Страницы авторов "Тёмного леса"
Страница "Литературного Кисловодска"
Пишите нам! temnyjles@narod.ru
Отзвонили церковные колокола, возвещающие всей округе пасхальные радостные события, которые уже более двух тысячелетий доносят до сердец и умов верующих внемирскую весть: "Христос Воскресе!". Принимая душой эту истину, открывшуюся Марии из Магдалы, христиане уверовали в бессмертие, которое - "смертию смерть поправ, живот даровав" - в эти дни доступно мирянину, смотрящему в широко раскрытые Царские врата всех православных храмов.
В знак своей сопричастности церковные дворы заполняют прихожане, внемлющие этому призыву, старающиеся хотя бы в такой Великий день слиться с христианской общиной, принимая на себя Божью Благодать. Взяв с собой большие плетёные корзины, наполненные куличом, над которым надо обязательно возжечь свечу, крашеными яйцами, бутылкой церковного "Кагора", спрятанной под красивым полотенцем снедью для разговения, уверенные в себе граждане благоговейно ожидают, стоя в первых рядах верующих, принятия на свои дары и себя лично волшебной силы струйки воды, ниспадающей с простого веничка, которые батюшка щедро разбрызгивает на всех пришедших. Словно очнувшись ото сна ежедневной мирской и суетливой жизни, весь клир и приход получают на это время приглашение вместе с Христом разделить трапезу, достойную райских кущ в небесных садах.
Пришедшим в церковь ещё с ночи, совместно переживших все стадии "положения во гроб", опаливших себя огнём из адских глубин, при колеблющемся свете фонаря обходящих кругом спасительный остов церковного корабля, услышавших спасительный возглас спустившийся из небесной тверди, утром почти невозможно было расстаться друг с другом. Хотелось плыть на корабле всем вместе в новую реальность, где всё устраивается по Воле Божией и собственной любви ко всему человеческому роду. Переживая духовный катарсис, для верующих просто физически было необходимо продлить его, твёрдо опираясь на внутренний духовный стержень, из которого начали расправляться крылья для полёта.
Палыч, всю ночь блуждавший вокруг церковной ограды, с достоинством выполнял собственную миссию привратника, пугая приходящих своим видом. Батюшка его не пускал в храм по причине его неуёмно-разнузданного характера. У Палыча были моменты протрезвления, не совпадающие с церковным уставом. Угадывая в нём человеческий взгляд, отец Николай изредка допускал его до крестного знамения перед иконой " Всех скорбящих Радость", но от целования её и своей собственной руки Палыч был категорически отстранён. Обычно в это время в храме находились на службе многолетние верующие церковной общины, помнящие Палыча ещё в работоспособном состоянии, выполняющего различные хозяйственные поручения, которые постоянно множились по мере благоустройства храма и его территории. Все нравоучения, исходящие от отца Николая, а особенно от матушки Лукерьи, не задевали струн сердца Палыча. Порок окончательно взял над ним власть, а все его желания сводились к беспрерывному попрошайничеству, собранные копейки от которого шли на покупку очередной чекушки водки. Его проспиртованный организм, давно потерявший всякое понятие о мере здорового потребления, настоятельно требовал очередную взбучку, помноженную на градусную силу. Первые годы он сидел у церковной ограды молча, жалостливо протягивая руку ко всем приходящим в храм. Позднее начал подсаживаться рядом с инвалидами, которым щедро подавали, и взглядом давил на совесть дающим. С годами, наглея, Палыч подчинил себе весь нищенский приход, забирая большую часть денег себе на выпивку и грошовую еду. Он мог сидеть на паперти и в лютый холод, и в жаркий изнуряющий день. Люди всё равно шли в церковь, чтобы отдать дань, собранную в земном уделе, на "укоренение" своей души в небесных чертогах. Особенно это было заметно в моменты крещения младенцев и отпевания усопших. Иногда Палыч аккуратно втирался в группу входящих, пробираясь с ними в храм, и садился на лавку в самый тёмный угол у иконы ангела-хранителя. Сердобольные бабушки-служки, как тени передвигающиеся между подсвечниками у главных икон храма, лёгким взмахом пальцев гасящие пылающие свечи, "ненароком" вкладывали в оттопыренные карманы Палыча гостинцы
- хлеб, печенье, пирожки. Он, не открывая глаз, принимал эту душевную помощь, в ожидании от своего ангела-хранителя ещё более весомого призрения к собственной пропадающей душе.
На Пасху Палыч начинал жить заново. В нём появлялась уверенность, что именно он, как прожжённый жизнью грешник, одним из первых вместе с Христом войдёт в Царствие Божие. Общий праздничный настрой вокруг оживлял его умершие чувства, заставляя вдыхать воздух витающих надежд на жизнь вечную, или, как вариант, на непременное скорое воскрешение. Царящая и разливающаяся вокруг благодать пьянила Палыча, несмотря на отсутствие привычных для него ста граммов зелья. В церковной столовой ему в честь праздника выдали огромную тарелку распаренной каши с мясом. Палыч, не меняя собственных правил, тут же перекинул всё в свою металлическую всепогодную миску. Предложенный стакан компота он демонстративно отстранил от себя, двигая грязной рукою по клеёнчатой скатерти стола. Сесть с остальными вкушающими за столы Палыч не мог, по причине полного игнорирования всех условностей человеческого общежития. Может быть он всё-таки осознавал в глубине своей души, что давно не дотягивает до нормального человеческого облика, а шансов вернуть хотя бы подобие его осталось очень мало. Но праздник и угадывающееся вокруг возбуждение требовали от Палыча привычного для него продолжения. Он важно вышел за ограду, попутно шуганув бабушек-побирушек, и по-королевски, нога за ногу присел на парапет. Его мягкую войлочную тряпку сомнительного цвета не смел тронуть ни один из проходящих мимо. Собственно эта грязная тряпица была его домом, лежбищем, укрытием в холода, защитой от самого себя, давно потерявшегося в людском море жизни. Вольготно заняв своё законное место, Палыч был недоступен для понимания окружающих его весёлых людей, спешащих в дома к своим близким, чтобы разделить с ними пасхальную радость. По бытующей традиции, многие устремлялись на кладбища к могилам своих родственников. Палыч, когда был моложе и здоровее, тоже старался переместиться туда, вспоминая о своём прошлом. Но и этот этап отречения, произошедший с ним, сейчас не вызывал у него ни воспоминаний, ни сожалений.
Ладони у Палыча были просто огромные - настоящие лапы труженика, привыкшего делать тяжёлую физическую работу. Миску он высоко держал в левой руке, а правой, всей пятернёй загребал кашу, прижимая её к широко открытому рту. Остатки каши валились ему на грудь, падали у ног на землю. Стайка голубей мгновенно окружала Палыча, вызвав в нём ответные чувства. Он стал загребать кашу пальцами и движением сеятеля разбрасывать её прилетевшим голубям. Голуби, наглея, стали взлетать прямо к миске. Палыч перестал сам есть, наблюдая эту воркующую и снующую птичью ватагу. По его грязному лицу потекли слёзы. Себя жалеть он уже разучился, но вот к голубям у него было особое отношение. Эти вездесущие птицы всегда
73
появлялись рядом с ним, когда он разжившись куском хлеба, раздавал птицам из своих рук крошечную долю пропитания. Палычу даже казалось, что это одни и те же голуби слетаются к нему на кормёжку. Иногда, находясь в хорошем настроении, он затевал с ними свой бесхитростный разговор. Первым к нему прилетал Торопыга, хватая самый крупный кусок, одновременно грудью отгоняя остальных птиц. Сегодня этот Торопыга пытался оседлать миску у Палыча, задевая своим распахнутым крылом его лицо.
За долгие годы нищенства у церковных ворот Палыч хорошо изучил все повадки этих Божьих тварей. Откинув локтем от себя наглую птицу, он стал лепить шарик из каши, ища взглядом свою любимую белую голубку. Его подслеповатые и слезящиеся глаза старались разглядеть птицу, чтобы поделиться с ней самым вкусным кусочком. Белая голубка появилась неожиданно, склё- вывая зёрна каши прямо у ног Палыча. Для неё он придумывал имена, но то ли забывал, либо не мог подобрать нужного. Сегодня белая птица откликалась на имя Голубуся.
Рядом с Палычем оказалась девочка лет шести, пришедшая в храм с мамой, но временно потерявшаяся в праздничной суете. Она с интересом наблюдала за старым и грязным человеком, который разговаривал с голубями как с людьми. "Дедушка! А как ты узнал имена голубей? Ты знаешь их птичий язык?" Палыч поначалу не понял, что девчушка обращается к нему с вопросом. Девочка опять спросила: "Можно я сама покормлю Голубусю булочкой?" Палыч, отвыкший от подобных вопросов, взмахнул рукой, как бы давая разрешение. Девочка, перенимая повадки Палыча, стала отгонять всех Торопыг, а их оказалось очень много, и подкармливать беленькую Голубусю. Это занятие так увлекло девочку, что она не ощущала себя потерявшейся, а радовалась вместе с окружающими праздничному дню. Ей захотелось взять Голубусю в руки, но та очень резво убегала из расставленных детских ладоней. В этот момент девочку нашла её мама.
Картина, которую увидели глаза матери, просто привела её в ужас. Её маленькая девочка, нарушая все нормы санитарии, вместе с конченым пьяницей, опустившимся, в грязном рванье нищим, чуть ли не на коленках ползает по асфальту, расталкивая стайку вьющихся под ногами голубей. Понимая, что с бродягой ей не о чём разговаривать, мать решила пристыдить дочь, вымещая на ней всё своё волнение от поисков родного чада. Девочка пыталась объяснить маме, что она помогала Голубусе, а стоя на коленях, отгоняла наглых Торопыг. Видя, что мать совсем её не понимает, девочка вдруг нашла нужные слова, от которых та буквально застыла на месте. "Я кормила вкусной булочкой того белого голубка, который в церкви слетел с неба на землю. Дедушка знает, как его зовут".
Палыч, не понимая всей глубины переворота, произошедшего в голове женщины, стал, от греха подальше, собирать в котомку грязную миску, сверху прикрывая всё своей вневременной подстилкой. Он конечно не мог понять, что дочь открыла матери ту тайну, которая была изначально представлена в храме в виде голубя над Царскими вратами, но не касалась ранее её сердца.
Палыч был слегка озадачен, когда вместо привычной ругани в свой адрес увидел добрый взгляд и благодарность подошедшей матери. Он не расслышал её слова, обращённые к нему, но, когда мать начала заталкивать в его перекидную суму освящённую праздничную еду из своей корзинки, дал понять, что лучше подавать деньгами. В этот раз милостыня была очень богатой. Её Палыч вложил в котомку на самое дно. Что-то забытое шевельнулось в его запечатанной наглухо душе, и Палыч губами, то ли вслух, то ли про себя, крикнул уходящей девочке: "Приходи! Опять будем вместе кормить Голубусю".
Страница "Литературного Кисловодска"
Страницы авторов "Литературного Кисловодска"
Последнее изменение страницы 10 Nov 2024