Страницы авторов "Тёмного леса"
Страница "Литературного Кисловодска"
Пишите нам! temnyjles@narod.ru
Было начало лета. Сюда, в деревню, родители отправили свою десятилетнюю дочку Галюшу на школьные каникулы. Здесь жили две её тёти - Наталья и Марья, их называли Наталь-чой, Марья-чой, а также дяди Олексан-вок, Степан-вок, Иван-вок. Это всё были мамины сестры и братья. И хотя они были сестрой-"чой" и братом-"вок" только между собой, но и дети называли своих тётушек и дядьёв тоже "чой" и "вок". А маму Галюши звали Юля-чой. Так было принято в коми деревне.
Все жили в собственных домах, большими семьями. Галюша всё лето кочевала из дома в дом, где её любили как родную дочь, откармливали худенькую городскую девочку деревенскими харчами. Тётушки рано поутру пекли хлеба, шаньги, сочни, ставили в протопленную русскую печь на весь день супы мясные и крупяные, рыбу, каши, яичницы, крынки с простоквашей, чтобы к вечеру получился творог. А вечером, когда старшие возвращались с полей, тётушки доставали из печи плошки, крынки, чугуны. Все садились за большой стол и деревянными ложками из общего блюда хлебали всю эту вкусноту. Пыхтел самовар. А в хлеву, было слышно, мычала корова, ожидая хозяйку за молоком, ломившимся из переполненного вымени. Потом пили парное молоко. Постепенно затихала домашняя жизнь, уставшие взрослые ложились спать, а по деревне выходила гулять молодёжь. Заняв всю дорогу вширь, шли молодые парни и девушки из конца в конец деревни, пели, приплясывали. Играла гармонь. Находившись туда-сюда, все приходили на площадь у церкви в центре деревни и долго ещё сидели на брёвнышках. А кое-кто сбегал со своей подружкой в уединённое место, на мягкий сеновал.
В церкви проходили разные службы. Любвеобильные тётушки, а особенно их одинокие соседки, водили Галюшу в церковь причащаться. Служитель с ложечки угощал её кагором и сладкой кутьёй. Но это было уже в прошлом году, когда приучили Галюшу, что после обеда обязательно нужно креститься и благодарить боженьку, который висел в углу каждого дома над столом. Вот и произошёл тогда целый конфуз уже в городе, когда Галюша с папой обедали в большой столовой Пединститута, где работал папа. Как только обед закончился, она со всего маха плюхнулась на колени и, глядя в верхний угол, стала истово креститься и благодарить боженьку, хотя там его и не было. Так что теперь Галюша на церковь смотрела с опаской, да и подросла уже за этот год. Понимала, что если у папы на пиджаке был большой красивый значок с буквами "СВБ", что означало "Союз воинствующих безбожников", всё это было непросто, и боженька тут был ни причём: не он кормил обедами. Ведь за них всегда расплачивался сам папа.
Деревня была очень живописной. Около каждого дома росли большие черёмухи, рядом озеро, по берегам которого буйствовали зелёные заросли. В весеннее половодье озеро протокой соединялось с рекой Сысолой, так что в озере водилась разная рыба, не только озёрная, но и речная - и крупная, и мелкая: щуки-"сир", окуни, подлещики, помельче - "сир-пи". "Сир-пи" - это маленькие щучата, то есть её детки. Но если точно перевести, то "пи" ведь это "сын, сынок", а не всякий ребёнок. Так что получалось, что у щук были только детки-мальчики, а девочек не было совсем. И так у всех рыб.
Рыбу готовили в разном виде - запекали в молоке с картошкой в глиняных плошках, пекли большие рыбники "чери-нянь", солили, сушили на зиму. В каждом доме были корова, овцы, куры. Рано поутру по деревне разносился мелодичный звук колокольцев - это коров угоняли на пастбище, а вечером они обратно возвращались домой сытые, полные молока, останавливались, каждая около своего дома, и ждали, когда уберут жерди в изгороди и впустят в свой двор. А глаза у них были большие, добрые, покорные.
Вокруг деревни были бесконечные леса. За пять-десять минут можно дойти до леса через поля, насобирать ягод, грибов. До города было далековато -шестнадцать километров. Эту дорогу приходилось осиливать пешком. Лошадей в хозяйствах не было ни у кого. Автобусов же в то время не было даже в городе, в столице большого северного края. И только по большой оказии, по тяжёлой болезни удавалось кому-нибудь проехать этот путь на колхозной лошади. А пешком из города нужно было топать через мрачный, заросший мхом хвойный лес. Идёшь по этой длинной лесной дороге, не встретив ни одной живой души. И, как нарочно, чтобы окончательно устрашить путника, местное кладбище рядом с дорогой. Но тут уже недалеко и до деревни.
По ягоды в лес ходить не хотелось: досаждали комары. Зайдешь в лес поглубже, присядешь на полянке, где разросся черничник, а там такая тишь - ни ветерка, никакого движения воздуха, и только звенящий писк комаров сводит с ума. Эти кровожадные хищники тёмной тучей набрасывались на жертву, впивались в глаза, в уши, съедали заживо. И Галюша так их боялась, что просто плакала. Правда, мама сшила для неё некое подобие накомарника - широкополую ситцевую шляпу с марлевым забралом. Но в нём было душно, а комары всё равно находили дорогу, чтобы проникнуть вовнутрь. Ягод соберёшь всего чуть-чуть, а настрадаешься, наплачешься на всю оставшуюся жизнь. Мама, когда приходила на выходные, собирала целую наберушку черники. Потом эту ягоду на ветру чистили от мусора. Постелив что-нибудь на траву и высоко подняв ягоды, сыпали их на подстилку. Ветром относило лёгкий сухой мусор, листочки, еловые палочки.
Иногда дети собирались, обычно в самой тёмной комнате зимней половины дома, и, вызывая духов Пушкина, Лермонтова, гадали на блюдечке, при свечах. Все клали свои пальцы на край перевёрнутого блюдечка, и оно начинало двигаться, вращаться, что-то предсказывая, отвечая на поставленный вопрос. Было жутковато, но интересно.
Ещё страшнее было, когда по деревне разносилась весть о "шеве". Все, сломя голову, в первую очередь дети, бежали в дом, где в припадке на полу билась женщина, и люди, столпившись вокруг неё, шепотом говорили: "Шева, шева, шева...". Чудилось, что шева душит несчастную женщину, даже было видно, как на шее, под кожей вздувается то место, где сидит эта шева, и даже двигается туда-сюда. Потом, наверное, шева успокаивалась, отобрав все силы у бедной мученицы, куда-то исчезала, а женщина, вдруг обмякнув, тоже успокаивалась и долго ещё лежала на полу. Никто её не трогал: говорили, что нельзя.
Пока войны ещё не было, и жизнь в деревне текла своей чередой. Детвора целыми днями бегала то к ручью, то по пыльной дороге наперегонки мальчишки гоняли железное колесо, а девчонки наблюдали за ними со стороны. Но Галюша пыталась не отставать от мальчишек и тоже гоняла колесо - обычный ржавый обруч от старой бочки. Его нужно было подстёгивать палкой, чтобы оно не шарахалось в разные стороны. Было ещё маленькое колесико со специальным железным прутиком, на конце которого была скобка, чтобы удерживать его от падения. Нужно только, держась за этот прутик, быстро-быстро бежать за колесиком.
Живя летом в деревне Галюша как-то быстро, походя, без усилий осваивала коми язык. Язык настоящий, народный, а не какой-то литературный, выученный-вымученный по учебникам. Но читать по-коми не умела. Однажды в деревне взяла почитать коми газету. Но там было столько неизвестных букв, каких-то закорючек, значков, что глаза не могли вынести такого ужаса. Особенное многообразие было среди шипящих, свистящих и жужжащих букв: дж, дзь, зь. У них сзади были какие-то хвостики, загогулинки, почти как у грузинских букв, поэтому можно было читать только по отдельным слогам. Смысл прочитанного бесследно исчезал в борьбе с муками чтения. А неграмотный дедушка иногда просвещал Галюшу. Он объяснял, что название реки Волга произошло от коми "Вов-ва" (лошадиная вода, вода лошадей), а Москва - от "Мос-ва" (коровья вода, вода коров).
Мама была очень привязана к родным, к своей деревне, даже к ручью, его чистой прохладной воде. Через много-много лет, когда она тяжело заболела, была уже при смерти, никак не хотела пить чай, приготовленный на городской водопроводной воде. Галюша приносила воду и с реки, и из городских колодцев, но только когда привезли воду из своего деревенского ручья, она сразу узнала родной вкус ключевой воды и жадно, как эликсир жизни, пила её со слезами на глазах, как будто встречалась, а может, прощалась с деревенским детством.
Подружек у Галюши в городе было великое множество: весь двор - подружки, в соседних домах - подружки, подружки из своего класса. Двор был большущий, общий на три громадных дома, где жили так называемые "специалисты" - учителя, врачи, актёры. Дома так и назывались - Домами специалистов, были чуть ли не первыми в городе с водопроводом. Все дети собирались в этом дворе, качались на качелях, крутились на "гигантских шагах".
Зимой Галюша с подружками шли кататься на лыжах в ближайшие Парижские{1} овраги, воображая, что покоряют Эльбрус и все самые высокие горные вершины. Иногда уходили за реку - где были живописные холмы на песчаных отмелях излучины Сысолы, покрытые зимой мягким снегом. Напротив, на другой стороне реки, высилась Красная Гора, где каждое лето стояли табором цыгане.
Ещё любили играть в театр. Собирались у кого-нибудь дома, наряжались в мамины платья, надевали туфли на высоком каблуке, развешивали вместо занавеса простыни - и театр готов.
Особенно большое раздолье было дома у Иечки. У них была большая комната с четырьмя или даже пятью кроватями, которые можно было использовать как настоящие театральные подмостки. А глухонемой Иечкин брат был самым благодарным зрителем - он радостно мычал и смеялся над проделками девочек.
Однажды в школу пришел настоящий актёр, режиссер, собрал театральную труппу и поставил комедию К. Гольдони "Слуга двух господ". Школа была особенная, лучшая в городе, с паркетным залом, большими кафельными печами, построена еще в царские времена и в честь супруги Николая II названа Александрийской гимназией. Поскольку школа была женской и мальчиков не пускали даже на порог, все роли, в том числе и мужские, исполняли девочки. Галюше доверили самую комическую роль плута и обманщика. Все страшно смеялись во время спектакля, даже сами актёры не могли удержаться от смеха над проделками плутишки. Галюше же никак нельзя было смеяться над самой собой. Но из-за внутреннего смеха, который неудержимо рвался наружу, пришлось потом сбегать через дорогу домой и сменить белье. Такова сила искусства! Обрадованный успехом режиссёр посоветовал Галюше идти в артистки.
Самой любимой была подружка Маечка. Они с Галюшей были неразлучны - жили в одном подъезде, ходили в один и тот же детский садик, потом учились в одной школе. Но случилось несчастье - у Маечки маму посадили в тюрьму, и она осталась жить с тётей. Папы у неё не было совсем. Однажды летом Галюша увидела в окно толпу заключённых, которую вели, наверное, из тюрьмы куда-то в другое место. Из толпы выделилась женщина, жадно глядя на окна дома, и Галюша узнала... Маечкину маму. Сказать Маечке побоялась, ведь заключённых вели конвоиры. А в это время тётя бегала по двору и по всему дому, разыскивая Маечку. Наконец, нашла её, и все вместе они бежали, чтобы догнать колонну заключённых, до самого Парижа. Настолько горько было маленькой Галюше, так было жалко подружку, что она даже поклялась написать когда-нибудь об этом настоящий роман.
В войну Галюшина мама завела кур, всего три или четыре штуки. Летом они жили в дровяном сарае во дворе, а на зиму их помещали на кухне, под столом. Кухня была большой, с громадной плитой, и её нужно было крепко топить, в особо морозные дни даже по два раза, чтобы не замёрз водопровод. А когда это случалось, приходил слесарь и с помощью большой огнедышащей лампы отогревал все трубы.
С курами происходило немало разных историй. Они были, конечно, очень красивые, пеструшки с мелкими пёстренькими перышками, сами такие кругленькие, даже пушистые, особенно летом. И время от времени приносили яйца. Однажды, почти за два квартала от Галюшиного дома, у других владельцев кур вдруг пропала курица. Поскольку хозяин служил в прокуратуре, он, видимо, хорошо знал расстановку куриного стада в округе и почему-то стал предъявлять претензии именно к одной из Галюшиных курочек, обвиняя её, что она сбежала из их сарайчика, расположенного где-то у реки. Поставили следственный эксперимент. Эту несчастную курочку взяли под пёстрые крылышки, уволокли куда-то за тридевять земель от своего дома и пустили на свободу, ожидая, что вот тут-то она узнает свой сарайчик над рекой и именно туда устремится, спасаясь от страшных похитителей. Но курочка - не дурочка! Зачем ей туда бежать? На съедение чужим людям? Это во-первых. А, во-вторых, курочка так перепугалась от всего этого следствия, что, не помня себя, убежала совсем в другую сторону и чуть не утонула в Сысоле.
Папа исполнял почти все Галюшины капризы, а из своих поездок в Москву, Ленинград или на юг, в Абастумани, куда он часто ездил из-за своей болезни, всегда привозил какие-нибудь подарки. Галюша и без подарков знала, что папа очень-очень её любит, больше всех на свете, да и Галюшей называл её только он один. Из Грузии папа привёз тетрадки для чистописания "в косую линейку" с очень интересной надписью на обложке, и Галюша как зачарованная пыталась прочесть эти красивые закорючки. Она думала, что русское слово "тетрадь" просто написано грузинскими буквами, но расшифровать эту надпись ей так и не удалось. Были ещё тетради с рисунками на обложке. На картинках были изображены сюжеты из сказок Пушкина, например, "У лукоморья дуб зелёный...". Все дети точно знали, что в этих рисунках кроется крамола, спрятанная "врагами народа" - много разных буковок, из которых можно составлять вредительские слова. Дети искали эти буковки под большим секретом и даже находили их в зарослях "дуба зелёного".
Вокруг города горели леса, торфяники. Взрослые уходили тушить пожары. Даже дети знали, что эти поджоги совершали тоже какие-то "враги народа". А однажды пронеслась весть, что в Серёговском{2} санатории они отравили людей сёмгой печорского засола.
Подарки получала не только одна Галюша. За хорошую работу папу тоже награждали то отрезом на костюм, а однажды даже - настоящим английским костюмом, и он выглядел как истинный "лондонский денди". Во время войны всё выдавали по карточкам, не только хлеб, но и другие товары. Так что такие подарки были большим подспорьем для семьи. Галюша в доме была вроде экономки: всё, что удавалось, покупала по карточкам. Однажды ей удалось по талону купить для себя туфли на небольшом каблуке. Она была уже почти барышней, училась в седьмом классе. Туфли были "под крокодила", тридцать девятого размера, на несколько размеров больше, чем нужно - широкие, падали с ноги, хоть привязывай верёвочкой. А ножки у Галюши как спички, и все встречные в испуге смотрели на это удивительное зрелище, но она чувствовала себя королевой.
В очередной раз папу наградили велосипедом, настоящим, большим, с громадным рулём и колёсами. Но Галюша всё же умудрялась кататься на нём, когда папа этого не видел. От пожарной каланчи около их дома дорога шла под уклон в сторону парка, и велосипед сам собою разгонялся. Мостовая была вымощена чурбачками, на которых велосипед мелко-мелко подпрыгивал. Галюша не успевала тормозить и в конце спуска каждый раз падала вместе с велосипедом. Хорошо, что там был забор, а то велосипед унёс бы её до самой реки. Плавать она не умела. Кто бы её тогда стал спасать? Курочка Ряба?
В парке когда-то раньше, ещё до Великой Революции, был Троицкий собор. Потом его разрушили, и на этом месте остался глубокий котлован. Галюша с друзьями вели там археологические раскопки и даже находили косточки, наверное, похороненных в прошлом веке людей. Потом этот котлован на зиму стали заливать водой. Получался отличный каток, и на "снегурочках" можно было весело кататься на льду.
Ближе к концу войны в Галюшином подъезде, под широкой деревянной лестницей, ведущей на второй этаж, жил какой-то странный человек. Он был громадного роста, носил большую доху до пят, на ногах были меховые "чуни", а сам был похож на полярника в оленьих шкурах. Чаще он ходил с большой палкой, очень медленно, как бы лениво, но, наверное, ему было просто тяжело ходить. Лицо у него было какое-то расплывчатое, опухшее, а глаза добрые, но очень грустные. Он почти всё время сидел в закутке, в каком-то тряпье, или осторожно ел свою пищу. Никто из жильцов не гнал его из подъезда, был он безобидным человеком, а в сильные холода его пускали ночевать в свои квартиры; благо коридоры были большими. Но всё же он был каким-то таинственным, очень может быть, что вправду полярником, отставшим от своих товарищей и поэтому замёрзшим в Северном Ледовитом океане, или, как думала Галюша, каким-то учёным, профессором. Поэтому он всё время молча сидел и думал. Куда он вдруг исчез, было неизвестно.
А в Галюшином коридоре после него даже остались какие-то кусочки оленьих шкурок с длинным мехом.
{1} - местечко Париж было пригородом столицы края, там после Отечественной войны 1812 года жили пленённые французы.
{2} - Серёгово - местный бальнеологический курорт
Страница "Литературного Кисловодска"
Страницы авторов "Литературного Кисловодска"
Последнее изменение страницы 9 Oct 2022