"Литературный Кисловодск", N59 (2016г.)

Тамара Курочкина

ДОБРОТА

Рассказ

Нине Григоревич, лучшей подруге

"Подзалетела", - помертвев, подумала Катя - пэтэушница неполных шестнадцати лет. Она с ужасом поняла, что беременна. Произведя несложные расчеты, подсчитала: беременна уже пятую неделю. "Что же делать?" - в отчаянии ломала голову девчушка, плача по ночам в очень жесткую пэтэушную подушку из ваты. - Домой нельзя: папаня убьет...

Суров был ее отец-лесоруб, проживавший в отдаленном лесном поселке за озером, куда и всё продовольствие на весь-то год завозили в короткую северную навигацию. Катя вспомнила, что он не раз ее предупреждал:

- Добром твоя любовь к этому поселковому донжуану не кончится, помяни мое слово, Катя.

"Как ему теперь смотреть в глаза?" - горевала девушка. Да и подружки о том самом чирикали. "Завидуете, - отмахивалась она от них, как от назойливых мух. - Сами-то все на Димку заглядываетесь..." А те в ответ: "Посмотришь: поматросит да бросит". Влюбленная девчушка только передергивала худенькими плечиками, и, потряхивая косичками, фыркала. Катюша была твердо убеждена, что парень любит ее по-настоящему. Молодость, молодость... Ах, какая же ты самонадеянная...

И вот теперь такой конфуз. "Пузо скоро выйдет наружу и все в училище узнают о моем позоре, - тревожилась Катя. - А что скажет директор, этот крепыш-боксер, которого побаивалась городская шпана, а потому не обижала приехавших на учебу из захолустных селений пацанок и пацанят?".

В порыве отчаяния Катя написала письмо своему любимому, в котором и открылась обо всём. Из-за тревожной горечи она забыла приписать обычные слова о том, что души в нем не чает: так крепко его любит, своего Димочку. Катя вспомнила о своей оплошности лишь тогда, когда сбегала к ближайшему почтовому ящику, который и принял в свою утробу её горестное послание-отчаяние. "Одно к одному", - всхлипнула пэтэушница, твердо решившая (она тогда еще не разумела, как это делается) не идти на аборт. Она не ведала, что с ней станется в чужом маленьком северном городе.

"А, будь что будет", - подумала она и очень-очень медленно поплелась в свою обшарпанную общагу, провонявшую потными, стиранными от случая к случаю носками пацанов-однокашников. Через недельку Катя чуть не умерла от счастья: от любимого человека пришел ответ, толстенное такое письмище. Димка писал, что любит, подсказывал выход из тупиковой ситуации, которая еще вчера казалась ей таковой. "Езжай к моим старикам", - читала девчушка прыгавшие перед её глазами строчки письма. Она то и дело целовала листки бумаги, принесшие тепло любимого человека, ревела белугой от свалившегося на неё счастья. В письме сообщался адрес, куда надо ехать, давались подробнейшие разъяснения, как лучше добраться из северного города в деревеньку в далекой-предалекой для неё Беларуси...

За грязным окном вагона промелькнули вокзал, приземистые дома и деревянные домишки, какие-то сараюшки... Стучали колеса поезда, уносившие её всё дальше на юг. Путались в голове мысли, а одна острой занозой сидела и мешала спать: как встретят её совсем незнакомые люди в той Белоруссии, которую она перед отъездом нашла на карте СССР, висевшей в коридоре училища.

В Ленинграде девчушка, закомпостировав билет, отбила коротенькую телеграмму: "Встречайте... Катя!"

И вот уже конец пути. Она - на маленьком полустанке, который скорые поезда проскакивают на полном ходу, а пассажирские останавливаются всего на одну минуту. Катя вышла, держа в руках маленький потрепанный чемодан (большой не взяла, так как покинула свое общежитие тайком от воспитателей-мастеров), осмотрелась. Вокруг глухо шумел лес. Из поезда больше никто не сошел. Минута пролетела, как секунда: поезд тронулся. Весело застучав колесами, он укатил в темноту, а растерянная Катя стояла на платформе, как вкопанная. К ней подошла пожилая женщина, вздохнула:

- Моя младшенькая не приехала. Видно, на следующем поезде приедет. Я вот каждый вечер прихожу её встречать, а она всё почему-то задерживается... А ты к кому приехала, детка?

Катя, помявшись, выдохнула: "К Князевым..."

- Знаю таких, на другом конце деревни живут. Пойдем вместе, я покажу, где их изба.

Женщина неторопливо зашагала по тропе вдоль полотна железной дороги, а приехавшая семенила за ней, стараясь не споткнуться в темноте. Так и дошли до широкой сельской дороги, пересекавшей рельсы.

- Нам сюда, налево, - сказала молчавшая до сих пор проводница.

Вдруг из темноты вынырнула телега. Ездовой сильно натянул вожжи, так что гнедая лошадь даже встала на дыбы.

Усатый мужчина лет сорока, развернув телегу, очень лихо спрыгнул на землю и спросил:

- Кто тут к Князевым приехал?

- Я, - пропищала Катя.

- А кто им будешь? Васькина дочка?

- Нет, я Димкина...

- Жена, что ли? Ну, тогда садись на телегу, поехали. Меня зовут Яков. Муж Димкиной сестры. Тетка Авдотья, и ты садись, - обратился ездовой к женщине, переминавшейся с ноги на ногу и с большим любопытством наблюдавшей за встречей родственников.

- Вось, дзякуй, Яшачка, - рассыпалась та в благодарности и шустро, несмотря на свою полноту, взгромоздилась на телегу. Поправив лежавшее на ней сено, тетка уселась с предовольным лицом. Она исподволь и с большим интересом разглядывала Катю.

Минут через пятнадцать показались огоньки деревни. Остановились у просторного дома, срубленного из бревен, которые со временем сильно почернели.

- Пошли, - скомандовал Яшка.

Навстречу приехавшей из-за огромного стола встала дородная женщина. Ее круглое лицо ещё сохраняло привлекательность. "Какой же красивой она была в молодости", - почему-то промелькнула мысль в голове Кати. Рядом сидел мужичок небольшого роста, по плечо женщине, с аккуратной бородкой клинышком.

- Никак нашего младшенького жинка? - догадался он, с хитринкой поглядывая на девушку, робко остановившуюся посредине хаты.

- Я - Наталка, матка Димки, а гэта - Афанасий Иванович, яго батька, - нарушила минутное молчание будущая свекровь. - Сходи-ка до магазинщицы, чакушку гарэлки купи, гостью дорогую угастить трэба. А я тут огонь на загнете разведу, яешню сготовлю. Гостья-то, небось, згаладалася...

Мужичок от удивления вытаращил глаза (на войне он дал себе зарок, если выживет - не пить!) Нахлобучив по самые уши шапчонку, он поспешил скорее выполнить чудной жинкин приказ.

Через несколько минут на сковороде засквырчали шматки сала, домашней колбасы, и на Катю стали смотреть желтые глаза яешни. С чекушкой подоспел Афанасий Иванович (магазинщица, оказывается, чтобы ночью не ходить в краму, в сенях держала "стратегический запас" горячительного для таких вот экстренных случаев).

- Пойдем во двор, я тебе полью из ковшика. Умоешься, - позвала Катю Наталка. - Да потом перакусим, чым Бог послал.

Усевшись за стол, старшие перекрестились. Выпили по рюмке (Наталка только пригубила водку).

- А ты, детка - еж и рассказывай усе, як на духу. Димка, небось, тоже хлещет, как и все, эту заразу, - тыкнула Наталка пальцем в чекушку. Большое беспокойство отражалось на её лице.

А что могла рассказать Катя им о сыне, если сама последний раз виделась с Димкой давно, но интуитивно догадалась: младшенький - их любимец, так что родителей не надо огорчать. Немного замявшись, гостья стала Димку хвалить. Замялась, потому что знала: в глухом лесном поселке трезвенника днем с огнем не сыскать.

- Да нет, выпивает немного по выходным и праздникам. В меру, - поспешила их заверить Катя.

- Ну, слава Богу, зняла з сэрца тяжкую ношу, - поспешила перекреститься Наталка. - А то яго деревенские шалапаи-ровесники ужо балуются самогонкой.

Так и сидели за столом, разговаривали, мешая белорусские и русские слова, и всем было понятно, и у всех было тепло и радостно на душе. У Кати же на душе звучала музыка счастья.

Спать гостью уложили на деревянной широкой кровати с матрацем, набитым соломой. Зато в подушках был мягкий- премягкий пух. Засыпая, Катя подумала: "Очень бедно живут родители её будущего мужа (если получится все хорошо!). Но какие они душевные, какие славные люди!"

Дней через десять почтальонша принесла письмо. "Так и так, - писал Дима, - едет к вам моя будущая жена. Она ждет ребенка. Примите хорошо". А дальше в письме следовала просьба передать приветы всем деревенским родственникам. Читал это письмо, нацепив замызганные очки, Афанасий Иванович. Читал вслух, чуть ли не по слогам, а прочитав, поспешил в сад.

- Детка, ты ящэ разок мне лист, не торопясь, чытай (очень редко, оказывается, ее Димка слал в деревню родителям весточки с далекого Севера), - попросила Катю свекровь. - Што-то я не усе зразумела, - схитрила она.

Старая и молодая читали снова письмо. Читали и плакали...

Лежа в постели с мокрыми глазами, в тот вечер Катя ещё и ещё раз мысленно проворачивала в голове события, происшедшие с ней в последний месяц-полтора. Она снова мысленно благодарила этих, вчера еще незнакомых белорусов, принявших и обласкавших её - незнакомую им девчушку.

Жизнь в деревне шла своим чередом. Катя, как умела (а умела она совсем немного) помогала по хозяйству. Выросшая в отдаленном лесном поселке, она не пробовала настоящей белорусской бульбы (картофель и овощи, завозимые в поселок в навигацию, были полугнилые, перемятые, подпорченные). А тут даже свиньям в огромной русской печи варилась такая рассыпчатая картошечка! Девчушка втихаря брала несколько штук картофелин, пышущих жаром и, обжигаясь, ела их, не отходя от огромного черного закопченного чугуна. Однажды за таким занятием её и застала свекровь. Всплеснув руками, та запричитала:

- А Божачка мой! Люди скажут, что Князи голадом заморили гостью. Сорам яга, Божа ж ты мой. Катя, застигнутая врасплох у чугуна, чуть не плакала от стыда, лепетала:

- Да нет же! Очень вкусная картошка. Я такой никогда не ела. Вот попробуйте сами, - протянула она свекрови надкушенную бульбу. - А если еще солькой посыпать да с постным маслом - так будет вообще объедение. Попробуйте вот.

И свекровь составила ей компанию: заставила себя съесть протянутую ей будущей невесткой картофелину. Катя ликовала.

И еще был с ней, дурёхой, случай, позабавивший деревенскую женщину. Та, процедив после дойки молоко, оставила немного в ведре для маленького теленка, плеснула туда колодезной водицы. Катя, не зная об этом, зачерпнула глиняной кружкой этой смеси. С куском испеченного накануне свекровью хлеба она уплетала его за обе щеки с зачерпнутым пойлом. "Гэта же пойло для маленького теленка, - заметив Катину оплошность, не на шутку встревожилась свекровь. - Живот же заболит?"

- А я думала это сыродой, - покраснев, призналась будущая мама. - В нашем поселке мы пили подобное молоко из магазина.

Свекровь, обычно не очень разговорчивая, зашлась в диком хохоте, вытирая фартуком выступившие слезы. "Ладно, детка, за тобой ящэ глаз да глаз нужен", - сказала она, и девчушка всем нутром поняла, сколько ласки и нежности было в её словах.

С тех пор, утром и вечером, налив в кружку парного молока, свекровь чуть ли не силком заставляла выпить его до донышка. "Ребенку малоко такое палезна", - поясняла женщина. И Катя больше не противилась: кружка как-то незаметно пустела сама собой.

В один из вечеров в хату зашел совхозный бригадир.

- Наталка, всем, кто пользуется выгоном и пастбищами для скота, директор приказал нарезать участки бурака для прополки. Участки я сегодня разметил, так что с завтрашнего дня приступайте.

С этими словами он, не слушая возражений, хлопнул дверью.

- Вось паразит, - завозмущалась Наталка. - Мне ужо сто лет в чатверг стукнет, ноги зусим не ходют, нагибаться трудно - спина болит, а ён са сваей праполкой. Як я осилю тот проклятый участок?

- Я помогу, - встряла в её причитания Катя.

Свекровь удивленно глянула на девчушку, оценивающим взглядом обвела ее фигуру, молвила:

- Вось буде парочка: хромая да пузатая на полосе! Вось ужо люди посмеются... - Катя же поняла, что её предложение пришлось по душе свекрови.

Несколько дней они ходили на полосу и с горем пополам справились со своим "уроком". А Наталка не могла нахвалиться перед сельчанами трудолюбием своей невестки... Кате, признаться, слова похвалы тоже нравились: в родном поселке за подобные дела девочку никогда не хвалили.

От Димки письма стали приходить часто. В одном из них он писал, что скоро дадут отпуск. Катя, как солдат перед демобилизацией, стала зачеркивать в календаре прошедшие дни...

На Беларуси принято, чтобы невестка свою свекровь называла мамой. А Кате это никак не давалось. "Вот зарегистрируем наш брак, тогда другое дело", - думала она, но чувствовала, что нежелание называть свекровь мамой ту огорчает, хотя виду не подавала.

Приспела летняя пора: в саду вызревали яблоки, груши, росли огурцы, краснели баклажаны (там так называют помидоры). Белорусская деревня покорила приехавшую девчушку еще и тем, что почти в каждом третьем подворье был роскошный сад. Соседский огород-сад отделяла от усадьбы Князевых лишь низенькая изгородь - реденький сосновый штакетник. Развесистые ветви груш, яблонь, вишен, слив нахально перевешивались через штакетник, по сути, вызревали на огороде Князевых. Когда-то сосед привез из областного центра скороспелый сорт груш и теперь ядреные плоды соблазняли Катю, как лисицу виноград из всем известной басни. Истинная северянка, глядя на сочные груши, только слюнки глотала (груши в их саду вызревали попозже, а ждать этого - не было сил терпеть).

- Пойди-ка сюда, детка, - поманила девчушку Наталка.

Когда Катя подошла к ней, свекровь сорвала несколько самых спелых груш, вытерла их о подол юбки и протянула невестке со словами:

- На, еж. На табе греха не буде (для будущего мальца яны!), а перед соседями потом повинюсь и цэлую кашолку своих груш снесу. Наши - не чета ихним. Мой мичуринец Афанасий (она лукаво блеснула глазами) такие чудные сорта сам вывел... Вся деревня завидует, саженцы просит для прививок.

А еще Катя терпеть не могла есть свежие огурцы (на Севере в те годы они были в диковинку, а если в поселок и привозили огурцы, то желтые-прежелтые, как семенники и преогромных размеров). Свекровь, сорвав самый привлекательный огурчик, зеленый да с пупырышками, вытрет его о подол платья и снова прикажет Кате:

- Еж! Рабенку гэта палезна. Папробуй, смачные...

Так и приучила. Святая женщина! В войну одна троих малолетних детей подняла, пока муж с двумя старшими сыновьями на фронте сражались...

...Телеграмма была короткой. На имя Кати: "Приеду послезавтра. Дима". Почтальонша вручила её Кате под расписку, добавила: "Дождалась, подружка, наконец, своего суженого...". Прочитав слова телеграммы, Катя (и это в её положении!) понеслась, как могла, к свекрови, копошившейся в огороде:

- Мама, мама. Димка едет...

Та выпрямилась во весь рост, смахнула рукой то ли пот, то ли слезинки (мол, что-то в глаза попало). Неизвестно, отчего появилась влага: то ли от того, что младшенький сынок наконец-то приезжает на побывку, то ли от того, что вот эта тростиночка с уже приличным животом, сама того не замечая, впервые назвала её мамой...

Дмитрия Афанасьевича, мужа Кати, окончившего столичный институт, на работу распределили на Север - в Коми, где он уже проработал более двух десятилетий. У Кати же, то есть у Екатерины Ивановны, перед глазами всегда стоит то её первое белорусское лето. На милой теперь её сердцу Могилёвщине.

Страница "Литературного Кисловодска"

Страницы авторов "Литературного Кисловодска"

Последнее изменение страницы 16 Aug 2022 

ПОДЕЛИТЬСЯ: