Валентин Кушниренко

ДЕЛО ШУСТРЫХ

Вшестнадцати километрах от областного города К. (железнодорожная станция так и называется "16-й километр") в загородном доме художника Редисова произведено дерзкое ограбление. В черноте ночи двое неизвестных (до времени назовем их "икс" и "игрек"), прикатили на грузовой автомашине (это установлено экспертом криминалистом), высадили раму окна, проникли в ателье живописца и вывезли всю его художественную продукцию - полотна написанные маслом в количестве пятидесяти пяти штук. О случившемся гражданин Редисов сообщил на рассвете 17 августа дежурному лейтенанту милиции.

СтудияРедисова представляла прилепленную к дому застеклённую террасу с отдельным входом, который, как правило, не запирался ни днем, ни ночью. Не был он закрыт и в ночь ограбления. Вход в дом был с другой стороны, через другую террасу. Таким образом, преступление носило непонятный характер, если учесть, что при незапертой двери в студию художника, грабители действовали через окно, высадив для этого раму.

В десять часов тридцать минут утра, к дому Редисова с рёвом подлетела оперативная милицейская машина, из которой, плохо скрывая волнение, вышел необычайно торжественного вида элегантно одетый молодой следователь Михаил Мармухин. Это было его первое в жизни уголовное дело, порученное к расследованию.

Сухо поздоровавшись с перепуганными супругами Редисовыми и строго оглядев десяток зевак, пяливших на него глаза, следователь приказал шоферу поставить машину на другойстороне улицы, а приехавшему с ним фотографу немедленно приступать к делу. Стараясь себя не выдавать, он внимательно разглядел фас и профиль потерпевшего живописца. Длинная фигура, длинное лицо без подбородка, тонкая шея переходит в нижнюю губу. И у супруги такая же астеническая фигура на тонких ногах. Вынув записную книжку, следователь написал: "X = ?, Y = ?".

Загудела проходящая мимо электричка, и, не останавливаясь на 16-м километре, унеслась в город К.Железнодорожное полотно проходило совсем рядом, причем подъехать к дому Редисова можно, как со стороны полотна, так и с противоположной, но тогда пришлось бы пересекать весь посёлок. Разумеется, грабители предпочли первый путь, о чем говорят следы полного разворота грузовика у самой калитки усадьбы. Дальше машина пошла по дороге между поселком и полотном, переехала рельсовые пути у шлагбаума и вышла на шоссейную дорогу, соединяющую город К. с Москвой.

Михаил Мармухин погулял с минуту по шпалам, причесал непослушный золотистый чубчик, набрал полные легкие сладкого загородного воздуха и сбежал с полотна к дому Редисова, который представлял типичное для этих мест строение дачного типа, избушку с двумя террасами по бокам. Михаил наклонился, чтобы снять с брючины колючку репея, и увидел вертикально торчащую в траве игральную карту. Это был почти новый бубновый туз, совершенно непокрытый придорожной пылью. Не было на нём и следов вчерашнего дождя. Туз потерян ночью! С прыгающим от волнения сердцем начинающий следователь опустился на колено, на другом расстелил носовой платок, и аккуратно держа карту за боковые кромки, завернул её в узелок. Внимательно проглядывая каждый сантиметр окрест, он обнаружил в трёх шагах ещё одну карту - бубновую даму. Ого! Это у самого места разворота машины грабителей! В уме пронеслись когда-то в детстве слышанные рассказы о мерзавцах, играющих в карты на крупные преступления.

Дальнейшие поиски в радиусе двадцати метров не дали ничего интересного. Фотограф закончил своё дело, милиционер, который с утра дежурил на участке, разгоняя любопытных, покинул пост, и народ сразу привалил к террасе, громко высказывая самые нелепые предположения.

Усаживаясь в оперативную машину, следователь ясно слышал, как одна из гражданок посёлка сочувственно обращаясь к супруге потерпевшего живописца сказала:

- Прислали какого-то мальчонку. Тоже мне сыщик! Ищи-свищи...

Михаил Мармухин по-детски прикусил губу, плюхнулся на мягкое сидение автомобиля, и, нащупав в кармане платочек с двумя картами, глубоко вздохнул, понимая, что это чуть ли не единственныйхвостик той ниточки, за которую ему предстоит тянуть, распутывая клубок.

На секунду машина притормозила у шлагбаума. На вопросы путевая служительница отвечала односложно:

- Моё дело за паровозами глядеть. А на машине, хоть чёрт езжай.

С этим небогатым багажом следователь Мармухин прибыл в город К. Докладывая о случившемся на 16м километре своему начальнику капитану Пыхтину, Михаил не без гордости вынул туза и даму, намекнув, что это и есть ключ к раскрытию преступлений.

Пыхтин посмотрел на карты и пожал плечами.

- Ну и что? Как ты увязываешь одно с другим? Почему ты решил, что карты принадлежат грабителям? А если бы ты нашел кости мамонта? Ты бы на мамонта грешил? Да? Ты, Мишенька, просто так карты к делу не приклеивай, ты давай версию, зачем ворам понадобилось оставлять свои визитные карточки?

Связь между картами и преступлением Михаил чувствовал интуитивно, но говорить об этом шефу было бессмысленно. Пыхтин терпеть не мог ссылок на интуицию. Ему нужны факты. Миша вздохнул и умолк.

Анализ отпечатков пальцев на картах и на оконной раме не дал никакого совпадения. Но это ещё ни о чём не говорит. "Картами могли играть многие. Кстати, это подтверждает и анализ. - Рассуждал Михаил. - А почему не могло быть так: Икс играл с Игреком, имея туза и даму, вытянул третью карту, получился перебор, и он со зла швырнул карты на землю, после чего по условиям игры надел перчатки и проник на веранду..."

- Ты мне скажи, - словно прочитав эти мысли, спросил Пыхтин, - зачем твои ханурики приехали на дело и начали тут шлепать картами? Разве что они из лечебницы? - Капитан покрутил пальцем у виска. - И вообще, Мишенька, рецидивисты, играющие в карты на преступления, с нашей помощью повывелись. Главное, я считаю, мы должны понять, что это за воры, которых тянет на произведения искусства. Редисов не так знаменит, чтобы им заинтересовались международные гангстеры. Значит кто-то помельче. Ты постарайся прежде всего уяснить, какую примерно ценность в рублях представляют пятьдесят пять картин Редисова. Главное, знать масштаб преступления.

"Шеф, как всегда, прав", - подумал Михаил и прикрыв карты листком бумаги, густо покраснел, вспомнив слова женщины насчет "мальчонки-сыщика".

В конце дня в угрозыск пришел Редисов, но, к сожалению, никаких дополнительных полезных данных от него получить не удалось. Подозрений на кого-либо у художника не было.

- Для меня это равносильно убийству, - прошептал Редисов, ломая суставы пальцев.

- Равносильно убийству, - повторил Пыхтин, когда художник ушел. - Так что, лейтенант, можно считать тебе повезло: первое же дело равносильное убийству. Работай. Оправдывай доверие.

В этот день Михаил уходил с работы с ощущением школьника, который, если и не провалил экзамен, то, по крайней мере, получил троечку. Карты шеф всерьёз не принял. А других зацепов не видно. Будучи человеком мнительным, Михаил подумал, что сейчас в кабинете Пыхтина небось лежат два бубновые карты, а вокруг сотрудники отдела стоят и хохочут в несколько здоровых глоток. И как всегда изощряется его однокашник Славка Крапивин - у него что язык, что фамилия. Ну и пусть...

Домой идти не хотелось. Увидеть бы сейчас Верочку! Механически шагая по главному проспекту, Михаил свернул на улицу Луначарского и стал прогуливаться у дома Веры. Мелькнула дерзкая мысль позвонить в дверной звонок, но решиться не смог. С Верой он познакомился всего позавчера. Просто какой-то развязно держащийся парень под смех двух своих сотоварищей приставал на улице к симпатичной девчонке, а получив достойный отпор, вдруг сказал такое, что Михаила словно плетью стегануло, и он в одно мгновение очутившись перед парнем прошипел: - Пошел отсюда! Быстро!

В синих глазах девчонки промелькнул испуг и отвращение.

- Подонков не так много, но они есть, - сочувственно сказал девушке Михаил.

Девушка, ничего не ответив, стала быстро уходить прочь. Михаил пошел следом, заметив боковым зрением, что те трое, оправившись от секундной растерянности, решили его преследовать.

- Храбрец! Остановись! Не будь зайцем! - крикнул всё тот же разболтанный юнец.

Михаил остановился, и обращаясь к первымпопавшимся прохожим, сказал:

- Товарищи! Помогите мне доставить этих троих хулиганов в отделение милиции.

Двое мужчин примерно сорокалетнего возраста замедлили шаги, и Михаил не сдержал улыбку, увидев, как улепётывает всё трио, причём один из них, широкоплечий и коротконогий, семенит особенно смешно. Улыбнулась и девушка, с удивлением посмотрев на героя, который сам не высок, да и не широк, а так лихо разделался с теми деятелями.

Около дома номер двадцать по улице Луначарского девушка остановилась и сказала:

- Я здесь живу. До свидания.

- Как вас зовут?

- Вера. Орлова.

- Вы, наверное, студентка?

- Почти.

- Что значит "почти"?

- Сдала экзамены. С первого сентября буду студенткой.

- Куда поступили?

- В юридический.

- Серьезно?! А я в этом году кончил юридический.

- Наш?!

- Наш.

- А вас как зовут?

- Миша. Мармухин.

- А в юридическом трудно учиться? - Вера симпатично улыбнулась.

- Что вы! Очень интересно.

В это время открылась дверь дома, и вышел очень старенький дедушка в пенсне на носу.

- Верунья! Тебя все ждём, - пропищал старичок и ушел, не закрыв дверь.

- До свидания. - Вера ещё раз очень уж хорошо улыбнулась, и, захлопывая за собой дверь, помахала рукой.

И всё знакомство. Три часа проходил Михаил по улице Луначарского в расчете на "случайную" встречу. Вера не появлялась. Входили и выходили из дома какие-то женщины, мужчина с портфелем - видимо отец Веры, дважды высовывался старичок в пенсне, морщился, глядя на пасмурное небо и уходил обратно. Заходил Миша в расположенное неподалёку кафе-мороженое и оттуда поглядывал на Верин дом. Веры не было. В одном из окон дома зажегся свет. Может быть, это она читает. Он ещё раз прошелся под окнами. Хотелось заглянуть за занавеску, но слишком высоки окна. В комнате мелькнула тень. Вера! Он постоял с минуту у стенки дома, размышляя, как смешно устроен мир: Вера от него в каких-нибудь сорока сантиметрах, там за стеной, а он здесь... И нельзя перешагнуть барьер...

Налетел ветер, посыпался редкий дождь. Миша вздохнул, повернулся и быстро пошел домой. Капитан Пыхтин всегда говорит, что если везёт, так везёт и утром и вечером, а если не везёт, так не везёт. Пыхтин, как всегда прав.

Михаил жил в двухкомнатной квартире с матерью и её сестрой, тётей Женей. Обе женщины вырастили и воспитали Мишу, обе в детстве называли его Рыжиком, а теперь наполнились гордостью и беспокойством за своего лейтенанта милиции. Ни матери, ни её сестре не удалось получить высокого образования, и видимо это обстоятельство особенно подчеркивало значительность Миши в их глазах. Офицер! Юрист с высшим образованием! Смыслом жизни обе женщины считали "Мишкино счастье", заботы о нем. Беспокоило, что по долгу службы Мише придётся иметь дело с ворюгами, мошенниками, насильниками. Тёте Жене казалось, что вооруженные бандиты постоянно стараются выследить следователей и жестоко расправиться с ними, хотя в жизни все происходит скорее наоборот.

И хотя сегодняшний день нельзя было считать очень удачным, Михаил, чтобы ободрить мать и тетю, войдя домой, наиграл бодрость и веселость. Лихо козырнув женщинам, он отрапортовал:

- Сыщик Майкл прибыл с боевого задания! Голоден, как волк.

Тётя Женя, мастер кулинарной фабрики, расплылась в счастливой улыбке, ибо всегда считала - кто хорошо ест, тот здоров. На вопрос матери "как дела?" Михаил ответил с таинственным комизмом:

- Профессиональная тайна.

Сразу после чая Миша сказал, что хочет спать и ушел в свою комнату, чтобы как следует подумать о деле Редисова.

Утром чуть свет тётя Женя умчалась к себе на фабрику, мать заспешила на работу на швейный комбинат, и Миша наскоро проглотив завтрак, ринулся в утренний водоворот областного города К. В его блокноте стоял вопрос: "Сколько стоит пропажа?". Ответить оказалось не просто.

Ещё в сороковых годах живописцы города К. организовали творческий союз "ОХ" (Объединение художников), или ОБЛОХ (Областное объединение художников) - его называли и так и так. Правление союза размещалось в небольшой комнатке подсобного домика во дворе краеведческого музея. За годы существования общества городские живописцы постепенно расслоились на пять основных категорий: маститые, видные, известные, признанные и несозревшие. Во главе художественных сфер города стояли три маститых патриарха живописи: розовый старичок, ныне пенсионер, Антон Саввич Сиборский, журнальный карикатурист Хетагуров Олег Айкасович и весьма бодрый, громкий подвижный, напористый шутник и толстяк Илья Захарович Рубинов - бессменный председатель ОХ'а, главный законодатель вкусов и мод, хотя никто не помнит, чтобы он писал картины или рисовал сам. Видных, известных и признанных художников в области насчитывалось около ста. "Несозревших" в ОХ не принимали и не пересчитывали.

Иван Иванович Редисов к моменту ограбления занимал положение среднее между известными и признанными мастерами кисти. Признанным он мог считаться хотя бы потому, что его картина "Спелый арбуз" экспонировалась на двух городских выставках. Но путь к известности лежал только через персональный вернисаж с афишами по всему городу: "Выставка работ художника Редисова". По мнению отдельных членов ОХ'а он такую выставку заслужил.

И вот как раз, когда следователь угрозыска Михаил Мармухин пересекал большой двор музея, ОХ'овцы обсуждали вопрос, кому на сентябрь месяц отдать выставочный зал - несколько вычурному Семёну Подушкину, или Ивану Редисову, человеку, которого уже много лет почему-то незаслуженно затирают. А затирают потому, что он тихий, тощий, незаметный, хоть и ростом вымахал за два метра, а кругом ловкачи и горлохваты. ОХ'овцы громко базарили по этому поводу.

Следователь постучал. Никакого ответа. На двери правления кто-то написал мелом: "Войдёшь без стука - вылетишь с треском". Михаил постучал ещё раз. Высунулся бородатый ОХ'овец и неласково спросил:

- Ну чего? Чего надо?

- Мне нужен председатель правления.

- Кто вы такой? - допытывался лохматый, но его оттеснил сам Илья Захарович.

- Вы ко мне?

- Я из угрозыска. Мне надо с вами поговорить.

Лохматый тут же испарился. На лице Ильи Захаровича появилась растерянность. "Угрозыск? Только этого нам не хватало!" Входя вместе с Михаилом в комнату, он хлопнул в ладони и, перекрикивая галдящих художников, сказал:

- Насколько я понимаю, вопрос ясен, товарищи. Зал отдаём Редисову и точка! Теперь маленькое объявление: в связи с газификацией нашего города нам в качестве выставочного зала дают помещение бывшего дровяного склада... - Собрание загудело, - ...и нечего гудеть! Помещение неплохое, только его надо привести в порядок. В пятницу назначаем субботник. Все мы художники, всем нужен зал. Прошу прийти дружно и вкалывать всей плеядой. Ясно? Всё! Благодарю за внимание. Прошу очистить помещение.

Лохматый в полсекунды раззвонил всему собранию, что пришла милиция, и теперь, расходясь, все глазели на Михаила, как на слонав зоопарке. Любопытный старичок Сиборский стал умышленно мешкать, чтобы знать, зачем пришла милиция. Навострил глаз и Хетагуров. Остальные вышли.

Известие о краже картин Редисова повергло всю троицу художников в молчаливое недоумение, они стали растерянно переглядываться.

- Мы должны знать, какую ценность в рублях представляют эти картины, - деловым тоном отчеканил Михаил.

Все три ОХ'овца развели руками. Илья Захарович скривился, потёр кончик носа мизинцем, взглянул вопросительно на коллег, и доверительно склонившись к следователю, сказал:

- Я лично за них много не дал бы.

- Может быть, у него рамки дорогие? - пошутил Хетагуров.

- Не понимаю, - заюлил розовый старичок Сиборский, - у меня с утра до ночи открыты двери в мастерскую, и я полагаю, что мои работы не хуже Редисовских... - он убрал голову в плечи и ещё раз развел руками, - но у меня сроду никто ничего не украл.

Все переглянулись. Хетагуров хотел сказать ещё что-то, но взглянув на входную дверь, осёкся, отпрянул назад и больно сжал руку Ильи Захаровича. Все обернулись.

В РАМЕ ДВЕРИ, ГОРЬКО ОСКАЛИВ РОТ, СТОЯЛА СМЕРТЬ. Зловещая и торжественная. От нее веяло холодом и угрозами. Смерть беззвучно шевелила нижней губой, пронизывая белесым взором пространство комнаты, готовая крючками пальцев смять глотку всякому.

- Садись, Ваня, - сказал Смерти Илья Захарович, так как он первый очухался и сообразил, что это и есть бедняга Редисов. Ну конечно это он! Тощий и длинный, без подбородка. На шланге, соединяющем голову с туловищем, здоровый кадык. - Садись, Ваня.

Если человека ударить пудовой гирей по голове, это будет только часть ощущений, пережитых сегодня художником Редисовым. Десять лет он мечтал о собственной выставке, и вот сейчас, когда состоялось решение, Иван Иванович впервые до конца понял, какое зло свершилось в ночь на семнадцатое августа. "Зал отдадут Подушкину! Ловкачу, пройдохе, "модернисту". "Душка", как его звали товарищи, успевал в школе преподавать рисование, вечерами студентов обучать танцам и вести кружок пения в доме культуры."По документам баритон, а фактически даже не тенор. Жижа с фальцетом. Рисует, как поёт. А болтает про линии, формы, проекции..."

В свою очередь Подушкин называл Редисова за глаза не иначе, как двухэтажным пижоном, плоским натуралистом. "У него даже арбуз без объёма!"

Редисов, увидев следователя в кабинете Ильи Захаровича, уставился на него молящими глазами, полными отчаяния.

- Неужели вы абсолютно никого не подозреваете? Вы подумайте, - посоветовал Михаил. - Ну, кому могли понадобиться ваши полотна?

Прежде всего, они нужны мне, - тихо сказал художник.

Новость о краже Редисовских картин почему-то вызвала в коридорной курилке правления смех и упражнения в анекдотах. Кто-то сострил, дескать Редисов сам у себя спёр для рекламы и шухера. Старичку Сиборскому эта идея понравилась, так как он продолжал недоумевать, почему не воруют его картины.

Попрощавшись с весёлым обществом, следователь вышел на улицу с печальным ощущением, что посещение правления ОХ'а не продвинуло следствие ни на шаг. "Пыхтин будет явно недоволен. А что делать?..."

Работа следователя Мармухина в последующие дни состояла из опроса Редисовских соседей, выяснения в автохозяйствах, какие машины и кто работал в ночь на семнадцатое августа, и выполнения других профессиональных обязанностей.

Самой необъяснимой нелепостью дела было то обстоятельство, что все жители посёлка, да и знакомые из города, знали, что Иван Иванович Редисов не запирает свою галерею. "Может быть, дверь открывается с сильным скрипом?" - предположил Михаил. Но и это предположение не оправдалось. Дверь открывалась легко и абсолютно бесшумно. Какой осёл в этих условиях стал высаживать раму? Зачем?

Через пять дней после событий на шестнадцатом километре в угрозыск, тяжело дыша, вбежал белобрысый художник Семён Подушкин, и, выкатив на лоб безумные глаза альбиноса, заорал прямо в физиономию Пыхтину:

- Дайте мне лист бумаги! Я требую, чтобы это прекратилось. По городу плавают слухи, что я стащил Редискины картинки, чтобы захватить выставочный зал. Какая пакость! Какая низость! Какая... Я даже не могу найти слова. Я прошу вас прикончить эти слухи. Иначе мои нервы могут не выдержать, они могут лопнуть, как перетянутый барабан...

- Как мы вам можем помочь? - спросил Пыхтин.

- Дайте мне лист бумаги!

- Зачем?

- Дайте лист бумаги! - И он написал: "Начальнику уголовного розыска. Заявление. От гражданина Подушкина Семёна Александровича. Прошу меня расстрелять без суда и прочих церемоний, если я когда-нибудь брал в руки картины Ивана Редисова". - Примите это заявление, а копию я отнесу в газету. - Он перевел дух. - С Иваном у нас творческие расхождения. Ну и что? Все равно мы друзья, и я переживаю его потерю, как свою. Хотя, по чести говоря, мне абсолютно не нравится, как он пишет человеческое тело. Когда я пишу живую натуру, меня волнуют четыре линии: овал лица, шея, талия, бедро. Ванька же лепит натюрморт из ляжек, лодыжек и коленок. Честное слово! Он не понимает, что живопись это не то что перед тобой, а интересная умственная проекция того, что ты видишь. Наши глаза принимают информацию, башка обязана переварить ее и превратить в другую интересную информацию, и только тогда ты можешь взять в руки кисть. Ванька этого не понимает... - Подушкин выплеснул всё что у него накипело, разрядился, закурил предложенную Пыхтиным сигарету и, уходя, сказал: - Двадцать четвёртого августа я открываю выставку. Приходите.

По совету Пыхтина, Михаил побывал на выставке в день открытия.

- Раз мы расследуем дело о хищении живописи, неплохо бы подышать воздухом городской культуры, приобщиться к изобразительному искусству, - задумчиво улыбаясь, сказал капитан. Видимо и его не покидала мысль, что украсть у художника полотна, не имеющие рыночной ценности, может только какой-нибудь другой художник.

За Михаилом на выставку увязался лейтенант Вячеслав Крапивин. Два молодых сыщика долго опрашивали прохожих, где находится выставочный зал, пока Михаил не догадался спросить, где дровяной склад.

Подушкин встретил их, как больших друзей, тем более что других посетителей не было. Художник охотно давал пояснения к сюжетам, замыслам и отдельным деталям картин. На выходе Подушкин попросил оставить запись в книге посетителей.

На пороге выставочного зала стоял невесёлый Илья Захарович. - Народу у нас не густо, - сказал председатель, - но это лучше чем устраивать выставки в фойе кинотеатра, когда всех посетителей кино считают посетителями художественной выставки. Хотя любителям дутых цифр это нравилось. Ничего. Народ ещё к нам повалит.

- Плохо рекламируете, - сочувственно сказал Михаил.

Илья Захарович развёл руками. - Не успели. Подушкин взял всех за горло. Он же знает, что зал отдан Редисову, ну и.... Заторопился, пока у того несчастье.

- Скажите, Илья Захарович, а кто ещё из ваших художников заинтересован в пропаже Редисовских картин?

Илья Захарович понял, куда клонит следователь и отрицательно покачал головой. - У наших ребят подчас злые языки, но у них добрые руки. Я не думаю, чтобы кто-нибудь из наших.... Подушкин, вообще, нетерпеливый человек, вечно торопится, это сказывается и на его работах. То он пишет, как зрелый мастер, то как сущий любитель.

Крапивин, будучи любителем пописать пейзажи, решил ввязаться в разговор:

- А по-моему, в настоящее время нет большой разницы между художниками профессионалами и любителями.

- К счастью есть, молодой человек. - Илья Захарович поправился: - Есть, товарищ следователь.

- Вы тоже художник? - спросил Михаил.

Илья Захарович отрицательно покачал головой.

- Я бывший художник. - Он грустно улыбнулся. - Когда я кончил училище, я мечтал о славе, как все начинающие художники. Я был уверен, что открою формулу успеха и добьюсь его. Меня поражало, как великие мастера распоряжаются красками. Мучила и волновала проблема красного цвета. В природе красное несут цветы, ягоды, листья, вечернее небо, а в живописи "Купание красного коня" у Петрова-Водкина, красный автопортрет Брюллова, у Матисса красные люди на полотнах "Музыка" и "Танец". Конечно я понимал, что писать природу, как она есть, это незадача. Надо что-то добавлять. И не что-то, а талант. Я много работал, показывал этюды критикам и просто людям с хорошим вкусом, но люди оставались холодными, хоть я и втискивал свою душу в каждый мазок. Тогда я решил сделать "философский перерыв", перестал писать, чтобы заново переосмыслить мир... Я жадно вглядывался в полотна самых знаменитых художников, искал логику успеха, читая биографии художников. Постепенно я понял, что в живописи, а может быть и вообще в искусстве, никогда нельзя наперёд предсказать успех работы, если, разумеется, ты к этому времени не имеешь громкого имени. Этот закон я назвал принципом неопределённости. - Илья Захарович неожиданно рассмеялся. - Один учёный мне говорил, что в физике есть свой принцип неопределённости, открытый немецким учёным Гайзенбергом. По тому принципу невозможно одновременно определить скорость и местоположение атомной частицы. Запрещает природа. - Председатель улыбнулся. - В живописи я этот принцип открыл независимо от того немца.

- И вы с тех пор больше не рисуете?

- Нет. Продолжается "философский перерыв". Я болею за своих ребят. Мне безумно больно за Ваню Редисова. Не могу понять, какой прохвост мог сделать такую пакость. Для Вани пятьдесят пять картин это вся его жизнь.

На выставке стали появляться посетители. Сначала три школьницы, потом две пожилые супружеские пары. Пришел лохматый художник в сопровождении тучной молодой блондинки. Увидев Михаила лохматый сказал почтительно:

- Здравствуйте. По делу Редисова что-нибудь известно?

- Мне лично всё ясно, - безапелляционно заявила блондинка, затягиваясь сигаретой. - Конечно картины стащил Подушкин.

- Почему вы так думаете? - с улыбкой спросил Михаил.

- И думать нечего. Надо как следует потрясти Подушкина, он через пять минут признается. Я Семёна знаю сто лет, он может сделать любую авантюру.

В это время на выставке появился Редисов и все умолкли. Редисов за неделю заметно постарел, осунулся, на бледном лице застыла кислая гримаса.

Михаил взял под руку Илью Захаровича и отошел в сторону.

- Как вы думаете, - спросил он, - Подушкин знал, что Редисов - его главный конкурент? Ведь насколько я понимаю, решение отдать зал Редисову было принято уже после ограбления?

- Не придавайте значения словам Людмилы. Наша театральная художница может болтнуть и не такое. Что касается конкуренции, то, извините меня, все мы конкурируем друг с другом, но таких инцидентов у нас никогда не было. Сеня Подушкин не прохвост. Нет!

На обратном пути Крапивин после недолгих размышлений сказал: - Надо и мне, пожалуй, открыть свою выставку. Думаешь я рисую намного хуже Подушкина? - Михаил ничего не ответил. - А вообще, Миша, я тебе не завидую. Дело темное. Если бы картины были дорогие, можно было бы преступника поймать на продаже. Но чует моё сердце, что кто-то картины просто уничтожил. А это для следствия самое трудное дело. Лежат они где-нибудь на дне реки...

- Рамы бы плавали. Они же деревянные.

- А рамы сожгли на лесном костре, или в печке.

- Кто?

Крапивин ухмыльнулся. Они пошли молча. Мысль о том, что картины могут быть уничтожены, являлась и Михаилу. Все-таки дело очень странное. Воры ломились в открытую дверь, потеряны две игральные карты... Михаил вспомнил болезненное лицо Редисова и вздохнул. Просто по-человечески хотелось помочь этому тихому долговязому художнику.

- Послушай, Славик, ты когда-нибудь в жизни находил на дороге хотя бы одну игральную карту?

- Нет, не приходилось.

- Почему же, когда я нашел две карты прямо на месте преступления, Пыхтин не видит в этом ничего особенного?

- Крапивин почесал подбородок. - У шефа, на эти вещи профессиональное чутьё.

"Интересно, - подумал Михаил, - ссылок на интуицию он не терпит, а разве "чутье" это не то же самое?"

На следующей неделе Михаил каждый день ходил в загородный Дом колхозника, опрашивал шоферов, занятых на ночных перевозках овощей, не обращался ли кто-нибудь в ночь на 17-е с просьбой подвезти, или доставить какой-нибудь груз. Шофера пожимали плечами.

В один из таких опросов к Михаилу подошел тщедушного вида низкорослый шофер лет сорока, и, улыбаясь большими чёрными глазами, сказал не то серьёзно, не то шутя:

- Ей богу, в аккурат в тую ночь кто-то мою машину брал...

- Вашу машину угнали?

- Угону, как такового не было, но машину кто-то брал.

- То есть как?

- Привез я, в аккурат, шашнадцатого на базар капусту. Торговали прямо с машины до самой темноты. Последние кочны продали и еле в "Гастроном" успели. С утра не жрамши ведь... Взяли колбасы, масла, ну и этого самого... - Шофер руками изобразил бутылку. - В аккурат я свояка встретил... Он в нашем же колхозе... Ну, выпили, закусили после трудов праведных - и спать. Утром пошел машину заводить - ничегоне пойму: ставил от дороги слева, а онасправа стоит...

- Вы сами не могли забыть?

- Да, не. Я говорю робятам, а они смеются. Закладывать, - говорят, - надо поменьше, тогда лево с право не спутаешь. Главное, ручка на нейтрали стоит, а я двадцать лет ее на скорости оставляю...

Михаил вынул блокнот. Шофер насупился, на вопросы стал отвечать с опаской и предупредил:

- Только не подумайте... Я за рулём сроду не выпивал... Фамилие мое Кузичев, машина 01-17, свояк Артамонов Тимофей, колхоз "X лет Октября"...

Эксперт криминалист подтвердил, что следы, оставленные близ усадьбы художника, принадлежали машине Кузичева.

Подозревать Кузичева или Артамонова бессмысленно. Оба немолодые, семейные, в колхозе на хорошем счету... Да и какое им дело до любительской живописи Редисова?

Но кто мог уехать на машине Кузичева, а потом, как ни в чем не бывало, приехать обратно? Кто-то из постояльцев Дома колхозника?

Совсем не обязательно. Проведя почти круглые сутки в Доме колхозника, Михаил установил, что угнать грузовую машину не так уж сложно, тем более, что многие шоферы по примеру Кузичева, употребив стаканчик крепкого напитка, спят блаженным сном, тогда как за окнами не умолкает шум моторов: всю ночь прибывают новые постояльцы, а с четырех-пяти утра начинается разъезд тружеников. Причем слева от дороги машины стоят сплошным рядом, а справа поменьше. Кузичев в тот день приехал ранним вечером и поставил машину в левом ряду, когда же приехал после хищения картин грабитель, место было занято, и ему пришлось ставить машину справа. Вполне возможно, что он угонял машину на час-два и хотел, чтобы об этом никто не знал, даже Кузичев...

"Так-то оно так, - рассуждал Михаил, - но все эти обстоятельства пока не дают никаких зацепок, позволяющих напасть на след преступников..."

Когда долго и бесплодно думаешь об одном предмете, неизбежно начинает болеть голова. Михаил это понимал и всячески старался заставить себя думать о чем-нибудь другом, но ничего не получалось. Мысли опять сами возвращались к делу о хищении картин Редисова.

Вечерами Михаил виделся с Верой Орловой.

Трижды Михаил "случайно" встречал её на улице Луначарского, они были в кино, ели пломбир, потом он её провожал, и они минут сорок стояли у порога её дома. И осень в этом году была очень похожа на весну. И говорили они уже на "ты".

- Хочешь, я тебя к нам в гости позову? Только у нас дедушка очень приставучий, всех гостей заставляет играть в лото или дурака - ему всё равно. Он мне даже не дед, а прадед. Наш дедушка был военным инженером и погиб на войне. А это его отец. Представляешь?! Дедушка моего папы. Ему восемьдесят восемь лет. Он такой смешной. Он при царе был графом и даже гусаром. А прабабка была простая, и его родители прокляли и лишили наследства за то, что он на ней женился. Представляешь?! Вот потеха! - Вера рассказывала это, как забавный анекдот и смеялась. - Ну, хочешь к нам прийти?

- Хочу, - сказал Михаил и покраснел. Ему очень хотелось побывать у Веры дома.

Вера пригласила Михаила на воскресенье в последний день августа, и он у них обедал. Верин отец рассказывал смешные рыбацкие истории. Верина младшая сестрёнка пятиклассница Томка озорничала, выскакивала из-за стола и чуть не перевернула тарелку с супом. Дедушка Кирилл Александрович укоризненно мотал головой, а сам исподтишка корчил смешные физиономии Томке, чем и способствовал её непоседливости. В стакан с компотом она влезла локтем, и мама вынуждена была её слегка шлёпнуть. Томка затребовала, чтобы ей одёрнули юбку, и продолжала куролесить. Вообще вся семья оказалась очень улыбчивой и понравилась Михаилу. Дедушка, действительно, проявил себя очень "приставучим". Только-только попили компот, родители ушли к себе, Томка выскочила на улицу, а Вера стала рассказывать про школьных девчонок-подруг, как Кирилл Александрович, с минуту через пенсне поизучав Михаила, взял его по-свойски под руку и, усадив за низенький столик, стал раздавать карты на троих, приговаривая:

- Старость делает людей дураками, но это ещё надо доказать. Прошу партию в подкидного.

- Только одну! - строго предупредила Вера, зная азартный характер деда.

Вера лихо сделала заход и сразу заставила Мишу принять карту. Старик пришел в восторг. Вере шли почти одни козыри, и она на пятом круге вышла, со смехом откинувшись на диванные подушки. Михаил с дедушкой продолжали сражение. Кирилл Александрович не спеша мусолил каждую карту, соображал, супился и подбрасывал с лукавой хитрецой. В конце игры у Миши и у деда осталось по две карты. Михаил играл рассеянно, походя перебирая в уме детали Редисовского дела, он машинально следил за выходом бубнового туза и дамы. Но ни та, ни другая карта не выходили. Парадоксально, но факт! У старика на руках остались как раз те две карты - бубновый туз и дама. И это при бубнах козырях! А у Михаила простой валет и простая девятка. Как ни крути, дедовы карты сильнее. Не желая делать хода, Михаил поднял руки вверх.

- Сдаюсь!

Кирилл Александрович недоверчиво покосился на Мишу, переспросил, услышал подтверждение капитуляции, и, бросив на стол две простые шестёрки, зашелся сиплым стариковским смехом, кашляя и вытирая слёзы платком, гигантским как полотенце.

Михаил с недоумением перебрал всю колоду карт, и... холодная волна пробежала по его телу. Ни бубнового туза, ни бубновой дамы в колоде не было. Старик хихикал и ничего не желал слушать. Вера заглянула под шкаф, под тахту, но карт не было.

- Кто-нибудь ещё играет этими картами? - спросил Михаил.

- Нет. У нас один дед заядлый картежник. Он их из рук не выпускает. С утра до вечера с нашим соседом Митрофанычем воюет.

Кирилл Александрович, не обращая внимания ни на что, приглашал Мишу отыгрываться. О недостаче карт он слышать не хотел, пересчитывать колоду отказывался наотрез, упрямо повторяя: - Все здесь. Куда им деться? - Уразумев, что молодые больше не хотят с ним играть, старик нахохлился, бросил недружелюбный взгляд, и в этот момент, как показалось Михаилу, глаза его сверкнули волчьим блеском старого рецидивиста.

В дверь просунулась голова Томки. - Дедушка, иди тебя Митрофаныч спрашивает. - Томка исчезла. Старик подозрительно засуетился, торопливо собрал карты, положил в карман и засеменил к выходу.

- Кирилл Александрович летом за город не выезжал? - спросил Михаил.

- Дед дальше нашего садика вообще никуда не выезжает. - Вера удобно поджала ноги, сидя на тахте и посмотрела на Мишу. - Что с тобой? Почему у тебя такое злое лицо?

- Я не злой. Просто я... я... вспомнил, что мне сегодня надо быть на работе.

- В воскресенье?

- У нас выходных не бывает, - важно заметил Михаил, и сухо попрощавшись с семьёй Орловых, вышел на улицу.

Мысли давили друг друга, как неорганизованные трамвайные пассажиры. Конечно, думать, что немощный старец очистил ночью квартиру Редисова от живописи, было, по меньшей мере, несерьезно. Совпадение. Просто нелепое совпадение. Те карты были поновей и рубашки розовые, а эти синие. В то же время старик очень странно заспешил убрать карты. Не насмешат ли шефа новые обстоятельства? Что ж, пусть смеётся...

Вопреки опасениям, капитан Пыхтин внимательно, хотя и с улыбкой, отнёсся к информации молодого юриста. Постукивая карандашом по столу, он сказал: - Это похоже на занимательную историю. Вообще говоря, совпадение странное. В одном городе, в одно время, разными людьми потеряны две одинаковые карты. Присмотрись. Чем черт не шутит. Может и на след нападёшь. В нашей практике Его величество случай играет не последнюю роль.

Слова шефа польстили Михаилу, но неожиданно для Пыхтина он вдруг попросил назначить на дорасследование дела другого следователя, так как имеет личный интерес к семье Орловых.

Тут Пыхтин от души зашелся смехом и кашлем одновременно.

- Чудак ты, Мишенька! При чем тут что? Неужели ты думаешь, что я грешу на их столетнего папашу? Ты выясни, куда девались дедовы карты. Кто взял. Зачем. И вообще запомни, лейтенант - следователь всегда делает два благородных дела сразу: во-первых отводит подозрения от невиновных людей, а во-вторых находит преступника. А тут и подозрений быть не может. Просто получился какой-то ребус, ты должен его решить.

"Шеф, как всегда прав. Я, кажется, сморозил глупость. - Михаил вышел из кабинета и медленно побрёл домой. Не хотелось попадаться на глаза матери, не хотелось ни с кем разговаривать. Войдя в квартиру, он тихо проскользнул в свою комнату и запер дверь на ключ. В комнате за стеной тотчас послышался возбужденный полушепот матери и тёти Жени. Опять проблема "Мишкиного счастья", беспокойство, вызванное постоянной сосредоточенностью Михаила в последние дни. "Нервная работа у следователей", - вздохнула тётя Женя.

Михаил развязал галстук, потер виски пальцами, снова анализируя дело Редисова. Он прогнал все посторонние мысли, разделся, лёг в постель, всецело сосредоточился на деле Редисова и... мгновенно уснул.

Молодого следователя посетили сновидения. Бубновый туз корчил ромбические рожи, мигая, скалясь, хохотал и прыгал, прячась за кроны могучих берёз на усадьбе художника Редисова. Прямо тут на траве пара одноглазых разбойников по-страшному резалась в карты, расплачиваясь полотнами Рембрандта, Пикассо и Редисова. Спокойно курил пиратскую трубку капитан Пыхтин, разглядывая шикарные татуировки на голых спинах разбойников. Красивым аллюром прискакал на гнедой кобыле старенький дедушка Кирилл Александрович, походил, поворчал, стибрил две карты у разбойников и враз ускакал под смех чёрт-те откуда взявшейся рыжей красотки с удивительно знакомым лицом. Бубновая дама! В оконном проёме дачи художник Редисов на нервной почве жрал ногти, таращила очи его худосочная супруга, выла неясно служительница шлагбаума: "Ту-ту... би-би-би...."

Звонок будильника. Неужели уже утро? Первое сентября.

Вера сегодня первый раз в жизни пойдёт на лекции в институт. Счастливая! Кажется, она говорила, что придёт домой часа в два.

Светило по-летнему великолепное солнце. Ровно в два часа Михаил, пряча за спину небольшой букет георгинов, постучал в знакомую дверь на улице Луначарского.

- Вера ещё не пришла - Верина мама приглашала войти обождать, но Михаилу не хотелось в этот сияющий светом день входить в дом. Он с удовольствием стал прохаживаться от угла до угла квартала.

Вскоре погреться на солнышке вышел Кирилл Александрович. Одновременно со скрипом открылась калитка на противоположной стороне улицы, оттуда, опираясь на толстую клюшку, зашел усатый старик и направился к Вериному деду.

- День добрый. Ну как твоя светлость? Скрипим?

- Кашлять по ночам стал, - пожаловался Кирилл Александрович.

- Кашлять это хорошо. Это здоровье. Помрёшь - не покашляешь. Ты хоть и белая кость, а хуже моего стал. Еле ноги волокёшь.

- Кость у меня простая. Мужицкая.

- Где ж она мужицкая, когда у тебя батя граф. А бабка чуть не из-под князей.

- На Руси ещё ни князя, ни графа не было, Митрофаныч, а мужик уже был. Стало быть, и князь и граф из мужиков вышли. Ты в корень гляди.

- Ладно, - махнул рукой Митрофаныч, и они заковыляли в садик.

"Икс" и "Игрек", - подумал Михаил и улыбнулся. Через пару минут в доме напротив снова скрипнула калитка, из нее вышел мужчина лет сорока в жесткой соломенной шляпе и чёрных роговых очках. На ходу застёгивая клетчатую куртку, он перешел улицу и постучал в дом Орловых. Выглянула Томка. Мужчина снял очки, галантно раскланялся с Томкой, погладил её по голове, сказал несколько слов, от которых Томка прыснула со смеху, запустил руку в карман, и... Михаил остолбенел, увидев, как щеголеватый мужчина вручил Томке две игральные карты. Держал он их веером, и Михаил ясно видел бубнового туза, из-за которого выглядывала дама той же масти. Мужчина поклонился Томке и с усмешкой пошел в сторону главного проспекта. Михаил пошел следом.

Навстречу из-за угла появилась Вера. Она поздоровалась с идущим впереди мужчиной в клетчатой куртке, издали заулыбалась Мише и, подходя, протянула сразу две руки: - Ну, здравствуй! Вчера я чуть не заревела, мне показалось, что ты на что-то обиделся.

- Вера, кто этот человек? Ты его знаешь?

Вера оглянулась. - Наш сосед. Викентий Павлович. А что?

- Он живет в доме напротив?

- Это муж тети Фаи, дочки Митрофаныча. Того, что с нашим дедом в карты рубится.

- Он только что принёс вам две карты, которых вчера не было.

- Да? Ну и что? - Вера взяла Мишу под руку, поворачивая в сторону своего дома и тотчас засмущалась своей смелости.

- Зачем он их брал? Как ты думаешь?

- Кого?

- Карты.

Глаза Веры стали круглыми от неожиданного допроса. - Откуда я знаю?

- Интересно, что он сказал Томке, когда давал карты.

- Что тебе дались эти карты? Ты что - собираешься оспаривать вчерашний проигрыш?

- Конечно, - отшутился Миша, входя в дом.

Томка у зеркала примеряла ленточки к прическе и корчила дутые рожи. На телевизорном столике лежали две карты.

- Это дядя Вика принёс? - спросила Вера.

- Да. Он сказал, что без разрешения вытащил их из дедушкиной колоды и велел незаметно положить обратно. Он сказал, что деды без передышки дуются в дурака, а карт не считают, им все равно. - Томка напялила голубую ленту и убежала.

- Ну, удовлетворён? - иронически усмехнулась Вера и взяла с полки какую-то книгу.

Лицо Михаила стало серьезным и суровым. - Не смейся, Вера. - Он сделал длинную паузу. - Я сейчас расследую одно уголовное дело, и эти карты имеют к нему самое прямое отношение.

Вера уронила книгу.

- Уголовное?

- Только это между нами.

Вера испуганно кивнула головой.

- Расскажи мне всё, что ты знаешь о Викентии Павловиче. - Михаил вдруг вспомнил, что до сих пор держит в руках букет георгинов, и протянул цветы Вере. - Это тебе. Поздравляю с началом учёбы.

- Спасибо, - сказала Вера побледневшими губами и положила букет на стол.

Она рассказала, что Викентий Павлович Сургач работает в редакции газеты, пишет статьи. Михаил вспомнил, что видел даже фельетоны в газете за подписью "Вик. Сургач". Жена Сургача, бывшая балерина, теперь на пенсии, так как балерины имеют право на пенсию уже в сорок лет. Кроме того она работает театральной кассиршей, но не каждый день. Сургач коллекционер - у него и марки, и бирки, и наклейки, и монеты, и редкие рыбы, он скупает старинные книги, выпиливает из фанеры, лепит из гипса и увлекается медной чеканкой.

- Он художник? - спросил Михаил.

- Да. Он очень хорошо рисует.

"Конечно, - рассуждал Михаил, - невероятно, чтобы журналист, фельетонист, борец со злом, был причастен к преступлению. Но если у человека столько увлечений, может быть, одно из них - клептомания?"

- Давай сходим к ним в гости, - предложила Вера, - ты увидишь, какие это хорошие люди. Они изумительные люди - и дядя Вика и тетя Фая. Вся наша семья их очень любит. Они веселые, симпатичные...

- А как мы объясним свой визит?

- Скажем, что ты мой товарищ, коллекционируешь, например, значки. Этого достаточно.

Михаил посмотрел на Веру. "Какая она красивая! И умница! И хорошо, что так славно говорит о соседях". Вера увидела взгляд и заулыбалась одними глазами. Михаил глубоко вздохнул.

В пятом часу Сургач вернулся домой. Вера и Миша вскоре постучали в дверь его дома.

- Да! - громко крикнул звонкий мужской голос.

В маленькой квадратной передней оказалось три двери, средняя была открыта настежь. В неё и вошла Вера, за руку увлекая за собой Михаила. Комната была снизу доверху набита всякой всячиной. Книги, завёрнутые в целлофан, поднимались стопками до потолка, образуя искусственные колонны. Коробки, шкатулки, ящики. Мебель далеко не новая, но чувствовалось, что она здесь не имеет значения. Комната пропахла коллекцией прекрасных табаков. На ленте, заправленной в стеклянный ящик, монеты и медали. Рядом жуки и бабочки в таком же ящике. За стеной кто-то мягко пощипывал струны гитары и негромко пел молодой мужской голос. У дальней от двери стены за столом расположился Сургач. Он был в пижаме и смотрел на гостей через очки.

- Милости просим!

Тон Сургача Михаилу сначала не понравился - насмешливо резкий. - Что коллекционируете? Значки? С какой целью? Как это с вами случилось? Кто-нибудь надоумил или сами? Что за объём у вашей коллекции? - Михаил чётко выпалил свою легенду о коллекции значков. Сургач поморщился.

- Вы не коллекционер!

- То есть как! - опешил Михаил.

- Вы слишком бесстрастно говорите о вашей страсти, - пояснил Сургач.

- Я собираю значки... - несколько неуверенно упорствовал Михаил.

- Собирайте на здоровье! Я просто говорю, что истый собиратель всегда немного шизофреник в хорошем смысле, то есть любит свое дело до сумасшествия. Когда, я заразился нумизматикой, я за корявую монету отдавал всю зарплату.

- А я покупаю по гривеннику. В киосках, - зачем-то сказал Михаил, причем сказал шутя.

После этого саморазоблачающего жеста Сургач вопросительно посмотрел на Михаила и на Веру. Его взгляд выражал: "Ну, так чем могу быть полезен? Я значков не собираю".

Неловкость положения разрядила Вера.

- А что вы сейчас собираете, Викентий Павлович?

Сургач усмехнулся и тоном заговорщика прошептал: - Делаю за`води внутри русского языка. - После этого он признался, что стали гаснуть некоторые прежние интересы, и что онготов избавиться от некоторых накоплений, в том числе от "этих милых жуков" и даже монет с медалями.

- Вы хотите продать коллекции? - спросил Михаил.

- Не продать, а отдать. Продавать жалко. Хотя и проще: назначаешь цену, берёшь деньги, и нет тебе дела, что будет потом с твоим сокровищем. А отдать, это, во-первых, даром, а, во-вторых, быть уверенным в человеке, что он не разбазарит ценности, и коллекция принесёт ему столько же духовного удовлетворения, как тебе самому когда-то. - Неожиданно он остановился. - Давайте чай пить. Люблю компанию юных. Вы молодцы, что притопали. Как твои дела, Верунья? Учиться начала? Простите, вас как зовут?

- А что значит "делать за`води внутри языка"? - спросил Михаил.

Сургач застенчиво улыбнулся.

- Я страстный русофил, мне нравится копаться в языке. Я подбираю пары слов с одинаковыми корнями и разными окончаниями, присущими женскому и мужскому роду, например - баран и баранка, канал и каналья, карьер и карьера. Такие пары я называю марьяжами. Интересно подумать над происхождением этих слов. Иногда связь находится, иногда нет. Набрал уже триста марьяжей. - Он улыбнулся. - Не удивляйтесь. Раньше мне доставляло удовольствие собирать редкие фамилии. Вы знаете, например, что самая громкая на свете фамилия - Трахтенбум! - Он рассмеялся. - Вы тоже студент? - обратился Сургач к Михаилу.

- Нет. Я уже кончил юридический институт.

- Прокурор? Адвокат? Нотариус?

- Следователь.

- О! - Сургач застонал от зависти. - Великолепная работа! Вот где необходимо аналитическое мышление! Когда я работал в журнале, у нас печаталась психологическая игра на тему о сыщиках, называлась "Инспектор Холмский". Я сочинял запутанные истории, а читатели их распутывали. Переписки было! Вагон!

"Он действительно, кажется, обаятельный человек" - подумал Михаил и сказал:

- Хотите, я расскажу вам одну реальную историю из моей следственной практики? Её предстоит распутать. Вы можете мне помочь...

- С наслаждением! - Сургач даже облизнулся.

- Ночной грабёж. Практически никаких улик. На месте преступления найдены лишь две игральные карты - бубновый туз и бубновая дама... - Михаил пристально посмотрел на Сургача, но тот внимательно слушал и спокойно ждал продолжения рассказа. Вера заёрзала на стуле. - И вот вчера, - продолжал Михаил, - когда я играл с Вериным дедушкой...

Сургач подскочил на стуле.

- Какие, вы сказали, карты?

- Бубновые. Туз и дама.

- Что за чертовщина! Ровным счётом вчера моя Фаина попросила взять у Кирилла Александровича именно бубнового туза и даму... Она обожает пасьянс, а у неё пропали эти карты... - Сургач выдвинул ящик стола и вынул колоду.

У Михаила ёкнуло сердце. Та самая колода карт! Вот она! Ну конечно! Почти новые розовые рубашки!

- Фаина говорила мне, куда девались карты, но я, как всегда слушал её невнимательно... Послушайте! Может быть это она сделала грабеж?

- Не думаю, - Усмехнулся Михаил. Сургач ему нравился всё больше.

- Фаина Петровна скоро придёт? - спросила Вера. Сургач приподнял плечи.

- Она активная пенсионерка. У неё балетный кружок, распространение билетов, она член домкома...

Заскрипела калитка. Послышался чёткий стук каблуков.

- Она! - сказал Сургач, - Легка на помине.

Приятно улыбаясь, вошла стройная блондинка в модномшерстяном костюме и остановилась у порога в типичной позе балерины с развёрнутыми ступнями ног. - Добрый вечер!

"Ничего себе пенсионерка! - мелькнуло у Михаила в уме. - Молодая интересная женщина".

Сургач пошел навстречу жене. - Фаина! Скажи честно, ты на днях ночью не ограбила случайно какой-нибудь магазин?

- Нет. А что? - с той же улыбкой ответила молодая пенсионерка.

- Тогда объясни, куда девались карты из этой колоды.

- А что такое?

Сургач кивнул в сторону Михаила. - Это следователь из угрозыска. Совершен грабёж. Наши карты нашли на месте преступления.

- Бубновый туз и дама?! - воскликнула Фаина Петровна, и плюхнулась на рядом стоящий стул. Она перевела глаза на следователя, хотела что-то сказать, но тотчас прикрыла рот ладонью, повернулась к стене, из-за которой слышалось гитарное бренчание и тыча пальцами в стену, прошептала:

- Карты потерял Боб...

- Не может быть!.. - так же шепотом проговорил Сургач.

Из-за стены доносилась шутейная песенка. Что-то вроде:

"Оторвите руки мне, оторвите ноги, но только не затроньте серебряные струны..."пел квартирант Борис Шалыга, парень, приехавший из райцентра учиться на курсах мотористов-экскаваторщиков. Знакомый мастер из типографии попросил Сургача приютить родича на полгода. Выяснилось, что каждую субботу и каждый понедельник вечером Боб (так его звали все), подбирая весёлую компанию, устраивает турпоходы с ночевками в лесу. Возвращаются они вечерами в воскресенья и вторники, в дни, когда на курсах нет занятий. Удалось выяснить, абсолютно точно, что и в ночь ограбления Редисова Боб был в очередном "походе".

- Он что-нибудь принёс домой семнадцатого августа?

- Не знаю. Не заметила, - сказала Фаина Петровна. - Знаю только, что в тот день он вернулся не вечером, как обычно, а рано утром и пришел извиняться за утерю карт, обещал купить новые.

Михаил Мармухин облегчённо вздохнул. Контуры дела начали прорисовываться. Приезжий Боб польстился на картины, не зная, сколько они стоят. Возможно, привлекли пышные рамки. Не знал он также, что дверь не запирается.

- Что он вообще за человек? - Михаил посмотрел на Сургача.

- Мы его почти не знаем... Живёт он три недели у нас... Судя по акценту, парень вырос в Одессе, или где-то рядом... Рекомендовал его хороший человек...

За стеной прекратилось пение. Кто-то пришёл. Доносилось несколько голосов и женский смех.

Сегодня понедельник, - прошептала Фаина Петровна, - в этот час они всегда собираются в поход.

- Мне надо идти, - сказал Михаил.

- Ты его арестуешь? - испуганно спросила Вера. Михаил приложил палец к губам, и молча поклонившись всем, вышел.

Пройдя полквартала по улице, Михаил осторожно оглянулся и быстро вошел в кафе "Мороженое". Попивая у окна лимонад, он наблюдал, как из дома Сургачей вышли сначаладве девицы, потом три парня, и все гуськом пошли по кромке тротуара. Первой шла длинноногая девица в мини-юбке с черной челкой, за нею вторая, светловолосая, широкоплечая, в спортивных брюках и ковбойке. У обеих на спинах висели небольшие рюкзаки. Третьим шёл верзила с огромным рюкзаком и подвязанной на ленте гитарой. Очевидно, это и есть Боб Шалыга. Следом вразвалку шествовал приземистый парень со скуластой восточной физиономией. Он единственный был без рюкзака и что-то говорил, показывая на замыкавшего шествие пятого члена компании, худого сутулого парня, на шее и спине которого было навьючено сразу два рюкзака. Тот что без рюкзака, шёл подфутболивая камешек и держа руки в карманах куртки, из-под которой виднелся треугольник морской тельняшки. Создавалось впечатление, что он и есть главарь всей компании.

Группа проследовала мимо кафе и направилась к вокзалу. Соблюдая дистанцию, Михаил Мармухин пошёл шестым.

Поезд стоял на платформе. Зашипели тормоза и все дружно рванулись вперёд. "Главарь" убежал, видимо, покупать билеты. Народу было много, группа решила в вагон не проходить, обосновалась в тамбуре. Как только поезд тронулся с места, Шалыга взял гитару и запел со смешным одесским акцентом: "Мама, мама, это я дежуру, я дежуру по апрелу...". Мармухин, загородившись развёрнутой газетой, стал разглядывать публику.

- Гошик! - обратилась черноволосая девица к сутулому парню с двумя рюкзаками, - я бы на твоем месте революцию устроила.

- Отольются кошке мышкины слёзки, - отозвался сутулый, показывая на скуластого "главаря" в тельняшке. Тот только хмыкнул.

Промелькнул 16-й километр, дом Редисова, пахнуло полевым ароматом. Тамбур приятно продувало. Михаил уже знал, что белобрысую девчонку зовут Маришей, чёрную - Зиной, "главаря" - Фаритом, сутулого - Гошиком. Боб без передышки менял песню за песней. Перед станцией Митятино компания навьючила рюкзаки, Гошик опять взял два.

- Может быть, помочь? - язвительно спросил Фарит.

- Милостыней не питаюсь. Иди, гуляй, - ответил Гошик. Обогнув станцию и село Митятино, компания потянуласьпо тропе к лесу. Немного погодя, Михаил ступил на ту же тропу.

Было сухо и безветренно. Сновали ящерицы, сигали кузнечики, недвижно стояла трава. Лес окатил Михаила духом нагретых сосен. Направо сосняк перемежался с молодым ельником, налево был больше разбавлен березами и кустами. Тропинки шли в обе стороны, и было неясно, куда двинулась компания. "В общем-то всё равно, - подумал Михаил, - верзила Боб никуда не денется". Просто хотелось присмотреться, что это за туристы. Что значили слова Гошика"милостыней не питаюсь"? Почему он носит по два рюкзака?

Михаил прислушался к шорохам леса. Никаких посторонних не лесных звуков. Он пошел наугад, жадно вдыхая сладкий воздух. Пройдя километра два, он обогнул большой овраг и попал в белоснежную березовую рощицу, за которой снова пошел смешанный лес. Михаил развязал галстук, положил его в карман. От обилия воздуха закружилась голова, он слегка устал и присел на пенёк. Подобрав несколько шишек, он прицелился в ствол тонкой березы и бросил шишку. Мимо! Ещё раз. Опять мимо! Да что же это такое! Загорелся азарт. Прицелился ещё раз. Бросок! Шишка упруго отскочила от белого ствола. Михаил снова прислушался. Тихо. Побрел дальше. Невдалеке виднелся просвет между деревьями. Открылась прекрасная поляна, вся усыпанная цветами. Пересекая поляну, Михаил увидел над лесом сизый дымок. Наверное, зажгли костёр. Пройдя ещё шагов триста, он услышал стук топора. Вскоре стали доноситься голоса. Михаил пошел помедленней, мягко ступая по шуршащему лесному ковру. Начало темнеть. Осторожно раздвинув ветки кустарника, Михаил увидел висящую на дереве гитару, а рядом Боба и Фарита. Они забивали колы в землю и устанавливали большую палатку. Другая поменьше уже была установлена. Метрах в пяти справа Гошик ломал об коленку сучки и подбрасывал их в костер. Мариша, выпятив острые коленки, сидела на земле и чистила картошку. Как раз напротив того места, где стоял Михаил. Зина что-то искала в рюкзаке.

Боб говорил Фариту: - Ну шо такое дача по сравнению с палаткой? В палатке ты человек. А главное не привязан к месту. У меня в Херсоне дядька жил. Работал на пристани. Был заводила номер один, непоседа, путешественник и вообще человек шо надо, пока не купил дачу. Как купил - враз зарос, зажирел и помер.

Щуплый Гошик, натрудив коленку о толстый сучок, захромал и сказал: - Говорят, тренировками можно развить любую силу. Интересно, вот я могу накачать такую силу, как у Жаботинского?

- Конечно, - отозвался Боб, - только надо носить не по два, а по три ругзака. Например, ещё и мой.

Компания грохнула дружным смехом. Михаил отошёл чуть левей, чтобы видеть всю поляну. Под ногой громко хрустнула ветка. Мариша подняла голову, ее глаза округлились и она вскрикнула: - Ой! Там кто-то стоит!

Михаил шагнул вперед.

- Не скажете, как пройти на станцию Митятино?

Вся компания с удивлением уставилась на него.

- А вот как идёшь, так и иди, только в противоположную сторону, - шутя ответил Боб, сверкнув золотым зубом и бесцеремонно разглядывая Михаила.

- Не знаете, сколько отсюда километров?

- Километров шесть будет, - надменно улыбаясь, сказал Боб.

- Если не десять, - добавил Фарит.

- Жми скорей, - посоветовал Боб, - а то скоро темно будет.

- Я темноты не боюсь. Мне, собственно, надо добраться до 16-го километра. - Михаил в упор посмотрел на Боба.

- А где это? - Боб довольно искусно сыграл неосведомлённость.

Гошик подал голос: - Это у самого города. Только там редкий поезд останавливается. Я могу посмотреть расписание. - Он услужливо пошел к своему рюкзаку.

Компания молча рассматривала Михаила, он - их.

- О-го-го! - Гошик присвистнул, глядя в расписание. - На двадцать один пятнадцать вы не успеете, а следующий будет в двадцать три сорок.

- Садитесь с нами ужинать, - пригласила черноглазая Мариша.

- Спасибо, - улыбнулся Михаил.

- Ты в городе работаешь? - неожиданно спросил Боб. - Можешь тут даже ночевать. У нас мужская палатка здоровая. Ты не с завода?

- Нет. Я в милиции работаю.

Все посмотрели на Михаила с удвоенным интересом.

- Постовой, что ли? - продолжал допрос Боб.

- Нет, у меня другая служба. Кстати, это не вы потеряли?.. - Михаил движением фокусника вынул из кармана две карты и поднёс их к самому носу Боба Шалыги.

Боб сделал восторженно-удивлённую гримасу. - Ты где их взял?!

- Там, где вы их потеряли, - спокойно ответил Михаил. - Не помните, при каких обстоятельствах вы их посеяли?

- Как же не помню, - радостно протягивая руку за картами, сказал Боб. - Эти два гаврика, - он показал на Гошика и Фарита, - играли в поезде в дурака, разыгрывали, кто кому следующий раз ругзак потащит. Они силу тренируют. - Боб хохотнул. - А какой-то турок догадался напротив нашего купэ открыть окно. Пара карт в окно тут ж высвистела.

- Не турок, а вежливый пассажир попался, - сказала Зина. - Я его попросила открыть, потому что было душно.

- Меня за эти карты хозяйка дома чуть не съела, - добавил Боб, разглядывая бубнового туза.

- А я из-за этого не отыгрался, - пожаловался Гошик.

"Какой же я глупец! - подумал Михаил. - Как я не сообразил, что карты могли вылететь из поезда. Ведь полотно проходит совсем рядом с домом Редисова. Представляю, как будет ржать Славка Крапивин". - Михаил на секунду помрачнел, ещё раз посмотрел на компанию и широко улыбнулся, обрадовавшись, что этот высокий парень Боб и вся симпатичная компания не имеет никакого отношения к преступным делам.

- Я так и думал, что карты потеряли туристы. Поэтому и решил спросить вас, - сказал он.

Боб пришел в восторг. - Хлопцы! Вы только подумайте, как работает наша милиция! Это же надо! В лесу нас нашла! Я считаю, шо этот случай надо отметить. Девочки, у нас есть шо-нибудь такое?...

Эн-Зе на случай лютых холодов, - сказала Зина.

А сегодня, по-моему, не жарко, - развёл руками Боб.

Что-то стало холодать, - съёжился Гошик и добросовестно подрожал: - Ды-ды-д-д-д....

Зина вынула из рюкзака бутылку "Старки".

Через пять минут будет картошка, - сказала Мариша, устанавливая котелок на костёр.

- Тебя как звать? - спросил Боб.

- Михаил.

- Серьёзно, Миша, оставайся, если не спешишь.

- Не могу. Дома будут беспокоиться.

Это другое дело, - покладисто согласился Боб и взял гитару. Вдвоём с Фаритом они спели песню про альпинистов.

Поспела картошка. Выпили по глотку "Старки", закусили. "Взять бы Верочку в такую компанию, посидеть у костра..." - подумал Михаил. Мариша подвесила чайник над огнём. Боб снова потянулся за гитарой. Михаил поднялся, поблагодарил компанию за угощение, пожелал "ни пуха, ни пера" и пошел в сторону станции. Версия с картами лопнула, как мыльный пузырь.

Утром по пути на работу повстречался Крапивин.

- Ну, как дела? Нашел хозяина карт?

- Ищу, - отмахнулся Михаил. "Почему такие деятели, как Славка, всегда попадаются в самую неподходящую для шуток минуту? Видимо это закон природы".

Михаил, ругая самого себя за бессмысленную потерю времени на ложную версию с картами, решил всё начать сначала. Вечером он наметил съездить на 16-й километр, чтобы после двухнедельного перерыва поговорить с художником и его соседями. Авось прорисуются какие-нибудь новые обстоятельства дела.

Поезд остановился, не доезжая до поселка 16-й километр метров триста. Перейдя пути у знакомого шлагбаума, Михаил пошёл вдоль поселка, заглядываясь на великолепие цветочных клумб в каждом дачном дворике. Быстро темнело. Порывистый ветер приносил с поля запахи ранней осени вместе со специфическим запахом железнодорожного полотна. Во многих домах уже зажгли свет. Первая улица поселка, расположенная перпендикулярно железной дороге, представляла красивую кленовую аллею. Редисов кажется, живет на второй улице. Пройдя квартал, Михаил повернул налево, направляясь по диагонали через улицу к калитке Редисова.

За две недели на участке произошли некоторые изменения. Листва деревьев заметно поредела, прибавилась в длину грядка красавцев гладиолусов. На веранде мерцал слабый свет. На двери террасы появилась могучая металлическая ручка и врезной замок. "Жизнь заставила приделать замок" - с горькой иронией подумал Михаил и потянул за ручку. Заперто! Михаил постучал. Никакого ответа. Он постучал громче. Видимо никого нет. Он заглянул в светящееся окно террасы и... не поверил своим глазам! На стенах, на столе и на полу висели или просто лежали картины в рамах и без рам. Как это понимать? Неужели Редисову вернул кто-то картины, а он даже не счел нужным поставить в известность милицию?

Михаил обогнул дом, чтобы постучать в другую террасу, где обычно бывали супруги Редисовы. Но что за чушь?! У дома нет второй террасы! Внимательно приглядевшись в темноте к контуру дома и сада, Михаил понял, что попал на незнакомую усадьбу. Он вышел на улицу и увидел, что это не вторая улица поселка, а небольшой тупичок величиной с волейбольную площадку.

"Странно: почему я раньше не замечал этого тупика? А! Вспомнил! Здесь в тот день лежал строительный лес и тупика не было видно". Пройдя по дороге метров сто, Михаил увидел вторую улицу, дом Редисовых, и удивился, как можно было спутать усадьбы. У Редисовых деревьев значительно больше чем там. Михаил остановился у калитки, задумался и решительно пошел обратно, к дому в тупике. Все так же тускло мерцал свет на террасе. Михаил стал всматриваться в картины. Портрет в тяжелой раме, пейзаж в стиле Саврасова. А может это и есть Саврасов? Картина, лежащая на столе показалась Михаилу очень знакомой. Куинджи! Ну конечно! Как она называется? "Ночь", или "Ночь над Днепром"? Странно, что на усадьбе никаких признаков жизни, кроме света на террасе.

Михаил снова постучал. Тишина. Он заглянул в замочную скважину и увидел что-то наподобие сундука, покрытого одеялом. На сундуке видны ноги лежащего человека. Михаил постучал очень громко и на всякий случай крикнул:

- Алло! Откройте!

Никакого ответа. Ноги человека оставались неподвижными. Неясные предчувствия заставляли молодого следователя стучать все громче и громче. Может быть, человек на сундуке убит? Выскочив на улицу, Михаил побежал в сторону станции. В отделении милиции он застал дежурного лейтенанта. Вскоре пришел рябоватый старшина, и, пригласив в понятые двух первых попавшихся на углу гражданок, пошёл вместе с Михаилом к дому в тупике. Гражданки о чем-то испуганно перешептывались и в один голос заявляли, что им страшно. Старшина забарабанил в дверь своими пудовыми кулаками. Молчание.

- Будем ломать, - сказал старшина, вынимая предусмотрительно захваченный с собой ломик. Он вывернул петли дверей на сантиметр вперёд и замок легко открылся. Внутри террасы оказалась ещё перегородка с дверью. Перегородка отделяла помещение с картинами от небольших сеней, в которых на высоком топчане, напоминающем сундук, неподвижно лежал человек, накрытый коричневым пледом. Подойдя к изголовью, Михаил осторожно потянул плед с лица человека. В то же мгновение человек на топчане вскинулся, рявкнул что-то невнятное, выхватил из-за топчана двуствольное ружье, отскочил к двери, сверкая разъяренным взглядом и беря на мушку всех по очереди. Понятые по-страшному закричали, старшина растерянно забубнил:-Ну, ну... Ты что... Ты что...

Михаил впился глазами в скуластое лицо пожилого человека с ружьём наизготове. Приглядевшись к вошедшим, и увидев перед собой милиционера в форме, хозяин дома опустил ружье. Видимо, он начал отходить от сна.

- Что вам надо? Как вы вошли? - спросил он резко и громко.

Во дворе послышались людские голоса. Кто-то посветил карманным фонарем. Это прохожие и ближайший дачный сосед пришли на крики понятых.

- Мы думали, с вами что-то случилось... Вы просто крепко спали... - начал было говорить Михаил, но хозяин его резко оборвал.

- Что вам надо? Как вы вошли?

- Мы из милиции, - сказал Михаил и показал удостоверение.

- Что вам надо? Как вы вошли? - повторил всё те же вопросы хозяин дома. Он продолжал держать ружьё.

Михаил сделал ещё одну попытку завязать с ним беседу, но в это время вперёд протиснулся человек, пришедший с улицы в пижамных брюках, и прояснил положение. Отрекомендовавшись соседом хозяина дома и тыча в него пальцем, человек в пижамных брюках удивлённо оттопыривал большую нижнюю губу, говорил, перебарывая одышку:

- Чего с ним разговаривать? Он абсолютно глухой. Пишите на бумаге, если надо. А что, собственно, случилось? - Сосед приблизился к хозяину дома и успокоительно погладил его по плечу.

- Где он работает? - спросил Михаил.

- Что за вопрос? Он мастер! Роман Савельевич на дому реставрирует произведения живописи. Таких мастеров на весь Союз раз-два и обчёлся. Я знаю, потому что работаю в музее.

- Почему он хватается за ружье? Он чем-то возбужден?

- У одного художника в поселке кто-то стащил картины. А полотна Романа Савельевича, - он показал пальцем в сторону перегородки, - стоят больших денег.

- Больших денег? - машинально переспросил Михаил.

- А как вы думали? Саврасов в подлиннике. Куинджи копия, но какая!.. Две картины Бродского... А что, собственно, случилось?

"Чёрт возьми! - подумал Михаил, - Грабители, охотясь за музейными ценностями, по ошибке залезли к Редисову. Ну конечно! Мастер спит в сенях, поэтому высадили раму". - Михаил вытер пот с лица. - "Ехали от станции и проскочили тупичок, в ту пору заваленный брёвнами!"

Милицейский старшина всё тем же ломиком поправил дверь и легким кашлем напомнил о себе.

- Благодарю вас. Вы можете быть свободны, - сказал Михаил понятым, старшине и гражданам, пришедшим с улицы. На листке записной книжки он написал: "Роман Савельевич, я из угрозыска, мне надо с вами поговорить".

- Вы говорите, - рявкнул скрипучим голосом мастер.

- А что случилось? - не унимался сосед.

- Есть дела, - уклончиво ответил Михаил, и сообразительный сосед тотчас подался к двери, красноречиво выражая всем своим видом: "У вас от меня секреты? Так кушайте их с маслом".

- До свидания!

Мастер и Михаил сели на топчан. Михаил написал в записной книжке: "У нас есть подозрения, что вас хотели ограбить".

Старик сорвался с места.

- Я размозжу голову, если кто-нибудь сунется!

- "Может быть, была попытка?"

- Нет. Но я получил дурацкое письмо... - Он шагнул за перегородку и вернулся с листом бумаги.

"Дорогой дядя Рома, - прочитал Михаил, - Совершенно случайно узнал о постигшем тебя несчастьи. В кафе на Садовой один тип намекнул, что знает людей, ограбивших тебя. Возможно он сам из той шайки. К счастью олухи не знают истинной ценности картин и согласны вернуть их в сохранности за выкуп из расчёта по два червонца за полотно. (1100 руб. за 55 шт.)..." - Михаил улыбнулся. - "...Я, конечно, тебе не советчик, но, по-моему, не следует связываться с милицией, заплатить и дело с концом. Парни отчаянные, милиция может только испортить дело. Суди сам. Это письмо в любом случае сожги, милиции не показывай, а то они меня затаскают, или чего доброго те бандиты пристукнут, если я вздумаю выводить их на чистую воду. Если надумаешь платить, срочно напиши. Постараюсь разыскать того типа.

Любящий тебя Вадик".

- "Кто это?" - написал Михаил.

- Племянник. Сын брата Данилы.

- "Почему вы не заявили в милицию?"

- О чем? - саркастически спросил мастер. - Что неизвестный идиот продаёт неизвестно что моему племяннику? Какие пятьдесят пять картин? Я сроду не имел таких громадных заказов. У меня ничего не пропало...

Мастеру трудно было отказать в логике.

- "Как фамилия вашего племянника? Где он работает?"

- В фармацевтическом институте. Брусьев Вадим Данилович.

- "Какие у вас с ним отношения?"

- Теперь никаких. Хотя его детство прошло в этом доме. Он рос хилым и нуждался в загородном воздухе. Моя Ирина любила его, как родного. Учила рисованию. Я овдовел. Уже пять лет. Живу один. С братом отношения попортились. Он почему-то думает, что у меня куча денег и можно брать взаймы без отдачи. Он в стройтресте зарабатывает не меньше меня. Только тратит быстро. Но это не мое дело. - Он говорил громко и монотонно, как все глухие.

- "Роман Савельевич! - написал Михаил, - убедительно прошу немедленно позвонить по телефону 12-48, если произойдёт что-нибудь подозрительное".

Мастер проводил следователя до калитки, сотрясая тишину посёлка угрозами всадить медвежий заряд в каждого, кто позарится на музейное добро.

- Кажется это та же шайка, что орудует с автомашинами, - сказал Пыхтин, выслушав, доклад. - Действуют они уже несколько месяцев. Стиль единый. Угоняют машину, пишут письмо или звонят по телефону пострадавшему, требуют выкуп двести-триста рублей, иначе грозят изуродовать машину. Было восемь угонов. В трёх случаях они привели угрозу в исполнение. Некоторые граждане заплатили выкуп. Владельцы машин начали делать хитрые замки, сигнальные блокировки, капканы. Теперь шайка напугала владельцев и действует еще нахальней: без угона требует отступных денег, грозит искалечить машину. Автовладельцы, особенно не имеющие гаражей, чтобы спать спокойно предпочитают заплатить. Подробности узнай у Крапивина, он этим делом занимается. Как видишь, масштаб преступления немалый. - Капитан секунду помолчал. - Племянник Брусьев, кажется, трусоват. Если всё что в письме правда, ему ничего не стоит сказать, что больше не видел того типа. - Пыхтин потянулся за бланком. - Возьми повестку, Миша. Пригласи его на завтра ко мне.

Левое крыло фармацевтического института благоухало всеми запахами аптеки. В комнату номер 18, на первом этаже, входили люди, надевали халаты, приступали к работе. В глубине комнаты толстый очкастый сотрудник с причёской в виде седеющего ёжика давал разнос лаборантке с сонной физиономией:

- Почему, Раиса, вы не делаете то, что вам поручено?

- Пакетиков нету. Куда порошки ссыпать? В карман что ли? - Довольно дерзко отвечала Раиса.

- Что значит, "пакетиков нету"! - вскипел очкастый. - Нету, значит надо, чтоб были. Садитесь немедленно делать пакетики.

- Из чего? Полиэтилена нету.

- Как это нету?! Мы получили целый рулон. Вы его едите, что ли?

- Я не одна расходую. Все расходуют, - огрызалась лаборантка.

Очкастый схватился за телефон.

- Алло! Николай? У меня к тебе просьба: будь другом, дай пяток метров полиэтилена. Рая зайдёт. Спасибо. - Он хлопнул трубкой по рычагу аппарата. - У людей почему-тоесть. Принесите и делайте пакетики.

Лениво покачивая бёдрами, Раиса уплыла.

- Простите, - подал голос вошедший Михаил Мармухин, - мне нужен Брусьев Вадим Данилович.

- Скоро появится, - ответил очкастый. - За окном хлопнула дверка автомобиля. - Вон он! - Очкастый показал в окно на подъехавший "Москвич".

- Вижу, - сказал Михаил и пошел к выходу. Догнав в коридоре Раису, он спросил: - Брусьев у вас кем работает?

- Математиком. - Сонная красавица ответила, не повернув головы.

Михаил вышел на улицу.

Очень сосредоточенный молодой человек с глубокими залысинами хозяйски подергал дверки автомобиля, постучал ногой по колесу, и задумчиво глядя в землю, медленно пошёл в институт.

- Вадим Данилович! - окликнул его Михаил. Брусьев остановился. - Слушаю вас.

- Я из угрозыска. Мне надо с вами поговорить.

Брови Брусьева пошли вверх, он посмотрел на Михаила, словно угадывая, к чему бы это.

- Предупредите сотрудников, что немного задержитесь.

- Ничего. Я слушаю вас.

Вдвоём они стали прогуливаться по вестибюлю.

- Вадим Данилович, - мягко начал следователь, - хоть вы и не сторонник взаимодействия с милицией, дядя ваш письмо не сжёг... Ваш гражданский долг помочь нам в борьбе с очень опасными преступниками...

Брусьев с удивлением посмотрел на Михаила. - Я не очень понимаю... Какой дядя?.. О чем речь?

- Это вы писали? - Михаил вынул письмо. Глаза Брусьева побежали по строчкам. - Дядю Романа ограбили?! - воскликнул он. Дочитав до подписи, он изумился ещё больше. - "Вадик"! Это я что ли?!

- Это не вы писали?

- Что украли у дяди Романа? Ценные картины? - Брусьев ответил вопросом на вопрос.

- С вами никто не пытался войти в контакт по вопросу украденных картин?

- Н... нет...

- И вы не слышали об этой истории?

Брусьев отрицательно покачал головой.

- У нас с дядей связи порвались.

- Тогда, - несколько растерянно сказал Михаил, переворачивая письмо, - напишите здесь следующее: "Я, Брусьев Вадим Данилович, не писал и не имею никакого отношения к тому, что написано на обороте этого листа". Такая формальность необходима.

- Пожалуйста, - охотно согласился Брусьев. Подойдя к подоконнику, он написал, что требовалось. Его аккуратный почерк явно отличался от размашистого почерка письма.

- И ещё просьба: зайдите, пожалуйста, завтра в отдел милиции к капитану Пыхтину. Время и комната здесь указаны, - Михаил вручил Брусьеву повестку, пожал руку и вышел из института.

От такого поворота дел Пыхтин взъярился. - Здесь пахнет мистикой! Я терпеть не могу мистики. Может, племянник сам хотел общипать дядю, да спьяну попал к Редисову?

- Не похоже. - Задумчиво сказал Михаил. - Дом своего детства... Не спутаешь, даже спьяну. Вырос в семье художников... Куинджи от Редисова должен отличать.

Пыхтин только вздохнул.

Утром следующего дня, когда следователь Мармухин вошел к капитану, они минут пять провели в полном молчании. Ровно в одиннадцать часов, как было указано в повестке, пришел Брусьев.

- Узнав, что вы математик, я, честно говоря, обрадовался, - сказал Пыхтин, здороваясь с Вадимом Брусьевым и усаживаяего в кресло. - Надо решить логическую задачу: почему грабители написали письмо от вашего имени?

Молодой математик смущенно улыбнулся. - Я думаю об этом со вчерашнего дня.

- Расскажите нам свою биографию. Вспомните соседей, товарищей детства, сотрудников, знакомых. Может быть, кто-нибудь из них стал уголовником, или тунеядцем? Ведь преступники знают вас и дядю Романа.

- Учился в третьей школе, живу на улице Ушакова, работаю в институте... - вяло и растерянно начал Брусьев.

- Вы бываете в кафе на Садовой?

- Не приходилось.

- Неплохо бы походить туда несколько вечеров. Может быть, письмо является приглашением.

- Если надо... - Брусьев пожал плечами.

Михаил с удовлетворением отметил совпадение своих мыслей с мыслями капитана.

- Скорей всего, - продолжал Пыхтин, - грабители действуют от вашего имени, чтобы навести нас на ложный след. Вы сами в ночь ограбления с 16-го на 17-е августа, дома были?

- Я все ночи бываю дома. - Брусьев насупился. - Вы говорите - 16-го августа?! 16 августа день рождения у моего отца...У нас были гости... До утра.

- Дядя Роман был?

- Нет. Он в гости не ходит. Он глухой.

- Может быть, преступники знали, что у отца вашего день рождения и рассчитывали, что дядя уйдёт в гости?

- Может быть... - неуверенно согласился Брусьев. Разговор нарушил резкий звонок телефона оперативной связи.

Капитан взял трубку. Лицо его тотчас стало злым.

- Немедленно доставьте ко мне потерпевшего, - приказал он по телефону и повернулся к Брусьеву, поднимаясь из-за стола. - Сегодня же вместе с вами берём под наблюдение кафе на Садовой.

- Хорошо. Я приду, - утвердительно кивнул Брусьев, направляясь к выходу.

- На улице Красина сейчас угнали "Волгу", - сказал Пыхтин, как только закрылась дверь за Брусьевым.

Через двадцать минут в кабинет вошел очень возбуждённый краснолицый человек с трясущимися от волнения руками:

- Я поставил машину, как всегда, во дворе. Вышел через минуту... Самое большое через пять минут. Взять из багажника насос, сыну футбол надуть... Машины след простыл. Позвонилв ГАИ, иду домой, в почтовом ящике лежит это послание... - Он положил перед Пыхтиным письмо.

"Гр.Горелов! Отправьте 200 руб. по адресу ул. Разина, кв.28, Федорчуку Альберту Степановичу. Деньги в конверте лично опустите в почтовый ящик Федорчука, и машина тотчас возвращена. Заявите в милицию - жалеть будете.

А. Федорчук."

Знакомый размашистый почерк.

- В котором часу это произошло?

- В одиннадцать тридцать я приезжаю обедать. В одиннадцать тридцать пять машины уже не было. "Волга". Номер 40-01.

- Крапивин на выезде. Придется тебе... - сказал Пыхтин, глядя на Михаила Мармухина.

На двери двадцать восьмой квартиры дома номер пять по улице Разина зияла широкая щель с надписью "Для писем, Федорчуку А.С.". Почтовый ящик внутри квартиры. Михаил тронул кнопку звонка. Послышались шаги, дверь открыл мужчина лет сорока пяти в нейлоновой рубашке, без пиджака.

- Здравствуйте. Вы Федорчук Альберт Степанович?

- Да. Проходите, пожалуйста.

- Это вы писали? - Михаил достал из кармана письмо.

- Да! Это я писал, - ответил Федорчук, не глядя на письмо. - Присаживайтесь. - Он на ходу вынул из шкафа и надел пиджак.

От такого неожиданного признания Михаил оторопел.

- Вы?..

- Прежде всего, куда вы хотите поступить?

- Я из угрозыска...

Федорчук, поправляя галстук, слегка удивился. - Из угрозыска? Я готовлю только в технические ВУЗы.

- Я спрашиваю: это вы писали? - Михаил положил ладонь на письмо.

Федорчук придвинул к себе письмо, надел очки, и Михаил впервые в жизни увидел, как у человека на макушке зашевелились волосы. - Что это такое?! - Федорчук протер очки и уставился на Михаила.

- Я вас спрашиваю: это вы писали?

Федорчук застыл с раскрытым ртом. - Я думал, вы... вы имеете в виду мои объявления об уроках. Я даю уроки математики... По городу висят объявления... Я думал, вы пришли договариваться...

Получив от учителя математики категорическое письменное отрицание какого-либо причастия к делу, Михаил вернулся в угрозыск. Пыхтин говорил с кем-то по телефону:

- Андрей Сергеевич? Приветствую тебя. Пыхтин беспокоит. Ты, кажется, дружишь с Брусьевым Данилой Савельевичем? Да? Я вот хотел к нему подъехать по строительным делам, да говорят у него не то сегодня, не то завтра день рождения. Неудобно... Что? Уже был день рождения? Когда? 16-го августа? Ну и как? Хорошо погуляли? И сынок его Вадик вместе с вами был? И дочурка... Не помню, как ее... Молодёжь, небось, крепче вас оказалась? Кто раньше спать ушел? До утра? И Вадик? Ну, вы молодцы! Ладно. Тогда я, может быть, сегодня к Брусьеву подъеду. Я дачу решил строить, хочу насчёт материалов проконсультироваться. Ну, будь здоров. Пока. - Капитан повесил трубку.

- У Вадима Брусьева стопроцентное алиби, - сказал он, - до утра ублажал гостей музыкой. - Заметив улыбку на лице Михаила, он добавил. - Ты не улыбайся. Я люблю полную ясность. Ну а что Федорчук? Позови Крапивина, он, кажется, вернулся. Пусть послушает.

Выслушав Михаила в присутствии Крапивина, капитан забарабанил пальцами по столу. - К двум делам пришиты два математика без видимой связи... Брусьев и Федорчук...

Из автоинспекции сообщили, что розыск машины 40-01 продолжается.

- Ты говоришь, почтовый ящик внутри квартиры? Это уже что-то новенькое. - Слава Крапивин покачал головой. - До сих пор почтовые ящики были снаружи. Вымогатели работали по принципу: положите деньги в ящик Иванову, или Петрову, а возьмем мы. Сам понимаешь, вытащить письмо из чужого ящика ничего не стоит. Но если ящик внутри квартиры... Непонятно...

- Ты расскажи, как тебя жульё вокруг пальца провело, - предложил капитан, не скрывая иронии.

- Классически! - как всегда со смешком начал рассказ Крапивин. - Угнали машину на Спасской улице. Хозяин только собрался в милицию, вдруг звонок телефона. "Опустите, - говорят, - завтра в 5 часов вечера 200 рублей в почтовый ящик по такому-то адресу в конверте на имя Корецкой Иды Ефимовны". "Хорошо", - сказал хозяин, а сам позвонил в ГАИ, и нам. Поговорил я с Корецкой. Она, разумеется, знать ничего не знает. Старушка лет на восемьдесят. Положил я в конверт пачку туалетной бумаги, запечатал, подписал и бросил в ящик Корецкой. С участковым договорились, что будем дежурить у нее в квартире всю ночь. Но не успел я в 5 часов заступить на дежурство, как слышу подозрительный шорох. Резко открываю дверь, а там стоит кроха, лет семи с бантиками, лезет в ящик. - "Ты куда?" - спрашиваю. - "Меня, - говорит, - инвалид послал. Он здесь живет". - "Какой инвалид? Где он?" - Вышли на улицу, того и след простыл. Спрашиваю у девочки: "Старый?" - "Старый", - отвечает. - "Сколько лет?" - "Пятнадцать или двадцать", - говорит кроха. - "Хромой что ли?" - "Не знаю, - отвечает, - он сказал, что ему трудно на третий этаж подниматься". "Рост большой?" - "Большой. Целый метр, или два". - Крапивин рассмешил Михаила. - Вот и ищи по таким приметам.

- А вечером того же дня машину нашли за городом, здорово покорёженной, - добавил Пыхтин. - В других случаях, когда потерпевшие выплатили выкуп, машины оказывались невредимыми. В общем, паразиты занимаются самым настоящим разбоем и довольно хитро. Мы, товарищи, должны очень напряженно работать, чтобы оперативно покончить с шайкой.

Через стеклянную стенку круглого кафе Михаил видел, как в семь часов туда вошел Вадим Брусьев и с парой пива уселся за столик в глубине зала. Отпив из кружки глоток, он достал из кармана письмо и стал внимательно вчитываться в строки. Примерно через час в кафе вошел Михаил, и, не выдавая признаков знакомства с Брусьевым, расположился за соседним столом. В кафе текла обычная вечерняя жизнь. Люди приходили и уходили, подолгу не засиживаясь. Крепких напитков здесь не продавали, поэтому многие приносили с собой, и прямо под вывеской "Приносить и распивать воспрещается", наскоро разделавшись с принесенным, спокойно потягивали пиво.

Двое в железнодорожной форме любезно пригласили Михаила стать третьим членом их компании, но, получив отказ, мгновенно нашли ему замену в лице крепко подпившего парня с кудрявым чубом. Парень сидел за самым крайним столом, и Вадим часто бросал на него подозрительные взгляды. За столом Вадима сидели трое мужчин, полностью увлечённые своей внутренней беседой о каких-то производственных делах. Часам к девяти шум в кафе возрос, стало душно. Железнодорожники распрощались с кудрявым парнем. Удалилась и компания, сидевшая за столом Вадима. Кудрявый тотчас перебазировался за стол Вадима и сделал попытку рассказать ему свою биографию во всех подробностях, но строгий регламент кафе не позволил ему это сделать: в девять часов ноль-ноль всех посетителей попросили выйти.

Уже на другой улице Михаил догнал Вадима. По мнению Брусьева кудрявый ведёт себя странно, хотя конкретно ничего относящегося к делу не сказал. Решили, если кудрявый появится завтра, приглядеться к нему повнимательней.

Вечером следующего дня Вадим Брусьев трижды выбегал в курительную. Сначала он сообщил Михаилу, что некий гражданин, очень прилично одетый, пытался выяснить, что заставляет столь молодого человека грустить в одиночестве. Потом какой-то грузин прямо спросил, что это за письмо лежит на столе и намекал, что любому горю всегда можно помочь, если не падать духом. А к закрытию снова пришел вчерашний кудрявый парень и, глядя на Брусьева мутными глазами, спросил: - "Ты со вчерашнего дня здесь сидишь?" При этом, как Вадиму показалось, парень ему загадочно подмигнул.

Михаил внутренне улыбался, понимая, что на Брусьева напала болезнь подозрительности. Домой они возвращались вместе. Брусьев уже перестал казаться таким замкнутым и молчаливым, как в начале знакомства. Освоившись со своей миссией в кафе, он даже пошутил, что использует эти дни, как стажировку и поступит на работу в милицию. Он рассказал, что у него есть девушка-студентка, на которой он скоро женится, что сам он в институт не попал, так как, имея природные склонности к математике, оказался совершенно неспособным к наукам гуманитарным, в том числе и к иностранным языкам. Говорил он с печальной улыбкой, подчёркивая, что завидует Михаилу, который будучи его ровесником уже окончил институт.

В последующие два дня, в субботу и воскресенье, в кафебыло очень многолюдно. Брусьев с придирчивой подозрительностью оглядывал посетителей и посылал тревожные взгляды Михаилу.

В один из выходов в курилку Брусьев прошептал, что женщина с мужчиной, сидящие от него справа, громко говорят о картинах, упоминая о пропаже каких-то полотен. Это уже было интересно. Зайдя со стороны буфетной стойки, Михаил заглянул в их лица, и сразу узнал лохматого живописца, которого видел на заседании правления Общества художников. Дама тоже оказалась знакомой Михаилу. Та самая! Театральный художник.

- Может быть, завязать с ними разговор? - предложил Брусьев.

- Держите на виду письмо. Рано или поздно кто-то сам придёт за выкупом, - убеждённо сказал Михаил.

Но никто не спешил приходить.

Лохматый бородач и его спутница выпили по фужеру шампанского, бросили в рот по сигарете, дружно чиркнули зажигалками и ушли, не взглянув на откровенно следящего за ними Брусьева.

- Надо было хоть проверить документы, - прошептал Вадим.

- Их личности мне известны, - солидно и спокойно отозвался Михаил.

Появившийся под самое закрытие кудрявый завсегдатай в этот вечер не обнаружил интереса к Брусьеву, разделив компанию с какими-то знакомыми собутыльниками в другом конце зала.

На исходе четвертого дня у Михаила начало появляться унылое ощущение бессмысленности сидения в кафе. Он даже почувствовал некоторую неловкость перед Брусьевым. У человека невеста, а он все вечера торчит в душном кабаке, выжидая неизвестно кого. "Я тожезабыл уже, когда видел Веру... Но это моя работа... Грабители, видимо, давно поняли свою ошибку, а мы всё их ждём в кафе.

Распрощавшись с Вадимом, Михаил позвонил капитану домой. Пыхтин с явным неудовольствием выслушал соображения молодого следователя и приказал продолжать наблюдения в кафе.

- Слушаюсь, - ответил Михаил.

Шеф жмёт на все педали. Что ж... Начальству, говорят, видней.

В понедельник в кафе на Садовой выходной. Михаил Мармухин с утра забежал к Верочке договориться о встрече на вечер. Вера встретила улыбкой и упреком за исчезновение, но сразу же сказала, что всё понимает и с восторгом принялась рассказывать о первых днях студенческой жизни. Михаилу очень не хотелось её прерывать, но... в девять у Пыхтина совещание.

- Пока! До вечера.

- Будь здоров, сыщик ты мой.

"Мой!!!" Михаил пошёл по улице, пряча от прохожих улыбающееся лицо. Кто-то позвал его, но он не слышал.

- Михаил! - громко окликнул мужской голос.

- Что? - словно очнувшись от прекрасного сна, спросил Михаил. Ему навстречу переходил улицу Викентий Павлович Сургач.

- Ну как продвигается ваша коллекция значков?

- Уже есть два значка, - Михаил рассмеялся, пожимая руку Викентию Павловичу.Они пошли, разговаривая на ходу.

- Вы так и не сказали, что украли те грабители. А ведь обещали интересную историю. - Сургач, шутя, погрозил Михаилу пальцем.

- Пропали картины у одного художника. Розыск продолжается.

- Картины?! Довольно редкий объект грабежа. Хорошо ещё, если грабители умеют правильно обращаться с предметами искусства. Небось, свалили где-нибудь в сыром сарае. Хоть бы догадались завернуть в полиэтилен или клеенку. А то все может погибнуть. - Сургач покосился на Михаила из-под очков и улыбнулся. - Приходите ко мне в гости с какой-нибудь запутанной уголовной историей. А? Можно и без истории. Попьём чай. У меня великолепная чайная коллекция. Серьезно. Приходите.

- Спасибо. Я с удовольствием...

- Можно с Верочкой.

Михаил благодарно улыбнулся глазами.

На следующем углу их пути разошлись, и, махнув друг другу рукой, каждый пошёл по своим делам. "Интереснейший человек" - подумал Михаил, провожая глазами Викентия Павловича. "Хорошо, если грабители догадались завернуть картины в полиэтилен или клеёнку", - мысленно повторил он слова Сургача. Стоп! Дыхание Михаила участилось. "Полиэтилен!.. Фармацевтический институт... Седой сотрудник... Сонная лаборантка... Исчез полиэтилен..."

Михаил прибавил шагу.

Первым на совещании докладывал Крапивин. Машину 40-01 в день хищения нашли ОРУДовцы за городом невредимой. Выкупа никто не платил, вокруг квартиры Федорчука никаких событий.

То ли произошла накладка с внутренним почтовым ящиком, то ли вышла какая-то путаница, вроде той что с картинами, - выразил своё мнение Крапивин, и, перейдя на обычный иронический тон, добавил: - Нет порядка в уголовном мире. Жульё пошло нервное, рассеянное...

Капитан в это утро не был расположен к шуткам, и Крапивину пришлось умолкнуть. К информации Мармухина насчёт полиэтилена Пыхтин отнёсся с бо`льшим вниманием.

- Только в институт по этому вопросу сам не ходи, - посоветовал он, - тебя уже там видели. Пойдёт кто-нибудь другой.

В полдень, когда Раиса Желудёнкова шла на рабочее место в отличном послеобеденном расположении духа, Крапивин в белоснежном провизорском халате преградил ей дорогу.

- Раечка! Здравствуйте! Извините, у вас нельзя попросить десяток метров полиэтилена?

Раиса с удивлением посмотрела на незнакомого брюнета.

- Сбесились все что ли? Где я вам возьму? Тому дай, этому дай...

- А кому вы отдали?

- Вы с какой кафедры?

- Из милиции, - подмигивая Раисе, сказал полушёпотом Вячеслав Крапивин и при этом так расхохотался, что Раиса рассмеялась вместе с ним.

- Ладно дурить, - сказала она. - Я серьёзно.

Стройный весельчак ей явно нравился.

- Я тоже серьёзно. - Крапивин показал удостоверение и продолжал широко улыбаться.

Раиса помрачнела.

- У одного малого оказался целый рулон полиэтилена - тоном сказителя сказок заговорил Вячеслав, - спросили, где взял, а он отвечает, Рая Желудёнкова за деньги продала...

- Продала?! Я?! - Раиса сделала брезгливую гримасу. - Подонок он...

- Я лично этому не поверил, - приложив руку к груди, поспешил успокоить Вячеслав. - Но придётся сделать очную ставку, и вы заявите это ему в лицо.

- В любое время.

- Как его фамилия?

Раиса подняла глаза. - А вы что - задержали и фамилию не спросили?

- Мы его задержим с вашей помощью.

Раиса смешно разинула рот.

- На вас, сразу видно, можно положиться, вы честная девушка, - ласково ворковал Крапивин.

- Никому я не давала никакого полиэтилена. С чего вы взяли? - вдруг нарушив логику разговора, заявила Раиса.

- Фу! - поморщился Крапивин. - Вы же умная девушка. Из-за какого-то подонка идти под суд...

- Полиэтилен на месте. В чём дело? - Раиса делала отчаянные попытки увильнуть.

- Бросьте, Рая. Пять метров вы получили в первой лаборатории на той неделе. В должок. Итак, фамилия... - Крапивин показал, что умеет быть и жёстким. Его осведомлённость обескуражила Раису.

- Дубенков... - буркнула она, опустив голову.

- Кто он?

- Работал у нас. В мае уволился. Сейчас, понятия не имею, где...

- Какие у вас с ним отношения?

- Никаких. Пришёл - выклянчил...

- Какое же вы имели право давать?

- Полиэтилен - расходный материал... - пожала плечами Раиса.

- Это жесоциалистическая собственность!

- Если бы я инвентарное что-нибудь отдала... А то - расходный материал...

Крапивин хотел возразить, но передумал. С отношением к расходным материалам, как к даровым, приходилось, к сожалению, встречаться и в других местах. Он только вздохнул.

- О нашем разговоре никому ни слова. Лады?? - У Крапивина начал восстанавливаться весёлый тон.

- Лады?, - тусклым голосом отозвалась Раиса.

Девятого сентября на рассвете, примерно через двадцать часов после встречи Крапивина с Желудёнковой, холодным утром, в полутора километрах от станции 16-й километр, на небольшую лесную полянку пришли трое.

Проворный быстроглазый молодой человек с крупной головой на тонкой шее вместе с приземистым, часто сопящим парнем, раскидав большой ворох хвойных сучков и веток, стали быстро извлекать из ямы завернутые в полиэтилен картины. Третий член компании, очень бледнолицый, одетый в зелёный плащ с поднятым воротником, в надвинутой на глаза кепке, стоял в стороне под старой полузасохшей елью, ёжась и вздрагивая, словно от простуды. Переминаясь с ноги на ногу, озираясь и нервно натягивая на руки хирургические перчатки, он цедил сквозь зубы:

- Живей! Живей!

Нетерпеливо сорвав полиэтилен с первой картины, бледнолицый человек в плаще увидел портрет жилистого старца, выполненный в реалистическом стиле. Глаза бледнолицего впились в подпись художника. "И.Ре...". Окончание подписи скрыто под рамой. "Неужели Репин? Может быть портрет Толстого?" Непохоже. Пальцы оттянули раму. Показалась лишь круглая завитушка. Такие же буквы с завитком обнаружились и на следующем полотне с изображением лесного пейзажа. Повесив обе картины на еловый сучок, он взялся за третью. Что за чертовщина! "Спелый арбуз"... (?) Та же подпись... Никакой это не Репин. Перебрав все пятьдесят пять произведений и, убедившись, что все они принадлежат кисти одного художника, человек в плаще с недоумением уставился на сотоварищей, которые, абсолютно не претендуя на роль знатоков живописи, безучастно шарили глазами по сторонам.

- Ничего не понимаю... - пробормотал бледнолицый, - Где Куинджи? Где Саврасов? Где Бродский?..

Те двое только хлопали глазами.

- Это какие-то свежие картины. Они не нуждаются в реставрации. Где музейные ценности?

Наступила минута молчания.

- Что-то непонятное, - содрогаясь в ознобе, сказал человек в плаще и стал судорожно сматывать куски полиэтилена. - Надо уходить. Бросаем всё здесь.

- Без выкупа? - впервые подал голос приземистый детина.

- Что-то непонятное... - повторил человек в плаще. - Уходим. Смотрите, чтоб нигде полиэтилена не осталось. Уходим по одному. - Он еще ниже надвинул кепку, подтянул воротник и пошёл в сторону железнодорожного полотна.

В девять утра того же дня, когда Михаил пришёл в отдел, перед Пыхтиным лежала телефонограмма из милиции поселка 16-й километр. Утром в милицию посёлка позвонил мужчина и глухим голосом, словно говорил через тряпку, сообщил, что в лесу лежат какие-то картины. Он дал точные координаты лесной поляны.

Милицейская машина помчалась за город. По пути Михаил решил заскочить на выставку художников. Старый солдат искусства Илья Захарович уже маршировал по залу от картины к картине, что-то говоря вслух самому себе. Ехать с Михаилом он согласился не раздумывая.

Сразу за переездом через пути, навстречу машине, из леса вышел старшина поселковой милиции, знакомый Михаилу по визиту к глухому художнику. Из машины вышли Михаил, Илья Захарович и эксперт-криминалист. Все пошли за старшиной.

Картины висели на ветках, или стояли, прислонённые к стволам деревьев. Сентябрьское солнце, пробиваясь через поредевшую листву берез, равномерно и мягко освещало необычную галерею. Пока эксперт осматривал полотна и рамы, Илья Захарович шепнул Михаилу:

- Посмотрите на эту картину. "Ночное купание". Смотрите, сколько динамики в каждом силуэте! Я давно не видел работ Вани Редисова. Он здорово вырос!

Картины аккуратно уложили в багажник милицейской "Волги". Нигде ни клочка полиэтилена. На рамах картин ни одного отпечатка пальцев, кроме старых отпечатков, принадлежащих, очевидно самому художнику. Пошевелив ногой наземный лиственный покров, эксперт нашёл под картинами множество белых, бело-розовых и голубых кристаллов. В яме под ветками таких кристаллов оказались целые россыпи...

Через час, подбрасывая на ладони красивые кристаллики, капитан Пыхтин качал головой.

- Скажи, пожалуйста! Образованные воры. Не забыли положить влагопоглотитель - кристаллы силикогеля. Картины были, конечно, завернуты в полиэтилен и пересыпаны влагопоглотителем. Очевидно, Желудёнкова просигналила Дубенкову насчет полиэтилена, и он со страху побросал картины, но унес полиэтилен. Небось, сам и по телефону позвонил, чтобы поскорей откупиться от милиции. Дескать, картины найдут и сразу дело прекратят.

Однако сотрудник оперативной группы, которому накануне было поручено вести наблюдение за Дубенковым, опроверг версию Пыхтина. Он сообщил совершенно определённо, что Дубенков за истекшие сутки за город не выезжал. Вчера он работал днём, и сегодня работает днём. Ночью из дома не выходил.

- У меня есть точный метод... - сказал сотрудник. - Вчера, когда Дубенков в двадцать три пятнадцать пришел из кино, я заклеил дверь его квартиры шариком бесцветного пластилина. В восемь утра шарик был на месте. В восемь пятнадцать он сплющился, когда из дома вышла мать Дубенкова. Потом вышел он сам и ушёл на завод. Сейчас он на рабочем месте. Он работает в котельной. Я ему позваниваю, спрашиваю, когда отопительный сезон начнётся. Голос у него специфический, с шепелявиной. Соседи говорят, он часто выпивает, но последние дни ходит трезвый. Вчера два раза ходил зачем-то на Суворовскую улицу, на пункт заправки шариковых авторучек. И сегодня уже один раз туда сбегал.

- Продолжайте наблюдение, - сказал капитан.

Дубенков Георгий, ранее не судим, в мае этого года уволен из фармацевтического института по собственному желанию, числится слесарем по вентиляции на заводе "Огнеупор".

Сантехническая служба завода обслуживает два предприятия, расположенные на общей территории - завод "Огнеупор" и проектную организацию "Фундаментпроект". Поэтому, когда Михаил Мармухин пришёл на завод, сказали что Дубенков пошел в "Фундаментпроект", а из "Фундаментпроекта" послали на "Огнеупор". По данным табельной с 16-го на 17-е августа Дубенков работал в ночной смене.

Отрекомендовавшись инспектором пожарной охраны, Михаил обследовал вотчину бригады слесарей - маленькую дежурку с телефоном, бойлерную и насосное помещение.

- У вас здесь комфорт, - сказал Михаил курносому часто мигающему мастеру-бригадиру, увидев в углу бойлерной коврик и подушку.

- Подушка поролоновая, подстилка синтетическая - всё по науке. С пожарными согласовано. Пуховую - запрещают, а поролон - пожалуйста, - чётко рапортовал мастер.

- Ночью спите по очереди?

- Спать не приходится, товарищ начальник. Дежурим по двое, работы хватает.

- А вот за это буду наказывать, - строго сказал Михаил, обнаружив под ковриком пустую бутылку.

- Сменщик в смену молока взял... Ей богу!

- Следующий раз молоко приносите в молочной посуде.

- Виноваты, товарищ начальник. Исправимся. - Мастер почтительно держал руки по швам.

В коридоре, прочитав расписание дежурств, Михаил заметил, что Дубенков работает в ночь чаще всех.

- Почему такая неравномерность? - спросил он у парня, курящего на лестничной площадке.

- Сам хочет. Другие отказываются, а он сам в ночь просится.

- У него что - бессонница?

- Наоборот, - парень фыркнул смехом. - Спит, как хорёк. А днём водку дует. Все спят задаром, а он за деньги. Плохо, что ли? Ночью работа - не бей лежачего. Детей у Жорика нет, нигде не учится, вольный казак.

- Вы из этой бригады?

- Не. Я ушел от них. Учусь на подготовительном...

Мастер лукавил, говоря, что работы ночами хватает. Вызововночью почти нет. Можно, оставив спящего напарника, спокойно смотаться на несколько часов куда угодно. Нетрудно исчезнуть и днём. Это подтвердило отсутствие Дубенкова в течение всего пребывания Михаила на заводе, причём никто толком не мог сказать, где он.

Достоверно о местонахождении Дубенкова знал один только оперативный работник милиции, сообщивший, что Дубенков снова ходил на пункт заправки авторучек...

Приказы не обсуждают, их выполняют. Всё правильно. И всё же... Ход мыслей капитана Пыхтина стал совершенно непонятен Михаилу. Уже теперь, когда картины возвращены обезумевшему от счастья Ивану Ивановичу Редисову, шеф приказал продолжать вечерние дежурства в кафе на Садовой вместе с Вадимом Брусьевым. "Какая логика?" Грабители сначала выбросили награбленное, а потом придут за его выкупом?.. Всё равно что смотреть на фотографа и ждать вылета птички. Мы же не дети...". Михаил посмотрел на часы и вздохнул. Времени оставалось только забежать заправить авторучку и... в кафе.

На Суворовской улице между двумя кирпичными зданиями застряло небольшое кособокое строение из досок, покрашенное в жёлтый цвет. Строение отличалось от обычного пивного ларька наличием парадной двери с вывеской "Заправка шариковых авторучек". Внутри помещение разделялось пополам невысоким прилавком, по одну сторону которого стояли два посетительских стула, а по другую за канцелярским столом сидел разбитного вида молодой человек с крупной головой на тонкой шее. Над молодым человеком висела табличка "Вас обслуживает мастер Алексей Фохт".

Лицо Фохта выражало готовность услужить клиенту. Он даже поднялся навстречу Михаилу с подобострастием стольнеприсущим в наше время работникам сферы обслуживания.

- Трехцветную ручку можно заправить? - спросил Михаил.

- Только синяя паста есть.

- Одна синяя? - Михаил вынул из кармана ручку.

- И зимой и летом одним цветом, - пошутил Фохт. - Цветных паст не дают. - Он с голубиным смирением уставился на Михаила.

"Где-то я видел этого голубя, - подумал Михаил, - не помню, где".

- Как же быть? - Лицо Михаила стало озадаченным. - Я журналист. Пишу одним цветом, правлю другим...

- Зайдите завтра. Может, достану. А если нет - свои стержни отдам. У меня такая же авторучка, как у вас.

- Ну, зачем же свои... - запротестовал Михаил.

- Вы писатель, вам нужней, - распинался в гражданских чувствах Фохт.

- Что ж, спасибо, зайду завтра. До свидания.

- До свидания.

Направляясь в кафе на Садовой, Михаил вспоминал, но так и не вспомнил, где он видел физиономию Фохта.

В кафе, как обычно, гудело многолюдье. Вадим, сидя в центре зала, безучастно смотрел в пространство, обмахиваясь письмом, словно веером и изредка пригубляя пиво из кружки.

Разместившись у окна в поле зрения Вадима, Михаил дважды выскальзывал в курительную, но Брусьев не спешил выходить на контакт. Лишь на третий раз он сообщил скороговоркой, что один весьма подозрительный тип с перевязанной щекой посматривает в его сторону и иногда подмигивает.

- Понаблюдайте за ним, - сухо бросил Михаил и быстро ушел в зал.

Никто не подошел к Брусьеву и в этот вечер. У человека с перевязанной щекой, по-видимому, просто дергался глаз от зубной боли.

Оперативный работник с утра дефилировал возле пункта заправки авторучек. Когда в конце Суворовской улицы появился долговязый нескладный парень с жидкими бакенбардами и развинченной шлёпающей походкой, работник милиции дал знак рукой. Из соседнего подъезда тотчас вышел Михаил с портфелем в руке и быстро пошел за парнем. Как только вихляющая личность вошла в желтую палатку Фохта, Михаил на секунду остановился, включил лежащий в портфеле магнитофон, нажал на клавишу "запись" и вошел вслед за парнем.

- Салют! - Михаил приветственно поднял руку и засунул портфель под стул. - Цветные стержни появились?

- Я обещал вам отдать свои, - Фохт выдвинул ящик стола.

- Сейчас не надо. Я забежал только узнать. Нет времени.

- Это одна минута...

- Нет даже минуты. Забегу вечером. Пока! - Михаил выбежал на улицу.Через пять минут он вбежал снова с возгласом:

- До чего замотался! Забыл у вас портфель! Извините.

Выхватив из-под стула портфель и сделав общий привет Фохту с Дубенковым, Михаил быстро побежал к себе в отдел.

Магнитофонную запись прослушали в кабинете Пыхтина.

ГОЛОС МИХАИЛА. Салют! (шум задвигаемого портфеля) - Цветные стержни появились?

ГОЛОС ФОХТА. Я обещал вам отдать свои.......

Михаил прокрутил ленту вперёд.

ГОЛОС МИХАИЛА. Нет даже минуты. Забегу вечером. Пока! (топот ног)

Шепелявый голос ДУБЕНКОВА. Что это за рыжий?

ФОХТ. Писатель. Хочу ему ручку сделать. Трояк слуплю.

ДУБЕНКОВ. Что нового?

ФОХТ. Ни фига хорошего. Горим, как шведы.

ДУБЕНКОВ. Пан что-нибудь передавал?

ФОХТ. Не-а.

ДУБЕНКОВ. А как Коротыга?

ФОХТ. Психует. Подозревает, что Пан втихаря содрал гро`ши и теперь темнит.

ДУБЕНКОВ (горячо). Не может быть!

ФОХТ. Я тоже не думаю. Пан на такую подлость не пойдёт.

ДУБЕНКОВ. У тебя закурить есть?

ФОХТ. Найдём. (Звуки чиркающих спичек, кашель, шум шагов)

ГОЛОС МИХАИЛА. До чего замотался! Забыл у вас портфель. Извините.

....(Снова шорох, шум шагов)....

Михаил выключил магнитофон.

- Так. Интересно, - сказал капитан. - Что за Пан, и что за Коротыга? - Михаил пожал плечами. - Коротыга подозревает, что Пан получил деньги, - продолжал рассуждать вслух Пыхтин. - Может быть деньги за картины? А? Что если пустить слух по городу, что кто-то получил большой выкуп за картины, подогреть страсти в уголовном мире...

- Поручите это мне, - улыбаясь, предложил Крапивин.

- Действуй, - кивнул капитан. - Может быть, они сами себя проявят.

- По-моему, надо взять Дубенкова, - сказал представитель оперативной группы.

Капитан отрицательно покачал головой.

- За что? За полиэтилен? Ну, скажет, что продал за бутылку прохожему. У нас же нет улик, одни версии. Если бы нашли полиэтилен в лесу, или на этой плёнке разговор шел об автомашинах, картинах, грабежах, тогда бы другое дело. А так... Кстати полиэтилен в институте похитил не он, а Желудёнкова. Он только выпросил. У меня такое ощущение, что мы их всех сгребём очень скоро. Только, товарищи, сейчас не надо проявлять торопливость.

У высотного жилого дома дворничиха в союзе с лифтёршей громко мыли кости одному из жильцов за отказ от участия в уборке территории двора, и окучивании саженцев.

- Его же пацанам зелень делают, а у него времени, видишь ли, нету! Научный сотрудник! Учёный затолчёный! Как эти диссертации писать, так есть время, а мусор вывезти - нету...

- Есть ещё несознательные, - сочувственно сказал Крапивин, подходя и откозыривая дворничихе. - Тут ещё чище случай вышел... - Женщины навострили уши. - Ограбили одного художника, - продолжал Крапивин, - картины оказались очень дорогие; пока милиция разворачивалась, один грабитель по секрету от своей же шайки получил с художника выкуп десять тысяч рублей и вернул картины.

- Новыми деньгами? - ахнула лифтерша.

- Конечно! Теперь того ханурика ищет и милиция и сама шайка.

Заинтересованные разговором подошли сразу три жилицы дома. Крапивин с удовольствием повторил еще раз всю историю, и, увидев проходящего мимо Мармухина, крикнул:

- Миша! Подожди. - Подходя к Михаилу, Крапивин оглянулся на толпу женщин, выросшую вокруг дворничихи, посмотрел на часы и самодовольно сказал: - Через час с четвертью Коротыга будет бить морду Пану.

Молодые следователи вышли на улицу.

- Слушай, Мишенька, тебе тот гаврик обещал заправить ручку, или нет?

- Обещал. Говорил, свои стержни даст. Врёт. Небось, в ящике придерживает сотню стержней.

- Может, он и мне заменит стержни? Моя четырёхцветная ручка уже полгода не пишет.

Михаил пожал плечами.

- Пошли. Только войдем порознь, и я тебя не знаю. Я писатель, и всё такое...

- Понятно.

У Фохта было тихо. Встретив Михаила как старого знакомого, он тотчас вынул из кармана стержни и, щедро рассыпая слова о своей обязательности и добросовестности, начал развинчивать ручку Михаила.

Вскоре вошел Крапивин.

- Скажите, четырёхцветную ручку можно заправить?

- Только синяя паста, - ответил Фохт, и, взглянув на вошедшего Крапивина, вдруг остолбенел. Руки его стали судорожно сбрасывать лежащие перед ним стержни в ящик стола, зрачки глаз мгновенно расширились, и Фохт, быстро собрав старые стержни и пустую ручку, протянул всё вместе Михаилу. - Только синяя паста...

- А когда будут другие? - поинтересовался Крапивин.

- Н...н...не знаю. Н... нам заранее не говорят....

- На нет и суда нет, - Крапивин повернулся на каблуках и вышел.

Михаил продолжал сидеть.

- Только синяя паста, - дрожащими губами пролепетал Фохт, повернув бледную физиономию к Михаилу.

- Вы же мне обещали... У вас же есть... ваши личные стержни.

- Нет, нет. Не имею права. Я же не частник. Хотел сделать вам доброе дело, но передумал. Одна синяя паста...

Михаил развёл руками, вздохнул и вышел. Визит Крапивина явно вывел Фохта из колеи.

- Фохт знает, что ты из милиции. Где вы встречались? - Спросил Михаил, догнав Вячеслава.

- Понятия не имею. Первый раз вижу эту рожу.

- Но ты видел, как он тебя испугался?

- Конечно.

- Чёрт тебя дёрнул не вовремя сунуться - из-за тебя он и мне не сменил стержни.

- Кто ж знал, - задумчиво оправдывался Крапивин.

- Он, небось, испугался, что ты вернёшься и поймаешь его на спекуляции.

- Ты знаешь... - морщась, сказал Крапивин, - я, кажется, догадался... Завтра проверю один момент. - Он пожал руку Михаилу и ушёл, погружённый в раздумья.

Михаил медленно пошёл домой. Сегодня, наконец, Пыхтин отменил дежурства в кафе.

Четверг 11-го сентября оказался днём, насыщенным событиями. С утра посреди большой милицейской комнаты выстроилась несуразная шеренга из семи молодых парней примерно одного возраста. Все они переминались с ноги на ногу и отчаянно крутили шеями. Пятым по счёту справа крутился Фохт. В открытую дверь вошла группа людей в гражданской и милицейской форме. Возглавляла группу, идя на шаг впереди, маленькая голубоглазая девочка с такими же яркими, как глаза эти, бантиками в косичках. Малютка большими глазами разглядывала каждого из шеренги, временами оглядываясь на идущих за нею взрослых. Дойдя до Фохта, девочка захлопала в ладоши.

- Вот он, инвалид! - радостно воскликнула она и тут же серьезно спросила: - А что у него болит?

- Живот у него болит, - ласково ответил Крапивин, подмигивая Фохту.

- Простите, - мямлил сконфуженный Фохт, - малышка могла ошибиться. Какой же я инвалид? Я совершенно здоров...

- Устами младенца глаголит истина, - значительно изрёк Вячеслав. - Спасибо, товарищи, можете быть свободны, - сказал он остальным шести приглашённым парням, одновременно приказывая Фохту следовать вместе с ним.

Около десяти часов взволнованный женский голос вызвал к телефону следователя Мармухина. Михаил побежал к аппарату.

- Верочка??! Что случилось?

Голос Веры прерывался частым дыханием, она категорически требовала, чтобы Михаил немедленно с нею встретился, так как она располагает важными сведениями, относящимися к делу о грабеже картин. Еле-еле Михаил уговорил её сказать по телефону в чём дело. Оказалось, что жена Сургача ходила в исполком и совершенно достоверно узнала от секретарши, что за украденные картины некий бандит получил двадцать тысяч рублей выкупа.

- Спасибо, Верочка! От всей нашей службы, - Михаил улыбаясь пошёл к капитану.

Одновременно с Михаилом в кабинет Пыхтина входил грузный мужчина лет пятидесяти, одетый в кожаное пальто. Говорил он громко и чётко:

- Моя фамилия Брусьев. Я отец Вадима Брусьева. Я решительно протестую против использования моего сына на милицейской оперативной работе. Это ваша работа, товарищи, ловить преступников. А Вадима оставьте. Ему надо учиться и вообще...

- Присядьте, - предложил капитан. - Не понимаю, почему Вадим сам не сказал нам всё это. Мне казалось, что ему даже нравится оперативная работа.

- Возможно. Но он заболел.

- Жаль. - Капитан вздохнул. - Сегодня он позарез нужен. Придётся навестить его на дому. - Нажав кнопку селектора, Пыхтин потребовал машину к подъезду. Поднимаясь из-за стола, он кивнул Михаилу. - Поехали.

Машина шла на хорошей скорости. Все молчали. Лишь, выйдя из машины, Пыхтин, пропуская вперед Брусьева, по`ходя спросил:

- Почему вашего сына товарищи зовут Паном?

- Не знаю. Ребята любят клички, - спокойно ответил Брусьев-отец. - Вадика зовут "Паном", меня в детстве звали "Мельником". Мало ли...

Вадим лежал с перебинтованным глазом и ссадиной на щеке. Кисло улыбнувшись вошедшим, он отпил глоток из фарфоровой чашки и тихо сказал:

- Связался вчера с хулиганами, пострадал за правду.

- Не будем вас утомлять разговорами. Отдыхайте, раз уж пострадали, - Пыхтин остановился у дверей. - А завтра ровно в шестнадцать часов прошу быть у меня. Не взирая ни на что.

Брусьев младший согласно кивнул.

- И долго это будет продолжаться? - критическим тоном спросил Брусьев-отец.

- Думаю, что завтра поставим точку. Вы знаете, что ограбили вашего брата?

- Да, да, мне Вадик говорил. Жаль старика. Всё собираюсь к нему съездить...

Пыхтин вышел в сопровождении Михаила. Брусьев-отец, провожая милицейских работников, вышел на улицу.

- У вас машина, а вы пешком хо`дите, - капитан показал на стоящий у подъезда "Москвич".

- Машина Вадика. Мой подарок по случаю окончания школы. В долги влез, но купил. Думал, брат поддержит, так нет... Скупым он стал под старость... - Брусьев-отец захлопнул за милиционерами дверку машины и взял под козырёк.

- Логика ясная, - сказал капитан, когда машина тронулась, - 16-го августа у Вадима Брусьева стопроцентное алиби, машину 40-01 угнали в момент, когда Брусьев был у нас - тоже стопроцентное алиби. Видно, что угнали первую попавшуюся машину и сообщили первый попавшийся адрес, куда нести выкуп. Адрес Федорчука расклеен по всему городу в объявлениях об уроках. Вся эта операция была блефом. - Пыхтин с лукавой усмешкой повернулся к Михаилу. - А ты знаешь, Мишенька, когда, я понял, что Брусьев - бандит?

- Когда?

- В тот день, когда картины нашлись, и ты не понимал, зачем теперь идти дежурить в кафе...

Михаил с удивлением посмотрел на шефа.

- Видишь ли, - продолжал Пыхтин, - я хожу домой по Садовой... Кафе прозрачное... Каждый день я видел, как Брусьев активно шарил глазами по сторонам, вглядывался в посетителей, а в день, когда картины были подброшены, он сидел задумчивый и неподвижный. Значит, он раньше дурачил нас, а тут перестал понимать игру и начал нервничать. Возможно, он в этот день впервые увидел картины и не понял, почему они не музейные. Тоже причина для раздумья. А?

"Чёрт возьми! До чего же я не наблюдательный. Ну конечно? - пронеслось в голове Михаила, - Брусьев, обычно такой корректный, в тот вечер ушёл унылый и даже не попрощался..."

- Шляпа я, а не сыщик, - со вздохом сказал Михаил.

- Ничего, - успокоил Пыхтин, - все молодые специалисты проходят через возраст "шляпы".

- Настоящая фамилия "Коротыги" Палихин. По показаниям Фохта - это физически сильный и опытный уголовник. - Пыхтин предостерегающе погрозил пальцем: - Брать его осторожно. Действовать вдвоём.

...Уже стало темнеть, а Михаил с Вячеславом Крапивиным всё прогуливались между пунктом заправки авторучек и одноэтажным старым домом, где проживал Дубенков. Фохту было приказано, если появится Коротыга, задержать его разговором и в качестве сигнала выставить на подоконник настольную лампу. От работника оперативной группы поступили сведения, что Дубенков под вечер пришёл домой пьяный и принёс ещё бутылку. Так что теперь, видимо, нескоро выйдет из дома.

- Походи, Миша, здесь, а я, пожалуй, ещё разок загляну на пункт заправки, - сказал Крапивин. - Не нравятся мне Фохтовы глаза. Чрезмерно "честные". Не выставит он никакую лампу. Кажется, вся их шайка боится Коротыги, как чёрта.

Крапивин ушёл. Михаил попытался на ходу, не останавливаясь, заглянуть в низкие окна квартиры Дубенкова, но густые сумерки на улице сделали оконные квадраты чёрными и непроницаемыми. Михаил пересёк мостовую, зашел в булочную, купил себе любимый "Тульский" пряник, и увидел из окна магазина, что в квартиру Дубенкова вошёл человек. Широкоплечий детина в фуражке с лакированным козырьком. Козырёк блеснул в лучах только что зажженных уличных фонарей. Вошёл уверенно, без стука, словно хозяин, оглядевшись по сторонам, прежде чем закрыть за собой дверь. "Коротыга!" Выйдя из булочной, Михаил стал всматриваться в даль улицы. Крапивин уже исчез из поля зрения. Придёт минут через двадцать. Не раньше. Потянулись минуты ожидания. Одна, две, пять, шесть... В квартире Дубенкова было по-прежнему темно и тихо. "Странно. Почему они не зажигают свет?" Михаил оглядел ветхую облупленную входную дверь. Что происходит за нею? "Дом старый, очевидно, дровяное отопление... Перед входом в комнаты должны быть сени... В сенях, небось, ведро, вязанка дров, топор... Свет по-прежнему не зажигают... Коротыга - матёрый уголовник... Знает, что Дубенков на крючке у милиции, и может в любой момент выдать сообщников... Почему они не зажигают свет?.."

В воображении Михаила вдруг возникла картина: Дубенков спит, Коротыга взял топор и... тихо подходит к Дубенкову...

Михаил рванул дверь на себя. Как и предполагалось, он оказался в сенях. Всё точно: ведро, дрова... Из комнаты доносились странные звуки, похожие на шум аплодисментов. Через неплотно прикрытую дверь Михаил увидел, что человек в картузе с лакированным козырьком сидит верхом на спящем Дубенкове и основательно молотит его ладонями по физиономии, приговаривая: "Проснись, подлец!". Не добившись успеха, человек в фуражке схватил с подоконника графин с водой и плеснул в лицо приятелю. Пьяный лишь поморщился. ТогдаКоротыга стал то хлестать, то снова поливать водой физиономию Дубенкова. Искусно сочетая оба метода вытрезвления, он заставил, наконец, Дубенкова на секунду открыть глаза, после чего сделал официальное заявление:

- Смотри, Дубок! Если ещё раз налопаешься водки, я тебя пришью. Понял? Если заложишь кого из нас, я тебя из-под земли достану. Понял?!

Дубенков утвердительно кивнул и пролепетал:

- Уыпьем грамм по сто?...

Крепыш зловеще приблизил свой здоровенный кулачище к носу Дубенкова, но тот сомкнул очи и снова захрапел. Детина с минуту презрительно смотрел на Дубенкова, словно прикидывая, сейчас его прикончить, или когда будет побольше свободного времени. Надвинув картуз, детина направился к выходу.

- Руки! - скомандовал Михаил, и, мгновенно найдя выключатель, зажёг свет. - К стене! - последовал приказ.

Тупо глядя на пистолет, человек в фуражке с поднятыми руками повернулся, словно ища свободный кусок стены в комнате, сплошь заставленной мебелью. Неожиданно он ногой толкнул стол на Михаила и мгновенно оказался за дверью. Перебежав улицу, он юркнул в подъезд большого кирпичного дома. Михаил устремился за ним. Преступник быстро поднимался по этажам вверх. Вот уже последний этаж. Дверь на чердак оказалась открытой. Михаил включил фонарь.

- Палихин, выходи!

Тишина. Нигде ни тени. Чердачные балки покрыты толстым слоем пыли. Михаил стал осторожно проходить метр за метром. Вдруг он увидел, как Коротыга в дальнем конце чердака выпрыгнул с разбега в слуховое окно, и его шаги загремели по железной крыше. Взобравшись тоже на крышу, Михаил сразу же отрезал путь преступника к пожарной лестнице. Коротыга оказался хитрее: он снова нырнул в слуховое окно, стремясь уйти из дома тем же путем, что и пришёл. В голове Михаила мелькнула мысль, что сейчас опускаться в окно небезопасно. Но что делать? "Долой страх, - мысленно подбодрил себя Михаил, - пусть боится Коротыга". Он прыгнул в темноту слухового окна, и тотчас получив сильный удар в солнечное сплетение, услышал хриплый голос: - Получай!

Корчась от боли, Михаил увидел спину преступника в проёме чердачной двери. Михаилу показалось, что он скатывается кубарем по лестнице. Он бежал, несмотря на дикую боль. На улице стало чуть легче. Чья-то спина удалялась в сторону ряда железных гаражей. Михаил даже не был уверен, что это Коротыга. Он! Он! Мелко семенит, но бежит быстро, туда, где вообще никакого освещения. "Уйдёт чего доброго, собака", - подумал Михаил и в тот же момент увидел, что бегущий подпрыгнул и взлетел в воздух, расставив руки, подобно крыльям. Набрав высоту и пропарив метра три, преступник снова вернулся на землю, но уже плашмя. Это Крапивин, выбежав наперерез бегущему, ловко подставил ногу. "Все-таки Славик может иногда прийти вовремя", - подумал Михаил.

- Лежать! - приказал Крапивин. Коротыга от сильного удара при падении обмяк и дал легко надеть на себя наручники.

- Вотмолодец! - похвалил Крапивин Коротыгу за покладистость. Тот только прохрипел ругательство.

Накануне, увидев Михаила за следовательским столом, Фохт разинул рот:

- Значит, вы не писатель?!

Пришлось познакомиться заново. Поначалу изворотливый Фохт делал нелепые попытки выкрутиться враньём, но скоро понял, что милиции известно больше чем он думал, поэтому стал потихоньку "распаковывать багаж".

Сегодня, придя на очередной допрос, Фохт почтительно поклонился, сказал, что осознал своё поведение, раскаивается и вообще...

- Я больше не буду.

Михаил вынул ручку, собираясь писать протокол, но вспомнил, что она осталась не заправленной, отбросил в сторону.

- Возьмите мою, - любезно предложил Фохт.

Михаил столь же любезно отказался.

- Расскажите, Фохт, сами попорядку обо всех преступлениях, совершённых вами.

Фохт вздохнул и начал "набирать очки" за "чистосердечное признание". "Фирму" (так называл он шайку) возглавлял Брусьев, основным исполнителем был Коротыга, а они с Дубенковым - чиновники по мелким поручениям: достать полиэтилен, написать письмо, взять деньги из почтового ящика. Машины угонял Коротыга, в прошлом шофёр. "Пан" Брусьев в угонах машин и ограблении художника, личного участия не принимал, руководил издалека. Чтобы не попасться, Брусьев запрещал членам "фирмы" собираться всем вместе...

В кабинет вошел Пыхтин.

- Продолжайте допрос, - сказал капитан и сел в сторонку.

- Расскажите, при каких обстоятельствах Палихин избил Брусьева? - задал вопрос Михаил.

- Позавчера, - начал Фохт, - когда вы ушли с пункта, где я работаю, прибыл Коротыга и велел мне привести Пана. Сам он остался на пункте, а на дверях написали "Закрыто на учёт". Когда Пан пришёл, Коротыга без единого слова закатал ему в глаз и бросил на барьер... У нас такой прилавок есть, - пояснил Фохт, заискивающе глядя на капитана. - "Клади гроши", - сказал Коротыга. Но Вадик ему хорошо ответил. Вадик вытер кровь со щеки и сказал: "Почему я тебя не отравил крысиным ядом? За тебяже судить не будут, премию дадут, как за убитого волка. Сволочь ты. Шкуру спасай, а не о деньгах думай. Денег я не получал. А вот Дубок у милиции в зубах. И опять запил, подлец. Сегодня возьмут, и он всех заложит. Понял ты, идиот? Они его подозревают в краже картин. Он не отбрешется, что продал полиэтилен прохожему за бутылку. Мы очень наивные чудаки..."

- Всё ясно, - сказал Пыхтин. - Скажите, Фохт, по каким признакам Брусьев понял, что мы подозреваем Дубенкова в краже картин? Ведь полиэтилена вы в лесу не оставили, следов Дубенкова нет...

- Пан хвастался, что знает весь угрозыск, что следователь Крапивин занимается полиэтиленом, а следователь Мармухин картинами, и что он сам видел, как Мармухин выходил с завода "Огнеупор", значит интересуется личностью Дубенкова.

Капитан склонился к Михаилу: - Мотай на ус. За нами тоже следят.

Михаил улыбнулся, потому что вспомнил предостережения тёти Жени о вооруженных бандитах, выслеживающих сыщиков.

Пыхтин приказал ввести Дубенкова и Палихина. Через минуту три преступника сидели на стульях рядом.

"Так вот почему их физиономии казались знакомыми, - вдруг вспомнил Михаил, - это же те, что приставали к Вере около кино! Смешно устроен мир: благодаря им я знаю Верочку. Дубенков отрастил бакенбарды, иначе бы я его сразу узнал... Почему я не испытываю удовлетворения победителя? На парней жалко смотреть... Мать Фохта разрыдалась, когда ей сказали... А сама устроила Алёшу на работу полегче... Заправка ручек! Дубенков тоже... Сменил после армии пять мест, пока не нашёл, где можно "спать за деньги"... Брусьев школу кончил посредственно. Одна "пятерка" по геометрии, и родители сочинили миф о математических способностях сына... Эвклид XX века... А "Эвклид", наслышанный с детства о богатстве и скупости дяди, думал не о геометрии... Начальник о Брусьеве сказал так: "Работает математиком". Но какая у нас математика? Арифметика. Расчёт навесок. Делать почти нечего. Видите ли, его отец - главный строитель жилого дома для нашего института... Как было Вадика не взять..." - Михаил вздохнул. - "Коротыга, видимо, законченный подонок. Что у него за физиономия?.."

Хлопнула дверь автомобиля. Капитан посмотрел на часы.

"Пан" - человек пунктуальный.

Брусьев, как всегда, потрогал носком ботинка задний скат и размеренным неторопливым шагом пошел в здание милиции. Войдя в кабинет, он спокойным взглядом окинул троицу арестованных и направился к следовательскому столу.

Ну, вот и все в сборе, - сказал капитан. - Сядьте там, - резко добавил он, указывая Брусьеву на свободный четвертый стул.

Брусьев, театрально подняв брови, остановился посреди кабинета.

- Судя по вашему тону, меня в чём-то обвиняют?

- Обвиняют в организации и руководстве шайкой грабителей и вымогателей. Садитесь!

Брусьев сел, бросив ногу на ногу и криво усмехнулся.

- Мне, надеюсь, скажут, в чём я провинился?

- Скажут. Вот эти... ваши коллеги.

Брусьев отрицательно покачал головой.

- Я работаю в фармацевтическом институте... Какие коллеги?

- Ловок Пан! - Капитан прищурил глаз. - Полиэтилен был под рукой, а тянуть заставил Дубенкова. Честно говоря, меня этим сбил с толку. Машин не угонял, а деньги получал. И дядю грабить пристроил других! Ловок. На глупости Дубенкова с Палихиным играл. Только ограбили они соседа, а не дядю. Трудно руководить на расстоянии - чепуха получается.

В тусклом взоре Брусьева сверкнул огонёк злости. Он покосился на троицу собратьев. Похитителиживописи с таким же недоумением покосились на своего "директора фирмы".

- Чем доказываются ваши слова? - спросил Брусьев дрогнувшим голосом.

- Показаниями ваших друзей. - Пыхтин положил руку на пачку протоколов.

Вошёл милиционер.

- Уведите арестованных, - капитан решил, что на сегодня хватит и стал собирать бумаги.

Увидев за своей спиной милиционера, Брусьев сразу растерял весь апломб и тоскливо заголосил:

- Но я же лично не участвовал с ними ни в одном деле!..

- Скажете об этом на суде, - оборвал причитания капитан.

* * *

Успех молодого следователя праздновал весь город: через каждые сто шагов на главных улицах яркие афиши "Открыта выставка художника И.Редисова. Посетите выставку".

Шагая по улице, Михаилшироко размахивал левой рукой, в правой - Верина рука. Вдвоём они вышли из дома Михаила, провожаемые настороженными взглядами матери и тёти Жени.

Здание бывшего топливного склада художники с помощью декоративных панелей превратили в красочный стилизованный дворец. При входе плакатный щит: "Сегодня лекция о творчестве И. Редисова. Лектор С. Подушкин". Выставочный зал отделали светлым пластиком. Прочитав плакат, Михаил мысленно улыбнулся. "Кругом знакомые всё лица".

И Михаила заметили. Румяный старичок Сиборский шепнул Илье Захаровичу Рубинову:

- Опять здесь крутится этот рыжий сыщик. Что-нибудь снова пропало?

- Где он? - Увидев Михаила, Илья Захарович пошёл навстречу. - Вы слышали?! Критик из Москвы смотрел работы Вани Редисова. Сказал не очень ясно, но в пользу Вани. Я же говорил, что он вырос! Так что вы работали не зря. Большое спасибо от всех нас. Ваня будет знаменитым! Попомните моё слово! - И он с видом именинника побежал дальше. Подошёл Иван Иванович Редисов и долго без единого слова жал руку Михаилу, а потом и Вере.

Подушкин приглашал налекцию.

После осмотра выставки Вера и Михаил шли некоторое время молча. Михаил задумчиво сказал:

- Человек счастлив, если умеет радоваться успехам других людей.

- Ты о ком? - спросила Вера.

- Об Илье Захаровиче, бывшем художнике.

Вера улыбнулась.

- По-моему, ты сам на седьмом небе.

- Не спорю, - скромно согласился Михаил.

 
Главная страница сайта
Страницы авторов "Тёмного леса"

Последнее изменение страницы 30 Apr 2021 

ПОДЕЛИТЬСЯ: