Страницы авторов "Тёмного леса"
Литературный Кисловодск и окрестности
Пишите нам! temnyjles@narod.ru
С Т И Х И С Т У Д Е Н Ч Е С К И Х Л Е Т
_________________________________________________________________
ПЕРВЫЙ КУРС
_________________________________________________________________
ЛЕКЦИОННОЕ ВОСЬМИСКУШИЕ
Скучно скушать скуку скучную,
скучно выскучать скушок.
Расскучай скучищу душную,
скучь её в скучной мешок.
Эх, не скучишь, не расскучишь:
Скук поскукивает пальцем
и показывает скукиш
заскучавшимся скучальцам.
* * *
- Отчего на белом свете
есть моря и океаны?
- Оттого, что в этом зале
заседали неустанно.
СНЕГ
Вот снег пошёл, и от чего-то
в душе и грустно, и светло.
Быть может, вспомнилось мне что-то,
что я забыл давным-давно;
быть может, я о чём-то думал
таком, что так в душе хранил,
а в это время снег бесшумно
всё-всё вокруг запорошил.
Промчались годы, память скомкав.
Вновь снег бушует за окном,
и он напомнил мне о чём-то,
не вспомнить только вот о чём.
СКОРПИОН
Твоей иглы укол смертельный
бесстрастно славлю, скорпион.
О ты, несущий скорбь и стон
пустынь владыка безраздельный!
Был образ твой победноцельный
людьми на небо вознесён,
сочится яд, и каплет он
на мир, на космос беспредельный.
Что ж, человек! Тебе ль гордиться
и к небу духом возноситься?
В своих поступках ты слепой:
обожествлён твой враг тобой
и с неба чёрного грозится
тебе смертельною иглой.
МАНФРЕД
Познавший раз возвышенное благо
наивно верит мёртвым небесам,
но жизнь то волком воет по лесам,
то ползает змеёй по дну оврага.
Раз отхлебнув обманчивую брагу,
придя в себя, он разберётся сам,
зачем подобно разъярённым псам
за чью-то кость вступают люди в драку.
И всех кошмаров жизни грузный слепок
его сомнёт. Вселенная над ним
раскинется кошмаром мировым.
И если будет он душою крепок,
почувствует, что предстоит ему
со всей Вселенной биться одному.
НОЧНОЙ ЭПИЗОД
(Стихи сии сложены на гениальных лекциях
по физике профессора Берёзкиной. Они обес-
печили автору единственную среди всех слу-
шающих "пятёрку", так как он по словам Бе-
рёзкиной "единственный, кто не спал и нап-
ряжённо слушал с умными глазами")
Прочь,
сон!
Ночь.
Стон.
Шпа-
на
спья-
на
кри-
чит,
Ки-
пит
мозг
твой.
Моск-
вой
шёл
ты.
Зол
тип
тот
был,
вот
сбил
те-
бя,
вле-
пя
блат-
ной
мат-
нёй.
Встал
ты,
дал
втык;
трость
в бровь,
нос
в кровь:
злись,
лай!
И
дай,
бог,
ног.
* * *
Тихий шелест, сказочный такой...
Это робко шепчутся Плеяды.
Тихий шелест, шелест под луной...
Вы усните, спите, мириады,
утонувших в шелесте туманов...
Шёпот... Заклинания шаманов...
Где конец? Потеряно начало,
в темноте кувшинка расцвела,
и вода озёрная качала
лепестки над гранями стекла.
ИДИЛЛИЯ
Мне не надо пышных слов
и печенья;
подари тетрадь стихов
в день рожденья.
* * *
Свободному ль согласья опасаться
с каким-то доводом противников своих?
Ведь дух противоречий - тоже рабство,
зависимость от мнения других.
* * *
В далёком синем море
не движется волна,
на дымчатом просторе
покой и тишина.
Там есть счастливый остров,
там дикари живут.
Они одеты просто.
Совсем не так, как тут.
И небо голубое
над ними, как хрусталь...
И солнце золотое,
и даль... такая даль!
И в мире, где лианы,
но нет железных пут,
они жуют бананы,
а жвачку не жуют.
Им аттестат не выдан,
им чушь не по нутру,
они с учёным видом
не слушают муру.
Там нету горьких пьяниц,
из родника там пьют,
там, тихий чужестранец,
найду я свой приют.
* * *
Кто понял тебя, тот тебя не любил
и даже, скорей, ненавидел;
а тот, кто любил, легкомысленным был,
не понял и горько обидел.
ВЕЛОСИПЕД
Как много лет,
счастливых лет,
мой старый друг,
велосипед,
скитались мы
с тобой вдвоём.
Друг друга мы
не подведём.
Я на тебе
проехал лес,
а ты на мне
в болоте лез.
Но грусть-тоска...
На пару лет
расстались мы,
велосипед.
И в суете
среди забот
рождался год,
кончался год.
И многих я
людей любил,
но в них друзей
не находил.
Никто из них
мне не был свой,
никто из них
не шёл со мной,
на крик души
не отвечал
и в трудный миг
не выручал.
В моей мечте
был круг друзей,
мы вместе шли
к мечте своей.
Нас волновал
и стих, и звук;
и мир искусств,
и мир наук.
Но осмеял
мои мечты
ты, город-спрут,
как прозван ты.
А здесь поля,
тенистый лес
и чистый свет
родных небес.
Где хочешь ты
гулять, мой друг?
Нас любит лес,
нас любит луг.
Оставив мир
пустых забот,
помчимся мы
в страну болот,
помчимся мы,
ветров вольней,
в глуши лесов,
в тиши полей.
* * *
Властитель мира отверженных,
я слышу твой властный зов,
но не сдаюсь, а по-прежнему
биться с тобой готов.
Разум к надежде тянется,
его тебе не победить.
И сердце тебе не достанется.
которое может любить.
ТОПОЛЬ
Что приуныл ты, тополь горделивый?
Вершина срезана безжалостной рукой,
и на ветров мятежные призывы
ты отвечаешь скорбной немотой.
Но вверх и к свету тянутся побеги,
и тополь стройный вновь зашелестит...
Что ж, юноши! Не время праздной неги!
Пусть лучше ветер нам в лицо свистит!
Так наверху без нас мертво и пусто,
так ждёт всё, чтоб мы к солнцу поднялись.
Мятежный мир науки и искусства,
к тебе мы тянемся в рискованную высь.
_________________________________________________________________
ВТОРОЙ КУРС
_________________________________________________________________
ПО МОТИВАМ СТАРИННОЙ КАРИКАТУРЫ...
Мне снился сон: за хвост держу я чёрта
и вслух ему стихи свои читаю,
а чёрт зажал руками уши, тщетно
стремясь удрать из комнаты моей.
Теперь я знаю, почему так редко
друзья ко мне заходят и так много
придумывают всяких отговорок,
когда я в гости их к себе зову,
* * *
Ты не доволен, что опять
я всю поэму стал ругать,
найдя корявые слова.
Но помни: хочешь танцевать,
так научись ходить сперва.
* * *
Ходят заключённые по кругу
парами в цепочку друг за другом,
надзирает завуч, строг и сед.
Ни за что на целых десять лет!
* * *
Подписывают оды, подписывают гимны,
а эпиграммы анонимны.
Забыты оды - имя Пиндара живёт,
а с эпиграммами - наоборот.
* * *
Был заикой любимый профессор,
по этой причине
водную лекцию он
вводной всегда называл.
* * *
Профессор стал конспект листать,
а я сидел бесстрашно.
- Что это? Чистая тетрадь!?
- Да. Вы сказали нам писать
лишь только то, что важно.
* * *
Когда от скуки пишешь стих,
ты обрекаешь нас на муки.
Ты сам спасаешься от скуки,
но скукой мучаешь других.
К ПОРТРЕТУ ПЕРВОГО ВОЕНРУКА
Ты посмотрел сюда,
ты поступил оплошно:
теперь тебе всегда
до чёрта будет тошно.
К ПОРТРЕТУ ВТОРОГО ВОЕНРУКА
Я, увидав его,
воскликнул в изумленьи:
О, боже, для чего
ты дал мне зренье!
Потом пришлось его
ещё и слушать...
О, боже, для чего
ты дал мне уши!
* * *
Я обознался. Вот скандал!
Начальство нежное обидел:
столбу в прихожей честь отдал,
а вот майора не увидел,
* * *
Не восклицай, пожалуйста: "Ужасно!
Убрали человека без стыда!"
Освобождён от должности - прекрасно!
Другой назначен кто-то - вот беда.
* * *
Кого-то нового избрали,
я не слыхал о нём нигде.
Он человек порядочный?
Едва ли.
Скорей, порядочное...
ШАХМАТНАЯ ПЕСЕНКА
О ЧЕТЫРЁХ ЗАЙЧАТАХ
И БОЛЬШОМ ЗЛОМ ФИШЕРЕ
Было дело, как-то раз
на полянке звонко:
"Нам не страшен серый волк" -
пели два зайчонка.
Волк услышал их и съел,
больше уж не петь им!
Облизнувшись, серый волк
побежал за третьим.
Третий заяц был скромней
и умел кусаться.
Даже серый волк и тот
начал опасаться,
но потом пришёл в себя,
челюстью захлопал,
поднатужился чуть-чуть
и зайчонка слопал.
Отдохнув, пошёл искать,
где сидит четвёртый,
а четвёртый был уже
ни живой, ни мёртвый.
Он пищал, но серый волк
писк его не слушал,
чуть поближе подошёл
и зайчонка скушал.
Вот и всё. Не мне судить
много ль, мало ль толка
в этой песне про зайчат
и про злого волка.
* * *
Былое на слом!
В поход пора!
Вперёд! Вперёд!
- Ты иначе не мыслишь,
но, если ты скорость света превысишь,
то, в завтра стремясь,
попадёшь во вчера.
РУССКАЯ ФАНТАЗИЯ
Живу. Огни не гаснут. Города
вскипают, наполняются тревогой.
А ты одна, горда, не молода,
И знаешь обо мне едва ли много.
Я ветер слушаю, прильнув к сосне.
Он голосом обязан этим соснам,
он тоже оклеветан, изгнан, сослан
и на сугробы наметает снег.
Ну что ж, мети снега, бушуй, изгнанник!
А я всё тот же непонятный странник,
я верен, как тогда, своей весне,
и ты еще услышишь обо мне.
К ПОРТРЕТУ БЛЕЙКА
Как неподатливы слова!
И всё же опытный факир,
постигший тайны волшебства,
одной строкой опишет мир.
РОСТОВЩИК
Я ростовщик; а значит грешный,
но вами осуждён поспешно:
я сердце людям отдавал!
... взаймы и под процент, конечно.
СТАРИННОЕ СТИХОТВОРЕНИЕ
Струны лиры, лиры струны в сердце юном затая,
ты идёшь по скучным дюнам, по барханам бытия.
Молчаливые курганы повествуют о былом.
Здесь когда-то, здесь когда-то кубки пенились вином,
гусли сладкие звенели, песни звонкие струились;
и волхвы князьям гадали, да гадания не сбылись...
Знойным ветром, ветром знойным переносится песок.
Ты идёшь по скучным дюнам, молчалив и одинок,
ты идёшь по скучным дюнам, по барханам бытия,
струны лиры, лиры струны в сердце юном затая.
Я ШЁЛ
Я шёл и шёл, я лез ползком
сквозь чащи и завалы
в комплекте общевойсковом,
и грязный, и усталый.
Я шёл то вечером, то днём;
то полем, то по дюнам;
и я не думал ни о чём,
о всём начальник думал.
Сияло солнце в небесах
и в капельках иприта.
Я шёл в пылающих лесах,
голодный и небритый.
Я шёл в каком-то полусне
по лужам липкой грязи,
я шёл с лопатой на ремне,
я шёл в противогазе.
Я шёл вперёд, угрюм и зол;
я шёл от дома к дому;
я помню только то, что шёл,
и это всё, что помню.
ПЕСНЬ О РЫЦАРЕ
Жил да был на белом свете рыцарь,
но достался век ему такой,
что не мог на пиках он сразиться,
и пришлось - за шахматной доской.
Он, как Таль, отважен был в решеньях.
Честь и правда - вот его закон.
Даже в самых худших положеньях
на ничью не соглашался он.
На Е5 играл он F4,
и, пускай бывал нередко бит,
не найти второго в целом мире,
кто б ещё, как он, любил гамбит.
Увидав атаку в стиле Греко.
только так решил он побеждать;
вопреки рассудочности века
романтизм решил он возрождать.
Он без страха шёл на авантюры.
Ведь берёт же смелость города!
Он, как Морфи, жертвовал фигуры,
но потом проигрывал всегда.
Был он всё же сын своей эпохи -
поклонялся людям (век таков)...
Капабланка, Ласкер и Алёхин!
Но в других не верил он "богов".
Мог в их книгах дни и ночи рыться,
чтоб найти головоломный ход...
Пешки стали в строй. Смелее, рыцарь!
Е4! - стало быть - вперёд!
ГНОМИК
Моя принцесса, чудный сон
увидел я: в лесу есть домик,
и в нём живёт счастливый гномик,
и он, принцесса, в вас влюблён.
Вы лесом будете бродить -
навстречу выйдет он из леса...
Поверьте мне, моя принцесса:
так может быть, так может быть.
Он будет ваш вернейший паж.
Столь верный паж, поверьте, редок.
Есть у него шалаш из веток,
он пригласит вас в тот шалаш.
Мирка создатель своего,
он будет ласков и наивен,
он к вам придёт и в град, и в ливень,
лишь позовёте вы его.
Починит ваш велосипед,
чтоб звонко мчались вы по лесу;
попросит птиц воспеть принцессу;
с поклоном поднесёт букет.
Моя принцесса, верьте в сон!
Ведь я провидец, а не комик...
И есть на свете этот гномик,
и он, принцесса, в вас влюблён.
* * *
Друзья, к труду! - иначе жизнь мертва.
Окончен труд - минута торжества,
и стоп...
К труду! Чтоб вновь, окончив труд,
изведать радость нескольких минут.
ИЮНЬСКИЙ ВАЛЬС
Напрасно огорчает вас
мушиный вальс, июньский вальс.
А вы, друзья, могли бы так? -
туда зигзаг, сюда зигзаг.
Несётся вихрем лёгкий рой,
в нём столько грации живой,
движенье вниз, движенье вверх
и тонких крыльев фейерверк.
Вот кавалер, как пылко он
в шалунью ловкую влюблён,
и он шалунье этой мил,
он с нею в вальсе закружил.
Ах, танцплощадка! Ах, мечта!
Они - счастливая чета,
они вальсируют вдвоём
под вашей люстрой над столом.
Настолько музыка нежна,
что вам, быть может, не слышна.
Оглохшие под топот ног,
бескрылые! - вам нужен рок.
Ах, этот вальс, июньский вальс,
пусть он и вас повергнет в пляс!
Долой печенье! Прочь халву! -
и воздадим любви хвалу.
* * *
Музыкант бродячий,
ты играешь вновь.
Где ж твои удачи?
Где ж твоя любовь?
В том краю, где мчится
речка под холмом,
где поёт девица
над своим шитьём.
Край родимый бросил
странник-менестрель,
и рыдает осень
под его свирель.
А Она не тужит,
не грустит никак...
И зачем ей нужен
музыкант-чудак?
Он бредёт-плетётся
средь полей-лесов.
Всюду раздаётся
смех весельчаков.
Им бы петь, плясать бы,
а ему невмочь.
Вот на чьей-то свадьбе
он поёт всю ночь.
Только петь не в сладость
по кострам в бору
про чужую радость
на чужом пиру.
* * *
Под ливень спится хорошо.
Осенняя пора,
и дождь как с вечера пошёл,
так хлещет до утра.
Старик-овраг, ворчун такой,
проснулся раньше всех,
корявой старческой рукой
схватился за шоссе
и собирается привстать,
бормочет ручейком...
Вставай-ка, лодырь, хватит спать,
пошли за молоком.
_________________________________________________________________
ТРЕТИЙ КУРС
_________________________________________________________________
* * *
Оратор всем известный он...
Четвёртый час наш Цицерон
толкает речь витиевато,
не отрываясь от субстрата.
* * *
С детьми покоя не видать,
уж тут не позавидовать:
сначала нужно воспитать,
потом - перевоспитывать.
* * *
Прогресс повсюду, мир в движеньи,
но неразрывна с прошлым нить:
наш Гамлет в страхе и сомненьи
решает пить или не пить.
* * *
Вы не безликий, врать не буду,
и пусть злословов мучит совесть!
По заду вас ни с кем не спутать -
у каждого своё лицо есть.
* * *
Он вышел из "народа",
широкая душа...
Мы ставим мат в три хода,
он - мат в три этажа.
ПРИЗНАНИЕ ЛЕКТОРШИ-МЕТОДИСТКИ
Бригадным методом училась, то есть вместе.
Я знаю физику, ещё два-три предмета,
не плохо алфавит постигла (аз там, бетта)
и вместо подписи могу поставить крестик.
* * *
Гипнотизёр ползала усыплял
невнятным бормотаньем и пустотою взгляда,
но усыпить не мог он целый зал...
До нашей лекторши ему далековато.
СОВРЕМЕННАЯ ВАКХИЧЕСКАЯ
Эх, горькая, мать вашу так!
Развлечься меня что-то тянет;
пусть клёвая музыка грянет,
врубите, врубите на полную маг!
Пусть грянут блатные запевки;
пусть с нами вопят,
хохочут под мат
всю ночь институтские девки!
Подымем бутылки, за раз опрокинем,
и разума с музами нет и в помине!
Там, кажется, кто-то блюёт...
Дыми же, дыми, сигарета!
Дымище вонищу забьёт,
чтоб мы веселиться могли до рассвета
и в щепки полы истолочь.
Пусть утра не будет, пусть тянется ночь!
* * *
О философских законах
наслышавшись ухом одним,
наш лектор назвал
противоречьем растенье.
Противоречья пример
убедительней я бы привёл:
его самого
в аудитории этой.
МЕТОДИЧЕСКОЕ СТИХОТВОРЕНИЕ
Воспитанье - это
длительный процесс,
гнойный, как абсцесс;
он включает много
общих слов и мест.
Чувства, разум, воля...
Как нам с ними быть?
Чувства - осквернить,
разум - отуманить,
волю - надломить.
* * *
У него в три пуда зад,
а живот крупней стократ,
а лицо у стервеца...
Извините - нет лица:
поглядеть со стороны,
так пора б надеть штаны.
* * *
Мелькают дни, текут недели, годы длятся...
Привык и думать, и работать из-под палки,
на лекции хожу, чтоб закаляться,
на семинарах выступаю для закалки.
ЛИТЕРАТУРНЫЕ ПОРТРЕТЫ
1.
Поэт Пустобряков,
ЖРЕЦ
святого искусства,
восклицательным знаком
выражает все чувства.
2
Ого, физиономия!
Нельзя без панегирика!
Как видно, гастрономия
ему важней, чем лирика.
3
Он с родным народом дышит,
о родном народе пишет
на одни и те же темы
поднародные поэмы,
4
Трепачёв мечтал
в поэты-трибуны.
Трепачёв попал
в поэты трибуны.
5
А вот стихотворения
пиита очень модного.
Читать при отравлениях
по строчке
вместо рвотного.
6
Произведений нет,
но всюду есть портрет.
ПРО ИНДЮКА
Раз, два, три, четыре, пять...
Сказку можно начинать.
Жил в курятнике индюк,
был он доктором наук,
написал он важный том
обо всём и ни о чём
языком таким учёным,
что прослыл большим учёным,
а ещё он написал
местной кошке мадригал,
а ещё - большой трактат
о съедобности цыплят.
Раз, два, три, четыре, пять...
Вышел наш индюк гулять,
ну а кошка индюка
цап-царап и за бока.
Тут бы сказку мы кончали,
да хозяева не дали -
отобрали индюка,
мудреца и знатока.
Был он глуп или не глуп,
угодил он прямо в суп.
Что погиб он так без дела,
только кошка пожалела.
* * *
Из древних правд, из новых кривд
я сделал очень важный вывод:
большое сходство всех эпох -
преуспевание пройдох.
ЭПИТАФИЯ СЕБЕ
К чему некрологи,
хвалений фолианты...
Он шёл в биологи,
пришёл - в курсанты.
ДУШИ НАШИ
О, души! Стерпели не мало вы!
Тройками вас расстраивали,
двойками вас раздваивали,
колами на части раскалывали.
Мы с треском срывались, но заново
штурмовали книги вступительно.
На страшном суде, экзаменах,
стали мы победителями.
И панцирями ответочными,
громыхая словно оковами,
вышли мы к высям отметочным,
рыцари средневековые.
Но умерли души, закованные
в отличнические латы,
четвёрками четвертованные,
пятёрками распятые.
* * *
С Нереем схож ты, друг мой любезнейший:
как старец вещий, хитростью выскользнешь
из рук любых, меняя образ,
тем же оставшись в душе Нереем.
Скажу тебе я правду обидную,
а ты спокойно шуткой отшутишься
и, слов моих не замечая,
будешь по-своему дело делать.
* * *
Жизнь в годах измерять? Что за глупая мода!
Нужно мерить в делах. Это честно и просто:
Веневитинов жил целых 23 года,
а иные - лишь 70, лишь 90.
* * *
Ты не знаешь, друг,
что такое риск,
что такое ринг,
что такое ритм.
Ты узнаешь, друг,
что такое Бог,
что такое боль,
и рванёшься в бой.
Ты полюбишь риск,
Ты полюбишь ринг,
и чеканный ритм,
и сверканье рифм.
Ты не знаешь, друг,
что такое друг,
ты не знаешь, друг,
что такое враг.
Ты узнаешь, друг,
в людях дичь и мрак,
в чувствах - лёд и мраз,
в мыслях - гниль и мразь.
Ты полюбишь, друг.
это слово - Друг,
ты полюбишь, друг,
это слово - Враг.
* * *
Как это глупо! - слава..
О славе не молю.
Но я любитель слова,
и слово я люблю.
И пусть оно по свету
летит себе звеня.
И пусть никто на свете
не знает про меня.
* * *
Каждую ночь
жёлтые глаза дьявола заглядывают в его комнату.
Два окна в сумрачном доме напротив.
Два окна, два глаза.
Они проникают в его душу,
но там им не увидеть страха и покорности.
Каждую ночь
жёлтые глаза дьявола заглядывают в его комнату.
В этих глазах суетятся люди.
Он слышит их насмешки,
он ощущает их пошлость и мелочность,
но он не боится их.
Каждую ночь
жёлтые глаза дьявола заглядывают в его комнату.
Когда он болен, они смотрят особенно зло и тускло.
Но он не сломлен.
у изголовья кровати
лежит его шпага.
О ТЕРМИНЕ "ХИМИЯ"
Отцы наук последних трёх столетий
уверены в своём приоритете,
но термин древний... Дайте перевод!
Не знает перевод никто на свете.
ДЕТИ
Мы. учим их - они глядят с испугом,
мы любим их - они бегут к подругам.
Всю нашу жизнь мы детям в долг даём;
прощаясь, говорим: "Отдайте внукам".
* * *
Потянуло уютом,
уютом далёкого детства.
Не терять ни минуты -
успеть отдохнуть и согреться!
Боже мой, это ужас!
Ни строчки почти за полгода.
Так немедленно, тут же
заполнить страницу блокнота.
В темпе, в темпе, покуда
не стал этот вечер обычным.
Не успеешь - и чудо
погаснет, как искра, как спичка.
На едином дыханьи
всю горечь излить, все обиды...
Наше детство - мечтанье,
мы не были так деловиты.
Но взрослея, с годами
мы хуже становимся, гаже;
ни о чём не мечтаем
и даже не видим пропажи.
Чинно шествуем мимо,
себя одного созерцая,
и не знаем ни мира,
ни солнца, ни звёзд, ни мерцанья;
И как будто не рады
друг с другом трудиться, встречаться;
а дела, фразы, взгляды
с опаской, с ухмылкой, с прохладцой.
В пустоте этой зябну,
меня этот холод калечит.
Это значит, нельзя мне,
нельзя упустить этот вечер.
КАМПАНЕЛЛА
В тяжёлый час, призвав на помощь совесть,
читаешь ты, не чувствуя оков,
давным-давно написанную повесть,
но стёртую течением веков.
И вот опять встаёт в твоей темнице
мучительный вопрос: что есть добро?
Ты думаешь, ты ищешь. По странице
скользит-скользит гусиное перо.
Община - это все погрязнут в лени,
но спорит с Аристотелем Платон:
община - это цель земных стремлений...
И этот спор пока что не решён.
Безумный мир попал под власть червонца,
и человек бездушен и жесток,
но где-то существует Город Солнца -
грядущего прообраз и пророк.
И в трудный час, призвав на помощь совесть,
ты пишешь вновь, не чувствуя оков,
давным-давно написанную повесть,
но стёртую течением веков.
ВПЕРВЫЕ
Весенний шум в окно влетел,
ручей впервые зазвенел,
растаял иней на окне,
и счастье улыбнулось мне.
Работать начал - пот с лица,
и от начала до конца
впервые так в теченье дня
работа слушалась меня.
К друзьям под вечер забежал,
у них впервые не скучал,
и за беседою простой
им скучно не было со мной.
И та, чей синий строгий взор
обозначал всегда укор,
как видно, вспомнив о весне,
впервые улыбнулась мне.
ИВАН ИВАНОВИЧ
Уж ночной туман туманович
появился над Москвой.
Вот идёт Иван Иванович,
возвращается домой.
Над рекой горят фонарики
и в речной волне блестят.
Пешеходы вдоль Москва-реки
по своим делам спешат.
Лишь один Иван Иванович
не торопится домой.
Не звенит карман карманович,
потому что он пустой.
Эх, жена... чуть что - истерика,
ну и мелочный народ!
Мимо крошечного скверика
он зигзагами идёт,
говорит столбу столбовичу,
протянув ему "Казбек":
"Мой привет Петру Петровичу,
вот хороший человек!"
На какой-то людной улице
справил малую нужду
и сидит, Москвой любуется
у прохожих на виду,
А домой идти не хочется,
и зачем идти домой,
если можно так без почестей
переспать на мостовой.
* * *
Это ли наше счастье?
Это ли наша доля?
Жить - ни о чём не думать,
жить - ни во что не верить?
Вот из метро до дома
мимо киоска с пивом
снова идёшь, сутулясь,
голову в плечи спрятав.
Дома под вечер скука.
Взглянешь в окно - увидишь
тусклый фонарь да в лужах
мутное отраженье.
Буря, приди, наполни
парус мятежным ветром,
станем с друзьями чище,
станем с врагами круче.
Вольно расправив парус,
мы заскользим навстречу
первым весенним грозам,
первому в жизни шторму.
* * *
Идти через лес бесполезно.
С восходом идём, а пока
как можно более тесно
мы сели у костерка.
Куда ни посмотришь - темень,
так что зазря не глазей.
Лишь отблески пляшут да тени
на лицах моих друзей.
Не нужно уныние прятать.
не нужно вести разговор.
Молча сидеть приятней,
да сучья кидать в костёр.
Огонь почти задевает
поленья под кедом моим,
а ветер огонь задувает
да только не справится с ним.
Сушатся стельки. Так вышло.
Ночуем. Сидим неподвижно
у нашего костерка.
И пусть пролетят века.
ДУРАКИ
Я пешком иду по свету,
я не знаю лучшей доли,
это радость, это счастье -
видеть мир, каким он есть.
Вот ворвался свежий ветер
в предвосходное затишье
и наполнил вечным шумом
тишину моих лесов;
и скользнул по синим елям
золотой рассветный лучик
и рассыпался по веткам
чуть трепещущих осин.
Ради этого мгновенья
можно жить на белом свете,
вопреки любым несчастьям
этот мир благословлять.
Я пешком иду по свету,
я не знаю лучшей доли,
каждый всплеск и каждый шорох
я восторженно ловлю.
Дураки предпочитают
персональную машину,
дураки не знают мира,
дураки не любят мир.
Мир огромен и прекрасен,
многолик и многоцветен
от сверкающей росинки
до гряды далёких гор,
от весенней птичьей трели
до глухих раскатов грома,
от лихих порывов ветра
до журчанья ручейка.
Я пешком иду по свету,
я не знаю лучшей доли,
расплескавшемуся солнцу
поклоняюсь, как могу.
Дураки идут молиться
в духоту на заседанья.
Солнце, ветер, запах бора,
свежий воздух - не для них.
Не для них и тайный трепет
вдохновенья и простора,
не для них и ощущенье
простоты и красоты.
Даже люди с грустным смехом,
с их надеждами и горем,
с добротою и любовью,
даже люди - не для них.
ЛЕКЦИЯ, ХИМИЯ ...
Лекция, химия и тоска,
и до чего же скучно!
Сама бессмысленно пишет рука,
что нужно и что не нужно.
Странная запись: "сульфид тире
соединение серы."
А мысли не здесь, а там во дворе,
где в зелени тонут скверы.
Наглое солнце глядит в окно,
знает, что скоро лето.
И чёрт побери! Так сияет оно,
что просто свинство всё это.
НИКЕ
Посвящается В.К.
Ты смелости духа учил меня, друг,
и смелость, небесная птица,
слетела и на руку села мне вдруг.
Любуйся! Дерзай! Я - царица!
Я верю в победу, я верю в тебя.
Ты слышишь, мой друг огнеликий,
богиня победы ликует трубя...
С тобой твоя верная Нике!
ЗВЁЗДЫ
Звёзды первой, второй и третьей,
и четвёртой величины!
Ваши отблески сквозь столетья,
сквозь пустые века видны.
И от вашего звёздного света
нам теплей и светлей на Земле,
даже если наша планета
по ночам замерзает во мгле.
Мы придумали вам названья,
эти пёстрые ярлыки,
и о всех чудесах мирозданья
разглагольствуем, как знатоки.
Но зачем величины эти
нам высчитывать так скрупулёзно?
Пусть не первой, а скажем третьей,
пусть четвёртой - а всё же звёзды.
ЛЮБИМЫЕ ПОЭТЫ
Талантлив или же бездарен,
счастлив иль мне не повезло,
но вам я очень благодарен:
вы подарили мне тепло.
Мои любимые поэты,
прекрасна жизнь! Я верю вам
и сквозь преграды и запреты
иду навстречу холодам.
И не ищу такой же славы,
но вашей славой окрылён,
взлелеян песней Окуджавы,
улыбкой Дельвига взращён.
ДЕВУШКА В ГОЛУБОЙ КОСЫНКЕ
Посвящается Л.Х.
Девушка в голубой косынке движется среди цветов. Ветер
разметал волосы, и она тщетно пытается спасти причёску, то
и дело перевязывая косынку. В руках у неё сачок.
Она подходит к маленькому кустику калины. Большие кра-
сивые гусеницы вырезали на листьях изящный узор, напомина-
ющий кружево. Девушка в голубой косынке стряхивает гусениц
в банку.
- Скажите, девушка, зачем вам столько больших красивых
гусениц?
- Но ведь они вредные.
Гладь пруда отразила две тени, склонённые над водой.
- Не дави лягушат.
- О, девушка! Вы всё-таки добры к ним. Спасибо.
- Да, они полезные.
_________________________________________________________________
ЧЕТВЁРТЫЙ КУРС
_________________________________________________________________
ФЕОДАЛЬНАЯ ПЕСЕНКА
Родные наши феодалы,
богоподобные отцы!
Клянутся верные вассалы
беречь отцовские дворцы.
Опасно жить на белом свете:
у вас враги, у вас друзья,
опасны те, опасны эти -
и потому без нас нельзя.
Доверьтесь вашим верным слугам,
и мы беду предотвратим,
мы за врагом следим, за другом
и за друг другом мы следим.
Мы очень преданно служили,
мы стерегли покой дворцов,
мы не решили, не решили
отправить в мир отцов отцов.
Родные наши феодалы!
Всё это наговор молвы!
Мы - ваши верные вассалы,
отцы родные наши - вы!
Отцы родные наши - вы,
так не лишайте головы!
* * *
С 37-ого года нашей эры
Калигула Великим Римом правил
и, принимая экстренные меры,
коню в сенате место предоставил.
А конь есть конь, на пост взойти готов он:
и громко ржёт, и хорошо подкован.
* * *
Пастух назначен королём
и, знай, орудует кнутом.
Не много знаний надо
пасти людское стадо.
* * *
Строй, строй. Фока,
дворцы под облака.
Я сломаю - мне спасибо скажут.
* * *
Кричит он взводу своему:
"Мать вашу!
Стричься!
Вида нет!"
А почему?
А потому,
что лысый и завидует.
* * *
Стоит за углом
психолог с топором.
Вот тебе за то,
вот тебе за это,
вот тебе ещё,
вот тебе анкета.
* * *
Наш военрук так искренно, без лести
себя за часом час хвалил,
он подводил к понятию о чести
и очень сильно подводил.
ЭПИТАФИЯ
Жил он в трибунно-восторженном шуме,
- Что же он сделал хорошего?
- Умер.
Н.Г. о себе
"Из мглы веков, из сизого тумана,
Торя свою в беззаветность колею,
Жизнь создала орла и таракана..."
Я таракан, я это сознаю.
ТРАДИЦИЯ И НОВАТОРСТВО
Творили классики. Вы тоже
стишки кропаете, но туже;
во всём на классиков похоже,
с одним отличием - похуже.
ЛЕЙТЕНАНТ ДЕНИСОВ
Лейтенанту Денисову от товарища сту-
дента, который надеется, что его
бывший начальник не обидится на эту
шутку, так как не узнает о ней
Вечер.
По лиловому небу
лениво перемещаются облака,
свысока поглядывая
на всё, что расположено
ниже их достоинства:
на чахлый кустарник,
пустырь
и глубокий заросший крапивой овраг.
А в овраге верхом книзу
лежит лейтенант Денисов.
Время имеет странное свойство:
оно всё время куда-то торопится,
попутно меняя одно,
а другое оставляя неизменным.
Над оврагом выросли новые корпуса,
уменьшив таким образом пустырь
и оттеснив его к оврагу.
А в овраге верхом книзу
лежит капитан Денисов.
Согласно программе общества озеленения
перед домами появились клумбы,
зашелестели молодые деревца,
а за домами величественно раскинулась
необозримая помойка.
Правым крылом она залезла в овраг.
Именно в тот самый овраг,
в котором верхом книзу
лежит майор Денисов.
Многотрудная осада жэка
и письма в райисполком
привели к тому,
что как-то на рассвете пришёл бульдозер
и разровнял помойку,
наполовину засыпав хламом
тот самый овраг,
в котором верхом книзу
лежит подполковник Денисов.
Благодаря усилиям хороших соседей
на пустыре появились
качели,
центрифуга,
песочница
и скамеечки для бабушек.
Но жажда приключений
постоянно толкала юное поколение
в тот самый овраг,
в котором верхом книзу
лежит полковник Денисов.
Вот и всё.
И да простит меня лейтенант Денисов
за форму,
в которой я предсказываю его карьеру.
1975, военные лагеря
* * *
Путём познания шагая,
не доходи до края света:
там ночь и правда ледяная.
Остановиться нужно где-то.
* * *
Кто я? Зачем? И откуда?
И долго ли слышать я буду
молчание это кричащее?
Откликнись, моё настоящее!
* * *
Кромсать, в тюрьму бросать - под барабан,
на празднествах плясать - под барабан...
Мне не окончить ни одной поэмы:
я не могу писать под барабан.
* * *
Солдатиков купили целый взвод.
Дитя в восторге: "Смирно! Марш вперёд!"
И будет час, когда счастливый маршал
во вкус игры, как следует, войдёт.
* * *
Под окном читальни плац,
а в читальне муть.
Так сиди зубри абзац,
не вникая в суть,
и смотри: профессор строг,
а полковник туп...
А по плацу стук сапог:
труп - труп - труп.
И Я
Люблю под вечер, как устану,
минут пятнадцать - двадцать пять,
прильнув к любимому дивану,
энциклопедию листать.
Века прошли, прошелестели,
и ныне смотрят со страниц
Шекспир, Шелепин, Шелест, Шелли
и ряд иных достойных лиц.
О, как их лики величавы!
Свершая подвиг бытия,
они своей достигли славы,
они великие. А я?
Из кустарей, из незаметных,
и я однако - что скрывать!? -
без всяких умыслов конкретных
люблю о славе помечтать.
И я люблю вписать от скуки
стишок-другой в тетрадь. А там
её, глядишь, отыщут внуки,
перерывая дедов хлам.
Поэтам прошлого - дорогу,
а современникам - отпор.
И издадут меня помногу
поэтам будущим в укор.
Моё значенье приумножат
и вознесут. И чёрт возьми!
В энциклопедии, быть может,
я стану где-то с Насими.
И тешусь я надеждой хлипкой,
что в час, когда пора ко сну,
и я, прославленный, с улыбкой
на пра-пра-правнуков взгляну.
ГИМАЛАИ
Маски снимем,
ходули сбросим.
Вот и настала
последняя осень,
вечер пришёл,
расклубив облака,
схожие с кручами
издалека.
Снежные пики,
зыбкие сваи...
Вот они, видишь,
твои Гималаи!
Их написал
очарованный Рерих.
Тебе же ни азий,
мой друг, ни америк.
Я на Беляйке
сегодня гость.
Вышел из леса
таинственный лось,
стукнул копытом,
пригнувши рога.
Ну а дорога моя
далека.
Жизнь сочиняется
не на бумаге.
Будут иные
архипелаги,
будут иные
враги, друзья;
будут иные
можно, нельзя.
Но неизменным
останется путь.
Вряд ли отыщешь
иную тропу.
Вряд ли отыщешь
горстку дней,
когда поступаешь
по воле своей.
Все мы проходим
в колоннах походных.
Ну а сегодня -
минутный отдых.
Маски снимем,
ходули сбросим.
Вот и настала
последняя осень.
1975, военные лагеря
НОСТАЛЬГИЯ
Снова я здесь, где не юмор сапожный,
не перестрелка стрекочет вдали,
а тишина, и над ней осторожно
выцветшим небом плывут журавли;
где напечатаны сосен вершины
с красной строки на бумаге небес
и возвышается взглядом единым
слева направо прочитанный лес;
где, не насилуясь, без понуканья
каждую букву учу наизусть...
А горизонт обрамлён облаками
и погружён в синеватую грусть,
и на полях бесконечной страницы,
над беспредельностью жёлтых полей
остроугольно плывут вереницы
тех ностальгией больных журавлей.
ЗРИТЕЛЬ
Мне всё равно какая эра,
и всё вокруг меня - пустяк.
Я наблюдаю из партера
трагикомический спектакль.
Артисты корчатся. Смотрите,
их чествуют, возводят в сан...
Я, слава богу, только зритель,
хотя подыгрываю сам.
Я узнаю ходули, маски,
колпак дурацкий, жесты, грим
и вот живу - сюжетом сказки,
какой не знали братья Гримм.
Клубок убийств, насилий, травли
и сверхъестественная прыть
кому-то ТАМ приносят лавры,
а я распутываю нить.
Нет, я не следователь вовсе.
Я разберусь и вникну в суть,
найду преступника, но после
не выйду на открытый суд.
В суде свидетельствовать нужно.
Я только зритель. Перед кем
делиться истиной послушно?
Свидетельствовать перед кем?
Уже нельзя помочь убитым,
судьёй - преступник. Только нить,
листы с таинственным петитом
могу я тайно сохранить.
Но для чего, с понятьем тонким
живописуя бытиё,
на бесполезный суд потомков
нести бессилие своё?
БЫЛОЕ И ДУМЫ
(фрагмент)
Минут,
сгинут
наши годы,
схлынут годы,
словно воды,
обнажат
сухой проток,
мусор,
гальку
и песок,
и доносы,
и допросы,
и расстрелы,
и разносы,
весь набор
галиматьи -
и трактаты,
и статьи.
Глянут
умники-потомки
в наши
сумерки-потёмки
и прочтут они
сперва
наши
пышные
слова,
и увидят
нашу робость,
глупость,
грубость,
твердолобость.
И подумают
с тоски:
жили-были
дураки,
ничего не знали
в мире
и карман держали
шире;
на глазах
заместо призм
был
казённый
оптимизм...
НЕДЕТСКИЕ СТРАХИ
Я боюсь духовной пустоты,
суеты,
бессмысленности дня
и ещё -
утратить своё МЫ
так же, как утратить своё Я.
* * *
Под Наро-Фоминском заборы, заборы,
солдатские сборы, курсантские сборы,
а за оградою словно в наряд
грустные ёлочки строем стоят.
* * *
До рассвета помолчи, мой сверчок,
слышишь, совы и сычи, мой сверчок,
поломать хотят в ночи, твой смычок.
Помолчи в ночи, мой сверчок.
_________________________________________________________________
ПЯТЫЙ КУРС
_________________________________________________________________
ЛЕБЕДЬ, ЩУКА И РАК
Давно в согласьи старые друзья,
теперь без этого нельзя,
и как возить возы - большая есть наука.
_____
Вот снова Лебедь, Рак да Щука
за тот же самый воз взялись,
но согласованно и дружно,
по плану, с графиком, с учётом - всё как нужно.
Уже не рвётся Лебедь ввысь,
а Щука не стремится в воду,
и Рак не пятится, а возу всё нет ходу.
И слово - труд, а стало быть - к труду.
И вот друзья на воз и ну кричать: "С дороги!
Да здравствует! Вперёд! Мы обгоняем сроки!"
"Ду-ду! - кричат они, - Ду-ду!"
Учёт ли, график ли не тот - судить не нам,
да только воз и ныне там.
Ю.Д.
К чему писать трактаты обо мне,
я всё сама в стихах сказала складно:
"Была я рядовою на войне"
и поэтессой стала - заурядной.
* * *
Ваш юмор тонок, слишком тонок, видно,
настолько тонок, что его не видно.
Я В ДУБОВОМ ЛЕСУ ПИЛ БЕРЕЗОВЫЙ СОК
Музыка Пантюховой Слова Пьяных
Я в дубовом лесу пил берёзовый сок,
я любил и бананы, и сосны, и клёны,
и за кустики шёл, отрывая листок,
и в осеннем лесу собирал анемоны.
Здесь я зачат, родился и вырос я здесь,
здесь прошло моё самое светлое детство.
Есть жена и квартира московская есть,
но к природе любовь получил я в наследство.
Я однажды весною бродил по России.
Зацветали кокосы. О, солнце! О, май!
И восторженно пели дрозды полевые
про родную природу, про солнечный край.
Вот шакалы рычат, вот чирикают птицы,
вот коровы мычат, вот поют пастухи,
а в полях колосятся пшеницы и жницы,
и протяжно кричат в деревнях петухи.
Вот я снова весь день по России шагаю,
я шагаю по ней и про это трублю.
Я люблю этот край, потому что я знаю;
и чем больше я знаю, тем больше люблю.
* * *
Не прибегая к осложненьям,
не возникая слишком гласно,
он ПОЛЬЗОВАЛСЯ УВАЖЕНЬЕМ
и, к сожаленью, очень часто.
Р.Р.
Что-то с памятью моей стало:
небылицами стихи полню,
вверх ногами всё, что знал, ставлю,
все, что было не со мной, помню.
* * *
Как рождаются песни про БАМ?
Съел рожающий треть калача,
выпил грамм восемьсот первача,
и вдруг вдохновение - Бам! -
осенило его по мозгам.
* * *
Он мыслил, мерил, спорил, бился,
не разгибал спины и рук,
а после вдруг
остепенился
и... зажил доктором наук.
* * *
Проклятие!
Проклятие!
Опять мероприятие.
Отчёты,
зачёты,
награды,
доклады
(что в Вене,
что в Венеции
и как там в Греции).
Мы пешки,
мы фишки,
а вот наши шишки.
Сопение.
Зевание.
Идёт голосование.
- Вы согласны?
- Мы согласны.
- Стало быть, единогласно.
В клеточку ставим палочку,
точечку или галочку.
Кому - зевота,
кому - дремота,
а нам - общественная работа.
Басни из незавершённого цикла
"ЗЕМЛЯ ХРОМОНОГИХ И КАРТАВЫХ"
(Цикл задуман как стилизация под старых русских
баснописцев - Сумарокова, Хемницера, Дмитриева
и Крылова. Три написанные басни соответствуют
эпохе Хемницера).
1. ПОЭТ И НЕВЕЖДА
Поэт поэму написал,
но страх, видать, его пробрал,
и начал он в таланте сомневаться,
и, для того, чтоб истины дознаться,
не стал в печать
стихи сдавать,
а прежде
решил их показать
невежде.
"Вот, - говорит, - даю вам сочиненье,
пожалуйста, скажите ваше мненье."
Судьёй лихим невежда был,
определял, судил, рядил,
ни в чём не сомневался,
ничем не восхищался,
а только лишь твердил:
"Вот это пошло! Это низкопробно!
Тут тёмен смысл! А тут и вовсе нет!
И рифмы странные! И неправдоподобно
придуман автором сюжет!
Здесь нужно иначе, получше изъясниться,
а эта речь проста и вовсе не годится!.."
И много высказал других подобных мнений.
Стоял поэт, тетрадку теребя,
и, улыбаясь, думал про себя:
"Теперь надежда есть, что всё-таки я гений!"
2. ГАДАТЕЛЬ
Задумал юноша судьбу свою узнать,
какого счастья в жизни ожидать,
какой беды остерегаться.
Всё это каждый знать хотел бы вкратце.
Седой гадатель только правду говорил,
он знал людей, он много жил,
он юноше печально отвечает:
"Не много жизнь твоя добра предвозвещает,
для счастья ты, как видно, не рождён:
ты честен, друг мой, ты умён."
3. ОТЕЦ И СЫН
Позвал отец детину-сына
и говорит ему: "Детина!
Так жить и дальше не годится,
давно пора тебе жениться.
Ведь род прервётся, сукин сын,
а ты в семье у нас один.
Уж я говаривал с тобой
и напрямик, и стороной,
а ты в ответ мне про другое.
Скажи на милость, что такое?"
"Ох, батюшка, зачем сердится?
И мне хотелось бы жениться,
да всё примера не найду,
чтоб жили муж с женой в ладу."
* * *
Здравствуй!
Улыбка твоя
тихому утру подобна,
а мир твой
не более сердолика, но солнечен и многоцветен,
как попугайчик,
вспорхнувший тебе на плечо.
* * *
Стихи живые! Им грустить, играть,
на семинарах прятаться в тетрадь...
Их перед сдачей уничтожит ластик,
а мёртвое не может умирать.
* * *
Осточертели пошлость, рабский труд,
казармою пропахший институт.
Я жить хочу! - не где-то там, в грядущем,
не в тощих грёзах - а сегодня, тут.
* * *
Заройте! Утрамбуйте грунт катком!
А я насквозь проткну его ростком
и, протянув, как руки, листья к солнцу,
на мир взгляну анютиным глазком.
(Совместно с Евг. Кенеманом)
* * *
Я не боюсь веков, упорный камень;
я не борюсь с судьбой, покорный камень...
Но вы смеётесь, плачете, а я
лишь только камень, мёртвый чёрный камень.
ИДИЛЛИЯ
Сколько загадок вокруг!
Сколько улыбок и песен!
Доброе утро, мой друг;
будет наш путь интересен.
В полдень отчётливей тень,
чувства понятней и проще...
Здравствуй, мой друг! Добрый день!
Передохнём в этой роще.
Всё-таки жизнь коротка,
тихий мирок наш не вечен.
Трепет звезды, облака...
Здравствуй, мой друг! Добрый вечер!
* * *
Из года в год, день изо дня - работа.
С огнём в душе и без огня - работа.
Чтоб не сойти с ума от пустоты,
одно спасенье у меня - работа.
* * *
Усталый врач скучает в белом кресле,
он знает, что умеренность полезней,
что в мире есть больные да врачи,
а жизнь твоя - история болезни.
* * *
И день, и ночь в родильном доме плач.
Глядит в раздумьи на младенца врач.
Что означает первый плач младенца?
Каких он ждёт от жизни неудач?
* * *
Нам жить лишь потому так интересно,
что жизнь одна и это нам известно.
Когда бы нам давалось их штук семь,
мы б лишь седьмую жили полновесно.
ТИК-ТАК
Как-то встал я в 10.20,
позевал, надел пиджак
и подумал: чем заняться?
А часы: тик-так, тик-так.
Я ещё чуть-чуть подумал
и немножко позевал,
поискал в журнале юмор,
карты перетасовал.
После взял и сел за завтрак,
чтоб не думать натощак,
но услышал - вот заявка! -
то же самое тик-так.
Я тогда из кухни вышел,
сделал шаг и снова шаг
взад-вперёд, и вновь услышал
со стены: тик-так, тик-так.
Можно в уши сунуть крема,
можно стрелки подкрутить...
Ну а как ускорить время?
Как минуты сократить?
И ходить, и думать - скучно;
и решил я в тот же миг
просто маятник послушать.
И часы сказали: тик.
Где же так? - я вскрикнул, силясь
разобраться, что и как.
Может быть, остановились?
И часы сказали: так.
Тик! - часы провозгласили.
Я невольно слух напряг,
но молчанье, как в могиле,
тишина - и снова - Так!
Я взглянул на стрелки косо:
это ж надо ж! это что ж?
Значит, время безголосо,
если это время ждёшь?
Этак день пройдёт не скоро,
если будет, как спектакль,
длится так минут по сорок
интервал от тик до так!
И внезапно, пленник суток,
я увидел в первый раз
неоконченный рисунок,
недописанный рассказ,
пластилин, картон и вату,
клей и ножницы - в пыли.
И тогда по циферблату
стрелки взяли да пошли.
Значит, будь с часами строже,
не прощай им долгий час,
делай всё, что только можешь,
даже больше в десять раз.
Не тверди про передышку,
не сбавляй от шага шаг.
И пойдут часы вприпрыжку:
тик-тик-тик и так-так-так.
* * *
Если ты, больной, больной,
жди приёма и не ной.
Если ты, больной, здоров,
опасайся докторов.
* * *
Опять в душе опустошенье,
опять разлитая тоска...
Да совершится очищенье
души - для нового ростка.
А он вздымается и ноет,
и выгибает свой бутон.
Так что печалиться не стоит,
что ты пока опустошён.
* * *
Последний день, прощальный вальс!
Фигуры - вычурны и жалки.
Прыжки на месте двести раз
под нечто вроде дребезжалки.
Ни синих глаз, ни карих глаз,
зато какие туфли, платья...
В последний раз я вижу вас
и шлю прощальные проклятья.
* * *
Идти! - куда? Успеть! - но что?
Само собой ничто не делается,
и жизнь сама собой не делится
на то, что нужно, и не то.
И день кончается виня,
и нету чувства облегчённости.
Есть только чувство удручённости
от незаконченности дня.
* * *
Не открывать свою влюблённость,
для новых встреч искать предлог,
лелеять неопределённость,
когда ступаешь на порог,
и скомкать фразу от испуга,
и что-то там недоучесть...
И - боже мой, какая мука! -
казаться лучше, чем ты есть.
* * *
Ах, эта лёгкая влюблённость!
Она всегда со мной, как хмель.
Как пошло - целеустремлённость,
как низко - выспренняя цель.
Я просто счастлив - вашим смехом,
я просто вашим светом - жив
и отвечаю звонким эхом
на каждый солнечный призыв.
* * *
Резец природы безупречен
и остроты не утерял.
Ему от века обеспечен
разнообразный матерьял.
В тисках смертей, страстей и пыток
лицо становится лицом
и улыбается с открыток,
и ноет мрамор под резцом.
ЛУБОК
Мне ли, мне ли, гусляру,
только петь да играть?!
Мне ли, мне ли, гусляру,
по росе не шагать?!
Чуден мир по утрам,
это храм,
божий храм!
Ну а купол какой
голубой,
голубой!
Многоцветный вертоград,
зелень лоз, бархат роз.
Многоцветный вертоград,
а за ним - синий плёс.
Ветерок прыг да скок.
Путь широк,
путь далёк.
Ну а Днепр-то какой
голубой,
голубой!
Там шиповник под окном
и тоска не тоска,
там шиповник под окном
твоего теремка.
Не высок теремок.
Ласков твой
голосок.
Ну а взгляд-то какой
голубой,
голубой!
* * *
Жизнь - это девушка, мой друг;
покуда ты играешь с ней,
она твой ветреный досуг
украсит ласкою своей.
Но только нос твой вознесётся,
и, честолюбца невзлюбя,
она мгновенно отвернётся
и не посмотрит на тебя.
* * *
Если б целый белый свет
перекрасить в чёрный цвет,
жил бы я на свете этом,
чёрном свете, или нет?
Если б выпустить игрушки -
только танки, только пушки,
и детей учить играть
с динамитом в погремушки;
если б взять да повелеть
не влюбляться и не петь,
а учить цитаты мудрых
под мелькающую плеть;
если б солнцу запретить
с неба ясного светить,
если б горы кинуть в небо,
если б реки вскипятить;
если б целый белый свет
перекрасить в чёрный цвет,
жил бы я на свете этом,
чёрном свете, или нет?