Александр Кузьмин-Симахин
СТИХИ ПРИЭЛЬБРУСЬЯ
(в основном из альманаха "Литературный Кисловодск")
2024 год
ВЫСОКОГОРЬЕ
В горловине гор
горек хвойный хор.
Но альпийский луг
вышил детство вдруг.
В царстве башен - снег,
водопады рек.
Ветра буйный гнев,
ледники в огне.
1980-е
* * *
Золотоносная осень
прозрачной стремниной
душу омыла,
зажгла песок воспоминаний
о том, как жил в горах...
1991
* * *
В ущелье Баксан *
зимние ветры выли
полчищем демонов.
Снег заметал тропы, дороги.
Горы в себя уходили.
* - "Затопляющая" - балкарский
1989
ПАВЛИКУ ШЕСТЬ МЕСЯЦЕВ
К празднику нас призывает
наш ненаглядный сынишка:
ручками машет, ножками мельтешит,
кличет, смеется, лепечет
на первозданном наречье!
Поселок Эльбрус. Январь 1989
НИНЕ
Черемуховые холода.
Поцелуи цветов в глаза,
полных росы ледяной,
благовонно-жгучи,
когда нагибаем ветку.
* * *
Войди в шатер шелковый у Реки -
у Млечного Пути -
приляг и отдохни.
Безмолвному потопу слез,
пророчеству заветных звезд
Иерусалима, Рима,
Константинополя и Киева,
Москвы -
внемли, боясь вздохнуть.
И в путь:
в Царьград Державы
1988
* * *
Все грустней улыбается солнце
Эльбрусу, в листьях
все червоннее отблеск осенних лучей.
Словно объяты молитвой - воздухом
ясным -
в гнездах скал братство отшельничье
сосен,
на опушке самосожженье берез.
Кипящие реки не так уж яростны,
льется нарзанный ручей
прозрачнее слез.
Сентябрь 1989
УВИДЕЛ В ОКОШКЕ СОСНОВЫХ ЛАП
С ТРОПЫ К ВЕРХОВЬЮ ШХЕЛЬДЫ
В кипучих струях
дух Маккензи. *
Наполнил заводь
флорентийский свет,
зернист-злат камень
пылом сух Жар-Птицы. **
Сосною над ущельем -
Лао Цзы.
Декабрь 1989
* - Канадский первопроходец Александр Маккензи
** - Жар-Птицей называли Стожары (Плеяды) в древности славяне
* * *
Весна в горах, где сосны щеку
вдруг обжигают снежными слезами,
где можжевельник - облак, ледники
уже слепят зеркальной пеленой;
где вдохновенья подвигом - земля,
взорвавшаяся прямо в небеса;
где горечь всех времен
в душе моей избыло
не-деянье
1990
В УЩЕЛЬЕ ИРИК *
в город заоблачный
замков причудливых
из песка
я поднимаюсь дымчатой тропой
от чабреца
* - "Райская река" - этимология - ирик - ирек: "свобода" на башкирском и татарском,
Ирий: "Рай" на древнеславянском
СКАЛА ШОТЛАНДКА
В ущелье Ирик,
в любое время года,
мне слышен ангельский язык
сладчайшей лирики горчайшей...
ВИСЯЧАЯ ДОЛИНА ИРИКЧАТ
Небесный сад камней.
Нашествие туманов.
Цветущие сады Эдема облаков...
И во главе заветного плато -
беседа белоглавых исполинов.
В ЗЕЛЕНОЙ ГОСТИНИЦЕ
УЩЕЛЬЯ АДЫЛ-СУ *
В розе троп и ручьев
каменистой долины
зеленеет палатка
* - "Красивая река" - балкарский
УВИДЕЛ НА ДОРОГЕ
В УЩЕЛЬЕ АДЫР-СУ *
От забот муравья
до смеха сосны, в мантии мха, -
семь небес
** - "Река с хребта" - балкарский
УВИДЕЛ ВО СНЕ
бездну ночной тишины
затмил Кала-Ханса безмолвно
сахарной белизны
сердце мое озарило
вспыхнувшее яйцо *
* - По индуистской космогонии - лебедь Кала-Ханса (носитель Брахмы) роняет в хаос первичное яйцо, из него и рождается Вселенная
СОН
хребты санскрита предо мной
уходят в облака
и самоцветною зарей
смеется скрыв Любви покой
великая река
Поселок Эльбрус
ВОСХОЖДЕНИЕ НА ПЕРЕВАЛ ГАРВАШ
В ГРОЗУ, С ДОЖДЕМ И СНЕГОМ
Балабеша смех - гром, *
молния - улыбка.
Ах, пляши, дракон!
1990
* - Божество тибетского племени дардов
НОЧЕВКА У ПЕРЕВАЛА МЕСТИА
Геометрия Лобачевского -
звездное небо в горах.
Млечный Путь -
Одиссея трирема...
Иль Адама
вспыхнула грудь -
человечеством...
Теорема
ВОСХОЖДЕНИЕ НА ЭЛЬБРУС
1
Я преклоняю слух
к груди Горы,
где обитает дух -
огонь игры
Орфея.
2
В конце восхожденья -
прозрачна душа
и каменно тело.
В голове поминутно
взрываются звезды.
3
Вот он - вселенский ветер,
вот он - огненный лёд.
Отсюда лишь два пути:
солнце Слова в тебе
или паденья полёт.
Август 1991
НА РОДИНЕ
Пастушеский костер и горький запах дыма!
Иван Бунин
Яр пастушеский костер.
Целый мир. Один простор.
Нет начала и конца -
Вечность слушает Отца.
Люди, звери, горы, лес,
долы, реки, свод небес.
Вволю странствуй до зари,
ни о чем не говори.
Снова звездный Путь лучист,
под босой ногой пречист.
В белорунных я стадах
утопаю. иль в садах?
Расцветает роз восток.
Тишина. Души исток.
Всё проснулось. Дух костра.
Потрудиться нам пора.
Приэльбрусье
НА ВОСЕМНАДЦАТИЛЕТИЕ СЫНА
1
туман окутал гору
вселенной молоком
в твоем младенчестве
Поселок Эльбрус
2
Шотландская скала,
где спал ты в рюкзаке,
все та же, что была,
лишь сосны повзрослели.
Июль 2006. Ущелье Ирик
* * *
Вольные горцы -
сосны отрядом
в небо идут
На горе Букабаши
* * *
Сосна -
танцующий дракон
в ущелье Ирик -
раскинув крылья, вознеслась
над пропастью драконьей:
в солнечной кольчуге -
один,
другой - в несметной чешуе
бушующего неба
в извилистой теснине...
ДАО-ДЭ-ДЗИН
1
Просияли письмена
белых облаков -
свитка Лао-Цзы
2
Теневые письмена
белых облаков -
свитка Лао-Цзы
* * *
Балкарская деревня на плато
под шумным ветром с гор, после полудня,
где девочка, одна средь огородов,
играет на полянке, принося
на плоский камень щедрые дары:
горсть камешков, а то букет с травой,
и снова убегает за подарком...
1999
В ТЕРСКОЛЕ
1
Шалости леса:
паутинки, протянутые меж ветвей,
(кланяйся, кланяйся!),
шишка, щелкнувшая
перед самым твоим носом,
пасущиеся кони
в непроходимых зарослях
на укромной поляне,
взгляды в них выдают гуигнгнмов...
Смолистый дух мачтовых сосен,
волны черники,
ковры земляники.
И это Солнце!
Диалоги птиц,
цветенье цикад.
Поход в малинник,
через бурный Баксан,
скалистой тропой
по склону Гессевой горы...
Эта радость
в беркутином клике
пронизывающей свободы -
дыхания ледников!
2
Земляничной поляны
запах нагретый
сладостной густоты -
зернисто-таинственный,
темный...
Привет из Аида
с лугов элизийских -
дыханье наивных,
великих,
мечтательных душ...
На далекий пейзаж Джан-Туганского перевала,
открывшийся мне с плато Ирик
В Касталию мой путь,
туда - за облака,
развившиеся славой
всех безымянных гениев
веков,
минуя Шхельды
замок многоглавый
и Ушбы цитадель,
на грани царств
неведомых корон.
В Касталию мой путь -
по теням влажным,
ускользающим волшебно,
жемчужному сиянью
ледников.
ОПЯТЬ НА РОДИНЕ
Я вновь к нарзану горному иду
сквозь летние сгустившиеся тени
тропой скалистой, над рекой в бреду,
под соснами, в улыбках звездной сени;
и можжевельника пройдя волну,
вступаю в свет, где плеском смеха ток,
и обнимаю девушку Луну
и серебристый делаю глоток.
В ОТРОГАХ ПЛАТО ИРИК
Гляжу я на горы, и горы глядят на меня,
И долго глядим мы, друг другу не надоедая.
Ли Бо
Душицу, чабрец и мяту
в драконьем ущелье собрал я.
И вновь можжевельник в объятья
меня принимает, как брата.
Залег и смотрю на горы,
бродягу Ли Бо вспоминая.
Но горы Кавказа седые
суровей, моложе - другие.
А чувство одно и то же,
когда мы глядим друг на друга.
И голос волшебной лютни
все так же услышать можно.
1998
* * *
Солнце
трав ароматы,
цветов
в луговинах ущелий
смешало.
Входишь в них -
и обнимает густым
чистым дыханием
давней Любви.
Запах прогретой хвои,
ветерок прохладный
в сосняке;
ляжешь на можжевельник
упругий
и поплывешь -
блаженным на облаке -
куда захочешь.
Бывало, я заплывал
в такие эоны,
что можно было с ума сойти
от Красоты:
всё там сверкало-сияло-блистало
ярым Светом,
Жизни
божественный хаос
(ворочалось всё, изливалось,
произрастало, клубилось,
горы вздымались в полнеба -
огнедышащие
драконы;
звук окрыленный
мгновенно
пронизывал сферу,
являясь
взрывом -
Жар-Птицей вселенной
вновь)
в Новый мир претворялся
вечной гармонии,
на глазах становясь, -
всё - вдохновенье, молитва.
Вот почему иногда
мне не хватает преданья,
свежестью Духа богатого,
волнами арфы,
голосом горного барда,
исполненным Памяти.
Август 2005
* * *
Помню: мне открылась бездна
в давней той стране,
на горах, - зарей небесной -
словно в тайном сне.
Лествицей цветов играла -
солнечный пролог,
в слух - безмолвие хорала -
Вечности залог.
Мы сидели всей семьею,
той земли душа
обнимала нас, простою
жизнию дыша.
И такою близкой, нежной -
глубина глубин -
осенял Улыбкой снежной
Бог наш Господин.
Поясняя: шаг один лишь,
лишь один полет -
на Его ты лоно внидешь,
пусть Его ты не увидишь:
вспыхнут огнь и лед.
2007
* * *
Птичка-невеличка,
пеночка-сестричка
песенку поет -
в лес меня зовет.
Песенные сказки -
мудрые подсказки.
- Братец бедный,
оробелый, -
в городе заплесневелый
ум свой вытряси, провей
от пустых идей. -
Птичка песенку поет -
дальше в лес меня ведет.
- Оглянись вокруг,
ты здесь брат и друг
каждому и всем -
вместе насовсем
в заповедной чистоте -
ледниковой бурке,
водопаду в высоте,
бабочке-бабурке,
травам и цветам,
солнечным листам,
ягодной поляне
да в янтарном клане,
березке россиянке,
речке-снеженке горянке,
празднику моцарства
певческого царства;
и Хозяину веков,
белоснежней облаков. -
Пенка песенку поет,
строит лесенку из нот,
льются трели чистые,
звонкие, лучистые.
- Здравствуй, праведный паломник,
всей планеты божедомник, -
пред тобой распахнут лес,
самый древний храм чудес.
Лес нагорный - лес изборный:
вместе дуб и клен, и ясень,
их союз друиду ясен,
вот сосна - даос-отшельник,
Рождества заветный ельник,
ты погладь березы стан,
с негою индийских стран.
На крутые склоны-мхи -
понаброшены ковры,
в них несметные дары:
белые, маслята, грузди,
слитками моховики. -
Солнца для Земли,
Солнцу от Земли. -
Птичка-невидимка,
перед тем как скрыться
солнечной хвоинкой
в общий хор безмолвья,
мне звенит криницей.
- Царствуй на здоровье:
внимай деревьев мысли,
трав и птиц хоралы,
зверей наитья высьи,
где Лето лет настало.
Вниманием дари
вершины и укромья,
молитвенной тропой иди
и службою твори
лесное новодомье,
и сам же предстои.
Здесь - в зеленой тишине -
с Богом ты наедине. -
Приэльбрусье. Заповедник от Поляны Нарзанов.
Август 2010
* * *
О туда, где в кряжи вековые
Входят лишь великие стихии -
Ветры, грозы, реки,
Жизнь и смерть.
Р.Л. Стивенсон
Я буду помнить, мой Баксан,
твой бурный холод,
по берегам сосновый стан.
Здесь был я молод.
Мой Приэльбрусский край, прости!
Твой дух свободы -
открыл мне дикие стихи
твоей природы.
Не ты ли в детстве снился мне:
мосты из радуг,
хребты сверкали в синеве
заветным градом.
Домой взмывал я в бездну звезд -
была дорога
лишь пеленой несметных слез
на веждах Бога.
Потом - пред куполом из льда,
в походе к сванам,
мне открывались небеса
всю ночь, нежданно.
Они пылали и цвели,
текли, горели,
став с ледяным венцом земли
единым целым.
Вокруг меня являлся мир
все время новый,
богами призванный на пир,
я ведал Слово -
во всей безмерности Его
созданий света,
чудесных стран из тайных снов
Господня Лета.
Среди крестов, мечей и чаш
свеча сияла
мне истиной, что всё - мираж,
лишь покрывало.
А после был сподоблен я
заветной встрече
с Горой - началом Бытия
и Веры вечной.
И в свой восход припал к груди,
и слышал гулы
поэзии огня глубин
(справлялся с ним Орфей один),
стихии буйной.
И я от сонма солнц ослеп,
оглох от ветра,
когда предстал, так мал, нелеп -
насущный на ладони хлеб -
пред Оком Света.
И я читал, что жизнь и смерть -
одно мгновенье.
Мы - сон во сне, где мера мер
всему лишь сердце и пример -
Любви прозренье.
Приэльбрусье. Август 2010
ПОЭМА ДЖАН-ТУГАН *
(не полностью)
Сыну Павлу
на память о детстве в Приэльбрусье
1
Вновь я посетил
ущелье Адыл-Су, **
в котором побывал впервые
с беременной женой
на Рождество.
Тот день светился шелком золотистым,
искрившегося звездочками свитка,
сиял в дыму снегов и сосен
вершиной Джан-Туган...
И вот уж с восьмилетним сыном
я снова здесь -
на наши дни рожденья,
летом.
И был подарок:
прямо перед нами
вдруг выпрыгнул со склона
олененок.
И замерли мы все
от удивленья:
в узорах зайцев солнечных
от веток,
светло-коричневый,
поглаженный широкой кистью,
погустее,
от головы до хвостика
по спинке,
на длинных, тонких,
как лучи, ногах -
он нас наполнил
любопытным взглядом
прохладно-темным,
чистым как родник.
Мгновеньем целым
дружелюбного вниманья
нас наградив,
он прянул вниз к реке,
мелькая
в просветах сосен
солнечной стрелой...
А мы пошли наверх
в ущелье Шхельды ***
тропой тенистой,
устланной ковром
сосновых игл,
в корнях клубившихся
смолистых великанов.
Взошли на камень богатырский,
нависший над клокочущим буруном -
Буча-хан... ****
В малиннике медвежьем
попаслись.
И вот из трав альпийских и цветов,
как будто ордена былого цитадель,
восстала Шхельда
в башенной короне.
С поклоном к ней,
спустились мы в теснину
притока,
напились и умылись,
приветствуя улыбкой восхищенья
его отважный водопад,
сверкавший с кручи.
И вскоре добрались
до места.
От таяния снежников
разлившееся озеро
в песчаных берегах,
"Улыбкой" названное,
было нашей целью.
Мы здесь чудесно время провели:
по мелководью побродили,
стараясь побыстрей попасть
на отмельные косы,
поросшие кустами краснотала, -
согреться дать ногам уж занемевшим;
собравшись с духом,
окунулись в ледяную лаву,
а после долго загорали,
блаженствуя на берегу,
в виду средневековой Шхельды.
Потом нас потянуло к ней поближе -
протоками пройдя,
взобрались мы на глыбу,
всех громадней,
разбросанных по руслу до истока.
Оставив сына в "лотосе" сидящим
на троне солнышком нагретом,
я несколько еще преодолел
хаоса бастионов,
вдруг очутившись в мире первобытном,
весь превратившись в зрение и слух.
... Я вновь, я снова здесь,
в верховье Шхельды,
рожденной ледником
таинственной горы,
ей давшей свое имя, -
на отмелях песчаных,
заваленных гранитными кусками,
величиною с дом,
в потухшем кратере вулкана,
в венце вершин и перевалов,
стою на валуне огромном
и слышу
гул рокочущих камней,
которые с собою тащит Шхельда...
эхо Баса,
что живит
над тьмой вселенных
горное село
(а черно-белых ласточек семья
проносится туда-сюда
с цивирканьем беспечным).
и вижу
Шамбалы гранитно-ледяной
и купола, и башни...
отсвет Взгляда,
что согревает радостных детей
вниманием Отцовским...
* - Джан-Туган - "Дорогой Камень" - на одном из языков Северного Кавказа.
** - Адыл-Су - "Красивая река" - балкарский.
*** - Шхельда - "Брусничная" - балкарский.
Шхельдой называются ледниковая гора с трехбашенной вершиной, река, берущая от нее начало, и живописнейшее ущелье, по которому она устремляется до впадения в Адыл-су.
**** - герой Аланского эпоса
1996
2
Вновь я посетил
ущелье Адыл-Су
ближайшим летом.
Я путь держал
на Джан-Туганский перевал
в тот год один -
вдруг захотелось вспомнить молодость:
то восхождение,
которое я посвятил
рожденью сына, -
вдохнуть свободный воздух ледников,
суровый дух космических течений.
Альплагерь "Шхельда" миновав,
где незабвенен "тигр" Хергиани:
в большущем камне у дорожки
встречает солнечный фотопортрет
(в Сванетии, на родине его
под сенью Ушбы,
я помню: в полумраке, на стене
вверху гамак,
внутри местийской башни, -
он в нем бывало, тренируясь,
ночевки делал
в гулкой пустоте,
теперь разоблаченной для экскурсий),
мост перешел
над стадом сбившихся бурунов
кудлато-желтоватых,
словно шерсть овечья,
хозяйками
развешанная для просушки.
Пройдя ложбиной травянистой
сквозь благорастворение воздухов,
я к лагерю поднялся "Джан-Туган"
и, обернувшись, замер:
на темной сини
с облаком плывущим -
явился Эльбрус,
теплого оттенка
лимонной хризантемы,
так по-домашнему
все небо
заполнив одиночеством своим.
И этот лагерь позади оставив,
я вместе с соснами
пошел тропой нагорной,
взяв солнечную влажность на язык.
Простившись с братством хвойным,
по скалам пробираясь над потоком,
от водопада глаз
не мог я отвести,
что ниспадал от арки ледника
небрежною слезой
напротив.
Висячий мостик перейдя
и гребень из гранита,
я на песчано-каменистый берег
вступил
разлившейся реки
долиной поднебесной,
с волнистой линией холмов,
в укромных рощах,
под снежным облаком хребта.
Идя по кромке по камням,
я вдруг вдохнул
возвышенный привет:
в кристальном воздухе снегов,
берез и хвои
струился дух великой Ойкумены:
в язык Эллады, пламенный и ковкий,
сияньем красоты с ума сводящий -
прохладно-росной утренней зари
и мрамора ночного, -
вливался благостно латыни
благородный,
медовый, медно-звучный аромат, -
что памятью гармонии нас мучат
и славы, воплощенной
в лавр литой,
в темно-зеленой,
будто восковой,
Античности короне.
И встал он, стройный,
корнями вросший в брег
полуразмытый
потоком гор, -
единственного Автора
твореньем.
Я встал под ним,
спиною прислонившись
к его стволу.
И был овеян
Средиземноморья
поэзией веков,
исполненного Словом:
призваньем зодчества
и вдохновением
других искусств
всех честных мастеров,
героев подвигами -
битв и странствий
землей,
еще богами полной
и богинь;
и светом Рождества,
и чудом Воскресенья
в земле обетованной,
созданьем Церкви,
озарившей Верою
вселенской;
служением любимой:
поэмою поэм,
явившей в слове
космос всех небес.
В моем сознании возник романс:
Средиземноморье
солнце духа
сад любви
скважины гор продуты
свежей солью валов
легенд и песен
густо мерцает
звезд серебро
слившейся бездны
Средиземноморье
небом объятое
вышней гармонии
СТИХОТВОРЕНЬЕ
И вдруг улыбку я поймал
туристов проходивших:
"Вот - блаженный."
* * *
На следующий день разъяснилось
и я отправился на озеро взглянуть,
и чашу драгоценную из льда
за изумрудным веером уклона,
в промоинах темневших;
а возвращаясь в лагерь,
я вдохновился розою поляны
зелено-серебристой -
спиралями ручьев, камней, палаток
раскрывшейся галактикой уютной.
Подъем на перевал прошел успешно,
хоть было пасмурно и дождик налетал.
Я был без "кошек" и без ледоруба,
но с крепким посохом из жерди для палатки;
другое дело - мой попутчик-альпинист.
Мы поднимались быстро и легко:
прошли морену,
снежник вдоль отрога
вершины Джан-Тугана, *
вплотную обогнули зев
ледяной расщелины
и выбрались на фирновый помост,
переходивший в мост воздушный
в Сванетию, увенчанную Ушбой,
над кладезем скрижалей заповедных -
в разрыве облаков.
Обратно мы избрали новый путь:
под сенью Дорогого Камня -
гранитно-белоглавого орлана,
пронзившего кинжально небеса.
Мой спутник предложил
спускаться в связке,
как это принято у профессионалов,
и я, беспечный дилетант,
связался с ним, чтоб он не зря
тащил свою веревку.
Спуск был крутым
и в середине огибал
ледник в глубоких трещинах;
ступеньки в нем подтаяли уже
и я впечатывал ботинки без труда.
На посох опираясь,
спокойно шел я вниз,
где первым на змеившейся веревке,
о всякой осторожности забыв,
спускался мой напарник.
Вот почему, когда забились "кошки",
он вдруг поехал,
не сумевши зарубиться.
Веревка натянулась до отказа,
остановив на миг его скольженье:
я жердь, воткнув перед собой,
упором сделал;
перевернувшись на живот,
он ледоруб вонзил до основанья
в снежник
двумя руками
и грудью на него налег.
Но я уже был выдернут со склона
мгновенной силой скорости Земли,
меня обдавшей радости волной.
В те несколько секунд
падения
в пасть трещины черневшей
я понял
истину всего,
от зернышка - до мирозданья:
всё - Вечности мгновенье
всех стран и всех времен, **
где нет ни "верха" или "низа",
ни "левой" нет, ни "правой" стороны
(а есть лишь универсум),
востока, запада, ни севера, ни юга -
но свет осенней астрой всех сторон;
и всё летит, горя
свободою паденья изначальной -
она же есть покой и воля... ***
Я выхвачен рывком
как рыба из потока был,
вниз головой меня перевернувшим
над жадною дырой провала,
сквозившей влажно вздохом ледяным.
Веревка натянулась, как струна,
но мой товарищ зафиксировался
мёртво.
Под вечер мы вернулись на стоянку
в семью спокойных, сдержанных людей,
успев до моросящего дождя
в "сайгаке" **** ужин подогреть,
но чай уже в палатках пили,
навесом целлофаны закрепив
и высунувши головы в мерцавший,
от капель бисерных, туманный древний хаос...
* - "Вершина, стоящая в стороне" - балкарский.
** - И.А. Бунин, сонет "В горах."
*** - А.С. Пушкин.
**** - Походная горелка на спиртовых таблетках
3
Блистаньем ослепила ледников
гранитных кряжей в этот раз богатство
под солнцем ярым на пречистом небе,
со дна нежневшим бархатом ночным,
когда я вновь увидел пестрый стан,
разбитый у подножья Томасбурга -
массивно понависшего отрога,
с угрюмством замка
легендарного Лермонта...
В "гостиницу" не став спускаться,
я по морене правой поднялся,
мосту подъемному в безвестную обитель,
быть может, духа северного предка
поэта-воина,
кто словом пламенным владел -
что Михаил Архистратиг
своим мечом
во славу Божию владеет, -
на груду глыб с далеким водопадом...
Я здесь решил побыть
в гранитно-ледниковом царстве:
принять участье в подношении алмазов
соседнего хребта - стихом свободным -
Горе любимой, замыкавшей перспективу...
И пообедать заодно...
Вдруг Эльбрус стал расти передо мной -
всем небом став,
заполнив все ущелье,
дыханием вселенских ледников
меня обняв от бед.
Я вспомнил, что его я пригласил
на свой обед из овощей,
картофелин вареных и яиц,
краюху хлеба разломив по-братски.
Я вспомнил жизнь великую простую -
в невольном повелении Горы,
проникнутый до самой малой клетки
сияньем ласково-холодным
улыбки свежести Небес...
Я вспомнил всю семью у очага
за трапезой вечерней,
когда играют на вершинах
пылающие отсветы костра,
и чувство Вечности, которой хватит
со всеми разделить,
где нет ни здешних, ни ушедших,
ни грядущих:
лишь только оглянись
и взоры кинь горе -
все здесь всегда,
и мы, и наши боги,
и всё - одно мгновенье
без тревоги...
Я вспомнил чувство полное игры,
что иероглифом означил Лао Цзы -
присущее всему на свете - Дао:
Путь Неба -
что Буддой улыбается,
что тайной радостью кресит
Евангелия в слове,
что суть паломничества есть в страну Востока.
Горою быть или снежинкой
ее единою - легко:
то мчаться в вихре необъятном
взметенной гривы белоцветной,
и вдруг упасть, сверкая верой
в свое из бездны возвращенье,
на грудь, в забвении её;
то можно ведать Бытиё...
На обратном пути я спохватился,
что забыл сфотографировать Гору,
но было уже поздно
Укрылся Эльбрус в облака:
желает не являться.
Как небо - грусть его легка
и так же глубока
(не стоит удивляться!).
И целый день пылает лик
всеведеньем светила,
но нет героев перед ним -
теперь не то, что было.
И перед Эльбрусом - никто,
и перед солнцем - тени.
Но лишь в горах мы вспомним всё
и встанем на колени.
* - Названье бивуака в горной долине под сенью Джан-Тугана
6 августа 2000 года
Страница "Литературного Кисловодска"
Страницы авторов "Литературного Кисловодска"
Последнее изменение страницы 29 Jun 2024
ПОДЕЛИТЬСЯ: