Страницы авторов "Тёмного леса"
Страница "Литературного Кисловодска"
Пишите нам! temnyjles@narod.ru
Спит еще маленький провинциальный город, погружённый в прозрачную тишину и редкий собачий лай. Лишь кое-где косыми поясками уже тянутся к небу печные дымы, да пронзительно вскрикивает голубоватый снег под чьими-то ранними шагами.
С пяти часов утра зимой начиналась жизнь в нашем доме. Отец растапливал печь, ходил по воду к ближайшей колонке, потом кормил кавказскую овчарку Бульку и кошку Мурку. Расчищал дорожки от снега во дворе и на улице перед домом. Мама готовила еду на завтрак и на обед. Наспех поев, оба уходили на работу, и ждать их теперь надо было только к позднему вечеру.
Бабу Феню не будили так рано: жалели. Она просыпалась около семи утра, "причипуривалась", по её выражению, молилась коротко у себя в комнате, а потом начинала уборку в доме. Больше всего она любила мыть полы и ухаживать за комнатными цветами. Работая, всегда пела. Длинные листья фикуса до блеска натирала маслом, а с геранью и китайской розой разговаривала, как с детьми, со всякими прибаутками.
Потом просыпались мы, дети. Быстро умывались и одевались. Перед завтраком баба Феня подводила нас к иконе Христа, что висела в углу её комнаты, и говорила: "Нельзя быть нехристями. Скажите Богу: "Господи, помилуй, спаси и сохрани". А потом "Слава Богу". Перекреститесь и поклонитесь. Да не торопитесь!"
Я её часто спрашивала: "А от чего Боженька должен нас спасти и сохранить?" Она всегда отвечала одно и то же: "От худого". Если среди дня мне самой случалось зайти в бабушкину комнату, то почему-то мимо иконы я всегда проходила на цыпочках.
Баба Феня обожала читать. Время для этого улучала она больше по вечерам. Единственным источником света в её комнате была лампочка под шелковым абажуром на потолке. Помню, как: бабушка взбиралась на табуретку, поднимала книжку вверх, поднося её к самому абажуру. В такой неудобной позе могла она находиться часами, полностью погрузившись в мир, о котором читала.
Зимы в моем детстве стояли суровые. Спрессованный морозом воздух трудно цедился сквозь слипшиеся ноздри, а потом белыми комочками пара выходил наружу, цеплялся за губы. Мы, я и сестра Оля, на четыре года старше меня, - радостно катались на санях с высокой крутой горки, с удовольствием купались в белой пене сугробов, тайком лакомились леденцами-сосульками, катали снежных баб. И только когда на варежках нарастали льдинки, а валенки становились тяжёлыми от налипшего снега, мы возвращались с улицы домой.
Баба Феня стаскивала с нас влажную одежду, докрасна растирала старым шерстяным шарфом холодные руки и ноги. Кормила наваристым густым борщом, в котором, как и полагается, могла стоймя стоять ложка, и самыми вкусными на свете котлетами. Потом мы пили чай солнечного цвета из веселых разноцветных чашек, на дне которых хороводом кружились пчёлки-чаинки. Пили чай с мёдом, а чаще с бабушкиным любимым крыжовниковым вареньем.
У бабы Фени была своя особенная чашка. Передняя поверхность ее была выпуклой и изображала чёрное личико забавного мальчика с крупными губами, круглыми озорными глазами и растрепанными кудрявыми волосами, напоминающими туго заверченные столярные стружки. У этой чашки было имя: Арапчик. Она была подарена молоденькой Фене её будущим мужем Павлом. Нам брать в руки Арапчика категорически запрещалось. "Не дай Бог, разобьёте", - говорила бабушка.
Сидя после обеда у опрятной белёной печи, мы слушали рассказы из бабы Фениной жизни. Не было у неё других слушателей, все тайны доверялись нам. Особо запомнилась мне одна из таких историй.
- Родители во мне и моем старшем брате Феде души не чаяли. Уж какой певуньей я была! Хожу по травушке-муравушке, а сама всё пою, пою... Отец подойдет, поцелует в лоб, вытащит из кармана брюк то конфетку, то ленту для волос, и скажет: "Птичка ты моя певчая".
А в шестнадцать лет, совсем девочкой, я вышла замуж. Павел приехал на станцию Тихорецкую из Ставрополя и работал на железной дороге под началом моего отца, путейского мастера. Влюбилась я в него с первого взгляда и навсегда. И Павел меня полюбил. И расцвела наша любовь пышным цветом, как пион в саду.
Отец Павла хвалил: "Руки золотые, а голова умная, добрый парень". Но когда через месяц после первой нашей встречи Павел пришёл свататься, отец благословления на брак не дал. Отговаривал жениха: "Ты сам подумай - ну что за жена тебе Фенечка? Ребенок малый: поёт да в куклы играет". "Со мной дорастёт", - уверял его Павел...
Я плакала, просила отца. Ничто не помогало. И тогда я сказала: "Не отдашь замуж - под поезд брошусь". Так дело и решилось: вышла я замуж за своего любимого. И родила ему четырех сыновей.
- И нашего папу! - вставляем мы.
- И вашего папу, он был третьеньким. После свадьбы мы жили в Ставрополе, вот в этом самом доме, купленном для нас, молодых, отцом Павла. Дружно жили.
В Первую мировую войну был взят Павел в ополчение, направлен в школу прапорщиков, а как закончил её - на фронт. Потом - революция, а за революцией - Гражданская война...
Оказался Павел в Добровольческой армии. На Кубани заболел тифом, неделю пролежал в бреду. Когда очнулся, выяснилось, что белые ушли, а местность ту уже взяли красные. Павла много раз допрашивали, а потом мобилизовали в Красную армию: потребовались, видно, его технические умения...
Неспешно говорит баба Феня. Нет-нет да и задумается, упрётся взглядом в окно, словно видит в нём что-то особенное, важное. И глуховатым голосом продолжает.
- Трудно мне жилось с детишками. Спасибо свёкру - помогал чем мог: то молока пришлёт, то муки. Ну и выручали огород да сад при доме. Работали мы не покладая рук. Выжили.
Наконец вернулся Павел с Гражданской войны. Счастье-то какое - только жить - не тужить! Но что-то с ним после возвращения было не так. Наверно, слишком много повидал он всего за военные годы, трудно ему было вернуться к обыденной жизни. Томился он, всё хотел переехать куда-то и заниматься радиотехникой. Верил, что в этом будет его новое призвание. Я переживала, ревновала, но поделать ничего не смогла: собрал он однажды вещи и уехал в Ленинград.
Осталась я вдовой при живом муже. Письма, впрочем, Павел иногда писал, и детям помогал. Взяли его в Ленинграде лаборантом в какой-то серьезный научный институт, работой он был доволен, Но я всё верила: в один день вернется он к нам... А потом письма стали приходить всё реже и реже. В последнем письме муж бет всяких объяснений просил срочно дать развод. Что тут поделать - насильно мил не будешь... Развод я дала. Но свет для меня померк. От сильных переживаний слегла я в постель, долго была в бреду. В то время приснился мне странный и страшный сон.
- Какой, какой сон? - снова встреваем мы от нетерпения в бабушкин рассказ.
- Сидела днём вся семья за столом, пили чай, - продолжает она, - и вдруг всё посерело в комнате. Смотрю на мужа, а вижу другое лицо, да и не лицо вовсе: кривое, глазки узкие, чёрные, как угли в печи. Так и горят, так и жгут сердце. А из-под стола торчат вроде и ноги, но с копытами. Тут-то уразумела я, что не муж это, а сам "чёрненький" - чёрт, значит. Вскочила я, схватила кочергу, стоявшую в углу, и со всей силы ударила его по лбу. Чёрта ударила, чтобы оставил он Павла... Посветлело в комнате. Вижу, стоит передо мной Павел, бледный, изможденный. А на лбу у него рана, из которой стекает кровь, капли падают на пол и начинают гореть. Он смотрит на меня, что-то шепчет, а я слов не разберу... Хочу подбежать к нему, обнять, но не могу словно мороз всю сковал.
Проснулась в горячке, едва очапалась. Сколько уж лет прошло, а я всё думаю; "Где он, мой Павлуша, что сказать мне тогда хотел? И свидимся ли мы с ним ещё на этом свете?"
- Бабушка, бабушка, а откуда взялся чёрт? А тебе было страшно?
- А как вы думаете?.. Знамение, видно, то было к худому для Павла.
Мы теребим её, хотим побольше узнать о чёрте. Но теперь она молчит и только тяжело вздыхает.
Феня больше не вышла замуж, хотя сватали её не раз. А она все ждала, что к ней вернётся Павел. Перед смертью вспоминала только его и своего брата Федю. Так и не узнала она, что худое действительно случилось с Павлом. Весной 1938-го года он был арестован в Ленинграде, где работал в Научно-исследовательском институте прикладной физики, и через два месяца расстрелян как враг народа.
Только мы, внуки, узнаем об этой трагедии уже спустя много лет после реабилитации деда. Узнаем и место, где покоится его прах - общая могила на Левашовском кладбище под Петербургом. И сдаётся мне, что Павел предчувствовал свой арест и порвал связи с семьёй для того, чтобы спасти родных от репрессий. Так и получилось.
Детей Феня вырастила и воспитала. Все четверо её сыновей защищали Родину на фронтах Великой Отечественной войны.
Детская память спонтанно выхватывает из жизни самые яркие эпизоды - или просто искорки впечатлений, которые не смываются никакими бурными и холодными реками уходящего времени. Эти детские воспоминания, как подземные родники, пробиваются к нам, чтобы напоить нас живой водой.
Вижу как сейчас бабу Феню, стоящую на табурете, близко поднеся книгу к тусклой лампочке на потолке под оранжевым, с кистями, абажуром; вижу уголки её губ, слегка двигающиеся при чтении, вижу её влажные подслеповатые глаза и бусинки слёз на щеках. Я боюсь спугнуть её и время, потому что знаю, что она читает про любовь и вспоминает своего Павла, моего дедушку.
А ещё я вижу, как на оконном стекле нашего старого дома, остуженном крепчающим январским морозом и подсвеченным синевой низкого неба, расцветают всё новые и новые, искрящиеся как звёзды, ослепительно белые цветы...
Страница "Литературного Кисловодска"
Страницы авторов "Литературного Кисловодска"
Последнее изменение страницы 24 Apr 2023