"Литературный Кисловодск", N85 (2024г.)
Людмила Соколова
Москва
ПРОШЛИ ГОДА, КАК КАРАВАН В ПУСТЫНЕ...
Прошёл год как не стало моей мамы и поэта Саницкой Нины Ивановны (28.01.1925-12.11.2022). Она не дожила до ста лет два года и 2 месяца.
Для жизни человека, особенно творческого, это так мало! Вспоминая вехи истории нашей необъятной страны и людей того поколения, тем более родного и любимого человека, начинаешь думать: "Как мы слабы перед ними!"
Творчество для Саницкой Нины Ивановны было опорой и спасением от драматических жизненных ситуаций. Она писала стихотворения и поэмы. Я, дочка, спрашивала у мамы: "Как у тебя хватало смелости и сил браться за такой грандиозный жанр?" Она отвечала, что столько событий прошло через её эпоху, что это не умещалось в рамки одного стихотворения. Война 1941-1945 гг., куда добровольцем ушла моя мама, была великим испытанием.
Вот главы из её поэмы "ОТСТАВШАЯ ОТ СТАИ" ("МИРАЖИ", 2013 год, изд. "ГРАНИЦА").
Кроме основной работы в типографии "ГУДОК", кроме написания стихов (это - ночью), Нина Ивановна творила картины (масло, темпера, пастель), занималась деревянным зодчеством, лепкой. Я у себя дома и на даче собрала коллекцию её работ. Беря в руки деревянные творения чувствуешь тепло и вдохновение создателя.
Последнее своё стихотворение она написала в 90лет. Когда с ней случился серьёзный недуг, она скорбела: "Неужели я не смогу больше писать стихи? Ведь для стихов нужны слова, которые я потеряла".
Нина Саницкая
28.01.1925 - 12.11.2022
ПОЭТ, ЛЮБОВЬ И ВОЙНА
"ОТСТАВШАЯ ОТ СТАИ"
главы из поэмы
ГЛАВА ЧЕТВЁРТАЯ
Оно случилось, если говорю:
- Жить всё-таки на этом свете стоит...
- Люблю теперь вечернюю зарю
встречать с тобою, отодвинув шторы
направо и налево от окна,
чтоб даль была просторнее и шире
и чтобы явственней была видна
Вселенная из маленькой квартиры.
люблю часами в глубь небес глядеть,
и голос твой люблю часами слушать.
вот только руки некуда мне деть,
как два крыла, больших и неуклюжих.
Мешают им переплетенья стен.
Но относительно их постоянство.
Ты снимешь с полки томик -
и Эйнштейн
заговорит о мировом пространстве.
Умом своим пронзив пределы звёзд,
он краток будет:
"Фальшь - эфир бездонный..."
В прозрачной формуле,
как винограда гроздь,
протянет мирозданье на ладони.
Воскликну:
- Бог, сошедший с высоты,
в земную облачившийся рубаху!..
- Какой там Бог! - поднимешь брови ты, -
Скорее, в поле межпланетном - пахарь.
В космическую черноту борозд
умом взращённое он бросил семя.
С тех пор на ниве беспредельной звёзд
пылит пыльцой эйнштейновское время.
- Неясно это разве что сморчку. -
ты скажешь и на место постояльца
поставишь.
- Но к скрипичному смычку
его, напомню я, тянулись пальцы.
Оставив беспредельность звёздных нив,
и световые скорости, и луны,
они, себя о звёзды опалив,
любили тронуть скрипки струны.
любили извлекать они из тайн
души гармонию эмоций.
Мне ближе и понятнее Эйнштейн,
которого пленяли Бах и Моцарт,
который знал, что легче взять кирпич
и бросить, не задумываясь, в друга,
чем "ни пера, - сказать ему, - ни пуха. "
И он играл, и звал людей достичь
вершины человеческого духа!
Играл со всею страстью скрипача.
И тем игра его невыносимей,
что от свалившегося с неба "кирпича" -
ни пуха, ни пера, ни Хиросимы.
Взлетела, пеплом между звёзд пыля...
ждут представлений новые паяцы,
пока на бомбах ядерных земля
сидит, их спрятав под свои крыла,
как птица певчая от птицы хищной яйца...
Птенцы - в скорлупах, в заточенье тьмы,
Но тени их нам не дают покоя.
Так неужели в этом страхе мы
не отведём беды рукою?
Кому играть, не потеряв ума?
И сколько надо Моцартов и Бахов,
Чтоб, упаси нас, не земля сама -
зло человеческое стало прахом?
Кому дано постичь закон души,
не поддающейся
ни формулам, ни формам?
И есть ли вообще она, скажи? -
Так это ведь с какой на жизнь
смотреть платформы!
ГЛАВА ПЯТАЯ
Нелепость? Вымысел?
Судьбы моей каприз?
И почему зовёт
чуть слышной скрипки пенье
тебя - к другим мирам,
меня - обратно, вниз,
по молчаливым, медленным ступеням?
зачем летать я всё-таки учусь,
пусть даже вниз, цепляясь за перила?
Коль нет тебя, откуда столько чувств
во мне? И ощущение не рук, а крыльев?..
Но, унося скулящую
щенком бездомным боль,
припоминаю, как перед дорогой
я говорила с горечью: - Позволь
лицо твоё, чтоб ощутить его, потрогать.
И трогала, виском прильнув к виску.
И, как ребёнок несмышлёный, глупо
перебирала волосы по волоску,
в полураскрытые заглядывала губы.
Нет-нет, ты есть! И существуешь ты!
И тот же мир перед тобой распахнут!
И, словно синие заречные цветы,
глаза твои предгрозовым озоном пахнут.
И тянется к душе моей твоя душа...
Но ей мала уже земная форма.
Ей звёзды стали крышей шалаша,
а степь - как раз та самая платформа,
с которой, взмыв кометою, обозревать
возможно нашу Землю голубую.
Не думала моя об этом мать,
когда гнедому поправляла сбрую,
когда кнутом взмахнула сгоряча.
И громыхала в клеверах повозка.
И освещала мне дорогу, как свеча,
с холма струя зелёный свет, берёзка.
Мне крикнуть бы: "ровесница, прощай!"
Но не хватало голоса и мочи.
Плечом касаясь моего плеча,
вожжой подёргивала мама молча.
Что, терпеливая, она могла?
как поворот крутой, неотвратимо, веско
в руках у дочери - не нитка, не игла
не лоскуток для вышивки - повестка,
которую вручил ей военком.
нет-нет, назад вернуть её она не молит.
но подкативший к горлу горький ком
и слова даже не даёт промолвить.
А надо несказанное сказать...
- Не надо, мама! - я кричу ей из сегодня. -
коня уже не повернуть назад:
так времени, тебе и мне угодно.
как прежде я тебя боготворю.
В тот день далёкие от звёздных высей
разламывали голову твою
совсем земные, горестные мысли.
они бурлили беспрестанно в ней.
Слеза сверкнувшая была для них истоком:
"Привыкли провожать мы сыновей.
Но дочерей... Не слишком ли жестоко?
Им, голосистым да весёлым, за рекой
вплетать бы песни в звонкие покосы... " -
и тихо плакала, и трогала рукой
мои упавшие ей на колени косы.
- Не надо, мама! Осади коня!
отгромыхала в клеверах повозка.
заждалось возле станции меня
девичье, пёстрое как луг цветущий войско.
заждалось солнце над холмами.
Как шелом,
его нам предок после битв оставил...
И громыхнул сцепленьем эшелон.
- Не надо, мама! Жизнь - она без правил.
- Не надо, мама! - в прошлое кричу. -
Прощанья час нелёгок и нечаян.
я столько лет к звезде моей лечу,
от той платформы,
где осталась ты, отчалив...
как на подбор, невесты!
Но в нас кипело грозное как вихрь,
бедой разбуженное чувство мести.
И он - седоволосый политрук -
сплеча не мерил мерой мелкой
нас, не жалевших ни сердец, ни рук.
Но хмурился, как в небе беркут.
Ворчал: "за вами глаз да глаз -
за вашим тонконогим войском... "
Наверно, в ком-нибудь из нас
соблазн сверкнул румяным яблоком
в авоське.
И думал он: "Несметные века
молились красоте и гимны пели.
Их одевать бы в лёгкие шелка!
А мы - в кирзуху,
в серые шинели."
И он ходил, глядел из-под бровей.
ремни поскрипывали портупеи.
В кустах, где пел безумец-соловей,
совсем недавно пули пели.
И умирали наши женихи.
И поднимались вновь
навстречу смерти братья...
Стояли мы навытяжку, тихи,
цветастые сменив
на гимнастёрки платья.
И, сдерживая пылкие умы,
мы жаждали скорее быть при деле.
А он глядел задумчиво. И мы
в глаза его отцовские глядели.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
дымы ползли, вставали на дыбы,
кишмя кишели и свивались в кольца -
чудовища пожарищ и пальбы.
Но мы уже - солдаты, добровольцы.
И много нас, красивых, молодых.
И что там говорить, -
Не вымолить. Не возродить. Прошли
года, как длинный караван в пустыне.
Огнём следы их землю не прожгли -
они в метельных вьюгах поостыли.
Среди деревьев заблудились и травой
высокой поросли - никем не различимы.
А жизнь бурлит и молодой волной
несётся и смеётся без причины.
И мне уже за нею не поспеть:
Замешкалась, ищу потише броду.
И всё пытаюсь новое пропеть,
но за спиной своё диктуют годы...
2002
* * *
Отговорю, конечно же, отговорю.
Что дали мне, чего мне недодали,
оставлю впрок. По январю
уйду в заснеженные дали...
Над жизнью бренной посмеюсь,
что так нелепа эта милость...
С метелью белою сольюсь
и в поле с ней утихомирюсь.
* * *
Всё было, коль взглянуть
назад с пристрастием:
и тьма, и ясность, и лесоповал.
Но в неоглядном ракурсе
пространственном
всегда спасительный мне виделся овал.
Когда врывался в душу дух возмездия
за беды, за насилие - извне,
с какого-то незримого созвездия
являлся он, и плыл, и плыл ко мне.
И покидала тень взъерошенная ворона
моё незащищённое крыльцо.
В дверном проёме возникало вовремя
ничем не затемнённое лицо.
И становилась жизнь такой подробною -
сплетений всех не развязать узла.
Когда же она вдруг - змееподобная -
меж нами трещиной
неслышно проползла?
Откуда, из какой проникла области?
С какого берега везли её в челне?..
Бросает в холод знак недобрый пропасти,
прочерченный у наших ног -
пока вчерне...
1980-е
* * *
Уже я не жила, а расставалась.
Все вещи называла барахлом.
Душа ещё во плоти оставалась,
но громыхал - не за горами - гром.
И часовые стрелки с толку сбились,
отсчитывать цифирь, не зная как.
В припадке о тетрадку строки бились
и надевали шутовской колпак.
Итог другим и подводить, и видеть:
ослабнут пальцы, упадёт рука.
Господня длань с лица улыбку вытрет,
"Прощай." - в устах оставит -
не "Пока."
Бумаг исписанных осиротеет груда.
Над ней поплачет сказочный Пьеро.
И девочка возникнет ниоткуда,
помедлит и поднимет
упавшее перо...
2011
Людмила Соколова. Я к вам явилась, люди, не просить... (очерк о поэте-фронтовике Н.И. Саницкой)
Страница "Литературного Кисловодска"
Страницы авторов "Литературного Кисловодска"
Последнее изменение страницы 17 Sep 2024
ПОДЕЛИТЬСЯ: