Страницы авторов "Тёмного леса"
Страница "Литературного Кисловодска"
Пишите нам! temnyjles@narod.ru
Начало повествования не заинтересовало. Николай Викторович уже собирался домой, снял халат, когда запыхавшаяся Анна Аристарховна, знаменитая тем, что у нее в саду росла лучшая в городе клубника, сказала:
- Николай Викторович, полковник на машине к нам приехал.
Думаю, где и кем работают эти персонажи, какая взаимосвязь между поспешностью Анны Аристарховны, её клубникой, визитом полковника...
Далее - пространное описание внешности Николая Викторовича:
... уже седой, он всё ещё был красив - стройный, высокий, лёгкий в движениях, всегда со вкусом одетый, с тонким красивым лицом...
Супруга его, Елена Петровна, конечно так же красива, высока, элегантна.
В потоке такого рода слов остаётся как бы незамеченной одна из первых строк рассказа:
А ведь он был испуган и взволнован не меньше Анны Аристарховны приездом полковника.
Началась Великая Отечественная война. Николай Викторович не уехал в эвакуацию, ...когда к Кисловодску стали приближаться механизированные и горно-егерские части германского вермахта.
Но когда он увидел на улице Кисловодска моторизованную разведку, его охватили тоска и смятение. Лица немецких солдат, их боевые рогатые автоматы, шлемы со свастикой казались омерзительными, невыносимыми.
Впервые, пожалуй, в жизни Николай Викторович провёл бессонную ночь. Вспоминался товарищ детства Володя Гладецкий, ушедший добровольцем на гражданскую войну.
В эту ночь он словно видел две дороги - свою и Гладецкого. Как разны были они!
Николай Викторович не участвовал в большевистском подполье, с помощью знакомств освободился от мобилизации в Первую Конную армию...
Страна жила своей жизнью, а жизнь Николая Викторовича не совпадала с грозой, бедой, трудом, войной...
Володя Гладецкий при царизме был исключён из гимназии, был выслан... Участвовал в войне 1914 года, был ранен...
И всегда его большевистская душа была сильней его житейских привязанностей, и так случалось, что всё суровое, кровавое в жизни страны и народа становилось его жизнью и судьбой.
За год до войны Николай Викторович, уже главный врач "пышного правительственного кисловодского санатория", узнал "в седом, морщинистом, измученном человеке, с оливковыми мешками под глазами" своего гимназического друга - Володю Гладецкого...
Странная это была встреча - они обрадовались и насторожились, их тянуло друг к другу и отталкивало друг от друга, они хотели откровенных разговоров и боялись этих разговоров... В предвоенный год в санатории лечился "старый большевик, знаменитый академик, друг Ленина, тот самый Савва Феофилович, что в юности сочинил, сидя в каторжном централе, прекрасную революционную песню".
Вспомнились мне слова "Варшавянки": "Вихри враждебные веют над нами..." Глеба Максимилиановича Кржижановского.
Гладецкий и Савва Феофилович вместе гуляли, проводили вечера.
А при очередном медицинском осмотре Николай Викторович сказал Гладецкому:
- Удивительно - у Саввы Феофиловича сердце лучше, моложе, чем у многих молодых. Чище тона!
И Гладецкий вдруг заговорил искренне, с давней гимназической доверительностью:
- Ведь он сверхчеловек, у него сверхсила! И, поверь мне, она не в том, что он вытерпел Орловский централ, и Варшавскую цитадель, и голодное подполье, и холодную якутскую ссылку, и бесштанноежитье в эмиграции... Сверхсила его в другом - она позволила ему выступить во имя революции с речью, требуя смертной казни для Бухарина, в чьей невинности он был убежден, она позволила ему изгонять из института талантливых молодых ученых только потому, что они числились в нехороших, черных списках. Думаешь, легко делать такие вещи другу Ленина? Думаешь, легко крушить жизнь детей, женщин, стариков, жалея их, в душе содрогаясь, делать великие жестокости во имя революции? Поверь мне, я это знаю по своему опыту, вот на этом и проверяется сила и бессилие души.
Читая эти строки рассказа "В Кисловодске", мысленно сопоставляю их с напряжёнными, не утратившими актуальности диалогами многих героев романа Василия Гроссмана "Жизнь и судьба", работа над которым автором была завершена в 1960 году.
...Жизнь в оккупированном Кисловодске продолжается. В городской комендатуре Николаю Викторовичу предложили стать врачом в госпитале, где лежали раненые красноармейцы.
Госпиталь, в котором работал Николай Викторович, размещался в трёх небольших палатах, и обслуживали его две сестры и две санитарки... главной заботой Николая Викторовича было не напоминать о госпитале немецким властям - он боялся, как бы легкораненых не перевели в лагерь, и поэтому продолжал их держать на постельном режиме.
Казалось, что маленький домик, расположенный в глубине санаторного парка, совсем забыт немцами.
Правда, однажды врача вызвали в санаторный отдел Управы и попросили представить список раненых. Чиновник, приняв список, даже не прочёл его...
Повествование близится к завершению, однако цель визита немецкого полковника по-прежнему не названа. Упомянуто лишь:
Дело было несложное, и чиновник изложил его в коротких и ясных словах, без единого грубого либо циничного выражения, и даже произнес несколько неделовых фраз о том, что цивилизованные люди отлично понимают, что в всемирно-исторических деяниях армии и государств есть лишь одна мораль: государственной целесообразности. Немецкие врачи давно уже поняли это.
Николай Викторович слушал, торопливо и покорно кивая...
Но о каком именно несложном деле идёт речь? Что кроется за словами полковника?
Чиновник гестапо предложил довезти Николая Викторовича до дома. Прощаясь, он кратко повторил уже сказанное, добавив, что Николаю Викторовичу следует молчать. Сотрудникам надо объяснить, что всех тяжелораненых и калек увезли в специальный госпиталь, расположенный за городом.
Николай Викторович рассказал обо всём Елене Петровне...
Заключительные строки рассказа "В Кисловодске":
Они вели себя очень пошло... ели паюсную икру пили вино... танцевали под пошлое пение Вертинского и плакали, потому что они обожали Вертинского... они целовали на прощание фарфоровые чашечки, картины... Он раскрыл шкаф, целовал ее белье, туфли.
Потом она грубым голосом сказала:
- А теперь трави меня, как бешеную собаку, и сам травись!
Николай Викторович и Елена Петровна, обыкновенные, не героические люди без колебаний приняли решение умереть, но не участвовать в убийстве. Они не подчинились "сверхсиле".
Николай Викторович не исполнил вежливого приказа немецкого полковника. Гестаповец ошибся, полагая, что имеет дело с человеком, который порабощен своей многолетней сладкой жизнью в чудном климате курорта, среди цветников и журчащей, пузырящейся лечебной русской воды...
Гражданская война. Отряды Красной Армии вступили в город Бердичев.
Вавилова кладёт на стол Козыреву "Рапорт... комиссара первого батальона... по беременности на сорок дней". Козырев хохочет, но тут же становится серьёзным.
- Что же. А кого вместо тебя? Разве Перельмуттера, из политотдела дивизии?
- Перельмуттер крепкий коммунист, - сказала Вавилова.
Козырев приказывает вестовому узнать о Вавиловой: "...она на квартире или в госпитале, и вообще как это все".
Потом Козырев и начальник штаба "до утра ползали по столу, тыкаясь в полотно двухверсток, и говорили скупые, редкие слова - шёл поляк".
Со скандалом въехала Вавилова в комнату в домике Хаима-Абрама Лейбовича Магазаника; тот долго ругался по-еврейски, а потом перешёл на русский.
Вокруг стояли дети Магазаника, семь оборванных кудрявых ангелов, и смотрели черными, как ночь, глазами на Вавилову. Большая, точно дом, она была выше их папы.
Ночью Вавилова не могла уснуть.
Она ощупала свой вздувшийся, налитой живот, иногда живое существо, бывшее в ней, брыкалось и поворачивалось...
Сперва она во всем винила того, печального, всегда молчаливого... Она видела, как он вбежал первым на страшный своей простотой деревянный мосток, как стрекотнул пулеметом поляк, - и его словно не стало: пустая шинель всплеснула руками и, упав, свесилась над ручьем.
Она промчалась над ним на пьяном жеребчике, и за ней повалил, точно толкая ее, батальон...
... Днём в комнату Вавиловой зашла Бэйла.
- Я очень извиняюсь, - решительно сказала Бэйла, но вы, кажется, беременны.
И Бэйла, всплёскивая руками, смеясь и причитая, принялась хлопотать вокруг неё...
Роды начались днём; пришла акушерка, стриженая, коренастая, круглолицая. "Вавилова глядела на нее, и ей казалось, что это приехал в штаб командарм".
Магазаник, придя домой, сидел на ступеньках крыльца... Он вдруг насторожился и привстал. Из-за двери раздавался чей-то хриплый мужской голос. Голос выкрикивал такие крепкие, матерные слова, что Магазаник, послушав, покачал головой и плюнул на землю:
- Вот это я понимаю, - сказал Магазаник, - вот это я понимаю: комиссар рожает.
... Приехали Козырев и начальник штаба, подошли к люльке. Стали рассказывать, что поляки перешли в наступление.
Это, конечно, временно. Четырнадцатая армия стягивается под Жмеринкой. Идут девизии с Урала. Украина будет нашей... Но пока поляк прёт густо.
Отряды красноармейцев покидают город.
По широкой пустой улице, в сторону переезда, откуда должны были прийти поляки, шел отряд курсантов. Они были одеты в белые холщовые брюки и гимнастерки.
"Пусть красное знамя собой означает идею рабочего люда", - протяжно и как будто печально пели они.
Они шли в сторону поляков.
Почему? Зачем?
Глядя на курсантов, Вавилова вспомнила московскую площадь, тысячи рабочих-добровольцев.
Лысый человек, размахивая кепкой, говорил им речь... Она так волновалась, что не могла разобрать половины тех слов, которые говорил человек ясным, слегка картавым голосом.
Магазаники видели, как вслед курсантам бежала женщина в папахе и шинели. На ходу она закладывала обойму "в большой тусклый маузер".
Придя в себя, Бэйла сказала мужу: "слышишь, дитё проснулось... Надо нагреть молоко".
Увы, "Сверхсила" одолела силу материнства.
Апрель-май 2024
Страница "Литературного Кисловодска"
Страницы авторов "Литературного Кисловодска"
Последнее изменение страницы 10 Nov 2024