Страницы авторов "Тёмного леса"
Страница "Литературного Кисловодска"
Пишите нам! temnyjles@narod.ru
Я родилась в последний день весны. И своим появлением на свет принесла в семью не только радость, но и проблемы. В нашей семье уже были брат и две сестрёнки, которые поневоле стали большими. Как только я немного выросла из пелёнок, началась война. Отсутствие нормального питания, света, отопления, а потому - ещё более крепкий семейный союз - вот что принесла нам страшная война. Мама не только вместе с детьми хлопотала по дому, но и переживала за отца. Он в первые дни войны ушел на фронт и прислал нам всего одно письмо, и то - с дороги. Мы долго ничего о нём не знали. Вскоре мама отправила в рязанскую деревню к бабушке брата и среднюю сестрёнку. Мы остались втроём. Вернее, вдвоём с мамой Галей, потому что настоящую "большую маму" я стала видеть очень редко. Как-то она всю ночь шила для меня тёплое пальто, а утром, поспешно примерив, исчезла вновь...
Только с мамой Галей мы никогда не разлучались. Тяжело было хрупкой девочке таскать закутанного ребёнка. По ночам она старалась согреть меня своим телом, а днём по возможности развеселить. Для этого она дарила мне самодельных тряпочных кукол и зверюшек: многое научилась она делать своими маленькими руками.
Особенно я любила, когда её школьные подружки собирались в нашем доме. Тогда они вязали большие варежки и носки, шили кисеты для бойцов. И при этом пели протяжные грустные песни о том, как провожала девушка на фронт бойца, или про долгую темную ночь, которую мы все так боялись, с её тревожной тишиной и внезапными воздушными налётами. Недаром "тревога" - было одно из первых слов, которые я научилась говорить. УУУУ - изображала я её, и страх отражался в моих глазах. Вероятно, при этом я представляла себе не только тёмную ночь, но и пули, которые "свистят по степи". Песню об этом часто пели девочки. И тогда мы вместе вспоминали о затерявшемся где-то изза темноты папе, а я старалась сесть поближе к девочкам, занятым важным делом. Они, понимая моё настроение, начинали репетировать весёлые песенки и смешные сценки, которые готовили к празднику для раненых бойцов. Я ещё не понимала, где находятся эти бойцы. И лишь наблюдала, как всё, сделанное детскими руками, они укладывали в ящик и отправлялось по странному адресу: п/я ¬... Этот странный адресат не имел ни имени, ни фамилии, однако он регулярно отвечал девочкам, присылая им на школу письма-треугольники. Порой они были жизнерадостными и бодрыми, эти долгожданные треугольники, которые долгое время почему-то продолжали обходить наш дом...
Но однажды радостная мама Галя сообщила мне, что наш папа нашёлся. Будто бы с кем-то из земляков передал он нам такое же крошечное письмо, в котором написал, что ранен и лежит в далёком госпитале. Я захлопала в ладоши, потом задумалась, пытаясь представить себе папу. Но так и не сумела, потому что плохо его помнила. А маму Галю я спросила, что такое "госпиталь" и что значит "ранен"? "Я обязательно возьму тебя на новогодний праздник в госпиталь", - пообещала мне она. - "А ранен... - вздохнула она, - это лучше, чем убит..."
Как долго не наступал обещанный мне сестрой праздник, которого я ждала, словно чуда! Ведь девочки так тщательно к нему готовились: вырезали из разноцветной бумаги, которую по крохам удалось собрать по домам, украшения, делали игрушки. Опять шили, вязали, учили стихи. К моей несказанной радости, мама Галя решила и меня сделать участником праздника. С большим усердием я повторяла за ней неизвестно кому принадлежащие строчки, оставшиеся в моей памяти навсегда:
Признаться, я немного побаивалась и госпиталя, и незнакомых раненых бойцов, чьих-то пап и братьев. Но когда наступил наконец этот долгожданный день, удивлению моему не было предела. Госпиталь оказался красивым каменным зданием с большими белыми лестницами и светлыми высокими окнами. Встретили нас в нём шумно и радушно, словно старых знакомых. Ведь всех девочек здесь знали по именам. И разговор их с взрослыми людьми был привычный. Они говорили о здоровье, о доме, о письмах, которые пришли им в ответ на те, что помогали писать девочки.
Поначалу я словно онемела от обилия увиденного мной белого цвета: белыми были постели, одежда и повязки раненых, белыми были стены и мебель. Прижимаясь к маме Гале, я пыталась спрятаться от этой белизны и ото всех чужих. Однако меня почему-то сразу заметили. Захотели познакомиться со мной, стали шутить и тормошить. Беда только, что не каждый мужчина мог подойти ко мне сам. Если у раненого были забинтованы голова, рука или нога, то ему костыли могли помочь. Но вдруг я увидела сквозь обилие повязок лукаво улыбающиеся мне глаза и с ужасом обнаружила ногу, подвешенную прямо к потолку с помощью хитрых приспособлений. Немного оправившись от увиденного, я всё-таки сумела объяснить ему, кто я, сколько мне лет и с кем пришла. А вскоре, совсем осмелев, уже отвечала на вопросы и смеялась в ответ на шутки моих новых друзей, которые, хотя и не были здоровы, были веселы и дружелюбны. Потом, окончательно освоившись, сидела на коленях у лётчика дяди Коли, который рассказывал мне интересные истории про себя и своих товарищей.
А за это время девочки успели нарядить ёлку и соорудили сцену из нескольких столов, чтобы всем было видно. Наконец начался долгожданный праздник. Девочки старались изо всех сил. Они пели, плясали, разыгрывали сценки из фронтовой жизни, в которых исполняли и мужские роли тоже: ведь они учились в женской школе! С усами, намазанными углём, одетые во взрослые гимнастёрки и галифе, они выглядели комично. Поэтому зрители начинали смеяться, едва артисты выходили на сцену. А когда моя хрупкая мама Галя, исполнявшая зажигательный армейский танец, пустилась вприсядку, на ходу придерживая галифе, раздался оглушительный хохот, а потом странный шум. На миг все притихли, а оглянувшись, засмеялись ещё громче. Прибежавший врач, к удивлению, обнаружил, что нога бойца, которая только что висела под потолком, лежит рядом с ним на кровати. И он вытирает слёзы, появившиеся то ли от смеха, то ли от боли...
В наступившей на миг тишине я вдруг услышала, как объявили мой номер. Я вздрогнула и заволновалась: предстояло как-то взобраться на сцену. Но тут мне на помощь пришёл мой новый друг. Дядя Коля поднял меня и поставил на стол-сцену. Поправил на мне фартучек, погладил по голове и посоветовал не волноваться. И тогда, смело взглянув в зал с высоты стола, я широко улыбнулась устремленным на меня добрым глазам и уверенно начала свой рассказ. Я поделилась с новыми друзьями своей радостью:
Я закончила рассказ, засмеялась и протянула руки: мне необходимо было сойти со сцены, К моему удивлению, никто не спешил ко мне на помощь. Мой весёлый знакомый замешкался из-за того, что усиленно сморкался. У многих раненых в руках тоже появились платки. "Неужели они плачут?" - удивилась я. - Над моим-то смешным стихотворением? Я беспомощно посмотрела в зал, подойдя к самому краю стола-сцены. И вдруг услыхала аплодисменты, а затем - крики "бис", "браво". Вновь улыбающийся дядя Коля стремительно подхватил меня на руки и понёс по залу. Он опустил меня на пол лишь у своей тумбочки. Вынул из неё маленький белый кусочек сахара и положил его в карман моего фартука. Поблагодарив его, я хотела было побежать к сестре, но меня окружили другие раненые. Они также хвалили меня и клали мне в кармашек драгоценные кусочки, пока тот не наполнился. Тогда один из них, высокий и седой, не слушая моих возражений, поднял мой фартучек и предложил мне крепко держать его за края. И держа его так, обеими руками, я шла и шла между кроватями, а беленькие кусочки всё падали и падали в фартучек и мимо него. И как только я наклонялась за упавшим кусочком, из фартучка начинали высыпаться другие, похожие на него. Я на минуту останавливалась, и тогда меня вновь окружали со всех сторон. И я опять была вынуждена благодарить и благодарить. Но каждый непременно хотел приласкать меня и погладить по голове. Я не запомнила, как долго продолжалось всё это, потому что ничего не видела, кроме белых непослушных комочков и добрых покрасневших глаз...
Как всегда, меня выручила мама моя Галя. Она напомнила, что концерт давно закончился, а на улице темно. Но мы ещё долго прощались, и, завернув в узелок мои драгоценные белые кусочки, пустились в обратный путь по хрустящему снегу. Дома я долго делилась впечатлениями прошедшего дня. Вспоминала, как было весело на празднике в госпитале и какие смешные стихи про папу я там рассказала. Только почему-то никто не смеялся. Неужели им было не смешно? "Очень смешно", - грустно согласилась со мной мама Галя, доставая из шкафа давно пустующую синюю сахарницу. Мы высыпали туда сахар и поставили её на прежнее место. Она долго простояла там, потому что до сахара никто не решался дотронуться, хотя я всех щедро угощала. Ведь он был моим единственным лакомством, моим самым дорогим гостинцем детства, которое поглотила проклятая война...
Антонина РЫЖОВА. Сороковые роковые...
Страница "Литературного Кисловодска"
Страницы авторов "Литературного Кисловодска"
Последнее изменение страницы 27 Nov 2021