[an error occurred while processing this directive] [an error occurred while processing this directive]

Иван Аксёнов

Литературный Кисловодск. Январь - март 2001 года.

СПЯЩИЙ БОГАТЫРЬ

  На святой Руси петухи поют -
  Скоро будет день на святой Руси!
    Неизвестный поэт XIX в.

Горланят петухи по всей святой Руси.
Ночь близится к концу. Вот-вот рассвет забрезжит.
Но спишь ты мёртвым сном среди полей безбрежных,
Непроходимых пущ и гибельных трясин.

Коварством, как Самсон, во сне ты сил лишён,
Забыт тобою блеск утраченных сокровищ.
Проходит день за днём, но нескончаем он,
Сон разума, рождающий чудовищ.

Ты вечно был овцой, гонимой на убой,
Вся жизнь твоя прошла в сплошном хмельном угаре.
Тобой, Сомнамбулой, авантюрист любой
Манипулирует, как доктор Калигари.

Но утро близится, в дорогу торопя,
И пахнут чабрецом просторы полевые.
Неужто можно разбудить тебя,
Лишь скопом веки приподняв, как Вию?

Распелись петухи по всей Руси святой,
И ветры перемен сулит бюро погоды.
Но тяжко дремлешь ты, надежды и невзгоды,
И старые грехи забыв в дремоте той.

То молишься во сне поверженным богам,
То ждёшь от новых идолов подачки.
Боюсь, что никаким на свете петухам
Не пробудить тебя от вековечной спячки!
  1988

ДЕНЬ ГНЕВА

(фрагмент)
  "... пришёл великий день гнева Его,
  и кто может устоять?"
    Откровение св. Иоанна Богослова; 6, 17

Как кокон из чёрного шёлка, нас ночь оплела,
Бессонная ночь подведения скорбных итогов.
Одну безысходность сулит нам земная дорога,
и в прах обращаются наши слова и дела.

Мы в высь устремлялись, но слепо блуждали во мгле.
Какие таланты мы в землю бездумно зарыли!
А жизнь продолжается, что бы там ни говорили
и что б ни творили мы с вами на грешной земле.

Но снимет Господь с древней книги шестую печать -
низвергнутся звёзды, а небо, как свиток, свернётся,
луна окровавится, пеплом подёрнется солнце,
и хрупкие чаши сердец переполнит печаль.

День гнева придёт - кто сумеет тогда избежать
расплаты за то, что он век свой неправедно прожил?
Мы выпьем вино неминуемой ярости Божьей,
и станет нас серп, как колосья созревшие, жать.

Свершится библейских пророчеств вселенская жуть:
Весь мир опустеет, как поле, побитое градом,
Мы сгинем с Земли, а она, не заметив утраты,
продолжит вершить предначертанный Господом путь.

  1991

Литературный Кисловодск. Август 2003 года - N1 (13)

* * *

Несладко жить в эпоху перемен,
Когда поют отходную морали,
Когда людские души измельчали,
Холодному расчёту сдавшись в плен.

Жизнь - это цепь мучительных измен,
Надежд обманутых, привязчивых печалей...
Блажен, кого друзья не предавали,
Кто любит и любим - вдвойне блажен.

Мой век уже - как пуля на излёте,
Но, как и прежде, мне дороже нет
Тех, с кем дружу почти полсотни лет.

Мне жалок тот, чья мысль всегда в дремоте,
И мне не друг холодный себялюб,
Что скрытен, чёрств, и холоден, и скуп.

  02.06.03

Литературный Кисловодск. Май 2011 года - N41-42

ЛЕТО МОЕГО ДЕТСТВА

Июльский день пылает, как костёр,
К земле устало никнут ветви сада,
А за окном нехоженый простор,
Где оглушительно звенят цикады.

Горящим магнием сверкнет
    в глаза мне луг,
Утонет в небе взгляд, как в синей бездне.
С сухим шуршаньем ящерица вдруг
Скользнет в траве и в трещине исчезнет.

Упасть ничком в горячий аромат
Степной ромашки, клевера и вики!
Здесь маки жарким пламенем горят,
Щавель - как ржавью тронутые пики.

В просторах неба жаворонка трель
Трепещет и звенит, как колокольчик,
Пока заря, пожаром отгорев,
Не сменится сияньем звездной ночи.

Прочертит мрак падучая звезда,
Дохнет земля полынью разогретой -
И верится, что детство - навсегда,
Что никогда не отпылает лето.

* * *

Май пришёл, но холод цепок,
дождь всё жёстче, ветер злей.
Режут пасмурное небо
ятаганы тополей.

Поутру с трудом стряхну я
с сердца сумрачного вновь
колдовскую, затяжную
власть колючих зимних снов.

Как немые изваянья,
затаились эти сны
на окраине сознанья,
у границ зари и тьмы.

Но опять неугомонно,
как сквозь ветхость новизна,
сквозь последние препоны
прорывается весна -

звонким посвистом синицы,
зыбкой зеленью берёз
и готовностью пролиться
благодарных жарких слёз.

ПЕРСИК

Моё лицо сжигал полдневный зной.
В халате пёстром, в рваных шароварах
Бродил я по орущему базару,
Полуголодный, смуглый и босой.

Ишачьи крики, ржание коней,
Дувалы из растрескавшейся глины...
И вдруг две чёрно-жгучие маслины
Сверкнули из-под сросшихся бровей.

Торговцев ражих исступлённый гам,
Дым анаши, горячей пыли клубы...
Я лишь вздохнул, но розовые губы
В ответ прошелестели мне: "Салам!"

О поцелуй тех персиковых губ!
Твой запах в сердце впился так глубоко!
Но больно знать, что сны так подло лгут,
Что никогда я не был на Востоке.

НА ЗАКАТЕ

Осенний вечер пасмурен и тускл
и полон ветра вздохами и всхлипами.
Усталый листопад в аллее липовой.
Дождь, барабанящий по чёрному зонту.

Идешь на умирающей заре,
с душой пустынною,
    годами запорошенной,
и сумрачные липы настороженно
молчат в бескровном свете фонарей.

И вдруг навстречу под большим зонтом -
толстяк, тирольской шляпою увенчанный,
а рядом с ним - загадочная женщина
с иконным ликом и пунцовым ртом.

Не просто замкнута - надменно-холодна.
Нет ничего в ней приземлённо-плотского.
Как Фрези Грант
    с гравюры Саввы Бродского,
она изысканно-прекрасна и стройна.

Стоишь и потрясённо смотришь вслед:
душа томится, словно в годы давние,
как будто свет забытого свидания
пробился к сердцу через толщу лет.

Ушла она, воздушна и светла...
Не для тебя её заносчивая молодость.
И обдало тебя крещенским холодом,
когда ты понял: жизнь уже прошла.

ДОСТОИНСТВО

Кто брёл по этой жизни без дорог,
Через ухабы, скрытые туманом,
Кто честен был, хоть сам бывал обманут,
Кого судьба подчас сбивала с ног,
Кто вырос средь волнений и тревог,
Средь недругом расставленных капканов,
Кто над собой трудился неустанно
И научился презирать порок, -
Тот закалён и наделён терпеньем,
Кумир его - не вера, а сомненье,
Фальшивой истиной его не обмануть.
И в будущее смотрит он спокойно:
Он жизнь свою сумел прожить достойно -
Пройдёт с достоинством
    и свой последний путь.

ПОД НЕБОМ ЯНВАРЯ

Как небо зимнее роскошно в час ночной!
На чёрном лаке - звёзд густые росы,
И Млечный Путь, как сахарная россыпь,
Белеет над долиною речной.
Искрится на стекле узор резной,
Исполненный искусником морозом,
Причудливые снежные наносы
Тревожат взор больничной белизной.
Живёт всегда, в любое время года,
Своею жизнью тайною природа
Нам, покорителям, наперекор...
Она неодолима и бессмертна,
А наша жизнь мгновенна и бесследна,
Как полночь прочертивший метеор.

МАЯК ПОЭЗИИ

Маяк поэзии своим отрадным светом
Мне озаряет путь в угрюмой тьме ночей.
Теплом его живых, ласкающих лучей
Весь долгий век была душа моя согрета.
Я никогда себя не называл поэтом,
Хоть воспевал в стихах
    бесценный свет очей,
И трели соловья, и хриплый гвалт грачей
Пытался заключить я
    в строгий строй сонета.
Была бы жизнь моя отчаянно-пуста,
Когда б не Анненский, не Блок,
    не Мандельштам...
Читаю их стихи - и в сердце сладко льётся
Кастальского ключа хрустальная струя,
И меркнет рядом с их поэзией моя,
Как огонёк свечи при ярком свете солнца...

Литературный Кисловодск N46

ПЕРЕВОДЫ С ИСПАНСКОГО


ФЕДЕРИКО ГАРСИА ЛОРКА


ПРЕЛЮДИЯ

Уходят от нас тополя, но отсвет их долго тает.
Уходят от нас тополя, лишь ветер нам оставляют.
А ветер оденется в саван под звонким осенним небом.
Но долго ещё устало цветёт над реками эхо.
Мои воспоминанья мир светляков наполняет.
И маленькое сердечко в пальцах моих расцветает.

ПЕЙЗАЖ

Тихо блуждает вечер, в синюю свежесть одетый.
Сквозь запотевшие стёкла пристально смотрят дети
на то, как птицей ночною становится жёлтая ветка.
Стелется ясный вечер над засыпающей речкой,
рдеет румянец яблок на черепичных навесах.

ПОМИНАНИЕ

Милый тополь,
тополь нежный,
золотой наряд надевший.
Лишь вчера ты был зелёным,
сумасшедшим другом птиц.
А сегодня
удручённо
ты под августовским небом
приумолк, как я под небом
выжженной души моей.
Дай доверчивому сердцу
горький аромат ствола.
О суровый старец луга!
Мы теперь с тобою оба
в золото одеты. •

* * *

Оливковое поле раскроется и сомкнётся, подобно опахалу.
На сонные оливы легло густое небо, и, словно дождь холодный, потоки звёзд струятся.
Камыш и мрак неслышно на берегу трепещут, и стынет серый воздух.
Слышны в густых оливах пронзительные крики: то вскрики птиц пленённых в силках ветвей зелёных.

НЕВЕРНАЯ ЖЕНА

Из "Цыганского романсеро"
К реке ушли мы с нею.
Считал я её невинной,
она ж оказалась замужней.
И ночь Сант-Яго настала.
Пока мы с ней сговорились,
уже фонари погасли
и трели сверчков засветились.
За углом последнего дома
я спящие груди тронул,
и сразу они раскрылись,
как свежий букет гиацинтов.
Её крахмальные юбки
в ушах моих зашуршали,
как мягкий кусок атласа,
кромсаемый ножами.
Во тьме той ночи волшебной
деревья в небо вздымались,
а горизонт всё чаще
собачьим лаем взрывался.
За колючею ежевикой,
что похожа на дикобраза,
в тростниках, по песку лощины,
её волосы я рассыпал.
Я развязал свой галстук,
она сняла своё платье,
я пояс снял с револьвером,
она - все четыре лифа.
С её белою нежною кожей
не сравнятся ни розы, ни жемчуг,
ни сиянье луны полночной,
отражённое в стёклах окон.
Её бёдра во мраке бились,
словно рыбы в надёжном бредне,
то меня обжигали зноем,
то прохладою обвевали.
Чудной ночью я вскачь уносился
самой лучшей дорогой на свете
на стремительной кобылице
без стремян, без узды и плети.
Я мужчина, и не могу я
передать, что она сказала:
Мой рассудок не позволяет
быть несдержанным и болтливым.
В поцелуях и влажных песчинках
я увёл её прочь от речки,
и прохладный воздух кололи
листьев лилий острые шпаги.
Я сделал всё, как надо,
как и следовало цыгану:
подарил ей большую корзинку
из соломки и из атласа,
но влюбляться в неё не стал я,
ведь она оказалась замужней,
мне ж среди тростниковых кружев
говорила, будто невинна.

Литературный Кисловодск N50

ДЕНЬ ГНЕВА

  ...пришёл великий день гнева Его,
  и кто может устоять?
    (Откр. св. Иоанна Богослова, 6, 17

Прострелена ветром навылет
беззвёздная тьма,
и, налитый кровью,
таращится глаз семафора.
Уложены вещи, улажены старые споры,
и побоку всё, что недавно сводило с ума!

Полуночный поезд напрягся
и нервно дрожит,
как взнузданный конь
в предвкушении бешеной скачки.
Рванётся он в темень -
и ночь бережливая спрячет
широкий ковёр,
что по чёрному золотом шит.

Еще не оборвана жизни непрочная нить,
но воспоминанья подёрнуты
чёрствою коркой.
И пахнет увядшей травою
так терпко и горько,
и горько сознанье,
что прошлого не изменить.

Как кокон из чёрного шёлка,
нас ночь оплела,
бессонная ночь
подведения скорбных итогов.
Одну безысходность
сулит нам земная дорога.
и в прах обращаются наши слова и дела.

Мы ввысь устремлялись,
но слепо блуждали во мгле.
Какие таланты мы в землю
бездумно зарыли!
А жизнь продолжается,
что бы там ни говорили
и что б ни творили мы с вами
на грешной земле.

Но снимет Господь с древней книги
шестую печать -
низвергнутся звёзды,
а небо, как свиток, свернётся,
луна окровавится,
пеплом подёрнется солнце,
и хрупкие чаши сердец переполнит печаль.

День гнева придёт -
кто сумеет тогда избежать
расплаты за то, что он век свой
неправедно прожил?
Мы выпьем вино
неминуемой ярости Божьей,
и станет нас серп,
как колосья созревшие, жать.

Пророчеств библейских свершится
вселенская жуть:
весь мир опустеет, как поле, побитое градом,
мы сгинем с Земли, а она,
не заметив утраты,
продолжит вершить
предначертанный Господом путь.

Как больно прощаться
с привычным земным бытиём,
с росистой травою
и с влажною нежностью радуг!
Минувшее горе и полузабытая радость
травой прорастают
в надтреснутом сердце моём

Теряется абрис надежды в осеннем дыму.
Где были воздушные замки -
теперь пепелище.
В чадящих руинах
лишь ветры бездомные свищут.
И жизнь, как полуночный поезд,
уходит во тьму.

Литературный Кисловодск N58
НОВЫЕ СТИХИ ИВАНА АКСЕНОВА

Памяти поэта Анатолия Павлова

Разорван круг угрюмым декабрём,
Разъяты руки дружбы многолетней
В тот горький миг,
когда твой вздох последний
Растаял в воздухе туманным днём.

А нам остался ужас пустоты,
Отравленные дни, глухие ночи.
Срок нашей жизни с каждым днём короче,
Нам страшен путь, которым отбыл ты.

Мне чудится во сне знакомый звук
Шагов твоих, утраченных в тумане.
И сердце мне так безнадёжно ранит
Твой горестный исход, бесценный друг.

ПРЕДЗИМЬЕ

Густая синька туч над сыростью земли.
Неясный сонный свет
усталой поздней осени.
Свой кружевной наряд уже рябины сбросили,
И журавлиный стон давно угас вдали.

Вечерний хриплый грай
шального воронья.
Дремотный воздух чист.
Прозрачно-чётки дали.
Безрадостные дни
для нас теперь настали -
Пора предзимнего глухого бытия.

Мне ветер по ночам
в ветвях играет скерцо,
В усталой голове гудят колокола.
Мысль горькая о том,
что жизнь уже прошла,
Колючим сквозняком
пронизывает сердце.

Но скоро желоба заплачут под дождём
И выметет метель душевное смятенье
И я тогда скажу спасибо Провиденью
За то, что мы с тобой пока ещё живём.

  Кардиологическое отделение больницы. 15.11.2012

Александру Мосиенко, писателю,
с дружеским чувством

  ... Сердца героев изношены годами и судьбой,
  Но воля непреклонно нас зовёт
 Бороться и искать, найти и не сдаваться.
    Альфред Теннисон

Мы с Вами родились в один и тот же год.
Всё испытать пришлось:
войну, нужду и голод.
Под бременем труда, под ношею забот
Состарились тела,
но дух наш вечно молод.

И пусть бесчестие над честью верх берёт
И мир на части,
как гнилой орех, расколот,
Усталые сердца ещё не тронул холод,
Наш бог - поэзия, а не тупой расчёт.

Немало в жизни зла, губительных измен.
Мы сознаём, что всех нас ожидает тлен -
И тяжкий груз годов
ложится нам на плечи.
Подчас теряем путь в бессонном беге лет -
И меркнет в сердце путеводный свет.
И только слово друга сердце лечит.

НЕПОГОДА

  Весь мир - театр, а люди в нём актёры.
    У.Шекспир

Осенний дождь весь день
струится по стеклу,
И падают в траву
бесшумно листья клёнов.
Как жалобны в трубе
ветров бессонных стоны!
И как печален вид
поблёкших, смятых клумб!

Из жёлоба вода течёт, свиваясь в жгут,
И хриплый крик ворон
приглушен непогодой.
Клубятся клочья туч, свисая с небосвода,
Льют бесконечный дождь
и на восток бегут.

В такую ночь мой сон
тревожен и непрочен,
И снится иногда всю ночь мне напролёт,
Что трудный мой спектакль
уже почти окончен
И скоро занавес тяжёлый упадёт...

Литературный Кисловодск N64
Старые стихотворения

* * *

стая ворон над
пшеничным полем
Картина Винсента Ван Гога
Перекрёсток дорог, текущих,
как два потока
расплавленной меди,
а за ним -
опалённое пламенем полдня
пшеничное поле.
над безмолвным кипением зноя
густо-синее небо
клубится,
как синее пламя.
В этом яростном буйстве огня,
в этом пекле
расплавленных красок
никогда не найти твоему
обожжённому сердцу
покоя.
раскалённая пыль поглотила
следы твоих ног,
и вороны, кружа,
словно клочья горячего пепла,
твой доверчивый взгляд
навсегда от людей заслонили.
но остались полотна,
опалённые пламенем страсти
и подобное вскрику стрижа
короткое звонкое имя -
ВинСЕнТ.

  1971 г.

БЕССОННОЕ СЕРДЦЕ

Пронзительные крики поездов,
трепещущие в паутине полночи,
отчаянны, как зов о помощи.
Они неотвратимы, словно смерть,
в них - непреодолимость искушения.
Они сметают, как свирепый смерч,
покой душевный.
и рушатся миры,
как замки из песка,
в бессоннице ночей
свеча надежды тает,
и липкой паутиною тоска
пустеющее сердце оплетает.
Жизнь прожита.
Лишь иногда во сне
коснутся сердца вдруг
пылающею дланью
давно перегоревшие во мне
мои неутолённые желанья.
Как книгу для слепых,
наощупь снова
во сне воспоминанья ворошу, -
и горько мне,
что я не нахожу
теперь в себе самом
себя - былого,
что счастье, будто дождь,
обходит стороной
и что в бессонном сердце -
ночь глухая.
Ты слышишь?
Жизнь во мне
оборванной струной
стихает.

  1971 г.

ДОН КИХОТ

  Нас мало, нас адски мало,
  И самое страшное, что мы врозь.
    Андрей Вознесенский

Клубится свинцовое месиво туч,
и ветер последние листья срывает,
Палату больничную тьма заливает,
Густая, как липкая чёрная тушь.
ни проблеска света в иззябшей душе.
Тоска в твоём сердце застряла занозой.
Томительна жизни суровая проза,
растрачены силы в пустой томоше.
немало невзгод на дороге большой:
Там ждут не награды, а новые раны,
Там можно в бою одолеть великана
и пасть от пигмея с ничтожной душой.
но кто за обиженных меч обнажил,
Кто в лютый мороз и под солнцем палящим
За правду сражался, тот праведно жил,
А значит, и рыцарем был настоящим.
Ты жил, не страшась
ни страстей, ни борьбы,
изведал немало печали и боли,
Лишь не было в жизни покоя и воли,
А значит, не знал ты счастливой судьбы.
Глаза росинанта с укором глядят,
От мыслей безрадостных некуда деться,
Копьё притупилось, и панцирь помят,
и раны болят, и надорвано сердце.
Водою струятся меж пальцами дни,
и жить остаётся всё меньше и меньше.
Друзей незабвенных и преданных женщин
Уже вспоминаешь, как светлые сны.
Средь трупного смрада растленных сердец,
Чванливых вельмож, их идейных лакеев,
Внештатных доносчиков, мелких злодеев,
Волков ненасытных, покорных овец,
нас мало таких, кто под градом камней
Встаёт против лжи, лицемерия, фальши.
Всели же в нас мужество, силы в нас влей,
Бессмертный идальго
из древней Ла Манчи!

  1965 г., больница

* * *

Мартовский город, серый от грязи,
Гул бесконечных очередей.
Хмурые лица усталых людей.
Как этот тусклый мир безобразен!
Серое солнце кусает глаза,
Ветер кружит обрывки бумаги.
А облака - будто белые флаги
или колумбовы паруса.
Жаль, не для нас простор океана,
не увидать нам заморских стран.
Жизнь превратилась
в большой балаган,
Где вместо клоунов - политиканы.
В их болтовне заплутали мы,
Словно рыбёшки в дремучей тине.
Ложь, будто липкая паутина,
нам заплела сердца и умы.
В мире привычных газетных врак
Правда для нас - непосильное бремя.
Быть оптимистом в такое время
Может лишь безнадёжный дурак.
Явь нас томит, как зловещий сон,
Давит нас прессом прозы житейской.
Все мы - слепцы
из притчи библейской,
и проводник наш слеп, как Самсон.
ропщет народ: "Магазины пусты.
Где же обещанное изобилье?
Баснями семьдесят лет нас кормили
и докормили - до нищеты!"
Места для радости в жизни нет.
Дует холодный, недобрый ветер.
Серое утро и серый вечер.
Серого солнца негреющий свет.

  Март 1991 года
  Ставрополь - Новопавловск

Литературный Кисловодск N65

ПЕРЕВОДЫ С НЕМЕЦКОГО


Райнер Мария Рильке (Австрия)


ОДИНОЧЕСТВО

Как ливень, одиночество ночное...
Оно идёт с полуночного моря,
с равнин далёких, тронутых весною,
и льёт с небес, насупленных всегда,
на спящие пустыни-города,
что цепенеют в предрассветной скуке,
когда по переулкам тьма стекает,
когда два тела, разжимая руки,
разочарованно друг друга оставляют,
но, хоть сердца их злоба ослепляет,
в одной постели ночь они проводят.
Тогда оно не дождь, а половодье...

ОСЕННИЙ ДЕНЬ

На солнечных часах сгустились тени.
Что ж, лето истекло. Господь, пришла пора!
В простор лугов отпущены ветра...
Пусть будут жаркими оставшиеся дни.
Осенние плоды наполни соком
и сладость, словно мёд пчелиный в соты,
в тяжёлое вино без устали гони.

Бездомному приюта не создать.
Кто одинок, тот не отыщет близких.
Он будет ждать, читать,
писать большие письма,
в пустых аллеях не спеша гулять
под беспокойный шорох палых листьев.

* * *

Рассветного часа чугунный гул
прогнал дремоту и лень.
и, зная, что всё на свете смогу,
улыбкой встречаю день.

рождает в сердце моём торжество
его спокойный приход.
Я вижу: легко в руках у него
любое дело пойдёт.

Его золотой иконный фон
счастливым взором ловлю
и радуюсь, что отпускает он
на волю душу мою.

ВСТУПЛЕНИЕ

Кто бы ты ни был, вечером уйди
из комнаты, где всё тебе знакомо, -
и даль тебе откроется за домом,
кто б ни был ты.

Едва перешагнёшь через порог,
вдали заметит дерево твой взгляд,
тот силуэт печально одинок.
Как в раму, вставишь ты его в закат.
Ты создал мир. Велик и прочен он,
как слово - то, что зреет в тишине.
и вот теперь ты с ним наедине,
и взгляд твой чувством нежным увлажнён.

* * *

Беззвёздной ночью, словно дитя,
проснётся ветер, листвой шелестя,
одиноко пройдёт по аллее - и вот
неслышной походкой в село войдёт.

Доберётся он ощупью до пруда,
угнездится в вершинах спящих дубов,
и недвижно-чёрной будет вода,
и бледны будут стены домов.

ОДИНОКИЙ

В морях вкусивший радость и печаль,
живу теперь средь вечных домоседов;
их дни полны спокойствия и света,
а я с тоской гляжу в морскую даль.

Запечатлелся на лице моём
мир, как Луна, безлюдный и безмолвный,
а им язык сиротства незнаком,
и их слова светлы, как в море волны.

Дела, что мной сюда привезены,
безропотно стоят у вашей двери.
На родине они сильны, как звери,
а здесь, у вас, стыдливости полны.

ПАНТЕРА

Усталый взгляд её подёрнут мутью.
Мельканье прутьев застилает свет.
И кажется: за тысячами прутьев
всё пусто - никакого мира нет.

Шаги её и мягки, и упруги.
Как в диком танце, яростно она
всё мечется в ничтожно малом круге,
где воля давняя сокрушена.

Лишь иногда зрачков глухие шторы
раздвинутся беззвучно, и тогда
какой-то образ в них войдёт и вскоре
угаснет в сердце навсегда.

* * *

Дом на краю деревни одинок,
как будто он - последний в мире дом.
И тракт, покрытый тьмою, за углом
теряется в сплетении дорог.

Деревня эта - узкий переход
в тревожный мир волнений и забот.
Дорога, мостик. Дальше - темнота.
И тот, кто из селения уйдёт,
быть может, не вернётся никогда.

* * *

Мне дорого застенчивое слово
в одежде бедной, буднично-земной.
Все краски карнавала озорного
отдам ему, чтоб расцвело оно.

И сущность слова, скрытая вначале,
как на ладони, высветится вдруг.
Слова, что прежде в песнях не звучали,
найдут в стихах моих и цвет, и звук.

ПОЭТ

Время, как быстро ты пролетело,
взмахами стрелок изранив меня.
Что мне с моими устами делать?
с ночью моей и сияньем дня?

Места мне нет у родного огня,
нет у меня ни жилья, ни милой.
Вещи, которым придал я силу,
процветая, растрачивают меня.

ОСЕНЬ

Листва летит, летит издалека,
как будто это сад небесный вянет.
Паденье - жест немого отрицанья.
И падает Земля тяжёлым камнем -
безмолвна, одинока и хрупка.

Мы тоже падаем. Невидимой рукой
мы сорваны - бесплотных листьев тени.
Но в мире есть один - Тот, Кто паденье
остановив, подарит нам покой.

* * *

В пустыне белой замок одинок.
Там ливни бродят в залах опустелых,
плющ умирает на холодных стенах,
и снег заносит тысячи дорог.

Над миром небо тускло, как свинец.
Белеет замок. И тоска седая
вдоль серых стен потерянно блуждает.
Часы умолкли; времени - конец.

* * *

Мой вечер - книга. Так люблю я
обложки пурпурной атлас;
её застёжку золотую
любовно глажу каждый раз.

Страницу первую читаю,
довольный добрым тоном слов,
за нею следует вторая,
а третья - плод отрадных снов.

 

И.М.Аксёнов. Плач по Икару (поэма)

И.М.Аксёнов. Следы (поэма)

И.М.Аксёнов. Сонеты

И.М.Аксёнов. Лермонтов (очерк и стихи)

 
[an error occurred while processing this directive]