Страницы авторов "Тёмного леса"
Литературный Кисловодск и окрестности
Пишите нам! temnyjles@narod.ru
Это воспоминания моей мамы (написанные в 1989г. с позднейшими добавлениями) о ее двоюродном дяде Игоре Евгеньевиче Тамме (1895-1971), физике, академике, Нобелевском лауриате. Упоминаются также тетя Наташа - жена Игоря Евгеньевича Наталья Васильевна Тамм (урожд. Шуйская), Ира и Женя - их дети Ирина Игоревна Верещинская и Евгений Игоревич Тамм, а также муж Ирины Игоревны Игорь Верещинский и сын Леонид Верещинский (литературный псевдоним Вернский); и тетя Таня - младшая сестра Игоря Евгеньевича Татьяна Евгеньевна, и их младший брат Леонид Евгеньевич. Ближе к концу текста упоминается другая Таня - сестра моей мамы, а также и их сестры Вера и Люба.
Илья Миклашевский
Теперь, через много лет после того, как я эту главу писала, появилось много нового, в том числе книга "Капица. Тамм. Семенов", но я предпочитаю ничего не перекомпоновывать, а воспроизвести, что написала в 1989 году, 25 лет назад.
Начну с самого свежего, что я тогда о нем прочитала. В последнем номере "Огонька" (N3, 1989) прямо на первой странице статья "Альтернатива" - о выборах директора ФИАНа. Избран Келдыш Л.В.
В статье говорится: отдел теоретической физики, которым он руководит, славится гражданской позицией сотрудников. Ни один человек не выступал против А.Д.Сахарова, не подписывал писем против него.
И вот что говорит Келдыш.
"Отдел наш носит имя удивительного человека и ученого Игоря Евгеньевича Тамма. Все, кто сталкивался с Игорем Евгеньевичем, на всю жизнь остались под обаянием его личности. После знакомства с Таммом каждый начинал понимать, что есть ценности выше житейских и, может быть, выше научных. Сейчас, в период обновления нашего общества, понимать это особенно необходимо. В какой-то мере и традиции отдела повлияли на мое решение стать директором ФИАНа".
Прошло почти 18 лет (тогда), со дня смерти дяди Горы. До этого он еще болел. Я не тому удивляюсь, что Келдыш его помнит, а тому, что вспоминает в этой ситуации. Вернее, не удивляюсь, а с удовлетворением отмечаю.
Вижу, что пишу я плохо, но все равно продолжаю, как умею. Все-таки я могу рассказать что-то малоизвестное.
"Научная общественность" приняла единицу порядочности - один тамм. Любой человек, кроме самого И.Е., может иметь порядочность 0,8 или 0,01 тамма - не больше единицы. Придумал это (может быть, невольно?) писатель Даниил Данин, который считал, что в его время (в начале 30-х гг.) эта единица была введена среди студентов физфака. (Данин жив и сегодня - в 1999 году). Об этом - в книге "Воспоминания о И.Е.Тамме", которую ничто не заменит. (В первом издании, конечно, отсутствовали воспоминания А.Д.Сахарова, а во второе включили). Под названием "Один Тамм" вышел на экраны научно-популярный фильм.
Главное в дяде Горе - жизнерадостность, плюс огромный талант, внимание к людям, еще раз жизнерадостность и юмор, достоинство... Такт. Благородство. Сила духа. Здесь не мое перо нужно.
В детстве моем, очень нерадостном, общение с дядей Горой - как будто побывал человек в совершенно другом мире. Знаменитым своим шарадам он и сам придавал значение: когда сын его Женя был уже взрослым, И.Е. говорил: я рад, что Женя унаследовал от меня самое главное, - и в числе прочего упомянул шарады.
Таланта Женя не унаследовал, а по манерам он действительно похож на отца: живостью, манерой речи.
Помню шараду три-кот-аж, которую дядя Гора разыгрывал с нашей Верой. (Кот - не кошкин муж, а французский министр Пьер Кот, приезжавший тогда в Москву). Великолепная режиссура, игра, а сам сценарий! Взрослые хохотали, при этом я хорошо видела, что что-то от меня ускользает, и было мне очень обидно. Вера по сценарию была капризная барышня, а дядя Гора - ее поклонник, которому она предпочитала некоего Володю. "Что вы нашли в этом Володе? Вернее, что он нашел в вас?"
Я сама отлично понимаю, что бессмысленно писать о том, чего никто уже не помнит и чего я не умею передать.
Помню, и наш Абрам соответствовал уровню. На дне рождения у Жени он ставил шараду, - не помню, какое слово зашифровано было, но одной из частей был мягкий знак. Его Абрам разыграл так. Он предупредил зрителей, что изображается игра в орлянку. Мальчишки яростно играли (им по 10 лет, Абраму 17, или соответственно на год меньше), а потом заорали:"Кон! Кон!" И один из них оглянулся недоуменно, захлопал глазами и спросил: "Какой конь?"
Шараду "брод-яга" под руководством дяди Горы разыгрывали Ира, Женя и я. Тут весь шик заключался в том, что все три сценки были объединены общим сюжетом, а еще - главное, - что зашифрованные слова не произносились вовсе, а только подразумевались.
Мы с Женей - дети, заблудившиеся в лесу. Нам нужно перейти через ручей, и Женя в недоумении. Но я старшая, и я говорю: "Да пойдем просто так", - не употребляя слова "брод". Далее мы попадаем в избушку бабы-яги (Иры), но и об ее сущности зрители тоже могут догадаться только по ее поведению. Она хочет посадить Женю в русскую печь, но умная Я говорю: "Бабушка, да ведь он маленький, он не умеет, покажи ему сама, как надо на лопату сесть!" И запихиваю глупую ягу в печь. Мы убегаем. Затем нам встречается в лесу Ира - уже в образе бродяги: кепка козырьком назад (это в то время было признаком недобропорядочности), из кармана торчит бутылка. На вопрос о дороге в Ивановку бродяга отвечает: "Не знаю, я нездешний".
Помню, что в какой-то шараде слог "си" был обыгран так: я была гидом, что-то объясняла иностранцам, переспрашивала их, все ли понятно, а они отвечали каждый на своем языке, в том числе итальянец: "Си, си, каписко", что значило "да, да, понятно". До сих пор не знаю, на самом ли деле должно так звучать, но так мне помнится.
В 1933 году мы жили на даче в Звенигороде, вернее, в деревне Марьино, недалеко друг от друга. С тех пор сохранилась книжка "Саперы", подаренная мне Ирой и ее двоюродным братом Васей, покончившим позже с собой, когда его не приняли в комсомол: отца его посадили раньше, чем основную массу "врагов народа". Позже "детей" принимали в комсомол без ограничений. Я не знала Васину мать, сестру тети Наташи. Она была несчастлива в детях: незадолго до несчастья с Васей она потеряла совсем маленькую дочь. Об этом я узнала от Абрама. Он сказал: "Расковыряла пупок". Я, конечно, этого понять не могла, но трагичность понимала.
Еще раз мы жили одновременно в Софрине, в 1936 году, когда уже был арестован папа. Запомнилось, как мама долго что-то рассказывала дяде Горе, пока он провожал нас до дачи, и прощаясь он поцеловал меня, чего не делал никогда. Мне об аресте папы не говорили, сочинив легенду о длительной командировке в Ленинград; позже Лида Ингулова открыла мне истину.
По радио тогда часто звучала одна глуповатая песня. Мелодия ее очень нравилась мне своей бодростью. Я и сейчас люблю тогдашние песни и думаю, что они здорово помогали поддерживать энтузиазм (который бесспорно существовал на самом деле). Так вот, в этой песне были такие слова: "Можно быть очень важным ученым и играть с пионером в лапту".
Я воспринимала этот текст (убожество которого вполне понимала и в то время), как слова о дяде Горе, и до сих пор ассоциация не разрушилась.
(Приведу еще слова.
Вот воспоминание из тех времен. Я спросила дядю Гору, почему пишут и говорят "0 часов 30 минут", а не "24 часа 30 минут"? Он ответил сразу: "Да потому что в сутках 24 часа". Я поняла, но дядя счел нужным добавить: "Конечно, если хорошо утрамбовать, - он изобразил энергичными жестами, как утрамбовывают, - - то минут пять можно еще втиснуть, но не тридцать же!"
Дядя Гора был сыном Евгения Федоровича, брата бабушки. О нем и его семье так хорошо пишет Леня Верещинский, что прибавить нечего.
У нас в альбоме есть хорошая, но вряд ли долговечная фотография: наша бабушка Вера Федоровна, Ольга Михайловна - жена Евгения Федоровича - и их дети: Муня и Мила; Гора, Таня и Леня. (Леня Верещинский рассказывал о вдове погибшего в 1937 году Леонида Евгеньевича: "Она ко мне очень хорошо относилась. Отчасти потому, что думала, что меня назвали в честь ее мужа". Я никого не спрашивала, но думаю, что Леню скорее назвали в честь академика Л.И.Мандельштама, которого дядя Гора всю жизнь почитал как своего учителя).
Тетя Таня была приблизительно Милиного возраста, жила с родителями в Киеве, заболев раком, приехала в Москву лечиться и скончалась в семье дяди Горы. Это было вскоре после войны.
У нее была семейная страсть к розыгрышам. Я сама однажды от одного, очень удачного, пострадала.
Игорь Верещинский, которому первому врач сообщил о диагнозе, рассказывал: не шел домой, ходил по улицам, страшно было даже подумать, как он принесет эту весть.
У меня осталась отдаленная реликвия, если можно так выразиться, от тети Тани: мне понравился узор на подушке, которую она вышивала, и я зарисовала его для себя, потом вышила, а потом, через полсотни (на глазок) лет, его воспроизвела наша Ира, т.е. Миклашевская.
... Я уже упоминала, что в 1909 году И.Е. пропагандировал среди крестьян - в 14 лет! Именно боясь, что политика целиком его захватит, родители уговорили его поступить в Эдинбургский университет. Дядя Гора проучился там год, а затем перешел в Московский, тем более, что началась война. Был он и на фронте - "медбратом", добровольно. Потом отдался политике, вступил в РСДРП, выступал в Елисаветграде на митингах, звали его "товарищ Егор".
Однажды, когда дядя Гора темпераментно рассказывал (в компании 5-6 человек), какую он держал речь, Н.А.Арнольд (мать математика Владимира Игоревича) спросила тетю Наташу: "Вы ведь, конечно, были на митинге, вот скажите, какое впечатление эта речь производила?" Тетя Наташа улыбнулась и со всегдашним абсолютным видимым хладнокровием ответила: "Совершенно ничего не могу сказать, я ведь волновалась". Контраст между ее тоном и словами вызвал дружный смех.
Вообще, внешне супруги были полной противоположностью. Не говорю уж о высоком росте и неторопливых движениях тети Наташи, но эта неторопливость и видимое спокойствие на фоне всегдашнего азарта дяди Горы производили впечатление противовеса.
Знакомы они были почти с детства. Отец тети Наташи носил имя, которое в сочетании с фамилией звучало громко: Василий Иванович Шуйский. Помню я его хорошо, в 1936-м на даче в Софрине он жил у Таммов.
В 1910г. дядя Гора писал моей маме, что у них бывают регулярные чтения, на которых присутствуют три Шуйских, "одну из которых, Олю, ты знаешь", а в другом письме, что очень стремился из Полтавы домой "не потому, что ехал к Шуйским".
После возвращения родителей, после 1956 года, я видела, что мама относится к тете Наташе с явной ревностью. Это часто бывает у сестер, не обязательно даже двоюродных. Но тут, конечно, был налет романтический, у меня четыре доказательства. Правда, Герцен пишет (да и без него известно), что юношеская дружба похожа на первую любовь, в частности - требованием исключительности. Это он писал о себе и Огареве, т.е. относил и к двум мальчикам. (А четырех своих доказательств я теперь не помню! - примеч. 2002 года).
Возвращаюсь к "товарищу Егору". Его выбрали делегатом на I съезд Советов (летом 1917). Был он меньшевиком-интернационалистом и в зале, естественно, сидел среди меньшевиков, а они сидели вперемешку, интернационалисты и оборонцы, так что "Егор" случайно оказался сидящим близко к правому краю. Керенский потребовал утвердить приказ о наступлении на фронте. Против голосовали только большевики - и один Егор. Ленин, увидев поднятую руку так далеко от своих скамеек, зааплодировал ему. Дядя Гора гордился этим эпизодом.
Я, записывая это в конце 80-х годов, добавила от себя: и было чем. Конечно, было, добавлю сегодня: следовал голосу совести.
Дядя Гора говорил, что за время революции настолько отбился от науки, что забыл даже тригонометрические формулы. Однажды красный командир потребовал, чтобы дядя Гора вывел при нем тригонометрическую формулу - для доказательства, что он в самом деле студент. Дядя стал выводить и запутался! Но командир во всяком случае понял, что с математикой задержанный действительно знаком, - и признался, что сам все перезабыл и вывести формулу не сумел бы.
После революции дядя закончил университет, потом преподавал в Киевском университете, потом в Одесском - у Л.И.Мандельштама, которого всегда называл своим учителем (и покровительствовал его племянникам, в числе которых и была Наталья Александровна Арнольд).
Ира родилась в 1921г., именно в Одессе. Об этом времени - рассказ о "символическом" Аварцуме Аварцумовиче. Сидели без денег, без еды, без молока для Иры. И вдруг появился некий Аварцум Аварцумович - пригласил читать какие-то лекции, заплатил вперед (вероятно, натурой). И его имя стало нарицательным - как знак того, что из безвыходного положения непременно найдется выход, "придет какой-нб Аварцум Аварцумович".
Вернувшись в 1945г. в Москву, я сразу попала в круг забот дяди. Компьютеров еще не было, вычисляли вручную, и раза два он устраивал мне в ФИАНЕ вычислительную работу. Помогал добыть путевку в туберкулезный санаторий (первый раз "добывать" не понадобилось, у меня было серьезное состояние, а второй раз - полегче, обострение не возобновлялось). Маме помог купить корову - об этом я узнала только теперь из писем, - и успокаивал ее, когда корову пришлось прирезать: "Ты напрасно считаешь меня Шейлоком".
Он чувствовал себя в это время в какой-то степени нашим опекуном, моим в особенности. Конечно, бывала я у него нечасто, но опеку ощущала. Приехал французский театр "Комеди франсэз", - зовет нас с Таней на телевизор. Осталось одно место в огромной машине (ЗИМе), когда собрались поехать во Владимир (и Суздаль, и останавливались около храма Покрова на Нерли) - зовет меня.
В письме к маме называет меня "моя любимица Надя". (Любимица - из племянниц).
В начале 50-х годов дядя Гора занимался бомбой и в Москве бывал редко, но это не изменило ситуацию.
Об одном своем посещении его я тогда записала: "Дядя Гора занят выше головы, работает ночами. М.б. даже менее жизнерадостен. Говорили о математике (вернее, о том, что математики, кроме Гельфанда, простых задач решать не могут).
Он продолжает с нами - сестрицами - возиться, несмотря на нашу малоинтересность, потому что мы мамины дочери. Но у его детей - Иры, Женьки - никаких таких посторонних соображений быть не может, и от нашей детской дружбы не осталось даже простой приязни".
Говорили не только о науке. Хорошо помню разговор о Сталине: "Не могу себе представить, кто мог бы заменить его". Это слова дяди Горы. Разговор был в конце сороковых годов, при нем никто не присутствовал.
(И в самом деле, - пишу это в 1999г., - великие злодеи, вообще великие люди родятся не часто. Сталина никто и не заменил).
Когда дядю Гору выбрали наконец академиком (он был членом-корреспондентом много лет, - баллотировался в члены и не проходил), был устроен банкет не помню в каком первоклассном ресторане, при огромном количестве народа. Нас троих, т.е. Веру, Таню и меня, пригласили (Любы в Москве не было), рассадили подальше друг от друга, каждой был придан сосед по столу, мне - Игорь Верещинский. Наверное, потому, что с ним я больше сталкивалась, чем мои сестры.
Когда заболела Таня, дядя Гора принял самое активное участие. При своей деликатности, при своем такте, - он не молчал, когда считал нужным вмешаться.
Я этого до сих пор не знала, а он настаивал, чтобы мама приехала из Сибири и пожила с Таней в Крыму. Излишне говорить, что финансировал Танину поездку тоже он. Но мама не могла решиться оставить папу. Таня поехала в Крым одна, и пришлось ей очень тяжело, так как состояние ее быстро ухудшалось. В некоторое оправдание маме скажу, что предвидеть развитие болезни не мог тогда никто.
Академик Семенов, ездивший в Швецию получать Нобелевскую премию, привез (разумеется, по просьбе дяди) новое, недоступное здесь лекарство, на которое возлагали надежды. Не помню его названия, да оно все равно не помогло Тане. Если бы хоть немножко помогло, отсрочило конец, я бы запомнила.
Когда приехал Роман, дядя Гора встретил его очень, как у нас говорили, по-родственному. Хвалил в письмах маме ("мне кажется, что Надя и Роман - очень счастливая пара"), сделал царский подарок - пять тысяч рублей. И слова, адресованные маме, и деньги были для нас "одинаково" важны (трудно сравнивать настолько разные вещи, отсюда кавычки).
По возвращении родителей отношения перешли, конечно, на другой уровень, но опеку я все равно чувствовала. Дядя Гора спас меня от очень унизительного долга родителям. Не образоваться долг не мог: мы жили общим хозяйством. Я тайком заняла у дяди порядочную для нас сумму и расплатилась с папой. Когда вышел наш словарь, уже в 1962 году, я с облегчением вернула деньги. На лестнице (мы уже переехали в 33 квартиру), выйдя проводить дядю Гору, я с облегчением отдала, а он сказал то, что, вероятно, всегда и всем в такой ситуации говорил: если тебе пока трудно отдать, то не торопись.
Трагичны были его последние три года - он был прикован к дыхательной машине, сначала дома, потом в больнице. Когда я была у него последний раз (с мамой), он на прощанье подмигнул мне!
Чувствую, что все это жалкий лепет, но ничего не поделаешь.
И все-таки я пишу то, что никто другой написать не мог бы.
Я воспринимала его, как лучшего из людей. И за прошедшие с тех пор сорок лет, очень изменившись сама, в этом я не изменилась.
15 ноября 2001 года в цикле передач о Нобелевских лауреатах на телеканале "Культура" (к столетию нобелевских премий) был показан хороший фильм о нем.
В "вырывках" из "Нового мира" 60-х годов я обнаружила (сейчас, в 2002 году) статью польского физика Леопольда Инфельда "Страницы автобиографии". Там есть глава о Нильсе Боре и Эйнштейне, еще он описывает встречи с Тувимом, с Норбертом Винером. Процитирую:
"Гениальность Эйнштейна была спокойная, благородная, неторопливая, а у Винера горела голова, горела от идей великих и вздорных".
В 1955 году на конференции в Москве, посвященной теории поля, Инфельд познакомился с Таммом. "В первую очередь назову Тамма, человека необычайно обаятельного. Он тогда еще лазил по горам, был отличным альпинистом...
Заседания конференции происходили в большом зале ин-та им.Лебедева... Для меня представляла наибольший интерес дискуссия между Фоком и русскими физиками. Сперва выступил Фок, сформулировавший свои обвинения против теории Эйнштейна. Я взял слово в защиту теории Эйнштейна, после меня Ландау, Тамм, Гинзбург, все физики, чьи имена хоть что-то значат в мире, единодушно выступали в защиту Эйнштейна". В советском энциклопедическом словаре об академике Фоке говорится, что у него есть фундаментальные труды - в том числе по теории относительности. И больше ничего. Увы, сама я не могу разобраться в этом, поскольку Фока не читала.
Главная страница сайта
Последнее изменение страницы 30 Jul 2021