Диву даешься тому, до чего же бывают причудливы судьбы людские в нашей стране. Экономические и политические катаклизмы, торжество ложных ценностей, казавшихся единственно верными и вечными, кровавый режим, жизнь человеческую ценивший не более, чем жизнь назойливой мухи, - всё это занимает в невеселой нашей истории место весьма значительное. В государстве торжествующего единомыслия (голубой мечты незабвенного Козьмы Пруткова) инакомыслящим места не было и быть не могло, и те из них, кому повезло не быть расстрелянными в страшных подвалах Лубянки или сгинувшими в безымянных могилах ГУЛага, оказались в вечном изгнании. Немногим людям, отторгнутым от родной земли, дано чувствовать себя благополучными "гражданами мира", не испытывать мучительной ностальгии.
Тоски по утраченной родине не удалось избежать и Ивану Елагину, поэту второй волны русской эмиграции, выброшенному на чужой негостеприимный берег девятым валом второй мировой войны и обреченному на скитания за пределами горячо любимой родной земли, сознавая отчетливо, что обратной дороги нет и быть не может.
Едва ли стоит удивляться тому, что имя Ивана Елагина на родине его и по сей день известно немногим. Какое-то время книги его тайком провозились из-за "железного занавеса", а потом размножались на пишущих машинках, за что можно было схлопотать тюремную похлебку. И лишь в последние годы советской власти кое-что из его стихотворений появилось в наших журналах, а в 1998 году издан был наконец пятитысячным тиражом двухтомник его произведений.
Горькое чувство вызывало в нем то, что и после разоблачения культа личности Сталина мало что изменилось в Советском Союзе: никто не покаялся в содеянном, никто не был наказан, КПСС продолжала стоять на своих твердокаменных позициях. С сожалением говорит он о том, что советские заплечных дел мастера благополучно доживают на пенсии свой век, не испытывая угрызений совести за свои преступления.
О том или ином поэте нередко говорят: "Его биография - в его стихах". К Ивану Елагину это выражение подходит, пожалуй, больше, чем к кому-нибудь другому.
Отец Ивана Елагина, поэт-футурист, носил фамилию Матвеев, но стихи свои подписывал диковинным псевдонимом Венедикт Март. А сыну своему, будущему поэту, он дал более экзотическое имя - Уотт-Зангвильд-Иоанн Март. Будущий поэт Иван Матвеев (кстати, он двоюродный брат поэтессы Новеллы Матвеевой), вошедший в литературу как Иван Елагин, родился в 1918 году во Владивостоке, оккупированном в то время японцами. Когда пришли красные и нависла угроза расправы с интеллигенцией, дед его Николай Петрович Матвеев, пользуясь тем, что родился в Японии и язык японский знал не хуже русского, уехал с семьей в эту страну. А сын его Венедикт Март поселился в Харбине, расположенном на китайской территории, где издал семь сборников своих стихотворений. Но тоска по родине не давала ему покоя, и в 1923 году он вместе с женой и пятилетним сыном вернулся в Россию. Человек довольно легкомысленный, в Москве он вел бесшабашную жизнь убежденного пьяницы и гедониста, совершая нелепые поступки в духе своих кумиров Маяковского и Хлебникова. За пьяную драку с каким-то работником ГПУ его сослали на три года в Саратов. Жена его от потрясения сошла с ума, а сын стал бродяжничать и воровать. К счастью, где-то на улице его узнал писатель Федор Панфёров и отправил к отцу в Саратов.
Бывшему ссыльному путь в Москву был заказан, и отец с сыном поселились в Киеве. В 1937 году, когда вовсю раскрутился маховик сталинских репрессий, о Венедикте Марте вспомнили и расстреляли его как "японского шпиона" (за то, что он переводил японских и китайских поэтов?) А сын его целый год носил покойному отцу передачи, не подозревая, что приговор "10 лет без права, переписки" означал на деле смертную казнь.
Надо было жить и учиться. На филологический факультет университета его не приняли: детям репрессированных путь туда был закрыт. А вот в Киевский медицинский институт он поступил без всяких препятствий. Дело в том, что в те годы все сильнее сгущалась атмосфера, ожидания скорой войны, и появилась большая нужда во врачах-мужчинах.
Какие же обстоятельства сделали его эмигрантом? Почему не эвакуировался он при приближении немцев к Киеву, хотя знал, что ему, наполовину еврею, грозит неминуемая гибель? Только ли из нелюбви к советской власти, погубившей его родителей и принесшей ему столько горя? Скорее всего, он просто не успел уехать на восток и остался в Киеве вместе с женой, поэтессой Ольгой Анстей. Вскоре немцы открыли в Киеве медицинский институт, и Иван Елагин продолжил свое образование, одновременно работая в родильном отделении больницы. Жили они с Ольгой бедно, однако занятия поэтическим творчеством не оставляли.
Когда, началось отступление немецких войск, Елагин понял, что с приходом Красной Армии ему не поздоровится, несмотря на то, что служил он не оккупантам, а украинским и русским роженицам. Главная же "вина" его была в том, что он был сыном репрессированного и имел родственников-эмигрантов.
На долгом и мучительном пути к Праге в телячьем вагоне родилась у них дочь. Но вскоре умерла. Вторая появилась на свет уже в Берлине в 1945 году.
Вскоре семья оказалась в лагере для перемещенных лиц в Мюнхене. Когда союзники стали выдавать органам НКВД беженцев, власовцев и пленных (полтора миллиона этих несчастных были отправлены в сталинские лагеря или расстреляны), поэт спасся тем, что переменил фамилию - превратился из Матвеева в Елагина и предъявил справку о том, что до 1939 года жил в Сербии (эмигрантов первой волны Сталину не выдавали).
В 1950 году ему удалось получить визу в США. Жизнь и здесь не баловала поэта. Долгое время уделом его были беспросветная бедность и одиночество (жена ушла к другому). Безработный и бездомный, скитался он в каменных ущельях нью-йоркских улиц, перебиваясь случайными заработками, К счастью, газете "Новое русское слово" понадобился автор стихотворных фельетонов, и его пригласили в штат редакции. Он изучил английский язык так основательно, что за пять лет перевел большую поэму Стивена Бене "Тело Джона Брауна", за что получил степень доктора в университете Нью-Йорка. Впервые в жизни он стал жить более или менее обеспеченно.
Скончался он в 1987 году в городе Питсбурге, где служил в последние годы профессором университета.
Поэт тосковал, понимая, что после его смерти "сделают надпись на камне надгробном совсем на каком-то другом языке". Так и вышло.
Жизнь свою Иван Елагин рассматривал как вечный зал ожидания - ожидания "счастья в кредит", ожидания признания. Что касается признания, то оно пришло наконец. Но все хорошее в этом мире приходит слишком поздно, когда человек уже не может испытывать радость, которую испытал бы в молодые годы.
Иван Елагин всегда был самим собой, никому в угоду не хотел "кривляться фигляром манерным".
До конця жизни трагическая судьба отца и матери занозой сидела в его сердце. Единственное, что спасало от отчаяния этого невысокого хрупкого человека, - вера в свои нравственные силы, твердая уверенность в том, что наступит время, когда, он станет известен на родине. Ему хотелось "на русскую полку когда-нибудь звездно упасть":
"По дороге оттуда", "Отсветы ночные", "Косой полет", "Дракон на крыше", "Под созвездием Топора", "В зале Вселенной", "Тяжелые звезды" - стихи из этих сборников Ивана Елагина теперь стали доступны любителям поэзии в России. Стихи его просты, не перегружены метафорами, но в них несмолкаемо бьется русское сердце, которому бесконечно дорога потерянная родина. Поэт утверждает:
Наше время возвращает в Россию талантливых поэтов, произволом тиранов рассеянных по всему свету. Иван Елагин - один из тех, кто обогатил русскую литературу, живя вдали от родины. Поэт и критик Георгий Иванов писал о нем: "Таланту в нем много", - причислял его к советским поэтам, последователям Маяковского. Он и в самом деле ориентировался на Маяковского, который был кумиром его отца-футуриста, но сумел это влияние преодолеть и заговорить своим, елагинским голосом. В 70-е годы он стал настоящим поэтом, большим мастером и до конца жизни не снижал уровня своего творчества.
[an error occurred while processing this directive]