Сайт журнала
"Тёмный лес"

Главная страница

Номера "Тёмного леса"

Страницы авторов "Тёмного леса"

Страницы наших друзей

Кисловодск и окрестности

Страница "Литературного Кисловодска"

Страницы авторов "ЛК"

Тематический каталог сайта

Новости сайта

Карта сайта

Из нашей почты

Пишите нам! temnyjles@narod.ru

 

на сайте "Тёмного леса":
стихи
проза
драматургия
история, география, краеведение
естествознание и философия
песни и романсы
фотографии и рисунки

Страница Тамары Курочкиной

Горьковатый привкус детства
Сельское детство
Осенний букет георгин. Хаморка
Доброта
Грустная дорога в юность
На теплоходе музыка играет
Дворняжка по кличке Дружок
Стихи
"Литературный Кисловодск", N63 (2017г.)

Тамара Курочкина

ГОРЬКОВАТЫЙ ПРИВКУС ДЕТСТВА

Наша семья после войны жила в Бресте - в областном центре Белоруссии. Время было тяжёлое. В городе жилья строилось мало, работу найти было очень трудно, а учитывая неуживчивый характер отца, вообще невозможно. Мама, имевшая опыт работы в госпитале, устроилась сиделкой к жене начальника водонапорной башни (та сильно болела). Деньгами платили скудно (иногда продуктами и одеждой). Перед смертью пани (полька) подарила маме золотое колечко невысокой пробы с белым блёклым камнем. Подарила втайне от мужа: тот уже присмотрел себе новую жену...

После смерти пани жить стало ещё трудней. Папа наконец устроился рыбаком, но магазины рыбу принимали неохотно. Оставшуюся рыбу маме рано утром приходилось продавать на базаре, что было незаконно. Порой не вся рыба продавалась, тогда дома стоял пир горой. Признаться, речную рыбу я не очень-то люблю и сейчас: объелась в детстве.

После одного неприятного инцидента папа сказал: "Всё, хватит. Не нужны мы родине здесь, значит поищем, где пригодимся", - и пошёл в пункт вербовки. Он уговорил поддержать его брата - дядю Серёжу с семьёй. Мама тоже не возражала, а свекровь, часто упрекавшая маму за иностранное происхождение и по каждому поводу причитавшая: "Как это две веры на одной подушке спят?" (Мама была католичка) - не одобрила решение сыновей покинуть родные края.

Вот мы и поехали искать лучшей доли.

Завербовались на Урал. Папе обещали золотые горы за его умелые руки. Осенью отправились в путь. До Москвы ехали в каком-то товарном вагоне, устланном толстым слоем сена и перегороженном одеялами (в вагоне ехало несколько семей). В середине вагона стояла буржуйка, и на ней постоянно кипятился чайник. Дети сразу перезнакомились, подружились, и дорога мне показалась нескучной.

В Москву прибыли хмурым, дождливым утром. Меня распирал восторг - Москва! Мы вышли на перрон. Кругом блестели лужи. Я крепко держалась за руки родителей. Над большущей лужей поджимала ноги, повисала на их руках. Ноги всё-таки я умудрилась промочить.

Когда мы уезжали из Бреста, было ещё тепло и сухо. На мне были парусиновые туфельки (самый ходовой и доступный послевоенный товар). Папа критически осмотрел мою расквашенную обувь и сказал: "Гулять так гулять! Идём покупать дочке ботинки".

Москва мне запомнилась длинным сырым перроном, грузчиками и высокими-высокими домами из разноцветных кирпичей с большими балконами.

Мы забрели в какой-то большущий магазин. Я сразу высмотрела красные блестящие кожаные ботинки со шнурками, из которых получился бы шикарный бант. Папа повертел ботинки в руках, спросил цену, пошептался с мамой, внимательно посмотрел на меня и выдохнул: "Берём!". Так у меня впервые появились настоящие кожаные ботинки.

...Дальнейшую дорогу я припоминаю плохо.

Меня напоили чаем, заставили съесть пилюли, и я крепко уснула. О, чудо! Я не заболела. В посёлке Центральный Молотовской области (ныне Пермская) велось строительство и требовались печники. Дядю Серёжу с семьёй отправили в посёлок с уже обустроенными домами. Им выделили жильё и уже раскорчёванный огород. Дом у них был бревенчатый, в нём имелась огромная русская печь, да в прибавок ещё и баня.

В Центральном нашу семью поселили в большом деревянном доме с высоким крыльцом. Огород был обнесён красивым зеленым забором. "Удобства" были во дворе. Папу сразу определили на работу, выдав первый аванс. Зарплату обещали не задерживать. И он с мамой прикупил кое-что для дома. Радовались недолго. Время было послевоенное (чем-то похожее на нашу несчастную перестройку).

Однажды, гуляя во дворе, я вышла за забор (это запрещалось!). Прямо под забором на пенёчках росли маленькие, в красивых "рубашечках" грибы. Папа опознал в них опят. Мы варили из них очень вкусный суп, жарили и даже насушили (они здорово выручили зимой). Я очень гордилась, что моя находка пригодилась семье.

Деньги отцу выдавали редко, небольшими суммами. Мы часто голодали. Однажды к нам приехал дядя Серёжа. Рассказал, что и им приходится туго (выручает корова), что корма достаются с трудом... Папа жаловаться не любил. В тот день ему выдали немного денег.

Помню, как мама принесла из магазина пахнущий до головокружения свежий хлеб. Сели за стол. Я с криком: "А у меня что-то есть, вот - ешьте!" - достала из-под подушки обгрызенную чёрствую корочку чёрного хлеба и положила её на стол. Мама заплакала и, выскочив из-за стола, стала причитать: "Всё, хватит, ты меня никогда не слушаешь... Надо было ехать вместе с Серёжей!" В тот раз папа согласился с ней.

Дядя Серёжа обрадовал: в конце посёлка "Новый" строится ещё один дом, и он постарается "забить" его за нами. Весной родители должны переехать туда. На том и порешили.

Рано утром меня разбудили, закутали как только могли. Нашли что-то тёплое и на ноги, так что я их еле-еле переставляла. Дядя Серёжа взял меня на руки и понёс к машине, которая подвезла нас до лесовозной дороги... Нам не повезло: поздновато попали на дорогу, и все лесовозы уже разъехались по участкам. Мы пошли пешком. Некоторое время, взявшись за руки, топали по одной колее. Это было нелегко. Идти след в след тоже не получалось. Я утопала в дядиных огромных следах и часто падала. Потом мы решили каждому идти по своей колее. Дело наладилось. Мы шли так, пока платок не сполз мне на глаза. Я захныкала, хотя ранее было приказано не реветь. Дядя снял с меня платок, чтобы его поправить. Я открыла глаза, задрала голову и завизжала от восторга. Было отчего: по обе стороны дороги стояли большущие зелёные ели. А если голову запрокинуть, то увидишь гирлянды шишек. Совсем как под Новый год! Мы с дядей взялись за руки и запрыгали от распирающего нас восторга. Может быть, он только подыгрывал мне. Кто их, взрослых, поймёт!

Дядя Серёжа утихомирил меня, укутал, так как был уже сильный мороз. Время катило к вечеру, а нам предстояло ещё идти и идти. Мы почти выбились из сил... Откуда-то из потайной дорожки показались сани с сеном. Возница выехал на дорогу, спрыгнул на снег и сильно удивился, что такая малышка шагала на своих двоих, да ещё в такой холод. Он молча усадил меня в сани, а я с блаженством повалилась на сено и тут же уснула, укрытая какой-то дерюжкой. Дядя Серёжа занёс меня сонную в дом, и только тут я проснулась. Тетя Дуся стала разматывать одёжку, которой меня укутали ещё дома, затем заставила уставшего дядю топить баню. Меня мыли, скребли, стригли, а напоследок тётя Дуся помазала остатки волос керосином (она обнаружила в волосах гнид). Мою голову повязали белым в крапинку платком, дали парного молока с пахучим хлебом, и мы с сестрой Танькой в обнимку завалились на русскую печь, пышущую теплом.

Проснулась от того, что меня кто-то тормошит. Это Танюшка соскучилась и что есть мочи меня толкала. Эх, лучше бы я проспала до приезда родителей! У нас, у детей игры шумные...

До приезда родителей жилось по-всякому. Потом нам выделили бревенчатый дом: кухня и комната, а также тёлку. Сразу за домом росли огромные ели. В прятки играть было здорово. Выделенную тёлку родители отвели на случку. Столько надежд было на эту животину! Первое время с кормами помогал дядя и соседи. Мы раскорчевали огород, посадили картошку, но над нами, видимо, повис какой-то злой рок: тёлка оказалась яловой, картошку залили проливные дожди...

Весной лакомством служил "заячий щавель" (кисло-сладкий и удивительно вкусный).

Лето на Урале всегда богато ягодами и грибами. Когда первый раз я оказалась на земляничной поляне, то боялась ходить, чтобы не помять ягоды. И малины было много - крупной, сладкой, ароматной. Ну прямо ягодный рай! Мама наварила варенья, насолила грибов, но без бульбы белорусам жизнь не в жизнь. В семье имелись кое-какие неплохие вещи из довоенных времён. Мама и ещё несколько женщин собрались в соседних деревнях обменять их на что-нибудь съестное. Я тоже напросилась идти с ними. Местность там - гористая, за холмами и деревень-то не видно. Туда идти и идти, но я стояла на своём. Папа меня никогда пальцем не тронул... Стоило женщинам спуститься с крутизны, я почувствовала такую тоску и безысходность, будто мама покидала меня навсегда. До сих пор не могу объяснить, что это было. Меня затрясло, я упала на землю и зашлась в таком рёве, что стала задыхаться. Слёзы лились ручьём. Сбежались соседи, стали успокаивать, а мне становилось всё хуже и хуже.

Папа взял меня на руки, стал уговаривать, и я немного успокоилась. Папа попросил сходить за свежим хлебом в ларёк. Он рассчитывал, что стояние в очереди меня отвлечёт. Он дал три рубля, сказав, что мама обрадуется за растущую помощницу. И я поплелась в ларёк, сглатывая слёзы. И правда, очередь отвлекла, я даже поиграла с девочками. Когда подошла моя очередь, оказалось, что трёшки-то нет! Да за что же это? Я опять зашлась в истерике.

Девочки побежали за папой. Он пришёл, спросил, где я играла, и быстро обнаружил заветную бумажку, которая спокойненько лежала в щелке меж досок, из которых были сколочены мостки. А ведь там все искали денежку и не нашли. Только потом я догадалась: может кто-то пожалел меня и подбросил эту бумажку. Раньше-то народ был сердобольнее!

Папа купил хлеб и велел идти домой. Выражение его лица не предвещало ничего хорошего. Я с рёвом бежала впереди. Когда, наконец, мы добрались до дома, папа снял со стены ремень, задрал моё платьице и от души надавал по мягкому месту. Потом усадил меня за стол, налил целую тарелку земляничного варенья, отрезал большущий кусок белого пышного хлеба и заставил всё съесть. Я успокоилась и сразу уснула.

Наступила осень. Еда кончалась. Папа всё чаще стал скандалить, обвиняя маму, что та - городская неумёха, хозяйство вести не умеет, не то что некоторые (намекая на соседку, которая, видать, глаз положила на папу).

У мамы вдруг заболел живот и её отправили в больницу в посёлок "Центральный". Папа почемуто с ней не поехал... Я была в ужасе. Мама поцеловала меня, утёрла кончиком платка слёзы (видать, она прощалась с нами), отвернулась, и лошадь тронула. Я пыталась побежать за телегой, но папа поймал меня за руку, усадил на колени, и они с соседкой стали обсуждать мамино положение. Из их разговора я поняла, что мама умрёт, и мне придётся жить с этой противной толстой тёткой. Папа пояснил мне это прямым текстом. Я, вырвавшись из его цепких рук, убежала к дяде Серёже...

Больше со мной отец на такие темы разговора не заводил. Соседка кормила нас вкусно. Где ночевал папа - я не помню. Самое страшное, что и я стала забывать свою маму. Её возвращение было для нас полнейшей неожиданностью, особенно для отца. Разразился крупный скандал. Я до сих пор не понимаю, почему мама простила его за это явное предательство. Мне и сейчас хочется кричать на весь белый свет: "Мамочка, прости!", но она уже никогда меня не услышит.

...Прикатила зима. Тёлку обратно не приняли, хотя это была не наша вина, что животина оказалась яловой. Её пришлось зарезать. Мясо быстро закончилось. Ко всему, за телку вычли деньги из папиной зарплаты. Выменивать и продавать уже было нечего, так как остались подушки и посуда, которой мама очень дорожила. Мы опять голодали. Дядя поддерживал, но сколько же можно! Наш посёлок располагался на крутом берегу реки Чусовой. Единственная дорога в Молотов - только по замёрзшей реке. В Центральном нас могли перехватить и вернуть. И судить! Таковы были законы.

В один довольно холодный вечер, собрав остатки скарба, меня обложили подушками и, перевязав в санях, пустились в рискованный путь - домой! По берегу к реке сани вместе со мной родители несли на руках. Им было очень тяжело, но с каждым шагом дом был всё ближе и ближе.

Как только мы очутились на льду, отец с матерью "впряглись" в сани и потащили их вперёд. На встречавшихся торосах, на которых сильно трясло, меня не раз теряли, но быстро находили по моим воплям. Папе это надоело, и он решил выйти ближе к середине реки, где лед был глаже. Мне и маме было очень страшно, но мы согласились.

Лёд на середине реки был тёмным-тёмным, но не потрескивал, и мы успокоились. Я даже уснула. Проснулась от рыданий мамы. Она плакала редко, но это был особый случай. Папа, весь потный, лежал на спине и, смотря в небо, улыбался. Вдалеке отчётливо виднелись многоэтажки большого города. Мы были счастливы...

...Дорога "у родны кут" (так писал о Родине известнейший классик белорусской литературы) прошла без злополучных приключений. Бабушка с дедушкой порадовались нашему возвращению в родные места. Босоногое детство проходило, как и у всех детей того времени. Вот что осталось в памяти о тех счастливых временах.

 

Страница "Литературного Кисловодска"

Страницы авторов "Литературного Кисловодска"

 

Последнее изменение страницы 16 Aug 2022 

 

ПОДЕЛИТЬСЯ: