Страницы авторов "Тёмного леса"
Страница "Литературного Кисловодска"
Пишите нам! temnyjles@narod.ru
Это была очень страшная женщина. Она пришла к нам домой, чтобы сделать мне прививку от оспы. У неё один глаз был большой, неподвижный, стеклянный. А другой - маленький, незаметный. Я очень её испугалась. Уколы, которые она сделала мне в руку, очень долго нарывали и болели. У меня поднялась температура. Потом, когда я выздоровела, на руке остались страшные шрамы. А папа, чтобы меня утешить и развеселить, смастерил деревянные саночки и возил меня в них по заснеженному двору.
Я стою на стульчике рядом с мамой и смотрю, как она ловко крутит ручку мясорубки - делает мясной фарш для котлет. В жерле мясорубки исчезают кусочки мяса. Мама всё время повторяет: Юля, нельзя! Но вот она отвернулась, чтобы взять кусочек мяса, и я быстро засовываю палец в мясорубку. С плачем выхватываю ободранный палец, он не сломался, потому что был слишком маленький, и испуганная мама мгновенно перестала вращать ручку. Зачем я это сделала? Надо же было понять, почему нельзя? А шрам на указательном пальце правой руки исчез, когда я стала совсем взрослой, и многое, из того, что нельзя, мне стало понятно.
У нас был небольшой домик из двух комнат, крытый красной черепицей, и маленькими, крытыми соломой, пристройками с двух сторон: вход на нашу половину и половину бабушки с дедушкой.
Я помню, какое это было красивое и весёлое место - соломенная крыша. Она вся поросла травой, жёлтые цветочки сурепки цвели на ней. Высокая старая вишня склонилась над крышей, и спелые вишни были доступны даже маленькой девочке.
Деревянная лестница всегда была приставлена к этому соломенному раю. И года в три я уже могла ловко туда взбираться. Очень уж там было хорошо! Правда, мама с папой запрещали мне это делать, и приходилось выжидать удобный момент, когда их не было рядом.
В это лето у нас гостила мамина младшая сестра Лёля, которой было 14 лет. Ей поручили приглядывать за мной. Поэтому мама, стиравшая во дворе бельё, спокойно ушла в дом, и мы остались вдвоём с моей молодой тётей.
Я тут же бросилась к лестнице, насмешливо поглядывая на свою надзирательницу. Оскорблённая моим непослушанием и презрительной, как ей показалось улыбкой, она не шелохнулась и не попыталась меня удержать. А я весело мчалась по лестнице вверх, но, когда попыталась влезть на крышу, подгнившая с краю солома обвалилась и я упала на землю. Пристройка была невысокой, а я маленькой и лёгкой, и падение не причинило мне большого вреда, я только ободрала коленки. Кажется, я даже не заплакала от страха перед мамиными шлепками, но она тут же выскочила из дома. Упрёки посыпались на мою бедную тётю.
Моя бабушка сажала в нашем большом дворе разные овощи. Какие душистые жёлтые цветы были у тыквы! И очень красивые бархатные пчёлки кружились и жужжали над ними. Тогда я ещё не знала, что пчёлы кусаются.
Папа, которому недавно удалили опухоль в мозгу и который ослеп из-за этой опухоли, сидел на солнышке недалеко от грядки с тыквами.
Я бесстрашно поймала за крылышки пчёлку и, чтобы показать её папе и порадовать его, посадила пчёлку ему на руку. Пчела ужалила папу, и он, в гневе, ударил меня тростью, которую держал в руке. Так я поняла, что в жизни есть несправедливость.
Улица, на которой мы жили, называлась Юго-Восточный бульвар. Это была длинная улица, застроенная частными домиками, в основном саманными, и тянулась она от железной дороги к краю нашего городка. Не знаю, почему её назвали бульваром, на него она точно не походила. Но мне это пышное название нравилось.
Я росла непоседливой, подвижной девочкой, вокруг меня открывался огромный незнакомый, интересный мир, надо было его познавать, пробовать на вкус, влезать во все его щели, лезть на крышу и деревья. Этим я и занималась в любую, свободную от надзора родителей минуту.
Посередине нашего двора стояла копна сена с воткнутой в неё косой. Это было сено, заготовленное для Зорьки, коровы, которую держали дедушка и бабушка.
Вечером по нашей улице - бульвару - обычно брело стадо коров. Это интересное зрелище лучше всего было наблюдать сидя на заборе - страшные коровьи рога меня пугали. У каждой коровы звенел на шее колокольчик, и улица оглашалась красивым мелодичным звоном.
Когда я попыталась влезть на копну сена, Зорьки у нас уже не было. Она умерла от какойто инфекционной болезни, лишив нашу семью серьёзной продовольственной поддержки.
Но копна душистого сена осталась посреди двора, и мне давно хотелось влезть на неё. Я уже облазила все деревья, побывала на крыше дома, но на вершине копны я ещё не была. Влезть на неё оказалось непросто. Сено съезжало вместе со мной, и я оказывалась на земле. Ещё один штурм - и я почти у цели! Но сено опять заскользило вниз. Чтобы удержаться, я схватилась за косу, вернее, за её лезвие. Шрам на правой ладони у меня виден до сих пор.
Это происшествие слишком ярко засело в мою память, чтобы не рассказать о нём.
Через дорогу от нас жили две девочки примерно моего возраста. Иногда мы играли вместе с ними в "домики". Помню, как папа принёс их однажды на плечах ко мне в гости, кажется, это был один из моих ранних дней рождения.
У них во дворе жила большая чёрная собака, которую днём запирали в сарай, а на ночь выпускали во двор для охраны дома.
Не знаю, почему она оказалась во дворе, когда я пришла в гости к своим подружкам и открыла калитку. Я ещё не вошла во двор, как собака, оскалила свои клыки и рыча, повалила меня на землю. Она вполне могла бы меня загрызть, если бы следом за нею не выбежала хозяйка и вилами не загнала её во двор. Но собака успела вырвать из моей ноги приличных размеров кусок мяса.
Мама с папой почему-то не отнесли меня в больницу, их напугали сорок уколов от бешенства, которые обязательно должны были мне сделать в живот, и лечили мою ногу сами. Ранку не зашили, и поэтому до сих пор на моей ноге осталась небольшая синеватая вмятина. Я больше месяца прыгала на одной ножке. Тогда же меня впервые остригли, я лишилась прекрасных вьющихся белокурых волос и в первый раз почувствовала себя некрасивой, к тому же ещё и хромой, девочкой. И поняла, что в мире много опасного, даже для такого бесстрашного человека, как я. Мне было четыре года.
Две мамины тёти, Зоя и Оля, жили со своими семьями в Сталинграде и были по тем временам очень обеспеченными. Муж тёти Оли был инженер-путеец. А муж тёти Зои, Кирилл, работал главным инженером громадного тракторного завода "Красный Октябрь".
Мы жили очень скудно, хотя самые тяжёлые и голодные годы уже миновали. Мой папа к тому времени ослеп, перенёс тяжёлую операцию и получал небольшую пенсию. Мама поступила заочно в краснодарский сельскохозяйственный техникум и устроилась работать на базу "Текстильторг" товароведом.
Мне было 5 лет, когда нас позвали в гости в Сталинград. Моя бабушка Тая, сестра Оли и Зои, умерла 2 года тому назад от злокачественного малокровия. И мама рада была встретиться с родными людьми, почувствовать их любовь и заботу.
Особенно маме хотелось увидеть тётю Зою, показать ей свою дочку. Во время войны Зоя около года прожила в семье своей старшей сестры Таи, приходя в себя после страшного горя: она получила похоронку с фронта о гибели мужа. Почти одновременно с этим её маленький сынишка умер от скарлатины. Все четыре дочки Таи привязались к своей тёте и очень жалели её.
И вот мы с мамой отправились в Сталинград. Я помню девочку Лилю, дочь самой младшей маминой тёти Оли, которая качала меня на качелях. И, конечно, помню тётю Зою и двух её мальчишек, которые были постарше меня. Помню, как тётя Зоя показывала маме свои необычные, полупрозрачные невиданные наряды разных цветов, они назывались пеньюарами. Теперь я понимаю, что мама, имевшая одно-два платьишка, чувствовала себя рядом с богатой тётей бедной родственницей.
Но больше всех мне понравился дядя Кирилл, который каждый вечер показывал мне на белой стене диафильмы - сказки. А я пела для него "Голубку", изо всех сил подражая Клавдии Шульженко: " Где б ты ни плавал, всюду к тебе, мой милый, я прилечу голубкой сизокрылой! Парус я твой найду за волной морскою, ты мои перья нежно погладь рукою. О, голубка моя..." Так он меня и называл - Голубка.
И долго потом в письмах к маме спрашивал: "Как там поживает наша Голубка?" К сожалению, мы больше никогда с ним не виделись, но он переписывался с мамой до самой своей смерти. Мама, вернувшись из Сталинграда, была грустна. И больше никогда туда не ездила. Да её больше и не приглашали.
Страница "Литературного Кисловодска"
Страницы авторов "Литературного Кисловодска"
Последнее изменение страницы 21 May 2019