Сами посадите. Картошку-то ведь тоже не всегда здесь сажали. А теперь привыкли. И к огурцам привыкнете.

- Отравой, поди, потчуешь?

- Не бойся.

Дед сорвал с грядки огурец и, аппетитно хрустя, съел его на виду у Косина.

- Что живой Александр Павлыч завтра приходи проверять. Хочешь попробовать?

- Не-е. Ужо в другой раз, - выпалил Васька и рванул к деревне.

"Да, много еще чему их придется учить", - провожая веселым взглядом убегающего Ваську, думал дед. "И помидор они не умеют выращивать", - глянув на соседние грядки, где краснели величиной с кулак плоды, подумал дед.

Много впереди работы. Ребятишек сначала огородничеству обучу, а они своих родителей пускай обучают.

Не ошибся дед в прогнозах - через год на грядках крестьян стали робко появляться огурцы и помидоры. Попробовав на вкус новые овощи и получив у учителя семена, ребятишки посадили тайком на огородах диковинные овощи и неустанно за ними ухаживали. Постепенно привыкли к новым растениям и их родители - жалко, поди, было выдирать с грядок буйно растущую зелень.

Разбив пришкольный участок для овощей, дед стал подумывать об озеленении территории школы.

"В следующую весну парк перед школой разобьем", - не унимался строить планы дед.

Незаметно миновали осень и зима, на улице потеплело в небе загорланили перелетные птицы, оголились на солнцепеке пригорки, где буйно зазеленела травка, на деревьях стали набухать почки.

Дед готовился к выходу в лес задолго. Наконец, настал день, когда заканчивая уроки, учитель сказал:

- Дети, приходите завтра в шесть часов к школе. Пойдем за саженцами для будущего школьного парка. Кто поближе живет лопаты возьмите.

Утром собрались у школы все ученики, как говорится, от мала до велика. Дед вышел в черном платье, сапогах, поприветствовал ребятишек.

- Денек сегодня красный будет. Солнце вчера за чистый горизонт зашло.

Они тронулись длинной вереницей. На сенькинском угоре, где величаво возвышалась белокаменная церковь, дед остановился.

- Самая красивая церковь в округе, дети. За десять верст крест на колокольне виден. Вот ведь какая высота несказанная. А колокольный звон как звучит! Слушаешь не наслушаешься. За многие версты слух ласкает, заблудших путников зовет. А когда помолиться придешь кругом свечи, что солнце горят, иконы золотом сверкают - рай да и только! Вы любите свою церковь?

- Любим, Александр Павлыч, - послышалось со всех сторон.

- А я до колокола камушком докидывал, гордо сказал Коновалов Васька. - Уж больно забавно он дзинькает.

- И отцу об этом говорил?

- Не-е. Он бы меня за уши оттаскал.

- И правильно бы сделал. Колокол не мишень. В поле камушки кидай. Тогда и я отцу говорить не стану. Договорились?

- Конешно.

Они спустились с сенькинского угора и пошли к лесу. Когда проходили поле, из густого ивового куста с треском вылетела большая черная птица.

- Что за птица, дети?

- Тетеря, - выпалил вездесущий Васька.

- Это так у вас зовется. А правильное название тетерев.

- У нас их тьма здеся. Силками на рябину ловим, когда картошку выкопаем. В петли из конского волоса имаем. И рябки ишо попадаются, - скороговоркой выпалил Васька.

- Теперь вместо охоты вашей придется книжки читать. А птица вольная пусть живет.

Подойдя к большой опушке леса, дед остановился, сказал:

- Здесь липок и березок накопаем. А чуть подальше я раньше заметил маленькие елочки и сосенки растут. Их тоже для парка надо накопать. Корни не повредите. Смотрите, как я делаю.

Дед аккуратно обкопал молодую липку и бережно извлек ее из земли. Работа закипела. Вскоре десятки саженцев были уже готовы.

- Ну теперь пора в обратный путь. Кто послабже пусть порожняком идет.

Идти пустыми не захотели даже восьмилетки. Кто-то из них тащил лопату, кто-то маленький саженец.

- Сегодня в школе нас всех накормят. Я договорился так что не унывайте, дети, подбадривал учеников дед.

Когда подошли к школе, дед распорядился:

- Липки и березки будем сажать рядками с юга от школы. Сначала ряд березок затем ряд липок. А сосенки да елки посадим с севера от школы, чтоб зимой от студеных ветров школу защищали.

Пригладив на голове мокрые волосы, дед продолжал:

- Липняк во время цветения всю округу медвяным запахом обдаст, а запах сосны да ели здоровью на благо. Краса берез на любованье всем. Лет через десять здесь райское место будет: весной птичий гам, летом прохлада, осенью яркие узоры, а зимой защита от стужи.

Дед прищурил глаза от яркого солнца, оглядев ребятишек, пояснил:

- Сажать деревца надо аккуратно. Глядите покажу.

Он выкопал просторную ямку, поставил туда липку, расправил корни и аккуратно присыпал землей.

Работа закипела. Ученики, кто постарше, взяли по саженцу, стали копать в показанных дедом местах ямки. Привыкшие к тяжелому деревенскому труду ребятишки работали легко и быстро. Ровными рядами саженцы предстали перед школой. Когда посадили все деревца, дед попросил принести малолетних учеников от школы заранее припасенные колышки, к которым ученики, что постарше, привязали лыком саженцы. Из большой кадки самые крепкие ученики стали таскать воду и поливать только что посаженные деревца.

- Теперь и перекусить пора. Как там у нас с обедом? - спросил, наблюдавшую за работой кухарку.

- Через полчаса готов будет.

- Вот и хорошо. У нас как раз время есть рассказ прочитать. "Красоты божьего мира" называется.

Дед попросил Пашку Смолина сбегать за книжкой, оставленной дедом на учительском столе. Когда Пашка принес книгу, дед присел на скамейку, спросил:

- Кто желает читать?

Поднялся частокол рук. Бойчее всех тянулся Васька Коновалов. Чтобы была виднее его готовность начать чтение, паренек вскарабкался на угол школы.

- Иди, Василий, читай, - пригласил дед.

Васька шустро соскочил на землю, вытер об одежду руки, подошел к учителю. Получив в руки книгу, уже раскрытую на нужной странице, огляделся вокруг, глубоко вздохнул и начал бойко читать:

"Как прекрасен мир Божий! Выйдешь на открытое место и видишь долины, темные леса, луга с пестреющими цветами, пашни, сады. Все тихо; но вот поднялся жаворонок и вьется в воздухе и щебечет свою веселую песню; кой-где порхают в кустах малиновки и другие певчие птички; там прожужжит возле уха пролетевшая пчела; здесь по стебелькам ползают насекомые. А на синем небе сияет великолепное солнце. Ночью вместо него светит месяц, и звезды сверкают в вышине. Кажется, не надышишься этим воздухом, не наглядишься на природу и ее красоту".

Когда Васька закончил чтение, дед спросил ребятишек:

- Нравится рассказ?

- Нравится, - размашисто, громко прозвучал ответ десятков голосов.

- А почему нравится?

- Потому што это о нашенских местах писано, - скороговоркой отрапортовал Пашка Смолин.

- Откуда знаешь? - спросил дед.

- А я энто видал в Шортюгском поле, когда с тятькой лесовать ходили.

- Исть ступайте, - послышалось из школы.

- Пошли, дети, коль зовут.

13

Не остановился дед на посадке парка перед школой. Дальше пошел.

Широко, размашисто строил планы.

"Здорово будет, если к западу от школы сосновый бор разбить. Там неугодье, есть небольшой островок сосенок. Его надо расширить с сотню саженцев посадить. Лучшего места для отдыха тогда и не сыщешь во всей округе. И для ребятишек радость. Поговорю сначала с мужиками, ежели они согласятся помочь, в земскую управу поеду. И в Ветлуге должны понять, что хорошее дело затеваем. Пойдут навстречу".

- Сперва токо браги, да медовухи надо поболе сварганить - дело важное затеваем, - выслушав деда и хитро прищурясь, сказал Игнат Коновалов.

- А мужики поддержат? Работы-то ой как много.

- А куды оне денутся? Чай как и мы здеся живут и детки в одной школе учатся.

- Ну ты все-таки поговори с ними. Ведь и лошади нужны будут саженцы возить.

- Александр Павлыч, ты с управы гумагу вези, за нами дело не станет. А вот в управе могут палки в колеса вперить.

Под осень дед укатил в Ветлугу.

- Зачем Вам сосновый бор? Что в Архангельском лесу мало, - спросил чиновник.

- Так это же у села, с школой рядом. Здоровый воздух для селян и ребятишек будет. Белки поселятся, птички защебечут. А сейчас там неудобье - рытвины да ухабы.

- Ничего не можем обещать, - последовал ответ.

Видя, что разговор бесполезен, дед крутнулся, торопливо попрощавшись, хлопнул дверью.

"Прав оказался Игнат. Стреножили грамотеи. Ничего, не удался штурм. будем осадой бюрократов брать".

На сходе крестьяне поддержали замысел учителя о посадке сосновых саженцев, о чем дед незамедлительно информировал уездное начальство. При написании школьных отчетов и других служебных бумаг впредь не упускал случая напоминать о сосновом боре.

Однажды в Архангельское прибыла комиссия для проверки работы школы. Осмотрев здание, пришкольный участок и школьный парк, комиссия осталась довольной. Особое восхищение у членов комиссии вызвали аллеи молодых березок, липок, сосенок и елочек, охватывающих с двух сторон здание школы.

- Ни в одном начальном училище я не видел такой чистоты и порядка. Парк прекрасный перед школой разбили. Видано ли, на пришкольном участке огурцы и помидоры растут. Ну, молодец, Александр Павлович, ну удивил, - взволнованно говорил руководитель комиссии.

- Стараемся по-маленьку, - ответил на похвалу дед.

- Посмотрим теперь, как детей учишь, милостивейший сударь. Диктант по русскому и контрольную по арифметике проведем. Когда посоветуешь - сегодня или завтра?

- Сегодня проводите. Чегоради время-то тянуть.

- Долго проверять придется.

- Ночь-то Ваша. Завтра выспитесь.

Когда контрольные работы по русскому языку и арифметике были проверены, руководитель комиссии пригласил деда в класс, выпрямив спину, расплывшись довольной улыбкой сказал:

- И с заданиями ребятишки хорошо справились, больных учеников не оказалось все в школу пришли. Так и дальше держать, Александр Павлович. В пример буду ставить ваше училище.

Председатель комиссии крепко пожал учителю руку. Дед заверил членов комиссии, что и впредь не жалея сил и живота своего будет служить Отечеству.

- Просьба у меня к Вам милостивейший сударь, - прищурив голубые глаза, обратился к руководителю комиссии дед.

- Какая?

- Сосновый бор хотим разбить вон на тех неудобьях. - Дед показал рукой на запад. - За разрешением в Ветлугу ездил, письма писал неоднократно. Но в уезде противятся. Нам и земли-то всего надо с гулькин нос, причем не пахотной, а бросовой.

- Приезжай, Александр Павлович, через месячишко в уезд. Я за это время переговорю с кем надо. Хорошее дело затеваете. Прищемим хвост, кто не пущает.

Ровно через месяц дед вновь укатил в Ветлугу.

- Сажайте Вы свои сосны, - сухо ответив на приветствие, сказал чиновник, не раз отказывавший деду в просьбе сажать молодые сосенки. - Бумагами завалили целая кипа лежит.

- Вот спасибочко, - беря разрешение на посадку, протарабанил дед, быстро развернулся, попрощался, быстро вышел на улицу.

"Накрутили хвоста голубчику. И поделом. Пусть знает наших", - подумал дед, когда вышел из Управы.

В хорошем расположении духа вернулся Александр Павлович в Архангельское.

- Ну что ж, Игнат Петрович, давай день выбирать для работы. Выколотили с божьей помощью разрешение на посадку сосен.

- А вот как картоху подберем, так и приступим, Александр Павлыч.

- Знаешь, где сосенок-то много растет?

- А как же. За сенькинским бочагом по опушкам их тьма. Здоровущие дерева из них вырастут.

В назначенное утро народ собрался со всех окрестных деревень и починков. Крестьяне приехали на лошадях с своими лопатами и провизией.

- Игнат Петрович, езжай с мужиками за соснами, а мы пока будем ямы для них готовить, - коротко распорядился дед.

- Хорошо, Александр Павлыч.

- Евсей, чичас поглядим, чему ты у Александра Павлыча выучился, - хитро прищуря раскосые глаза, обращаясь к сенькинскому мужику Евсею Лебедеву, гаркнул Игнат. - Скажи-ко, голубок, скоко у нас телег будет?

Евсей сорвал с головы шапку и, озираясь по сторонам, стал тыкать пальцем в направлении телег.

- Одна, две, ... Кажись, восемь.

- Правильно Евсей Иванович, - подбодрил его дед. - Не зря учился.

- В лесу сосны топерь считать будешь, - для порядку сказал Игнат.

Почесав за ухом, добавил:

- За ден управимся, поди. Поехали мужики.

Работа кипела с утра до вечера: одни крестьяне выкапывали в лесу деревца другие подвозили саженцы к месту посадки, третьи, во главе с дедом сажали привезенные сосенки и обильно их поливали. К вечеру в трехстах метрах от школы были посажены десятки мохнатых красавиц.

- Шабаш, - уже когда наступили вечерние сумерки гаркнул Игнат. - Все сюды, - гремел его голос. - Обмыть это дело полагается.

Крестьяне быстро собрались, развели костер, достали провизию. Появились корчаги с брагой и медовухой. Налили всем. Дед высоко поднял наполненную медовухой кружку, громко крикнул:

- Дорогие сограждане. От всей души Вам спасибо. Сполна оправдали мои надежды, не остались в стороне от общего дела. Все работали целехонький день как в собственном огороде. А ведь знали, что никто не заплатит и копейки. Значит Вы родную сторонку. Давайте выпьем за ее процветание. - Со всех сторон послышался одобрительный шум.

Подвыпив, полились частушки и песни. Под балалайку резво выплясывал вприсядку Коновалов. Раскрасневшееся лицо его дышало жаром. Борода и волосы развевались на ветру, словно ветви могучего дуба. Коновалов озорно подмигивал молоденьким бабам и жестом рук приглашал составить компанию. Никто не решался идти в круг. Он изловчился, по медвежьи заграбастал зазевавшуюся Смолину Марью. Та вырвалась и озорно закричала: "Да рзве за тобой чортом угонишся. Любую затопчеш - экий бугай. Чуть руку не отпаляшил".

- Чую, што баба огонь, зря упираешся.

- Што расхорахорился-то? Накрутит хвоста-то смотри Гришка Смолин. Он поздоровше тобя ишо будет, - послышалось из толпы.

Всю ночь балагурили и пировали крестьяне. Вместе с ними веселился и дед. Только к утру, когда грянул в селе разрозненный петушиный хор, разъехались мужики и бабы с песнями по домам. Веселое то было время!

Позже, когда сосны подросли, дед попросил Федорова Ипполита смастерить в бору лермонтовскую беседку, где часто отдыхали потом жители округи и заезжие гости.

14

Диву даешься, когда представляешь, что обучение крестьян после работы, создание пришкольного участка, парка, соснового бора и многое другое делалось дедом бесплатно. Его устраивало в качестве платы уважение и любовь жителей окрестных деревень. Скажи кому теперь не поверят. А ведь так было!

Умел дед работать - умел и отдыхать. Не одним же хлебом насущным жив человек. Любимым занятием летом для него был сбор грибов.

Бывало соберет рыжики, отберет те, которые в горлышко бутылки проходят, и замаринует, говорила мне бабушка (Секованова Анна Прокопьевна, проработавшая в школе 34 года из них 25 вместе с дедом). А потом, когда придут гости, он на закуску эти рыжики и принесет. Места, где белые грибы растут, у него были свои. Уходит бывало в лес один или с детьми, скажет кратко: "Иду в поскотину. Домой вечером ворочусь".

Помню в детстве отец показывал мне грибные места, перешедшие от деда по наследству, где мы набирали по бельевой корзине белых грибов. Сейчас выплакстан этот лес.

И по дереву он мастер был, говорила мне бабушка, с гордостью показывая на коричневый шкаф для посуды и черные резные стулья - его работа.

Шли годы. Дед неутомимо продолжал строить планы. Я представляю, как по-хозяйски обходил пришкольный участок, школьный парк и сосновый бор, любуясь результатами труда своего. Вот дед летней порой не спеша бредет по сосновому бору, подходит к лермонтовской беседке, садится на удобную скамеечку, закинув нога на ногу, начинавет размышлять: "Надо заказать в земстве побольше книг, чтобы ученики имели возможность самостоятельно шире открывать для себя мир знаний. Перестали крестьяне бегать за прочтением бумаг - детки читают. А некоторые мужички, как говорится, сами с усами, освоили грамоту. Игнат Петрович и книги по истории Российской у меня взял. Не зря работал, не пропал даром труд. Ребятишки писать и считать умеют. С простыми дробями арифметические действия производят. Надо познакомить их с геометрическими фигурами и телами. Многое им надо еще рассказать".

Дед пристально следил за явкой учеников в школу. Вцелом ребятишки с удовольствием посещали уроки, но были случаи прекращения учебы. Причем порой бросали школу способные дети, что тревожило учителя, всегда старавшегося вскрыть причины неявки ученика и помощь посильную оказать. Причины неявки учеников в школу были одинаковы - почти всегда это болезни и бедность.

В 1897 году дед побывал в каждой избе окружающих школу деревень и починков в качестве счетчика первой Всеобщей переписи населения Европейской России, где лично познакомился с каждым жителем от мала до велика. Но и при проведении переписи он не забывал, что заведует школой:

- Лукерья, что-то твой младшой перестал в школу ходить, - попав в Шортюг, спросил дед у Лукерьи Хомутовой, живущей в нужде. - Колька у тебя хорошо отучился. И младшой молодец, да вот только в школу с Рождества перестал ходить.

- Обутки нету, Александр Павлыч. Мужик занемог. Бедствуем топерь.

- Чего молчала?

- Стыд побираться не пущал.

- Ты не дури. Пусть приходит. Найдем мы ему обувь.

- Где Вы найдете?

- Не твое дело. Сказал, значит найду.

- Спасибо, Александр Павлыч, дай бог тобе здоровья. Каждый ден буду богу за тобя молиться.

- Ты лучше помолись, чтоб хозяин скорей поправился. И вот что - через два дня уездный приедет доктор. Так ты привози мужа. Я попрошу доктора осмотреть его, лекарства достать.

- До мово ли мужика дохтуру? К ему всегда народ ломится.

- Не откажет - дружен я с доктором. Привози мужа и сына своего забирай, - на прощанье, сказал дед.

15

Однажды ночью после покрова деда разбудил Евсей Панхин - крестьянин из отдаленного починка Лебедевский.

- Бяда, Александр Павлыч, ой бяда.

Дед, протирая глаза, расчесывая бороду, спросил:

- Что случилось, Евсей?

- Завтрея воскресенье, а парнишко мой, Ванька, домой не пришел. Я сперва думал, што он к дружку в соседнюю деревню мимоходом забег - бывало такое. Темнять уж стало я лошадь запряг и в деревню помчался. Дружок дома, а Ваньки нету. Тот сказывал, што Ванька лесом собирался идти. Тама у него кулемки и плашки на куницу наставлены. В прошлой год словил двух. Научил лесовать на свою голову. Я опять домой нету Ваньки. Баба ревет, как по умершему, а у меня мурашки по спине. Этта около починка стая волков выла.

- Чего зря беду накликаешь. Ну заплутал парень в лесу немного. Отемнял утром явится. Мы тоже с рассветом пойдем поищем. Мужиков призовем на помощь. Я ружье возьму выстрелы далеко в лесу слышны. Ночуй здесь, лошадь накормим, а утро, сам знаешь, вечера мудренее.

Еще затемно, быстро перекусив, дед и Евсей поехали в деревню. Через час они собрали человек десять крестьян, стали обсуждать план поиска пропавшего паренька.

- Сперва надо по дороге идти. А потом уж и лесом, - предложил Игнат Коновалов.

- Не-е. На две группы разделимся одна справа от дороги, а другая слева пущай идет. Так боле места охватим. В починке встретимся, - возразил Евсей.

- Так верней будет, - забасили кругом мужики.

Дед оставил кухарке, варианты контрольных работ по русскому языку и арифметике, попросил ее посидеть на уроках, сам же направился вместе с мужиками на поиски, пропавшего ученика.

Лес неприветливо встретил людей, деревья глухо шумели, размашисто махали ветвями, словно угрожали кому-то.

- Ванька! - слышалось со всех сторон.

Ветер подхватывал голоса, уносил в глубину леса, терял в темных пихтачах и ельниках, угрюмо шумевших на берегах Сенькинского бочага.

Прошло три часа безрезультатных поисков пропавшего ученика.

- Куды ж запропастился, парнишко? - недоумевал Игнат. - Наверно, шибко заплутал.

- А могет он уже щи дома трескает? - крикнул кто-то из толпы. И не видя возражения, продолжал:

- До починка-то рукой подать. Туды надо поджиматься.

Посоветовавшись, мужики решили идти в починок. Десятки километров пропетляли они по лесу. От стрельбы у деда заныло плечо.

Ваньку в починке крестьяне не нашли. Марья, жена Евсея, уже не причитала, за ночь потеряла голос и теперь лишь шевелила губами.

- На кой хрен сдалась нашему Ванечке грамота, - злобно уставившись на деда, прохрипела мать Ваньки. - Ежели б не твоя школа, дома бы был сынок. Ты его сгубил, ты! Накачался на нашу голову, лешов змий, прости господи.

- Утихомирься, Марья. Найдем мы тобе Ивана. Учителя не трогай - он непричем. Зачем обижаешь человека, - строго сказал Игнат.

- А кто же причем? Кто вернет мне сынка? - уставившись бешеными глазами теперь уже на Игната, прохрипела, терзаемая горем Марья. - Безо всяких школ веками здеся жили. А он приехал, в школу робятишков погнал. И мужика мово сманил на старости лет грамотой заниматься. Каждую неделю как шальной в школу несется. Провалилась, штоб эта школа сквозь землю.

Марья уставилась на деда полными ненависти глазами и с бешеной злостью добавила:

- И ты штоб с энтой школой провалился!

- Пошли мужики. Не о чем тут говорить, - сказал Игнат.

Дед был бледен, как полотно, глаза его сузились, руки нервно подрагивали. Он молчал.

- Не обращай внимания на глупую бабу, - успокаивали его мужики. - Попала шлея под хвост. Вот она и срывает на тобе зло.

Пробродив целый день по лесу, крестьяне вернулись в Архангельское.

Всю следующую ночь дед не спал, надоедливые мысли мучили не давали забыться. Дед рассуждал:

"Что бы ни случилось в школе, за все мне ответ надо держать. Виноват - не виноват. Здесь нет оправдания. Доля учителя нелегка, не для слабонервных. Выдержу ли я эту долю? Куда же парень-то запропастился? Такие версты отмахали и напрасно. Проскочили, наверно. А может, его далеко занесло. Надо завтра всю округу обшарить, всех мужиков и молодых ребят на ноги поднять".

На следующий день дед вошел в класс со словами:

- Дети, сегодня учиться не будем. Заблудился в лесу ваш товарищ Иван Лебедев. Вчера целый день искали не нашли. Сегодня опять пойдем. Кто желает идти с нами поднимите, встаньте.

Поднялись все ученики.

- Маленьких не возьмем - не прогулка - по чащобам лазить.

Когда собрались на поиски, Игнат Коновалов оглядывая толпу, громко пробасил:

- Найдем такой-то оравой.

Широченной рекой полилась людская лавина по лесу. Громогласное, Ванька, понеслось по округе. Игнат руководил движением. Он верхом на лошади метался от фланга к флангу по тропинкам и просекам, направляя цепь.

- Эй, чертенята, сами-то не заплутайте, - горланил, он ребятишкам.

- Александр Павлыч, могет Ванька в землянке, што на берегу речки Медведица сооружена. Мы ее вместе уж с год как вырыли и ночевали тама не один раз, когды рыбу ловили. Налимы в нароты прошлой год здоровущие попадали, - осторожно подойдя к деду тихо сказал Васька Коновалов.

- Чего раньше молчал.

- Мы сговорилися с Ванькой никому не рассказывать о землянке. Я сначала молчал, а топерича приспичило.

- Далеко?

- Версты три отсюдова.

Дед наказал ученикам, чтобы не отставали от цепи, сказал Игнату, что с Васькой уходит к речке.

- Он али дурак. По руслу сам бы вышел. Пошто туда-то иттить?

- Мы, все-таки, пройдем с Василием. Вы тут только не растеряйте ребятишек.

- Ну валяйте, валяйте, о детках не беспокойся - никуды не денутся.

Они быстро ломанулись через завалы леса к речке. Продрались через частый ельник, вышли на еле заметную тропинку. На грязи неожиданно обозначились свежие отпечатки волчьих лап.

- Волки, проклятые, - увидев след, выпалил Васька.

- Не слепой - вижу.

Дед зарядил ружье картечью, прибавил шаг, за ним трусцой побежал Васька. При подходе к Хмелевке между деревьями мелькнули серые молнии. Дед выстрелил навскидку, не попал.

- Пять штук шатается, Василий, не отходи от меня далеко.

- Александр Павлыч, я лапоть нашел, похоже, Ванькин, - заорал в стороне Васька.

- Землянка-то где?

- Туто-ка.

- Пошли скорее.

Волчьи следы стали попадаться на каждом шагу. У деда екнуло что-то в груди, когда увидел на земле кровь.

- Не парнишка ли растерзали?

Вскоре на крутом берегу речки обозначилась землянка, входв которую закрывали массивные чурбаны, изгрызанные во многих местах, у входа в землянку все было истоптано волчьими лапами, валялись обгорелые головешки и чья-то шерсть.

- Ванька! - закричал, что было мочи дед. Ответа не последовало.

Отбросив чурбаны, они ворвались в землянку. В углу с дубиной в руках сидел босиком на земле в обгорелых штанах Ванька.

- Живой!

- Живой, Александр Павлыч, чуть волки не съели, всю ночь отбивался, - прохрипел сорванным голосом Ванька.

Дед обнял ученика, тяжело опустился на толстый чурбан. Посидел минут пять, приподнялся, строго сказал:

- Убираться надо скорее - дорога не близкая. Надо предупредить мужиков, что нашлась пропажа.

По дороге Ванька взахлеб рассказывал:

- После уроков я поперся в починок лесом.

Дед спросил:

- Дороги что ли нет?

- Не-е. Дорога-то есть. Самоловы меня попутали. По руслу Хмелевки с неделю назад самоловы поставил на куниц и петли на зайцев. Одного зайца словил боле ничаво. Домой подался. У горельника серый зверь промелькнул. Обернулся ишо два замаячили. Я заорал благим матом. Понял, што волки и к землянке рванул во весь дух. Лапоть в попыхах потерял. В землянкуто влетел, за дубину схватился. Около мово убежища и волки собрались. Пять штук. Здоровущие и злые. Слышно, как зубами шшелкают, и псиной от них воняет. Рядом совсем. Я им зайца швырнул, думал нажрутся, уйдут. Да где там. Оне его ишо на лету разорвали. Грызутся промеж себя, облизываются, норовят в землянку попасть, меня слопать. А я ору во всю и дубиной машу. К ночи теплину развел. Зеленые-то глаза у них ночью огнем горят. Вспомню и чичас жутко. Всю ночь головни кидал. Потом дрова кончилися. Кой-как дотянул до утра. Думал уйдут. Да не тут-то было. Видно, решили всеж-таки сожрать меня. Одна мысль - пока ишо живой не дамся. Одного боялся - не заснуть бы. Потом выстрел услыхал - отлегло. Хотел на выстрел бечь, да силов нету. А туто-ка и вы нагрянули.

- Два дня тебя ищем.

- Мамка, поди, ревит.

- Камить да и только. И ревит и бранится. Александра Павлыча всего изругала. Мол не ходил бы Ванька грамоте обучаться дак и не потерялся. Я аж сам чуть не заревел от обиды. Отучился, голубчик, как пить дать не пустит тебя тетка Марья в школу.

От неожиданного известия у Ваньки подкосились ноги. Он сел на поваленную ель, по щекам ручьем полились слезы.

- Как не пустит. Сбегу! Александр Павлыч, не прогоните с класса?

- А ты опять какой-нибудь концерт закатишь.

- Ни в жисть.

- Не знаю...

16

Вернулся домой дед поздно вечером уставший и разбитый. Бледное лицо, подтеки под глазами указывали, что он пережил трудные часы. Жена, увидев мужа, захлопотала по дому, не решалась завести разговор. Она, как и все, знала, что заблудился Панхин Ванька из Лебедевского починка и его ищут вторые сутки жители округи.

Дед тяжело опустился на стул, стоящий у стола, глянул уставшим взглядом на хлопотавшую у русской печи хозяйку. В голове деда гудело, слегка подташнивало. Жена принесла из чулана тарелку пельменей, графин водки, стопку - все поставила на стол. Дед выпил стопку к еде не притронулся, достал папиросу, закурил. Жена осторожно спросила, нашли ли Ваньку? Дед утвердительно кивнул, продолжая молчать. Вид его был растерян и жалок. Жена сама налила вторую стопку из графина опять спросила, что стряслось? Дед посмотрел на хозяйку голубыми глазами, тихо сказал, что Панхина Марья прокляла Архангельскую школу и ее учителя.

Немного помолчав, добавил, что если кто-то из учеников заболеет или умрет, то всю вину опять возложат на учителя. Жена не согласилась с его словами, сноровисто поставила рядом стул, на который незамедлительно присела, стала доказывать, что уже девятый год он Секованов Александр Павлович работает в Архангельском училище и крестьяне начинают учителя уважать и доверять ему. Дед сказал, что доверяют далеко не все и напомнил несколько случаев, когда крестьяне упрекали его в распространении на детей болезней. Некоторые из жителей окрестных деревень сетовали, будто бы недуг у деток наступает от грамоты, которой пичкает их учитель. Дед добавил, что десятки лет население округи обходилось без школы и не жалеет об этом. Детки всегда были в семьях хорошими помошниками по хозяйству. А теперь вместо помощи родителям, по мнению некоторых крестьян, ученики прохлаждаются в школе, ленность к труду вырабатывают.

Дед встал, шатаясь, пошел в кабинет, где провел в мучительных думах всю ночь. Он размышлял, что пока дети малы, и сидят дома, им никто не скажет худого слова. А когда подрастут их как и учителя-отца также будут шпынять невежественные люди, вроде Панхиной Марьи. Я-то взрослый, выдержу как-нибудь оговор и напраслину. А деткам каково будет?

За ночь он много передумал, выкурил две пачки папирос, под утро наконец решил, что лучше из Архангельского уехать и сразу же наметил план действий. Сперва-наперво дед хотел попасть в Ветлугу и попросить, чтобы его перевели из Архангельской школы поближе к городу, например, в Спиринско-Одоевскую школу, где уже работал. Если в уездной управе на встречу не пойдут, то он решил написать прошение об увольнении по собственному желанию и самостоятельно искать работу. В Ветлуге у деда было много друзей, на помощь которых он надеялся. Дед рассчитывал, что после того как найдет работу, приедет в Архангельское и увезет семью с собой на новое место.

После долгих раздумий уже утром дед сообщил жене о намерениях уехать из Архангельского, аргументируя свой выбор фактами. Жена внимательно выслушала пояснения, не найдя веских возражений, согласилась. Дед попросил, чтобы жена собрала чемодан и предупредила учеников об отмене занятий в школе.

Наскоро перекусив, дед попрощался с семьей, вышел на улицу. Подходил к концу ноябрь, частенько перепадали заморозки, но снег еще не выпал. Кругом виднелись прозрачные рощи, сбросившие листву, тихо ждавшие зиму. Поднимался кверху сизый туман, отнимая у земли последнее тепло.

На сердце деда щемило. Он несколько раз останавливался, бросал на школу печальный взгляд, думал о детях, к которым привык и с ужасом представлял, как они придут в школу и не найдут там своего учителя. Да и сам он не представлял, как будет отвыкать от школы, которой отдано столько душевных и физических сил. Дед вспомнил, что сегодня у учеников третьего класса должна проводиться контрольная работа по чистописанию, подумал было вернуться, но когда вспомнил злое лицо Панхиной Марьи, пошел по извилистой тропинке от школы к большой дороге несвойственной ему быстрой походкой, вскоре вышел на большак ходко зашагал по накатанной телегами колее.

После обеда, когда отмахал верст двадцать, сзади послышался грохот. Дед обернулся, увидел несущуюся пегую лошадь, запряженную в телегу. Возница широко размахивал вожжами, громко гикая, понукал лошадь. По раскатистому, громовому голосу дед узнал Коновалова Игната. Когда лошадь обогнала деда, возница натянул вожжи, легко спрыгнул на землю. В телеге оставался сидеть еще один человек, в котором дед узнал Евсея Панхина. Коновалов подошел к учителю вплотную, растерянно стоявшему посреди дороги, спросил:

- Куды направился, Александр Павлыч?

- В Ветлугу, - ответил дед.

- Значит бросаешь наших детков?

Дед молчал, достал из кармана пальто папиросу, закурил.

- Александр Павлыч, Васька узнал, што ты из школы ушел - в рев ударился.

- Да и дуреха моя шабалкой скумекала, што зазря тобя обругала на людях, - комкая каким-то образом попавший в руки малахай, добавил Евсей.

- Ты должон воротиться, иначе силком увезем, - пробасил Коновалов.

Дед молча продолжал курить, слушал.

- И Ванька ничаво в рот не берет, по учителю горюет, - добавил Игнат. - Знамо, што обидела тобя глупая баба. Дак на ее нечего пенять.

- Нам луптюжане наказали - без учителя не возвращайтесь. Понял?

Дед затушил окурок, сказал:

- Что вы печетесь? Свято место пусто не бывает - другого учителя пошлют.

- Не надо нам другого! - громко сказал Игнат Коновалов. - Садися и все тута поехали. Все ровно не отпустим. Коль начал учить детков дак и учи, а на глупую бабу не хрен пенять - у ее волос длинен да ум короток!

- Моя дуреха тобе ни в жисть дурного слова боле не скажет, - слезая с телеги, пробасил Евсей. - Она баба отходчивая. Да и я ее поучил, трохи, штоб хороших людей зазря не облаивала. Прости рабу божью.

Мужики обступили деда с двух сторон, наперебой упрашивали вернуться. Так они долго стояли, потом Игнат приволок коряжину, на которую усадил деда, Евсей стал раскладывать теплину. Игнат тем временем побежал к телеге, вскоре приволок жбан медовухи и кусок сала, предложил выпить, штобы прошлое не вспоминать. Он налил из жбана в небольшую плошку густой медовухи, передал деду, громко сказал: "Пей - полегчает!". Дед взял плошку, не спеша осушил ее до дна, за ним проделали те же действия и крестьяне.

Дед сначала ершился, отказывался возвращаться, но когда увидел на глазах крестьян слезы, сердце у него дрогнуло. Дед молодецки вскочил с коряги, махнул наотмашь рукой громко крикнул: "Поехали!"

Игнат с готовностью развернул лошадь, все сели в телегу, тронулись в орбратный путь.

Весть как об уходе, так и возвращении деда быстро облетела деревни и починки округи. Со всех сторон заспешили детки в Архангельское. Школа пустовала лишь сутки.

Листая архивы деда "Сведения по Архангельскому училищу Ветлужского уезда" начиная с 1888 года по 1916 год я находил прочерк в пункте "Количество дней пропущенных учащим без уважительной причины" Только в 1897 году в данном пункте значилась цифра 1. Почти за три десятка лет один пропуск без уважительной причины. Не жалел сил учитель Секованов Александр Павлович, потом отзовется его работка на здоровье. Ох как отзовется!

Через неделю Панхин Ванька мышью прошмыгнул в класс, затаился в углу. Он втянул голову в плечи, озирался ошалелыми глазами вокруг.

- А я думал, что ты заболел? - как ни в чем не бывало спросил дед.

Ванька оживился, протараторил:

- Не-е. Токо сопли два дня бежали.

17

Время летело. Старший сын Павел уже учился в школе, учился справно, не заставлял отца напоминать о выполнении домашних заданий, а наоборот, просил дополнительных задач по арифметике, которую любил сильно.

- Папка, я хочу, как ты, учителем стать, - как-то сказал он.

- Кто тебя надоумил?

- Сам.

- Трудное это дело, ответственное. Надо учиться долго и детей любить.

- Я буду старательно счет и грамоту изучать. А деток я люблю все школяры друзья.

- Мало ли что друзья. Они ровня тебе. А вот когда учительствовать будешь, то совсем другое дело. Ты об учениках заботиться должен, грамоте обучать, от всяких напастей защищать. Порой трудненько бывает. Хорошо, что так решил - значит смена мне будет. Династия откроется. Нет более благородного дела, чем учить людей. Запомни это сынок.

- А что такое династия?

- Это когда отец и сын одному делу служат.

Все, вроде, шло хорошо, но судьба готовила деду первый удар. В 1898 году вскоре после родов умерла жена, оставив четверых малолетних детей.

Что делать? Отдать в приют? - потрясенный утратой, размышлял дед.

Какой я учитель тогда? Чужих деток обучаю, а своих брошу? Не бывать этому, сам воспитаю и выучу. И провалиться мне сквозь землю поделом, ежели не сдержу слова.

Своих решений дед не менял.

- Куды деток-то девать? - со слезами на глазах спрашивала теща.

- А кто тебе велел их куда-то девать? Пусть с нами живут. Воспитаем и образование дадим. Помошницей мне будешь?

- А как же - ведь оне чай внучата мне.

- Принеси нашу младшенькую, а я остальных деток кликну, - сказал теще дед. Собрав всех вместе он сказал:

- Ушла от вас мамка, а от меня женушка. Одних нас оставила. Но, как бы тяжело на душе не было, мы должны пережить это горе. У вас, дети, жизнь только начинается. $Павел и Виктор уже совсем большие. Должны помогать мне и бабушке. То дров принести, то корову с поля пригнать. Сестрички ваши Тонечка да Агниюшка малы еще совсем. Об них заботиться все обязаны. Тогда нам полегче с бабушкой будет.

Стараясь забыться от утраты, дед все время отдавал детям и работе, а ночью валился от усталости на кровать и сразу засыпал. Тяжелые сны, наверно, видел дед в то время.

- Александр Павлыч, Агния, дочка младшенькая заболела, - в слезах еле вымолвила теща. - Горит нали вся.

- Скажи, что завтра уроков не будет.

- Пошто так.

- В Ветлугу поеду за доктором. Завтра вернусь.

Дед побежал в Луптюг к Коновалову. Выслушав деда, Игнат Петрович молча засуетился по двору, собираясь в дорогу. Он сделал быстрые распоряжения по дому, проворно запряг сытого жеребца, бросил в телегу сена, крикнул: " Поехали, Александр Палыч".

На следующий день они были вместе с доктором в Архангельском. По бледному лицу тещи дед уловил, что у него осталось трое детей.

- Ночью померла, - увидев деда, тихо простонала она.

Дед тяжело опустился на ступеньки школы. Синее небо и яркое солнце ослепили его. Немного посидев, достал дрожащими руками папиросу, глубоко затянулся и неуклюже, как младенец, встал, облокотился о перила крыльца и долго смотрел на чернеющий вдали лес. Докурив папиросу, круто развернулся, сказал, стоящим около крыльца доктору и Коновалову:

- Пойдемте, мужики, помянем дочь.

Горькой казалась водка деду в тот день. В один год он потерял и жену и дочь. Но оставались еще трое детей, десятки учеников, крестьяне. Они-то и успокаивали его, чем могли.

18

Из личных записей Секованова Александра Павловича:

"Суженные до крайности рамки деятельности учителя стали мало-помалу расширяться: открылась при школе народная библиотека, в 1902 году разрешены Костромским губернатором народные чтения с туманными картинами. Однако о каждом чтении приходилось просить разрешения у полиции - станового пристава".

В Архангельской школе также были организованы народные чтения. Крестьяне под вечер приходили в школу послушать о событиях, происходящих в мире, порассуждать о житье-бытье, побалакать о будущем урожае, послушать чтение газеты "Свет", начавшей поступать в школьную библиотеку. Дед стоял на крыльце и деловито приглашал всех в класс.

- Александр Павлыч, поведай, как погиб наш "Варяг", - спросил любознательный Игнат. - Мужики токо и твердят об этом. А никто толком не знает.

- У нас сегодня другая тема по плану.

- Нехай с ней. О геройском сражении наших моряков расскажи лучше.

- Правильно, Коновалов, - загудели мужики.

- Ладно, слушайте. Как и любого русского, волнует меня эта ярчайшая страница беспримерного героизма русских моряков под командованием контр-адмирала Всеволода Федоровича Руднева. Вся Россия преклоняется перед героями, скорбит о погибших. Давно Япония зарилась на наши дальневосточные земли, давно хотели самураи отхватить жирный кусок. Но для этого нужна война. Ни одно государство не отдаст добровольно свои территории. И вот случай представился. Узнали японские псы, что в Корейском порту Чемпульпо стоят на рейде два Российских корабля "Варяг" да канонерская лодка "Кореец" и незаметно подкрались, дрейфуют в стороне.

- Што такое дрейфуют? Уж не дрефят ли? - хитро моргнув единственным глазом протараторил косой Васька.

- Што ты пялишься-то, рехнулся, видно. Сурьезный разговор, чай, идет. Разуметь, должон, балаболка, - осадил Ваську Коновалов.

- Ты Игнатка не кипятись, а то сваришься. Хочу и ворочу, - огрызнулся Васька. - Я ишо не пойму, што такое на рейде и што такое порту. Это на порты похоже, которые на себя пялим, аль как?

- Ты царская негодь замолкнешь аль нет? - вновь рубанул Коновалов.

- Не дрейфят, а по-маленьку крадутся. На рейде значит на якорях стоят, а порт это место для стоянки кораблей, - не спеша пояснил дед.

- Топерь ясно, - шевельнув худыми плечами, буркнул Васька.

- Четырнадцать пыхтящих дымами махин охватили наши корабли. Один только японский крейсер "Асама" превосходил по огневой мощи "Варяг" и "Кореец" вместе взятые. Верховодил среди японцев, хитрый лис контр-адмирал Урио. Послал он в лодчонке на крейсер "Варяг" щеголеватого офицерика с приказом-угрозой. Тот, по-утиному тяжело, поднявшись на крейсер и кося глазами, протараторил:

- Нас всемогусий командил Улио плосит покинуть полт до полудня.

Руднев терпеливо выслушал, потом спросил:

- А ежели не уйдем, тогда что?

- Нас командил велит потопить васи колабли.

- Передай своему вельможе - русского солдата не запугать. Что касается выхода в открытое море тут мы подумаем. Моли бога, что мои ребята не скинули тебя с крейсера за борт. Это вы в бой рветесь, ежели семеро на одного. А нам не пристало так воевать.

Руднев собрал на крейсере офицеров.

- Господа. Сегодня, 27 января 1904 года, японцы требуют, чтобы наши корабли покинули порт до полудня. В противном случае угрожают напасть. Какие будут предложения?

Воцарилась глубокая тишина.

- Что думает по этому вопросу командир канонерской лодки, капитан второго ранга Беляев? - поглаживая густую бороду, спросил Руднев.

- Я предлагаю прорываться в Порт-Артур, - последовал быстрый ответ.

- Но у японцев громадный перевес в силе, - послышалось из глубины каюты.

- Так, что нам сидеть и ждать своей погибели на месте. Уж ежели умереть так в бою, - продолжил Беляев.

- Прорываться, прорываться - послышалось со всех сторон.

Руднев, подняв руку, сказал:

- Спасибо господа. Иного решения я и не ждал. Будем прорываться с боем. Мы покажем врагу, как сражаются и умирают в бою русские люди. До последней капли крови мы будем драться, до последнего вздоха. Не посрамим свое Отечество. Да поможет нам бог.

Дед замолчал, обвел класс взглядом. Все слушали, открыв рот и затаив дыхание. Васька-Косой прижавшись к стене смотрел на учителя немигающим глазом.

- Пошто поперлись в лапы врагу? - не выдержав наступившей тишины, саданул он.

- А куды им деться? На месте торчать, как бельмо на глазу? Как куропаток перешшолкали бы их из пушек, - возразил Евсей Лебедев. - Ни хрена ты Васька не кумекаешь своей головой. Она у тобя для того дадена, штоб малахай токо носить. Разумей, глушака с земли в лесу поднял. Когды его легше тяпнуть. Когды летит, али сел.

- Конешно, когды сел - нашел тоже загадку, - пробурчал обиженно Васька.

- То-то и оно. И здеся тоже. Когда корабль двигается труднее в него бить. Не дурак рулевой подставлять бочину под пушки.

- Правильно, говоришь, Евсей, - продолжил дед. - В море простор для маневра имеется. Но кроме этого, еще есть такое понятие, как честь и свобода. Не привыкли наши бойцы, когда угрожают им враги.

Дальше дед продолжал:

Русские корабли двинулись на прорыв. У острова Йодолни они были атакованы японской эскадрой. Первым открыл огонь крейсер "Асама".

- Братцы, не посрамим Родину нашу, - крикнул команде Руднев.

- Не посрамим! - послышалось со всех сторон.

Дед замолчал. На оконных рамах зажужжали мухи. Боясь пропустить хоть одно слово крестьяне вперились в учителя. Переведя дух, дед продолжал:

Сразу же заговорили орудия наших кораблей. Метко стреляли пушкари-командоры. Они разворотили "Асаме" кормовую башню. Хорошо лупанули и по крейсеру "Чиода". Руднев умело руководил боем.

- Право, лево руля, полный вперед, так держать, - то и дело командовал, уводя "Варяг" от прямых попаданий.

- Молодцы, ребята! - наблюдая в подзорную трубу бой, кричал Руднев. - Поддайте огня с правого борта.

Слишком велика была плотность огня со стороны противника. Вот уже первый взрыв огромной силы сотряс "Варяг" Появились убитые и раненые. Кто мог стоять на ногах не оставил своего места у орудий. Окровавленные матросы тащили снаряды, заряжали пушки и неустанно били по врагу. Японцы, как волчья стая, стали обходить русские корабли с разных сторон. С оглушительным визгом проносились снаряды и мины. Стремясь обескровить команды русских моряков японцы стали бить шрапнелью. Десятки трупов лежали на палубах "Варяга" и "Корейца". Второй взрыв страшной силы разбил пять самых мощных орудий крейсера, начался пожар. Кругом все горело, с воем проносились снаряды, заливало нижнюю палубу водой, шрапнель косила людей. Это был ад. По крейсеру пронесся слух - убило Руднева. Матросы замерли. Но вот сквозь дым они увидели поднимающегося на капитанский мостик своего командира. Белый мундир его был в красных пятнах, по лицу текла кровь. Был он без фуражки, волосы развевались на ветру. Капитан стоял на палубе и кричал:

- Живой я. Цельтесь вернее!

Услышав голос любимого командира матросы вновь бросились к орудиям. Вот один из миноносцев врага накренился на бок и пошел ко дну.

Ура пронеслось на "Варяге" и "Корейце".

Но силы оказались слишком неравными - еще два прямых попадания получил "Варяг". Все орудия были выведены из строя. Вести бой было нечем.

- Возвращаемся в Чемпульпо исправлять повреждения. А потом снова в бой, - приказал Руднев.

Но прямое попадание крупнокалиберного снаряда сорвало его планы.

"Варяг" получил сильный крен на бок и стал плохо слушаться руля.

- Мы выполнили свой долг до конца, - сказал Руднев. - Придется покинуть наши корабли.

Он приказал затопить крейсер и взорвать канонерскую лодку.

- Не дадим русские корабли в руки врага. Командам на шлюпках приказываю отплыть на берег.

- А Вы, - послышалось со всех сторон.

- Капитан покидает корабль последним.

Со слезами на глазах покидали корабли русские моряки. Под ураганным огнем они высадились на берег.

- Япошки сунулися за ими? - поинтересовался Васька-Косой.

- Ты што, рехнулся? Куды там! Сразу видно не был служивым. А я матросом на крейсере "Громобой" царю и отечеству служил, - пробасил седовласый мужик Иван Орлов. - Так хочу тобе сказать, Васька, одну штуковину. Силен русский моряк на море. Вона сам видишь с какими силами наши робята схватилися, не оробели. А на суше русский моряк в десять разов боле силов имеет. Всякой вражине хорошо это известно.

- Правильно рассуждаешь, Орлов. Не захотели японцы русские штыки в рукопашном бою отведать. Не пошли они на рожен и потому, что самим хорошо досталось на орехи.

Так закончился этот геройский бой русских моряков.

- А куды оне дале пошли? спросил Коновалов.

- Через нейтральные порты добрались до России. Родина тепло встретила своих героев. Все были отмечены правительством.

- А што стало с Рудневым? - послышался вопрос.

- Всеволод Федорович получил Георгиевский крест четвертой степени и был произведен во флигель-адъютанты.

Далее дед сделал паузу, продолжил:

- Подлое нападение на наши корабли послужило началом русско-японской войны. В этой войне с японцами мы потеряли некоторые земли. Но я глубоко убежден, что наступит момент, когда Россия вернет их.

Беседа продолжалась долго. Глянув на улицу, дед сказал:

- На сегодня, дорогие мои, довольно. Уж темно на дворе.

- А в следующий раз о Цусиме расскажешь, Александр Павлыч, тоже мужики интересуются, - уже на выходе спросил Коновалов.

- Непременно расскажу и о Цусиме.

19

Открыв дверь второго класса, в среду перед Рождеством Христовым, дед не обнаружил Васильина Егорку на своем месте, у окна, где обычно паренек сидел. Егорка был родом из отдаленного починка Камчатский, откуда в понедельник его привозили на лошади родители и встречали в субботу тем же видом транспорта. Остальные дни недели Егорка проживал в пришкольной ночлежке. Учился он, как говорится, шаляй-валяй. Однако уроки не пропускал. Дед удивился отсутствию Васильина, поскольку вчера он ему отвечал таблицу умножения и поинтересовался у учеников о причине его отсутствия. Мазина Маша, проживающая также в починке Камчатский, пряча улыбку, негромко пояснила, что Егорка у кухарки Степаниды стащил вчера вечером пять пресняков и был ею уличен на месте. За воровство получил от тетки Степаниды награду скалкой по голове, после чего у него вздулась лиловая шишка. Егорка побоялся гнева Степаниды и сбежал домой спозаранку. Ученица рассказала также деду, что кухарка и раньше недосчитывалась пирогов, но не могла никого изловить. А Егорке доверяла, кормила его изпод тишка, поскольку он ей тесто помогал месить, воду и дрова таскал на кухню. Кухарка сегодня утром приходила в ночлежные комнаты и жаловалась воспитателю, что пригрела змейку на своей шейке, плакала от обиды. Но Егорки в это время уже и след простыл.

Дед написал записку родителям Васильина, попросил, чтобы они привезли его в школу, опасаясь, что отсидка воришки в отдаленном починке может затянуться и губительно сказаться на успеваемости ученика. Дед свернул лист бумаги в аккуратный квадратик, попросил Мазину Машу передать записку родителям Егора.

После Рождества Егорка прибыл в школу, бесшумно прошмыгнул, словно мышь, на свое место, притаился у окна. Дед тихо вошел в класс, начал урок русского языка. Он достал из портфеля книгу "Систематический диктант для среднеучебных заведений, городских и начальных училищ", внимательно оглядев класс, открыл страницу под номером 227, сказал, что перед тем как писать диктант, ученики должны выслушать рассказ и обсудить его содержание. Дед сообщил название рассказа и стал читать:

"Один купец для оборота в торговле, часто занимал деньги у святого Спиридона; когда же, возвращаясь, приносил ему долг свой, старец обыкновенно приказывал ему самому положить деньги в ящик, из которого взял. Старец верил купцу и не считал денег. Многократно купец, с позволения святого, брал и отдавал золото, и Господь благословлял его торговлю. Но однажды, соблазнившись, не положил купец принесенных денег в ящик и, обманув св. Спиридона, удержал у себя... Что же вышло? Не только утаенное золото не принесло ему никакого прибытка, но он вскоре обнищал совершенно."

Дед сделал паузу, прошелся по классу, заметил, как у Егорки покраснели кончики ушей. Не спеша дед вернулся к учительскому столу, продолжил чтение:

"В этой крайности приходит купец опять к святому Спиридону и просит у него взаймы золота. Святой, по обыкновению, послал его в свою спальню за деньгами, но так как купец не положил в ящик ничего, то взять было нечего. Возвратившись с пустыми руками, объявил он святому, что в ковчеге золота нет. "Кроме твоей руки доселе в ковчеге не было", - спокойно отвечал ему старец: "если бы ты положил тогда деньги, то теперь опять бы взял их; роптать не на кого - сам виноват".

Дед опять приостановил чтение, заметил, что Егорка ерзает на месте. Учитель с книгой в руках подошел вплотную к Васильину, увидел на лице ученика яркий румянец.

- Захворал что ли? - пряча в бороде ухмылку, спросил дед. Ученики дружнно захихикали по классу разнесся оживленный шумок. На лбу Егорки выступили капельки пота, на глазах навернулись слезы. Дед, стоя рядом с Егоркой, продолжал читать:

"Пораженный стыдом, купец пал к ногам Спиридона. Старец немедленно простил его, но отпустил в дом уже не с деньгами, так как не имел их, а только с убедительным наставлением вперед не осквернять совести корыстью и обманом".

Закончив чтение, дед вернулся на учительское место к столу. Его тихие шаги отчетливо разнеслись по всему классу. Только поскрипывание скамеек нет-нет да нарушало воцарившуюся тишину. Ученики опустили головы - о чем-то напряженно думали. Бедный Егорка совсем переменился в лице. Глаза его часто моргали, рот приоткрылся, по щекам текли слезы.

Неожиданно открылась дверь класса и на пороге показалась кухарка.

Она, нащупав цепким взглядом Егорку, сморщила лицо, словно от зубной боли. Егорка вжал голову в плечи, начал медленно сползать под стол. В классе послышался глухой стук.

- Степанида, - обратился к кухарке дед. - Постряпай нам к завтрешнему дню пресняков. Хочется встретить Рождество Христово всем классом.

Кухарка молча слушала учителя, не переставая буравить Егорку ненавидящим взглядом. Когда учитель замолчал, кивнула головой, плавно повернулась, вышла из класса.

Дед глянул на Егорку, увидел робко высовывающуюся из-за стола одну голову. Ученики очнулись, словно пчелы от спячки, оживленно загудели. Дед усмехънулся в бороду, спросил:

- Почему святой Спиридон давал деньги купцу?

В классе поднялся лес рук. Учитель спросил кудрявого паренька Семина Гришу. Гриша не спеша встал с места, пояснил:

- Потому што святой Спиридон верил купцу.

Дед похвалил ученика за правильный ответ.

- Почему купец не вернул святому Спиридону однажды деньги? - опять спросил дед.

- Жадность обуяла, - послышалось из глубины класса. Дед призвал учеников к порядку, попросил не выкрикивать ответ с места. Обойдя класс, спросил:

- Почему же купец обнищал?

Опять в классе обозначился частокол рук. Дед указал пальцем на Мазину Машу. Девочка, словно мячик подпрыгнула с места, бойко заявила:

- Его бог наказал, потому што он обманул святого Спиридона.

Дед заметил, что Егорка стал медленно выползать из под стола, утирая кулаком слезы. Учитель опять прошелся по классу, подошел к Егорке, задал очередной вопрос:

- Почему же Святой Спиридон простил купца?

Кругом замаячили поднятые руки. Похлопав дрожащее плечо Васильина, дед сказал:

- Как ты думаешь, Егорий?

Егорка, озираясь вокруг, осторожнно поднялся с места, промямлил:

- Потому што он добрый.

Дед опять похлопал по плечу паренька, посадил его на место, вернулся к столу, сказал, что доброта сильнее зла и всегда его побеждает.

- Скажи, Егорий, обманет купец святого Спиридона в другой раз?

Егорка резво вскочил с места, выпалил:

- Ни в жисть!

Дед посадил ученика на место, открыл нужную страницу учебника, стал неторопливо диктовать предложения из рассказа. Дружно заскрипели в классе чернильные перья.

20

Из личных записей Секованова Александра Павловича:

"Население стало иметь тягу к школе и в 1905-1906 уч.году при 93 учащихся Земство открыло при моей школе второй комплект. Это для меня были неописуемая радость и облегчение. В продолжении 18 лет я был одинок, теперь дали мне товарища по работе учителя".

За краткими фразами деда скрывается большая работа, связанная с расширением школы. Сколько сил вложил он для открытия второго комплекта трудно даже представить. Только в сказках делаются дела "По щучьему веленью" в жизни же все обстоит сложнее.

Прошло восемнадцать лет с тех пор, как открылась земская школа в Архангельском. Количество учеников росло. Среди школьников замелькали и девочки. Все родители отправляли детишек в школу.

- Иди-ко дитятко поучись уму-разуму у Александра Павлыча. На пользу тобе это будет - все об том бают, - говорили родители своему отпрыску. - А мы уж как-нибудь без тобя по дому управимся. Не с руки, коль неучем среди робетишков своих будешь. Все детки у Александра Павлыча грамоте обучаются, и тобе туда дорога.

В самый разгар весны 1903 года в Архангельскую школу нагрянула авторитетная комиссия, которая занималась проверкой работы школы два дня. Изучив всесторонне состояние дел в школе, председатель комиссии предложил деду прогуляться на свежем воздухе. Они спустились с высокого школьного крыльца, не спеша прошлись по аллеям парка, сели за круглый столик, расположенный в парке под липами. Было тепло, на березах набухли почки. В скворечниках, приколоченных к высоким шестам, деловито хозяйничали скворцы, с лугов доносилась переливчатая песня большого кроншнепа, пахло прелыми листьями и полынью. Председатель закинул руки за голову, потянувшись, сказал:

- Архангельское народное училище - одно из лучших в Ветлужском уезде. Количество учеников из года в год растет, школа в образцовом порядке, народные чтения на высоте, все и не перечтешь. Чувствуется, что громадная работа проводится. Одному богу известно, как Вы, милостивейший сударь, справляетесь один со всеми делами. Трудновато, поди?

- Пока справляемся потихоньку. Конечно, плоховато одному почитай с сотней учеников и арифметику, и грамоту, и историю изучать - помощник нужен.

- Это верно. Надо Вам второго учителя в училище направить, - жмурясь от солнечных лучей, сказал председатель комиссии.

- Давно прошу помощника определить в Архангельское училище да толку мало, - прикурив папироску, сказал дед. Он говорил взволнованно, наболевшие и горькие слова. - Порой занедужишь, а все одно в школу надо идти, поскольку заменить некому. Слава богу, что болезни стороной обходили. Когда в Ветлугу по делам еду, учебу детишкам приходится отменять. Не дело это, ежели около сотни ребятишек по домам расходятся.

- К началу учебного года постараемся второго учителя прислать, - потирая лоб, сказал председатель комиссии. Побеседовав с дедом о школьных делах около часа, председатель стал собираться в дорогу, на прощание еще раз пообещал, что поднимет вопрос в Земской Управе о расширении Архангельского училища с начала будущего учебного года.

Сказать-то сказал, но учитель в помощь деду к началу нового учебного года в Архангельское не прибыл. Опять одному Александру Павловичу пришлось вести и хозяйственные, и учебные дела в школе. Может быть, председатель комиссии не сумел убедить уездных чиновников в целесообразности расширения Архангельского училища, может, просто забыл о своем обещании, а, может, был переведен на другую работу - не знаю.

Дед усилил свои требования. Каждый раз, когда бывал в Ветлуге, настоятельно просил чиновников Земской Управы прислать себе помощника, но прошения заведующего Архангельским училищем, как говорится, пропускались мимо ушей. Два раза в месяц дед отправлял в Уездную Управу письма, где указывал на необходимость послать в Архангельское училище второго учителя. Безрезультатно! Просьбы забывались уездными чиновниками сразу же после завершения разговора, а письма терялись в бюрократических чиновничьих кабинетах. Ну, а как же иначе! Зачем платить зарплату второму учителю, когда за экономию финансовых средств чиновник будет иметь дополнительные возможности получить премию к жалованию, например, перед Рождеством! В данный момент Архангельская школа на хорошем счету. Пущай дальше так будет от добра добра не ищут. А то что вкалывает один одинешенек бедолага учитель по пятнадцать часов в сутки "в глуши забытого селенья" - это не чиновничьего ума дело! Психология чинуши одинакова во все времена!

Дед долго терпел произвол, но однажды пошел на дерзость. В 1904-1905 учебном году он отказал принять 20 учеников в Архангельское училище, чем вызвал негодование земского начальства, поскольку чиновников, сидевших в Ветлужской Земской Управе, повернувшиеся лицом к образованию крестьяне Вохомской Волости, забросали гневными письмами. Читать и писать они теперь умели не хуже любого чиновника и считали немыслимым лишить деток обучения грамоте. В письмах крестьяне гневно клеймили произвол, по чем свет ругали начальников, грозились жаловаться губернатору, а ежели губернатор не удосужится их деток устроить в школу, то и царю батюшке напишут жалобу. А уж царь-то наведет порядок, прищемит хвост кому надо!

Дед, накормленный досыта обещаниями сверху, тоже не дремал, целеустремленно продвигал свой замысел, связанный с расширением школы. Он написал честное, аргументированное письмо в Земскую Управу:

"В продолжении последних 10 лет число обучающихся в Архангельской Земской школе постоянно свыше 60 человек (заметьте читатель один учитель на 60 учеников в течении десяти лет. Прим. автора) и с каждым годом желающих обучаться все больше и больше.

В настоящем 1904-1905 учебном году вследствие тесноты одной классной комнаты отказано вприеме 5 девочкам и 15 мальчикам. Кроме того, когда прием в Архангельскую земскую школу уже был закончен и начались занятия, закрылась Клюкинская церковно-приходская школа грамоты с 25-ю учащимися в ней, которые и остались за стенами школы, а также и те новички, которые расчитывали поступить в Клюкинскую школу грамоты.

Отсюда ясно, что в будущем учебном году желающих поступать и обучаться в единственной Архангельской Земской школе должно увеличиться еще больше и определиться числом, превышающим 100.

Посему, чтобы не лишить местное население дать своевременно своим детям первоначальное образование, необходимо по примеру других земских школ, назначить в Архангельскую Земскую школу второго преподавателя, приспособить ночлежную комнату для 2-го класса и приобрести необходимую классную мебель для начала предстоящего 1905-1906 учебного года.

В силу того, что заведующие Земскими школами обязаны в скором времени представить в Управу по предполагаемому числу учащихся более точные и правильные сведения о потребном количестве книг и пособий на предстоящий учебный год, покорнейше прошу Уездную Земскую Управу благоволить удостоить меня заблаговременно можно ли расчитывать на приспособление ночлежки для класса и на назначение второго преподавателя в Архангельскую школу к началу 1905-1906 учебного года.

Учитель Архангельской Земской школы А.Секованов"

Письмо, видимо, подействовало на уездных начальников, поскольку прикатил на новеньком тарантасе из Ветлуги чиновник с кругленьким животиком, вальяжно походил по школе, ласково поговорил с заведующим училищем, в очередной раз пообещал расширить Архангельское училище. "Стреляного воробья на мякине не проведешь, - подумал дед. - Надо покрепче за загривок чинуш трясти!"

Ни на минуту Александр Павлович не отвлекался от своего замысла.

Даже во сне снился ему второй класс.

Хорошо зная поговорку, что русский мужик долго запрягает, но быстро едет, дед не упускал случая, будучи в деревнях и починках, объяснять крестьянам, что необходимо вести борьбу с бюрократами, иначе не увидят ученики второго класса в Архангельском училище, как своих ушей. Дед неустанно говорил, что начальникам наплевать в каких условиях учатся детки в Архангельской школе, чем разжигал недовольство крестьян еще больше.

Ведя непримиримую борьбу с уездными чиновниками, дед вел жесткую линию и по отношению к крестьянам, обращавшимся к нему с просьбой принять их деток в школу. Когда к Александру Павловичу приходили обиженные родители, детишки которых оказались за стенами Архангельской школы, слезно просили учителя принять их детей в школу, учитель отказывал наотрез, тогда крестьяне начинали грозиться, что поедут к большому начальству в Ветлугу. "Езжайте куда хотите", - говорил учитель. Обычно крестьяне стояли около школы, гневно ругали всех и вся. Тогда дед приглашал ходоков в класс, где в тесноте сидели почти сотня учеников, спрашивал крестьян, куда бы они предложили посадить своего отпрыска?

Крестьяне еще больше хорохорились, грозили уже теперь конкретным лицам - уездным начальникам кулаками. Этого-то и ждал учитель, поскольку знал, что рассерженный русский человек способен сказать все, что он думает любому собеседнику. Боже упаси разозлить русского мужика!

Наконецто усилия деда увенчались успехом! В сведениях по Архангельскому училищу за 1905-1908 г.г. нахожу в графе учителя новые фамилии. За четыре года сменились три учителя. Почему помощники деда работали в качестве учителей небольшие сроки не ведаю. Могу только предположить: либо не выдерживали учителя тех требований, которые предъявил им заведующий Архангельским училищем, либо не прижились в селении, расположенном за сто верст от ближайшего города.

В 1905 году учительствовал вместе с дедом в Архангельской школе Дорасветов Иван Семенович. В 1906 году его сменил учитель Павел Иванович Преображенский, сын священника православного вероисповедания, который проработал в Архангельском училище на год побольше. Я представляю как облегченно вздохнул дед, когда появились помощники-учителя, которые скрасили его каторжный труд. В 1907-1908 учебном году учительница Зинаида Михайловна Шагина, крестьянка православного вероисповедания, помогала деду обучать грамоте детишек Вохомской Волости. И, наконец, в сведениях по Архангельскому училищу за 1909 год я нахожу девичью фамилию своей будущей бабушки.

Учительница Анна Прокопьевна Кулигина, крестьянка, православного вероисповедания, окончила педагогические курсы при Ветлужской женской гимназии, по окончании 6 классов гимназии.

Надо сказать, закончила шесть классов гимназии моя бабушка с отличием, и неоднократно я поражался позднее ее разносторонним кругозором: знанием наизусть множества стихов Пушкина, Лермонтова, Некрасова, Грибоедова, Тютчева и других поэтов. Большую часть Евгения Онегина знала наизусть! Любую задачку в рамках восьмилетней школы решала без труда! Что греха таить: были случаи, когда я обращался к ней за помощью, когда испытывал затруднения при решении арифметических задач. Помню, объясняя решение задачи, вспоминала Александра Павловича, говорила, что он такие задачки в уме решал. Не прошло даром для меня ее обучение! Может, после ее уроков и появилась у меня тяга к математике.

Молодая учительница прибыла в Архангельское неожиданно. Из Ветлуги вместе с уездным врачом она приехала, когда уже справили сенокос и выкопали картошку. Уездный врач, недавно сменивший своего предшественника, частенько наведывался к деду попить с дороги чайку и обменяться мнением по животрепещущим вопросам.

- Ты что, женился? - спросил врача дед, когда увидел в повозке молодую даму.

- С какой стати. Это новая учительница вашей школы. В управе просили доставить в целости и сохранности. Что я и сделал, спрыгнув с повозки, отряхивая с брюк, приставшее сено, отчеканил врач.

Учительница грациозно сошла с повозки на землю, смело подошла к деду и, протянув маленькую ручку, весело сказала:

- Здравствуйте, Александр Павлович.

Дед удивленно взглянул на молодую учительницу?

- Меня Анной Прокопьевной зовут, - как ни в чем не бывало продолжала молодая учительница. - Я окончила женскую учительскую гимназию. Направлена на работу в Архангельское начальное народное училище.

- Откуда Вы мое имя и отчество знаете? - недоуменно спросил дед.

- В управе сказали. Вы человек известный, заслуженный. Медали за службу имеете.

- Да и я рассказал о Ваших трудах праведных учительнице, когда сюда добирались, - вступился в разговор врач.

- Ну, хорошо, хорошо. Отдыхайте с дороги, с местностью знакомьтесь одним словом устраивайтесь на жительство. Место проживания для Вас приготовлено. Ждал я подмогу, ждал.

- Александр Павлович, Архангельское это медвежий угол в уезде? Все леса да леса. Конца и края им нет. Я уж думала и не доедем сегодня.

- Далековато наше село от Ветлуги расположено это верно. Я сначала тоже тревожился. А теперь прикипел к селу. О другом месте и думать не хочу. Природа здесь красоты неописуемой. Народ прекрасный проживает.

- Александр Павлович, а я слыхала, что Вы огурцы и помидоры здесь давно уже выращиваете?

- А как же! Угощу ужо Вас. Помидоры-то и сейчас у меня в свежем виде имеются. Потом Вы и сами научитесь их возделывать - нехитрое ремесло. Всему свое время. А сейчас отдыхать ступайте с дороги. Потом обсудим все дела.

Оставшись один, дед закурил папиросу, прищурил голубые глаза и, глубоко вздохнув, прошептал:

"Больше пятнадцати лет в школе один мыкался. Теперь мне продых в работе будет. Только прижилась бы она здесь не последовала примеру своих предшественников, которые укатили из Архангельского."

После приезда учительницы легче стало справляться деду со всей прорвой дел. Анна Прокопьевна быстро включилась в работу с неугасимой энергией. Она проводила уроки, забиралась в дальние починки проведать житье-бытье учеников, провести беседу с родителями или просто познакомиться с деревней или починком.

Прошел год совместной работы. В результате упорных трудов количество девочек в школе значительно возросло. Учительница постоянно совершенствовала свой уровень знаний, расширяла кругозор. Зная энциклопедический ум Александра Павловича, часто задавала ему вопросы.

Александр Павлович всегда обстоятельно объяснял. А, чтобы развеять скуку Анны Прокопьевны, давал для чтения подшивки журнала "Нива". Молодая учительница скучала, иногда намекая, что не выдержит скуки.

"Наверно и она уедет", - с грустью рассуждал дед.

Молодая учительница часто задерживалась в школе, чтобы сократить до минимума то одиночество, которое испытывала в крестьянской избе. Дед же по привычке своей всегда уходил из школы поздно.

Неудивительно, что они привязались друг к другу. А позднее их теплые отношения переросли в семейные узы. Так перешла жизнь деда на новый виток.

После покрова 1909 года дед модернизировал при школе столярную мастерскую. Пригласил на помощь старого знакомого Федорова Ипполита. Тот согласился без уговоров, поскольку несказанно рад был молчанию деда о том случае, который свел их в 1888 году, когда деду пришлось угомонять Ипполита выстрелами из ружья. Федоров оценил действие деда, при встрече всегда кланялся, тряся поседевшей, но все еще густущей шевелюрой, словно извинялся за совершенный налет.

С новой силой закипела в мастерской работа. Крестьяне привозили на лошадях лес, распиливали его на доски, которые потом подвозили к столярной мастерской. После уроков приходил в мастерскую вместе с учениками дед. Делали для второго класса столы, стулья и скамейки. До глубокой ночи при свете трех керосиновых ламп кипела в столярке работа. Под руководством Ипполита дед смастерил пять резных стульев для учительской, покрасил их черным цветом.

Когда мебель для второго класса была готова, дед поехал в Ветлугу с Коноваловым Игнатом получать учебные принадлежности, заказанные еще с весны. Целую телегу привезли школьного имущества: три больших черных доски, два глобуса, измерительные приборы, мел, чернильный порошок, книги.

В 1917 году сведения по Архангельскому училищу обрываются, которые аккуратно вел дед, но школа продолжит свое существование. Она будет жить и во время революции и во время гражданской войны. За два мешка овса в год будут работать на ниве народного образования дед и бабушка в лихолетье. Но об этом позднее, а сейчас дед печется об укомплектовании школы учебными пособиями, чернильным порошком, книгами, словно предчувствуя, что настанут и лихие времена, когда взять будет негде и нечего. Он неустанно гоняет с почтарями в Ветлугу, пишет письма в Уездную Управу, работает вместе с учениками и их родителями по благоустройству школы.

21

С первых дней пребывания в Архангельской школе у деда защемило сердце от жалости к больным крестьянам. Болели и дети, и старики. Свирепствовали сифилис, дизентерия, брюшной тиф и другие заразные болезни. Прибывшего в глухой край учителя поражало почти полное отсутствие медицинского обслуживания населения. Доктор приезжал из Ветлуги на почтовой лошади в единственную в Вохомской Волости лечебницу на десять коек нежданно, как снег на голову, и в этот же день торопился отбыть обратно с почтарями. За десять лет, которые дед проработал в Архангельской школе, сменилось много врачей. Сельский учитель старался заводить с ними дружеские отношения, поскольку его интеллигентный ум требовал общения с образованными людьми. Доктора охотно шли ему навстречу, видя перед собой умного, грамотного, приятного на вид человека. Да и было у кого посидеть врачу за чашечкой чая после дальне дороги. В дружеских беседах дед говорил то одному, то другому врачу, что обуяли болезни и просил оказания более действенной медицинской помощи населению. Дед приводил десятки примеров болезни крестьян со смертельным исходом. Каждый врач понимающе кивал головой, но ссылался то на занятость в Ветлуге, то на скудность жалованья за поездку в Вохомскую Волость и все оставалось попрежнему.

Нельзя не сказать, что отношение и самого населения к врачеванию было негативным. Крестьяне шарахались от докторов, как говорится, как черт от ладана, прятались в голбцах, хлевах, считая, что дохтур несет с собой божье наказание за грехи. Дед пользовался любым случаем для того, чтобы объяснить населению округи о чудотворном действии медицины. Он читал крестьянам статьи из журнала "Нива" на медицинские темы, не раз за руку приводил на народные чтения фельдшера лечебницы. Но доводы о пользе медицины для населения пропускались мимо ушей многими набожными жителями округи.

Болезни между тем свирепствовали по деревням и починкам. Дед прекрасно понимал, что в здоровом теле здоровый дух, стремился крестьянам помочь избавиться от недугов всеми средствами, имеющимися в его распоряжении. Он много раз говорил о необходимости улучшения здравоохранения попечителю школы, на совещаниях учителей в Ветлуге, в Земской Уездной Управе, членам различных комиссий, приезжающим проверять школу. Дед указывал, что знахарки и бабки-повитухи - основные лекари на деревне. Он приводил примеры, связанные с неявкой десятков учеников в школу по причине болезней. Все слушали деда без возражений, более того выражали сочувствие, кивали головами, но здравоохранение оставалось на прежнем уровне.

Однажды осенью заболел паренек из починка Шортюг Карпуша Марьин. Учился он в третьем классе хорошо, но однажды не пришел в школу, что вызвало у деда тревогу, поскольку пропускать занятия Карпуша не имел, как говорится, моды. Дед спросил учеников, живущих в починке Шортюг, почему неделю нет в школе Марьина? Те в один голос заявили, что Карпуша заболел сильно, не выходит на улицу, а все больше на полатях дома лежит. Ученики сказали, что будто бы приезжал из лечебницы фельдшер, который указал на тяжелое заболеванние Карпуши. Еще ученики добавили, что Карпушина мать по сынку своему с ума сходит, а отца нету дома, поскольку он калымит у лесопромышленника. А Карпушина мать, тетка Фекла, сама не своя, с ревом по починку бегает, просит, чтобы мужу передали о болезни сына.

Как всегда неожиданно прибыл из Ветлуги врач, заехал в школу поговорить с учителем, отдохнуть. Парк, раскинувшийся около школы, в лучах нежаркого осеннего солнца радовал глаз богатым набором красок. Было тихо и пасмурно. Дед велел кухарке поставить самовар, а сам повел врача на пришкольный участок показать хорошо уродившуюся картошку, марковку, капусту и свеклу. По дороге он поинтересовался надолго ли прибыл врач в Вохомскую Волость. Получив ответ, что сегодня же врач должен отбыть в Ветлугу, дед заторопился, предложил возвратиться к зданию школы. Когда они вернулись, дед пригласил врача в учительскую, где уже на массивном овальном столе пыхтел пузатый, похожий на большого размера грушу медный самовар, рядом с огнедышащим исполином стоял окутанный полотенцем фарфоровый чайник. На краю стола располагались две высокие чашки и два широких чайных блюдца. В центре стола громоздилась массивная ваза, наполненная кусками сахара, поверх которых лежали маленькие щипчики.

Усадив гостя за стол, дед сказал, что надо на минутку отлучиться. Врач кивнул головой. Дед зашел в класс, позвал к себе самого быстроногого ученика и велел ему бежать за Игнатом Коноваловым. Дед наказал ученику, чтобы Коновалов приехал поскорее и обязательно на лошади, запряженной в телегу. Ученик бойко сказал: "Ладно", быстро пробежал по длинному широченному коридору, смешно махнув руками, скрылся в дверном проеме. Дед вернулся в учительскую, нашел там доктора, читающим "Ниву". Он завел с гостем разговор сначала о политике, потом перешел к вопросам здравоохранения. Врач вальяжно закинул нога за ногу, поддакивая рассуждениям деда, расколол щипчиками кусок сахару, налил из чашки в чайное блюдце крепкий цейлонский чай, отдуваясь и жмурясь, стал с жадностью отхлебывать коричневый кипяток маленькими глотками, не переставая слушать деда и молча кивать сверху вниз головой.

Вскоре распахнулась дверь, на пороге показался Игнат Коновалов. Он вразвалку вошел в учительскую, встал около порога, поздоровавшись, спросил:

- Пошто парнишка за мной посылал, Александр Павлыч?

- Да вот в починок Шортюг с врачом ехать собрались к больному ученику Марьину Карпу. Транспорт нужен.

Дед кивком головы указал на поперхнувшегося чаем врача. Тот удивленно уставился на деда, глаза врача начали медленно расширяться.

- Всегда пожалуста, - выдохнул Игнат. - Одевайтесь, я на улке обожду, нето жарко тута в кошуле. - Он развернулся, надел, снятый заранее картуз, скрипя половицами, вышел из школы.

Врач отодвинул блюдечко на середину стола недоуменно уставился на деда, спросил:

- Куда, куда мы ехать-то собрались?

Дед глянул голубыми глазами на собеседника, ласково сказал:

- К больному ученику в Шортюг согласно врачебной и человеческой этике.

- Я не успею на почтовую лошадь в Ветлугу, - робко возразил врач.

- Эка беда, у меня ночуете.

- Но меня будет ждать семья и работа в Ветлуге, - слегка краснея, чуть громче произнес врач.

- Дождутся. Здесь тоже серьезные дела есть.

- Это похоже на самоуправство, я буду жаловаться, - уже раздраженно сказал врач.

Гость вскочил с места, рванулся к выходу. В глазах деда блеснул огонь, он встал у порога, преградил врачу дорогу. Взгляды учителя и доктора встретились. Постояв молча с минуту врач, опустив голову, вернулся к столу, сел на место. Дед коротко сказал:

- Ваше право.

Больше не говоря ни слова, дед вышел из учительской, дал ученикам задачи для самостоятельного решения, сказал кухарке, что уезжает с врачом в Шортюг, быстро оделся, вернулся в учительскую. Врач сидел на стуле, нервно постукивая костяшками пальцев по краю стола, уставился в окно. Дед сказал, что пора ехать, тронул слегка гостя за плечо. Тот встрепенулся быстро вскочил с места, заспешил к выходу.

На улице их поджидал Коновалов. Он сидел на телеге, курил самокрутку, когда увидел учителя и врача, спускающихся с высокого крыльца, легко спрыгнул на землю, предлагая попутчикам устраиваться поудобнее. Вскоре они тронулись в путь. Врач нахохлился, словно воробей перед дождем, молчал. Дед и Игнат разговаривали про меж себя о заготовке дров на зиму для школы.

Они въехали в Клюкинскую поскотину, которую, словно стрела, пронзала наезженная лошадьми дорога. Вскоре попутчики переехали по деревяннному мосточку неширокую речку Дараватка, затем поднявшись на угор, увидели впереди рыжеватый просвет Клюкинского поля. Когда выехали на открытое место, слева показалась деревня Клюкино, а впереди замаячил починок Ванюшкино. Минут через сорок они миновали починок Ванюшкино, живописно расположенный на высоком угоре. Игнат Коновалов обернулся лицом к врачу не без гордости сказал, что многие деревни округи издалека перед глазами красуются, поскольку на угорах расположены. Врач не пристал к разговору, уставившись в небеса, молча жевал сухую соломинку.

Потом миновали деревню Зыбаловское и вскоре въехали в починок Шортюг. Починок Шортюг занимал прекрасное географическое положение. Его окружали дремучие леса, богатые зверем, птицей, грибами и ягодами. Как говорится, не за горами, от починка несет свои воды в Волгу и река Ветлуга. Много ручьев и лесных речек с прозрачной, как слеза, водой протекают рядом с починком. Не случано облюбовали первые поселенцы это место.

Как добраться до дома Марьина Игнат спросил у встретившейся на пути старушки. Та пристально глянула на приезжих, узнав учителя Архангельской школы, сказала, что надо проехать до крестов и свернуть в тот край, где растут большие тополя.

Вскоре они подъехали к дому Марьиных. Дед молодецки спрыгнул с телеги, поднялся по скрипучим ступенькам крыльца, постучал в дверь. Ему открыла сухощавая с красными глазами, видимо от слез, крестьянка.

Дед поздоровался, сказал, что привез врача для лечения Карпуши. Крестьянка, вылупив глаза, попятилась назад. Идя взад пятки, нашиблась на огромный ларь, стоящий в сенях, остановилась. Опомнившись, крестьянка крикнула: "Не пущу антихристов!", по-кошачьи прыгнула к порогу, со всего маху захлопнула дверь, громко завозила щеколдой.

Дед сначала хотел вернуться обратно в Архангельское. Но когда увидел мелькнувшего в окошке Карпушу, передумал. Деду показалось, что на глазах паренька блестели слезы. Он сел в телегу, велел Игнату ехать за старостой. Дед слышал, что вновь избранный староста в починке Шортюг, грозен.

Дом старосты, добротный пятистенок, они нашли без труда. Выслушав рассказ учителя, что мать Карпуши не пускает к больному сыну, староста сверкнул черными, как смоль глазами, топнул ногой, коротко пробасил: "А ну-ко, поехали". По дороге староста рассказал, что отец Карпуши Марьин Степан калымит на лесоповале в дальних делянках, а мать Карпуши Марьина Фекла с горя сдурела совсем. Даже к фелшеру не хочет сына свезти. Когда прибыли к дому Марьиных, староста слез с телеги, сначала постучался в окно, потом пошел к входной двери. Ему без стука открыла Фекла. Махнув с крыльца рукой, староста, пошел в дом, приглашая приезжих следовать за ним. Игнат остался у лошади, а дед и врач пошли следом за старостой. До прихода учителя и доктора грозный властитель починка, видно, успел переговорить с Феклой, поскольку она, вытирая платком слезы, молча стояла у печки.

Врач внимательно осмотрел бледного Карпушу, смерил температуру, укоризненно покачав головой, сказал, что у паренька брюшной тиф и его надо срочно госпитализировать, иначе дело может кончиться плохо. Он пообещал, что найдет в больнице свободное место. Увидев жаром пылающего, безразличного к жизни, опухшего паренька, недовольство доктора поездкой в Шортюг как рукой сняло. Врач на глазах переменился. Он сначала деловито обследовал больного, потом раскрыл медицинский саквояж, достал оттуда лекарство, велел Карпуше его принять. Врач командирским голосом приказал старосте, чтобы всю посуду, из которой ел Карпуша, ошпарили кипятком и тщательно вымыли щелочной водой, поскольку брюшной тиф болезнь заразная и может перекинуться на других людей. Староста внимательно выслушал, учтиво поклонился, в знак согласия кивнул головой.

Сделав диагноз, врач сел на табурет, ожидая решения. Староста, будучи мужиком неглупым, сказал Фекле, чтобы она собирала Карпушу в Ветлугу. Фекла запричитала визгливым голоском, похожим на скрип телеги, что отправляют сынка на смертушку. Староста громко цыкнул в доме наступила тишина, только на полатях слышалось в ворохе бумаги шуршанье тараканов.

Дед объяснил Карпуше, что его скоро вылечат и он вернется домой. Учитель пообещал, что приложит все силы для того, чтобы Карпуша вместе со своими сверстниками закончил третий класс. Глаза Карпуши засветились, он дрожа всем телом, поднялся с полатей. Фекла, крестясь, завозилась у сундука. Дед вышел на улицу сел рядом с Коноваловым, сказал, что доктор велит везти Карпушу в Ветлугу. "Коль велит, свезем", коротко ответил Игнат. Дед с благодарностью похлопал Коновалова по плечу, сказал, что вместе с ними поедет и врач. Игнат молча кивнул головой. Вскоре Фекла собрала Карпушу, с ревом вышла провожать. Она кидала злобные взгляды в сторону деда, но волю языку не давала, поскольку, скрестив на груди руки, стоял рядом староста. Уважали начальство в те времена на деревне!

В Ветлужской больнице врачи вылечили паренька. Через два месяца Карпуша пришел в школу. Дед стал заниматься с ним индивидуально. К концу учебного года Карпуша наверстал пропущенные уроки и успешно закончил третий класс.

Как бы обернулась судьба паренька не вмешайся в его жизнь учитель? Кто может ответить?

Дед давно вынашивал мысль написать подробное письмо в Земскую Управу о состоянии здравоохранения в Вохомской Волости за последние десять лет, которые он проработал в Архангельском училище.

После болезни Карпуши думы об улучшении здравоохранения стали донимать учителя Архангельской школы еще чаще.

Дед часто брал папку "Исходящие бумаги с отчетами по делам Архангельского училища с 1888-1908 г.", скурпулезно собирал данные об умерших учениках, учениках, прекративших посещение школы по причине болезни, о количестве сделанных ученикам прививок, о наличии в лечебнице лекарств для Архангельской школы, о количестве проведенных медосмотров учеников. Проанализированные данные не утешили деда, напротив назойливые мысли об улучшении здравоохранения населения округи напрочь обуяли его. Однажды, когда не пришли в школу по причине болезней восемь учеников, закончив занятия, дед, расстроенный ходом событий, пришел в кабинет, взял чистый лист бумаги, ручку, пододвинул поближе чернильницу, начал писать.

Здесь мне приходится вводить некоторые коррективы в письмо деда, поскольку в сохранившейся черновой рукописи есть места, которые, как говорится, расшифровке не подлежат - бумага пожелтела от времени, некоторые строки, написанные простым карандашем, стерлись. Однако смысл письма ясен. Вот оно:

"Кругом тьма и невежество, кругом сифилитики. Я, работаю учителем в Ветлужском уезде с 1885 года, а при Архангельской школе с 1888 г. Посему хорошо знаком с территорией местности. Вохомская волость велика. Она простирается с севера на юг от Шортюга до Киселева, с запада на восток от Обжорова до Чуновского. В каждом из направлений не один десяток верст. Такую громадную территорию обслуживает один фельдшер, заведующий Вохомской лечебницей на 10 коек".

Дед положил ручку на край чернильницы, закурил папироску, на минуту задумался. Он представил небольшую избу, где стоят десять коек, на которых лежат тяжело больные крестьяне, не обеспеченные ни лекарствами, ни хорошим питанием. Фельдшер, как чумной, мечется среди больных, пытаясь оказать им медицинскую помощь. Дед знал, что фельдшер старался, но вылечить больного ему удавалось далеко не всегда. Часто приезжала лошадь, запряженная в телегу, где стоял уже деревянный гроб; умершего в лечебнице забирали и увозили, чтобы похоронить.

Дед слышал от фельдшера, что многие крестьяне чураются врачевания, обращаются за помощью к бабкам-знахаркам. Иногда настоями трав знахарки ставили больного на ноги, но чаще лечение заканчивалось печальным концом: больной либо умирал, либо становился инвалидом. Дед докурил папироску, затушил ее в массивной чугунной пепельнице с изображением охотничьей собаки, вновь взялся за перо. Дальше он писал:

"Доктор из Ветлуги выезжает по хорошей дороге раз в месяц, а весной и осенью, когда дорога раскисает, раз в два месяца. Доктор осматривает коечных больных и тех счастливчиков, которые в этот день являются в лечебницу на фельдшерский прием, поскольку врач не докладывает о времени своего прибытия. Не задерживается врач из Ветлуги в лечебнице. Через несколько часов снова в Ветлугу отправляется, вверив здравоохранение волости фельдшеру.

Еще до моего прибытия на работу передавали мне, что доктор путем обхода по домам решил на местах выявить сифилитиков. Но результат получился самый печальный: сифилитики спрятались и не явились на осмотр.

Крестьянки об акушерках не имеют понятия. Рожают с бабкой, которая уже ходить не смогает. Бабку возят к родильнице на лошадях. Помогает роженицам еще бабка из дома сифилитиков. Рожают деток крестьянки в хлевах, банях. Бабка из дома сифилитиков ослепла. А родильницы продолжают к ней приезжать, что приводит к распространению заразы.

К оспопрививанию население относится с недоверием. Дизентерию принимают как должное, считают наказанием божьим за грехи.

В связи с вышеизложенным прошу:

1) преобразовать лечебницу в больницу, увеличив число больничных коек;

2) ввести в больнице должность акушерки и увеличить жалование обслуживающему персоналу больницы;

3) предоставить врачу финансовую возможность для приезда в Вохомскую Волость по крайней мере раз в неделю".

Дед опять задумался. Встал из-за стола, прошелся по небольшому кабинету взад-вперед, закинув руки за голову, потом вернулся на место, пригладил съехавшие на лоб волосы, продолжил письмо:

"Я регулярно провожу с населением беседы о пользе медицины. И надо сказать, что некоторые крестьяне стали проявлять интерес к врачеванию, по словам фельдшера, в лечебнице стало бывать больше народа. Но для бесед с населением мне не хватает литературы на медицинские темы.

В связи с этим еще убедительно прошу:

регулярно присылать в школьную библиотеку книги, рассказывающие о пользе здравоохранения.

Если мы не поднимем медицинское обслуживание на должный уровень, то мощь государства Российского иссякнет, поскольку больной солдат плохой солдат, больной рабочий плохой рабочий и, наконец, больной крестьянин плохой крестьянин."

Дед свернул лист бумаги, взял большой серый конверт написал размашистым почерком: "Председателю Земской Управы Ветлужского уезда, Костромской Губернии". Потом, заклеив конверт и залив его сургучом, поставил печать Архангельского училища, на следующий день вручил конверт ямщику и попросил завезти в Земскую Управу.

Позднее дед писал, что в 1909 году лечебница в Вохомской Волости переименовалась в больницу и при ней стала акушерка. Жизнь пошла по-иному на пользу здравоохранения.

22

Больше десяти лет минуло с тех пор, как умерла жена. Только дети и школа были радостью в жизни деда. Павел, Виктор и Антонина стали уже совсем взрослыми. Все, как один, пошли по стопам отца. Старший и средний сыновья работали в начальных школах учителями. Дочь заканчивала учительскую семинарию и уже знала место будущей работы.

- У папы день рождения скоро, давайте поздравим, - предложила братьям Тоня. - А то раньше мы всегда то в письме его поздравляли, а то просто говорили : "Пап, с днем рожденья и все."

- А для папы, Тонька, это самое главное и есть. Поздравили - у него и на душе полегче - помнят значит, - перебил сестру Виктор.

- Я согласна, что это главное, но сейчас мы все собрались и уже взрослые сможем, как положено день рождения справить. Давайте стол соберем, поздравим, спасибо за все ему скажем.

- С тобой никто не собирается спорить. Правильно рассуждаешь, надо всем вместе поздравить отца. У него радости-то только мы да работа, - сказал Виктор. Павел добавил:

- Другой бы уж давно женился. А отец все внимание на нас тратил.

- И деньги тоже, - добавил Виктор. А затем продолжал:

- Ты, что думаешь, Тонька, одна отца любишь. Я и Пашка уже ко дню рождения готовиться давно начали. Пашка мне фотографию Архангельской школы достал. А я стихи о начальной школе сочинил и на обратной стороне фотографии написал. Подарим отцу.

Всегда дни рождения деда проходили тихо. Он, как правило, в этот день, выпивая косушку водки, подводил итоги сделанному, строил планы дальнейшей работы, думал о детях, учениках и школе. Сегодня беготня по комнате, аромат готовящихся блюд предвещали торжество.

- Пап, мы решили тебя сегодня поздравить с днем рождения, - сообщила Тоня. - Я пироги испекла с черникой, брательнички твое любимое блюдо сделали - пельмени.

- Ну коль решили поздравлять - валяйте.

Вечером стол был накрыт. Как самый старший первым слово взял Павел:

- Среди нас нет сейчас дорогих людей - мамы и бабушки. Царство им небесное, и пусть земля будет пухом. Наша матушка рано ушла в иной мир. И мы, мал мала меньше, остались без самого родного человека, которого сумели заменить отец и бабушка. Никто бы не осудил нашего отца, если бы он сдал нас в приют. Но отец выбрал другой тернистый, путь. Он взввалил тяжелую ношу заботы о детях на свои плечи. Помогала тащить тяжелую ношу, конечно, и бабушка. Один бог только знает, сколько сил и энергии затратили, чтоб выпестовать нас. Как успевал отец заботиться о семье, учить деревенских ребятишек, обустраивать школу, ездить по деревням, проводить народные чтения и многое другое представить трудно. Каждый из нас и я, и Виктор, и Тоня глубоко благодарен ему на всю жизнь. Не случайно полюбили мы отчий дом. В последнее время редко собираемся вместе. Разбрелись по разным квартирам. Но всегда помним тепло твоих глаз, твою заботу и доброту. Хоть Виктор, хоть Антонина это подтвердят. Правильно я говорю?

- Правильно, правильно! - в один голос отозвались брат и сестра.

Дальше Павел продолжал:

- Пап, ты у нас не стареешь. Сколько помню все такой же. В этот торжественны день поздравляем тебя и желаем счастья в личной жизни. Все время ты уделял только нам, ученикам, школе и жителям окрестных деревень. Подумай и о себе, отец. Мы уже "оперились", на свои ноги встаем.

- Пап, не случайно мы все в учителя подались, - сказала Тоня. - Твой труд был ярким примером и для Павла, и для Виктора, и для меня. С детства помню всегда ты был окружен людьми. Это и ученики и жители окрестных деревень, и приезжие. И с каждым находил общий язык. Если, когда был с чем-то не согласен говорил прямо и честно. Не случайно вся округа идут к тебе за советом, делятся радостью и горем, доверяют и любят. Чего еще лучшего можно желать человеку. Будь и дальше таким неси добро людям. А они попрежнему будут ценить своего учителя. Огромное спасибо тебе и от своих детей. Нам хочется, чтобы ты был всегда рядом, жил долго, долго, как тополя в нашем селе.

Дошла очередь и до Виктора:

- Пап, ты всегда был для нас отцом, учителем и другом. Не жалел для своих детей, как говорится, живота своего. Всем дал образование. Не случайно "ниве просвещения" каждый решил посвятить свою жизнь. Прекрасно нести людям свет, доброту. По себе знаю какое удовольствие испытывает учитель, вытаскивая крестьян и их детей из тьмы невежества и забитости. Не каждому под силу нести этот тяжелый груз. Работая в школе, я сам понимаю трудность работы на "ниве просвещения". Мало одних знаний для профессии учителя. Душа еще должна быть доброй и открытой к человеческому горю. Что может быть более гуманного на этом свете, чем служение своему народу? Ответ прост - ничего! Ну как тут не заговорить рифмой, когда душа поет. На дверях бы каждой начальной школы я написал стихи:

- Эти стихи я посвящаю тебе отец! - Виктор поцеловал отца и передал ему фотографию. Больше никто не говорил. Наступила тишина.

Слово взял отец:

- Спасибо, детки дорогие - порадовали родителя. Не зря значит живу на этом свете. Умру ежели - корни останутся, продолжатели дел моих.

- Ты, у нас еще молодой совсем. А умирать надумал? - перебила отца Тоня.

- Ну это я уж так - к слову. Помирать не собираюсь, рановато еще, - с улыбкой ответил дед и продолжал:

- Не могу не помянуть добрым словом бабушку вашу. Большущую помощь она в вашем воспитании оказала. Без нее бы, наверно, и не выкарабкаться. С раннего утра у печи с ухватами начинала возиться, корову доила, стирала да все и не перечтешь. Без нее пришлось бы прислугу нанимать. Кто бы обеды-то готовить стал? Это уж потом Тоня, когда подросла, обеды готовить стала. Помимо всего и приласкает вас, и спать уложит. Как померла - тяжелей стало с делами управляться. Мир не без добрых людей - помогли, да и вы уже подросли. А порой трудненько бывало, эх трудненько. Не хочу я прошлое ворошить. Бывало не знаешь и за какое дело схватиться. Но пережили лихие времена. А почему? Простой детки тут ответ. Потому, что вместе были и помогали друг дружке. Никто не сидел без дела. Паша дрова, как самый старший колол и домой приносил, Витя корову пригонял с поля, Тоня приборкой в доме занималась одним словом во всем, чем могли мне и бабушке помогали. Не избалованы вы негами, привыкли отвечать за свои дела с детства. Не знаю, что дальше вас ждет впереди, но уверен в любом испытании поведете себя достойно. Повезло мне с вами. Учились в школе хорошо. И горя не знал. Всегда старательны и прилежны были. Вродебы, никогда и не принуждал за домашние уроки садиться. Из кожи вон лезли, сами норовили задачу решить без подсказки. Порой силой спать приходилось отправлять и по хозяйству всегда помогали особенно на сенокосе ваша помощь была нужна. Молодцы одним словом. Доволен я, что образование получили. Вдвойне радостно, что все в учителя подались. Династия начинается! А на Руси всегда династии в почете были. И не агитировал, вроде, никого. Теперь полегче мне будет - на свои ноги встаете. Хотел, детки дорогие, обсудить важный для меня вопрос. Хорошо, что случай представился все в сборе. Вы уже взрослые совсем. Больше десяти лет я заполняю графу семейное положение словом вдов. А теперь подумываю связать семейные узы с хорошим человеком.

- А кто она? - спросил за всех Виктор.

- Аннушка, учительница наша. Когда вместе со мной жили, я даже и думать не мог о женитьбе, поскольку вас на ноги поднимать надо было. Не заглядывался по сторонам, а теперь, когда поуезжали вы из родительского гнезда, одиноко мне стало. Порой вечерами хоть волком вой, да и у Аннушки тоже никого здесь нет. Работа - она, конечно, сглаживает одиночество. Мне хорошо здесь. И ученики, и родители их уважительно относятся. Можно сказать даже любят. Но это частично скраживает жизнь. От себя все равно не уйдешь. По душе мы друг другу пришлись. Я предложение Аннушке сделал и согласие получил. Но прежде, чем обвенчаться решил с вами переговорить.

- Ты не обязан перед нами отчитываться о своей личной жизни, - сказала Тоня.

- А я и не отчитываюсь - советуюсь с вами.

- Я думаю, что никто не будет из нас против женитьбы. Нелегко у тебя жизнь все время складывалась, сколько себя помню. Одна работа, да мы. Дай бог ты скрасишь ее теперь, - с жаром сказал Павел.

- Пап, делай, как тебе по душе. Если тебе будет хорошо, то и нам тоже, - рассудил Виктор.

- Я полностью на стороне своих брательничков, папа. Мы теперь люди взрослые, как говорится: "сами с усами". А посему в помощи, как раньше, не нуждаемся. Ты честно исполнил свой отцовский долг. Нам спокойнее, коль знать будем, что не один ты, а с надежной любушкой-женой живешь.

- Ну спасибо, детки дорогие, за благословение ваше.

Вскоре дед женился. Жизнь его наполнилась новым смыслом, попрежнему забурлила. Появились дочки сначала Зоя, потом Валя, потом Сергей.

- Теперь я не только заведующий народного училища, но и муж, глава семейства. Вот какая жизнь пошла - только держись.

В 1913 году деду была вручена медаль, посвященная трехсотлетию дома Романовых.

23

В первый понедельник после Рождества Христова дед решил провести диктант в четвертом классе. Он взял учебник "Систематический диктант" для среднеучебных заведений, городских и начальных училищ, составленный В. Покровским и выдержавший 14 изданий. Не спеша прошелся по классу, остановился на излюбленном месте у учительского стола, пригладил бороду, попросил приготовить учеников по листу чистой бумаги и написать свою фамилию в правом верхнем углу. Тридцать два школьника дружно заскрипели перьями, старательно выводя каждую букву.

Дед сказал, что намерен проверить знания детей в правописании имен существительных и прилагательных. Он открыл 195 страницу учебника, громко пояснил, что речь пойдет о Храме Христа Спасителя в Москве, который построен в честь победы над французскими завоевателями, вторгшимися на русскую землю. Дед добавил, что французы завоевали пол Европы. Но когда напали на Россию получили достойный отпор. Много русских солдат полегло на поле боя. Все население поднялось на защиту Отечества и отстояло свободу и независимость Родины. В честь победоносного защитника Отечества и был воздвигнут Храм Христа Спасителя в Москве. Дед поинтересовался слышал ли ктонибудь из детей об этом храме. В классе воцарилась тишина. Кто-то из учеников чесал затылок, кто-то грыз конец ручки, кто-то дописывал последние буквы все молчали.

Дед положил учебник на стол, спросил: "Когда французы напали на Русскую землю?" Поднялся лес рук. Дед указал рукой на белокурого паренька Егорова Сашу, сидевшего за первым столом.

- В одна тысяча восемсот двенадцатом году, - отчеканил паренек.

Учитель похвалил за правильный ответ, не спеша направился вдоль столов в глубину класса, задал еще вопрос:

- А кто командовал войсками французов и русской армией?

Опять поднялись десятки детских рук. Дед улыбнулся, подошел к сидящей за последним столом курносой девочке, дергавшей изо всех сил рукой, сказал:

- Ответит нам Катерина Осинцева.

Катя Осинцева вскочила с места, проглатывая слова, протараторила:

- Войском французов командовал Наполеон, а нашим Кутузов.

- Кутузов ишо вместе с Суворовым воевал супротив турков, - добавил сосед Кати Гена Волышев.

- Верно. А зачем русская армия оставила Москву? - продолжал спрашивать дед.

Наступила тишина. Ученики думали. Кто-то из них обхватил голову руками, кто то покусывал пальцы, кто-то уставился в потолок - все молчали. Дед напомнил, что в классе разговор на эту тему был полгода назад, после чего Егоров Саша молниеносно поднял руку. Дед жестом правой руки дал знать, чтобы паренек отвечал. Тот резво вскочил с места сказал:

- Русское войско ушло из Москвы, штобы сил набраться, а французам оно ни еды, ни дров не оставило. Вражины там животики-то свои быстро ремешками перетянули.

Дед похлопал Сашу по плечу, похвалив, посадил на место. Вернулся к столу стал на память читать:

Дед закончил читать стихотворение, поинтересовался у детей, почему "помнит Вся Россия про день Бородина!" Сразу же и слева, и справа замелькали поднятые детские руки. Дед опять спросил Сашу, который был самым маленьким в классе. Саша бойко вскочил, сказал:

- Потому што около Бородина сраженье было, и русская армия французов побила. А потом погнала вражин с русской земли.

- А кто написал это стихотворение и как оно называется? - спросил дед.

Не садясь на место, Саша быстро протараторил:

- Михаил Юрьич Лермонтов написал стихотворение Бородино.

Выйдя из-за стола, Саша продолжил стихами:

Класс затаился, слушал громкое чтение стихов товарища, дед не перебивал ученика, когда Саша закончил, учитель подошел к нему, сказал:

- Тебе, братец, можно и по литературе, и по истории сразу по пятерке ставить, что я и сделаю с удовольствием.

Поглядев на часы, дед отпустил детей на перемену.

Когда ученики собрались в классе, вновь открыл 195 страницу учебника, начал читать: "Храм Христа Спасителя в Москве увенчан 5 главами, из которых средняя значительно шире и выше прочих. Средняя глава круглая, а прочие имеют форму 8угольных башен. В малых куполах помещено 14 колоколов. Высота храма, начиная от основания и до вершины креста, простирается до 48,540 сажен; пространство, занимаемое храмом вместе с крыльцами составляет 1500 квадратных сажен. Расстояние от входных дверей до царских врат 58,25 аршин, а от входных северных дверей до южных 100,5 аршин. Все здание освещается 60 окнами: из них 16 устроены в главном куполе, 36 над хорами и 8 в коридоре."

Дед закончил чтение. Напомнив единицы измерения длины аршин и сажень, он попросил учеников обрисовать размеры Храма. Вася Конев не утерпел, сказал, что храм занимает места поболе десяти церквей, каждая из которых ровня церкви, что в селе Архангельском стоит. Похвалив учеников за активную работу, дед попросил их записать по середине первой страницы название диктанта "Храм Христа спасителя в Москве". Когда ученики справились с этим заданием, начал не спеша диктовать текст.

После окончания уроков, попив молока с хлебом, дед принялся проверять диктант. Диктант написали неплохо. Всех лучше справился с заданием Егоров Саша. Дед давно присматривался к невысокому мальчугану. Его поражала сообразительность паренька. Саша быстро решал арифметические задачки, имел прекрасную память, читал и писал лучше всех в школе. Дед решил поговорить с одаренным учеником.

24

На следующий день после уроков он позвал к себе Егорова Сашу в комнату при школе, где жил. Саша осторожно открыл дверь, съежившись, встал у порога. Дед пригласил мальчика за стол, посадив его на черный резной стул. Потом налил из самовара в стаканы чаю, скипяченного кухаркой, поставил рядом неглубокую вазу, на которой громоздился белый кусок сахару, а рядом с вазой положил на стол небольшие щипчики. Сам же сел рядом, расколов щипчиками сахар, налил чай в небольшое блюдечко, стал пить чай с сахаром в прикуску. Саша сидел молча. Он обхватил руками края стула, вжал голову в плечи, часто моргал глазами. Дед похлопал его по плечу, ласково сказал, чтобы Саша пил чай, иначе чай остынет. Саша дрожащей рукой взял самый маленький беленький кусочек, макнул его в коричневой влаге, осторожно положил сахар в рот, стал, смешно жмурясь, запивать небольшими глоточками. Дед допил чай, отодвинул блюдечко в центр стола, улыбнувшись доброй улыбкой, спросил Сашу, согласен ли он продолжить учебу в Ветлужской мужской гимназии. Саша дрожащим голосом ответил, что у мамки с папкой нет денег.

Дед знал, что у Егоровых большая семья, часто болеет мать Саши. Знал дед и то, что отец Саши частенько попивает горькую. Он встал со стула, подошел к окну, глянул на подрастающую липовую рощу, пояснил, что будет просить у начальства в Ветлуге разрешения на обучение Егорова Саши за счет земства. Лицо ученика просияло, он вскочил со стула, с благодарностью поцеловал руку учителя.

Дед вновь усадил мальчугана на стул, достал из папки листок, стал в слух читать:

"Приемные экзамены для поступления в 1-6 классы Ветлужской мужской гимназии назначаются на 15,16,17 и 18 апреля 1912 года.

К прошению должны быть приложены документы: 1) выписка из метрик о рождении, 2) свидетельство о привитии оспы и 3) удостоверение о звании.

Прошения без документов не принимаются".

Дед положил на стол листок, сказал, что следует готовиться к поступлению в этом году. Саша с готовностью мотнул сверху вниз головой. Дед похлопал ученика по плечу, проводив его до порога, открыл дверь, на прощание сказал, чтобы завтра пришел в школу отец или мать. Оставшись один, дед прилег на кровать, задремал.

Утром еще до начала занятий в школе учителя разбудил Егоров Поликарп отец Саши. Поликарп снял малахай, поздоровался. Правая рука его была обмотана тряпкой. Дед пригласил Поликарпа в комнату, усадил за стол, похвалил Сашу. Поликарп ухмыльнулся, огладил густую русую бороду важно сказал, что в роду Егоровых все хорошо учились. Дед пояснил, что будет хлопотать о продолжении обучения Егорова Саши в Ветлуге за счет земства. Поликарп глубоко вздохнул, почесав за ухом, стал рассуждать вслух:

- Плохо ли грамотным быть, да токо не пустят его туды.

- Почему?

- У меня в кармане одна блоха на аркане.

- Не все решают деньги, Поликарп.

- Могет тобя послушаются, тама, Александр Павлыч. - Поликарп указал рукой на юго-запад, в том направлении, где располагалась Ветлуга. День и ночь буду богу молиться. Токо и тобе, подди не удасся?

- Ну это мы еще поглядим, - коротко ответил дед.

Подойдя вплотную к Поликарпу, дед поинтересовался: почему перевязана рука? Почесав здоровой рукой затылок, Егоров признался, что порубился по пьянке топором.

- А ну показывай, - сказал дед.

Поликарп нехотя размотал тряпку, обнажив глубокую рану. Дед сначала бросил тряпку в помойное ведро, потом промыл марганцовкой рану, обработал ее йодом. Поликарп словно волчок закружился на месте, заскрипел зубами. Дед попросил терпеть, еще раз обработал рану йодом. Поликарп зажмурил глаза, стиснул зубы, глухо гукнул. Дед взял бинт, перевязал толстым слоем рану, сказал, что теперь заживет. Поликарп поклонился учителю, быстро вышел из школы.

Через неделю дед уехал в Ветлугу за учебниками, наглядными пособиями, чернильным порошком и мелом. Получив необходимые школьные принадлежности, разместил их у товарища, где остановился ночевать. Утром явился в Земскую Управу, долго просил разрешения на бесплатное обучение Егорова Саши, обивая пороги чиновничьего аппарата. Всюду получил отказ.

Был такой случай: дед зашел в уютный кабинет одного из уездных начальников и изложил просьбу о предоставлении возможности бесплатного обучения Егорову Саше в мужской Ветлужской семинарии. Чиновник нехотя пояснил, что у Земской Управы нет денег на бесплатное обучение. Дед предварительно съездил в семинарию, где узнал у знакомого учащего, что шесть учеников в семинарии учатся за счет земства. А потому, глянув собеседнику в глаза, дед громко сказал: "Вы, сударь, изволите говорить ложь! А по крестьянскому разумению попросту врете без зазрения совести." Глаза чиновника округлились, на лице вспыхнул румянец. Чиновник, словно, облитый кипятком, взвился с места, выдохнул:

- Как Вы смеете со мной говорить в таком тоне!

- Как Вы заслуживаете! - крикнул дед. Не давая чиновнику опомниться, продолжал:

- Видать бесплатно могут обучаться только избранные Вами оболтусы! А как быть смышленным ребятишкам из отдаленных селений, родители которых бедны? Пусть щи лаптем хлебают!

Опомнившись от шока, чиновник, судорожно глотая воздух, рявкнул:

- Вас вышвырнут из училища, как тряпку!

Лицо деда побагровело от злости. Не в силах сдержаться он крикнул:

- Вы свою челядь, что жирует, пугайте!

Не говоря больше ни слова дед резко повернулся, выскочил в коридор, громко хлопнув дверью.

Не раздумывая, он пошел к инспектору народных училищ А. Успенскому. Успенский, узнав посетителя, поздоровался за руку, усадил в кресло, сам же сел за массивный письменный стол, спросил по какому случаю прибыл заведующий Архангельским училищем Секованов Александр Павлович? Дед рассказал, что в Архангельском училище есть одаренный ученик Егоров Саша, но его семья бедная и потому не может учить Сашу в гимназии. Дед добавил, что у ученика большие способности как по гуманитарным, так и естественным наукам. Если помочь ученику сейчас, то он может стать в последствии как инженером, так и ученым. Будет честно служить царю и Отечеству. Инспектор внимательно выслушал учителя, сказал, что возьмет вопрос на заметку и сообщит результат его решения через две недели.

Вернувшись в Архангельское, дед оставил после уроков Егорова Сашу и еще четверых учеников, что посмышленней, для решения задач по арифметике, сказал, что Саше следует готовиться для поступления в гимназию, а товарищам будет полезно порешать с ним задачки, поскольку по словам Михаила Васильевича Ломоносова математика ум в порядок приводит. Дед, взял со стола сборник арифметических задач и примеров К.П. Арженикова, не спеша стал диктовать условие задачи:

"Путешественник сделал 1200 верст; 0,625 всего пути он проехал по железной дороге, делая в час по 31,25 версты; а остальной путь проплыл на пароходе, делая в час по 12,5 верст. Сколько суток был он в дороге?" Дед продиктовал задачу, дал на размышление ученикам четверть часа, сам же сел за стол, стал читать журнал "Нива". Не прошло и половины назначенного времени, как Егоров Саша поднял руку. Дед сказал Саше, чтобы тот написал на доске ответ. Егоров быстро подбежал к доске аккуратно вывел 2,5 суток.

Дед попросил объяснить задачу. Саша бойко написал на доске 6 действий: 1) 1200*0,625=750; 2)750:31,25=24; 3)1200-750=450; 4) 450:12,5=36; 5) 24+36=60; 6) 60:24=2,5. Потом повернулся лицом к классу стал пояснять вычисления. Он сказал, что в первом действии найден путь, который проехал путешественник по железной дороге; во втором подсчитано количество часов, которые путешественник находился, двигаясь по железной дороге; в третьем действии найден путь, который путешественник проплыл на пароходе; в четвертом действии найдено количество часов, которые путешественник находился, плывя на пароходе; в пятом действии подсчитано количество, часов, которые путешественник был в дороге; в шестом действии найдено количество суток, которые путешественник был в дороге.

Дед спросил учеников понятно ли им решение? Те утвердительно закивали головами. Тогда он задал еще три задачи, решения которых разобрали на доске, потом задал десять примеров и пять задач на дом, договорившись встретиться через три дня, закончил занятие.

Ровно через две недели ямщик доставил деду пакет из Земской Управы. Распечатав конверт, дед прочитал краткую записку:

"Милостливый Государь, Александр Павлович!

Земское собрание дало разрешение на бесплатное обучение в Ветлужской мужской гимназии Егорова Александра Поликарповича после успешных испытаний вступительных экзаменов в текущем году."

А. Успенский.

Дед сообщил приятное известие Саше Егорову. Тот на радостях запрыгал как зайчик по школьному коридору.

Через неделю пришел второй пакет, распечатав который, дед прочитал:

"Прошу Вас в трехдневный срок прибыть в Земскую Управу Ветлужского уезда."

А. Успенский.

Утром третьего дня после вызова дед зашел в кабинет А. Успенского, поздоровался. А Успенский кивнул головой, жестом руки показал на кресло. Дед глянул на инспектора народных училищ, не спеша сел. Чуть бледное лицо деда не выражало никаких эмоций. Не говоря ни слова инспектор протянул прибывшему учителю лист бумаги, исписанный мелким почерком. Дед бегло прочитал текст, положил лист напротив инспектора. Никто не хотел начинать разговор. Первым прервал молчание Успенский.

Он встал из-за массивного стола, резко спросил:

- Кто Вам, милостливый государь, позволил оскорблять ответственного работника Земской Управы?

Дед почесал затылок, ответил ровным голосом:

- Я никого не оскорблял.

- В донесении написано обратное. Более того у автора донесения случилось нервное расстройство после Вашей с ним мягко говоря беседы.

Дед прямо глянул в глаза инспектору, пояснил, что чиновник сказал неправду по поводу бесплатного обучения земством смышленых ребятишек из бедных семей. Успенский намекнул, что надо было вести разговор на эту тему с ним, а не бегать по всем кабинетам Управы. Дед признался, что постеснялся обратиться к инспектору народных училищ, поскольку итак большая помощь и поддержка оказывается им Архангельской школе. Инспектор подошел вплотную сел рядом с дедом на резной стул, прищурив глаза, спросил: "Получилось лучше?" Дед, вжавшись в кресло, ответил:

"Куда уж там. Извините Алексей Николаевич". Успенский быстро встал, молча прошелся по кабинету, сказал, что если бы данное донесение пришло раньше, то ваш ученик мог бы и не получить возможности бесплатно продолжать обучение. Дед понимающе кивнул головой. Успенский предупредил, что при повторном инцеденте к Секованову А.П. будут применены штрафные санкции. Дед живо повинился, сказал, что подобное не повторится, высказав горячую благодарность Успенскому за всестороннюю поддержку, попросил разрешения удалиться. Инспектор строго глянул на заведующего Архангельской школой, как мальчишке, погрозил пальцем. На том они и расстались.

В апреле текущего года Егоров Саша успешно сдал вступительные экзамены и был зачислен в пятый класс мужской Ветлужской гимназии, чем несказанно обрадовал все Архангельское училище. Еще не раз дед выхлопатывал разрешение на бесплатное обучение в разные учебные заведения учеников Архангельского училища. К чиновнику, с которым вспыхнула ссора, больше не обращался.

25

Не только в незабываемые нами перестроечные дни разворачивались антиаллкагольные кампании в нашем государстве. Были попытки укротить пыл россиянина к спиртным напиткам и в дореволюционные времена. Организовывались Акцизные Ведомства, которые подключали к борьбе с нетрезвостью учительство. К таким действиям дед относился осторожно. Прожив долгие годы рядом с крестьянами, он хорошо знал их уклад жизни и привычки, согласно которым пиво, брага, медовуха и водка всегда были у сельского жителя в почете. Не раз приглашали его крестьяне в гости, где вино и брага главенствовали на столе. Дед тоже не прочь был выпить стопку-другую, но никогда не злоупотреблял спиртным все время было распределено то на обучение учеников и взрослого населения грамоте, то на благоустройство школы, то на выколачивание в Земской Управе ученических принадлежностей и книг, то на поездки по деревням и починкам, то на заготовку сена корове кормилице малолетних детей. Все и не перечислишь - уж слишком много забот выпало на плечи деда. Когда дел невпроворот, не разбежишься с выпивкой.

Правда в последние годы жизни обстоятельства вынудили деда пристраститься к спиртному. Но это будет тогда, когда нагрянут болезнь и старость. А сейчас дед полон сил и энергии, не минуты не сидит без дела.

Получив в очередной раз почту, дед открыл пакет, прочитал, написанное четким стенографическим почерком послание:

"Акцизное Управление, озабоченное борьбою с нетрезвостью и опьянением народа суррогатами вина, обращалось ко мне с просьбою содействия путем устройства чтений и лекций в школах и привлечением к указанному делу законоучителей и учащих. В виду этого прошу Вас, Милостливый Государь, в случае обращения к Вам Акцизного Управления или лиц, уполномоченных Управлением, не отказать в содействии устройству указанных чтений путем представления школьного здания или личным участием в качестве лектора".

Инспектор А. Успенский.

"Антиаллкагольная компания, видно, начинается, - подумал дед. - Подождем дальнейших указаний. А пока и другие дела есть".

Через месяц на имя заведующего Архангельским народным училищем пришла депеша следующего содержания:

"Акцизное Ведомство организует народные чтения по борьбе с нетрезвостью и вредными напитками, для чего приглашает и просит учителей и учительниц. Брошюры будут высылаться. О согласии учительского персонала (имя, отчество и фамилию каждого) Вашей школы прошу известить по адресу, который прилагается. Прошу не задерживать ответ.

С почтением, председатель Ведомства. Далее стоит неразборчивая подпись.

Дед вцелом был человеком законопослушным. Поэтому направил в Ветлугу свое согласие об участии в борьбе с нетрезвостью и вредными напитками.

Вскоре в школу приехал представитель Акцизного Ведомства, бойко постучался в класс, где шел урок арифметики. Дед, увидев незнакомца, подошел к входной двери. Когда, прибывший в школу человек, поздоровался, назвал себя представителем Акцизного Ведомства по борьбе с нетрезвостью и показал несколько брошюр на антиалкогольные темы, дед дал ученикам задание для самостоятельной работы, не спеша вышел в коридор.

Они прошли в учительскую, присели за круглый стол, покрытый черным сукном. Командированный в школу человек сразу заговорил. Его речь была однообразной длинной и скучной, суть которой сводилась к объяснениям деду о вреде пьянства. Дед сначала слушал лектора с большим вниманием, потом не выдержал, мягко намекнул: "Пора закругляться", поскольку срывается урок. Представитель Акцизного Ведомства понимающе кивнул головой, сказал, что торопится еще заехать в Клюкино и Хмелевку. Напоследок он попросил деда провести чтения для населения, направленные на борьбу с нетрезвостью, оставил на столе три брошюры, сухо попрощавшись, пошел к выходу. Уже на пороге учительской повернулся лицом к заведующему училища, раскланиваясь из стороны в сторону, сказал, что о проведенных чтениях необходимо сообщить в Ветлугу. Потом скрипнула дверь и в коридоре послышались удаляющиеся шаги.

"Медицинское обслуживание сначала следует улучшать, а потом уже и супротив нетрезвости бороться, - подумал дед. - Вроде бы, и больницу открыли в Вохомской Волости, а все одно лекарств мало поступает. Хотя и пьянство до добра не доведет".

Получив еще одно послание от Успенского, в котором инспектор народных училищ настоятельно рекомендовал учителю прочитать крестьянам Вохомского Околотка лекции на антиалкогольную тему, дед наметил проведение первой лекции-беседы сразу же после покрова, когда полевые работы будут крестьянами закончены, а, поставленная загодя брага, ими же и выпита. Учитель попросил учеников сообщить в деревнях и починках о времени проведения данного мероприятия в Архангельском училище. Тему лекции-беседы умышленно не указал, опасаясь, что многие крестьяне не удосужатся слушать речи о вреде пьянства.

В назначенное время в самом большом классе Архангельского училища собралось много мужиков из разных деревень и починков. Около крыльца школы стояли на привязи десятка два верховых и запряженных в телеги лошадей. Закончив работу в полях, собрав урожай, крестьяне с радостью приехали в школу - одно из немногих мест округи, где можно было подумать, поразмышлять, посоветоваться и просто забыться от мирских дел. Дожидаясь учителя, крестьяне рассказывали о житье-бытье, смолили цигарки, благодарили бога за хорошо уродившиеся овес и рожь. За будущий урожай же они опасались, поскольку народные приметы указывали, будто бы зима будет малоснежной, но суровой, и морозы могут прихватить озимые. Некоторые крестьяне, будучи навеселе, громко балагурили.

Дед не спеша вошел в класс, поздоровался. Его встретили одобрительным гулом со всех сторон крестьянские голоса. В классе сизым облаком висел махорочный дым, пахло потом и овчиной. Дед поднял руку, призывая слушателей угомониться. Когда стало тихо, Иван Орлов, сидевший в первых рядах класса, встрепенулся, расширив красные глаза, громко попросил, чтобы учитель поведал собравшимся о Михайле Ломоносове, который из крестьян в большие люди вышел. Дед улыбнулся, сказал, что непременно раскажет о великом русском ученом Михаиле Васильевиче Ломоносове, но только в другой раз, так как сегодня запланирована лекция-беседа супротив пьянства. Дед пояснил, что сверху получена "сурьезная" депеша, обязывающая его провести чтение на эту тему.

- Какой же от энтого пьянству вред? - озираясь по сторонам, словно ища поддержки, громогласно крикнул Игнат Коновалов. В классе раздался оживительный шум. Выдержал паузу, сам же Коновалов и ответил:

- Токо польза одна! Ежели, к примеру, продрог, аль устал, аль занедужил наш брат мужичишка, сперва наперво у его душа водки просит. Когды шмякнешь косушку, и хворь и усталость, будто корова языком слижет.

- Верно, Игнат, - послышалось со всех сторон.

- В умных книжках, вроде тех, что у меня имеются, написано о вреде спиртных напитков на человеческий организм, - подняв над головой брошюру, громко сказал дед, прочитал, как говорится, с чувством, с толком, с расстановкой несколько выдержек из брошюр, где говорилось о пагубном влиянии спиртных напитков на человеческий организм.

- Эти книжки супостаты, поди прописали, и тобе, Александр Павлыч, всучили, - приподнявшись с лавки, крикнул Евсей Лебедев. - Мой дед с семи летов брагу да водку пил, а почитай без малого век прожил. Я уж тоже не помню когды к им матушкам пригубился. И ничаво на свой организму не жалюсь. А вона Петька полоротый не пьет бражку дак и ходит горемыка с клюкой.

Евсей Лебедев хотел продолжать речь, но его остановил дед, подняв руку. Лебедев осекся на полуслове, сел на место. Дед продолжал держать руку высоко поднятой до тех пор пока не наступила тишина. Когда стало тихо, сказал:

- Выпить по праздникам немного, никто не запрещает. Я тоже не святой. Но ведь речь идет о злоупотреблениях алкоголем. Хмельное зелье будь то водка, медовуха или брага, выпитые не вмеру, будоражат человеческий ум. Сколько раз мне приходилось утихомиривать Вашего брата мужичка, бегающего за женойй орущим во хмелю по деревне с топором или дубиной? А сколько драк вспыхивало на почве пьянства. Помните в прошлую Вознесенскую Дурашевские мужики с Ванюшкинскими схватились. Все колья из огородов повытаскивали, двоих мужиков изувечили. Урядник насилу их утихомирил. Троих в острог отправил. Произошла эта оказия потому, что напились в стельку все и ум свой потеряли. Помните, лонись, дом сгорел в Шортюге?

- Как не помнить, - громко пробасил Степан Марьин.

- А отчего? - не унимался дед.

- Миколка-Рыжий цигарку заронил во хмелю, - нехотя пояснил Марьин.

- То-то и оно, что во хмелю, - сказал дед, подойдя к Евсею Лебедеву, сидевшему около окна, подперев голову рукой. Поравнявшись с Евсеем Лебедевым, дед спросил:

- А сколько от пьянства гибнет людей на огромных просторах России-Матушки?

- Это не от пьянству, а от дурости! Я, к примеру, чем пьянея тем умнея, - крикнул Степан Марьин.

- Это тебе, кажется, голубчик. Погляди внимательно со стороны на пьяного хараброда и оцени его ум. А опосля покалякаем.

В классе стоял глуховатый гул, слышались злые шуточки и смех.

- Так кто же мне скажет, сколько людей гибнет от пьянства в государстве Российском? - подкравшись сзади, к оживленно беседующему с соседом Евсею Лебедеву, громко спросил дед. Евсей встрепенулся, недоуменно уставился на учителя раскрасневшимися глазами, развел руками.

- И я не знаю, - продолжал дед. - По причине пьянства и пожары и крушения и аварии происходят. Сколько ребятишек являются в школу с синяками да зуботычинами, полученными от пьяных тятек? Порой детки и домой боятся идти.

Дед разошелся не на шутку. Он ходил между столами по классу, жестикулируя руками, как дирижер, временами останавливался, не переставая говорить ни на минуту. В классе воцарилась тишина. Правда кто-то ухмылялся, кто-то смотрел в окно, кто-то безразлично зевал, но все молчали. Вернувшись к учительскому столу, дед пригладил широкую бороду, продолжил речь:

- А как приходится мучиться с похмелья на следующий день? В книгах описано, что после выпитой водки, браги, медовухи или другого хмельного зелья сосуды расширяются.

- Што энто за сосуды? - выкрикнул с места Васька-Косой.

- По ним кровушка человеческая течет - пояснил дед. Потом дед сделал паузу, внимательно оглядел собравшихся крестьян, стал неторопливо объяснять дальше:

- После выпитого человек чувствует себя вольготно, радостно ему сердешному, мир кажется в розовом свете, благодать да и только! Это оттого, что выпитое спиртное всасывается в кровь, попадает в мозг и наступает опьянение человеческого разума. Ежели выпито лишку, то один из пьяниц, а те кто пьет много так и называются, начинает харахориться, другой орать, третий кулаками махать, четвертый, наконец, свалится, как всем известная хрюкающая животина порой в самом неподходящем месте.

Дед на минуту замолчал. Он сел за стол, открыл с помощью закладки нужную страницу книжки, положил книжку на край стола. Оглядев примолкших крестьян, встал, вышел из-за стола, продолжил объяснение на ходу:

- А утром начинается обратный процесс. Сужаются растревоженные хмелем сосуды. Пьяннице с похмелья муки приходится испытать. На опохмел его сердешного так и тянет, поскольку голова, как пивной котел, гудит. Далеко не каждый устоит перед искушением хватануть ковшик бражки или медовухи. А на свежието дрожжи у бражника опять помутнение разума начинается. И пошло поехало до тех пор, покуда жбан браги не опустошится. А это уже запой, то бишь изо дня в день напился свалился. И пошло-поехало, пока хмельное зелье не кончилось.

- Я так не пью, - крикнул Евсей Лебедев. - Всегда помню "Пей да дело разумей."

- Врешь, Евсейка! На прошлое Рождество женка с сыном тобя огородцами на плечах тащщили, сам видал! - крикнул Васька-Косой.

Евсей, как ужаленный, соскочил с места, крикнул:

- Ты токо и шпиенишь по деревне, да сплетни разносишь, паскуда!

Евсей грозно зыркнул на притихшего с окаменелой ехидной улыбкой обидчика, кашлянув в кулак, пробасил:

- Соседушко подсуропил. Бражку в сенях держал. Тама вода в ледышки оборотилась, а хмельной настой, как кисель густушший, остался. Я две кружки хряпнул и с ног долой. Дак это токо однажды и было. Ты, Косой, почитай под каждым забором успел поваляться, в своих шарах полено не видишь, а у других в глазах мошку норовишь найти. Вспомни, где косоглазие приобрел?! Через день да каждой день по деревне брагу сбираешь, как нищенко. И седня выморщил у кого-то, вона зенки налил, паразит!

- Ты што обзываешься? - ощерился Васька-Косой. В классе поднялся шум, опять послышались злые шутки и упреки.

- Хватит ругаться, - не свойственным ему громким голосом произнес учитель. Когда все угомонились, дед сказал:

- Я хорошо знал твоего деда, Евсей! Прекрасный был человек работящий и обходительный. Не знаю сколько и с какого возраста он пил, но ни разу я его шатающимся по деревне не видывал. Всегда он первый сенокос заканчивал и хозяйство имел немалое две коровы да лошадь.

- А я поболе его! В хлеву три коровы и лошадь живут, - крикнул с места Евсей. - Это у Косого одна тощая коровенка последнюю охапку сена ужо сжует.

- Моей Пеструхе вся твоя скотина не ровня, - огрызнулся Васька-Косой.

- Хватит вам, пустомели, - махнув кулачиной сверху вниз, крикнул Игнат Коновалов. Дед призвал всех к порядку еще раз. Подойдя к столу, взял открытую книгу, начал читать.

Долго продолжалась лекция-беседа в Архангельской школе. Дед читал антиалкогольные брошюрки, оживленно отвечал на поставленные крестьянами вопросы. Когда опустились сумерки, учитель попросил кухарку зажечь керосиновые лампы, долго изо всех сил старался убедить собравшихся, что злоупотребление аллкоголем к добру не приведет. Крестьяне слушали, часто перебивали, балагурили. Дед не унимался ни на минуту в течение трех часов. Добросовестно прочитав брошюры, сказал, что эти книжицы будут в библиотеке и каждый сможет их перечитать в избе-читальне.

Уже ночью разъехались крестьяне по своим деревням и починкам.

26

Из личных записей учителя Секованова А.П.:

В 1912 году Земство и учительство почтили меня 25летним юбилеем. Причем по постановлению Земского Собрания был поднесен поздравительный адрес с приложением награды 100 рублей, а от товарищей учителей уезда также адрес с приложением подарка "столовый сервиз". Это трогательное чествование подняло мой дух и я решился до конца жизни работать на ниве народного просвещения."

Осенью 1912 года деда неожиданно вызвали в земскую управу. Во время урока ямщик, привезший почту, постучался в дверь класса, где дед объяснял решение задачки по арифметике. Когда дед вышел в коридор, ямщик блеснул глазами, поздоровался, вытащил из запазухи серый конверт, заклееный сургучом, вручив его деду, раскланялся.

После уроков дед не спеша открыл конверт, прочитал:"Уведомляю Вас, Милостливый государь, Что съезд учащих г. Ветлуги и Ветлужского уезда состоится в г. Ветлуге 10-го ноября 1912 и продолжится 3-4 дня. Обсуждаться будут те вопросы, которые были выставлены г.г. учащими в ответах на запросы Ветлужской Уездной Земской Управы".

Инспектор А. Успенский.

Дед позвал жену, сказал, что скоро уедет в Ветлугу на съезд учащих. Бабушка сказала, что занятия вместо него проведет, пожелала успешной работы на съезде. К назначенному сроку дед укатил на почтовых дрожках в Ветлугу.

На пленарном заседании съезда учащих выступил представитель губернской Земской Управы. Он рассказал о перспективах развития образования в ближайшие годы Российской провинции, сообщил, что губернатор пристально следит за образовательным процессом в Костромской губернии, оказывает всестороннюю помощь в строительстве, ремонте училищ, гимназий.

Представитель губернской Земской Управы указал на передовые общеобразовательные учреждения, говорил громко, чеканя каждое слово. Выпив стакан воды, поставленный на трибуне, Представитель губернии указал, что есть училища, рассположенные в глубине губернии, вдали от цивилизации, но достойно решающие учебные задачи, поставленные правительством. Он пояснил, что таковыми задачами является воспитание крепкого телом и духом, любящего свою отчизну грамотного человека. В его речи одним из лучших училищ было названо и Архангельское народное училище. Представитель губернской Земской Управы сообщил, что еще в 1903 году заведующий Архангельского училища Секованов Александр Павлович был награжден серебряной медалью "За усердие" с правом ношения на груди. Докладчик указал, что в текущем году исполняется 25 лет плодотворного труда Секованова А.П. на ниве народного образования. Он поздравил деда с высокой трибуны, пожелал крепкого здоровья, успехов в работе и закончил выступление.

Потом выступил председатель Земского собрания Ветлужского уезда. Он ознакомил учащих с мероприятиями, проводимыми земством, которые направлены на улучшение образования и медицинского обслуживания населения, указал на нерешенные задачи и трудности в области образования и медицины.

В конце своей речи отметил лучших учащих уезда, которые являются образцом для подражания. Особое внимание обратил Председатель Земского собрания 25-летнему юбилею работы на ниве народного просвещения Секованова Александра Павловича. Он сказал много теплых слов в его адрес и в заключение речи под бурные аплодисменты большого зала, вручил ему денежную премию.

Председательствующий на съезде предоставил слово инспектору народных училищ Успенскому А. Успенский не спеша поднялся на трибуну, поправил седые волосы, сказал, что ежегодно выезжает в десятки училищ Ветлужского уезда для проверки работы и оказания помощи. Успенский рассказал о тех школах, которые являются образцовыми. Инспектор народных училищ сделал небольшую паузу, оглядел внимательным взглядом аудиторию, сказал, что 23 года назад он предложил Секованову А.П. ехать в только что открытую школу и не ошибся в своем выборе, поскольку все инспекции Архангельского училища показали высокий уровень обучения не только школьников, но и взрослого населения. Успенский указал также, что в училище работает пришкольная столярная мастерская, на пришкольном участке выращиваются различные овощи, под руководством Секованова А.П. население посадило для отдыха сосновый бор в трехстах метрах от школьного здания. Прозвучали громкие аплодисменты. Сделав паузу, Успенский отметил, что в училище все комиссии признали образцовый порядок. Число заболеваний учеников этого училища одно из самых низких в уезде. Парк, окружающий школу, придает ей живописный вид и манит к себе притягательной силой.

Успенский, попросил деда подняться с места. Когда дед встал, он сказал, что все учащие уезда любят и уважают Секованова Александра Павловича, стараются брать с него пример.

Успенский обратился к представителю Костромской губернской Земской управы с просьбой оказать материальную помощь Секованову А.П. в обучении его детей. Успенский отметил, что материальное положение заведующего Архангельским начальным училищем достаточно трудное и требует поддержки. Сделав небольшую паузу Успенский начал читать поздравительный адрес:

"Многоуважаемый Александр Павлович!

В текущем 1912 году исполнилось 25-летие Вашего полезного служения в качестве учителя земской школы Ветлужского уезда. Обязанности сельского учителя так нелегки, обстановка, в которой приходится постоянно работать, настолько подрывает здоровье и силы, что полезная 25-летняя деятельность народного учителя представляется явлением глубоко знаменательным не только в глазах самих учащих, но и в глазах целого общества.

Сегодня, приветствуя Вас с "25-летним юбилеем, мы учащие, от души желаем продления службы Вашей на пользу крестьянского населения края. Дай бог Вам здоровья и сил для воспитания еще многих поколений деревни!!!

Ноября 10 дня 1912 года.

Учащие Ветлужского уезда".

Успенский сообщил, что в приветственном адресе стоит тридцать восемь подписей учащих.

Инспектор народных училищ пригласил деда к трибуне, вручил ему приветственный адрес и ценный подарок.

Приняв поздравительный адрес и подарок, дед повернулся лицом к большому залу. Лицо его покрыл малиновый румянец, голубые глаза, наполнившись слезами, сверкали радостью и благодарностью. Александр Павлович сказал, что тронут чутким к себе вниманием, поблагодарил всех присутствующих и заверил, что до конца дней своих будет отдавать все силы любимому делу - обучению сельского населения. Больше не говоря ни слова, под бурные аплодисменты дед сошел с трибуны.

27

Шел 1914 год. Дед прибыл из Ветлуги в удрученном состоянии.

- Что такой невеселый? - спросила жена.

- Поговаривают, что война скоро. В мире запахло порохом. На балканах немецкого посла убили. Чувствую не к добру это.

- Кому воевать-то охота? Поругаются промеж себя правители да и угомонятся.

- Паны дерутся, а у холоповв чубы трещат. Правители-то поругаются, а воевать народу придется.

Черной тучей наползала война, захватывая своими щупальцами новые государства и народы. Россия также была втянута в боевые действия, началась мобилизация, стали уходить на фронт жители окрестных деревень и починков.

- Александр Павлыч, что это творится на белом свете? Опять солдатские мундиры приходится напяливать, топереча уж деткам, - спросил Евсей Панхин. - Ваньку на войну провожаю. Сам в японскую намыкался, топереча сыну солдатскую лямку тянуть надо. Ростишь детишков-то для помощи по хозяйству и продолжения рода, а не для пушечного мяса. И чего это людям не хватает, жили бы себе в мире да согласии. Верхогляды от жиру, видно, взбесились.

- Земли не хватает, голубчик, Земли. Все войны, почитай, из-за земельки утеяны. Германец тоже за ней к нам лезет. В России много землицы. Вот он и прет, как медведь на пчельник. Памятишку, видно, у правителей германских отшибло. Забыли, как наши солдаты и турок шерстили, и французов, и шведов. Всех врагов, побитых на поле брани и не перечтешь. А кто защищал всегда отечество свое? Российский солдат, Евсеюшка. У тебя парень вон какой вымахал! Красавец и силушкой громадной обладает. И смелый в придачу. Помнишь всю ночь от волков отбивался, когда мы его искали. И от супостатоввражин отмахнется. На таких как Иван и держится сила Российская. Ты одного парня на фронт отправляешь, а у меня двое уходят - Павел и Виктор. Оба учителя, работать бы да работать. Так нет же - на фронт рвутся. ГОворят, что их святое дело отечество защищать от австрияк и германцев. Не с руки мне их удерживать - кто-то же должен защищать Родину. Плоховато бы было, ежели они под лавку трусливо спрятались. Тогда почитай мое воспитание стороной для них прошло. Слава богу, что это не так! А тоже на душе кошки, Евсеюшка, скребут.

Сначала ушел на фронт Виктор, а через месяц Павел. Жадно читал сводки с фронта дед, не пропускал ни одну газету. Подходил к концу первый год войны. Положение дел на фронте осложнялось. Пришли первые похорорнки. Погиб младший Николай Коновалов.

- Выпьем, Александр Павлыч, горе у меня, младшего брата убили, - заехав под вечер в школу сказал Игнат Петрович.

- Давай помянем Николая. Хороший мужик был. Трудолюбивый, не жадный и весельчак первый.

Они выпили не чокнувшись, пожелали Николаю царства небесного, потом закурили, думали каждый о своем.

Нарушил молчание дед:

- У меня, Иван Петрович, тоже кошки на душе - тревожно. От Виктора писем давно нет. От Павла получил недавно весточку - воюет. Обходят, слава богу, вражьи пули, а вот Виктор молчит.

- Могет письма в эдакой кутерьме затерялись?

- Хорошо бы, ежели так.

- Ну ладно, поеду я. Надо еще семейство Николая проведать.

Нехотя, медлено подъезжала почтовая тройка к Архангельской школе. Казалось, что ямщик не хотел заезжать и только служебные обязанности толкали его к школе.

- Что это они? - увидев в окно подъезжающую тройку, подумал дед. - Вареные что ли? Всегда с шиком подъезжали. Перед учителем своим гарцевали.

Дед быстро оделся, вышел на улицу. Кони, медленно подойдя к школе, встали, как вкопанные.

- Александр Павлыч, пакет Вам, - тихим голосом сказал ямщик и быстро, как бы стараясь не обжечься, уставившись в землю раскосыми глазами, сунул серый конверт деду, постоял немного, потом прыгнул на облучок, лошади рванув с места, стрелой понеслись прочь.

Дрожащими руками открыл конверт дед. Строки прыгали перед глазами. Дед взял себя в руки, начал читать:

- Командир 17-ой воздухоплавательной роты извещает, что Секованов Виктор Александрович погиб в бою.

Конверт вывалился из рук деда, он тяжело опустился на землю. Скупые слезы медленно потекли по густой бороде. Непослушными руками он полез в карман, достал папиросу, закурил.

"Здесь школа, народная школа, где светочи правды горят", - заклокотали в сознании строки стихотворения, написанного рукой сына.

Коротка тебе жизнь досталась, Витя. Ох, коротка. Сколько бы добрых дел смог сделать на свете, если бы не проклятая война.

Встав на ноги, качающейся походкой дед вошел в школу и, озираясь по сторонам, как бы ища кого крикнул: "Виктор!" Но вместо крика послышался стон.

Увидев мужа бледного, как полотно, подбежала жена.

- Что случилось?

- Горе у нас большое Виктор убит!

- Откуда такое известие?

- Почтари привезли.

- Успокойся ради бога, пойдем приляжешь.

Жена взяла мужа под руку, помогла раздеться, уложила на кровать. Гибель Виктора сильно подействовала на поведение деда. Он стал не разговорчив, часто уединялся в парке, подолгу бродил по тихим аллеям.

Вот ведь как несправедливо устроена жизнь. Молодой, в рассвете сил человек, ушел в мир иной. Одни люди живут до глубокой старости, другие умирают или погибают совсем юнцами. Бог, почему такая несправедливость?! Ведь и не греховодил сын, по-людски жил. За что же ему погибель-то, бог, за что?

Дед поднял голову к небу, сжал кулаки и зажмурил глаза. Губы его шептали:

- Где же могилка-то твоя, сынок? И не найти, не проведать. Царство тебе небесное, Витя. Ты погиб в бою за Родину, выполнил долг до конца честно и благородно. Хоть и тяжело мне, но я горжусь тобой.

28

После гибели Виктора дед целиком окунулся в работу, пытаясь отвлечься от тяжелых дум. Под его руководством работа в Архангельской школе кипела. С утра дед занимался с учениками в классе, после обеда либо проводил беседы с населением, либо работал в столярной мастерской, либо ездил по деревням, навещая родителей учеников. Были дела, связанные с обустройством школы, доставанием чернильного порошка, мела - все хлопоты и не перечислишь, что ложатся на плечи сельского учителя. Не минуты несидел дед без дела. Хозяйство также требовало сил и энергии. Приходилось, как всегда, рассчитывать хватит ли сена до весны для коровы, сколько дров следует заготовить, чтобы в доме было тепло.

В семье появились две дочки Зоя и Валя. Поприбавилось забот. Дети от первого брака хоть и стали уже взрослыми, но и им приходилось помогать.

Павел посылал весточки из действующей армии. Но иногда писем не было подолгу, что приводило деда в удрученное состояние. Он начинал по-многу курить, становился раздражительнее. В последней весточке Павел сообщил, что идут тяжелые бои с немецкими войсками, писал еще что скучает по дому и любимой профессии учителя.

Антонина закончила учебу в Ветлужской семинарии. У деда была мечта дать возможность дочери получить высшее образование. Губернская Земская Управа, дала согласие на его прошение об оказании материальной помощи Сековановой Антонине, в случае продолжения ею образования. Дед с трепетом ждал возвращения дочери, с радостью хотел сообщить ей это известие.

Антонина, приехала домой в августе 1916 года. Она сказала отцу, что в Мундырском училище нет учителя и она готова ехать туда на работу. Отец попытался уговорить ее продолжить образование, указав на материальную помощь Губернской Земской Управы, на что получил отрицательный ответ дочери. Антонина сказала, что детки Мундырского околотка не имеют возможности учиться и им необходима помощь. Со слов дочери стало ясно, что уже хватит родительской помощи и помощи государства, затраченных на ее обучение. Отец возразил, сказав, что появившуюся возможность поступления в институт надо использовать. Антонина воспротивилась. Она сказала, что лишние деньги сейчас особенно нужны для малолетних детей. Она указала также отцу, что старший брат Павел служит в действующей армии и ему тоже нужна материальная поддержка. Дочь пояснила, что учиться дальше она будет, но только после накопления учительского опыта, потом уклончиво намекнула, что заходила в Ветлужскую Земскую Управу по вопросу своего трудоустройства. Отец, внимательно выслушав дочь, согласился, про себя радостно подумал: "Упрямая. Вся в меня!"

Вскоре он уехал в Ветлугу, где с удивлением узнал, что его дочь уже определена учительницей в Мундырское начальное училище. Прямо из Ветлуги написал записку:

"В Костромскую губернскую Земскую Управу.

Приношу глубокую благодарность губернской Земской Управе, выдавшей мне денежное пособие на обучение дочери моей Антонины, и имею честь донести, что Антонина Секованова с 1го сентября Ветлужским Уездным ученым Советом определена учительницей в Мундырское начальное училище, а посему продолжать образование в каком-либо учебном заведении она не будет".

Дед с благодарностью относился к правительству губернии, помогавшему дать образование детям.

29

"Грозная война несет с собою смерть и разорение массам людей. Государство, общественные организации и союзы принимают на себя заботу хотя бы в слабой степени пополнить те неисчислимые потери, которые выпали на долю жертв войны. Русское учительство широко отозвалось на переживаемые испытания и приняло участие в организационной работе тыла и непосредственно на театре войны, послав туда учителей-солдат и учительниц-сестер милосердия..." (Из обращения комиссии, организованной по сбору средств в помощь пострадавшим от войны, к педагогическому персоналу начальной и средней школы и лицам, работающим на поприще народного образования.)

Война бушевала вовсю. Она унесла жизни уже многих солдат уроженцев Ветлужского края. Приходили десятки похоронок, в Ветлужском уезде появились беженцы, гонимые голодом и нуждой. Когда же матушка-Россия ты будешь жить спокойной жизнью?!

Сколько уже столетий на слуху у россиянина слово беженец? Кто знает? Когда мы забудем это кошмарное слово? О людях, стронутых войной и появившихся в Ветлужском крае свидетельствуют документы:

"Волна беженцев жертв событий второй Отечественной войны (здесь речь идет, конечно, о Первой мировой войне. Прим. автора) докатилась до города Ветлуги и Ветлужского уезда. Идя на помощь беженцам в деле обучения их детей прошу вас М.Г. (Милостливый государь. Какое вежливое было обращение. Прим. автора) в случае появления беженцев без задержки принимать их детей во вверенное Вам училище и о приеме их доводить до моего сведения."

Инспектор Успенский.

О гибели людей Вохомской Волости на фронтах Первой мировой также свидетельствуют факты. Не могу не привести этот скорбный список, направленный дедом, по запросу Земской Управы:

"На отношение Вашего Высокородия от 9 февраля 1916 года при сем имею честь представить, список бывших учеников Архангельского народного училища, убитых с начала текущей войны по 1-е января 1916 года, составленных на основании имеющихся достоверных сведений.

Вот этот список (из крестьян Вохомской Волости):

1. Николай Викторов Белянцев деревни Клюкина,

2. Федор Алексеевич Цветков, дер. Расклонного,

3. Михаил Каллистратов Глумин, дер. Сенькина,

4. Иван Петров Яблоков, поч. Бурковского,

5. Павел Никандров Душин, дер. Расклонного,

6. Анатолий Иванов Смолин, дер. Ежова,

7. Василий Осипов, поч. Мало-Дараватовского,

8. Павел Иванов Ключарев, дер. Луптюжского,

9. Виктор Александрович Секованов, пот. поч. гражданин, учитель,

10. Николай Петрович Коновалов, дер. Луптюжского.

(слова пот. поч., видимо, означают потомственный почетный).

Сколько еще унесет война выпускников начального Архангельского училища. А сколько их погибнет и пропадет без вести во вторую Мировую войну? Одному богу весть.

Нет в данном прискорбном списке второго сына деда Павла Александровича Секованова. Пока он воюет на фронтах Первой мировой. Однако и его поджидает вражеская пуля.

После гибели Виктора дед изменился - на голове и в бороде появилась серебристая проседь. Не зря говорится в народе: пришла беда - отворяй ворота. Не успела зарубцеваться душевная рана, как еще удар уготовила деду судьба.

В то осеннее воскресенье он пришел из леса и сразу почуствовал что-то неладное. Жена не встретила, как раньше приветливым вопросом:

- Все грибы, поди, обобрал, никому не оставил?

Дед вошел в дом, бабушка сидела за столом бледная, как полотно.

Что-то случилось, - вихрем пронеслась тревожная мысль.

Взгляд деда молниеносно скользнул по столу и задержался на распечатанном конверте, зловеще серевшем в самом его центре. Жена потянулась к конверту, пытаясь закрыть его рукой.

- Что стряслось?

Ответа не последовало. Дед прыжком подскочил к столу, схватил конверт, вытряхнул его содержимое, поднес к глазам белы клочек бумаги. Первое предложение словно каленым железом пронзило его насквозь, на глазах появились слезы, мелкой дрожью затряслись руки. Шатаясь, словно пьяный, дед доплелся до окна, судорожно схватился рукой за спинку кровати, роняя скупые мужские слезы, молча глядел на раскинувшийся в стройных аллеях парк. Бабушка сидела за столом, не решаясь нарушить тишину. Часы пробили полдень, дед очнулся, повернулся лицом к бабушке тихо сказал: "И тебя, Паша, уби..." Но закончить предложение он не успел. Закачались стены и потолок, тело обмякло, дед, потеряв сознание, комом, как подстреленая птица, повалился на пол. В растерянности подбежала жена, растегнула ворот рубахи мужа, неимоверными усилиями перетащила его на кровать, положила на лоб холодное полотенце, велела кухарке бежать за фельдшером.

Очнулся дед с тупой болью в голове. Темные круги стояли перед глазами. Ему показалось, что тихий голос поет заунывную песню. С трудом повернув голову, увидел плачущую жену в изголовьях кровати.

- Что слезы-то льешь? - тихим голосом произнес и вдруг с ужасом вспомнил, что война отняла у него последнего сына. Дед понял, что о Викторе и Павле остались только память и боль.

После гибели Павла дед заболел, около недели ничего не ел, ночами бредил, звал дочь. Из Мундыря приехала Антонина. По вызову бабушки незамедлительно явилась в Архангельское, целыми днями сидела у кровати отца. Иногда ее меняла бабушка в перерыве между работой и семейными делами. Медленно, очень медленно поправлялся дед.

- В первый раз меня так прихватило, - говорил он Тоне. - Что такое обморок и понятия не имел. Видишь, как беда коверкает человека.

- Вижу, папа, все вижу. Но теперь уж тебе лучше - на поправку пошел.

- Какая поправка? Здоровье-то, может, придет, а душевные раны до концов дней моих будут болеть.

Узнав о болезни деда, в школу зачастили жители всей округи. Каждый хотел замолвить учителю доброе словечко. Крестьяне несли мед, сушеные ягоды, грибы, топленое масло - все, что было в доме и могло по их мнению непременно помочь учителю.

- Ребятишки вопросами замучили, как дела у Александра Павловича, что ему для выздоровления надо принести? Проходу не дают, - говорила мужу жена.

Александр Павлович отмалчивался, но в глубине души благодарил друзей-крестьян. Да это были не просто крестьяне, а именно друзья, которым учитель одавал все силы и получал от них дань уважения и любви. Какая плата может быть выше!

30

Из дальнего починка Камчатский рано утром приехал Иван Орлов. Он снял шапку огромными ручищами, поправил на голове космы, отворил дверь, перешагнул порог, громко поздоровался и в нерешительности остановился. Дед позвал гостя в комнату:

- Что в кути-то стоишь? Проходи, Иван, не стесняйся.

- Вот медку бурак привез баского. Всякой недуг прогонит. Я лонись за медведем увязался, да провалился под лед. Насилу выполз, - входя в комнату широченными шагами, громовым голосом, сказал Иван. - Домой-то уж в потьмах приташшился. Ну думаю застудился, отдам богу душу. Давай скорей кипяток с медом пить. И поделом - даже не чихнул на другой ден. Вот эдак, как на духу говорю, Александр Павлыч.

- Так у меня-то, Иван, не простуда на одре заставила лежать, а горе - последнего сынка лишился.

- И головные боли наш медок утихомиривает. Оно, конешно, болшое у тобя горе. От всей души сочуствие имею. Што поделаешь, когды война проклятущая по миру бушует. У меня тоже сын, Сашка в лазарете чижало ранетый валяется. Вчерась письмо со слезми прочел. Кошки на душе скребут, да што поделашь?

Иван вытер рукавом вспотевший лоб, сказал:

- Слушай-ко, Александр Павлыч, поехали ко мне. В лесу заимка имется, собачки што надо и за зверем и птицей идут. Поживем в заимке, забудешься от всего, а то захиреешь тута совсем. Воли чичас твоей душе надобно.

- Может действительно полегче будет в лесу?

Езжай, езжай, в школе я одна управлюсь, - сказала жена.

Дед привстал с кровати, глянул в окно, сказал:

- Хорошо в лесу-то сейчас. Не плохо бы собачек на гону послушать. Поехали Иван. Только тяжело мне ходить - в груди давит.

Орлов усмехнулся в бороду, махнув рукой объяснил, что много ходить не придется лошадь до самой заимки довезет, откуда до зайцей рукой подать. Дед медленно встал с кровати, подошел к окну, глянул на улицу; школьный парк уже начинал расписываться природой в яркие краски, пожелтела трава. Постояв немного у окна, дед стал собираться.

- Ружье не забудь, Александр Павлыч, я на улке обожду, напомнил Орлов.

- Не забуду, не забуду, - собирая охотничьи припасы сказал дед.

Вскоре они выехали, к полудню добрались до починка.

- Погодка хороша седня, ведро, как по заказу, - подъехав к пятистенному домине и осадив лошадь, сказал Иван.

Быстро собравшись, Иван громко свистнул. Подбежали три собаки две гончих и третий огромных размеров, похожий на дворнягу, пес.

- Знакомьтесь, Александр Павлыч, Вьюга, Шарик и Пират - баские собачки, каждый по своему зверю силен! Вьюга и Шарик зайцей цельными уповодами гоняют. Пират этот волкодав. Лонись придушил переярка. Ничаво не страшится и по медведю идет, и по сохатому, но мы-то нонче зайуей договорились гонять.

- Да конечно, Иван. Люблю я эту охоту с давних времен.

- Петруха, - крикнул Иван сыну, - забери-ко зверюгу. Запри его лешего в ограде покрепше. Иначе за нами попрется. Сегодни не по што его в лес брать, поскоку на зайцей не зарится. Гавкнет раз, другой и морду в сторону воротит. А по крупному звирю баско идет и медвведей и сохатых бивал изпод него не раз.

Из избы выбежал лет шести от роду белесый мальчуган, схватил за загривок Пирата, потащил к ограде.

- Папка, а меня с собой возьмете?

- Мелковат ты ишо. Маманьке по дому помогай. Весной поляшей в шалаше караулить возьму.

Дед вспомнил, как брал маленьких Витьку и Павла на тетеревиный ток, и вновь заблестели его глаза.

- Поехали скорей, Иван, - стараясь отвлечься от горьких воспоминаний сказал дед.

Они тронулись, из ограды донесся вой Пирата.

- О, разобрало, беса! Понял, што обманули. Ничаво, пусть дом караулит.

Между тем гончие побежали впереди лошади, пересекли небольшое поле, скрылись в сосняке.

- До заимки-то верст семь не боле, пока едем эти бесы зайца подымут.

- А ежели на сохатого напорются?

- И его прищучат. Токо бегать-то за им сегодня нету у нас желанья. Шарик и Вьюга не так охочи на крупного звиря, как Пират. Посмотрят, что охотников нету и воротятся. А Пират цельный ден шпиговать рогача, али хозяина будет.

- Кого, кого?

- Медведя косолапого.

Неожиданно в стороне раздался звук, напоминающий визг ребенка, а потом стих.

- Что это?

- Вьюга на жировку заячью наскочила, - пояснил Иван. - Есть у ее грешок до подъема зайца брехать. Как баба брюзгливая, сначала языком, роботает, а уж токо опосля мозгами. Шарик, тот умен, хрен гавкнет, покуды зайца не сшугнули с лежки.

Тихо было в лесу, лишь поскрипывала телега да барабанил незатейливую трель "та-та-та" на сухостоине дятел. Дед, лежа на телеге, вслушивался в тишину леса, смотрел на бегущие по небу облака и молчал.

Неожиданно в лесу вновь раздался странный звук, как будто по пустой бочке огрели палкой. Сначала звук разрастался неуверенно, нехотя, но через несколько минут весь лес наполнился раскатистым, звонким, так милым сердцу любого охотника незатейливым звуком: "гав га-ав".

- Это Шарик зайца погнал, чичас будя дело, - пояснил Иван.

- Я так и понял, - сказал дед.

С визгом присоединилась к Шарику Вьюга и пошло-поехало, "гав-гав" - басил Шарик, "ай-я-я-я-ай" - вторила Вьюга. Стоном и плачем наполнился лес.

- Вот топерь подняли зайца. Александр Павлыч я привяжу лошадь и тут недалече стану, а ты по дороге немного пройди вперед до отворотки направо и там стань.

- Хорошо, хорошо.

Дед опоздал. Когда он подошел к развилке, заяц вдалеке на махах пересек дорогу и скрылся в густом ельнике. Через минуту выскочили Шарик и Вьюга. Шарик шел впереди низко опустив морду и, издавая размерное громовое "Га-ав-гав", Вьюга с визгом "ай-я-яй", следовала по пятам, полностью доверяя заячий след Шарику.

- Шарик ведет. Чутьистый пес. Без перемолчек шпарят, молодцы. А какую музыку выводят настоящие артисты! Как оперу в театре слушаешь, - подумал дед.

Гон пошел по второму кругу, вновь приближаясь к развилке. Дед стоял, как завороженный, судорожно сжимал в руках ружье, внимательно всматривался в окружающие предметы. Неожиданно в стороне послышался шорох листьев, дед повернул голову, увидел, что по узенькой отворотке серым комом прямо на него катился беляк. Можно было стрелять, но дед почему-то медлил. В ушах стояла музыка гона, наполняя все его сознание. Уловив движение охотника заяц резко затормозил и, сменив направление, шустро юркнул в кусты. Деда оглушили набегающие Шарик и Вьюга. Не удостоив охотника даже своим вниманием, они с ревом прошли мимо.

- Ишь ты обидчивые! Заслушался гоном и зайца проглядел. На самое добычливое место меня Иван поставил, а я маху дал. Бог с ним. А красота-то какая!

Гон тем временем удалялся. И вдруг громовое "бабах" раскатилось по лесу. Через минуты две лай стих. Вновь наступила тишина.

- Дошел, дошел, - послышалось невдалеке.

Дед сразу опомнился, не спеша направился к Ивану.

- А ты што не стрелил зайца?

- Заслушался гоном, прозевал.

- Ничаво, быват. Опосля добудешь. Хорошой попался - фунтов восемь, а то и поболе будет. Свежей зайчатиной седня вечерять будем.

- Загляденье у тебя собачки, Иван. Давно с такими не охотился.

- Плохих не держим, Александр Павлыч. Оне мною натаскивались с самого щенячьего детству.

Впереди блеснуло в лучах солнца зеркало лесной речки.

- Ну вот и добралися. Заимка тута у ключа стоит.

31

Они подъехали к охотничьей избушке, притулившейся на опушке леса к огромным елкам. Иван остановил лошадь, легко спрыгнул с телеги, деловито обошел заимку кругом, и только потом, когда убедился, что все на месте, открыл дверь.

- Давай устраиваться, Александр Павлыч. Ты проходи в заимку отдохни маненько, а я пока коня стреножу, зайца ошкурю да водицы снесу.

К вечеру все дела были обделаны. Иван зажег лучину.

- Вот и похлебка, Александр Павлыч, готова.

- Иван, у меня бутылка коньяка есть.

- Такое зелье не по мне, бражку да водку ишо тятькой приучен пить, царствие ему небесное! Ну ничаво, доставай! Отведаем твого зелья.

Дед налил коньяку в деревянную кружку, стоящую на сколоченном из досок столе, протянул Орлову.

Иван выпил, громко крякнул: "Крепок, зараза!" Затем взял деревянную ложку стал есть зайчатину прямо из глубокого протвиня, где затушил зайца.

Выпил и дед, закусил помидорой, а потом с недоумением, уставившись на огромный дымящийся протвень, произнес:

- Куда столько наготовил?

- Поправлясся. А то вона совсем худой стал. Одне кожа да кости. При такой жизни ноги таскать не засмогаешь. Я тобя быстро откормлю, хлебушко да сольца в заимке есть, а мяса в лесу завсегда добудем. Любота да и токо.

Отужинав, закурили. Орлов наотрез отказался от предложенной дедом папироски, скрутил козью ножку.

- Александр Павлыч, а што энто за бардак в армии стал? Никаково порядку, понимашь. Недавно Петруха Ковалев без ноги с фронту домой воротился. Дак бает - агьинтаторы какой-то партеи по войскам ходют. Супротив царя науськивают солдатушек. По домам идтить просют и с немцем брататься, к резолюции призыват. Што такое партея, резолюция энта? Почто с германцем брататься? Ничаво не могу уразуметь. А Петруха не пояснил, сам чередом не знат.

- Тревожные, смутные времена сейчас наступили, Иван. Уже не первый год война полыхает. Да такая, что и свет не видывал. Конца и края ей не видно. Огромный пожар разгорелся, а тушить никто не собирается. Терпелив русский мужик. Но это только до срока. Не ровен час, конец придет его терпению, вот тогда-то и может начаться все, что угодно. Посмотри-ко вокруг, Иван - хуже стали жить в вашем починке с начала войны или нет?

- Ишо как! Хужей не быват. Ежели так и дале пойдет, то и голодовка могет настать. Мужикто в окопах гнется кому хлебушко выращивать?

- То-то и оно. На фронтах люди гибнут, а наши правители ничего сделать не могут.

- Пыжатся токо для виду, - дымя цигаркой, сказал Орлов.

- Правильно разумеешь, Иван.

- Неужели они не могут понять, что война может взорвать терпение народа? Ежели не одумаются правители страшные события могут произойти. Нет ничего страшнее ярости русского мужика.

- Это верно, Александр Павлыч. Русской мужик уповод коня впрягает, зато шибко едет.

Дед улыбнулся, похлопал по плечу Ивана, похвалил:

- Ты сегодня показал мне настоящую езду, всю дорогу конь рысью шел.

- А как же! - пробасил Орлов, расплывшись довольной улыбкой.

Дед прищурил глаза, глянул на синее небо, сказал:

- Может произойти, страшное. Русские штыки не ровен час с запада на восток повернутся.

- Чаво, чаво?

- Все очень просто, Иван. Сегодня намыкался бедный солдат до отрыжки, вшами да блохами обгрызен, грязный, голодный в окопах сидит. А на голодное брюхо всякие мысли могут придти. Скажет русский солдат германскому:" Хорош воевать". А тот ответит:"Gut". Германцу тоже война надоела. Вот и пойдет русский солдат разбираться, кто его на эту войну послал, где прорва людей русских погибла, то есть с царем да его свитой. Вспомни-ко, чем японская война обернулась?

Иван почесал пятерней загривок, вздохнул тяжело и глухо произнес:

- Намыкались мы в японскую, вовек не забыть. Много солдатушек полегло наших. Ох много.

- Все верно. А потом эта война баррикадами да стачками обернулась. И Кровавое воскресенье было и революция.

- А што такое резолюция?

- Не резолюция, Иван, а революция. Ну как бы тебе объяснить. Когда определенная часть населения пытается правительство свергнуть. Или попросту говоря, о землю шлепнуть. Понял?

- Топерь ясно. Ясней уж не куды.

- Эта-то война пострашнее японской многократно. Десятки государств в ней участвуют уже не первый год. И пожар-то войны не где-нибудь на Востоке, а в Европе горит. Достукаются наши господа правители. Ох достукаются. Надо все меры принять, чтоб покончить с войной, а они, ты правильно сказал, Иван, только пыжатся.

- А што тута ишо сбаеш.

- Агитаторы, которые по войскам ходят, Иван члены большевистской партии. Они-то, видно, поумней наших правителей. Вот посуди сам. Подойдет такой агитатор к измотанному, голодному, грязному солдату и спросит: "За что воюешь солдат?" - Тот бойко ответит: "За царя-батюшку и отечество". А на хрена ты царю нужен, коль он тебя в окопах гноит да кормит как непутевый хозяин собаку?

На первый раз не станет слушать солдат агитатора прогонит или крепким словом огреет. А потом деньки опять каторгой обернутся. Сверху пули свистят, снизу в окопах холод прет и в брюхе урчит с голодухи. Волей-неволей призадумается солдат и, не ровен час, слушать начнет агитатора.

- А што это за партея такая?

- Я сам никогда ни в каких партиях не состоял, хотя многие приглашали. Мое дело всегда было и есть грамоте людей учить. Но о партиях читаю много, чтобы, как говорится, быть в курсе всех событий. Партия это собрание людей, имеющих общие взгляды и цель. Члены большевистской партии или попросту большевики ставят своей целью царя свергнуть. Хотят они еще у богатых добро отобрать и бедным его раздать.

- И у своих тож?

- У большевиков нет богатых.

- Это топерь. А ежели оне богатых тряхнут сперва, а опосля себе отвалят жирной кусок.

- Нет. Они хотят общество равноправных граждан построить.

- Это, штоб все в лаптях али галифэ ходили?

- Причем тут лапти и галифе? Чтоб люди могли равные права иметь на труд, обучение, лечение - на все.

- Баско это аль нет?

- Идеи вроде неплохие, но кто знает...

Прожили они в заимке неделю. Чистый воздух, запахи леса и щебетание пташек успокаивали, терзаемого горем деда. Охота и разговоры с словоохотливым Иваном вернули деда к жизни, заглушили душевую боль. Надолго ли? Приехав домой, он жадно погрузился в работу, стараясь не думать о тяжелых утратах.

Между тем пламя войны разгоралось. Смерть немилосердно косила мужское население России. Поредели и окрестные деревни Архангельского. Терпелив, добродушен русский человек. Но, если он разъярен любую стену в пух и прах расколышматит. Терпелив русский мужик, доверчив, порой задней мыслью силен, но, ежели разозлится, тяжко будет его обидчикам.

Война довела народ до нищеты и отчаяния. Голод тяжелой глыбой навалился на каждую семью Россия стояла на краю пропасти. Вместо того, чтобы прекратить бойню, снизить напряжение в стране царь продолжал отдавать приказания о продолжении военных действий, за что и поплатился. Развязка не заставила себя долго ждать - грянула Февральская революция. Николай Второй вынужден был отречься от престола, было создано временное правительство.

32

Как только грянула февральская революция, в деревнях начались сходы, мужики метались из стороны в сторону, не знали, что делать. Не один век с царем жили, а как теперь без царя батюшки-то мыкаться?

Узнав о свершившейся революции, к деду ввалился с выпученными глазами Коновалов.

- Александр Павлыч, как без царято будем мыкаться? Мужики токо махрою дымят да спорят с пеной у рта промеж себя. Никто чередом не знат. К тобе за советом спровадили.

- Как жили, так и будем жить. Все равно царь уж не мог управлять государством, как раньше. Смотри, Игнат Петрович, до какого нищенского состояния доведена Россия. Погляди, хотя бы на Луптюжское. Куда ни кинь везде клин.

- Верно баешь, Александр Павлыч, обуяла война проклятущая. С голодухи все поджали брюхо.

- Не сделал царь выводов из войны с японцами. Думал, что все обойдется. Утихомирит русского мужика, как тогда. Но времечкото сейчас не то.. Большевики мощную партию создали, агитацию против самодержавия среди населения активно ведут уж не один год, да и война эта не чета войне с японцами. Ошибся царь, роковую оплошность допустил. Вместо того, чтобы затушить войну в ее пламя справно подбрасывал наших ребятушек и получил по заслугам. Конечно, привык русский человек к царской воле. Больше трехсот лет Романовы на Руси правили. Я тоже тяжело переживаю отречение царя от престола. Порой так тяжко станет хоть вой, но ослабла царская власть и не в ту сторону потянула Россию. По мне - не можешь управлять государством - другим дай дорогу.

- А откуды энти другие-то вылупются?

- Кто его знает? Мое дело деток учить, но по-дружески вот, что я тебе скажу. Каждый сейчас с тревогой думает о судьбе России. И я тоже ночами не сплю. Скорей всего, Игнат Петрович, к власти придут большевики. У них четкая программа действий, близкая простому человеку. Они и против войны выступают и за равноправие населения, не сидят на одном месте, а всегда в гуще народа находятся. Полдела они уже сделали отрекли царя от престола...

- А нам-то куды бечь? Супротив кого в драку идтить?

- Никуда не надо бежать. Если паниковать будем, с голоду погибнем. Ежели же каждый за топор будет хвататься потонет Россия в крови народной. Нам с тобой, Игнат Петрович, дело свое попрежнему справно надо делать.

- Тошно в такой кутерьме-то робить.

- А ты о внучках своих подумай. Нам-то уж за пятый десяток перевалило, а внучатамто жить да жить.

- И то верно, Александр Павлыч. Поедука я сперва за сеном, а опосля с мужиками побалакаю. Попробую остудить их пыл.

- Приходите ко мне в школу. Вместе поговорим.

33

Из личных воспоминаний Секованова Александра Павловича:

"Во время Октябрьской революции и в годы хозяйственной разрухи, лишений, я, перенося голод и беспризорность школы, не покинул любимой работы, не бросил школу подобно многим".

Между тем события развивались стремительно. Война продолжала бушевать, чем разжигала недовольство народа на всей территории государства. Под руководством большевиков свершилась Октябрьская революция, переросшая позднее в жестокую гражданскую войну. Во время гражданской войны дела на ниве образования России стали совсем плохи. Бедственное положение возникло и в Архангельской школе: деньги на жалование учителям и развитие школы полностью перестали поступать, резко сократилось число учеников.

"Неужели опять в темноту невежества покатится деревня? Сколько труда и здоровья потратил на обучение деток, не одно поколение просветил, теперь в наступившую кутерьму все псу под хвост? Нет, не бывать этому, костьми лягу, а не допущу закрытия школы. Не может быть, что революция, как корова языком, смахнет все образование России? Ведь в руководстве большевиков много интеллигентных людей, выступающих за грамотность населения. Это сейчас неразбериха потом образуется все," - часто раздумывал дед.

В ноябре 1917 года Александр Павлович, попросив у Коновалова лошадь, обыденкой поехал по деревням и починкам.

Прибыв в починок Разумовское, собрал людей, сказал:

- Уважаемые сельчане. Печальные обстоятельства вынудили отрывать Вас от дел. Уж скоро тридцать годков я учу Ваших деток и внучат. Некоторые из выпускников Архангельской школы сейчас почтенные должности занимают. Многие бывшие ученики мои и здесь присутствуют.

Дед сделал паузу, потом показав пальцем на бывших выпусккников школы, язвительно сказал:

- Сами отучились, а детей не хотите в школу пускать. Совсем недавно классы битком были набиты ребятней, далеко разносил ветер от школы ее веселый, озорной шум и гам, а теперь стихло все пустует школа. А у меня сердце кровью обливается.

- Так куды ж, Александр Павлыч, ребятенковто пущать, коль кавардак по всей Рассеи свирепствует, - хмуро сказал только что вернувшийся с войны Карп Тимофеев. Он почесал пятерней затылок, оглядел стоящих рядом крестьян, добавил:

- Окромя всего болтают, што и ты не жилец в наших краях.

- Слушайте больше всякую напраслину.

Дед разошелся не на шутку громко крикнул:

- Ежели деток не будете в школу пускать - от этого лучше будет? Сами знаете, я не состоял ни в одной партии. Но учтите, что газеты и журналы всегда читал основательно. Большевики никогда не выступали за темноту и невежество населения. Напротив они проповедуют право на образование каждого жителя России. Это сейчас неразбериха в стране, потом жизнь наладится. Что касаемо меня, то, как уже сказал, улепетывать никуда не собираюсь.

- А ежели спихнет старая власть болшевиков - тогды што? - послышалось из толпы.

- Образованный народ любой власти на пользу.

- А как же, Александр Павлыч, сам-то переживать кавардак собираесся, коль жалования нету. У тобя ведь деток малолетних двое. Поди, уплывешь от нас, - сказала пожилая крестьянка Клавдия Иванова. - Я Машке своей еле справила одежонку.

- Да што Вам далось - съедешь, уплывешь!

- Земля слухом полна, - послышалось из толпы.

- Нет мне отсюда дороги. Не скрою, приглашали в Ветлугу новые власти, работу предлагали с высоким жалованием, но я отказ решительно вынес. Не с руки покидать родные края, с вами навсегда останусь. С пропитанием, Клавдия Ивановна, перебьюсь как-нибудь. Корова чай есть, картошка, помидоры, огурцы на огороде растут. Пережить надо лихолетье достойно, не прятаясь по углам. Ну так что будут ребятишки ходить в школу или закрывать ее мне? Ну а уж ежели безработным останусь, тогда точно наутек пущусь!

- Коль так, пущай ходют, - прогремел Тимофеев. - Только вопросик к тобе имеем.

- Спрашивайте!

- Мы кумекали тута не один уповод, Александр Павлыч, насчет школы, - начал Тимофеев. - Не знали што и делать. Детки ревут, во школу рвутся, однако мы сумлевались и детков не пущали.

Тимофеев перевел дух, вытер рукавом, нахлынувший на лоб пот, огляделся по сторонам, речь продолжать не решался. Глотнув свежего воздуха спросил собравшихся земляков:

- Говорить?

Крестьяне молчали. Дед громко крикнул:

- Вы что вокруг да около ходите. Говорите, что свербит.

- Была не была, - громко сказал Петр Лебедев, стоявший в стороне от толпы. Он поправил, съехавший картуз, громко произнес:

- Васька-Косой в починок прибегал и слушок пустил, што ты сам манатки сматываешь с Архангельского. Балаболка он и есть балаболка. Но клялся и божился, што правду бает. Вот и порешили мы, не пушать ребятишков во школу. Ну, а топерь другое дело, когды с тобой покалякали. К началу недели детков привезем, а седня ночуй у меня, пивом свежим угощу!

Дед поблагодарил Лебедева за приглашение, сказал, что хочет заехать еще в починки Лебедевский и Еловатик, поскольку и туда вездесущий Васька-Косой мог забежать и слух, порочащий учителя, пустить.

Дед явился в Архангельское в хорошем расположении духа уже в потемках, лихо вбежал на крыльцо, приплясывая, словно на крыльях, влетел в дом. Улыбка, расплывшаяся по всему лицу, указывала на приподнятость настроения. Голубые глаза его весело искрились, движения были легки и забавны. Дед размахивал руками, кружась около бабушки.

- Как дела, Саша, - спросила жена.

- Будет жить, Аннушка, наша школа. Скоро появятся ребятишки.

Дед выпил кринку молока, сказал:

- Вели кухарке лошадь Игнату отвезти - устал я сегодня.

К началу недели собралось больше тридцати учеников.

- Здравствуйте, дети, - войдя в класс, как всегда мягко улыбаясь, сказал дед.

- Здравствуйте, - весело и звонко послышалось со всех сторон.

- Соскучились по школе?

- Конешно, - бойко за всех ответил белобрысый мальчуган Иван Лебедев.

- И я тоже, - кратко сказал дед.

34

Из Ветлуги прибыли в Архангельскую школу два человека. Один из них, побеленный сединой интеллигент на вид лет пятидесяти пяти. Другой с нависшим на лоб черным, как смоль, чубом выглядел лет на сорок. Оба подтянуты, чисто выбриты. В движениях их, натренированных строгой дисциплиной, улавливалась простота, размеренность и четкость.

- Что за птицы прилетели? - встревожился дед, быстро вышел на улицу.

- Колеснов Иван Иванович, - протягивая белесую руку, неторопливо представился седовласый приезжий. - А это мой напарник Иванов Петр Трофимович приехали по поручению районной парторганизации Советскую власть у Вас утверждать.

- А я учитель Архангельской школы Секованов Александр Павлович.

- Ну вот и познакомились. О Вашем самоотверженном труде давно знаю: еще лет пятнадцать назад Вам на земском собрании большую серебряную медаль "За усердие" вручали. Я там был помню. Тоже учительствовал, - сказал Колеснов.

- А Вы документы представьте, - сухо сказал дед.

Оба достали мандаты и протянули учителю. Тот внимательно прочитал и вернул документы, спросил:

- Что Вы хотите от меня?

- Мы просим собрать народ: Сельский Совет в ваших краях надо создать. Уже во многих деревнях Советы действуют. До Вас очередь теперь дошла, хоть и живете у черта на куличках. Долгонько добирались, - деловито сказал Иванов.

- Хорошо, хорошо - соберем мы людей.

Дед пригласил приезжих в школу, угостил чаем, а потом предложил отдохнуть.

Приезжие вежливо поблагодарили за прием, закурили. Глубоко затянувшись, Колеснов спросил:

- Неужели и без жалования учите ребятишек? Многие сейчас школы позакрывались, а учителя разбежались кто куда.

- Учим помаленьку - некуда мне бежать.

- А почему не поехали в Ветлугу? Я слышал приглашали?

- Тридцать годков здесь учительствую. Прикипел ко всему - не оторвешь. Здесь и помирать буду.

Сидевший молча Иванов неожиданно встрепенулся, глянув в глаза деду, сказал:

- Сколько деревень объехали, а такого ни в одной школе не видели. Разбежались там ученики по домам, и учителей раз два и обчелся, а здесь порядок, полным-полно ребятишек в классах.

- Ваш поступок достоин подражания, - сказал Колеснов, затем сутулясь, поднялся с табурета и, ворохнув плечами, крепко пожал деду руку. Дед постоял с минуту, потом крутнулся волчком, быстро пошел в класс. Ученики встретили учителя настороженно, детские глазенки, словно маленькие буравчики, сверлили его со всех сторон.

Маленькая девчушка, Морозова Таня, вытирая дрожащей ручонкой мокрые глазенки, тихо спросила:

- Александр Павлович, а Вы не уедете с ими?

От такого вопроса дед опешил. Подумав немного, подошел к учительскому столу, громко сказал:

- Что нахохлились, как воробьи на морозе? Думаете за мной приехали? Ошибаетесь, голубчики. Тут другое дело совсем. Идите-ко по домам и скажите родителям, что гости к нам приехали из Ветлуги по важному делу просят срочно в школу прибыть.

Часа через три мелкими групками к школе стали стягиваться крестьяне округи. Они пялили глаза на приезжих, оживленно беседующих на скамейке в парке школы. Никогда еще так нежданно их не отрывали от дел. Видать, с важными новостями прибыли гости, - кумекали промеж себя мужики: "Неужто на войну проклятушшую звать пришли?" Постепенно самый большой класс напичкался жителями округи до предела. Дым самосада и махры плотным столбом поднимался вверх, пахло потом и прелью, по классу гулял приглушенный гул. Колеснов что-то сказал Иванову, тот утвердительно кивнул головой. Колеснов встал, громко произнес:

- Граждане! Самодержавие низвергнуто! Временное буржуазное правительство арестовано. Второй Всеросийский съезд Советов в день победоносного восстания, взял власть в свои руки, принял исторические декреты о мире и земле, по всей стране установливается народная Советская власть, поскольку анархия несет только голод и нищету многострадальному Российскому народу. Гражданская война близится к завершению, не далек тот день, когда Красная Армия разобьет всех врагов. Белогвардейцам, и другим прихвостням буржуев приходит конец. Именно сейчас надо строить Советскую народную власть. Во многих деревнях уже действуют крестьянские Советы. И Вам надо создать свой Совет в количестве трех человек. Выбирайте сами, как подсказывает совесть.

- А на хрена оне нам, чай староста есть, - крикнул Васька-Косой.

- Прошло время попов и старост. Народная власть на местах сейчас рабочим и крестьянам нужна. Вот к примеру тебе надо зимой коровенку кормить. А где сена взять? Поедешь косить, скажем вон тот луг, - Колеснов махнул в сторону поскотины рукой, обвел взглядом притихших крестьян, с шумом, как кузнечный мех, глотнул воздух и продолжал, - а там уже кто-то другой косит. Ты его сгонять с места, он же кулак тебе под нос сунет. А в Вашем Совете по справедливости луга распределят, потому как Советская Власть - власть народная. Вопрос о земле партия большевиков решает в пользу народа бесповоротно. Вот, что сказано в декрете о земле: "Помещичьи имения, равно как земли удельные, монастырские, церковные со всем их живым и мертвым инвентарем, усадебными постройками и всеми принадлежностями переходят в распоряжение волостных земельных комитетов и уездных Советов крестьянских депутатов..."

- Евсей Лебедев ничаво мужик, а когды в Совету вскочит могет три шкуры драть станет. Я бабу свою уважать изволю, так ее и предлагаю избрать, - не унимался Васька-Косой.

- Любого, не оправдавшего Вашего доверия члена Совета вправе переизбрать, - встав с места, сказал Иванов.

- Ежели уж кто власти понюхал того не спихнешь, - харахорился Васька-Косой.

- Ты, губошлеп, прекрати брехать, покуды второго глазу не лишился, - рыкнул на Ваську, стоящий рядом Коновалов. - Сурьезный разговор языком своим поганишь. Коль всюду устанавливается новая власть, то и нам след ее принять.

- А ты Игнатка не затыкай мне рот своей лапой. У нас свергнуты угнетатели слыхал поди. Ишо не выбрали тобя, чай в начальники!

- Считаю, что сегодня Вы выберете достойных членов Совета. Всех знаете - предлагайте кандидатов и голосуйте, протокол вести мы попросим Иванова Ивана Трофимовича. Не возражаете?

- Пущай строчит, - послышалось из зала.

- Результаты Вашего собрания мы отвезем в Ветлугу, оттуда и помощь начнет поступать в Ваш околоток, как ячейку Советской власти. Кто хочет высказаться поднимайте руку, - сказал Колеснов.

Гул в классе прекратился, наступила напряженная тишина. Только скрип лавок и покашливание свидетельствовали, что каждый думал кого выбирать на новые никому неведомые должности.

"По мне, Александр Павлыч, первейший человек для такого дела. А кого ишо выбрать, - думал Орлов Иван. - Могет и верно, што власти понюхав, будет притеснять советчик крестьянина, а себе в мошну зачнет пихать все што плохо лежит. Ежели не выберем, то глядишь, сверху кого-то опустят, коль новая власть старую спихнула. А чужак котом в мешке оказаться могет. Пустомеля, али прохвост? Вот и разберися в эдакой кутерьме."

Над обросшими мужицкими чубами, описав дугу, оглоблей вознеслась ручища Коновалова. Он тряс ею, как застоявшийся конь, выказывая желание говорить.

Колеснов дал ему слово:

- Я предлагаю в Совет Секованова Александра Павлыча. Вся округа его знат. Справедливей и мудрей человека нету. Не счесть скоко сил и труда вложил он в ученье наше за десятки-то лет. Всех грамоте обучил.

- И хворых он пестует, и лекарству добыват за так - об энтом-то што молчишь, Игнат, - скороговоркой сказала Марьина Фекла. - Ежели б не он, загнулся бы мой сын от болезнев.

- Кака-никака беда - всегда помогет. И словом и делом. Ребятишков никогды во школе не забижал, к кажному подход сво имет. Чего тута говорить справедливой человек, Александр Павлыч. Не воспользует власть для живота свого и другим не даст, - сказала Марья Смолина.

- Верно, Марья, баешь. Пущай Александр Павлыч в Совету находится, - послышалось со всех сторон.

Колеснов встал, поднял руку, но неожиданно вспыхнувший в зале гул не умолкал. Крестьяне, перебивая друг друга, высказывали свое отношение о деде. За десятки лет работы в Архангельской школе каждого жителя округи коснулись его участие и забота. Зло забывается скоро зато долго помнятся добрые дела в людской памяти. Неповоротливыми, угловатыми, простыми словами крестьяне благодарили своего учителя.

- Угомонись! - во весь дух крикнул Колеснов. - Слово имеет Александр Павлович.

Дед, немного помешкав, встал, обвел класс взглядом, погладил бороду, стал говорить тихим, размеренным голосом:

- Спасибо земляки за добрые слова. Вот уж не думал, что так вам люб. Я простой учитель, ничем особливо не отличаюсь, от других учителей. Помогать населению считаю своим долгом. Что тут особенного? Учительская работа мне по душе - не мыслю без нее жизнь свою. А Вы, что делаете? Своей люботой погубить хотите? Никогда не стремился к власти. А Вы пихаете меня в начальники. А как же школа? Подумали об этом?

- Соглашайся, Александр Павлыч, деньги, чай, получать будешь, - крикнул Иван Орлов. - Во школе-то ломаного гроша уж скоко ден не видывал.

- Нет, для меня сперва школа, а уж потом деньги, Иван, - сказал дед.

- Александр Павлович, Вы можете совмещать работу в Совете с работой в школе. Никто Вас не вынуждает бросить учительскую профессию. Работайте на здоровье в школе. Ну, а коль просят Вас земляки быть членом Совета - соглашайтесь, - с участием сказал Иванов.

- Александр Павлыч, соглашайся, - слышалось со всех сторон.

- Хорошо. Только при условии, что моя основная работа будет в школе.

35

В состав Совета кроме деда избрали Евсея Лебедева и Антипова Назара, пришедшего по ранению недавно с войны членом партии большевиков. "Раз власть Советская придумана большевиками, то быть в Совете Антипов должен непременно. А так как он большевик, то пусть и председательствует в нем", - решили крестьяне.

Иван Матвеевич Кротьев слыл одним из самых зажиточных крестьян округи. Две лошади, жеребенок, три коровы и дюжина овец наполняли его теплые конюшню и хлевы. В страду сенокоса Кротьев нанимал одного, двух безлошадных крестьян на подмогу. Все шло у Ивана Кротьева гладко. Крестьяне завидовали ему, уважительно говорили: "Кротьев мужик справной, баско живет. Одно слово - Хозяин". Но однажды стряслась беда. Перед Пасхой Кротьев прибежал к деду босиком. По разорванной рубахе стекала кровь. Кротьев влетел в дом, опасливо оглядываясь по сторонам, задыхаясь от бешеной гонки, тяжело опустился на табурет.

- Что стряслось, Иван?

- Бяда, Александр Павлыч! Чуть жизни не лишили, дьяволы.

- Говори яснее, Иван.

- Пашка Козин с Гришкой Уховым набражничались и ко мне во хмелю ворвалися. Ты грят эсплутатор, кажный год сено тобе косим, горб наживам. Отдавай нам свово жеребца. И к конюшне направилися, дьяволы. Я им дорогу преградил. Так Пашка за грудки хватил, а Гришка со всего маху мне нос чуть не своротил своей пятерней. Жаром топерь нос горит. Я побег к огороду кол выдирать. Оне за мной - догнали. Я сопротивление учинил. Пашке тоже кровя пустил, успел его морду достать. Дак разве с ими сладишь. Гришка мне шкворнем грозился по голове тюкнуть. "Ты, грят, кулачина с нашего брата три шкуры дерешь". И давай меня тузить то с одного то с другого боку. Супостаты все ребра пересчитали да ишо приговаривали, ироды:"Отошла коту масленица. Всех сплутаторов изведем - мы топеря хозяева, а твоя песня, кулачинская спета. Ежели жалиться зачнеш красного петуха пустим. А, ежели заступников найдеш им оплеух навешаем". Насилу вырвался. До смертоубийства могло дело дойтить. А почто жеребенок - вовек у их окромя тощих коровенок ничаво не бывало. Пропьют али изведут животину. Хребет оне гнули. Куды уж там. Сперва браги просили, супостаты, а по окончании роботы завсегда и сеном, и мукой с ими расчитывался. И вот получил. Не зря бают: "Не поя, не кормя ворога не наживешь. "Это Гришка Пашку, поди, надоумил ко мне войной идтить. Пришол с армеи, совсем одурелым. Нахватался тама всякого срама. На честном человеке зло срыват. Александр Павлыч, ну какой я сплутатор, коль все своим трудом нажил. Первым в деревне сенокос зачинаю последним косу на крюк вешаю. И хлебушко тоже родится, токо когды повзвастриваеш от зари до зари. Без навозу он расти не будя, как след. Я навоз всю зиму на поле вожу без перерыву. А тот же Пашка на печи костми скрипит али бражничает в энто время. Ведь я не приезжей - всю жись на твоих глазах. За што оне на меня набросилися?

Кротьев погладил ушибленный бок, засопел распухшим носом, с надеждой посмотрел на деда, в его карих раскосых глазах метались искорки тревоги и боли.

- Пошли, Иван, в сельсовет. Может и мазуриков найдем и поговорим по душам.

Дед поднялся, решительно пошел к двери. Нехотя, прихрамывая за ним поплелся Кротьев.

Дед зашел в сельсовет, дав знак Кротьеву, чтобы тот подождал на крыльце у двери. Антипов и Лебедев встретили деда, как всегда дружескими рукопожатиями.

- Неприятное известие несу, - начал дед.

- Што такое, - встав из-за квадратного стола, покрытого серой скатертью, спросил Антипов.

- Ивана Кротьева Ухов и Козин до полусмерти исколотили, пригрозили дом спалить, вымогательство учинили, требовали жеребца им отдать одним словом занялись самоуправством. Ежели каждый будет такие проделки устраивать до беды два шага. Междусобицы по деревням начнутся. Приструнить надо обоих, чтоб и другим неповадно было людей обижать.

Члены Совета выслушали не перебивая рассказ деда. Антипов встал, волчком заходил по сельсовету из угла в угол, смачно выругался, сказал:

- А могет брехает Кротьев? Сам могет на рожон полез и получил поделом?

- Как это поделом? Кротьеву я верю. Не будет человек напраслину зря нести. Поглядите-ко, как его разукрасили, олухи. За многие годы плохого слова от Кротьева не слыхивал. И на работу Кротьев злой. Раз-два и обчелся роботных, как он, во всей волости.

- Назар, не будет Кротьев брехать с того ни с сего. Шибко тряхнули, видать, два ухаря, надо накрутить им хвоста, повесткой в сельсовет завтра вызвать, - пройдясь по сельсовету из угла в угол, сказал Лебедев.

- Обязательно с прохандалами следует побеседовать, - сказал дед.

Посоветовавшись, решили вызвать Ухова и Козина повесткой.

Дед вышел из сельсовета, успокоил Кротьева, сказал, чтобы он шел домой и никого не боялся.

Лебедев вручил повестки Козину и Ухову вечером и каждого предупредил: "Ежели отлыните - за шкирку опосля кажного приташшу". Зная медвежью силу и крутой нрав Лебедева, Козин и Ухов пришли в сельсовет с утра. Там их уже поджидал Кротьев. Наградив его злобным взглядом, вымогатели выскочили на крыльцо покурить. Не успели надышаться самосадом, как Антипов Назар громко коротко покомандирски крикнул:

- Заходи!

Козин и Ухов шустро прошмыгнули в глубину дома и, сев в угол, притихли. Следом за ними зашел и Кротьев, лицо его было сизым, нос распух, глаза затянула синева, как будто рой пчел саданул его в оба глаза. Кротьев хромал, неестественно припадая на правую ногу.

- Ну-ко поведайте, как вдвоем человека колышматили? Глико до какого виду довели? - рыкнул Евсей Лебедев. - Зависть обуяла, што много добра у его? Али как?

- Он нас лонись несправедливо по покосу рассчитал. Цельными днями спину гнули, а он не заплатил, как след, - начал Козин. - Мы и пошли к нему за расшотом с Григорьем Уховым.

- Врут! И сено и рожь сполна получили. Окромя всего не знамо скоко косушек водки вылакали, - потирая ушибленный бок, сказал Кротьев.

- Что Вы у него попросили? - спросил дед.

- Мешок ржи.., - начал Ухов, но, посмотрев на деда, осекся.

Дед нахмурился, встал, прошелся по дому, пытливо посмотрел на Ухова и сказал:

- Ну говори, сокол, говори - обманывай всех. В школе я тебя этому не учил.

Ухов молчал.

- Может ты, Козин вспомнишь, что Вы требовали у Кротьева? - обратился дед к Козину.

- Не помню - шибко хмельной был.

- Жеребца оне выколачивали, - выпалил Кротьев. - В острог их за энто упрятать надобно. Чуть душу не вытрясли, ироды.

Антипов и Лебедев молчали, внимательно слушая показания.

- Требовали Вы, субчики-голубчики, у Кротьева жеребца? Али он лукавит? - тихо и размеренно спросил дед.

Наступила тишина. Ухов ерзал на лавке, но рта не открывал. Пот градом катился по его лбу и щекам, крупными каплями, оседал в густой висевшей клочьями, бороде. Козин насупился, потупил взгляд, положив руки на колени. Неожиданно он встрепенулся, вскочил с места, с трудом прошепелявил:

- Чорт попутал с энтим жеребцом. Хмельной шибко был. Извиняй, Иван Матвеич, боле не будет такого.

Козин махнул рукой Ухову тот нехотя встал, переступая с ноги на ногу, но признаваться, видимо, не собирался.

- Так жеребца требовал один Козин, а ты только мешок ржи, - вновь спросил Ухова дед. Тот продолжал молчком переступать с ноги на ногу.

- Перестань сучить ляжкамито, - лупанул Евсей Лебедев. - Отвечай, когды спрашывают, аль язык проглотил?

- И я тож на жеребца намекал, - робко промямлил Ухов. - Извини Иван Матвеич. У меня брага приспела нахлебались вчера с Пашкой.

- Вот так-то и надо было сразу сказать.

Лебедев глянул на деда, спросил:

- Что скажешь, Александр Павлыч?

- Чего тут говорить? Крепко обидели, мазурики, человека. За такой разбой острог полагается. На первый раз, я думаю, простим. Ежели еще раз нашкодят, тогда пусть судьи с ними разбираются.

Лебедев, тяжело ступая, подошел к Козину. Тот опустил голову. Ухов молча мял в руках малахай. Евсей вернулся к столу, опустился на табурет, огладил рукой бороду, облокотился руками на стол, подался корпусом вперед, зло спросил:

- Все слышали?

Ухов и Козин закивали головами сверху вниз, попятились к двери, остановились у порога, не решаясь открыть дверь.

Евсей приподнялся из-за стола, грозно добавил:

- Ежели ишо свои пащщелки роспустите будем ходатайствовать об взятии вас под стражу. А топеря вон отседа! Глядеть на вас тошно.

Ухов и Козин снорвисто перемахнули высокий порог сельсовета, скатились с крыльца, не оглядываясь, побежали в разные стороны.

Дед встал с лавки, подошел к Кротьеву, похлопал его по плечу, сказал:

- Теперь, Иван Матвеич, эти мазурики стороной тебя обходить будут, можешь спокойно жить.

- Спасибо, люди добрые, спасли от розбоя. - Кротьев низко поклонился и, громко стукая по половицам кожаными сапогами, вышел из сельсовета.

36

Робко начала восстанавливаться Советская власть в Архангельском и его округе. Голодно, неуютно и малолюдно стало в деревнях после двух войн. Не до образования было в лихолетье властям, все силы бросали большевики на войну с врагами революции. Тяжелые то были времена. Вместо жалования деду выдавали два мешка овса на год и все, баста!

Не хочу я описывать холод и голод, которые пережила семья деда.

Но школа жила! Крышу здания перекрыли дранкой старики и дети. Они же переконопатили мхом пазы между толстенными бревнами, чем утеплили классы, что позволило зимой экономить дрова. Многие школы позакрывались, учителя разбежались кто куда, но в Архангельской школе попрежнему слышался шум и гам деревенских ребятишек. Не пришли в запустение и пришкольный участок, школьный парк и сосновый бор. Сколько физических и духовных сил пришлось потратить учителю, чтобы не оттолкнуть детей от школы в лихолетье трудно даже предположить. Пожалуй, не ошибусь, если скажу, что в период революции и гражданской войны дед подорвал свое здоровье основательно. Именно в двадцатых годах у него обострились приступы бронхиальной астмы.

Была зима 1920 года. Дед зашел по обыкновению в четвертый класс, спросил:

- Кто сделал домашнее задание по арифметике? - Поднялся лес рук.

Дед неторопливо оглядел класс. Черноволосая девчушка, сидевшая на первом ряду, чтобы поднять руку выше, приподнялась с места.

- Лиза Краюшкина, ты хочешь объяснить задачу?

Девчушка замотала головкой, часто заморгала голубыми глазками.

- Ну ступай к доске, - подойдя к первому ряду, сказал дед.

Девчушка схватила задачник, бабочкой спорхнула с места, в одно мгновение оказалась у доски.

- Прочти условие задачи.

Лиза открыла задачник, стала взахлеб читать:

- "Помещик посадил по обе стороны от дороги 1000 лип; липы эти он купил в крестьянском лесу по семь рублей за пятьдесят штук; за посадку с него взяли по три руб. с сотни. Что стоило помещику обсадить липами дорогу?"

- Хорошо читаешь, Лиза. Любо-дорого послушать. Поглядим, как будешь решать задачу, - улыбнувшись, сказал дед.

- Дети, прежде, чем решить задачу, ответьте на вопрос: Зачем помещик обсадил дорогу липами?

- Штоб воздух был чист, - опережая всех, сказала Лиза.

- А еще зачем?

- Штоб запах медовый летом был и штоб пчелам поболе меда собрать, - послышались голоса со всех сторон.

- Верно. Кто еще дополнит ответы?

Наступила тишина. Сидевший за последним столом белокурый мальчишка Иванов Вася деловито поднял руку. Дед оживился, сказал:

- Слушаем, Василий, говори.

Паренек почесал рукой затылок, громко сказал:

- Помещик заботился о людях и посадил деревья вдоль дороги, штоб ее зимой снегом не заметало, и можно было ездить.

- Верно Василий, - похлопав по плечу мальчика, сказал дед.

- А чево помещиков вспоминать, когды их нету топерь! - хитро сверкнув черными глазами, удивленно промямлил Пашка Мамлыкин, имевший по арифметике кряду три двойки.

Дед подошел к столу, за которым сидел Пашка Мамлыкин, пригладив бороду тихо пояснил, что неважно помещик, крестьянин или пролетарий посадил липы вдоль дороги. Важно другое - сделано хорошее дело, за которое человеку, не пожалевшему сил, люди спасибо скажут. Дед на минуту замолчал, потом добавил, что много бывших помещиков, не жалея сил трудятся на славу своего отечества и поэтому уважаемы народом.

Пашка заерзал на лавке, заскрипел пером по бумаге. Все ученики напряженно думали. В классе наступила обычная рабочая обстановка: кто писал, кто смотрел в окно, кто обхватив голову руками, уставился в потолок. Дед молчал, наблюдая за действиями ребятишек. Прошло минут пять, никто не поднимал руки, предупреждая учителя о решении задачи. Дед не спеша прошелся вдоль класса, остановился у окна. Ученики продолжали молчать. Дед спросил: "Можно ли сначала узнать, сколько помещик заплатил за покупку одной липы?" Лиза стояла у доски, переступая с ноги на ногу. Правой рукой она держала мел, а левой потирала лоб. После наводящего вопроса учителя Лиза бойко написала на доске:

1) 7:50=0,14;

2) 3:100=0,03.

Потом на минуту задумалась. В классе продолжала стоять напряженная тишина. Дед оглядел учеников, увидев около десятка поднятых рук, сказал, что Лиза сама дорешает задачу. И действительно на доске появились еще два действия:

3) 0,14+0,03=0,17

4) 0,17*1000=170.

Закончив решение задачи, Лиза положила мел на подставку к доске, улыбнулась. Дед попросил пояснить ее решение задачи. Лиза стала оживленно говорить, сказала, что в первом действии найдена цена, затраченная помещиком на покупку одной липы, во втором цена, затраченная помещиком на посадку одной липы.

Дед спросил учеников все ли им понятно. Большинство одобрительно замотали головами сверху вниз. Пашка Мамлыкин также затряс головой. Дед отправил Лизу на место, попросил продолжить объяснение решения задачи Мамлыкина. Тот встал, покрутив головой, сказал, что в третьем действии найдена цена, затраченная на покупку и посадку одной липы. Четвертое действие Пашка объяснить не смог. Он напряг свой острый слух, не получив желаемой подсказки, молча переминался с ноги на ногу, но самовольно садиться на лавку не решался. Дед призвал на помощь Иванова Василия. Тот озорно подмигнул Пашке, сказал, что в четвертом действии найдена общая сумма, равная 170 рублям, которую затратил помещик на обсаживание дороги липами. Дед присел на стул, стоящий около учительского стола, попросил объяснить сказанное подробнее. Василий, немного подумав, пояснил, что, умножив цену, затраченную на покупку и посадку одной липы, на общее количество деревьев, получим общую сумму денег, которые помещик израсходовал для обсаживания дороги липами. Дед одобрительно похлопал Василия по плечу, тихо подошел к столу и продиктовал очередную задачу.

Много хлопот доставил деду Пашка Мамлыкин. Об этом следует рассказать особо. Отец Пашки Митрофан Мамлыкин, отвоевав германскую, участвовал в революции, явился домой больным туберкулезом, впридачу еще хромоту на правую ногу приобрел. Митрофан озлобился на весь свет за потерю здоровья, редко бывал на людях, жил обыденкой в дальнем починке Еловатик. Помещиков и капиталистов не переваривал душой и телом, считал их источником всех зол, которые бывают на белом свете. Напившись браги, часто горланил революционные песни, бегал по починку с топором, размахивал им словно шашкой. Не дай бог кому было встретиться с пьяным Мамлыкиным на пути - не задумываясь, захлестнет. В этот момент для него были все буржуины. Запуганная до полусмерти самодурством хозяина мать Пашки, Пелагея, занималась только хозяйством. Дети, тринадцатилетний Пашка и шестилетний брат Колька, росли у Мамлыкиных, без присмотра, как трава в поле.

Однажды после сильных снегопадов Пашка в школу не явился, и через неделю не увидел его дед в классе. Спросить было не у кого о причине отсутствия Мамлыкина, поскольку ходил в школу из Еловатика только Пашка.

В воскресенье дед встал рано, быстро перекусил, положил в котомку кусок ржаного хлеба, косушку разведенного на спирту прополиса от бронхита, одел патронташ, взял в руки ружье. Жена, предчувствуя цель сборов, спросила: "В Еловатик, поди, собираешься?" Дед молча кивнул головой, направился к выходу. На пороге сказал, что придет в понедельник утром.

На улице надел широкие лыжи, сделанные в столярной мастерской своими руками из сухой легкой осины. Лыжи были подбиты снизу кусками шкуры лося. Подбить лосинами лыжи посоветовал деду Иван Орлов - знатный лесовик всего ветлужского околотка. В поле лыжи легко скользили по утрамбованной ветром снежной равнине, но когда дед перешел речку и двинулся по занесенной лесной дороге, началась маета - лыжи стали проваливаться в рыхлом снегу.

Через два часа дед весь взмок, но твердо продолжал шагать, не помышляя об отдыхе. Вспомнились слова Игната Коновалова, узнавшего, что дед собирается в Еловатик. Коновалов, выслушав деда, почесал рукой за ухом, сказал с укоризной: "Уж шестой десяток тобе идет, Александр Павлыч, а ты не могешь угомониться. Какого лемана тобе до Мамлыкина? Берег бы свое подорванное здоровье. Сидит он дома и пущай сидит знамо дело неучем ему легше на свете жить. Ты тех детков обучай, што к тобе в школу ходят, а не мазуриков, которы на печи сидят".

Дед Коновалову возражать не стал, молча выслушал старого товарища, а утром махнул в починок.

В Ушкинском волоке дед увидел, на снегу свежие следы, пересекавшие дорогу. Подойдя ближе, опешил на припорошенной снегом дороге четко отпечатались когтистые лапы. "Шатун, мать честная!" - мелькнула беспокойная мысль в голове деда. Он остановился, переломил ружье, вытащил дробовые патроны, вместо них сунул в стволы два жакана, стал внимательно осматривать местность. Кругом было тихо, лишь на вершине густой елки попискивали клесты. Постояв минут пять, дед решил возвращаться обратно, зная не по наслышке, что голодный зверь, покинувший зимой берлогу, смертельно опасен. Пройдя с километр, чуть не присел от неожиданности - дорогу пересекали свежие следы зверя. "Когда шел в починок, не было медвежьего перехода!" - с ужасом подумал дед. Он понял, что шатун выслеживает жертву и ждет удобного случая, чтобы напасть. До Еловатика было три километра, а до Архангельского семь. Не раздумывая, дед опять развернулся быстро побежал по своей лыжне, проложенной вдоль дороги.

Был полдень, искрился на полянах снег, блистала с небосвода лазурь. Над головой деда, то планируя вниз, то взмывая вверх, словно корабль на волнах, с протяжным криком "Фир-фир-фир" пролетел черный дятел желна. Дед торопился, озирался по сторонам. Пробежав километра два, приблизился к густому ельнику, вплотную примыкавшему к дороге. На кромке ельника опять обозначились следы зверя, уходящие в чащобу. Дед остановился, перевел дух, тяжело опустился на валежину, прислушался.

В ельнике что-то затрещало. "Ко мне крадется", - подумал дед, поставил курки на боевой взвод. Треск перешел сначала в шорох потом затих, в чащобе тревожно защебетали синицы. "Затаился зверюга! Пан или пропал", - решил дед. Он молодецки вскочил с места, двинулся к Еловатику, обходя стороной ершистую крепь. Пройдя метров двести, увидел в прогале между березами мелькнувшее пятно. Дед поднял ружье, выстрелил навскидку. Гулкое эхо разнеслось по округе, затерялось в лесных падях. Дед переломил ружье, выбросил стреляный патрон и на его место сунул новый жакан, не раздумывая, ломанулся по заснеженной дороге к починку. Вскоре выдохся, тяжело дыша, сжимая в руках заряженное ружье, присел на валежину. Отдохнув, сделал глоток настоянного на спирту прополиса, поднялся, медленно пошел, вскоре оказался на околице починка. Его дружным лаем встретили собаки. Поняв, что спасен, тяжело дыша, дед повалился на снег. Две черные собаки озлобленно лаяли от него в пяти метрах. Пожалуй, никогда дед так не был рад собачьему лаю.

Александр Павлович первым делом разыскал охотников, живущих в починке, рассказал им, что в Ушкинском волоке ходит шатун. Те внимательно выслушали, поблагодарили за предупреждение, пообещали проводить деда до Сенькинского поля, когда он пойдет домой.

Митрофан Мамлыкин встретил деда неприветливо, при виде учителя сгорбился, словно приготовился к прыжку. Однако поздоровался, пригласил в дом. Дед присел на табурет, растегнул ворот полушубка, поинтересовался житьем-бытьем. Митрофан сел напротив, закурив цигарку, выпустил облако синего дыма, закашлялся. Потом зло глянул на деда, сказал, что житуха плоха. Докурив цигарку, Митрофан обвинил во всех бедах буржуинов.

Дед внимательно выслушал, ухмыльнулся в бороду, сказал:

- Они же ликвидированы как класс уж почитай как три года.

Митрофан поднял палец над головой, указывая на потолок, пробасил:

- Буржуины окопалися наверху и мешают житуху налаживать.

- Гражданская война закончилась, голубчик. Ежели мы будем и сейчас пенять на помещиков и капиталистов, то хорошего ничего не получится.

- А что же делать тогды?

- Работать, не покладая рук.

- А мы што - без делов сидим?

- Хозяйство у тебя, Митрофан, велико?

- Коровенка.

- И все?

- Боле ничаво нету.

- На таком-то привольи пчел и овец можно было бы завести. Сыновей двое, жена. Глядишь бы пролетариату помогли, который сейчас бедствует в городах. А Вы с одной коровенкой мыкаетесь. Я учительствую и то корову и теленка держу.

- Неужто и ты хозяйство ведешь?

- А как же. У меня детки малые.

Дед достал серебреный портсигар, вынул из него две папироски (курил он и во время болезни не берег себя), одну оставил себе другую протянул хозяину. Тот осторожно взял папироску, прикурил от керосиновой лампы, жадно затянулся, прищурив глаза, уставился на учителя. Дед выпустил колечко белесого дыма, сказал:

- Только трудом можно помочь государству, Митрофан. А Вы не дорабатываете. Взять к примеру твоего сынка Пашку. Вон какой вымахал верзила, а по натуре лентяй. Детки из Дурашова в два раза меньше его в школу ходят, а твой Пашка на печи закаляется, а куда сейчас без грамоты, Митрофан? Ты сам принимал участие в войне и революции, повидал свет, знаешь, что учиться надо.

Митрофан стал оправдывать сына, сказал, что дорога дальняя лесная, попутчики редко бывают. Дед согласился, рассказал, что сам от шатуна сегодня убегал. Однако пояснил, что Пашка может зиму жить при школе, а когда сойдет снег, ходить на воскресенье домой. Он напомнил Митрофану, что из Еловатика закончили Архангельское училище десятки людей, которых в настоящее время жизнь разметала по необъятным просторам России. Дед напомнил, что земляк Митрофана Протин Григорий выучился на инженера и частенько пишет в Архангельское училище письма.

Дед долго пояснял Митрофану, что безграмотному человеку жить несруки. Митрофан хмурился, чесал пятерней черную, как смоль, бороду, утвердительно мотал головой, кося глаз на печку, где слышался шорох, потом кликнул Пашку. Тот нерешительно слез с печи, подошел к столу.

Митрофан коротко сказал Пашке, чтобы он завтра собирался в школу. Митрофан грозно посмотрел на сына, добавил, что ежели еще раз Пашка бросит школу, то получит по заслугам. Митрофан показал пальцем на чересседельник, висевший на стене. Пашка засопел, замотал утвердительно головой.

В понедельник деда с Пашкой провожали до сенькинского поля два охотника. Охотники обнаружили, что медведь подходил к самому починку, решили его прибрать, что и сделали через неделю.

После вразумительного разговора с Митрофаном Пашка прожил зиму при школе, изо всех сил старался учить грамоту и счет. Однако лень временами продолжала его навещать, но школу он не бросал, видно, боялся отцовского чересседельника.

37

Советская Власть укрепляла свою силу, жизнь стала выправляться, начались проводиться учительские, профсоюзные конференции. Заслуги деда на ниве народного просвещения не были забыты. В 1921 году его вызвали в уездный дом Союзов. Когда зашел в приемную Ветлужского дома Союзов, секретарша мило улыбнулась, попросила зайти в кабинет Председателя. Дед повесив на вешалку пальто, причесав волосы и бороду у зеркала, открыл большую отполированную дверь.

Увидев учителя, председатель поднялся из-за массивного стола, пошел навстречу посетителю, поздоровавшись за руку, предложил сесть в кресло, расположенное около, зашторенного занавеской окна. Когда дед сел, председатель, закинув за спину руки, стал ходить по кабинету мелкими шагами, рассуждая вслух о важности образования для развития личности в социалистическом обществе. Он сказал, что в советской школе должны работать грамотные, вооруженные марксистско-ленинской философией, учителя. Председатель подошел к окну, добавил, что марксистско-ленинская философия, победив все буржуазные идеологические теории, приведет Российский пролетариат вместе с беднейшим крестьянством и сознательной интеллегенцией к коммунизму. Слушая председателя, дед подумал: "А куда же денутся остальные слои Российского общества?" Председатель присел на широкий диван, добавил: кто отвергает марксистско-ленинскую философию - враг, с которым пролетариат под руководством большевистской партии будет вести беспощадную борьбу.

Рассказав о целях и задачах, которые должна преследовать Советская школа, председатель перевел разговор, о состоянии дел в народном образовании Ветлужского уезда. Он сказал, что в школах уезда есть учителя, являющиеся образцом для подражания, среди которых, несомненно, одним из лучших является Секованов Александр Павлович. Председатель подошел вплотную к деду, поглядев ему в глаза, добавил, что такие учителя, как Александр Павлович, вносят огромный вклад в дело культурной революции на селе.

- Тридцать пять лет Вы даете знания сознательному крестьянскому населению, чем заслужили огромный авторитет всего Ветлужского уезда. Даже во времена разрухи Ваша школа, одна из немногих в уезде, была открыта для учеников. И крестьянские ребятишки, голодные и холодные, бежали в школу получать знания. Вы являетесь знаменосцем, смело идущим в бой с неграмотностью и религиозными предрассудками. Проявленный Вами героизм на фронтах культурной революции, Советская Власть оценила по достоинству.

Дед слушал молча, размышляя про себя: "К чему это гнет начальник? Поди, награду какуюнибудь собрался вручить?"

Словно читая мысли учителя, председатель сел за стол, открыл толстую папку стал читать: "Ветлужским уездным Советом профессиональных союзов Александр Павлович Секованов зачисляется в списки героев труда."

Председатель вышел из-за стола, когда дед встал, крепко пожал ему руку. Потом пристально поглядев в глаза учителю, добавил, что мог бы дать Секованову Александру Павловичу рекомендацию для поступления в члены партии. Дед поблагодарил за награду, заверил руководителя профсоюзами, что и дальше будет честно служить на ниве просвещения, от предложения вступить в партию вежливо отказался, сославшись на преклонный возраст и состояние здоровья. Отказывать на такие предложения дед привык, поскольку не раз ему предлагали вступать в различные партии и до революции - безрезультатно.

Вернувшись из Ветлуги, дед с неослабной энергией принялся за работу, обратился в Клюкинский и Луптюжский сельсоветы оказать Луптюжской школе помощь в обучении подрастающего поколения, поскольку нет ни перьев, ни чернильного порошка, ни мела, поскольку запас, школьных принадлежностей, накопленный до революции, закончился.

Позднее в 1932 году Советская власть еще раз отдала дань уважения Секованову Александру Павловичу, присвоив ему звание ударника на фронте культурной революции.

Следует отметить, что Советская Власть относилась к Александру Павловичу лояльно до середины тридцатых годов, когда, пользуясь громадным авторитетом у населения, оказывал всестороннюю помощь становлению образованных сограждан. Но потом здоровье Александра Павловича резко ухудшилось, пришлось выйти на пенсию, после чего имя старого учителя стало властями забываться. Для назначения нормальной пенсии у него не хватило революционных заслуг. Только память народная не забыла своего учителя.

38

Революция в России победила. Образовался Союз Советских Социалистических Республик. Архангельская школа, выстояв революционные потрясения, гражданскую войну, стала залечивать нанесенные лихолетьем раны. Первым делом под руководством деда была отремонтирована школа, разработаны новые программы для учеников 1-4 классов. Как и при царской власти в политику Александр Павлович, как говорится, не совал носа, но зорко следил за развитием событий, поскольку хотел знать в какую сторону повернется начальное образование крестьянского населения. В партию не вступал, более того на предложение стать членом партии отвечал либо вежливым отказом, как было в кабинете председателя Совета профсоюзов, либо обрезал желание к агитации одной фразой: "Моя партия - ученики Архангельской школы", - в зависимости от собеседника, с которым велся разговор на данную тему. Школа, получая материальную поддержку со стороны властей, расправляла, обожженные войнами крылья, как и прежде в ее стенах учились десятки ребятишек окрестных деревень и починков, как и прежде десятки крестьян приходили в школу послушать лекции и беседы Александра Павловича. Чувствуя, что правительство не отворачивается от образования, дед не стоял в стороне от проводимых государственных мероприятий.

Из личных воспоминаний Секованова Александра Павловича:

"В 1921-23 годах работал по продналогу, как технический работник, участвовал в составлении списков плательщиков натурналога. Работал по вовлечению населения в колхозы в 29 и 30 годах. Участвовал в добровольных пожертвованиях в пользу Красной Армии, собирал средства для голодающих, исходил все деревни и починки при проведении первой Всесоюзной переписи населения, заведовал Советской библиотекой для местного населения. По перевыборам Советов каждый раз проходил или членом с/совета Клюкинского, или Луптюжского, делегатом Вохомского съезда Советов или в ревкомиссию с/советов, состоял делегатом первого Шарьинского съезда Советов. Проведение всех общественных государственных компаний среди населения считал своим долгом".

Как видно из записей работы на общественных началах у Александра Павловича было невпроворот. Как всегда ни минуты не сидел без дела, энергично и твердо отстаивал свои взгляды на любом уровне. Вместе с тем, чтобы обратиться с просьбой к начальству улучшить жилищные условия у него смелости не хватало. Дед мог просить, требовать помощь для голодающих, живущих в нищенских условиях учеников, для больных крестьян и их деток - для кого угодно, только не для себя. Жители округи давно советовали Александру Павловичу переселиться в просторный пустующий пятистенок, расположенный в Архангельском. На то были веские основания, ибо дом этот был покойного тестя и по логике вещей должен был перейти в наследство деду. Зайдя однажды в казенную квартиру Сековановых сообщить, что привез в школу березовых дров, Игнат Коновалов перед Покровом даже сказал однажды в сердцах:

- Стыдоба гольная народному учителю в сабачьей кануре жить. Коль себя не жаль, дак детков да жену пожалей. А ишо в список героев труда зачислен! У Васьки-Косого и то в доме волготней! Назначай день отъезда в Архангельское! Мигом переправим!

Дед, прищурив глаза, глянул на Коновалова. Тот, комкая в руках малахай, стоял у порога, выдержал колючий взгляд. Александр Павлович сделал вид, что не расслышал реплику Игната, только усмехнулся в бороду. Семья Сековановых, состоящая из четверых членов, продолжала ютиться в небольших комнатках при школе. Анна Прокопьевна также не раз намекала о переезде в Архангельское, где долгие годы жил Александр Павлович. Муж обещался написать прошение, чтобы власти перевели дом в Архангельском на его имя, но все время откладывал это дело.

Когда в 1922 году родился сын Сергей и семья стала насчитывать пять членов, терпение бабушки лопнуло. Она заставила деда сесть за письменный стол. Правда бабушке пришлось немало потрудиться, прежде чем осуществился ее замысел. Однако будучи человеком волевым, крепкого характера, Анна Прокопьевна осуществила давно вызревший план решительными действиями. Однажды она попросила приглядеть за детьми нянечку, накормила деда, только, что вернувшегося с полной корзиной грибов, дала ему немного отдохнуть, потом проводила мужа в маленькую комнатушку, поставила около двери черный резной стул, взяла в руки толстую книгу о истории государства Российского, стала читать, посадив, так сказать, супруга под домашний арест. Дед, заерзав на стуле, намекнул, что принес много белых грибов, среди которых есть и большие, а посему сначала следовало бы грибочки перебрать. Бабушка молча кивнула головой, быстро принесла корзину, три больших блюда все поставила напротив двери, стала сортировать грибы. Дед пошел было помогать, бабушка сказала, что справится одна, взглядом указала мужу на письменный стол.

Делать нечего, дед взял чистый лист бумаги, задумался. Потом обмакнул перо в чернильницу стал писать развернутое прошение в Вохомский исполнительный комитет. Дела он привык делать обстоятельно, не спеша. Вот это письмо, рассказывающее, между прочим, многое о жизни Секованова Александра Павловича:

"В Вохомский Волостной исполнительный Комитет от учителя Архангельской Советской школы 1-й ступени Александра Павловича Секованова

заявление:

В настоящее время церковный дом в с. Архангельском, находящийся в ведении Исполнительного Комитета, прежде принадлежал и составлял собственность тестя моего дьякона Николая Григорьевича Весновского. Дом после смерти тестя и тещи по наследству, как ближайшему родственнику, непосредственно мог бы перейти в мою собственность, если бы я в то время пожелал закрепостить его за собою.

Поступив учителем в Архангельскую школу в 1888 году, я в 1889 году женился на приемной дочери (племяннице) дьякона Весновского, которая в 1898 г. 11 ноября померла, оставив мне четверых детей:"Агнию трех недель (через год померла), Антонину 2 года, Павла 7 лет и Виктора 6 лет (Виктор убит в бою с австрийцами, а Павел погиб в на фронте в дни революции).

Ровно через месяц после смерти моей жены 11 декабря помер и тесть мой. Тогда теща моя Иулиания Дометиева, как одинокая бездетная вдова взяла моих детей в свой дом и заменила им мать. С того времени все мы составили одну целую, общую, неделимую семью, живя все время в ее доме, кроме учебных дней до поступления детей моих в средние учебные заведения.

В 1910 году, когда дети стали взрослыми, сыновья уже самостоятельно учительствовали, я женился вторым браком, и старушка теща вынуждена была жить в своем доме одна. В начале революции померла и теща моя и по своим личным религиозным убеждениям дом свой передала на вечное поминовение в церковь для "угождения богу и спасения души". Я же по старым законам, надеясь на полную пенсию, которая за долголетнюю службу обеспечивала бы меня, не нуждался в этом доме и будучи антирелигиозен (здесь дед, видимо, лукавит, поскольку я слышал от бабушки как он после революции со слезами на глазах сжигал иконы ), лишь советовал ей использовать дом с другой какой-либо благотворительностью с целью, чтобы оставить о себе "добрую память".

С течением времени жизнь изменилась. Наступила желанная революция, настала наша святая обязанность всем жертвовать на пользу революции и мы жертвуем.

И вот, прослужив беспрерывно и беспорочно учителем на ниве народного просвещения 39 лет (3 года в Одоевском и 35 лет в Вохомской Волости), я оказался в самом безвыходном положении, не имея никакой недвижимой собственности на случай инвалидности, на случай лишения меня коренной учительской квартиры, я, местный житель, чистейший пролетариат, без всяких средств к жизни, окажусь под открытым небесным сводом с тремя малолетними детьми".

Анна Прокопьевна закончила перебирать грибы, похвалила мужа за найденных отборных лесных красавцев. Бабушка отметила, что мусора в корзине совсем мало и червивых грибов нет. (бабушка позднее говорила мне, что собирал дед грибы скурпулезно: никогда не положит в корзину гриб даже с небольшими червоточинами. Это качество перешло и к моему отцу, однако не привилось мне. Наверно, потому, что выпластан сейчас в округе лес и приходится обегать большие пространства.)

Дед вытер промокаткой чернильное перо, положил ручку на стол, улыбнулся. Он стал рассказывать в каких местах нашел крепкие боровики, тонконогие обабки, синезеленые белянки, перепончатые маслята. Целиком предаваясь воспоминаниям о перенесенных в лесу переживаниях, глаза деда засветились каким-то особым голубоватым блеском. Закурив папироску, жадно затянувшись, дед сообщил, что на одном месте нашел двенадцать красавцев-белых, причем уже на самом выходе из леса. Он выскочил из-за стола, присел, волчком закрутился на месте, заглядывая под стол и под кровать, демонстрируя своими действиями как искал в густом лесу грибы. Куда делась его обычная медлительность! Бабушка сидела на стуле, хохотала. Дед вернулся на место за стол с гордостью сказал, что если бы не прошел вдоль дараватовского лога, что расположен рядом с Клюкинской поскотиной, то еще бы и сейчас добирал корзину. Грибники, охотники и рыбаки, как дети, любят, чтобы их хвалили!

Бабушка отнесла грибы на кухню, вернулась на прежнее место, взяла, отложенную книгу, как ни в чем не бывало, стала читать. Дед тоже угомонился, вернувшись за стол, взял ручку, стал писать убористым почерком:

"На основании всего вышеизложенного прошу Исполнительный Комитет - не найдет ли он возможность походотайствовать перед кем следует, передать в мою собственность вместе с огородным участком бывший дом моего тестя, как не имеющий для Вохисполкома ценности, как не приносящий доходности и мало к чему-либо пригодный, принимая во внимание мою 35-летнюю службу на пользу местного населения.

Прошу благоволения передать поименованнный дом в мою собственность и закрепить навсегда за мною с полным усадебным участком земли. О результатах моего ходатайства прошу благоволить.

1923г. 18 августа, гражданин А. Секованов.

Прошло часа три, как дед сел за письменный стол. На улице стали наворачиваться сумерки. Бабушка зажгла керосиновую лампу, поставила на стол, попросила прочитать содержимое двух листов, исписанных ровным мелким почерком. Выслушав с большим вниманием содержимое письма, Анна Прокопьевна осталась довольна. Запечатав ходатайство в большой серый конверт, на следующий день отправила письмо с почтой.

Вскоре дед получил дом в наследство, чем несказанно обрадовал бабушку, подрастающих дочек Зою и Валю. Сын Сергей был еще мал для того, чтобы оценить драгоценное приобретение.

Больше ста лет простоял пятистенок в пригодном для жилья виде без капитального ремонта. Помню, когда спускался в голбец, поражался огромными в два обхвата вкопанными в землю столбами, заменявшими фундамент, а на русской печке пять человек убиралось. Прибежишь бывало с Сенькинского угора, где на лыжах полдня катался, попьешь молока и на печку лезешь торопливо, где вмиг согревают замерзшие ноги и руки горячие кирпичики русской печки.

39

Однажды на третий день после Покрова дед пришел с работы домой озабоченным. Бледный румянец на лице, печальный взгляд свидетельствовали о его душевных переживаниях. Жена пришла из школы раньше мужа, готовила на кухне обед, когда скрипнула входная дверь, вышла встречать, глянув мужу в глаза, спросила тревожно:

- Что случилось, Саша!

- Из Шарьи приехал представитель, сказал, что скоро будут раскулачивать зажиточных крестьян округи и создавать колхозы.

- В наших краях кулаков нет, - стараясь успокоить деда, скороговоркой ответила бабушка.

- Представитель сказал, что есть кандидатуры на раскулачивание и в нашем районе, - присаживаясь на краешек резного стула, сказал дед.

- Какие же они кулаки? Сами хлеб выращивают, сами скотину обихаживают, никто из них не эксплуатирует батрацкий труд. Я считаю, что раскулачивать наших крестьян незачто. И не будут, поди. Поговорят, поговорят да отстанут, - не унималась бабушка.

- Не знаю, не знаю, - раздумчиво произнес дед. - Во всяком случае я попробую крестьянам помочь.

На этом разговор между ними закончился. Дед нехотя поел щей, выпил стакан чаю, затем поблагогарив бабушку за обед, встал из-за стола, не спеша удалился в свой кабинет. Там он взял чистый лист бумаги, пододвинул поближе пепельницу, закурил, глубоко затянувшись, выпустил густое облако табачного дыма, закрыл, уставшие за день глаза, задумался. Докурив папироску, дед взял перо, написал:

"В Шарьинский Районный Исполнительный Комитет." После минутной паузы продолжил:

"Крестьяне Вохомской Волости Костромской губернии, как и в других губерниях России, многие годы жили единоличными хозяйствами. Кругом простирались вокруг поселений дремучие леса да все в основном темные ельники и плотные сосняки главенствовали. До ближайшего уездного города Ветлуга было около ста верст. Выращивали жители на полях хлебушек, в лесах ягодки да грибочки собирали. В каждой деревне и починке лесовики проживали и, которые то сохатого, то косолапого с зверовыми собачками добывали, не жадничали, делились лесным мясцом с односельчанами. На чистых речках стояли мельницы, где мололи крестьяне муку. За дорогой, ведущей к мельнице, всем миром следили, выстилали ее деревянными чурками каждую выбоину немедленно заделывали - в любое время года дорога накатана. В свободное времечко в глубоченных мельничных омутах ловили сетями мужички Вохомского околотка и здоровенных зубастых щук, и жирных язей, и скользких налимов. Кто поазартней дак те и на полноводную реку Ветлуга умудрялись на лошадях добираться. А оттуда таких широченных лещей привозили, что каждым можно было, словно заслоном, русскую печку закрыть. Бывало, что и жирная стерлядка Ветлужская попадалась в рыбацкие сети, которую привозили мужики в Вохомский околоток, угощали односельчан по праздникам сладкой наваристой ухой. Так было и так есть. Дружно всегда жили крестьяне Ветлужского околотка, не обижали друг друга, своим трудом жили."

Дед зажег керосиновую лампу, встал из-за стола, закинув руки за голову, мягко ступая подшитыми валенками по разостланным в кабинете половичкам, подошел к окну. На улицу опустились густые сумерки, но еще было видно, как из стороны в сторону размахивают ветвями тополя под напорами ветра, наводя тоску, назойливо дребезжало оконное стекло, на небе обозначились звезды, вдали замелькали деревенские огоньки. На душе деда, как говорится, скребли кошки. Постояв у окна минут пять, он прошелся по кабинету несколько раз взад-вперед, потом вернулся к столу, тяжело опустился на кресло. Дед подкрутил фитиль, стоящей на столе керосиновой лампы, яркий свет которой, осветил серые стены тесноватого кабинета. Немного подумав, дед взял ручку, не спеша обмакнул массивное перо в чернильницу, продолжил писать:

"За годы Советской власти крестьяне не изменили уклад своей жизни, налоги государству всегда исправно платили, детей для защиты Отечества в ряды Красной Армии каждый год провожали. Живет население нашей округи сейчас, как и до революции, поразному, кто понахрапистей, поработистей да хмельным зельем не злоупотребляющие, те не бедствуют. Как правило зажиточные крестьяне большими семьями проживают, все работают, никто беспредметно по деревням и починкам не шляется на всех дела хватает. В полях, на сенокосах и стар и мал от зари до зари справляют страду.

Были и есть, конечно, бедняки в Ветлужском околотке. Это те в основном, кто к работе ленцу имел и имеет, а к хмельному зелью пристрастие.

Сенокос начинают справлять крестьяне с июня. Еще до восхода солнца уходят косцы в луга. Бывало пройдет крепкий мужичок такие покосива, что на лошади потом развернешься между двумя соседними валками, не задев душистой травки. И стога мечут мужички виртуозно, что ни навильник, то копна. Как грибы по лугам стога вырастают. Батраков в наших краях не жалуют, своим трудом крестьяне живут.

Не эксплуатируют наши крестьяне чужие руки. Уж если кто поможет работу в кузнице или на мельнице совершить хозяину, так за это получит хорошую плату. А потому думаю я, что эксплуататоров в нашей округе нет и раскулачивать некого. Эксплуататор и хозяин это разные категории лиц. Первый из них набивает себе карман за счет чужего труда второй же не жалея живота своего, сам работает на пользу нашего Советского государства."

Дед резко встал, накинул полушубок, вышел из дома. С неба молчаливо светила луна. Ветер стих, подмораживало. Дед стоял на крыльце, кутался в полушубок, слушал ночь. Неожиданно из Клюкинской поскотины донесся протяжный вой. Он зловеще разносился по округе, на короткое время затихал, затем снова набирал силу, превращался в жуткий хор, напоминая всему живому о лесных разбойниках, которые настолько обнаглели, что стали подходить к самому жилью и готовы были устроить кровавую бойню в крестьянских хлевах. "Попугать надо наглецов", - подумал дед. Он зашел в дом, зарядил ружье, вернулся на крыльцо, подняв над головой руку нажал раз за разом на спусковые крючки. Сноп огня вырвался из стволов, осветив, притихшие деревья, загрохотало по округе эхо. Когда эхо затерялось где-то вдали, дед прислушался - было тихо. Постояв еще немного, вынул из стволов стреляные гильзы, глянул еще раз на освещенный звездами и луной небосвод, увидел, сорвавшуюся с неба звезду. "Метеорит в атмосферу поди вошел", - подумал дед, не спеша вернулся в кабинет, вновь сел за письменный стол, продолжил писать письмо:

"Я много лет прожил с крестьянами и хорошо изучил их уклад жизни. Могу со всей ответственностью заявить, что среди населения округи эксплуататорский класс кулаков отсутствует полностью и раскулачивать поэтому некого. Что касаемо создания колхозов, то эти учреждения новы и, кто знает, каково ждет крестьянина в них житье. Сама идея создания колхозов, на мой взгляд, хорошая, когда хозяйства объединятся, может, и полегче будет крестьянину свершать полевые и сенокосные работы. Но здесь не должно быть спешки и насилия по втаскиванию населения в колхоз. Ежели хочет гражданин Страны Советов, трудиться сообща с другими членами колхоза там ему и место, а ежели привычную жизнь другой гражданин той же Страны не поспешит изменить, то пускай единоличниное хозяйство ведет. Ежели в колхозах будет благоденствие, тогда и единоличники туда ринутся, а в противном случае пускай единоличниками и живут, поскольку крестьянские хозяйства уже больше десятка лет Страну Советов кормят".

Дед, закрыл глаза, держа в руках ручку. Потом решительно вывел дату написания послания и свою роспись. Промакнув промокаткой чернила, он достал из письменного стола серый конверт, вложив туда письмо, тщательно заклеил конверт.

Но послание деда не помогло. Коллективизация прокатилась по всему государству, не обойдя стороной и Заветлужье. Многие крестьяне окрестных деревень были раскулачены и отправлены за пределы области. Будучи членом Сельского Совета дед не участвовал ни в одном раскулачивании, за что имел нелицеприятные беседы с чиновниками, прибывавшими теперь уже не из г.Ветлуги, а из г.Шарьи, ставшего с недавних времен центром округи. Именно огттуда шли депеши, указания и приказы.

Будучи постоянным членом то Клюкинского, то Луптюжского Сельских Советов, дед вступил в колхоз добровольно, твердо зная, что где бы ни находился - его основная работа по обучению грамоте и воспитанию крестьянских детей, на которую положена вся сознательная полноценная жизнь, будет главенствовать. Неоднократно рекомендовали деда в качестве участника раскулачивания зажиточных крестьян округи, как представителя Советской власти. Поняв что процесс коллективизации не остановить, он старался отмалчиваться или ссылался на загруженность в работе, иногда ездил по починкам и деревням, где агитировал крестьян вступать в колхоз, но от личного участия в раскулачивании крестьянских хозяйств решительно отказался. Без сомнения, старый учитель глубоко переживал высылку раскулаченных крестьян, которых учил грамоте и с которыми прожил долгие годы вместе.

Попытки деда помочь крестьянам избежать раскулачивания не увенчались успехом. Какое же это испытание по счету преподносит ему судьба? Трудно ответить на данный вопрос! Однако аукнется потом ему отношение к раскулачиванию, когда будучи совершенно больным получит мизерную пенсию, как учитель, не имеющий заслуг перед революцией. И никакие просьбы и ходатайства не помогут увеличить ее. Не думал в данный момент дед о пенсии, хотя бронхит уже стал хроническим и стал донимать все чаще и чаще.

Не случайно, наверно, в то время крестьянами была придумана поговорка, которую я слышал от бабушки: "Нас Александр Павлыч всегда учил прибавить да повторить, а топерь токо и слышно за каждым углом, што отнять да поделить".

40

После гибели сыновей на фронтах Первой Мировой войны, тяжелейших лишений, перенесенных во время революции, которые нанесли деду душевные и физические раны, он сдал. Хронический бронхит перешел в бронхиальную астму, участились бессонные ночи.

Видимо, чтобы забыться от тяжелых дум и болезни перед выходом на пенсию дед начал выпивать. Он и раньше иногда, как уже говорилось, пропускал чарку-другую, но всегда знал меру, никогда не опохмелялся. Душевные травмы, полученные после гибели двух взрослых сыновей, которым заменял отца и мать в течение двух десятков лет, обострение болезни, надломили его душевные и физические силы. Чтобы отогнать тяжелые думы дед пристрастился к бутылке. Иногда в субботу после работы закрывался у себя в комнате и напивался. Бабушка сначала терпела, но в один прекрасный момент упрекнула деда, что так он может стать пьяницей. Дед оправдываться не стал, чувствуя за собой вину. Однако напиваться перестал, пропускал стаканчик коньяка втихаря от жены. Бутылки с коньяком стал хоронить от посторонних глаз.

Не пытаясь оправдать деда, его поступки, на мой взгляд, можно понять. После выпитого коньяка расширяются сосуды и бронхи, что облегчает дыхание. Правда на другой день происходит обратный процесс, что переносится тяжело не только больным, но и здоровым человеком. Однако кто из пьющих людей заботится о последствиях, когда в руках наполненная рюмка вина, коньяка или водки?!

Бабушка, приходя с работы стала частенько замечать, что дед навеселе, строго спрашивала за содеянное. На то были причины. Во-первых, надо было учить сына Сергея, во-вторых, скромная пенсия деда в сорок рублей, не позволяла маркиданить деньги на спиртное. Правда у известного в округе учителя было много друзей, которые привозили ему коньяк и водку бесплатно. Частенько друзья приезжали к деду в гости и составляли ему компанию. Но это не меняет сути дела, ибо в семье пошли неурядицы, порой переходящие в ссоры.

Без сомнения, Анна Прокопьевна уважала и любила отдавшего все силы школе Александра Павловича. Поэтому бабушка всесторонне заботилась о здоровье деда и старалась помешать выпивкам. Она видела мучения мужа, вызванные похмельем, на следующий день, очень сильно переживала. Бабушка, будучи человеком строгих правил, (сама выпивала только церковное вино "Кагор" в малых дозах) коршуном охраняла деда от выпивок. Да и кому понравится злоупотребление спиртными напитками даже близкого человека?

Не могу не сказать, что работы у бабушки в то время было, как говорится, невпроворот. Это и заведование Архангельской школой, которое перешло ей от деда, и уход за больным мужем, и хозяйственные дела - все отнимало много сил и времени. Прислуга в лице одной крестьянки в полной мере не восполняла все хлопоты, лежащие на плечах бабушки. Заведование сельской школой это всегда чрезмерно тяжелый труд: и при царе, и при советской власти, и при президенте.

Однажды, придя с работы домой, бабушка обнаружила, что дед под хмельком. Она пожурила его как всегда, но на этом дело не кончилось. Ей в школе передали, что к деду заезжал друг из Шарьи и отбыл, как говорится, выпивши. Поэтому бабушка начала поиск бутылок. Искала долго, обшарила кабинет деда, чулан, чердак пусто. Тогда бабушка пошла в светелку, где за толстыми стопами журналов "Нива" нашла четыре бутылки коньяка. Бабушка принесла коньяк в дом и на глазах деда их разбила, после чего молча удалилась.

Горькие строки приходится писать, но что поделаешь, надо писать правду.

41

Не раз мне приходилось слышать, что дед был прижимистым человеком даже скуповатым. Может быть, это и правда отчасти, поскольку он прожил тяжелую, полную драматизма сложную жизнь. Воспитание и обучение шестерых детей, (причем троих из них он, как говорится, поднимал на ноги один, пренебрегая личной жизнью) трудные военные годы и революция заставили его экономить средства на жизнь. Дед мог и не дать кому-нибудь денег взаймы, но когда дело касалось принципиальных вопросов, он всегда шел навстречу, готов, как говорится, последнюю рубашку отдать. Много тому примеров.

Вот один из них. В 1915 году на имя заведующего Архангельским начальным училищем пришло письмо от председателя Земской Управы Ветлужского уезда следующего содержания:

"Председатель Правления Общества взаимопомощи учащих и учивших Костромской губернии обратился ко мне с просьбой разослать по земским школам обращение особой комиссии помощи пострадавшим от войны учителям и их семьям о пожертвовании учащими своего однодневного заработка 2-го ноября.

Исполняя изложенную просьбу при сем, препровождаю Г.г. преподавателям один экземпляр означенного обращения.

Желающие откликнуться на призыв общества могут, дабы избежать лишних расходов, лишь сообщить мне письменно об этом с согласием на удержание причитающейся суммы из следующего к выдаче жалованья за ноябрь месяц.

Ответом прошу на сколько возможно поспешить.

Председатель Управы."

Далее стоит неразборчивая подпись (по моему, Шабарин).

На этом же экземпляре обращения читаю слова, написанные рукой деда:

"Согласие учителей А. Секованова и А. Сековановой на вычет однодневного заработка ноябрем месяцем".

Запись деда на листе обращения появилась вскоре после получения пакета. Значит недолго думали Александр Павлович и Анна Прокопьевна помогать или не помогать своим коллегам учителям, пострадавшим от войны. Жизнь в семье Сековановых в то время была особенно тяжкой: война-лихоманка не обошла стороной и на руках две малолетние дочки Зоя с Валей. Никто не осудил деда и бабушку, если бы они отклонили просьбу о перечислении однодневного заработка, учителям, пострадавшим от ужасов войны. А, все-таки, пошли учителя Архангельского начального училища на пожертвование без проволочки.

Такие примеры можно бы и продолжить. Стоит ли? Стоит! Вот еще выдержка из однного обращения времен Первой мировой войны, к педагогическому персоналу начальной и средней школы:

"...Мы знаем, как непосильно тяжелы условия жизни нашего времени, особенно для учащего начальной школы, но мы знаем также, как велика и искрення готовность учителя придти с помощью своему товарищу и потому решаемся посылать настоящее обращение ко всем учащим. С Согласия Епархиального начальства сбор пожертвований разрешено произвести во всех учебных заведениях Ведомства Православного Исповедания.

Ваше пожертвование в размере Вашего однодневного заработка Вы могли бы направить тому учреждению или лицу, через которое Вами получается жалованье, или непосредственно в Правление общества взаимопомощи учащим и учившим, созданное при Костромской Губернской Земской Управе..."

И на это обращение откликнулись Сековановы Александр Павлович и Анна Прокопьевна, переслав по нужному адресу деньги.

Не думаю, что человек, служивший беззаветно своему отечеству всю жизнь, мог быть скрягой. Пусть высказывания о прижимистости деда останутся на совести авторов этих высказываний.

Честь и хвала состоятельным в финансовом отношении господам, которые отдают деньги на хорошее дело. Но, если небогатые люди решаются на пожертвование, то им двойная хвала и честь.

42

Перед Рождеством, когда уже заглубели снега, к деду прибежал Ипполит Федоров. Глаза его сверкали, руки ходили ходуном, волосы взъерошились, на лбу обозначились крупные капли пота. Ипполит поздоровался, встал у порога, не решаясь заговорить.

Кроме деда дома никого не было. Александр Павлович лежал на кровати, читал старые подшивки журнала "Нива". Ночью приступ бронхиальной астмы отнял много сил, к утру болезнь отступила и Александр Павлович, почувствовав улучшение, с увлечением читал рассказы. По причине болезни он уже не являлся членом сельсовета, все время проводил дома.

Увидев пришельца, дед положил журнал, на стоящий рядом с кроватью стул, тихо позвал Федорова, указывая рукой на табурет, стоящий в трех метрах от кровати. Ипполит проворно скинул валенки, повесив на вешалку тулуп и шапку, подошел к деду, сел на табурет, стал сбивчиво расказывать, что власти решили сотворить нехорошее дело.

Дед приподнялся на локтях внимательно глянул на Ипполита. Тот проглатывая слова, пытался объяснить, что "какого лешего" рубить сосновый бор, посаженный крестьянами под руководством Александра Павлыча почти полвека назад. Дед жестом руки оборвал невнятную речь. Когда Ипполит замолчал, стал задавать вопросы. Дед спросил, зачем решили власти рубить сосновый бор? Ипполит ткнул кулаком в сторону Луптюга, сбивчиво заговорил, что на месте бора решено построить ферму, а сосновый лес использовать, как строительный материал. Дед, прищурив глаза, недоуменно спросил у Ипполита:

- Разве мало леса вокруг Луптюга?

Федоров недоуменно развел руками, ответил:

- Начальству виднея, где чаво боле.

- Почему именно на этом месте решили власти строить ферму. Разве мало свободной земли около деревни? - не унимался дед.

Ипполит почесал затылок, начал объяснять:

- Александр Павлыч, бор располагается промеж Сенькином и Луптюгом, а посему дояркам легше будет добираться до фермы из обеих деревень. Окромя всего и лес рядом растет.

- Откуда у тебя такое известие?

- Вся округа об этом бает, гумага сверху пришла, где велнено ферму возводить.

Дед закашлялся, махнул рукой, когда приступ кашля прошел, поблагодарил Ипполита за известие. Федоров тяжело встал с табуретки, пожелав деду не хворать, попрощался.

Оставшись один, дед привстал с кровати, сказал сам себе:

- Что они все - с ума посходили? Раньше ядреный сосновый воздух царил у школы, теперь навозный аромат все заполонит. ичего не скажешь, умно!

Дед встал с кровати, шатаясь подошел к письменному столу, тяжело опустился на стул, задумался, подперв седую голову рукой.

В таком виде и застала его жена, пришедшая с работы, подтвердив известие, которое поведал Федоров. Она сообщила, что была в сельсовете и высказала категорическое несогласие с принятым решением о строительстве фермы в трехстах метрах от школы на месте живописного соснового бора, который сажали крестьяне всей округи под руководством мужа. Бабушка присела на краешек кровати, где недавно лежал дед, опустила глаза. Наступила тишина, нарушаемая только тиканием маятника настенных часов.

- Ну и что? - приподняв голову, спросил дед.

- Решение принято и обжалованью не подлежит - так мне объяснили.

Дед вскочил со стула, преодолевая всей силой воли удушье, крикнул:

- Я этого так не оставлю!

Со страшной силой навалился приступ кашля, лицо деда побагровело, на шее вздулись вены, на глазах обозначились слезы. Жена вскочила с кровати, быстро принесла из спальни прополис, разведенный на спирту, дала мужу несколько капель. Потом вскипятила самовар, налила крепкого чаю. Когда кашель поутих, сделав несколько глотков кипятка, дед приподнялся со стула, бабушка подхватила его за руку, проводила до кровати, успокаивая на ходу, что переживать нечего - все перемелется, мука будет. Дед молча прилег, закрыл глаза. Бабушка укрыла его теплым одеялом, убедившись, что приступ миновал, вышла на кухню.

К вечеру деду полегчало. Он встал с кровати надел валенки, накинул на плечи телогрейку, мягко ступая по крашеному полу тихо подошел к столу, провел ладонью по краешку гладкой поверхности, задумался, потом зажег керосиновую лампу, сел на резной стул, дрожжащими руками взял чистый лист бумаги, начал писать письмо в Шарьинский РИК.

Суть этого послания сводилась к тому, что необходимо запретить, намечающийся произвол и беззаконие. Рубка соснового бора, который является украшением пришкольной территории и местом отдыха населения, является необдуманным легкомысленным шагом, сравнимым с уголовным преступлением. Дед указывал, что в настоящее время в сосновом лесу появились белки, многие птицы нашли в нем свое пристанище. Лесной массив является излюбленным местом для игры учеников школы и народных гуляний. Дед пояснял, что сосновый бор находится в образцовом порядке, поскольку, как только сходит снег, ученики Луптюжской школы сгребают мусор в большие кучи и под руководством учителя его сжигают.

Дед привел выдержку из постановления Управления лесами НКЗ РСФСР, где говорилось, что Октябрьская революция отобрала лес от помещиков и сделала его всенародным достоянием для потребностей всего трудового населения и государственных надобностей.

В заключительной части письма дед высказал несколько предложений, где лучше разместить будущую ферму, и откуда разумней привезти лес.

Утром дед попросил бабушку, чтобы письмо отправили срочно по почте. Прошло три месяца ответа на письмо не последовало, а когда потеплело, приехала бригада рабочих, завизжали в сосновом бору пилы, далеко разнесся шум падающих больших деревьев.

Тяжкой болью отдался в душе старого учителя шум падающих деревьев.

43

Здоровье деда совсем сдало.

Бронхиальная астма свирепствовала. Дышалось с плеч тяжело, часто приходилось ложиться на кровать. А когда дед засыпал, слышались пронзительные хрипы, пропал аппетит, глаза помутнели, рассудок работал здраво, но силы таяли на глазах. Дед перестал выходить на улицу, большей частью лежал. Взгляд его был полон тоски и боли. О вырубленном сосняке он не высказывал больше сожалений, а когда кто-то поднимал разговор на эту тему, решительно пресекал разговор - слишком велика была для старого учителя утрата.

Будучи тяжело больным дед, не расставался с книгой. Читал Пушкина, Тургенева, Гоголя. В период приступов удушья держался стойко, мужественно переносил страдания. "Ни одной жалобы не слышала от него", - вспоминала позднее бабушка.

Пенсию, которую получал, едва хватало на лекарства. Власти, не найдя в деятельности учителя революционных заслуг, попыток, направленных на повышение пенсии не предпринимали. Население же помогало больному деду, чем могло. Приносили мед, прополис, лечебные травы. Попрежнему крестьяне спрашивали у него совета. Дед не отказывал, тихим неторопливым голосом терпеливо объяснял суть дела, давал практические советы.

В конце октября 1937 года похолодало. Опала последняя листва, ударили заморозки, пожухла и полегла в полях трава. В ноябре повалил такой густой снег, что в десяти шагах ничего не было видно. Ветер стих, снежинки, словно полчища белых бабочек, кружились в воздухе, тихо оседали на скованную морозцем землю. Лес покрылся белым покрывалом-кухтой, затих. Когда снег покрыл пуховым покрывалом землю, ударили ядреные морозцы. Зима пришла в Заветлужский край.

Дед лежал на кровати, молча смотрел в потолок. Грудь его высоко поднималась, слышались приглушенные хрипы. Было утро, сквозь замерзшие стекла прорвались солнечные лучи, словно зайчики забегали по стенам. Угадывался морозный солнечный денек.

Дед с трудом поднял голову, тихо сказал жене:

- Аннушка, своди меня в школу.

- Саша, сегодня воскресенье, в школе никого нет.

- Там вся моя жизнь, - шепотом произнес дед. - Возьми ключи и проводи меня в школу.

Бабушка засуетилась, помогла потеплей одеться деду, накинула на себя плюшевый жакет, повязала платок, принесла деду клюшку. Дед, опираясь на клюшку, тяжело встал с резного черного стула, шатаясь, пошел к массивной коричневой двери. У порога его догнала жена, крепко обхватила левую руку. Они вышли за калитку, двинулись к школе. Воздух был чист и прозрачен, кругом, словно серебро, искрился снег. Выйдя за село по протоптанной тропинке, направились навстречу поднимавшемуся из-за леса солнцу. В школьном парке дед попросил бабушку остановиться. Они встали под высокой елью, ласкающей слух тихим шелестом мохнатых лап. Дед обхватил шершавый ствол обеими руками, прижался к серой коре щекой, закрыл глаза. Бабушка тронула его за плечо, дед повернулся к ней лицом, опустил руки.

Они медленно поднялись на крыльцо, бабушка открыла школьную дверь. Просторный коридор встретил их тишиной. Дед не спеша прошел в класс, в котором провел почти полвека назад первый урок, оперевшись на клюшку, тяжело опустился на учительский стул. Он огладил рукой широченную седую бороду, неторопливо обвел взглядом стены класса, что-то прошептал, медленно шевеля губами. Бабушка стояла рядом, внимательно наблюдая за дедом, заметила блеснувший в его глазах блеск. Посидев немного, дед встал, стуча клюшкой по полу, пошел по коридору. Бабушка неустанно следовала за ним. Обойдя все классы, дед тихо сказал:"Все в порядке. Пошли, Аннушка, домой". Посмотрев деду в глаза, бабушка увидела в них слезы.

Это было прощание деда с школой.

Долгой показалась дорога назад. Они часто останавливались. Дед задыхался, судорожно глотал воздух. Только к полудню добрались до дома. Бабушка помогла деду раздеться уложила его на кровать, скипятила молока, налила в стакан, покрытую легкой пенкой влагу, поставила на табурет рядом с кроватью, попросила мужа молоко выпить. К молоку дед не притронулся, молча лежал на кровати. Он, с трудом вдыхая воздух, повернулся на правый бок. Лежать стало невмоготу. Дед тяжело поднялся, сел на краешек кровати подсунул под спину подушку, обул валенки, свесил вниз ноги, уперевшись валенками о пол, откинул назад голову, закрыл глаза. По дому разносился приглушенный хрип. О чем дед думал в этот момент сказать трудно. Может, вспоминал школу, учеников, может думал о друзьях или делах, которые успел или не успел сделать? Не знаю.

Неожиданно дед открыл глаза, слабым жестом руки позвал жену, тихо сказал:

- Вызывай детей, Аннушка.

- О чем говоришь, Саша?

- Помру скоро.

- Вылечишься. Полно тебе.

- Нет, Аннушка, умаяли лошадку крутые горки. Слава богу, что школа работает и детки подросли. Теперь можно на отдых...

Больше дед не сказал ни слова, надолго затих. Со слезами на глазах бабушка отошла к столу, тяжело опустилась на резной черный стул, сделанный руками деда. Она знала, что говорить о близости смерти муж зря не будет.

В три часа утра дед проснулся, с трудом приподнял голову от подушки. К нему подбежала жена. Дед задыхался. Еле выговаривая слова, он по слогам сказал:

- Аннушка, передай поклон нашей школе. Передай ей, что я ее всегда любил.

- Хорошо, Саша. Хорошо.

Это были его последние слова.

Дед снова закрыл глаза, затих. Бабушка взяла руку мужа, с ужасом почувствовала, что пальцы его холодеют. Неожиданно дед вздрогнул, приподнялся на локтях, обвел мутнеющим взглядом, освещенный слабым светом керосиновой лампы, потолок, глаза его расширились, голова упала на подушку. Жена осторожно потрогала мужа за плечо. Александр Павлович не подавал признаков жизни. В доме наступила гробовая тишина, нарушаемая лишь дребезжанием оконных стекол. Опомнившись, бабушка ухватила пальцами кисть деда. Пульс не прощупывался.

44

Узнав о кончине Учителя, население рекой хлынуло к дому, где он жил. Крестьяне ехали на лошадях, шли пешком из Шортюга, из Клюкина, из Бурковского, из Гудкова, из Разумова со всех деревень и починков округи. Каждое сердце односельчанина согрел когда-то Учитель. Толпясь у гроба в доме, где лежал дед, снимали шапки мужики, всхлипывали бабы, ребятишки растерянно жались к родителям. Все хотели попрощаться с Александром Павловичем.

К похоронам деда готовились тщательно. Приезжало высокое начальство, была заказана музыка. В день похорон гроб, где лежал дед, крестьяне перенесли на руках в школу.

Вот как вспоминает те события их очевидец З. Яблокова (газета Коммунист Поназыревского района от 24/9/1988г.): "К нам заходили деревенские мужики, бабы, тревожно вполголоса переговаривались. С какой-то скорбью и печалью произносилось слово "смерть". Детское любопытство велико. И я спросила отца, о ком они так горько говорят. Смахивая скупую мужскую слезу со щек, отец сказал мне:"Умер большой человек нашей округи.

Многочисленная толпа народу вышла из деревни и пошла по дороге к Луптюгу, чтобы проводить в последний путь Секованова Александра Павловича. Бежали туда и мы, дети, едва поспевая за взрослыми.

Горечь сковала людей. Шли молча, убыстряя шаг. А когда подошли к школе, увидели - народ собрался со всей округи: молодые и старые, именитые, а больше простые деревенские люди. Мужики нервно комкали в руках шапки, а бабы концами платков утирали слезы. Когда траурная процессия под звуки похоронной музыки двинулась к кладбищу, казалось, поток людской нескончаем. Гроб с телом учителя несли до могилы на руках. Желающих подставить свое плечо в последнем пути этого Человека было очень много. Еще бы он первым "открыл глаза" на мир очень многим из тех, кто пришел проводить его в последний путь..."

В день похорон на улице было тихо, лишь скрип снега под ногами сотен людей жгучей болью отзывался в сердцах, скорбящих людей. Люди молча входили в здание школы, попрощавшись с учителем, выходили обратно, тяжело спускаясь с высокого крыльца, уступали дорогу другим. Был уже полдень, а народ все шел и шел попрощаться с Учителем.

К часу прибыли музыканты, выстроились в колонну, согреваясь, притопывали на морозце. Вскоре заиграл духовой оркестр, гроб деда вынесли из школы, траурная процессия медленно двинулась на запад. Следом за гробом шли бабушка, три дочери деда и сын. Люди часто менялись, бережно передавая гроб из рук в руки. В селе Архангельское, поравнявшись с домом, где жил дед, процессия остановилась, несшие гроб, поставили его на покрытые черным сукном табуретки, замерли рядом. Наступила пронзительная тишина, нарушаемая лишь всхлипыванием баб и тяжелым дыханием мужиков. Минут через пять полилась снова траурная музыка, процессия продолжила путь. Колонна медленно двинулась вдоль Сенькинского угора. Слева чернела ферма, на юге раскинулись огромные поля, спереди стеной надвинулся лес, где размещалось кладбище.

Неожиданно поднялась поземка, закачались сосновые ветви, с шумом повалилась вниз кухта. Смахивая на ходу снег с плеч, люди шли нескончаемым потоком, траурная процессия пересекла небольшую ложбинку, прошла по кромке соснового бора, остановилась у свеже выкопанной могилы. Осторожно опустили гроб на специальные подставки, начался траурный митинг.

Первым взял слово представитель РИКА, приехавший из Шарьи. Он поправил, сбившиеся на лоб седые волосы, сказал:

"Я родом из Ветлуги, шестой десяток лет хожу по земле. Еще когда работал в земстве, частенько приезжал в ваши края. Хорошо знал Александра Павловича, много раз беседовал с ним. Это был несгибаемый, волевой человек. Это был умнейший из людей с какими приходилось встречаться, обладавший громадным багажом знаний, прекрасно разбиравшийся во всех вопросах общественной жизни. И руки у него были золотые. Какие прекрасные вещи делал из дерева - сами знаете. А парк, который, посажен его руками, еще долго будет украшением школы. И в медицине он разбирался. Без преувеличения скажу - это был человек-легенда. Трудно ему порой приходилось. Но ни одно испытание, не сломило Учителя, не оторвало от любимого дела. И в революцию 1905 года и в мировую войну 1914 года и в Великую Октябрьскую революцию он не бросил любимой работы. Как к хорошему врачу идут за помощью больные, так и к хорошему учителю тянутся ученики. Даже в лихолетья, какие пережила страна, ученики не переставали ходить в школу. Почему? Да потому, что в этой школе работал человек, обладавший удивительной способностью привлекать к себе людей, согревать их души теплом своей души. Сотни учеников его работают сейчас на бескрайних просторах Советского Союза. Смотрите сколько людей собралось проводить Учителя в последний путь. Я давно не видел такого скопления народа. Ни снег, ни мороз не удержали людей дома. Они оставили свои дела и пришли попрощаться с дорогим человеком, нежданно покинувшим их.

Полвека назад приехал сюда Александр Павлович и все время неустанно трудился на Ниве просвещения. Каждого жителя округи знал, многим крестьянам помог. Огромный след Александр Павлович оставил после себя и светлую память в людских сердцах. Мы кланяемся тебе, дорогой Учитель. Мы благодарны тебе за исцеление сотен душ! Мы благодарны тебе за то, что ты жил на этой земле. Мы скорбим, что ты рано ушел от нас. Пусть земля, Александр Павлович, будет тебе пухом!"

Представитель РИКА поправил вновь съехавшие на лоб волосы, замолчал.

Из глубины колыхающейся толпы к могиле пробрался Игнат Коновалов. Голова его уже посеребрилась сединой, крупное лицо густо покрыли морщины. Он встал у гроба, сказал:

"Александр Павлыч, ты был для нас и учителем, и наставником, и защитником.

Одинаково вел себя и при царе, и при советской власти. Полвека тобя знал. Никогда ты не был холуем, не кланялся в ножки начальникам, не лебезил перед чинами. По справедливости жил. И при царе и при Советской власти защищал нашего брата крестьянина. Свою независимую линнию вел. Скоко раз тащили то в одну, то в другую партию, а ты артачился, не шел. Помню при мне одному агитатору пояснил кратко, што твоя партея - ученики. Не счесть скоко людей округи из тьмы неграмотности и невежества вытащил. И меня в том числе грамоте и счету обучил.

Мне уже восемь десятков скоро стукнет, а все одно тобя учителем считаю. Топерь средь учеников твоих и офицера, и инженера, и врачи есть. Телеграммами да письмами почту завалили. Помнят Учителя. Ты мог бы уехать от нас неоднократно. Знаем, што на города не раз приглашали. В Октябрьскую революцию за два мешка овса в год учил ребятишков, не сбежал, с нами остался. И в разруху тебе несладко было. Подорвал здоровье тяжеленной роботой. И при Советской власти ты много хороших дел свершил. В сельском Совете, всегда интересы нашего брата трудового человека отстаивал, потому што сам с одной зорькой вставал, а с другой ложился".

Игнат Коновалов замолчал, перевел дух, окинул взглядом огромное количество народа, продолжил:

" Не за барышом гнался, как некоторые пустомели. Было время, когда и голодным учил деток. Полвека с нами вместе печали и радости делил. За это тобе особливое спасибо.

Однако не воздали тебе должного, дорогой Учитель. Сорок рублев пензию отвалили. А когды ты, прищученный недугом к постели, попросил увеличить жалованье, сверху ответ получил скорый:"Нету у тобя, революциенных заслуг". Хорош ответ комар носа не подточит! Верно, ты не бегал с наганом по домам, не раскулачивал мужиков, што справно жили. Всегда обидчиков осуждал. А то, што ты революцию в умах людей совершил, открыл путь к знаньям, из ямы невежества и тьмы вытащил сотни людей больших и малых, то до этого верхоглядам дела нету. Мне терять нечего, потому што жись прожил. А говорить правду тобою научен.

Спи спокойно, Александр Павлыч, мой старый друг и учитель. Не дадим твоей могиле зарасти сорняками, будем помнить детям и внукам нашим говорить о делах твоих праведных".

Коновалов замолчал. Набежавший ветерок шевелил его седеющую бороду. Постояв немного у гроба, Игнат медленно отошел в сторону, дрожащими руками достал папиросу, закурил.

К гробу пробралась невысокая девушка Настя Смолина. Она, сдерживая слезы, крикнула: "Я была одной из последних Ваших учениц, Александр Павлович. Помню, будучи уже тяжело больным, Вы бледный с палочкой заходили в класс, а когда начинался урок, преображались, забывали о тяжелом недуге, голос крепчал, в глазах вспыхивал огонь. Этот огонь освещал нам путь к знаниям.

Работе часто мешали кашель, одышка, но Вы держались всегда твердо, демонстрируя силу воли и самообладание. Только когда ужесточились приступы, не пришли в школу. Я хорошо помню это тяжелое для всех учеников известие. Тогда мы по очереди ходили к Вам домой, видели Ваши мученья, переживали. Надеялись, что опять Ваш тихий приятный голос будет в стенах школы учить нас добру и справедливости. Но, увы, чаяния не сбылись".

Утерев, выступившие на глазах слезы Настя Смолина продолжала:

"Вы в полную силу проработали сколько могли, никогда не прятались за чужие спины. Если кому-то из учеников нужна была помощь не раздумывая спешили на выручку. Вас любили, не только дети, но и их родители, бабушки, деды. Весь Ветлужский околоток сегодня кланяется Вам и скорбит. Добрую душу не спрячешь, не скроешь от проницательных детских глаз. Сколько добра вы сделали для нас, сколько нового нам рассказали, не выразишь словами. Это надо прочувствовать, понять. Благодаря Вам и я пошла по учительской линии. Вот уже пять годков учу деток и всегда, начиная учебный год, с благодарностью вспоминаю Вас, рассказываю ученикам о большом Учителе.

Спите спокойно, Александр Павлович. Светлая память как о Человеке с большой буквы останется в сердцах учеников Ваших".

Настя не могла больше говорить, слезы застилали ее глаза, ручьем текли по щекам, не успевая выветриться и засохнуть, замерзали на лице. Настя сделала шаг, пошатнулась. Молодой человек, стоящий неподалеку, отвел ее в сторону.

Выступили у гроба еще бывшие ученики деда - инженер Александр Егоров, капитан Советской Армии Иван Гущин и митинг закончился.

Гроб на веревках спустили в могилу, глухо ударилась о стенки гроба кладбищенская земля, бросаемая сотнями рук.

45
ЭПИЛОГ

Большой след оставил после себя Секованов Александр Павлович. Много теплых воспоминаний написано о нем благодарными учениками и его последователями. Не ради красного словца перечислю здесь заслуги учительской династии, основанной Сековановым Александром Павловичем. Не ради восхваления, а ради дани уважения и памяти к человеку, отдавшему все силы просветительству на селе.

Учительская династия, которую он основал, пережила две мировых войны, две революции, войну гражданскую и перестройку. Слишком глубокие корни пустил дед. Не смогли их выкорчевать ни разруха, ни голод, ни унизительное порой отношение властей к профессии учителя. Около четырех веков служили Отечеству на ниве просвещения семьи потомков Александра Павловича. Причем многие из них, проработали в школах не по два-три годочка, а по 25, 35, 45 лет. Достаточно сказать, что мои родители Секованов Сергей Александрович и Секованова Валентина Васильевна по 45 лет отучили крестьянских деток в Луптюжской школе.

Десяток членов семей, потомков Александра Павловича, работали на ниве просвещения в разные годы (общее количество лет, которые проработали на ниве просвещения члены семей потомков Александра Павловича Секованова, давно уже перевалило три столетия), начиная с 1888 года, когда он приехал в село Архангельское.

Династия продолжает жить и сейчас. Когда становится трудно, я вспоминаю, что два поколения учителей во главе с дедом стоят за моей спиной, поддерживают незримо, на душе становится спокойней, появляются дополнительные силы, помогающие идти вперед так же, как шел мой дед.

Шумят в парке Луптюжской школы десятки деревьев, напоминая о большом Учителе и человеке, некогда посадившем их.

Луптюг - Кострома
1995 - 2000 г.г.

Главная страница сайта

Страницы наших друзей

Последнее изменение страницы 5 Sep 2024 

ПОДЕЛИТЬСЯ: