Валерий Кушниренко

Александр Борисович, сексопатолог

Разговоры не только о сексе

Жизнь Александра Борисовича N не изобиловала удивительными событиями, приключениями и путешествиями, а также чем-то героическим либо опасным, что привлекает внимание других людей - по крайней мере, он не информировал нас о событиях и фактах личной жизни, всячески уклоняясь от расспросов на тему автобиографии. Не блистал он особым красноречием, искромётным юмором или безудержным полётом фантазии, однако среди знающих его Александр Борисович числился интересным человеком и занятным собеседником с оригинальными взглядами, своеобразным мнением, которому всегда есть что рассказать. А популярность его у собеседников была вызвана во многом спецификой того рода занятий, которому всецело посвятил себя Александр Борисович.

Профессия Александра Борисовича была довольно редкой даже тогда, во времена самого угара приснопамятной Перестройки: он был сексопатолог. В нашей компании он появился почти одновременно с возникновением пристального интереса общества к теме секса, а точнее - с легализацией этого интереса в прессе. Лет ему в те времена было около шестидесяти; всегда ли он был сексопатологом, либо переквалифицировался на другую, вошедшую с новыми веяниями в моду, профессию из урологов-гинекологов или простых психиатров, я тогда ещё не знал, спрашивать же было бессмысленно: он отшучивался. Помнится, привела его чья-то временная подруга, впоследствии исчезнувшая без следа, а Александр Борисович остался и даже некоторым образом прижился в нашей молодёжной, по его меркам, компании "женихов", которых он называл "хроническими холостяками".

Наверное, несколько слов надо сказать о нашей, как сейчас принято говорить, "тусовке", которая, впрочем, прямого отношения к рассказу Александра Борисовича не имеет. Просто, похоже, мы являлись для него занятным психологическим материалом, на который он тратил отдельными вечерами своё драгоценное время.

Не очень, но всё же постоянными членами нашего "клуба холостяков" была некая дюжина лиц мужского пола возрастом от 30 до 50 лет, публика самая разношёрстная: артист, художник, архитектор, шофёр такси, два инженера, журналист, врач, слесарь-сантехник, лицо без определённого рода занятий и пара начинавших в то время бизнесменов, называвшихся тогда кооператорами. Общим у нас было одно: все мы (за парой исключений) были холостяки - но не простые, а, по крайней мере, с одним разводом за плечами, поэтому нам было о чём поговорить, поделиться мнениями. Да и у женатых исключений дела явно продвигались в том же направлении.

Собирались мы еженедельно то у одного, то у другого, по трое-четверо, когда с вином, когда с женщинами (а, как правило, и с тем и другим), появлялись и исчезали чьи-то случайные знакомые... В общем, обычная компания людей, избавленных от семейных забот. Что нас, наверное, отличало от других собраний подобного рода, так это то, что разговор всегда шёл исключительно вокруг одного: женщины и секс. Даже таких важных событий и тем, как Съезды и Референдумы, выборы, революции, футбол и хоккей, кино и театр, журнал "Огонёк", сплетни бомонда, деньги, талоны на водку и табак - касались вскользь, быстро переходя к своему излюбленному предмету разговора. По крайней мере, из газетных рубрик горячо обсуждалась лишь одна: "Знакомства". В присутствии дам, разумеется, разговоры велись довольно сдержанно, особенно когда спиртного было мало. Но в чисто мужской компании снимались все табу`, и откровенность достигала поистине патологического уровня, чем и был первоначально вызван, наверное, пристальный профессиональный интерес Александра Борисовича к нам.

*** май 1990 ***

И вот однажды, когда мы, после успешно выстоянной очереди за пивом и шампанским (тогда нас такое сочетание мало смущало - главное, взяли!), сидели обычной тесной компанией, вчетвером, не считая двух новых "подруг по объявлению", появился Александр Борисович. Разговор вёлся как на школьном диспуте "О Любви и Дружбе", только место дружбы занимал секс. Дамы, впервые оказавшиеся в нашем обществе, изо всех сил стремились произвести впечатление глубоко высокоморальных и высоко глубокоинтеллектуальных во всех отношениях особ, порой даже переигрывая, мы, впрочем, в большинстве своём от них не отставали.

- Нет, я не ханжа, конечно, - заявила пухленькая искусственная блондинка, которую звали, помнится, Вика, - я знаю, что секс занимает важное место в жизни. Но не он главное! Для человека гораздо важнее духовная общность, взаимопонимание, уважение, наконец! Человек существо духовное, с высокими душевными потребностями.

Мы не стали оспаривать этого тезиса, дабы не произвести на дам впечатления циников, отрицающих такие важные человеческие качества, как необходимость регулярно и своевременно оправлять свои насущные духовные потребности, лишь Эдик, разглядывая стакан, как бы про себя произнес, ни к кому не обращаясь:

- Духовность... дух... дуть... вдуть... заса...

- Эдик!!! - оборвала цепочку его ассоциаций пришедшая с ним смазливая брюнетка сдержанно-интеллигентного вида.

Мы, как могли, постарались воздержаться от улыбок, для чего поспешили наполнить стаканы. Эдик, шофёр, самый малолетний из нас (тогда ему было чуть больше тридцати), в нашей компании был общепризнанный enfant terrible - выходками, сальностями и скабрезностями которого дамы притворно возмущались, что постоянно придавало определённый оживляж (ныне говорят - драйв) разговору. Кстати, Эдик был и самый многодетный среди нас: он платил алименты аж трём бывшим женам. Эдик говаривал: "Я - порядочный человек, и должен оставлять бабам что-то на память" - и прочее, в том же пошловатом стиле. Сколько таких сувениров он оставил на стороне - покрыто мраком.

- А чего тут смешного?! - вдруг обиделась Вика. - Вы что, отрицаете любовь? Не верите, да?

- Почему вы так решили? Потому что Эдик неудачно пошутил? - вступился я за честь компании. - Просто любовь - очень скользкая материя. Это тема для поэтов...

- И истеричных особ, - добавил Лев, - которые за любовь принимают свои вздорные фантазии и действуют по рецепту Эдиты Пьехи: "Если я тебя придумала, стань таким, как я хочу".

Пятидесятилетний Лев был у нас кем-то вроде философа, но до Сократа все же не дотягивал, несмотря на огромный лоб, поскольку имел два развода и близился третий - причём с одной и той же женщиной. Его брачно-холостяцкие периоды проходили чётко семилетний цикл, и очередной супружеский этап близился тогда к завершению.

- Конечно, бывает и так. Но ведь есть и настоящая любовь! Из-за которой люди жертвуют даже жизнью! Ради любимого человека...

- А как определяется, любимый это человек, или нет? - спросил я Вику.

- Ну... - она не сразу нашла что ответить. - Да никак не определяется! Чувствуется, вот. Если я чувствую, что люблю, то это и есть мой любимый! И мне не надо определять ничего.

- А если чувства вас обманывают? - не унимался я (по праву считавшийся самым большим занудой в нашей "тусовке"). - Если на самом деле объект вашей страсти не соответствует вашему идеалу и не достоин ваших чувств? Ведь вы же влюбляетесь, как правило, сразу, не узнав человека хорошо, не проверив его анкету, не познакомившись с родителями, друзьями...

- Ну, вы скажете! Анкета! Вы и с родителей анкету будете спрашивать что ли?

- Любовь к родным людям - другое дело. Да и, рождаясь, младенец вряд ли испытывает что-либо подобное. У него другие интересы: он сосет любую грудь, в которой молоко, а не только мамочкину. Любовь - это избирательность. А грудные дети на это еще не способны. Лишь со временем привязанность к родителям переходит в любовь.

- По-вашему, между мужчиной и женщиной не может быть любви, да? Только потому, что они плохо знают друг друга? Значит, не может быть любви с первого взгляда, так, по-вашему?

- Вы правильно поняли мою мысль.

- А как же вся мировая литература, искусство?! - вспылила Вика, но взяла себя в руки. - Выходит, люди такие идиоты, что воспевают то, чего нет в природе?

- Искусство склонно обращать внимание в первую очередь на события из ряда вон выходящие, неординарные, редкие. Сколько, к примеру, сюжетов у Голливуда о миллионных выигрышах в лотерею, находках сокровищ, превращениях замарашек в прекрасных принцесс! Хотя проигравших в любой лотерее несравненно большее количество, искусство не желает их замечать: это скучно. То же касается и любви, которая, как дар Божий, выпадает, может, один раз на миллион. Это столь малая величина, что ею можно и пренебречь.

- Но я знаю любящих людей! И очень много! Мои родители, бабушка с дедушкой. И все они, по-вашему, редкость?

- Об чём базар? - пришёл с кухни хозяин квартиры и поставил на стол блюдо с бутербродами. - Бабушки с дедушками жили без проблем - у них сексу не было. А всё Горбачёв со своей Раисой...

- Костя, я серьезно! Нельзя же всё опошлять и сводить к одному лишь сексу. В конце концов, без секса можно жить, а вот без любви...

- Хорошо, Викочка! Не буду. На "первое" - любовь, на "второе" - чего-нибудь духовного. Ну а все-таки, как насчет десерта?

- Да ну тебя! У вас, мужчин, одно только на уме: "десерт"! Как дети, право... - Вика надула губки и повела плечами, сбрасывая Костину руку, но, впрочем, без особой неприязни. Вообще-то, она не производила впечатления синего чулка или чересчур романтичной особы. Напротив, чувствовалось по всему, что в сексе она знает толк; да и по масляной улыбочке Кости можно было догадаться.

- Долгая совместная жизнь, милая Вика, - продолжил я развитие своего тезиса, - основанная на первых порах на взаимной терпимости, создаёт привычку друг к другу, а уж то, что мы называем "любовью" вырастает потом на почве этой привычки...

- И довольно дурной, я скажу! - вставил Лев. - Вредные привычки надо бросать.

- Ага! Ты всё бросаешь! - хмыкнул Эдик и пояснил дамам: - Никак бросить не может.

- Мы просто отдыхаем друг от друга, вот и всё.

- Отдыхать от одной бабы можно лишь на другой. А ты, Лёвушка, просто сачкуешь!

Эдик не скрывал своих казано`вских наклонностей и демонстрировал всем своим часто менявшимся подругам полнейшее пренебрежение, откровенно давая понять каждой, что она в его жизни кратковременный эпизод. Тем сильнее льнули к нему женщины (по сформулированному ещё Пушкиным принципу), испытывая, вероятно, некий спортивный азарт: "а вдруг, дескать, мне удастся то, чего не удалось другим - и присушу этого кобелину?" Что примечательно, с женщинами вульгарными, циничными шлюхами или нимфоманками Эдик не общался. Его подруги были весьма интеллигентными, респектабельными дамами строгого поведения; тогдашняя его брюнетка была то ли библиотекарь, то ли какой-то научный работник.

- В мои годы, Эдуард, и сачкануть не грех! - улыбнулся Лев. - Вы, девушки, извините меня за откровенность, но жене я - каюсь! - частенько изменял, особенно в твоём, Эдик, возрасте. А вот когда жили по`рознь - почему-то вообще к женщинам не тянуло. Александр Борисович, можете объяснить данный феномен?

- Ничего странного. Это не патология, просто особенности психики. Если хотите, Лев Львович, мы с вами можем обсудить эту тему наедине.

- Борисыч, брось ты! Лёва - нормальный мужик! - встрял Эдик. Он был единственный в компании, кто обращался к Александру Борисовичу "на ты", демонстративно "не замечая" со стороны того подчеркнуто вежливого к себе отношения. Похоже, это превратилось у них в некую игру.

- Твоя наука, Борисыч, объяснит что хошь, только понятия ни об чём не имеет.

- Эдуард Виленович, прошу вас впредь не отзываться в столь пренебрежительной манере о том, о чем не имеете должного представления.

- Извините... Александр Борисович, - подала голос брюнетка, - а в какой области вы работаете, если не секрет? Вы психиатр? Психоаналитик?

Но Эдик не дал Александру Борисовичу и рта раскрыть:

- В самой главной! Борисыч - крутой спец по е..е!!! Я его уважаю. Представляешь, он в этом деле секёт даже поболе мово`!

- Эдик! - упрёк брюнетки, видимо, надо было отнести к эдиковой ненормативной лексике, а не к активным действиям его левой руки под юбкой строгого английского фасона. - И поставь стакан, ты обольёшь меня пивом.

- Я - сексопатолог, - скромно ответил Александр Борисович.

- Ой, как интересно! - воскликнула Вика, тут же смутившись. - Я просто хотела сказать, что впервые вижу настоящего сексопатолога.

- Да, моя профессия сегодня пока ещё довольно редкая. Но со временем должен ликвидироваться пробел в этом отношении. Уже практически при всех кафедрах психиатрии созданы отделения, где готовят...

- Ладно, Борисыч, кончай бодягу! Ты лучше случай какой расскажи. Борисыч такого может порассказать - кина` не надо!

- Ну, право... Все-таки я врач, есть понятие врачебной этики. К тому же тема довольно щекотливая, а здесь дамы...

- Да ладно, не ломайся! Девкам особенно интересно будет - они оченно про это дело любят!

- А и то, Александр Борисович, при чём здесь этика? Вы же не будете называть имён или адресов, - поддержал я Эдика.

- Ну, хорошо... Если дамы не возражают.

- Мы, Александр Борисович, верим, что вы не выйдете за рамки приличий. Вы же не Эдик! - бросила укоризненный взгляд на своего кавалера брюнетка. Эдик хмыкнул и занялся шампанским, а Александр Борисович начал свой рассказ.

- ...Вот вы, Вика - вы позволите вас так называть? - помнится, утверждали тезис о превосходстве любви и духовной близости, так называемых "подлинных" чувств, над "грубой материей секса". Не стану оспаривать - духовная общность вещь зна`чимая. Но вот мне вспоминается один не очень давний случай из моей практики...

*** Рассказ Александра Борисовича ***

Пришла ко мне на приём супружеская пара. Люди не молодые, но и не пожилые - ему примерно лет сорок - сорок пять, ей тоже где-то около того. Зрелые, одним словом, люди. Ну, за какого рода консультациями обычно обращаются к нам, сексопатологам, вы, полагаю, знаете. Импотенция, фригидность, половые расстройства, аномальные влечения. К тому же не секрет, что наши граждане в большинстве своём чудовищно невежественны по части секса, и многим требуется знание сексуальной техники и психологии партнёра, а порой даже просто нет представления об элементарной гигиене. Да, впрочем, и со своими ощущениями человек порой не способен самостоятельно разобраться.

В общем, так. Пара вошла, я предложил им сесть. Они молчат. Это естественная застенчивость, и моя задача, в первую очередь, состоит в том, чтобы создать обстановку непринуждённости, расположить к себе и вызвать людей на откровенность. Самое сложное в нашей профессии - преодолеть замкнутость и ложные комплексы пациентов. Один только визит к сексопатологу сам по себе требует немалого мужества. Даже такие закоренелые циники как вы, Эдуард Виленович, не могут обойтись без прикрас своих потенциальных возможностей и пуще всего боятся выглядеть невеждами в этой области.

Я, полагая, что имею дело с ординарным случаем, пытаюсь им помочь:

- Вижу, друзья мои, что вам трудно начать. Да, тема щекотливая, наши соотечественники ещё не привыкли откровенничать в этом вопросе. Поэтому, позвольте, я помогу вам и попробую сам догадаться, что вас ко мне привело. Вы любите друг друга, но некоторые легко устранимые неполадки в сексуальной жизни омрачают ваш брак, не дают ощущения полноты и радости...

- Да нет, доктор! - перебивает меня муж. - По части секса у нас всё в порядке.

- Не скажите! Многие люди даже не подозревают о тех возможностях, которые даёт грамотная постановка вопроса...

- Доктор, - перебивает меня на этот раз жена, - этот прав, секс тут ни при чем. Мы не любим друг друга.

- Простите, но как вас понимать?

- А чего тут не понятно?! Не нужо`н он мне! Глаза бы мои на него, ирода, не смотрели!!! Алкаш!

- Сама дура! Кошка драная!!! - взвился супруг.

- Простите, товарищи... - говорю (тогда еще "господ" не было). - Я что-то не очень вас понимаю... Если у вас возникли конфликты на психо-сексуальной почве, то я постараюсь вам помочь - всё вполне поправимо. Если вы будете выполнять несложные рекомендации, то всё у вас наладится, и семья обязательно восстановится...

- Да не нужна мне никакая семья - с этой!!! - говорит муж. - Развестись я хочу с ней, курвой!

- Ты-то мне больно нужо`н! - отвечает жена. - Мурло`!

- Постойте, постойте, товарищи! - говорю. - Но вы же пришли к психиатру-сексопатологу. Я вам могу оказать помощь лишь консультацией по вопросу...

- Да не нужна нам ваша консультация! - кричит жена.

- Я, право, не понимаю...

- Доктор, не обращайте на неё внимания. Я вам объясню, - говорит муж. - Дело в том, что как раз по части секса у нас, к сожалению, всё путем. Эта сучка такая... - тут он применил термин, который я не смогу употребить при дамах. ... Эдуард Виленович, не надо мне помогать!

- В общем, что касается постели, жена у меня, - говорит, - виртуоз экстра-класса.

- Так, значит, это у жены к вам претензии?

- Да что вы доктор! - вступает жена. - Это же такой кобели`на! Я после него ни с кем из мужиков уже не могу. Тошно!

- Ну, так чем же я могу помочь? Или извращенные формы...

- Ну что вы, доктор! Мы к вам потому и пришли, что сами не можем никак с собой справиться. Дело в том, что по сексу у нее "пять с плюсом", а по всем остальным статьям она - сучка первостатейная. Не могу с ней жить!

- Да почему же?

- Дура она, доктор.

- Сам дурак! Скотина!!!

- Мерзавка! Крыса помоечная!

Вижу, что назревает нешуточный скандал, того и гляди в волосы друг другу вцепятся.

- Стойте! - говорю. - Излагайте чётко и ясно, желательно по очереди. Вы, - мужу предлагаю, - пройдите, пожалуйста, за дверь, я с супругой вашей побеседую, а потом вас вызову.

На том и порешили. Когда муж ушёл, жена говорит:

- Мерзавец он, доктор! Подонок и подлец, нет сил никаких его больше терпеть... Всю жизнь мою мне загубил, ирод! На каждом шагу оскорбляет, унижает, получку не отдаёт - а я его, проглота, кормить, что ли, должна, обстирывать?! Оботрётся! И чуть что - в драку лезет... Маму мою, старушку - так просто в гроб загнать хочет! На работе в очереди на отдельную квартиру стояли, так он, гад, умудрился на пятнадцать суток загреметь - из очереди выкинули! А дружки у него один к одному: сплошные алкаши и уголовники. Ну и рожи, я скажу...

- Постойте, постойте! - с трудом перебил я нескончаемый поток слов. - Зачем вы мне всё это рассказываете? Конечно, мы, психиатры, вроде исповедников. Но все же это как-то далековато - согласитесь! - от моей узкой специализации.

- Но ведь вы же доктор!

- Да, но я врач-сексопатолог, а не нарколог и не участковый инспектор.

- То-то и оно! - женщина говорит. - В этом-то все и дело!

- Так скажите толком, какие у вас к мужу претензии по моей части, то бишь, в области секса? У него изъян какой, или, может, он истязает вас в момент совокупления?

- Что вы, доктор! Какие изъяны? Всем бы мужикам по такому "изъяну"! Удовлетворяет он меня как бог, так, что никого другого кроме него не хочу, жить без него, подлеца, не могу!

- Ничего не понимаю. Только что о разводе говорили, а теперь...

- Чего непонятного-то?! Скотина он и мерзавец! Ненавижу его!!!

Я понял, что вряд ли мне удастся добиться связного изложения от моей пациентки.

- Хорошо, - говорю. - Вы пойдите, успокойтесь, а пока мужа позовите.

Ушла она, входит муж.

- Извините, друг мой, - говорю, - но я так и не понял вашу жену. То она ненавидит вас, то жизни без вас себе не представляет... Может, вы объясните?

- Да не без меня она жить не может, а без моего... Хм... - Какой термин он употребил, вы, думаю, и без подсказки Эдуарда Виленовича догадались.

- Значит, по части секса у вас полный порядок? - спрашиваю я с сомнением, ибо весьма редко случается, когда всё с этим абсолютно благополучно.

- Не то слово, доктор! Великолепно! Супер-люкс! Всеобщий восторг и полнейший отпад!

- Но все же вы явились ко мне за консультацией...

- Совершенно верно.

- И раз у вас всё так замечательно, то какого рода советов вы от меня ожидаете? Похоже, из моей области медицины вам советы не нужны.

- Ошибаетесь, доктор. Как это - не нужны? Да у меня же вся жизнь испоганена из-за этого вашего секса проклятого!

- Не понял. Вы говорите, что с сексом всё в порядке, а сами...

- Ну не могу я, доктор, больше её выносить! Сил моих нету... Вздорная, крикливая баба, дура набитая, эгоистка, ленивая, готовить не умеет, ничем, кроме шмоток и денег не интересуется, целыми днями с тёщей на пару грызут... И не дай бог запах учуют, когда с друзьями стаканчик пропустишь!

- Может, она вас ревнует?

- Да что вы, доктор! Она же отлично знает, что я ни на какую другую бабу, кроме неё, даже смотреть не могу. Будь та хоть супер-секс-бомба! Помогите, доктор, развестись.

- Право, я не знаю даже...

- Ну не могу я жить с этой крокодилой, и она тоже меня терпеть не может. Только секс этот - будь он не ладен! - держит. Как приворожил кто...

Понимаете, наверное, как меня озадачил этот случай. Впервые в моей практике люди жаловались на то, что у них всё замечательно обстоит по части секса.

- Ну и чем я мог бы вам помочь? - спрашиваю.

- Сделайте, чтобы этого влечения, что ли, не было. Ведь ненормально же так!

- Позвольте, но я ведь занимаюсь совершенно противоположным: помогаю людям налаживать гармонические сексуальные взаимоотношения.

- Ну да... Только какая уж тут гармония? Если знаете, как люди должны удовольствие в этом деле друг другу доставлять, то и как наоборот сделать понимать обязаны.

- Что ж, в принципе... Задача, конечно, интересная. Однако странно, - говорю. - Ну не может же такого быть, чтобы к человеку во всех отношениях вам неприятному испытывать такое сильное сексуальное влечение.

- Может!

- Скорее всего, вы ошибаетесь. Наверняка должны быть некие обоюдно привлекательные черты, склонности. Ведь что-то вас когда-то сблизило? Несомненно, поначалу вы испытывали друг к другу симпатию...

- Нет, ничего подобного! Я, как её первый раз увидал, сразу понял, что за паскуда. Да у нее и на морде это написано.

- Но тогда я не понимаю: каким образом между вами возникла интимная близость?

- По ошибке, доктор... Вспоминать стыдно.

- Ничего, - говорю. - Со мной можете откровенно.

- Да я и не скрываю. Всё от кризиса этого, жилищного. Значит, собрались мы у приятеля одного на хате, комнатуха у него в коммуналке была. Ну, то да сё, выпили. А друг ту заразу где-то подцепил... Я эту стерву имею в виду, не подумайте чего. У меня же тогда своя подруга была - красивая, ласковая, не чета этой...

- Вы, пожалуйста, ближе к делу.

- Ну, чего уж там говорить... Хата однокомнатная, два станка недалеко друг от друга... Погасили свет, легли, то да се... Потом с Вовиком - другана` моего Вовиком звать - на кухню сходили, добавить, отметить это дело, мнениями обменяться. А когда вернулись, тут-то ошибка и произошла. Сам не знаю, как получилось... Пьяные, видать, были.

- Ну и что же? Бывает, - говорю. - Хоть и нехорошо это.

- Да чего уж хорошего! - говорит. - Только я как на неё влез - вроде как враз протрезвел, будто меня током шарахнуло! Ну, мы с ней и дали! Аж до самого утра! Ничего не замечали... А как рассвело, смотрю: я эту мымру, оказывается охаживаю... Моей подруги и след простыл, а Вовик на полу пьяный валяется. Чуть не придушил её тогда, честное слово!

- Ну, а дальше?

- Ну, что дальше... Приворожила она меня, вот что! Мне одна бабка говорила. Ведьма она, и глаз у нее нехороший.

- Ну, это вы, батенька, несерьезно.

- Сам знаю... Да только с тех пор только ту ночь вспоминал, на других баб - верите? - как на товарищей стал смотреть. Извелся совсем. Вам, доктор, откровенно скажу: онанизмом пробовал заняться, порнуху всякую рассматривал...

- И как?

- Да никак!

- Что, и эрекция отсутствовала?

- Не то, что эрекция, вовсе не вставал! Напрочь. Я уж думал: всё, кранты`, импотентом заделался. А тут как-то на улице её встретил, на автобусной остановке. Со спины гляжу: невзрачная, замухрыжистая такая, в шапке мохеровой дурацкой... Розовой! Ух, как я цвет этот ненавижу! Так со мной тогда такое сделалось! Озверел совсем. Схватил её за руку - а она, как меня увидала, тоже - аж затряслась вся! Не знаю, как до ближайшего подъезда дотерпели тогда... Хорошо, подвал открыт был, помех не возникло. Бойлерная, вроде, какая-то, гудит всё кругом - так нас даже не слыхал никто.

- А дальше?

- Что - дальше? Дальше я ей говорю: терпеть тебя, заразу, не могу, что ты за штучка, сразу раскусил. Но, коли такое дело, давай распишемся, что ли... Может, примелькаешься, пообвыкну.

- А она?

- Что - она? Она мне тут враз и выдала весь свой репертуар! Как биндюжник какой. С той поры по нескольку раз на дню её программу слушаю, с вариациями. Но в ЗАГС пошла и всю дорогу меня поливала. Она так на меня смотрела, что регистраторша расписывать не хотела, думала, наверное, что брак фиктивный. Пришлось ей чи`рик сунуть. Так эта крыса мне до сих пор тот червонец вспоминает!

- Простите, а сколько времени вы женаты?

- Страшно сказать! Скоро десять лет будет. Так мне год за три считать надо, как на фронте!

- А дети у вас есть?

- Что вы, доктор! Боже упаси. Да она ни за что не согласилась бы от меня детей родить. А если б и родила - так убила бы дитё сразу! Три аборта сделала, стерилизоваться собиралась. "От тебя, - говорит, - детей не хочу, а от других не смогу!" Дескать, лишил я её счастья материнства... А мне-то каково? Будто я детишек не люблю... Но чтобы мои дети эту стервозу мамой называли?! Да я уж лучше... Только через труп!..

- Успокойтесь, пожалуйста! - говорю. - Попейте водички. Или лучше коньяку?

- Что вы, доктор! - он испугался даже. - Да она если учует - такое здесь вам устроит!

Выпив воды и отдышавшись, он спросил:

- Доктор, объясните: что же это за инстинкт-то такой? Любовь, говорят, чувства... Да где она, любовь эта?! Чушь всё собачья. Один животный инстинкт, и ничего больше... Помогите напа`сть эту преодолеть! Я заплачу`... У меня немного, но я всё продам, в долги залезу, полжизни на вас работать буду! Я же и дачу могу вам построить, и ремонт сделаю, и в машинах разбираюсь...

- Ну, по`лно, по`лно, батенька! - говорю. - Чем смогу - помогу. Хотя, откровенно скажу, задача эта для меня непривычная. А вы не пробовали отыскать в своей жене какие-то положительные качества?

- Пробовал! Как не пробовать... Я даже к гипнотизёру ходил, чтобы он внушил мне, что она хороший человек. Так нет же! Нет в ней никаких достоинств, помимо постели.

- Ну, посмею вам не поверить. Это в вас раздражение говорит, и вы не можете объективно оценивать. Может, есть какие-то общие интересы, книги, музыка, кинофильмы?

- Да что вы! Какие там книжки, сроду она их в руки не брала, все мои повыбрасывала... Она газету когда увидит, сразу завернуть в неё что-нибудь норовит. Единственная у неё книжка - сберегательная. Врут, говорит, всё в книгах. Не верит. Вот в гадания и приметы верит. Насчёт музыки - вообще! Ей же слон на ухо наступил, а она, гадина, песни поет! С ума сойти можно... В кино же ей только индийские фильмы подавай! Терпеть эту муть не могу... А стоит мне футбол даже без звука включить, так эта стерва враз почует и из кухни примчится, чтобы телек вырубить, только чтобы я не смотрел!

- Ну, хорошо...

- Да чего уж хорошего!

- Я не так выразился... Плохо, конечно. Но неужели у вас действительно антагонизм во всем?

- Абсолютно, доктор! Я убедился. Если мне, к примеру, Пугачёва нравится, то она ее прямо ненавидит, а сама на этого своего козла Кузьмина просто не налюбуется.

- Так-таки ничего общего?

- Ну, разве что Горбачёв нам обоим нравится.

- Ну, вот видите!

- Да он же всем нравится! Только я его как политика уважаю, а ей всё это до фени. Она, как завидит его в ящике, млеет, твердит: "Вот, мол, какой мужчина симпатичный, обходительный! Везёт же некоторым! Не то, что ты - рожа!"

- Ну, а в еде как? Может, есть общие кулинарные пристрастия?

- Что вы, доктор! Полное расхождение. Я на её помои глядеть не могу, от одних запахов уже тошнит, а она уписывает за обе щеки, чавкает от удовольствия. Всё приторное, липкое... А в доме ни крупинки перца!

- Но если в симпатиях расходитесь, может, в неприязни есть общее?

- Как понять?

- Может, вам что-то одинаково не нравится. Дождь, например, или мороз?

- Да я дождик люблю, от него мне только радость: легче дышится, чистота. Она же все окошки законопатила, не продохнуть. Пыль, вонища - а она проветривать не даёт, сквозняков боится. Тепло любит, как кошка. С меня пот льёт, а ей всё холодно. И кошек её я перетопил, аллергия у меня на них.

- Ладно, оставим погоду. А природа вообще - как?

- Её на природу силком не вытащить! Плевала она на природу. Барахло - вот и вся её "природа".

- А вы цветы ей пробовали дарить?

- Да что я, доктор, идиот, совсем из ума выжил? Она мне этим же букетом всю морду расцарапает! Подумает, будто издеваюсь. Да и денег ей всегда мало, чтобы их ещё на цветы тратить.

- А вы никогда не издевались над ней? Если честно?

- Да что вы! Я убить её готов, а вот чтобы издеваться - так сил таких нету.

- Ну, может, к одиозным личностям в истории у вас одинаковое отношение?

- Доктор, да она никакой историей не интересуется, для неё что Гитлер, что Сталин, что Нерон, что Неру - никакой разницы.

- Право, трудную задачку вы мне задали.

- Доктор, вы подскажите только, как мне в себе этот половой инстинкт поганый подавить. Только не насовсем чтобы, а только к этой паскуде.

- Ну, обычно для этого бывает достаточно лишь отыскать неприятные черты друг у друга. Только у вас, как я понимаю, дефицита в обоюдной неприязни нет.

- Совершенно верно, терпеть друг друга не можем.

- Значит, в сексуальном отношении всё у вас функционирует нормально?

- Замечательно! И ей никто кроме меня не нужен. Она, доктор, блядовать пробовала, потом рассказывала, чтоб, значит, досадить: такие, дескать, мужики - не чета тебе, красавцы! - а вот ничего не ощущает. За что, мол, её Бог так наказал?

- Это просто какой-то психологический феномен. Ведь сексуальные отношения возникают на базе гармоничного сочетания личных симпатий с физиологическим влечением. Как правило, лишь наличие этих двух факторов и является условием достижения сексуального удовлетворения. При наличии, конечно, физического здоровья и элементарной грамотности. Понимаете, одним из важнейших правил секса является уважительное отношение к партнёру, желание доставить ему максимальное наслаждение, с учётом его запросов, психических и физиологических особенностей, возможностей, наклонностей. Но в вашем случае наблюдается явное противоречие. Вы не можете рассказать поподробнее, как у вас это происходит?

- Пожалуйста! - муж охотно удовлетворил мой сугубо профессиональный интерес. Не вдаваясь в подробности, скажу, что делали они всё в высшей степени квалифицированно, и я отмёл возникшее, было, подозрение, что не обошлось без каких-то извращённых форм.

- Ну что ж... - говорю, когда он закончил свой рассказ. - Всё верно. Вы действуете на редкость грамотно и со здоровой фантазией, что немаловажно. Вы изучали специальную литературу?

- Какая литература! Ей это от Бога, видимо, дано, она меня всему тому и выучила. А вы, доктор, наверное, думали, что мы с ней какие-то садисты-мазохисты? В том-то и дело... Если б так! А то такая прям штука: как начинаем, так любовь промеж нами, вроде как Ромео с Джульеттой! А вот потом... Эх, да что уж там говорить!

- Что ж, буду думать, как вам помочь. А сейчас позовите, пожалуйста, вашу супругу.

- Доктор, может, вы сами её позовете? Не могу я с ней разговаривать! Я с ней на одно только способен... Или убить.

- Ну, это вы, голубчик, бросьте! Внушите себе ещё, чего доброго...

- Да это я так, к слову.

Я приоткрыл дверь и пригласил женщину. Она вошла, присела на стул и спрашивает:

- Ну как, доктор? Что этот вам тут про меня набрехал?

- Заткнись! - рявкнул муж. - Нужна ты кому!

Опасаясь новой стычки, я поспешил прервать их обмен любезностями:

- Товарищи! Прошу вас, не надо! Не надо новых ссор. Ваш муж изложил мне вашу - а теперь уже и нашу с вами - проблему. Попробуем сообща поискать решение.

- Представляю, что он мог "изложить"!

- А если представляешь, не вякай!

- Сам не вякай!!! Мурло`!

- А ты...

- Товарищи! Товарищи!! Прошу вас! Да прекратите же! - каюсь, но я даже ударил кулаком по столу. Как ни странно, эта моя выходка их успокоила, "милая парочка" притихла. - Ваш случай требует серьёзного лечения, для которого мы сообща должны выработать единую методику. Но сначала я попытаюсь сформулировать нашу задачу, как я ее понял, и если в чем-то ошибаюсь, вы меня поправьте. Вы - абсолютно разные, совершенно чуждые друг другу люди, так? - Супруги дружно закивали. - Всё друг в друге вас раздражает, вызывает острую неприязнь, доходящую до агрессии - слова, поступки, образ жизни, вкусы, пристрастия, взгляды и прочее. Исходя из этого, вы пришли к логическому выводу о неизбежности развода. Я правильно излагаю?

- Да.

- Однако, ваша острая этико-психическая несовместимость отягощена - если можно так выразиться - не менее сильным половым влечением друг к другу...

- Тоже мне, "влечение"!.. Да я на морду его смотреть не могу! - высказалась жена.

- Однако, как я понимаю, в сексуальном плане ваш муж вполне удовлетворяет вас? Как мужчина он вам подходит?

- Это единственное его достоинство: козёл, он и есть козёл!

- Да тебе никто кроме козла и не нужен, сучка драная!!!

- Стоп! Немедленно прекратите! - Мне опять пришлось повысить голос. К сожалению, некоторые пациенты признают только силовые методы воздействия и внушения. - Если вы не перестанете оскорблять друг друга, я буду вынужден закончить нашу беседу! - Они, похоже, наконец-то прониклись ко мне должным почтением, проявив послушание, а я продолжил:

- Значит, как я понял свою задачу, мне надлежит помочь вам преодолеть поистине беспрецедентное сексуальное влечение друг к другу, чтобы в ваших отношениях настала полная гармония, и вы смогли бы благополучно развестись, к обоюдному удовлетворению. Так?

- Это как это понимать: "к обоюдному"? - спросила женщина.

- После развода и разъезда, - поясняю я, - исчезнет необходимость терпеть друг друга, которая отравляет вашу жизнь. Вы оба снова станете свободны и счастливы.

- И он - тоже?

- Разумеется, я же сказал: оба.

- Ну, уж нет! Сроду я ему удовольствия, кроме как в постели, не доставляла. Шиш ему!! Ишь чего захотел - свободы!..

Тут я, признаюсь, несколько опешил.

- Простите. Но вы ведь здесь битый час излагали свои проблемы, пришли с определённой целью...

- Как пришли, так и уйдём! Не волнуйтесь, упло`чено. Мы зачем пришли? Чтобы вы вылечили нас! А развод - моё дело. Не дам я этому гаду развода, и всё тут!

- Вот видите, доктор, что за стерва! - взвился муж. - Что я вам говорил?

- А что ты мог говорить, что??? Распустил свой язык поганый...

- Ти-и-хо!!! Приказываю вам молчать!!! - применил я все тот же апробированный приём и обратился к пациентке:

- Простите, но ведь развод также и в ваших интересах.

- Пусть мне будет хуже, но этому свободы не дам! Чтоб этот подлец ходил и радовался? Я помру легче!!!

- Ты помрёшь... Ты у меня точно помрёшь! Да я тебя...

- Сядешь! Как миленький сядешь!! Мало тебе пятнадцати суток было? Мало?! И опять посажу!!!

- Граждане! Прекратите!!!

Атмосфера была накалена до предела, и мне приходилось почти беспрерывно стучать по столу кулаком - уже коллеги за дверью собрались, чтобы в случае чего прийти мне на помощь.

- Гражданка, учтите, что разведут вас в любом случае, по одному заявлению супруга. И вашего согласия не потребуется. Тем паче, что у вас детей нет.

- Ах так? Значит, если вы нас вылечите, он сам сможет выкрутиться?!

- Конечно.

- Тогда не надо нас лечить! Я отказываюсь! - и к мужу обращается:

- А ты, козёл, никуда от меня не денешься! Сама подохну, но тебе жизни не дам! Мало ты моей крови попил? Мало?! Ну, так обопьёшься!!!

- Ах ты... Да я тебе сам такую "райскую жизнь" пропишу! Хорошо, десять лет терпел, как дурак - хватит! Ты меня узнаешь... Не лечите нас, доктор!

- Ой-ей-ей! Так уж я тебя и боюсь! Напугал...

- Придём домой - я тебя раком-то поставлю!

- Да я тебя в ЛТП засажу, алкаш! Все соседи бумагу подпишут, я договорюсь!

- А как два года без меня протянешь, а? Ты за две недели-то тогда чуть не рехнулась, на стенку лезла! Что, козла напрокат возьмешь?

- Подонок! Сволочь!! Скотина!!!

- Дура! Истеричка!!!

Сами понимаете, процесс вышел из под контроля, и я ничего уже не мог поделать... Имею в виду - с собой. Даже у психиатров имеются нервы. Я поднялся с кресла и заорал во всю мощь глотки:

- В-о-о-о-о-он!!!

Судя по лицам моих коллег, столкнувшихся с ними в дверях, вид у меня был, наверное, того... Впечатляющий.

Но всё, в конце концов, обошлось, они больше не появлялись. Не знаю, чем завершился - и завершился ли? - их союз, да и не желаю знать. Лишь однажды, где-то примерно через полгода после того случая, в магазине я как-то услыхал знакомые визгливые интонации. Супруг был при ней и отвечал что-то в угрожающем тоне. Сами понимаете, что никакого желания встречаться с ними у меня не возникло, и я ушёл из магазина, хоть и подходила моя очередь к кассе.

* * *

По окончании рассказа Александр Борисович вывел своё резюме:

- А с вами, Виктория, я вполне согласен: хоть без секса супружеские отношения, может, и не обладают должной полнотой, не дают ощущения некоей целостности, осознания себя частью некоего единого организма, но вполне приемлемы и не очень утомительны, когда основываются на взаимоуважении и общности интересов. Но, оказывается, бывает, хоть и редко, наоборот.

- Ну и баба! Вот же сучка! - искренне восхитился Эдик. - Уважаю.

- А чего она хотела-то? - спросила Вика. - Чтобы вылечиться и продолжать жить с нелюбимым человеком?

- Об этом можем только гадать, - ответил Александр Борисович. - Может существовать несколько вполне правдоподобных версий. Для глубокого анализа человеческих взаимоотношений требуется гораздо больше, чем время одного приёма.

- Она хотела, чтоб только её вылечили, - сделал предположение Лев, - чтобы не зависеть от мужа в этом вопросе, но чтоб муж оставался к ней привязан.

- За конец, - уточнил Эдик, на что брюнетка тотчас среагировала шлепком по руке, активно массировавшей её бедро.

- Вполне вероятно.

- Да погулять ей захотелось, других мужиков поиметь - разве не ясно? - выдвинул свою версию Эдик. - Это ж, ох... опупеть можно: десять лет с одной бабой, к тому ж бездетной! Рогами она своего "драгоценного" украсить мечтала, только плохо получалось.

- И эта версия не лишена резона.

- Слышь, Борисыч, ты мне адресок этой бабы не дашь? Я, может, о такой всю жизнь мечтаю!

- Мы же договорились, Эдуард Виленович: никаких адресов и фамилий.

Брюнетка бросила испепеляющий взгляд на Эдика и демонстративно отодвинулась от него, чего Эдик столь же демонстративно не заметил.

- А может, это любовь? - произнёс сакраментальную фразу Костя, рассматривая пузырьки в своем стакане.

- И ты туда же?! - возмутилась Вика. - Все вы, мужики, одинаковые: лишь бы только опо`шлить!

- А вы напрасно сердитесь, милая Виктория, - сказал Александр Борисович, - Константин весьма близок к истине. Да, взаимоотношения моих пациентов носили уродливую, крайне непривлекательную форму. Да, они испытывали резкую неприязнь друг к другу во всех отношениях, кроме сексуальных. Это редчайший случай: сочетание абсолютной сексуальной гармонии при полнейшем диссонансе во всём остальном. Но ведь ГАРМОНИЯ же! И то, что они почти десять лет смогли выносить ненавистные качества, усматриваемые друг в друге, говорит о многом. Впрочем, я вовсе не уверен, что они были искренни тогда в своём желании избавиться от обоюдного влечения.

- Александр Борисович, - задала вопрос брюнетка, - а если у них, допустим, это... чувство... ослабнет?

- Во-во! - тут же уточнил Эдик. - Когда стоять перестанет - мигом разведутся.

- Может, для вас, Эдуард Виленович, лишь это и является причиной разводов, - попытался уязвить Эдика Александр Борисович, впрочем, вполне безуспешно, - но человеческие взаимоотношения намного сложнее. Как знать, не появится ли у них за время длительного совместного проживания чего-то, что свяжет их не менее крепко?

- И что же именно?

- К примеру, постоянные скандалы, перешедшие в привычку. А привычка, говорят, вторая натура.

* * *

... Диспут затянулся, как всегда, далеко за полночь. Когда мы втроём (Александр Борисович, Лев и я) ловили на пустынной улице такси или левака, я спросил:

- Скажите, Александр Борисович, положа руку на сердце: вы ничего не присочинили в той истории?

- Друг мой, - ответил он, - ваше право: верить мне или нет. Ну а если не поверили, я не обижусь. Мой рассказ ни к чему ведь вас не обязывает, не так ли?

И добавил, некоторое время спустя:

- А вообще-то никому не может понравиться, когда кем-то высказывается пренебрежительное отношение к проблеме, изучению которой человек посвятил свою жизнь.

2

*** ноябрь 1990 ***

Голос Александра Борисовича я услышал в ту же секунду после набора номера, как будто он ожидал моего звонка.

- Алло, я вас внимательно слушаю.

- Добрый день, Александр Борисович. Не помешал?

- Здравствуйте, Алексей, всегда рад вашим звонкам. А я уж было подумал, что вы, друзья, стали забывать старика.

- Ну что вы! Просто мы сами редко последнее время встречаемся, все погрязли в заботах о хлебе насущном. А как у вас сегодняшний вечер, свободен? Есть повод встретиться.

- Приглашаете? Охотно присоединюсь. И что за повод?

- Вы слышали, что у Лёвы внук народился?

- Что вы говорите? Нет, Лев Львович мне об этом не сообщал.

- Да он никому об этом не говорил, я сам только вчера узнал. Так вот, сегодня его Наташку с ребёнком выписывают из роддома, жена перебирается к дочери и зятю, чтобы помочь на первых порах. Так что хата свободна, и Лёва по этому случаю собирает друзей.

- По поводу рождения внука, или отсутствия супруги?

- По обоим, но второе, разумеется, главное. Да, ещё у Лёвы бражка поспела, и он обещал к вечеру сотворить дивный напиток. Ещё один повод. Значит, придёте?

- Буду очень рад снова с вами повидаться. Только я не знаю, где Лев Львович живёт, ни разу у него не был.

- Записывайте адрес.

* * *

Мы с Лёвой уже успели пропустить - для дегустации - по стопочке дивного напитка, когда появился Александр Борисович.

- Здравствуйте, Лев Львович, поздравляю с внуком. Он у вас первый? С вами, Алексей, мы уже по телефону поздоровались.

- Да, первый. Никак не свыкнусь с тем, что уже дед.

- Как добрались? Дом легко отыскали? - спрашиваю.

- Слава богу, вы хорошо дорогу объяснили, а квартиру я уже по запаху нашёл.

- Неужели так сильно пахнет?

- Не то слово: аромат!

- Лёва, не боишься, что менты нагрянут?

- Не волнуйся, Лёха, я много нагнал, и милиции хватит. Сегодня всех угощаю! Прошу к столу.

- А что, больше никого не будет? - спросил Александр Борисович, скептически оглядывая застеленный клеёнкой и заставленный яствами Лёвин рабочий стол. В роли деликатесов на нём фигурировали четыре открытые банки кильки в томате, прочая же снедь была попроще: крупными ломтями нарезанный белый батон и буханка чёрного, толстые шматы` сала, кислая капуста и солёные огурцы в изобилии. Центр стола украшала литровая бутылка с этикеткой "Martini", содержащая результат Лёвиных стараний на ниве народных промыслов.

- Эдик сегодня на смене, другие высказывались неопределённо: обязательно, мол, если удастся вырваться. Откуда им надо вырываться - ума не приложу. Ну да ладно, ждать никого не будем, - ответил Лев, наполняя небольшие стаканчики-стопки.

- А у вас, Лев Львович, случайно лимона нет?

- По-моему есть, в холодильнике.

- А вы, Александр Борисович, эстет! - я подначиваю.

- Не то слово, Алексей, - и Александр Борисович достаёт из портфеля и выставляет на стол пузатую бутылку французского коньяка. Мы с Лёвой прямо-таки ошалели: откуда в наши суровые времена такие ро`скоши?!

- Пациенты, бывает, ба`луют, подносят, - пояснил Александр Борисович, правильно поняв наше изумление. - Такая в советском народе негласная традиция сложилась: врачу за работу презе`нт полагается в виде коньяка и коробки шоколадных конфет. А крестьяне когда-то иными натурпродуктами с "фершалом" расплачивались, преимущественно зерном, куриными яйцами, сметаной и молоком, иногда самогоном.

- Точно, - подтверждаю, - прямо как в фильме "Не горюй!"

- Конфеты для вашей, Лев Львович, супруги я также прихватил.

- Ой, спасибо, Александр Борисович, уважили. Ну, так с чего начнём?

- Давай сперва твоё изделие отведаем, а потом сравним с тем, чем французов травят, - говорю.

- Годится.

Только мы выпили, как раздался дверной звонок.

- Вот, кто-то всё-таки смог вырваться, - и Лёва пошёл открывать.

Через полминуты в дверном проёме Лёвиной комнаты нарисовалась фигура милиционера в положенной фуражке и майорских погонах.

- Та-ак... Распиваем, значит?

- Д-да, - не совсем уверенно подтвердил я очевидное. Накли`кал...

- Значит, нарушаем?

- Что же мы нарушили, товарищ майор?

- А тут я вопросы задаю. Вы нарушили постановление Партии и её Правительства по неуклонной борьбе! Документы есть?

- Да. То есть, нет...

- Опять нарушаем. Документ каждый гражданин при себе иметь обязан.

- А это вы сами сначала обязаны свой документ предъявить, прежде чем с нас спрашивать! - ерепе`нюсь.

- Грамотный, что ли? Не из адвокатов ли будешь, сынок?

Тоже мне, "сынка" нашёл! Лет на десять-то всего и старше.

- Петрович, прекращай свои понты`! Ты зачем на мужиков наехал и жути нагоняешь? - в комнате появился хозяин квартиры с блюдечком тонко нарезанных лимонов. - Это Петрович, мой сосед, замначальника нашего РУВД. Знакомьтесь.

- Имею честь представиться: Пётр Петрович Степанов, героический борец с преступностью! - майор лихо козырнул, слегка покачнувшись. Тут только до нас дошло, что милиционер изрядно подшофе`. - Что, хлопцы, струхну`ли?

Александр Борисович приподнялся со стула, слегка поклонившись, представился, за ним и я нехотя назвался, не вставая.

- Ты, Лёва, не прав. Мы, милиция, обязаны на людей страх наводить, - произнёс, положив фуражку на книжную полку и усаживаясь за стол, милиционер Петрович. - Таковы наши должностные обязанности. Профилактика, так сказать, преступности! А то, что вы, граждане, нарушаете - это похвально. Я, пожалуй, тоже с вами нарушу. Давай, Лёва, за твоего внука! Вырастет - милиционером будет.

Лев наполнил стопки, выпили.

- Вот Лёвку я знаю: лоботряс. В смысле - художник. А вы, неизвестные граждане, по неведомому мне пока недоразумению, временно пребывающие на свободе, чем промышляете?

- Это в каком смысле: "промышляете"? - продолжаю я ерепениться. Ну, не люблю я ментовски`е шуточки!

- В смысле: какими способами изымаете средства на пропитание из карманов доверчивых тружеников?

- Вас, товарищ майор, видимо, интересуют сферы нашей профессиональной деятельности, - догадался Александр Борисович. - Я врач-психиатр, сексопатолог.

- Да ну?! Только вчера по телеку такого видал. Свистел, что педерасты, мол, такие же люди и имеют право, и что нет ничего важнее и увлекательнее в нашей жизни, чем этот "трах-тебедох-тох-тох". Так вы, значит, из тех?

- Ни в коем случае. Нас, сексопатологов, часто путают с замелькавшими нынче в телевизоре сексологами, однако между нами коренное, и я бы сказал, принципиальное различие.

- П-поясните.

- Сексопатология - отрасль медицины, точнее, психологии, которая исследует сферу сексуальности человека и связанные с нею психические отклонения, вырабатывая способы избавления от них. А сексология - не наука, не медицина, а просто реклама гедонизма, чувственных наслаждений, и ничто более. Сексологами же называют себя прохвосты и невежды, насмотревшиеся всяческой порнографии, проштудировавшие "Камасутру" и прочую подобную литературу.

- А к-конкретно?

- Ну, например, возьмём ту же педерастию, которую эти ваши сексологи...

- Не наши! Они - вражеские агенты.

- Хорошо, согласен. Так вот, если эти агенты утверждают, что сексуальное влечение к представителям своего пола вполне приемлемо, естественно, не заслуживает общественного порицания и судебного преследования, то мы, врачи, считаем педерастию, педофилию, зоофилию и прочие отклонения от природной нормы психической патологией, с которой и помогаем людям бороться, по мере своих сил и компетенции. Ну, а что касается уголовного преследования, то, думаю, таких больных не судить надо, конечно, а лечить.

- Да какие же они больные? Пидор он и есть - пидор. Извращенцы они все, вот что я вам, доктор, скажу. Моя воля - так я не лечил бы их, даже на зону б не отправлял, а просто шлёпал на месте!

- Ладошкой по попке, что ли? - пытаюсь пошутить, чтобы снизить накал. Уж очень эта тема майора взбудоражила.

- Пулей в лоб! И прилюдно, чтобы у других мыслей таких не возникало!

- Ладно, Петрович, успокойся, ты выпей лучше, - говорит Лёва, открывая коньяк. - Французский! Борисыч подарил.

- Не, мне лучше самоделку свою налей. Вот где у меня этот коньяк! - и майор провел ребром ладони по горлу. - Да, мужики, а что это у вас, понимаешь, и закусить нечем?

- Чем богаты, - Лев говорит.

- Что бог послал, - говорю.

- Нет, мужики, это непорядок, - майор нетвёрдой походкой вышел в коридор, вернулся с газетным свёртком, развернул и выложил на стол длиннющую палку сырокопчёной колбасы. Ну, уж это - ва-а-аще!!!

- Вам что, в заказе такое выдают? - удивился Лёва. - Или взятка, то бишь, презе`нт, как врачам?

- Я, как Верещагин, мзду не беру. А заказы, понимаешь, у нас давно закончились. Это вещдок.

- В смысле?!..

- У нас на районе дело заведено. В ресторане, понимаешь, повар с посетителем поцапался. Оказалось, что они на одной зоне когда-то срок мотали и по`вара тот клиент там опусти`л. То есть, отпетуши`л. В смысле - отпидора`сил. Вот и долбанул повар, понимаешь, пару раз этой палкой по чайнику клиенту, а потом пытался ею же изнасиловать, как говорится, "в особо изощренной форме".

- И ты эту гадость нам предлагаешь?! Да я ни за что её в рот не возьму! - возмутился Лёва.

- Так я же сказал: только пытался. Но до дела не дошло.

- Всё равно, не будем это есть! Убери с глаз.

- Нет, Лёва, ты как хочешь, а я попробую. Давно сырокопчёненькой колбаски не ел, - говорю. - Пойду на кухню, порежу. Не возражаете?

Петрович не возразил, Лёва сделал вид, что ему всё равно, а Александр Борисович покуривал свою трубку и посмеивался.

Когда я вернулся с тарелкой тонко нарезанного "вещдока", разговор вели уже Лёва с Александром Борисовичем, а борец с преступностью посапывал на Лёвином топчане, сморённый последней стопкой.

- ...Да, Лев Львович, пожалуй, вы правы. У нас, у медиков, имеются свои табу, запретные темы, не обо всём мы имеем право открыто говорить не только с пациентами, но даже между собой. А где этого нет? Вот, думаете, он - Александр Борисович кивнул в сторону временами всхрапывающего милиционера - всегда откровенен?

- У него специфика. Ему приходится постоянно сталкиваться с негативными сторонами нашей неприглядной действительности. Людям такой профессии молоко за вредность полагается.

- Какое молоко? Стресс молоком не лечат.

- Да я это так, фигурально.

Я выставил тарелку на стол, поднял наполненную стопку.

- Может, займёмся профилактикой стресса?

Мы выпили.

- А вы, Алексей, попали в самую точку. Именно: профилактика! И именно: алкоголь!

- Что вы, Александр Борисович, имеете в виду?

- Некая моя хорошая знакомая, которой я всецело доверяю, рассказала давеча об одном интересном случае. Было это в самом начале объявленной Горбачёвым антиалкогольной кампании. Она со съёмочной группой... Да, я не сказал, что та моя знакомая работает режиссёром на телевидении. Так вот, поручили им взять интервью у министра здравоохранения - тогда уже, правда, бывшего - Бориса Петровского, забыл отчество. Поставили, значит, камеру, свет, начали запись. Академик "правду" так и режет, всю как есть: и о статистике, сколько людей алкоголь губит, и о патологиях среди младенцев, по вине злоупотребляющих родителей, и о необратимом повреждении печени, головного мозга и прочих внутренних органов из-за частого употребления алкоголя - да что я говорю, вы сами всё знаете, который год нам эту пропаганду в уши льют.

- Ну да, - говорю. - Как эта кампания на`чалась, так я в два раза сильнее буха`ть нача`л, от страха, значит. В телек глянешь: мама ро`дная! И сразу за стакан - нерв, значит, успокоить.

Александр Борисович продолжает:

- Так вот, как рассказывала моя знакомая, закончили они запись интервью, начали операторы и осветители провода свои сматывать, а Петровский Борис, не помню отчества, открывает дверцы огромного шкафа и предлагает съёмочной группе любые напитки на выбор. И чего там у него только не было, ну просто интуристовский бар! Я, - знакомая говорит, - просто опешила: "Так вы ведь только что говорили, что от алкоголя одни ужасы и страшная погибель в неминуемых конвульсиях... или наоборот. Как же это получается-то?" А академик отвечает: "Вы съёмку закончили? Вот ту запись в эфир и пускайте. А без протокола я вам, барышня и юноши, кое-что скажу, но только между нами, не для широкой огласки". И поведал бывший министр телевизионщикам, что незадолго до намечавшейся борьбы за поголовное протрезвление в Минздраве защищала докторскую диссертацию на алкогольную тему некая дама. Разумеется, в закрытом режиме. Та дама обработала массу статистических данных, результатов клинических и психологических исследований, изучила труды наших и зарубежных коллег, и на базе всего этого выработала однозначные рекомендации. Многих они повергли в шок, но степень даме присвоили без единого чёрного шара, диссертацию приняли, а выводы засекретили.

- Не томите, Александр Борисыч! Что за секретные рекомендации?

- Пришла та новоиспечённая докторша к выводу, что ничего лучшего, чем алкоголь, для профилактики сердечно-сосудистых заболеваний - инфарктов и инсультов - человечество не изобрело. И полагается, значит, нам, мужчинам, время от времени пропускать рюмочку-другую, а напиваться до полной потери чувств жителям мегаполисов, в виду повышенного психического стресса, рекомендуется приблизительно ежемесячно, на селе же и раза в квартал вполне достаточно. И строго обязательно всем, чья работа связана с повышенной нервной нагрузкой. Разумеется, не перед посадкой за руль автомобиля, штурвал самолёта или во время сложной или физически тяжёлой работы, а исключительно по завершении, во время релаксации, чтобы снять стресс. Хотя, как говорится, нет правил без исключений.

- Что вы имеете в виду?

- Как-то давно ещё, по молодости, разговорился я в поезде с одним грузином, моим ровесником. Так он рассказал, что его отец, который водил тогда свой грузовичок-полуторку по Военно-Грузинской дороге, не садился за руль, не выпив полный стакан чачи - так в течение более десяти лет, и без единой аварии.

- Какие аварии? На той дороге, я слышал, лишь одна бывает - первая и она же последняя.

- Вот именно. Но попутчик клятвенно божился, что не врёт, когда я высказал сомнение. Тогда я спросил его: "зачем? Он что, не понимает?" "Все отца спрашивали: зачем? - грузин ответил. - А он говорит: боюсь. Не могу ехать, если не выпью". Ну и его, конечно, - Александр Борисович кивнул в сторону милиционера Петровича - это не касается, им на работе умеренно пить не возбраняется.

- Ну а женщинам как, тоже, что ли, надираться в хлам полагается? - спрашиваю. - И у них ведь сердечные сосуды имеются.

- Нет, вот женщинам как раз алкоголь не рекомендуется. У женского организма есть собственная мощная антистрессовая защита, а алкоголь её может только разрушить. К тому же они детей, как вам, Алёша, вероятно, известно, частенько, бывает, рожают. А дети должны появляться на свет здоровенькими и трезвыми, без алкогольной зависимости. Лев Львович, как внука-то назвали?

- Не решили пока. Я бы хотел, чтобы Львом, в честь моих отца, деда и всех прадедов, но у меня только совещательный голос.

- Лёва, а ты разводиться-то не передумал? - спрашиваю.

- Ты понимаешь, как внук родился, Зойка моя стала прямо как шёлковая: ни разу не то что не поскандалила, что я, мол, пьянь, всю квартиру провонял табаком и денег мало приношу, но даже и не ворчала - неделю ходила улыбчивая, светилась вся от предвкушения! Я бы на такой опять, не задумываясь, женился.

- Она у вас, Лев Львович, правильная женщина.

- Предлагаю тост за баб, - говорю, наполняю стопки и уточняю: - За правильных баб!

Но только я собрался тост сказать, как из коридора донеслось позвякивание телефона.

- Зойка, наверное, - Лев вышел в коридор, а мы с Борисычем поставили стопки на стол.

- Я Лёве предлагал установить параллельный аппарат в своей комнате, - поясняю, - а он ни в какую. "Не хочу, мол, чтобы жена подслушивала".

- Резонно.

- Александр Борисович, а почему те замечательные рекомендации засекретили и от народа утаивают? - спрашиваю.

- По вполне понятным причинам. Ведь здесь, как и в любом другом деле, важна строгая дозировка, а с этим в широких народных массах большая проблема. Ну не будут же наши люди каждый раз консультироваться с врачом, сколько и когда им можно и нужно выпить.

- Точно: не будут.

Вернулся Лев, говорит:

- Жена Петровича звонила. Она, понимаешь, в окошко увидала, что он к дому подъехал, а его всё нет. Догадалась, что он у меня завис. Эй, Петрович! - Лев потряс "борца с преступностью" за плечо. - Жена разыскивает.

- Что? - Петрович мгновенно проснулся, сел. - Я не сильно храпел?

- Приемлемо.

- А долго я спал?

- Не очень.

- Вы уж, товарищи, простите меня, за то, что я вам тут по пьяни наговорил... - Перед нами сидел абсолютно трезвый, воспитанный, интеллигентный и даже где-то застенчивый человек. - Марусичка давно звонила?

- Только что.

- Как неудобно вышло-то... Лёва, можно, я от тебя позвоню?

- Разумеется.

Петрович вышел в коридор, мы переглянулись.

- Видали? - Лев говорит. - Чуто`к покемарил, и мента как ветром сдуло.

- И я об этом: нельзя им, в милиции, не пить. Алкоголь для них как бы защитный ко`кон. Без него человек в тамошних условиях либо становится циничным негодяем, либо преждевременно...

- Да менты, даже и поддатые, такими скотами бывают! - делюсь опытом.

- Соглашусь. Но - гораздо реже.

Из коридора до нашего слуха доносился сбивчивый бас Петровича, с извиняющимися интонациями в голосе. Закончив разговор с супругой, он вернулся в комнату, надел фуражку, взял под козырёк:

- Ну что же, товарищи, мне пора. Извините, если что не так. Всегда рад знакомству с людьми, нарушающими закон в пристойной форме.

- Петрович, не примешь на посошок?

- Да нет, Лёва, Марусичка ждёт. Ругать будет.

- За внука моего, за Наташкино здоровье!

- Ну, разве что...

Мы подняли стаканчики, содвинули их разом, немедленно выпили, закусили "вещдоками". Лёва, похоже, забыл о своём зароке, а мы с Борисычем не стали ему об этом напоминать. Петрович же, вернув фуражку на полку, опять подсел к столу.

- Тебя же Маша ждёт, - говорит Лев.

- Подождёт! Наливай, я тост скажу.

Рядом с нами опять сидел натуральный, стопроцентный мент. Он встал, взял свою стопку - и нам ничего не оставалось, как тоже подняться.

- Хочу выпить за баб! - украл мой заготовленный тост Петрович. - Вот, казалось бы, что в них такого? Слабые, косорукие - гвоздя забить не могут, плаксивые, дуры бестолковые, визгливые, капризные, по телефону целыми днями трындя`т, на шмотках и цацках просто помешаны, верёвки из нас вьют, деньги тянут, печень отравляют, плешь проедают - а вот же не можем мы без них... Вот ты, профессор, скажи: почему так?!

- Это, Пётр Петрович, тост или вопрос?

- И то и другое.

- Возможно, такими их для чего-то Творец создал.

- Уверен?

- Есть основания полагать.

- Ну, тогда ладно. За Бога, за Его, понимаешь, здоровье! Что бы там ни говорили, будто Его нет, - может и нет, не знаю, - но их Он правильно сочинил.

- Так ты же собирался тост "за баб" сказать, - Лёва напоминает.

- Правда? Ну, тогда и за них - тоже.

Мы опять выпили, закусили, я опять наполняю.

- Алексей, мне больше не наливайте, - говорит Александр Борисович, - свою сегодняшнюю норму я выполнил.

Ну, хозяин - барин. Нам же с Лёвой до нормы было далеко, а Петровичу, похоже, ещё дальше.

- Вот скажи мне, сексолог... - обратился Петрович к Борисычу, усмотрев, видимо, в нём грамотного собеседника, способного ответить на мучающие его вопросы.

- Я же объяснял: я не сексолог, я врач-психиатр, сексопатолог.

- Пардон! Пусть - психопатолог. Вот, говоришь, Бог людей создал. Согласен. С этим всё понятно, хотя Бога, может, и нет. А кто же тогда пи`доров придумал? - вернулся Петрович к, похоже, сильно тревожащей его теме.

- Да как-то, понимаете, они сами возникают. Бывает, случаются - приблизительно на один случай то ли из тысячи, то ли из десяти тысяч, не помню статистики, да и в этом вопросе она весьма условна - некие генетические аномалии, хромосомные сбои, когда ребёнок, появившийся на свет мальчиком, взрослея, по мере полового созревания начинает всё больше и больше ощущать себя девочкой. И наоборот. Мы, врачи, пытаемся привести психику подобных людей в соответствующую норму, но, сами понимаете - внутренняя душевная организация человека пока ещё для нас очень дремучий лес. Да и физическая оболочка, впрочем, тоже.

- А вот я вам, доктор, скажу, что их - пи`доров - гораздо больше, чем один на тысячу.

- Откуда это известно? У вас есть данные медицинской статистики?

- Да какая там статистика! Они же вокруг так и шастают, просто кишмя кишат!

- Как же вы их определяете? Ведь эти мои пациенты люди крайне скрытные, осознающие свою ущербность, глубоко страдающие от своего психофизиологического диссонанса.

- Какой "диссонанс"?! Да они ведь чуть ли не гордятся собой! Если 121-ю статью отменить - вообще на голову сядут, везде и во всём заправлять начнут, как на зоне, не уймутся, пока всю страну не опустят!

- А, так мы, значит, говорим о совершенно разных категориях. Вы, похоже, имеете в виду педерастию как социальное явление - это порождение разнузданного гедонизма, разврата, где во главе угла лишь всевозможные плотски`е утехи, всё более и более изощрённые и грязные. Я же рассматриваю эту проблему с чисто медицинских позиций.

- А что, есть разница? - спрашиваю.

- Разумеется. Я имею дело с людьми больными, имеющими изъяны в психике, а Пётр Петрович по специфике своей работы сталкивается с антисоциальными преступными элементами, среди которых встречается немало извращенцев, приобретших - как правило, в местах лишения свободы - склонность к педерастии.

- Какое "немало"? Да все они пидоры, поголовно!

- Кого вы имеете в виду?

- У`рок, конечно. "Воров в законе", как они себя называют. А ну-ка, - внезапно майор повернулся ко мне, - руки на стол!

Я, честно говоря, струхнул и покорно положил ладони на клеёнку.

- Ладно, показалось... Ты, парень, не обижайся.

- Петровича, Лёш, твоя наколка, видать, насторожила, - Лёва поясняет. - Он тебя за блатного принял.

- Наколка как наколка, - говорю. - Она у меня с армии. А вы, товарищ майор, что, и впрямь всех воров за педерастов держите? Для них же это чуть ли не самое страшное оскорбление: "пи`дор гнойный". Позорнее этого титула у них считается только ссучиться, то есть вам, ментам, информацию сливать.

- А ты что, сидел, что ли? Откуда известно?

- Так рассказывают же. Я ведь с народом общаюсь, в пивную хожу.

- А, понятно. Фраеро`к, значит? - майор говорит. - Да ты не обижайся, это приличное звание. У`рки умеют лохам и фраерам лапшу на уши вешать. Только ты запомни, парень: нельзя ни одному их слову верить, обязательно разведут.

- А вам, значит, верить можно? - вложил я как можно больше ядовитого сарказма в свой вопрос, но майору он оказался, что слону дробина.

- Да. Как говорил папаша Мюллер: мне - можно. Наливай.

С того момента я Петра Петровича стал "папаша Мюллер" называть - не в глаза, конечно. К тому же он на артиста Броневого очень похож.

После того как мы все, кроме Александра Борисовича, выпили и Лёва, убрав пустую бутыль, выставил на стол очередную, с этикеткой "Chinzano", Александр Борисович спросил:

- Так вы, Пётр Петрович, всерьёз утверждаете, что воры имеют склонность к педерастии, или это у вас просто эмоции?

- Слушайте, профессор, никакая это не эмоция. Не "склонность" это у них, как вы выразились, а прямая статусная обязанность. Только все они - активные педерасты - "пидорами" называют тех, кого сами насильно отпетуши`ли и с которыми на зоне сожительствуют. Все СИЗО, зоны, особенно "строгачи", воры в законе держат, кроме "особняков" и "красных", разумеется.

- Любопытно. А как же руководство тюрем, колоний? Почему не предпринимают мер? Неужели начальству об этом ничего не известно?

- Ну, вы профессор, наивный! А кто за ночным порядок в зоне следит? Кто, по-вашему, куму обо всём регулярно стучит? Да пахан же! Ты, парень, - Петрович ко мне обращается, - запомни: воры не только пидоры, но и стукачи` - все, без исключений. А который из воров окажется слишком упрямым и к сотрудничеству, понимаешь, не склонный, того... Ну, сами понимаете. Много разных несчастных случаев происходит, а спрятаться в зоне нет просто никакой возможности. Ну да, конечно, байки про свою "несгибаемость" воры любят рассказывать - на этом их авторитет, понимаешь, и строится, а администрация тот миф всячески поддерживает, время от времени в ШИЗО помещая. И, понимаешь, если бы не та их ценная помощь, то преступность нас бы просто захлестнула. Потому мы их, пи`доров, и вынуждены терпеть. К сожалению.

- А! Теперь понятно, почему вы их всё время ловите, но никак всех выловить как бы не можете, хоть они и меченые все с ног до головы, и всё вам о них известно.

- Молодец, парень, понятливый, - похвалил "папаша Мюллер".

- В низших социальных сообществах или сугубо мужских коллективах, бывает, начинают превалировать законы звериной стаи, где особи в иерархии подразделяются на альфа-бета-гамма самцов, а властные карающие функции вожаки осуществляют при помощи полового органа.

- Слушайте, Александр Борисович, давайте лучше о сексе с женщинами... Ну их, бандюг, даже слушать про эти мерзости тошно, - Лев говорит.

- Правильно, Лёва. Мне с этой мразью, понимаешь, на работе сталкиваться приходится частенько... Хватит о них. А у тебя, парень, что с рукой?

- Какой?

- Правой.

- Ничего... - Хоть я и знал тот прикол, но купился.

- Почему тогда не наливаешь?

Я вновь выступил в роли виночерпия. Александр Борисович же продолжил:

- Эта тема поистине нескончаема и бездонна. Что бы вы, Лев Львович, хотели от меня про секс узнать, но, как сказал бы Вуди Аллен, "боялись спросить"?

- А вы это кино видели? - спрашиваю. - Я слыхал о нём, но найти никак не могу.

- Приличное кино, мне понравилось, но ничего такого о сексе в нём, разумеется, нет. Там просто набор шуточных скетчей на тему сексуальных извращений, пародии на Голливуд и американское телевидение. Прошу прощения, я ненадолго вас покину, а вы тем временем подготовьте свои вопросы.

- Занятный мужик, - сказал Петрович, когда Борисыч отошёл, а я Лёве говорю:

- И то ведь: культурный, образованный человек, а почему-то к нашей компании пристал. Чем же мы-то ему так интересны оказались?

- А ты знаешь, Лёш, я как раз об этом его спрашивал, когда ты на кухне колбасу резал. Он сказал, что с нами рядом попросту отдыхает и может позволить себе откровенность, расслабиться и не врать, чем ему постоянно приходится заниматься на работе с пациентами и в кругу коллег.

- Так что ли существительное "врач" - от глагола "врать", да?

- И в этом смысле, наверное, тоже.

- И я вот, - вмешался "папаша Мюллер", - частенько привираю, особенно начальству, оно это любит. А вот когда мне врут - не люблю.

- Да ты же, Петрович, сам начальство. Неувязочка.

- Ну, какое я, Лёва, начальство? Я заместитель. А мы, заместители, всегда, понимаешь, должны быть в курсе. Вот когда стану начальником!..

Услыхав шум сливного бачка, Лёва высунулся в коридор.

- Александр Борисыч, чистое полотенце слева от рукомойника, - и пояснил Петровичу: - Интеллигентный человек, всегда руки после туалета моет.

- А мы, менты, на руки не ссым, хоть и среди нас интеллигенты, порой бывают.

- Точно, - подначиваю. - Отдельными местами и когда трезвые.

- А ты сам-то, часом, не из гнилой ли интеллигенции будешь? Уж больно язычок у тебя...

- Петрович, не наезжай на парня, Лёшка мой хороший друг. А если чем тебя обидел, прости. Ты же не на службе, в конце концов.

- Может, во мне вы, товарищ майор, и усматриваете какие-то насторожившие вас признаки, но я точно к этому сословию не принадлежу. "Интеллигентность" и "интеллигенция" - различные понятия.

- П-поясни.

- Интеллигент в нашем российском понимании - это некий аналог английского понятия "джентльмен": просто хорошо воспитанный, культурный, нравственный, имеющий представления о достоинстве и чести человек. А вот сословия "джентльменция" у англичан, в отличие от нас, нет. Почему, спрашивается? - спрашиваю, подливая в опустевшие ёмкости Лёвкин дивный напиток.

- Разговор, слышу, об интеллигентности, зашёл, - Александр Борисович появился в комнате и спросил, присаживаясь на своё место: - Позволите мне, Алексей, ответить? Если, конечно, ваш вопрос не риторический.

- Интересно, Александр Борисович, узнать ваше мнение об этом.

- Есть такой профессор, историк и этнограф, Лев Гумилёв. Слышали о таком?

- Конечно, - Лёва говорит.

- Первый раз слышу, - говорит майор.

- Знакомая фамилия, - говорю.

- Он сын Анны Ахматовой и Николая Гумилёва.

- А! - говорю. - Предки у него знаменитые. А сам-то чем прославлен?

- Создал теорию этногенеза, ввёл понятие о пассионарности. Впрочем, я в этом мало разбираюсь, вы, Алексей, можете что-то об этом почитать, если вам интересно, нынче уже публикуют его книги и статьи. Но я не об этом. О нём ходит такая байка, что когда кто-то из журналистов спросил, считает ли он себя интеллигентом, Лев Николаевич ответил: "Боже упаси! У меня профессия есть, и я родину люблю".

- Молодец мужик! - одобрил майор. - Уважаю.

- Слушайте, а это, часом, не Чехов сказал? - Лёва говорит.

- Не исключено.

- В скором времени, наверняка, этот афоризм изрядно затаскают, - напророчил Лев.

- Так этот Гумилёв Антона Палыча обокрал, что ли?

- Алексей, на мысли и высказывания не должно быть каких-то авторских прав. Может, он это выражение у Чехова когда-то вычитал и запомнил, а возможно оно ему независимо в голову зашло. Как знать? Да и есть ли смысл выяснять происхождение афоризмов? К тому же они частенько приписываются кому-то не тому, и смысл их искажается чуть ли не до прямо противоположного.

- Правильно, - майор говорит, - афоризм когда хочешь сказать, то говори строго под протокол, с подписью и печатью - тогда и путаницы никакой не будет. Главное, что про то, что родину любить надо, правильно сказано - и неважно, кем.

- Ну и при чём - говорю, - тут любовь к родине? Никогда не было недостатка в "профессиональных любовниках" отчизны, которые постоянно своими "патриотизмами" меряются - у кого он длиннее и толще. И как раз эти альфонсы и продают возлюбленную родину-мамашу при первой же возможности. Любишь - люби, но сопи в две дырки и в тряпочку помалкивай. "Я родину люблю!" - и за это им сладких коврижек подавай, так, что ли?

- А ты, парень, смотрю, что-то против патриотического воспитания молодёжи имеешь, да?

- Да не речами и клятвами в верности патриотизм воспитывают, а личным примером! Для меня тот, кто себя патриотом величает - изрядная скотина и потенциальный предатель. Ты за родину жизнь отдай - и пусть тогда о тебе песню сочинят, патриотом нарекут. А про себя такое говорить? Это всё равно, что сказать: "я - герой!"

Видя, что майор опять начинает заводиться от моей филиппики, поспешил добавить:

- Вы, Пётр Петрович, не сочтите, что я это в ваш адрес. Я же понимаю, что вы себя "героическим борцом" назвали исключительно в ироническом контексте.

- Алексей, по-моему, вы перегнули палку. Не следует так огульно осуждать людей. А как быть с прекрасными песнями о родине, стихами? Неужели вы всех поэтов, писавших о любви к отчизне, упрекнёте в грубой лести и фальшивом патриотизме?

- Не всех. Когда от сердца сочиняют - нет претензий. А вот когда по заданию начальства и за бабки...

- А я с Лёхой согласен, - вступился за меня Лев. - И Гумилёв, и Чехов, по-моему, были неправы, когда как вроде упрекнули всех интеллигентных людей в безделье, паразитизме и космополитизме безродном.

- Пожалуй, тут я с вами соглашусь, - говорит Александр Борисович. - Полагаю, что Лев Николаевич с Антоном Павловичем просто смешали два понятия "интеллигент" и "интеллигенция", опасаясь быть причисленными к мало уважаемому ими сословию, в коем мнил себя, помнится, Васисуалий Лоханкин, изнывавший от страданий по "судьбам русской интеллигенции".

- Вот именно. Помните, как в "Чапаеве"? "Красиво идут!" - "Интеллигенция!" Вот это-то умение ходить строем, петь хором, сбиваться в плотную стайку с чётким определением "свой-чужой" и характеризует данную, по сути, секту - интеллигенцию. Но вот только джентльмены и интеллигенты в стаи не сбиваются, каждый индивидуален, свободно мыслит и в строю не марширует.

- А напрасно. Строевая подготовка никому бы не помешала, - резюмировал "папаша Мюллер". - Выпьем!

- За что? - Лев спрашивает.

- За свободу мысли! - говорю.

- Но чтоб ни вправо, ни влево - только в ногу.

- Аминь, - резюмировал Александр Борисович, и мы выпили. Что ещё оставалось делать?

- С интеллигентами покончено. Вы, друзья, помнится, какие-то вопросы мне собирались задать?

- О женщинах я кое-что спросить хотел, по вашей части, - напоминает Лев.

- А что о них спрашивать? Про них всё, понимаешь, известно.

- Что же тебе, Петя, известно?

- Всё.

- И что - всё?

- Что все они - загадки. Вот.

- Браво! Прекрасный ответ! - восхитился вполне искренне Александр Борисович. - Я бы, пожалуй, не смог дать более ёмкого и исчерпывающего определения.

- А меня... - говорю, - этот ответ не... удовлетворяет. Какой-то он... недолев...недовел... не-удов-ле-творительный. Да. Они всё время чего-то... хотят. А чего - сами не знают.

- Ну, это и о мужчинах, порой, можно сказать. А в целом вы, Алексей, конечно, правы. В женщинах заложен столь мощный инстинкт продолжения рода, что они в большинстве своём сами не способны его осознать. Они ему подчиняются, если позволяют условия, порой пытаются ему противостоять, когда социальная среда диктует противоречащие их инстинкту правила - но это почти всегда пагубно отражается на их психическом здоровье.

- Лёва, п-переведи, - состояние майора, усугублённое старыми дрожжами, не позволило ему вполне осознать сказанное Александром Борисовичем.

- Да шизеют бабы от недотраха и бездетности, - перевёл Лев высказывание Александра Борисовича в доступную пониманию форму.

- В сексуальном отношении женщина несравненно более тонкий организм, чем мужчина...

- Ну да, - перебиваю, - она ведь второе, исправленное и усовершенствованное создание Творца... или нет... творение Создателя...

- Вот у нас, мужчин, сколько, по-вашему, насчитывается так называемых "эрогенных зон"? - спрашивает Александр Борисович.

- Чего?

- Участков тела, воздействие на которые приводит к сексуальному возбуждению.

- Ну, не знаю... - говорю. - Ну, этот, как его... - название забыл - на первом месте, наверное, губы там, руки - в смысле, ладони... Зрение считаем?

- Всё верно. Вы, Алексей, практически всё уже и перечислили.

- А как у пи`доров?

- Педерастов опускаем, - двусмысленно ответил Александр Борисович майору. - Говорим лишь о психически полноценных человеческих особях. А сколько, по-вашему, подобных зон в организме женщины?

- Наверное, столько же. Ну, разве что ещё соски`... - сделал я предположение.

- А вот тут вы, Алексей, и не правы. Женщина, находящаяся на самом пике уровня своего плодоносящего развития...

- То бишь, в самом соку, - уточнил Лев.

- Вот именно. Весь организм женщины - абсолютно весь! - представляет собой сплошную эротическую зону, практически без пробелов.

- Как это понимать? - не понял майор.

- Прикосновение к женскому телу практически в любой его точке способно вызвать у женщины целую гамму эротико-сексуальных ощущений. Поэтому рекомендуется перед соитием проводить определённого рода разминку. Такой термин, как "предварительные ласки" вам, надеюсь, известен?

- Вы, Александр Борисович, уж совсем нас за дремучих, что ли, держите? - обиделся Лев.

- А на какие, по-вашему, органы чувств женщины и места её организма надо воздействовать, чтобы доставить ей максимальное сексуальное возбуждение?

- Ну, наверное... - я сделал вид, что вспоминаю, чтобы опять не выглядеть полным невеждой.

- Не утруждайте себя. Наш добрый друг Эдуард Виленович, несомненно, первым делом назвал бы тот орган, который он частенько поминает, во всех его деталях. Это водитель такси, - пояснил Александр Борисович "папаше Мюллеру", - активно практикующий по этой части юноша.

- Кобель, что ли?

- Чрезвычайно энергичный, сущий Казанова. Так вот, тут он был бы абсолютно прав. Второе место занимают упомянутые вами, Алексей, соски`. А почётное третье место разделяют в этом вопросе губы и... слух. Да-да! С корректировкой, разумеется, на индивидуальные особенности.

- Ну да, - авторитетно подтвердил Лев. - Говорят же, что мужчина любит глазами, а женщина ушами.

- Вот именно! И ваши нежные слова приводят женщину в гораздо большее возбуждение, чем даже самое ласковое и нежное покусывание мочки её уха. А часто ли вы говорите своим любимым ласковые слова?

- А часто ли они их заслуживают?!..

Риторический вопрос повис в воздухе, поскольку прозвучал дверной звонок. Когда Лёва пошёл открывать, я говорю:

- Наконец-то кто-то из наших Лёву поздравить пришёл. Скорее всего, Юрка. Или, может, Костя. А вы на кого думаете, Александр Борисыч?

Он что-то ответил, но что - я в тот же миг забыл. Как в одной песне поётся, "всё стало вокруг колдовским и зелёным". Наверное, потому, что на ней было зелёное платье в какой-то розовый цветочек... или горошек. И что это за парфюм у неё такой, что враз озонировал прокуренную, пропитанную алкогольными испарениями атмосферу Лёвиной комнатушки?

- Знакомьтесь: Маришенька, соседка, - представил нам Лёва неземное явление.

- Здравствуйте, товарищи, - раздалась музыка неземных сфер и ангелы сба`цали какой-то аккомпанемент на своих арфах - кажется, что-то подобное было у Венечки Ерофеева.

- Александр Борисович, доктор, - в удивительно галантном полупоклоне он поцеловал невероятно изящную ручку этого неземного создания. Я попытался повторить за ним этот приём, но вновь прозвучал неземной голос:

- А у вас килька в усах, - улыбнулась, слегка склонив головку набок, и выстрелила из двух серых стволов картечью. Дуплетом. Наповал. Но всё же я смог сохранить вертикальное положение - наверное, единственное, на что я в тот момент был способен. Когда-то в юности я посещал секцию, и тренер хвалил за то, что умею хорошо держать удар. Сан Саныч был мудрый педагог и так говорил всем, кому на ринге часто били морду лица; вот, пригодилось.

- Папа, меня мама за тобой прислала. Она уже третий раз ужин разогревает.

- Иду, иду, до`ча! - "папаша Мюллер" засуетился, выскочил из-за стола, нахлобучил фуражку. - А ты знаешь, что у Лёвы внук родился?

- Ну, наконец-то! Поздравляю, дядя Лёва! Как я за вас рада, - и что-то ещё в подобном роде. - А тётя Зоя где?

- К Наташе и внуку уехала. Маришка, рюмочку коньячку не примешь? - сделал Лев неуместное предложение.

- Не спаивай мне ребёнка! - рыкнул папаша.

- Спасибо, дядя Лёва, я не пью. До свидания, товарищи, - сделала контрольный выстрел, и они с "папашей Мюллером" растворились в дверном проёме. Всё как-то разом поблекло, вновь завоняло самогонкой и табачищем...

Я стоял труп-трупом, размазывая томатный соус по усам, а когда обрёл дар речи, спросил:

- Лёва... что это было?

Я, наверное, чересчур часто использовал эпитет "неземной", но тогда ничего другого в голову не приходило. Да и сейчас не приходит.

- Маришка, соседская девчонка, практически на моих глазах выросла. Дивный ребёнок! В этом году школу закончила, в институт поступила. Красавица, не находишь?

- Вы, Лев Львович, Алексея спрашиваете? Да вы только посмотрите на него: человек смертельно травмирован.

- А что, Лёш, ты холостяк, займись. Нигде больше такую тебе не найти.

- Да вы что, мужики? - отвечаю. - Какое "займись"? Да я ведь вдвое старше...

- Тоже мне, "старик"! В этом деле возраст не проблема. А как она на вас посмотрела, а?

- Может, она на всех так смотрит.

- Не скажите. Конечно, юным красоткам бывает свойственно испытывать своё разящее оружие на ком ни попадя, но это - уж поверьте моему опыту - не тот случай. Вы ей явно понравились. Действуйте, давайте, пока не увели. Кстати, вы Лев Львович, не в курсе: у неё кавалера ещё нет?

- Да вьются кругом, как мухи. Под окнами ходят, посвистывают, на гитарах бренчат. Только близко приближаться побаиваются - батя, как-никак, мужчина серьёзный.

- Нет, мужики, у меня уже был опыт. Хватит. Даже если вдруг каким-то чудом и удастся влюбить её в себя, приворожить, если даже поженимся - где гарантия, что у неё это наваждение через год не пройдёт и глаза на меня не откроются, какой я на самом деле алкаш и скотина? Ей нужен кто-то положительный. А я...

- А вы, Алексей, работайте над собой, будьте всегда ей интересны, в конце концов, детишек с нею нарожайте - лучший способ, чтобы женщину удержать. Смелее, вперёд! Риск - благородное дело. Упу`стите этот шанс - всю жизнь потом корить себя будете.

- А я тебе рекламу хорошую сделаю, отцу её про тебя навру, какой ты есть положительный во всех отношениях экземпляр, и что лучше тебя ему зятя нигде не найти, - Лёва добавляет.

- Нет, не уговаривайте. Боюсь.

- Как тот попугай из мультика: "а вдруг получится" - так, что ли?

- Вот именно.

* * *

В общем, не удалось им меня тогда сломить, стоек я оказался, удары держать умею. Но, впрочем, с того дня стал я гораздо чаще Лёву навещать, и частенько "папаша Мюллер" или его дочка, а то и оба вместе у Лёвы сидели, по-соседски, Мария Ивановна заходила - красивая женщина, вся в дочь. Я уже стал не только бутылку приносить, но и тортик. Разговаривали, выпивали чуток, пили чай, я травил анекдоты, шутил, как сказал бы Александр Борисович, "распускал павлиний хвост"; Маринка смеялась. А Лёва так нахваливал зарытые во мне немереные таланты, что мне самому начинало казаться, что так оно на самом деле и есть.

Впрочем, от темы рассказа я слишком далеко отошёл, это уже личное, никому не интересное, и секс тут вовсе не при чём. Я так думаю.

3

*** март 1991 ***

- Александр Борисович, как вы смотрите на то, чтобы пообщаться в непринуждённой алкогольно-антистрессовой обстановке?

- Алексей, вы же знаете, что я всегда только "за". Где и когда?

- Встреча намечается в расширенном составе. На этот раз придут почти все наши.

- Что вы говорите? И у кого же такая большая квартира?

- Собираемся не на дому, а в ресторане у Кости.

- У Константина ресторан? Не знал.

- Он организовал кооператив, взял кредит, влез в долги, арендовал помещение, сделал ремонт - и вот приглашает нас всех на открытие.

- Отчаянный человек! Это же очень рискованный бизнес, особенно для тех, у кого в этом нет реального опыта. Константин ведь работал инженером в каком-то проектном институте, насколько я помню.

- Их шарашку закрывают, в специалистах его профиля сегодня никто не нуждается, вот кто-то его надоумил: верное, мол, дело. Ну да в такое авантюрное время живём. Впрочем, Костя не один, он говорил, у него есть подельник.

- Кто-то из наших?

- Нет, я его не знаю. На открытии познакомимся, поглядим, что за фрукт такой.

- От меня что-то потребуется? Может, какое-то символическое финансовое участие?

- Что вы, Александр Борисович! Только ваше присутствие.

- А мне будет дозволено прийти не одному?

- Не возбраняется. Вы хотите прийти с дамой?

- Не совсем.

- В каком смысле? С коллегой, приятелем?

- С женой. Она давно уже намекает, что хочет познакомиться с моими новыми друзьями, которые у нас никогда не были.

- Я, честно говоря, не знал.

- Что у меня есть жена, да? Каюсь, виноват. Я, наверное, буду выглядеть белой вороной в вашем собрании холостяков, придя с супругой?

- А мы никому об этом не скажем. Представите нам жену как свою подругу, а ещё лучше - пациентку.

- Пациентку? Да что вы, Алексей! С моей стороны это будет крайне неэтично: открывать посторонним, что у женщины имеется некое психическое расстройство на сексуальной почве. Что обо мне подумают?

- А вы и не открывайте. Скажете, что это просто ваша хорошая знакомая. А уж я под страшным секретом намекну кое-кому, что вы пришли не просто с подругой, а с женщиной, страдающей... Ну, да сами придумаете, чем. Мол, вы вывели её в свет для социальной адаптации, хотите проверить и закрепить результаты лечения. Интересно будет понаблюдать за реакцией "посвящённых в тайну".

- Да вы, Алексей, затейник, оказывается! Не знаю, как жена на это посмотрит. Хотя... У моей старушки есть артистические данные, отменное чувство юмора - эта роль может её позабавить. Я поговорю с ней.

- Вот и замечательно! Если она согласится на мистификацию, то об этом будем знать лишь мы.

- А вы сами, Алексей, с Мариночкой придёте?

- Что вы! Там же Эдик будет.

- Жаль. Мне было бы весьма приятно её вновь повидать. Весьма отрадное впечатление произвела на меня эта дивная, как выражается Лев Львович, девушка.

- А знаете, Александр Борисович, у неё через месяц день рождения, приходи`те.

- Как так? Мы же с ней почти не знакомы.

- Ничего страшного, она будет рада вас видеть, я много о вас ей рассказывал.

- И что же именно?

- Я неправильно выразился. Просто я часто ссылался на ваше мнение по тем или иным вопросам. Она очень вами заинтересовалась. К тому же и "папаша Мюллер" вас хорошими словами вспоминает.

- Кто?!

- Да её папенька, майор.

- Вы Петру Петровичу такое прозвище дали? Забавно.

- Только ему не говорите.

- Само собой. Если меня Мариночка пригласит, сочту за честь. Надо подумать о подарке. Ей ведь восемнадцать исполняется, не так ли?

- Ну да. В общем, собираемся у Кости в эту субботу, в семь вечера, записывайте адрес...

*** ресторан ***

Как и условились, я поджидал Александра Борисовича неподалёку от дома, адрес которого нам сообщил Костя, за полчаса до назначенного времени мероприятия открытия. Сел на скамейку, закурил. Чтобы уточнить детали намеченного розыгрыша мы с Борисычем и его - как он выразился по телефону - "старушкой" договорились встретиться за`годя.

Они не заставили себя долго ждать - я и с одной сигаретой не успел покончить. Рядом с моей скамейкой притормозила проржавленная "копейка", из которой выбралась необычайно экстравагантная, респектабельная... нет, не то... Потом как-нибудь эпитет подберу, если не забуду. В общем, ошеломительно эффектная пара. Да, Александр Борисович сумел удивить! Впечатление смазывало лишь транспортное средство, издавшее какой-то непристойный звук и укатившее. Ну да если ловить частника на "Роллс-Ройсе" или "Бентли", уйма времени ушла бы, могли основательно опоздать.

Обыкновенно я не сторонник в подробностях описывать внешность и прики`д людей, о которых рассказываю - так, лишь особо характерные или бросающиеся в глаза детали. Я, вообще-то - каюсь! - человек ненаблюдательный. (Мою бывшую, помнится, частенько обижало, что я опять не обратил внимания на её новую причёску или кофточку - эта гнусная черта была одной из бесчисленного множества капель, переполнивших чашу безмерного терпения несчастной страдалицы, чьи лучшие годы жизни были мною безвозвратно загублены). Однако вид возникшей передо мною пары просто невозможно не отметить. Одно слово: обалденно! Александр Борисович, вообще-то, всегда выглядел элегантно, при пиджаке и галстуке-бабочке, но на этот раз, как говорится, переплюнул себя, представ весь в ослепительно белом: длинное пальто тончайшего сукна, моднейшего фасона и безупречного покроя, длиннющий шёлковый шарф, щегольски перекинутый через шею и шляпа из мягкого фетра с широченными полями. Его же спутница так и вовсе во-о-още - высокая, стройная, в шёлковом чёрном платье до пят и накидке из меха серебристой черно-бурой лисы - могла бы спокойно украсить обложку самого наикрутейшего глянцевого журнала!

- Вы, Александр Борисович, - шучу, - будто из кино, как главарь мафии какой, только охраны не хватает.

- Знакомьтесь, Алексей, моя супруга, Маргарита Сергеевна.

- Весьма рад! Сочту за честь! Позвольте выразить свои... - и начинаю рассыпаться в подобающих случаю пошлых комплиментах, впрочем, ею весьма заслуженных. Вид у неё был, как я уже сказал - обалдеть и не встать! А на личность - что-то среднее между Джиной Лоллобриджидой и Клаудией Кардинале периода их максимального секс-расцвета.

- Очень приятно с вами, Алёша, познакомиться. Я могу вас так называть? - отвечает.

- Разумеется, Маргарита Сергеевна!

- Называйте меня просто Ритой, пожалуйста.

- Хорошо, Рита. Ведь мы, похоже, ровесники.

- Ну, если вам тоже пятьдесят пять... - она лукаво на меня глянула своими большими умными глазами, и я осознал свою ошибку: не в гламуре ей место, а в Третьяковке, на полотне какого-нето передвижника!

- Ни за что не поверю! - говорю так вполне искренне. - Вам на вид не дашь больше тридцати пяти.

- Не вы первый так говорите, но всё равно - спасибо. Тут всецело Сашина заслуга.

- В смысле? - спрашиваю.

- Главное, правильный уход, - смеётся Борисыч, набивая трубку, - и не только до заключения в брачные узы, но и - что особенно важно! - после. Вас, Алексей, наверное, смутило, что Риточка не скрывает свои годы? Меня это радует: значит, у неё нет причин набивать себе цену подобным пошлым образом. Впрочем, к делу. Давайте-ка, пока есть время, всё окончательно обсудим.

И мы начали, неспешно прогуливаясь по двору вокруг детской площадки, оговаривать свои роли в намеченном импровизированном спектакле. Через некоторое время стали подтягиваться приглашённые на мероприятие друзья - Олег, Игорёк, оба Серёги, Эдик и Юрка с очередными подругами - а также какие-то незнакомые типы, очевидно приятели Костиного партнёра по кооперативному бизнесу.

Эдик, оставив свою спутницу, тут же подкатил к нам.

- Привет, Борисыч! Твоя подруга? Познакомь.

- Маргарита Сергеевна, моя... ассистентка по работе, - представляет Александр Борисович, - а это Эдуард Виленович, наш славный старый друг, некоторым образом тоже мой коллега.

- Я ра-ада, - низким грудным голосом и с интонацией персонажа образцовского "Необыкновенного концерта" пророкотала Рита, войдя в роль и мгновенно перекочевав на гламурную обложку.

- Лёха, а ты что один? - Эдик интересуется. - Говорят, ты на малолетку запал?

- Не твоё дело. И ей уже есть восемнадцать, - говорю, слегка совравши.

- Нет, Лёха, я ничего, не в обиду, - Эдик учуял мой несколько агрессивный тон. - Просто интересно на неё было бы посмотреть.

- Да просто что-то не хочется её тебе показывать.

- Ну и ладно, - он как бы удовлетворил своё любопытство, не переставая ни на секунду, если так можно выразиться, "облапывать", со всем своим очарованием наглости, нескрываемо жадным и оценивающим взором Маргариту Сергеевну, на лице которой замерло абсолютно отсутствующее выражение. - Ну и где же наш Костян окопался, интересуюсь знать?

Никаких вывесок мы не увидели, однако после непродолжительных всеобщих поисков кто-то обратил внимание на накрытый жестяным навесом спуск в полуподвал, в коем и был обнаружен нужный нам ресторан, и впрямь подземный.

Позволив на входе проявить галантность и помочь снять с себя чернобурку, Рита подметила мой непроизвольно на секунду замерший взгляд и шепнула, изрядно смутив:

- Не силикон. В это тоже многие не верят.

По небольшому, довольно уютному и грамотно, без излишних наворотов декорированному помещению распространялась негромкая - слава богу! - неназойливая музыка: то ли джаз, то ли блюз... Я в этом без особого понятия, хоть когда-то закончил первый класс музыкальной школы по классу баяна, навсегда приобретя на доминант-септ-аккордах стойкий иммунитет - как от самого "инструмента" так и чрезмерной меломании.

Костя встретил нас как радушный хозяин, предложив всем рассаживаться кому где нравится, за любой столик, на каждом из которых стояли семисотграммовая ёмкость с надписью "Absolut", бутылка красного вина, четыре рюмашки, четыре фужера, литровая баклажка с минеральной водой, пепельница и салфетница.

Когда некоторая сумятица улеглась и все разместились, Костя выключил музыку и взял в руку микрофон.

- Дорогие товарищи, старые друзья и новые лица, которые непременно станут моими друзьями! Рад вас приветствовать! Я очень рад вас видеть всех... - он явно волновался, подыскивая нужные слова. - В этот радостный день, когда у нас с Артуром открывается новый период в жизни...

- Хорош радоваться. Артурчик где? - прозвучал хриплый голос одного из "новых лиц" в костюме Adidas, уже начавшего прихлёбывать из фужера - и наверняка не минералку.

- И то верно... Я не мастер говорить. Прошу любить и жаловать: мой старый новый друг и компаньон - А-артур! Оркестр, тушь!

На небольшом помосте, символизирующем то ли сцену, то ли подиум, Костю сменил выкатившийся из-за занавеси невысокий полноватый брюнет в малиновом пиджаке, чёрных брюках и водолазке, с массивным ошейником из золотых пластин - в общем, в строгом соответствии с дресс-кодом той нашей незабвенной эпохи. У Артура, в отличие от Кости, были явные навыки и повадки опытного массовика-затейника. Он засвиста`л-защелка`л трели, из которых нам стало абсолютно ясно, что их с Костей кооператив ожидает лучезарное будущее, колоссальный коммерческий успех, что пока на этом этапе, конечно, имеется немало трудностей - нет должным образом оборудованной кухни и хорошего шеф-повара, не оформлена ещё лицензия на спиртное - но у него масса идей, и, что гораздо важнее, связей в самых широких кругах и на самых высоких уровнях. И ещё намекнул, что для нас приготовлен некий сюрприз. В конце своей речи Артур произнёс:

- Но, господа, должен сказать, что у нас есть ужасная проблема... И вы должны - нет, обязаны! - помочь её разрешить.

- Бабла, что ли, не хватает? - раздался чей-то опять незнакомый голос. - Так говно вопрос! Скинемся.

- Нет, Паша, - Артур отвечает, - не в этом дело. У нашего ресторана ещё нет названия. Господа, думайте, делайте ваши предложения, подкидывайте идеи!

У меня отлегло. В смысле, если "шапку по кругу", то я бы сильно опозорился. А вот насчёт идей названий - так их у меня как грязи!

- Назовитесь "Костар", - говорю. - Или "Аркост", по первым буквам ваших имён, так сейчас модно.

- Мы думали над этим, - отвечает Артур, - но не пришли к согласию, кто первым должен стоять.

Тут со всех сторон посыпались предложения названий - от "Эльсинора" до "Эксельсиора". Артур пресёк галдёж, воспользовавшись микрофоном.

- Ша, господа! Предлагаю свои идеи написать на салфетках, мы их соберём и в конце нашего вечера, который, надеюсь, завершится завтра утром, выберем лучшую, а если не придём к согласию - решим жребием.

- Слышь, Артурчик, - раздался тот же хриплый голос из Adidas'а, - а чё ты базарил, что на бухло` лицензию надо? Так вот же оно!

- Лицензия, Сёма, нужна для торговли. А это моё вам угощение. Пейте на здоровье! Закуски скоро будут. Извините, что не можем вам, господа, пока предложить изысканного ресторанного меню, на сегодня в программе пока только пицца, салатики, рыбка, икорка и колбасная нарезка - но у нас всё впереди!

- Интересно, что за водяра? - спрашиваю Борисыча, разливая по рюмашкам, - первый раз вижу такую.

- Знаменитый шведский бренд, - отвечает, отпивает глоток и ставит рюмку на стол. - Нет, это не она.

Я выпиваю свою.

- Водка как водка, - говорю, - ничего особенного.

- Вот именно, - Борисыч говорит, - а я настоящую пил, её ни с чем не спутаешь. Но очень дорогая.

- Ну вот и хорошо, что задарма`, - я по новой лью, но Борисыч делает жест:

- Мне, Алексей, не надо. И вам не советую, может палёной оказаться.

- Эх, однова` живём! - прихлопываю вторую рюмку. - Не те сейчас времена, чтобы от выпивки на халяву отказываться.

Тут Костя к нам за столик подсаживается.

- Александр Борисович, как хорошо, что вы смогли прийти. Я о вас говорил Артуру, и он очень хочет с вами познакомиться.

- С чего бы? У него что, проблемы?

- Да нет, что вы! Он психически вполне нормален. Просто в его коллекции знакомств из вашей области пока никого нет. Предупреждаю, у Артура железная хватка.

- В каком смысле?

- Вцепится и не отпустит, пока всё что ему надо не выведает, чего ему нужно не добьётся.

- А кто он по профессии? - спрашиваю. - Где ты с этим своим старым-новым хмырём познакомился?

- Представляешь, - отвечает, - я с ним ещё с середины 70-х знаком. Когда я после а`льмы по распре`ду в свой ящик попал, меня, как салажонка, сразу народ избрал институтским секретарём - никому же этой комсомольской бодягой не хотелось заниматься. Вот мне и приходилось частенько навещать курирующий райком ВЛКСМ, предоставлять липовые отчёты... Ну да сами знаете, небось.

- Так вы, Константин, значит, там с Артуром и познакомились?

- Ну да. Он тогда был вторым секретарём, замом по культмассовой работе: выезды там, на природу, шашлыки, банька...

- И девочки, конечно?

- Ну, куда без них! - и Костя машинально бросил очередной беспокойный взгляд на Маргариту Сергеевну, замершую в виде египетского сфинкса, высматривающего своим невидящим взором что-то там в бесконечности. - А вот в прошлом году - через столько лет! - случайно повстречались. Я ему посетовал, он и надоумил. "Куй, говорит, железо, пока Горбачёв!" Вряд ли бы мы смогли открыться так быстро, если бы не его связи.

- Он до сих пор в райкоме работает?

- Что вы, Александр Борисович! Перестройка же: райком закрыт, все ушли на фронт борьбы за благополучие и материальное процветание. У Артура свой бизнес в сфере, как он говорит, "сексуально-просветительской".

- Сутенёр, что ли? - спрашиваю. - Не так уж он далеко от своего комсомольского геше`фта ушёл.

- Ага, как в том анекдоте, помнишь: нужно лишь две копейки, чтобы другу звякнуть и сообщить, что переходим на легальное положение. Только, Лёха, не вздумай ему об этом говорить. У тебя же, я знаю, язык без костей. Так что лучше помалкивай, не подведи.

- А кто этот ваш кабак оформлял? Точно не Юрка - не то бы мы его так долго не искали.

- Артуров приятель, вон тот, длинный.

- А ты что, не мог своему приятелю халтурку подбросить? Он, ведь, знаешь, на мели сейчас, отец у него болеет.

- Всеми деньгами Артур распоряжается.

- А ты кто?

- Директор ресторана, председатель кооператива.

- Зиц-председатель, что ли?

- Лёш, кончай! - обиделся. - А я что-то Лёву не вижу. Он что, опаздывает?

- Вообще не придёт. У его внука сегодня очередной юбилей, у них с этим строго: каждый месяц надо отмечать в кругу всей семьи.

- Пропал человек...

- Жаль, - говорит Александр Борисович, - что Льва Львовича не будет. Очень с ним хотелось бы пообщаться.

Тем временем Артур, поручкавшись и пошушукав со своими другана`ми, вновь взобрался с микрофоном на помост и призвал почтенную публику к вниманию.

- Дамы и господа, хочу представить вам персонал нашего ресторана. Девочки, на выход!

Зазвучала бравурная музыка - кажется, из фильма "Кабаре". Из-за занавески вышли три вертлявые девицы с подносами в руках, в синей форме официанток с белыми наколками на причёсках и крахмальными фартучками, встали рядом с Артуром.

- Алла, Мила и Эльвира! - пропел Артур. По залу прокатился легкий гул, на который я не обратил внимания.

- Девочки, вперёд!

- Ну, наконец-то закусь будет, - скользнув по девицам беглым взглядом, сосредотачиваюсь на разливе. - Вам, Рита, вина не налить?

- Нет, мне нельзя, - промычала она, не разжимая губ.

- Алексей, а вы на официанток повнимательнее посмотрите, - советует Александр Борисович.

- А что такое, официантки как... - я пригляделся. Мать честна`я! - Они что, голые, что ли?..

- Ну да. Только раскрашенные.

- Костик, это что, и есть ваш с Артуром сюрприз?!

- Лёш, я сам, честно говоря... Для меня тоже, как-то... Сюрприз.

В зале тем временем царило сдержанно-возбуждённое веселье, сальные шуточки и возгласы одобрения. Крашеные девицы ходили между столиками, игриво повиливая бёдрами, расставляли тарелки со снедью.

- Господа, прошу вас, только без рук! - запоздало предостерёг Артур, продвигаясь к нашему столику. - Они ведь могут уронить закуски.

Как и следовало ожидать, Эдика этот "сюрприз" привёл в неописуемый восторг, который он весьма бурно выражал.

- Здравствуйте, - произнёс Артур, присаживаясь на мигом освобождённый Костей стул. - Вы, насколько я понял, Александр Борисович? Наслышан! - по Рите скользнул оценивающим взором, а на меня не обратил никакого внимания, своим безошибочным чутьём угадав во мне жалкую, ни на что ему не пригодную личность.

- Приятно познакомиться, Артур. Константин и о вас нам уже кое-что рассказал. Скажите, а эта идея - с раскрашенными официантками - вам в голову пришла?

- Нет, что вы! Я подсмотрел её на закрытой вечеринке у весьма уважаемых и влиятельных людей, которых не имею права назвать. А наш художник Славик, - Артур кивнул в сторону долговязого, - девочек покрасил. И как вам, нравится?

- Оригинально. Это, наверняка, привлечёт изрядно публики.

- Да валом всякие уроды пова`лят! Народ это любит. Можно о кухне и шеф-поваре даже не беспокоиться, - добавляю, принимая от весьма миловидной крашенки тарелки со всяческими нарезками и бутербродами с красной икрой. - А вам, барышня, не холодно?

- Что, красавчик, согреть хочешь? - спрашивает так... профессионально.

- Эля! - строго осаживает её Артур. - Сейчас ты официантка! Займись другим столиком. - И, не обращая на меня никакого внимания, к Борисычу обращается:

- Нет, этого нам пока нельзя. Я же понимаю, что не в Европе живём, публика ещё очень дикая. Такое будет лишь на закрытых корпоративах, как сегодня, для vip-персон. Но в перспективе, думаю, установить шест и организовать стриптиз. Одобряете?

- А не привлечёт ли стриптиз людей психически неадекватных? Не боитесь?

- Ну, волков бояться - шампанского не пить! - Артур смеётся. - Но и это я предусмотрел. У меня тут будет строгий фэйс-контроль на входе, серьёзные ребята в охране. Кстати, позвольте, я представлю вам начальника моей службы безопасности... Сёма! Подойди сюда, познакомься.

На призыв хозяина подошёл хрипатый Сёма в Adidas'е, протянул краба, все пальцы которого были унизаны синими татуированными перстнями:

- Сёма.

- Очень приятно, Семён... А как по отчеству?

На тупой роже Сёмы отразилось недоумение, и Артур поспешил разъяснить:

- Александр Борисович, вообще-то его зовут Николай Иванович, а "Сёма" - так, дружеское прозвище, что ли...

- Погоня`ло, - уточняю. - Воровская, стало быть, кличка.

Артур впервые внимательно посмотрел на меня, и по его взгляду я понял, что с ним мне никогда не подружиться. Но ничего не сказал, сдержался.

- Вы не подумайте чего, Александр Борисович. Да, у Сё... у Николая была суровая жизнь, он несколько раз оступался, но сейчас всё полностью искупил и встал на честный путь. Ладно, Сёма, свободен.

Когда урка отвалил за свой столик, Александр Борисович спросил:

- А милицию не могли бы привлечь для охраны? Она ведь, по-моему, для того и создана.

- С мента`ми у меня всё вась-вась, и им я оказываю... шефскую помощь. Да вот эффективность у их защиты нулевая - так что, лишь бы не мешались. Вы, Александр Борисович, наверняка догадались, что у меня не только ресторанный бизнес, - Артур продолжает. - Сегодня очень востребована и бурно развивается сфера интимных услуг, но из-за несовершенства законодательства, массы предрассудков и комплексов, возникших у людей во время господства тоталитарной марксистской идеологии... и т.д., и т.п.

В общем, нагородил всякого, этот страдалец от коммунистического режима - а трындеть он умел, наблатыкался, видать, на митингах и партсобраниях речуги толкать. В общем, он надеется, что у них с Александром Борисовичем завяжется плодотворное сотрудничество.

- И чем же я, Артур, смогу быть вам полезен? Для освидетельствования ваших сотрудниц ведь гинеколог и венеролог требуются.

- Вы очень, очень можете нам помочь! Понимаете, порой такие клиенты встречаются... С причудами. И девочки не всегда знают, как себя с ними вести.

- Ну, так гоните таких клиентов, в чём проблема?

- Что вы! Они же, как правило, очень состоятельные господа! Вот если бы вы прочли несколько лекций, проинструктировали... Не безвозмездно, разумеется.

- Не знаю... я как-то...

- К тому же у меня, Александр Борисович, есть некоторые идеи. Я бы очень хотел услышать ваше мнение. Мы попозже с вами поговорим, - он покосился на меня, - в приватной обстановке, тет-а-тет, хорошо? А сейчас мне пора к народу.

Артур ушёл к своим братка`м, и на освободившийся стул вернулся Костя.

- Ну, как он вам?

- Гнусный тип, - говорю, - вали ты от него.

- Не могу... я же по уши в долгах... - Костя говорит. - Чувствую, что влип, но что делать?

- Раньше с друзьями советоваться надо было.

- Алексей, не травите Костю. Может, что-нибудь придумаем. А вдруг Артур не такой, как вам кажется.

- Я в этой породе комсомольских вожаков прекрасно разбираюсь. И в бандюгах немного тоже.

- Может, Константину "папаша Мюллер" сможет помочь?

- Чем? Артур ведь ничего не нарушает, просто организует притон. К тому же не его это район. А здесь у Артурчика всё схвачено, за всё заплачено.

- Какой такой Мюллер? - Костик спрашивает.

- Ты его не знаешь. Лёвин сосед, мент.

- Менты тут точно не помогут, - вздохнул Костя и встал. - Ну, я, пожалуй, пойду, пиццу, что ли, разогрею...

Только Костя отошёл, как к нам за столик подсела новая подружка Эдика, с которой он не удосужился нас познакомить. Он вообще полагал это дело излишним и, думаю, сам не помнил всех своих подруг по именам.

- Ой, к вам можно? Меня Таня зовут. А вас Александр Борисович, да?

- Вы не ошиблись.

- Мне Эдуард сказал, что вы врач-психоаналитик, да?

- Нет, я психиатр-сексопатолог.

- Ну, это одно и то же! Я, знаете, много читала про сексо... то есть, психоанализ. Ведь правда, что Фройд - гений?

- Кто?

- Неужели вы о нём ничего не слыхали?! Зигмунд Фройд, австрийский психиатр, основоположник психоанализа, который лежит в основе всей науки о психологическом поведении человека.

- У нас его принято называть "Фрейд". Я слышал о нём. А вам, Татьяна, известны такие имена, как Карл Ясперс, Эрих Фромм, Карл Поппер?

- Ну... да, я, конечно, слышала о них. Тоже гении. А что вы про них спрашиваете?

- Они называли Фрейда мошенником и шарлатаном.

- Не может быть!.. Вы, наверное, шутите? На фрейдизме ведь вся психологическая наука держится!

- Где как. Я же склонен разделять мнение названных мною лиц. Видите ли, милая Татьяна, дело в том, что Зигмунд Фрейд, будучи моим коллегой, изучал психические девиации в области сексуальности человека, общался с множеством больных людей. И в ходе их обследования обнаружил сходные патологические наклонности в себе. Но вместо того, чтобы признать больным себя, он провозгласил нормой для всех людей сексуальные патологии, которые якобы загнаны глубоко в подсознание. Я ясно излагаю?

- Нет, никогда я в это не поверю! Фройд - гений! Я о нём читала! Это вы, похоже, шарлатан!

Девица вскочила со стула и, возмущённо виляя бёдрами, вернулась за столик к своему кавалеру.

- Что, Александр Борисович, получили?

- Девушка прочла всего одну книгу, будет прискорбно, если она этим и ограничится.

- Но всё-таки ведь прочла. Это Эдика тянет к интеллектуалкам, или они к нему льнут?

- В Эдуарде особый магнетизм. Ни одна женщина перед ним устоять не может - и он об этом знает.

- Но не все женщины об этом знают, к счастью для них.

Рита, сохраняя сфинксовский вид, слегка улыбнулась.

Тут к нашему столику приблизилась очередная дама, но уже по мою душу:

- Не угостите, мужчина, сигаретой? А то, что за мужики пошли - никто не курит!

Я достал свою пачку, но, узрев на ней надпись "Дымок", дама фыркнула и отошла, выразив своё презрение тем же способом, что и предыдущая.

- А вот и вам, Алексей, досталось. Знаете, друзья, что-то мне не очень хочется здесь оставаться, - Борисыч говорит. - Эти Артуровы идеи меня сильно смущают: вряд ли что-то пристойное. Я, вроде бы, обещал его выслушать, но энтузиазма не испытываю... Вот только по`вода, чтоб уйти, пока не нахожу.

И тут Маргарита Сергеевна встала и, покачиваясь в такт музыке, медленным небрежным движением скинула с плеча бретельку своего вечернего платья. Я подскочил к ней, вернул бретельку на место, а она тем временем скинула другую, сделав движение, будто хочет расстегнуть молнию на спине, при этом, не разжимая губ, тихо промычала:

- Мой выход. Мальчики, помогайте.

Александр Борисович подскочил с другой стороны, поправил вторую бретельку, взял супругу за локоть и запястье, а я стал другой её локоть придерживать. Наша мизансцена привлекла всеобщее внимание, некоторые даже привстали, не поняв, в чём дело, но выражая решимость прийти на помощь. Я сделал успокаивающий жест - мол, всё под контролем! - и наше трио направилось к выходу, при этом Маргарита делала вид что упирается, не желая идти, а мы старательно изображали насильственный увод. Никто, слава богу, за нами не увязался. Но всё же мы облачались в свои верхние одёжки по очереди - один из нас тем временем делал вид, что с трудом сдерживает Риту.

- Ну, как я вам? - Маргарита звонко расхохоталась, когда мы отошли от подвала-ресторана и свернули за угол. Стало ясно, что до того момента она с трудом сдерживала смех.

- По-моему, удачно получилось, Риточка, ты молодец. Алексей, вы не находите?

Мы стояли на тротуаре и махали руками перед проезжавшими автомобилями, тогда ещё весьма редкими.

- Да, Александр Борисович, как бы я хотел сейчас с вами уехать...

- Ну, так в чём трудности, Алёша? Заглянете к нам, вы ведь у нас никогда не были. Дома я, честно говоря, совсем не такая, как в ресторане, - она улыбнулась.

- Нет, Рита, не могу. Я должен народу всё объяснить, в русле сочинённого нами сюжета. Наверняка там все в непонятках.

- Что ж, Алексей, я верю, что вам удастся мистифицировать народ. Только, прошу, не перестарайтесь, не давайте волю буйным фантазиям, старайтесь отвечать на расспросы однозначно. Сдержанность всегда выглядит более убедительно.

- Само собой! - заверил я Борисыча. - Буду изо всех сил делать вид, что не имею права ничего говорить, пробалтываюсь, лишь поддавшись мощному нажиму.

- А как вам девочки понравились? - Маргарита Сергеевна спрашивает.

- Так себе, - говорю, - смазливенькие.

- Я, Алёша, про их "костюмы". Неужели в вас ваше мужское начало не взыграло?

- Да нет, Рита, ничто не взыграло.

- Алексей сейчас на всех женщин без вожделения смотрит. Я прав?

- Ну да... Что-то разладилось, похоже. У меня уже больше полугода секса не было и что-то совсем не тянет.

- Оно и понятно, это вполне здоровая реакция психически здорового организма, - говорит Александр Борисович и жене поясняет:

- Он у нас влюблённый.

- Да что вы говорите? Это та, о которой вы с Эдуардом говорили, да? Поздравляю!

- Да не с чем... Я ведь даже в мыслях не представляю, что смогу с нею в постели творить то же самое, что и с другими женщинами... Ну, просто в голове не укладывается.

- Это пройдёт, Алёшенька! - рассмеялась Рита. - Уж поверьте моему слову.

* * *

Когда Маргарита Сергеевна с мужем наконец-то поймали левака` и укатили, я вернулся в ресторан к Косте. На входе ко мне подскочил Эдик.

- Лёха, коли`сь! Что с ассистенткой? Почему они с Борисычем ушли?

- Эдик, может же человеку стать плохо. Может, у неё какие-то женские дела. Или давление.

- Не свисти! Я же видел, что она раздеваться начала, а вы ей помешали.

- Да показалось тебе всё.

- И что, другим тоже показалось?

- Ладно, - говорю. - Что мы тут на входе стоим, внимание привлекаем. Пойдём, что ли, вмажем. Да и жрать я хочу.

Я вернулся за столик, Эдик уселся на Борисычево место, мы выпили, закусили.

- Ладно, так уж и быть... - я хлопнул ещё рюмку и, делая вид, что меня уже повело, начинаю развешивать лапшу на навострённые ушки Эдика:

- Только - могила! Между нами... Борисыч строго-настрого не велел... чтоб никому... говорить... А я - только тебе! Никому чтоб...

- Об чём речь, Лёха! Ты же меня знаешь!

- Никакая эта Марго не ассистентка Борисычу, вот... Но - могила!

- Ну да, а кто она тогда?

- Па-ци-ет... нтка! Только - т-с-с! - прижал я палец к губам и потянулся к бутылке, но Эдик меня опередил, услужливо наполнив и пододвинув ко мне рюмку.

- У них это строго: медиций... ская тайна! Если начальство узнает - Борисычу будет... этот... как его... ну, сам понимаешь! - Я чувствовал, что слегка переигрываю, но "Остапа уже понесло".

- Лёха, да я за Борисыча - сам знаешь: никому и никогда! Так что у неё за диагноз-то? Роскошная тёлка ведь, а, выходит, с отклонениями?

- Экс-ги-би-ци-онизм! - я поднял вверх указательный палец. - В острой хронической форме.

Тут подошёл Костя.

- Ребята, можно к вам?

- При нём - ничё не скажу!

- Слышь, Костян, не в обиду: ты бы отчалил, что ли, у нас тут секретный разговор, - Эдик говорит. - Вон, гостями лучше займись.

Костя отчалил безропотно, подсел за другой столик и наблюдал из отдаления. Да и не только он, многие, даже танцующие пары косились в нашу сторону. Кажется, лишь один Сёма, посадив официантку на колени и размазывая ладонями краску по её грудям, нами не интересовался. Артура же и вовсе в зале не было видно - похоже, он уединился с кем-то за одной из занавесок, за которыми, по моей догадке, находились отдельные кабинеты.

- Ну, так что ты сказал?

- Про что?

- Про этот... экс... Что такое?

- Это должен знать каждый! Эксгибиционизьм.

- Что-то вроде коммунизьма, что ли?

- Ну да, только лучше. Это когда женщина заголяться любит, где ни попадя. Вот... А мужики своё хозяйство показывают...

- Да плевать на мужиков! И что она, и впрямь догола раздеться хотела?

- Ну. Она, как мне по секрету Борисыч рассказывал... Только чтоб - никому! С ней такой бзик случился: очень, значит, понравилось ей голяком щеголять - на работе, в транспорте, дома перед соседями... Такое чувственное наслаждение, понимаешь, испытывает, когда её мужики разглядывают, что удержу никакого нет!

- Эх, - мечтательно вздохнул Эдик, - кабы все бабы такие были! Которым, конечно, есть что показать.

- Так вот, с работы её выгнали, - училкой работала, представляешь? - соседи в милицию жаловались... В дурку, разумеется, упекли. Вот Борисыч ею и занялся. И почти, понимаешь, поставил мозги на место, решил проверить, как она будет себя на публике вести - под нашим, разумеется, контролем... Да вот тут сюрприз этот, будь он не ладен! Предупреждать надо... Выпьем!

- Да ведь и вы никого не предупредили, - Эдик наполнил рюмки. - А что же она с таким своим талантом в натурщицы к художникам не пошла? Они же любят голых баб рисовать. Был бы я художник, только бы голых баб и рисовал.

- Не "голых баб" а "обнажённую натуру". Пытались её, было, в Суриковку пристроить, - импровизирую на ходу, - да там сказали, что они учат обнажёнку рисовать, а не порнуху.

- А что, есть разница?

- Для тебя, может, и нет. А вот педагогам не понравилось, какие она позы перед студентами принимала. Они же рисовать не могли!

- Нет, зря вы её с Борисычем увели. Ну, заголилась бы - что тут такого? И ей приятно, и нам, мужикам, радость.

- А чем тебе эти девки не нравятся? Тоже ведь голые.

- Ну, сравнил! У Маргариты - формы! Есть на что поглядеть и людям предъявить. А эти, крашеные... примелькались уже.

- И что, не хочется их, что ли? Не узнаю` гусара.

- Да хочется... в душ их - мочалкой с мылом оттереть! К тому же, знаешь, я по этой части брезгливый, со шлюхами не контачу. Противно, понимаешь, осознавать, что кто-то за полчаса до меня её... Это всё равно, как из чужой тарелки котлету доедать.

- Борисыч говорит, что практически все клиенты проституток - его потенциальные пациенты. Потому он в нашем, здоровом обществе и нуждается, чтобы от всех этих сексуальных маньяков отдохнуть. Чтобы не возникало ощущения, что все кругом маньяки.

- Так он ведь и меня маньяком называл.

- Ну, какой же ты маньяк? Пошутил он. Ты, Эдик, спортсмен, коллекционер и вольный охотник.

- Слышь, а чего это Борисыч меня представил Маргарите как коллегу? Тоже, что ли, пошутил?

- Ты, Эдик, таксист, а значит, в какой-то степени, психолог.

Эдик ушёл польщённый. И я нисколько не сомневался, что легенда о Маргарите-эксгибиционистке немедленно станет общеизвестна и в скором времени обрастёт множеством пикантных подробностей. Людям будет о чём вспомнить. А ко мне за столик вновь подсел Костя.

- Слушай, тут такое дело... Ты чего Артуру наговорил?

- Ничего такого. Да мы с ним ни словом даже не обмолвились.

- Он сказал, чтоб твоей ноги здесь больше не было. Чтобы допивал и отваливал.

- А ты кто здесь - директор или вышибала?!

- Лёш, не заводись... Ведь я же тебя предупреждал.

- Ладно, Костя, ухожу. Только если меня его братки` на выходе уконтропу`пят, на похороны хоть придёшь? Или - как Артурчик разрешит?

- Да ладно, что ты горо`дишь!

Я встал и, демонстративно попрощавшись за руку со всеми своими друзьями, кроме Кости, покинул заведение. Сёма был занят, а другие громилы Артура были в таком подпитии, что мне ничто уже не могло угрожать, даже гипотетически.

4-1

*** май 1991 ***

Я уже готовился к выходу из дома, как позвонил Лёва.

- Собираешься к Маришке? Можешь не торопиться, отбой.

- Что-то случилось?

- Да нет, ничего особенного. Заходил Петрович, сказал, что дочка немного прихворнула, сабантуй откладывается. Просил вас предупредить. Борисычу я уже звонил.

- Ну... может, я могу чем-то...

- Чем? Лёшка, не мели ерунды.

- Да хоть на минутку зайду, поздравлю, цветы передам.

- Никаких цветов. Петрович сказал, что у Маришки аллергия на некоторые запахи. И чтобы даже не звонил - она к телефону не подойдёт.

- Странно.

- Ты ей письмо напиши.

- Да написал уже! В стихах...

- Ладно, не переживай. День рождения не отменён, а просто празднование переносится на другое время, о котором будет объявлено дополнительно. Кстати, я слышал, что вы с Костей разругались. Это правда?

- Не совсем. Просто я его послал - и за дело. Ну да что в этом такого? Мы с ним постоянно собачимся.

- Вы же с первого класса друзья.

- Вот с тех пор то ругаемся, то миримся - дело житейское. Кстати, он недавно звонил, извинялся. Осознал, видать, свою ошибку, просил помочь.

- И как у него дела?

- Идут, вроде. Только, говорит, проблем много - его гнида-напарник так припахал, что он в кабаке торчит безвылазно, без выходных, там, бывает, и ночует.

- Ушёл, значит, с головой в бизнес. Лишь бы не надорвался. И что, просил о помощи, да?

- Ну да. Только не себе, а своим предкам.

- В смысле?

- Мы с тобой как-то были у Костиных родителей в Малаховке, помнишь?

- Ну да. Дивные старички! Мне очень понравились. И как они, здоровы?

- Тьфу-тьфу, слава богу.

- И в чём помощь-то нужна?

- Костя, оказывается, ещё два года назад раскопал лужайку на профессорской даче своего бати и огород соорудил - чтобы родители подножный корм имели, а не только с сачком за бабочками гонялись. Он, в силу обстоятельств, навестить их не может, а садово-огородный период начинается, пора картошку сажать. Вот и попросил подъехать, огород поковырять - я же всем известный бездельник. Хорошо, что хоть догадался денег не предлагать, не то бы был послан по известному адресу.

- Кстати, Лёш, как у тебя с деньгами? Могу помочь. Мне тут скоро гонорар из одного издательства должны прислать.

- Лёва, ты же меня знаешь: сильно понадобятся - попрошу. Но пока терпимо. Посулили тут одну халтурку - вот, жду звонка. А завтра тогда в Малаховку наведаюсь. Может, составишь компанию, как когда-то?

- Неудобно как-то... Меня же не приглашали.

- И меня не приглашали. Да Викентий Александрович с Кирой Андреевной всегда гостям рады - не бойся, не погонят. Кстати, может, Борисыча прихватим? Пообщаемся на троих - как у тебя в тот памятный раз. Дивный напиток ещё остался?

- Нового нагнал, экспериментирую сейчас с добавками.

- Тогда замётано: завтра утром встречаемся на Казанском, форма одежды полевая походная, а сейчас звоню Борисычу. Узна`ю расписание электричек - уточню время.

* * *

Когда, встретившись в назначенное время с Александром Борисовичем, как договорились, у пригородных касс Казанского, мы Лёвы не дождались, я пошёл к телефону-автомату звонить. Трубку Зоя сняла, сказала, что Лев уже собирался выходить, но зашла соседка, попросила её мужу в чём-то помочь, тот очень просил. Я сказал, чтобы она Лёву поторопила, а мы с Борисычем его на первой платформе у последнего вагона подождём.

- Эх, - говорю, когда мы на скамейке расположились и закурили, - как раньше-то, в мрачные доперестроечные тоталитарные и безгласные времена, хорошо-то было: пивком на каждом шагу на вокзале торговали, пусть и с ресторанной наценкой.

- Я бы вам, Алексей, не советовал употреблять алкоголь накануне какой-либо интенсивной деятельности - как умственной, так и физической. Мы, помнится, на эту тему уже говорили. Алкоголь способствует дружеской беседе, снятию усталости после работы, благотворно воздействует в моменты расслабленности, поднимая тонус, снимая стресс, - ну да что констатировать и без того вам известное! - но категорически противопоказан до и во время работы, особенно когда та тяжела и ответственна.

- А если трубы горят с утра?

- При опохмелении, разумеется, возникает некоторая эйфория, ощущение поправки здоровья - но это иллюзия, самообман. Нужно просто потреблять больше жидкости: чая или обыкновенной воды.

- А что, сосуды расширять не надо?

- Лучше, если есть возможность, полежите, поспите - они сами расширятся. Наркологи и прочие медики владеют искусством снятия тяжёлого абстинентного синдрома с помощью капельницы. Вам же я не советую предоставлять организму алкогольную или медикаментозную помощь без острой необходимости.

- Чтобы не разбаловать его?

- Вот именно. Если ребёнка постоянно носить на руках, он никогда ходить не научится, а нижние конечности и вовсе могут атрофироваться.

- Страшно подумать, что может случиться, если человека, например, к горшку не приучать! Я видел, в продаже уже подгузники появились - это такие удерживатели младенческих какашек, вместо пелёнок. И ещё какие-то гигиенические прокладки. Интересно, а они-то для чего?

- Не знаю, но догадываюсь. Полагаю, что вам, Алексей, как и подгузники, они без надобности. Множеством выдающихся достижений в сфере повышения физиологического комфорта Запад от щедрот своих начинает нас одаривать: тут и одноразовые шприцы, исключительно в заботе о героиновых наркоманах, и ароматизированные презервативы со всевозможными приспособлениями для стимулирования обострённых ощущений любителям сексуальных восторгов, и мягкая туалетная бумага самому широкому контингенту. Да чего только нет!

- И как мы раньше-то без всего этого жили?! Высокая культура ведь: понимают толк в удобстве и удовольствиях. Я себя просто дикарём ощущаю.

- И они, наши бледнолицые братья всех кожных расцветок, там, на Западе, нас именно таковыми и представляют.

- До чего же мы от них - просвещённых европейцев и американцев - по всем статьям отстаём! Как хорошо, что они Горби нашего полюбили, а через него и нам свои благодеяния оказывают, уму-разуму учат. Вон к нам сосед - фронтовик, Берлин брал! - давеча заходил, показывал коробочку жестяную, которую ему в виде гуманитарной помощи подогнали. Попросил помочь разобраться, что на ней написано и что там такое внутри. Когда я ему объяснил, что это суточный солдатский рацион, или, как у нас называется, сухой паёк, с истекающими сроками хранения, откуда-то со складов Бундесвера, дядя Федя почему-то матерно выражаться стал. И что он раскипятился-то? Всем ведь хорошо: они там у себя утилизацию на складах провели, а нам, папуасам, милость от щедрот явили, в знак доброго расположения, стало быть.

- Но ведь не зря говорится, timeo Danaos et dona ferentes.

- Да ладно! Эти же данайцы такие милые, так улыбаются лучезарно. А в вас, Александр Борисович, говорят годы обработки сознания коммунистической пропагандой, враждебной ко всему прекрасному. Да и когда русский человек чего боялся? Вы последний фильм Георгия Данелия смотрели?

- Какой?

- "Кин-дза-дза!"

- Да, в позапрошлом году с Ритой на него ходили. Мне практически все работы Георгия Николаевича нравятся, но вот эта... как-то...

- Неужто не понравилась? Жутко смешная картина!

- Вы находите? Я не нашёл ничего смешного. Страшноватый фильм, а прогноз в нём и вообще - жуткий.

- Да ла-адно! Это же просто пародия на всякие там модные ныне антиутопии. Помните, как в начале фильма, решительно так, дядя Вова на кнопочку нажал? Смело, по-русски! От кого-то недавно услыхал девиз: "Слабоумие и отвага!" Вам не кажется, что он нам вполне годится?

- Я такого девиза не слышал, - улыбнулся Александр Борисович. - Забавно. Впрочем, эти два качества рука об руку, порой, ходят. В основе иной смелости частенько лежит просто неопытность, неумение просчитать последствия своих действий.

- Или "проклятый гололёд", как в анекдоте.

Александр Борисович поморщился.

- Алексей, простите, но вам не к лицу - упоминать ту циничную пошлятину. Героизм - это когда человек осознанно идёт на риск, самопожертвование, чётко представляя, что с ним может случиться. Не стоит над этим глумиться.

- Прошу меня извинить, - говорю, - больше не буду, как-то нечаянно вырвалось. А вы слышали, что практически все антисоветские анекдоты сочиняют наши эмигранты по заданию ЦРУ, транслируют по Би-би-си, а другие - недоэмигранты - их распространяют?

- Знаете, нацисты в своё время такими штуками не гнушались. Почему бы и нынешним врагам Советского Союза не использовать сие зарекомендовавшее себя на практике влияние на сырые мозги юношества и застрявших в инфантилизме великовозрастных индивидов, старательно сохраняющих интеллектуальную девственность? В идеологической борьбе все средства хороши. По их, разумеется, мнению. Вам, наверняка, известны рекомендации Геббельса по обработке общественного мнения.

Тем временем платформа наполнялась очередной порцией преимущественно дачного народа. Мы поднялись со скамейки, уступив свои места старушке типа "божий одуванчик", навьюченной до невообразимого предела всяческой поклажей, а сами встали поодаль и продолжили разговор.

- А вы, Александр Борисович, я смотрю, как и тот "доктор", невысокого мнения о народных массах. Вы мизантроп?

- Я реалист. Ничего предосудительного в том, что у подавляющего большинства представителей всех народов интеллект находится в зачаточном состоянии, не вижу. Люди и являются на свет преимущественно для того, чтобы развивать свои мыслительные способности. Правда, большинство человечества из лени лишь имитирует процесс мышления, заменяя его усвоенными с детства стереотипами, навязанными политической пропагандой идеологическими штампами, или цитатами из классиков.

- Конечно, списать готовый ответ из конца задачника проще, чем самому напрячь мозг, согласен. Но всё же, по-вашему, человечество в целом умнеет? Или, как кто-то когда-то сказал, "история учит тому, что ничему она не учит"?

- Вот и вы, Алексей, прибегли к этой изрядно затасканной цитате, вырванной из Гегеля. А школа, по-вашему, учит чему-то?

- Разумеется.

- Вот и История так же: кое-кого кое-чему всё-таки учит.

- Да только вот выученные "люди стройными рядами в своих могилах исчезают", а на их место несмышлёныши приходят - и всё по новой...

- Совершенно верно. История - самый терпеливый педагог. Вас это повергает в отчаяние?

- Да чего уж тут хорошего...

- Процесс развития человечества, становления его общественного сознания весьма медленный, наполнен взлётами и падениями, неизбежными ошибками, катастрофическими порой - но, тем не менее. Помните, в фильме про Айболита Олег Ефремов пел: "Это даже хорошо, это очень хорошо..."

- ... "Что пока нам плохо". И что, иначе - никак? Атрофируется, что ли, верхняя конечность без несчастий и страданий? Нам что, необходимо постоянно с чем-то бороться, кого-то бояться, быть начеку, всё время готовиться к чему-то ужасно страшному?

- Без постоянного умственного напряжения мозг деградирует, начинает обслуживать лишь физиологические функции организма. И общество также, чтобы сохранять свой энергический потенциал, свою мобилизационную способность, должно, наверное, ощущать себя в окружении не только друзей, но и врагов. Лишь бы бдительность и боевая готовность не переходили в паранойяльное, ввергающее в ужас состояние.

- Ну, теперь-то уж, кажется, всё - можно расслабиться и получать удовольствие: кончилась холодная война, международная напряжённость во всю начала разряжаться. Мирное сосуществование, конверсия, конвергенция, плюрализм, толерантность, мир, дружба, жвачка - начинается всяческое благорастворение воздуха! И что же им, пропагандистам и шпионам, теперь делать?

- Правильнее - "благорастворение возду`хов". А за пропагандистов не волнуйтесь: они найдут себе средства на бутерброд с икоркой. Уже - слышали, читали, наверное? - яростно советскую плановую экономику кроют, по их мнению, состоящую сплошь из одних недостатков, поют дифирамбы Бухарину с его "обогащайтесь!", о благотворности рынка и частной собственности, лишь которые всем нам всяческое материальное изобилие способны обеспечить, о непреходящих Западных ценностях. И это - заметьте! - преимущественно те, кто громче всех клялся в верности идеалам коммунизма, преданности Советской власти.

- А в чём, по-вашему, те пресловутые непреходящие ценности этого пресловутого Запада заключаются?

- Да в том, о чём мы с вами только что говорили: в комфорте и безудержном гедонизме. Жизнь, по мнению людей "высокой культуры", даётся один только раз и использовать её надо так, чтобы получать в процессе максимум наслаждений.

- А это не так?

- Мнение это, Алексей, навязанное и в последнее время особенно усиленно распространяемое в Западном обществе, хорошо усваивается нашими людьми, погрязшими в атеизме. Но так считалось далеко не везде и не всегда.

- Неужели получение удовольствий, в том числе и сексуальных, стремление продлить свой жизненный срок когда-то было чуждо человеческой натуре? И как это связано с атеизмом?

- У наших не столь уж и отдалённых предков, как вы знаете, было сильно развито религиозное чувство, предполагавшее наличие бессмертной души, которая в определённый срок должна будет перейти в мир иной. И мысль о собственной кончине не внушала того страха, который вселился в современного человека, иных даже доводя до самоубийства. Никогда прежде человечество столь самозабвенно не предавалось самоистреблению, как после того, когда земная жизнь была продекларирована наивысшей ценностью.

- Ну да, сказочками о загробном райском блаженстве долгое время широкие народные массы пичкали. Думаете, что зря ими народ кормить перестали? Так вон, попы-то изо всех щелей прямо повылазили!

- Я к тому, что никогда прежде - до определённого момента - и в мыслях у людей не было, чтобы предельно растянуть срок земного пребывания. "Построить дом, посадить дерево, вырастить сына" - знакома вам эта триада, эта программа-минимум? Ничего ведь о долгожительстве.

- Конечно. И что же это за злополучный момент такой, когда предки начали всячески оттягивать момент предполагаемой встречи с Создателем?

- Однажды появился некий Человек и сообщил, что материальное благополучие, власть, слава и всё, нажитое "неимоверными трудами", кроме ценностей духа, на том свете не имеет ровно никакого значения...

- А, знаю! Он ещё что-то про верблюда с игольными ушами говорил.

- Но люди прежде были уверены, что достигнутый ими или переданный по наследству социальный статус сохранится и впредь - слышали или читали, наверное, о пышных погребениях царей и прочих сильных мира сего.

- Ну да, хоронили с всякими материальными ценностями, запасом еды, слугами и юными девами для плотских утех. Как знать, может опять понадобится?

- Вот именно.

- Понимаю - облом вышел. Хоть и поступили с Иисусом должным образом за все его бесчинства, но каким-то образом его завиральные идеи распространились, овладели умами не только голытьбы, но и некоторых руководящих ответственных товарищей. Так?

- Вы, Алексей, правильно ухватили мою мысль, хоть и несколько своеобразно трактуете. После периода религиозного подвижничества и даже аскетизма возникло то, что ныне называется "ренессанс": обращение к античному восхвалению чувственности, плотски`х наслаждений. Затем обрели распространение идеи гуманизма, свободы и прочее вольтерьянство, которые и придали законный статус атеизму, бывшему прежде, мягко говоря, не в почёте.

- Вольтер говорил, что "атеизм слишком тонкий лёд, чтобы ходить по нему толпами". Но ведь ходим же - не проваливаемся.

- Вы в этом уверены? Позвольте усомниться. Вольтер же, похоже, считал атеизм привилегией избранных, к коим себя причислял. Но вернёмся к "непреходящим ценностям". Сами, наверное, догадываетесь, что те, кого у нас называют элитой, сливками общества, обладают неисчислимыми материальными, властными и пропагандистскими ресурсами. Но, тем не менее, они постоянно заняты неуёмным стяжательством. Казалось бы - ну чего им ещё не хватает? Они же себя и своё потомство обеспечили на тысячи лет вперёд, а жизнь-то ведь одна! Ан - нет. С одной стороны, они инстинктивно осознаю`т, что стоит им лишь замедлить процесс стяжательства, как рискуют мигом лишиться всего, а с другой - это в них уже некая маниакальность. Среди сверхбогатых практически нет вменяемых людей со здоровой психикой.

- Ненасытность? Вроде булимии?

- Да, вы нашли точное определение. Довелось как-то услышать песню одного из нынешних кумиров молодёжи, и запомнилась такая строка: "им нечего больше хотеть". Правда, там речь шла о детях генералов. Это же можно было бы, наверное, сказать и о тех, кто распоряжается большей частью ресурсов человечества, а практически, всеми, но...

В это время к платформе начала прибывать электричка и старушка-божий-одуванчик засуетилась, собирая свой скарб, чтобы успеть занять в ней местечко. Я помог взвалить ей на плечо перемётную суму, и она, вместо "спасибо", вдруг проверещала пронзительным голосом: "Всё - явреи! Ну, никак не уймутся... И чё им всё мало-то?" Оказалось, бабуля внимательно прислушивалась к нашей беседе, а напоследок, в строгой логической последовательности, добавила: "Ишь, дач-то понавыстраивали, дач! Коммунисты чёртовы!"

- Умный у нас народ, - сказал Александр Борисович, смеясь, когда мы вновь расположились на опустевшей скамейке. - Vox populi vox dei!

- Но всё же и у этой когорты властителей мира имеются какие-то желания и мечты, если я вас правильно понял, помимо общечеловеческих - до`ма, ребёнка, дерева?

- Конечно. И эта мечта - персональное бессмертие. "Туда", сами, Алексей, понимаете, никому из них очень не хочется, а поэтому они всеми силами своих липких лапок цепляются за пребывание в этом бренном мире, где обладают возможностью потребить такое количество еды и вкусить столько наслаждений, что и в миллион лет не уложиться. Вы читали "Бегство мистера Мак-Кинли" Леонова?

- Кино видел. Крионику имеете в виду?

- Ну да. Так вот, эта коммерческая услуга, эксплуатирующая панический паранойяльный страх западного человека перед смертью, начинает утрачивать свою популярность.

- И что взамен?

- Трансплантология. Доктор Кристиан Бернар сделал успешную пересадку сердца, и выяснилось, что не только искусственные зубы можно человеку вживлять. Во всю нынче идут эксперименты по замене прочих, склонных к износу органов. Но существует проблема с качественным донорским материалом. Не всякое ведь сердце удачно приживается, да к тому же оно должно быть здоровым и ещё тёпленьким - то есть, от временно живого донора.

- Да, трудная задача. Но проблемы же найти донора и изъять нужное, обладая необходимой толикой средств, полагаю, нет?

- Конечно, эти богатенькие жизнелюбы непременно организуют - если уже не начали - поиски и отлов людей на предмет их дальнейшей разборки...

- А! Это как машины угоняют - не столько для продажи, сколько на запчасти.

- Вот именно. Только тут сложность: все детали в автомобилях одной марки одинаковы, отличаются лишь степенью изношенности, а вот модификации людей чрезвычайно разнообразны. Как найти в массах разнородных особей обладателей нужных органов? По внешнему виду ведь не определишь. Неужели же им, жизнелюбам предстоят бесчисленные пересадки органов? Так ведь они же, бедняжки, могут и не выдержать этого.

- Ну, у врачей можно истории болезни позаимствовать... Хотя, здоровые ведь нужны.

- Разумеется. Требуется общая, единая база данных о здоровье огромного количества людей, - а в идеале, всех, - из которой можно было бы точно узнать, где и у кого есть подходящий тому или иному жизнелюбу фрагмент организма. Но такая база в принципе невозможна.

- Почему? Уже ведь создают единые электронные базы, думаю, прогресс будет нарастать.

- Но, во-первых, люди должны будут добровольно проходить обследования сами и - главное! - позволять обследовать детей, предоставляя данные об их здоровье. Это, конечно, теоретически реально, но требует длительной обработки психики и общественного сознания, смены моральных и этических установок. Во-вторых...

Я не успел узнать, что "во-вторых", поскольку появился хмурый Лёва с сумкой Puma на плече и извинениями.

- Что не весел? - спрашиваю. - Сосед чем-то расстроил?

- Да нет, - отвечает, - всё путём. К Петровичу спозаранок какие-то хмыри` приходили, я присутствовал при разговоре, на всякий случай, как свидетель. Он уже не первый раз меня об этом просит.

- А как Маринка себя чувствует?

- Маша сказала, поправляется... Я Маришку не видел, она в своей комнате была, спала, наверное.

- А что, друзья, - говорит Александр Борисович, - не предпринять ли нам попытку втиснуться в вагон? Электричка через пару минут отправляется.

Мы последовали его совету, нашли тамбур, в котором оставалось ещё какое-то жизненное пространство, проникли внутрь и поехали - благо, ехать было недолго.

* * *

Дача Костиных предков, на которой они последние годы жили круглогодично, оставив городскую хату на Костю, была поистине "царской": отапливаемый каменный с деревянным мезонином дом, в котором кроме просторной гостиной и небольшой кухни были кабинет-библиотека и целых четыре спальни, пусть и крошечные. Была - само собой! - обширная терраса, на которой всё лето без устали пился чай, а на участке, кроме упомянутой лужайки, имелся даже небольшой фруктовый сад с яблонями, вишнями, сливами, кустами смородины, крыжовника и малинником. "Удобства", правда, размещались на участке, но с двумя кабинами - тёплые, комфортные, электрифицированные. К тому же были ещё летняя душевая и небольшой дощатый сарайчик, который во время "наплыва" использовали как гостевой домик. Вроде, ничего не упустил. Такие обширные усадьбы с огромными хоромами, наверное, тогда могли себе позволить лишь генералы-маршалы, министры, академики, народные артисты, всякие там Члены, кладовщики и завмаги. Впрочем, те меня на свои дачи не приглашали, сравнить не могу, это так - предположения.

Когда-то там всё лето проводили Костины малолетние племянники, а потом его старшие сёстры с семьями уехали: одна с мужем в Израиль, другая по новому месту несения службы супруга куда-то на Дальний Восток, вот старики и скучали и ужасно обрадовались, завидя нашу троицу у калитки, выкрашенной в ярко-красный цвет.

- Ой, Алёшенька! Как хорошо, что ты приехал! Да ещё с друзьями! Проходите, располагайтесь, будьте как дома!

В общем, вошли, я Александра Борисовича представил, а Лёву, оказывается, хозяева с прошлого раза хорошо запомнили. За пять лет, что мы не виделись, родители Кости как-то... усохли, что ли? Но выглядели бодро и достаточно свежо`. Нас тут же усадили на террасе пить чай.

- Викентий Александрович, а вам телефон что, так и не поставили?

- Пока нет, но мы на очереди. А тебе, Лёша, позвонить надо? Так таксофон недалеко - метров пятьдесят отсюда.

- Я звонка жду. Ну да ладно, мать примет, я ей вечером звякну. А это безобразие всё-таки, что вас так долго с телефоном мурыжат: вы же известный учёный, заслуженный пенсионер, фронтовик, в конце концов! А если что случится, "скорая" вдруг понадобится?

- Да что с нами может случиться, кроме того, что со всеми рано или поздно обязательно случается? Зато вот водопровод на участок провели, не надо больше на колонку ходить.

- Водопровод, - говорю, - это хорошо. Только вы ведь круглый год одни. А что, если бандиты какие появятся, и милицию нужно срочно вызвать?

- Лёшенька, да какие бандиты! Кому мы нужны, что у нас взять-то?

- Не скажите, Кира Андреевна. Сейчас много их развелось, и они ничем не гнушаются. Могут просто из любопытства нагрянуть.

- Бандиты, когда налёт готовят, - Лёва говорит, - первым делом, я слышал, телефон обрезают. Да и от милиции сейчас толку мало.

- Ну а пожар если?

- Соседи помогут. Ну, уж хватит нас, Алёшка, стращать, - Кира Андреевна мне чай подливает, - а как там у Костика дела? Он что-то совсем забывать нас стал.

- Да нет, - говорю, - помнит. Это ведь он попросил меня к вам приехать, огород вскопать. А у Кости просто совсем времени нет, зашивается в своём ресторанном бизнесе.

- В чём, в чём?!

Оказалось, Костя родителям ничего не говорил - видно, справедливо опасаясь, что отец не одобрит. Пришлось их ввести в курс дела, опустив, разумеется, подробности о намечающейся специфике Костиного шалмана.

- Да-а, Костик... Не ожидал от него. Впрочем, он уже большой мальчик, может сам принимать решения, с отцом не советуясь.

- У него есть партнёр в бизнесе, некий Артур, бывший комсомольский вожак, у которого, как я понял, большие связи повсюду. Может, он поможет вам дачу телефонизировать - ускорить, так сказать, процесс?

- Нет, Алёша, никогда мы никаким блатом не пользовались, и будем дожидаться на общих основаниях, по закону.

- А не приступить ли нам, друзья, к делу? - говорит Александр Борисович. - Погода-то какая замечательная! Где тут у вас лопаты?

- Что вы, Александр Борисович! Отдыхайте! Мы с Лёвой вполне и одни управимся.

- Ну, уж нет! Я истосковался по крестьянской садово-огородной деятельности, в руках просто-таки зуд по черенку лопаты - не смейте мне, Алексей, препятствовать!

- А вы, Александр Борисович, тоже из крестьян? - Костин папа спрашивает.

- Потомственный! Я в роду первый, можно сказать, интеллигент - все мои предки, как говорится, "от сохи", и я сам, пока в медицинский не поступил, крестьянствовал.

- Да вы что?! - для меня это был шок. - А разве... А я всегда считал, что вы...

- Заблуждались. Ну да вы не один, слава богу, такой.

- Но ведь, фамилия...

- Поскольку вы, Алексей, меня разоблачили, признаю`сь: я в ней одну буковку подправил - так, незаметно. На визитке. Всегда можно предположить, что просто опечатка.

- А в паспорте, значит, у вас русская фамилия?

- Разумеется, настоящая. Но я паспорт пациентам не предъявляю, а "понимающие" люди полагают, что это я просто когда-то свою "настоящую" фамилию русифицировал, как многие нередко делали.

- Но - зачем?!

- У нас, медиков, доверие пациентов дорогого сто`ит, на нём больше половины успеха лечения держится. В моей области - психиатрии - врачу просто неприлично быть не евреем. Это там хирургам, кардиологам, офтальмологам разным ещё позволительно числиться в русских или грузинах, но только не нам.

- Да, - Лёва говорит, - одна буковка много чего значит! Поменять букву в фамилии - точнее, партийном псевдониме - Вождя мирового пролетариата, глядишь, приличная еврейская фамилия получилась бы.

- Вот и меня, потомственного крестьянина-русака, частенько в евреи зачисляли, - Викентий Александрович смеётся.

- И как, возникали проблемы?

- Да знаешь, Алёша, они возникают лишь тогда, когда ты сам этому придаёшь значение. Вот и мою Кирочку тоже... А ведь она из дворян, пусть и малопоместных, малороссийских.

- Да что вы всё о ерунде какой-то! - Кира Андреевна пресекла наш трёп. - Пойдёмте, мальчишки, в сарай, я вам инвентарь выдам.

В общем, повкалывали мы тогда на славу. Александр Борисович такой темп задал, что я едва за ним поспевал, Лёва пытался за нами угнаться, но через час выдохся и сидел на пеньке, курил, пока мы заканчивали вспашку под корнеплоды.

- Эх, - говорит Борисыч, - жаль, что огород такой маленький.

Я вслух возражать не стал, но мысленно был с ним не согласен. У меня саднили ладони, и в суставах появилась ломота, но я не подавал виду. Я же на двадцать пять лет его моложе!

- Да, - говорю, - маловат. Но один бы я тут дня два, не меньше, проковырялся. Спасибо, мужики, что помогли. А теперь и не мешало бы спрыснуть успех нашего дела, да и за Маринкино здоровье надо выпить. Кстати, Александр Борисович, а что это за напасть такая: аллергия? Как её лечат?

- Да никак.

- В смысле?

- Ну, как принято в медицине: сперва дают название, потом пытаются разобраться, что же это всё-таки такое, чем оно вызвано, на какие группы людей при каких условиях и в каких формах влияет, собирают статистические данные, строят различные гипотезы, в соответствии с которыми вырабатываются рекомендуемые методы лечения, всегда экспериментируют наугад, методом "тыка", и, как обычно, получают самые разнообразные результаты. В общем, в строгом соответствии с принципами нашей нынешней медицины.

- Выходит, медицина не умеет от аллергии лечить? - допрашиваю я Александра Борисовича, пока идём к сараю, ставим лопаты на место и возвращаемся в дом переодеться и переобуться. - Расписывается, стало быть, в своём бессилии?

- По правде говоря, медицина не лечит.

- Но врачи - лечат же!

- Нет, Алексей, и врач не лечит, не исцеляет - в прямом смысле слова - а лишь помогает больному самоисцелиться, каким-то образом стимулировать заложенные в его организме Творцом регенеративные функции. Порядочный врач никогда не скажет "я вылечил" - он просто подсказал больному, как тому справиться с болезнью.

- Да ладно! - возражаю. - Вон хирурги же раны зашивают, переломанные ноги-руки починяют, а не только советы советуют.

- Хирург лишь соединяет и закрепляет должным образом ткани, а уж срастаются они сами. И если клетки в больном организме утратили способность к размножению, то никакой врач не поможет. Это у автомобиля можно что-то приварить, заменить деталь, отрихтовать кузов, зашпаклевать, покрасить... А с человеком подобное невозможно.

- Но ведь заменяют же детали в организме - клапана всякие, искусственные хрусталики, пересадки разные делают...

- Протезирование - важная вещь, но ещё не исцеление. Ну а о трансплантологии мы сегодня уже говорили. Похоже, хозяйка нам борщ сварила. Божественный запах, не находите?

- Нахожу!

На терраске уже всё было накрыто, расставлены тарелки, нарезан хлеб, а центр стола занимала большая фарфоровая супница - я такого уже тысячу лет не видел! Мы зашли в дом, быстро переоделись, помыли руки, сели за стол.

- Ну, за завершение трудов праведных! - Лёва водрузил на стол литровую бутыль. - Кира Андреевна, не возражаете?

- Нет, что вы, Лёвушка, пейте, пожалуйста! Я ведь сама хотела вам предложить, да забыла. У нас с Викой скопилось уже изрядно бутылок - ежемесячно водку покупаем, хоть сами и не пьём. Но не пропадать же талонам! Так что, вам будет с чем нас помянуть. Ну да я на компрессы водку использую, иногда настойки делаю, фруктовые наливки. Подождите, сейчас рюмочки принесу.

- Ну вот, - говорю, когда хозяйка выставила на стол хрустальные гранёные рюмочки-стопки конической формы, и Лёва начал придавать им недолговечное содержание, - а вы говорили, что взять у вас нечего. Да это просто сокровища Али-Бабы! Если бомжи прозна`ют, то ждите беды.

- Опять ты, Лёшенька, за своё. Ты лучше скажи, Костик невесту себе не нашёл?

- Ищет, - так серьёзно отвечаю. - Но невесты какие-то мелковатые нынче пошли, и все с претензиями.

- Да ну тебя!

- А Викентий Александрович где? - спрашиваю.

- Прилёг, спит. Хотите, я могу его разбудить.

- Не надо, - Александр Борисович говорит, - сон в этом возрасте лучшее лекарство.

- А врачи говорят, что движение - это жизнь.

- Не всегда. Всё нужно соотносить с потребностью организма, важно не переусердствовать с врачебными рекомендациями.

- И это говорите вы, врач?

- Да, это моя вам врачебная рекомендация.

Кира Андреевна разлила нам по сервизным тарелкам ароматный борщ фарфоровым половником из того же набора:

- Сметанку, мальчики, сметанку не забывайте, чесночок!

Мы дружно заработали ложками, не забыв, правда, предварительно отведать новое произведение Лёвиного искусства.

- Алёша, - Кира Андреевна спрашивает, - а у тебя-то как дела? Костя говорил, что тебя... то есть, ты с работы ушёл. Это правда?

- Не щадите! Турнули меня из газеты за неправильную пьянку, - отвечаю, уписывая борщ за обе щеки.

- В каком смысле - "неправильную"? Ты что, слишком много пил?

- Не больше других. Только не с теми, с кем нужно. Ну да ничего, я не сильно переживаю. Сейчас я на вольных хлебах, иногда пописываю для малолитражных газет. Главное - свободен!

- Ты, наверное, хотел сказать - "малотиражных"?

- Нет, именно: малолитражных. Там такие гонорары, что на пару литров только и хватает.

- Ну что ты, Лёша, всё водкой меряешь! Можно подумать, будто алкоголик какой.

- Эх, Кира Андреевна, не получился из меня алкоголик... А уж, казалось, я так старался, так старался! Лёва, что с рукой? Между первой и второй...

Лев наполнил стопки, я говорю:

- Давайте выпьем за здоровье замечательной девушки Марины, которой вчера исполнилось восемнадцать! Так жаль, что она заболела...

- А что с ней?

- Аллергия - неизученная наукой болезнь.

- Я о ней что-то слышала. Это не опасно?

- Нет, Кира Андреевна, болезнь неприятная, но сама по себе не смертельная, - Борисыч разъясняет, - однако может вызвать последствия. Например, при аллергии на пчелиный яд распухает шея, и если не принять экстренных мер, человек может просто-напросто задохнуться.

- Какой ужас!

- Слава богу, у Маринки аллергия только на запахи, да и пчёл пока не видать. Выпьем!

Я опрокинул стопку, народ меня поддержал.

- А ты, Алёша, я слышала, писателем стал, что-то сочиняешь?

- Так, пописываю понемногу. Да и какой из меня писатель? Писатель это тот, у кого читатели или, на худой конец, тиражи. А я так - графоман, не более.

- И о чём ты пишешь?

- Исключительно околонаучную фантастику, сызмальства ею заражён.

- Ну и почему бы тебе не отдать свои сочинения в издательство? У тебя же талант! Я помню, какие ты забавные стишки нам когда-то декламировал.

- Пробовал уже - не берут.

- Почему? Чем объясняют?

- В одном издательстве говорят, что у меня это явное подражание Стругацким, а подобным у них все шкафы в редакции завалены, в другом советуют вдумчиво проанализировать Стругацких и Лема, чтобы научиться правильно писать фантастику, а в третьем хотят чего-то такого, чего сами не знают, но чтобы читателя "зацепило". А как его зацепишь, когда не публикуют? Замкнутый круг.

- Опять, похоже, всё дело в неправильной пьянке, - делает предположение Лев.

- Мальчики, может, вам добавки?

Я ещё тарелочку рубанул, а Лёва с Борисычем отказались.

- Вы, Алексей, свои сочинения Мариночке давали почитать?

- Нет. Боюсь.

- Опять: "а вдруг получится"?

- Не знаю.

- А у тебя, Алёшенька, я смотрю, с той девочкой что-то серьёзное? ... Ну ладно, ладно - не буду приставать, прости. Второе приносить? У меня для вас жареный хек с картофельным пюре, мясо, к сожалению, всё в борщ ушло.

- Да что вы, Кира Андреевна! Рыба - это просто замечательно. А мы, выходит, всё ваше мясо съели...

- Лёвушка, не переживайте - у нас ещё талоны на мясо не отоварены. К тому же мы его крайне мало едим.

- Но, как бы то ни было, от борща я не откажусь, - на террасе появился Викентий Александрович и сел на свободный стул. - Вы тут, гляжу, без меня пьянствуете?

- Присоединяйтесь! - Лев наполнил стопки. - За что выпьем?

- А давайте, - Александр Борисович говорит, - выпьем за то, чтобы Алексей обрёл свою Музу!

- В каком смысле? - я не понял. - На кой она мне?

- Муза у всех художников, как сло`ва, так и де`ла, должна быть! Это то, что стимулирует, создаёт творческий порыв, подталкивает к написанию шедевров.

- Вон у тёзки моего, который зеркало революции, супруга вполне с этой ролью справлялась. "Не дам, мол, рисовой кашки, пока пару листов продолжения своей нетленки не напишешь!" И детям строго-настрого шуметь запрещала, пока папенька творят. Ну а потом самолично ошибки исправляла, всё переписывала, редактировала, и в редакцию несла. Вот это - я понимаю - Муза, так Муза!

- Правда, он ей свинью подбросил: в завещании семейство наследства на авторские права лишил. А для литературы Софья Андреевна, может, не меньше Льва Николаевича постаралась, - добавляю.

- От кого-то когда-то слыхал, - теперь уж и не упомню, от кого и когда, - Викентий Александрович присоединяется, - будто Софья Андреевна вносила изрядные коррективы в сочинения супруга, бывало, целые главы заново переписывала, а Лев Николаевич этого не замечал, поскольку не имел привычки читать свои творения в опубликованном виде. Насколько это достоверно - не знаю.

- Да анекдот, скорее всего, - говорю, - сплетня завистников и недоброжелателей. Так жёны, что ли, ещё и Музами быть должны? У Гоголя-то никаких жён отродясь не было.

- Не обязательно. Скорее всего, жена - это редчайшее исключение. Вот у Достоевского роль стимулирующей Музы выполняли, по моему мнению, его кредито`ры. Кабы не страсть к игре, то не обладал бы он такой скорописью, а родная литература в частности и человечество в целом не получили б величайшего гения, - Лёва говорит.

- А мне Достоевский не нравится, - говорю. - Пробовал читать - тоска: стиль вычурный, косноязычие, персонажи всё какие-то... малахольные, слюнявые. И всё зуди`т про Бога своего, так и зуди`т!

- Ну, какого ты изящества слога хочешь, когда читающая публика через издателей подгоняет: давай-давай, поскорее и побольше!

- А ты, Алёша, прочти "Легенду о Великом инквизиторе" из "Братьев Карамазовых". Сильная вещь! - Викентий Александрович предлагает.

- Мне это уже советовали, прочёл - не цепляет.

- А вы, Алексей, Евангелие-то читали? - Александр Борисович спрашивает.

- Пытался - тоже не зацепило. Может, я урод какой моральный? Да и в Бога я не верю.

- Говорят, это не страшно. Главное, чтобы Он в тебя верил.

- Алёшенька, ты ещё маленький, подрастёшь, понимать научишься, - Кира Андреевна смеётся, - тогда Боженька сам тебя найдёт.

- Эх, скорее бы! А то уж скучновато становится в безбожии-то. Куда это годится: все вокруг культурные интеллигенты массово в церкви, мечети, дацаны и капища ломанулись, а я практически один, как изгой какой! Вон Лёва, хоть и еврей, но и он крестился недавно. А я, с малолетства окрещённый, на это дело как-то...

- Ну, какой же я еврей, - засмущался Лёва, - ты мне льстишь. Так: седьмая вода на киселе.

- Алексей, не надо ёрничать. Вопрос серьёзный.

- А я и не ёрничаю, я фиглярничаю. Или - фиглярю? Пусть позывов и не ощущаю, но чувствую: надо. Что вы, Александр Борисович, мне посоветуете, какую конфессию? Может, в магометане податься? Мне один приятель расписывал прелести их мусульманского рая: эдакий халявный - или халяльный? - кабак со стриптизом, и ты каждодневно свеженькую девицу невинности лишаешь! А по пятницам, в качестве бонуса, прямая телетрансляция из ада, в которой показывают, как черти неверных жарят - для повышения аппетита и потенции, стало быть. Вот это кайф! Не то, что эта ваша ангельская филармония.

- Где твой приятель этой чуши понабрался?

- Брошюрку какую-то прочёл. Сам он такой мусульманин - дальше некуда! Правда, Коран только в русском переводе читал - языку, говорит, не обучен, Советская власть виновата.

- Вы, может, знаете, Алексей, что в процессе дефлорации никто не испытывает особого чувственного наслаждения. Это некий социальный предрассудок, что ли... Я бы никому не пожелал оказаться в таком "раю". Ой, Кира Андреевна, простите, что мы в эту тему влезли. Вам, наверное, неприятно об этом слушать.

- Да что вы, Сашенька! Вы не против, что я вас так называю?

- Помилуйте, сочту за честь! Меня, к сожалению, почти никто сегодня так не зовёт. Возраст...

- Какой возраст?! Все вы для нас мальчишки. Никакой темой меня и раньше нельзя было смутить. Слышали бы вы, о чём мы - невинные девицы - разговоры меж собой вели!.. Я только мата не люблю.

- А я в молодости был завзятый матюгальщик! - Викентий Александрович смеётся. - Так Кирочка меня перевоспитала, а потом и замуж пошла. А если б я не матерился, она на меня, может, внимания не обратила бы.

- Нам, девушкам, свойственно совершать такие ошибки, за которые потом всю жизнь приходится расплачиваться, - она подошла сзади к мужу, взъерошила пушок на его затылке и поцеловала в макушку. Не знаю, как других, но меня эта сцена умилила чуть ли не до слёз.

- Давайте за здоровье хозяев выпьем! - предлагаю.

- Нет уж, сперва за твою Музу, как решили.

- Ну, так кто Гоголю Музой-то служил?

- Наверное, Пушкин.

- А Пушкину - кто? Арина Родионовна?

- Нет, - Лёва серьёзно отвечает, - няня это источник.

- Ну, уж точно, не Наталья Николаевна. Он до неё уже столько всякого насочинял, а после женитьбы как-то не очень, больше по прозе ударял.

- Я думаю, что главной Музой Пушкину служил государь император Николай Павлович, - высказал мнение Александр Борисович, - личность незаурядная и сильно оболганная, особенно в советской историографии и литературе.

- А не надо было декабристов вешать, - говорю.

- Ты бы четвертование предпочёл, как тогда закон предписывал?

- Ладно, Лёва, бог с ними, делами давно минувших дней, преданьями старины глубокой. А почему, кстати, "глубокой"? Может, лучше "далёкой"?

- Лёх, то тебе Достоевский не по нраву, теперь вот к Пушкину придираешься!

- Нет, Пушкина я люблю и всё ему могу простить, кроме того, как он с бедолагой Дантесом поступил. А себе в Музу я бы Горбачёва избрал или ещё лучше - Раису Максимовну. Тогда бы - точно! - тиражи пошли. Только где они, а где я?! Выпьем.

- Ой, Алёшка, я не пойму, когда ты всерьёз, а когда шутишь, - Кира Андреевна забрала супницу и ушла на кухню за вторым блюдом. Оставшиеся откликнулись на моё предложение, и я сразу предложил следующий тост.

- Лёва, мне больше не наливайте, - попросил Викентий Александрович. - А то меня опять в сон склони`т.

- Сон, как утверждает мудрейший Александр Борисович, лучше из лекарств, - заявляю с пафосом.

- Да мы с Кирочкой лекарства ведь не пьём, хотя все пилюли, что врач прописывает, покупаем. Целая аптека уже скопилась.

- А зачем покупаете-то?

- Да врачу участковому показывать, для отчёта. Все просроченные уже, поди, надо бы свежие прикупить, - Кира Андреевна говорит, выставляя на стол кастрюлю с пюре и опять уходит.

- У нас участковый врач - славная девчушка - очень о нас заботится, чуть ли не еженедельно навещает. Мы не хотим, чтобы она переживала, - Викентий Александрович поясняет.

- И сколько годиков девчушке?

- Да ещё пятидесяти, думаю, нет.

- Совсем соплячка, - говорю, - правильно, что курс её лечения игнорируете.

Кира Андреевна тем временем блюдо с жареной рыбой принесла, Лёва помог тарелки сменить. Я поднял стопку:

- Ну, Кира Андреевна, Викентий Александрович - за вас! Как в песне поётся: "мно-о-гая ле-е-ета!"

- Эх, Алёша, да какой нам смысл в этих ле`тах? Вот если бы Костик нас внуками осчастливил...

- А вы знаете, Лев полгода назад дедом стал.

- Ой, Лёвушка, поздравляю! Как я за вас рада! И кто у вас?

- Дочка внуком осчастливила, в мою честь назвала. Жаль, что мужа её не Лёвой зовут, а то бы ещё один Лев Львович получился. Похоже, они второго затевают, серьёзные намерения высказывают.

- А у вас, Лёва, дача есть?

- Нет, Кира Андреевна, не разжился пока.

- Так везите дочку с внуком к нам! Какой вопрос?!

- Ну... неудобно как-то...

- Никаких возражений! Лёва, если не примете моё предложение - я на вас сильно обижусь!

- Да зачем это вам: беспокойство, детский писк?

- Лёва, для тех, кто под бомбёжками бывал, писк младенца - райская музыка. Никакие отговорки не принимаются. Везите немедленно! - решительно пресекает Лёвины сомнения Викентий Александрович. - У нас тут все условия, поликлиника, консультация и - главное для ребёнка! - свежий воздух.

- Спасибо, конечно, - Лёвка даже прослезился, - вы... вы просто дивные люди!

- А что, товарищи, не завершить ли нам наше начинание?

- Что вы, Саша, имеете в виду?

- Мы сейчас же картошку и посадим. Где у вас посадочный материал?

- Я думала, завтра этим займётесь. Зачем вам опять пачкаться? Да и нет рассады пока.

- Как это так? Почему?

- А мы у соседа берём. Он опытный картофелевод, сорта отменные выращивает, всегда нам в этом помогает. Вика, ты бы сходил с Лёшей к Василию Степановичу.

- Жаль, - Александр Борисович говорит, - что я уезжаю.

- Почему? Оставайтесь, завтра ведь воскресенье. А я уже каждому постелила - места хватит.

- Крайне признателен! Тогда мне надо позвонить, предупредить, что сегодня не приеду. Буду счастлив провести остаток сегодняшнего дня и завтрашний в вашем обществе.

- Ну, так и мне надо Зойке звякнуть, про дачу сказать, чтобы они с Наташкой не искали. Пойдёмте, Александр Борисович, я тут таксофон недалеко видел. Двушки у меня есть.

Лёва с Александром Борисовичем ушли жёнам названивать, а я говорю:

- Интересно, расскажет Борисыч Лёве про тот спектакль, какой мы с ним и его супругой у Кости в ресторане разыграли?

- Какой спектакль?

Ну, я и проинформировал стариков о том нашем розыгрыше, без ненужных подробностей, но с присочинёнными деталями, и в лицах, как водится. Очень они смеялись.

- А мне интересно, как Костик ту историю нам изложит, - говорит, отсмеявшись, Викентий Александрович. - Я его непременно при встрече расспрошу.

- Мне, - говорю, - тоже интересно.

Тут мужики вернулись, Александр Борисович был какой-то... расстроенный, что ли? И задумчивый.

- В чём дело, Саша, дома что-то случилось? - от Киры Андреевны его подавленный вид тоже не ускользнул.

- Да нет, не беспокойтесь, дома всё в порядке, я остаюсь. Просто устал, наверное. Ну, так что, может, выпьем? Алексей, наливайте. На свежем воздухе даже ваш, Лёва, алкоголь нисколечко не берёт.

- И я что-то устал, пойду, прилягу. Кирочка, тебе бы тоже отдохнуть, - говорит Викентий Александрович, - ребятки тут и без нас управятся. А за рассадой мы с Лёшей завтра прямо с утра к Степанычу сходим.

Старики ушли в дом, предварительно показав нам, где что лежит, если захотим чайком побаловаться. Мы быстренько собрали посуду, помыли, водрузили на законное место самовар, поставили чашки.

- Да, Лёшка, порадовали меня твои старички! Никак не ожидал от них этого приглашения, - Лёва говорит.

- Да не мои они, а Костины.

- Всё равно, если бы не ты... Спасибо. А то мы уже давно подыскиваем дачу, чтобы снять на лето - и тут вдруг такая удача, лучше не придумаешь! Зойка будет страшно рада. Интересно, сколько они с нас возьмут?

- Лёва, не вздумай деньги предлагать.

- Нет, я предложу. Это щекотливый вопрос, дело принципа, вопрос приличия, в конце концов. Ну, если откажутся, тогда другой разговор.

- Они обязательно откажутся, я более чем уверен! - Александр Борисович наконец-то улыбнулся.

- А что там у вас в ресторане произошло? - Лев спрашивает. - А то меня Эдик достал по телефону какими-то намёками: мол, много потерял, что не пришёл, Борисыч, дескать, такое выдал!

- Ладно, вам Лев, думаю, можно рассказать.

И Александр Борисович изложил примерно то же, что я рассказывал Костиным родителям, только скупо, без огонька - Лёва даже ни разу не улыбнулся. Нет, не умел Борисыч байки травить!

- Так значит, у вас, Александр Борисович, есть жена? Я, знаете, догадывался, только спросить стеснялся. Ну, теперь в нашей компании не один я такой. А дети, внуки есть?

- Есть... То есть, были. Не спрашивайте, пожалуйста, больше об этом. И к Маргарите, я вас очень прошу, Алексей, с этим вопросом не приставайте. Может, когда-нибудь потом... Давайте сменим пластинку.

Мы сменили пластинку.

* * *

Хоть это и не в моей манере - прерывать ход повествования, но тут хочу сделать исключение, желающие могут опустить. Обидел меня тогда Борисыч - не в моих правилах людей вопросами донимать. Я вообще никогда ни к кому в душу не лезу. Захочет человек - сам расскажет, а я чужие секреты уважаю. Потому, наверное, журналист из меня не вышел. Один мой сокурсник - он сейчас слишком известен, чтобы называть его имя - говорил: "Из тебя, Алекс, журналист - как из говна пуля". Дескать, настоящий журналист должен всё обо всех вынюхивать, выведывать, без мыла во все щели залезать, всяческие пикантные подробности вытягивать из человека, желательно, погрязнее, и смаковать потом - народ, мол, это любит. И ведь прав, сучёнок, оказался, из телевизора до сих пор не вылазит - востребован! А меня ещё на втором курсе универа однажды в "кадры" пригласили. И начальник отдела в обстановке тет-а-тет так проникновенно мне жужжит: "Вы, Алексей, хороший студент, отличник, спортсмен, комсорг группы, в армии отслужили, пользуетесь авторитетом среди товарищей... Нет ли трудностей каких, пожеланий?" В общем, намекает, что у начальства я на хорошем счету, анкета чистая, да и по пятому пункту ко мне никаких нареканий, и есть, стало быть, возможность по окончании учёбы в международники пойти, ко мне уже начали приглядываться. Как, мол, я на это смотрю? "Нормально, - говорю, - я не прочь по миру пошляться". "Вот и замечательно! - говорит. - Я у себя отмечу, что вы своё согласие дали, вам же пока ничего подписывать не надо. Скажите, а как вы сами, в целом, оцениваете обстановку в стране и в мире?" Ну, я ему наговорил тогда что положено, строго в рамках передовиц газеты "Правда", порадовал старика. Он обещал, что меня переведут в группу углублённого (или, как потом стало модно говорить, "углу`бленного") изучения иностранного языка - это где не только читать со словарём, через пень-колоду, учат, но и пользоваться им. Ну а потом тот кадровый пень интересуется моим отношением к морально-нравственному состоянию современной молодёжи - дескать, одобряю ли я появившуюся откуда ни возьмись моду на всё заграничное: шмотки, там, музыка? А я тогда в простых москвошвейских портках ходил, всякие там "вранглеры" были мне без интересу, да и глупо, в конце концов, спекулянтам за них целую стипендию отваливать. Я, конечно, про любовь к советской родине напел, что, мол, как Маяковский, на буржуев смотрю свысока, и к чуждой нам культуре вполне индифферентен. Конечно, Бернстайна, Вана Клиберна и Поля Робсона уважаю, но Чайковского, Рихтера и Муслима Магомаева сильнее люблю и выше ставлю. И от себя добавил, чтобы уж совсем старика обаять, что крайне негативно отношусь к захватившей тогда изрядную часть молодёжи подражательской моде на всё хиппо`вое в одежде и манере поведения - это, мол, тупое обезьянничанье. А напоследок тот дед - какой-нибудь отставник-полковник, может, даже смершевец бывший - задаёт как бы ничего не значащий вопрос: "А вот интересно, Алексей, что вы предпримете, если узнаете, что ваш товарищ связался с некими иностранцами, получает от них разные подарки: джинсы, жвачку, книги Пастернака, грампластинки "Битлз", сигареты "Мальборо"? А потом фарцует ими в университете?" "Какой, товарищ? - спрашиваю. - Как зовут?" "Допустим, Вася". "Нет у меня товарища с таким именем". "А какой есть?" "Вова". "Допустим, это ваш товарищ Вова. Какие будут ваши действия?" "Да элементарные, - отвечаю. - Я подойду к нему и прямо так в глаза скажу: Вова, ты не прав!" Начальник отдела кадров поблагодарил меня за откровенный разговор, пожал руку, пожелал успехов в учёбе. Правда, на языковую углублёнку меня тогда забыли перевести - ну да я и сам не напоминал. Когда я отцу при встрече поведал о том моём визите в отдел кадров, он очень смеялся. "Ты, Лёшка, сам догадался так ответить, или интуиция сработала?" "Не знаю, - говорю, - по дурости, наверное". "Ну что ж, - напророчил тогда батя, - карьера журналиста-международника тебе не светит. Зато где-то в твоём деле стоит наверняка пометка типа: для оперативной деятельности непригоден. А это, думаю, очень даже неплохо". Когда я вскорости дуриком женился, супруге своей перед свадьбой насвистел, что международником стану, а об отцовском предвидении не поведал. Зря, наверное: фиг бы она за меня тогда замуж пошла. Уж очень, видать, мечтала, что я из загранкомандировок вылезать не буду, шмотьём импортным с ног до головы обеспечу. Когда мы с ней кино какое американское или французское смотрели, она потом ничего ни о сюжете, ни о социальных коллизиях, ни о смешных эпизодах, ни о чём таком подобном напрочь не помнила, зато о заграничном быте - во что одеваются, какие дома, как обставлены, что едят, на каких тачках ездят - могла часами рассказывать, со всеми незамеченными мною подробностями. В те времена изрядное количество наших сограждан прозябало в скорбя`х сугубых, прижавшись своими мокрыми носиками к сверкающей и манящей витрине Западной Культуры... Впрочем, и по сей день таковые не перевелись. Супруга моя тогдашняя, поняв, что ни Познера, ни даже Сейфуль-Мулюкова или Боровика из меня не вылезет, стала требовать, чтобы я хоть в спортивный отдел перешёл - да я и тут проявил себя эгоистически, то бишь, по-свински. Ничего ей, несчастной, кроме развода, не оставалось... Сейчас она со своим зарубежным муженьком и моим сыном где-то там, в западных райских кущах благоденствует. И мой ли это теперь сын? Вряд ли он что помнит... Да, никудышный я журналист оказался, признаюсь. Ну да ладно, и что это меня в воспоминания закинуло?

Сменим пластинку.

* * *

Мы сидели на террасе, курили - в отсутствие стариков Лёва уже мог не бегать за угол, пепельницу Кира Андреевна на стол поставила, проявив попустительство нашей вредной привычке.

- Вот вы, Александр Борисович, всё о сексе знаете...

- По`лноте, Лев Львович! Всё о нём знать невозможно. У меня есть, конечно, о нём некоторые представления, но уж точно - не достоверные знания. По мере исследования этой темы встают новые вопросы, что-то, казалось бы, неопровержимое и абсолютно достоверное, всеми признанное, приходится, порой, пересматривать. Впрочем, такое существует в любой из научных областей. Если некий выдающийся учёный стал невосприимчив к новой информации, противоречащей его опыту, и неспособен пересмотреть кардинально все свои научные догмы - он умер как учёный, превратился в памятник самому себе.

- Оно понятно, - говорю. - Если академик какой признается, что заблуждался, не там рыл, не то нарыл и при том неправильно трактовал, то заплюют-засморкают, дерьмом закидают, объявят лжецом и невеждой. Званий и пайка`, может, и не лишат, но у него ведь школа, последователи! Кому это может понравиться?

- Но всё же, - Лёва продолжает, - хочу ваше мнение узнать. Тут то ли из телевизора слышал, то ли в газете какой-то прочёл, будто медики научились людям пол менять. Что вы об этом скажете?

- Лёва, полы не медики меняют, а рабочие-строители: линолеум на паркет.

- Лёха, не придуривайся. И не тебя я спрашиваю.

- А я с Алексеем согласен. Чушь это всё. Уж тут у меня нет никаких сомнений. Не знаю, для чего нынче усиленно внушают обывателю представление об этом "выдающемся достижении медицинской науки". Скорее всего, как обычно, в этом чей-то долгосрочный коммерческий интерес.

- Нет, я не понимаю... Зачем людям это надо? И с чего это медики вообще этой темой занялись?

- Я полагаю, что эта идея от вида наших выдающихся спортсменов - точнее, спортсменок - зародилась. Вы помните, как выглядят всякие метательницы-толкательницы в лёгкой атлетике? Нечто не сильно женственное, мягко говоря.

- Монстры, - говорю, - всякими анаболиками-истероидами накачанные.

- Вот именно. А эти средства для наращивания мышечной массы сильно влияют на эндокринную систему, нарушают гормональный баланс.

- Поясните.

- Попросту, женщина всё больше начинает на мужчину походить, у неё появляются вторичные половые признаки: появляется волосяной покров в неположенных местах, меняется голос... Очень такие женщины несчастны.

- А первичных, - догадываюсь, - начинает не хватать, чтобы уж совсем себя мужиком вообразить, да?

- Где-то так.

- Ну а пидоры пассивные, наоборот, мечтают девочками выглядеть?

- Разумеется, вот им и создают имитацию половых органов: что-то где-то отрезают, что-то пришивают, что-то имплантируют. Только это всё - пластическая хирургия - ничего общего со "сменой пола" оно не имеет. В результате получаются физически изувеченные, с повреждённой психикой мужчины и женщины, но изначально заложенная в них физиология остаётся неизменной.

- Да ладно, неужели наука не может какой-то хрен пересадить, например, от донора-пидора, которому он без надобности стал? Сердца-то уж вовсю пересаживают.

- Репродуктивный механизм в человеке - это сложнейшая система, завязанная практически на все органы. По сравнению с ними сердце - примитивный насос. Там всё неимоверно тонко - ну да что уж мне говорить, вы, Лев, у урологов и гинекологов поинтересуйтесь, они вам лучше меня расскажут. Так что изменить мочеполовую систему в организме, это всё равно... что кровеносные сосуды целиком поменять! Вот.

- Или нервы, - добавляю. - Не мешало бы выпить, а то Лёва что-то разнервничался.

Мне, разумеется, никто возражать не стал.

- Ну а почему же никто это людям не объяснит? - Лёва, выпив, вновь недоумевает. - Ведь многие в это верят.

- Это не ко мне вопрос. Алексей, почему ваш собрат-журналист народ в заблуждение вводит?

- Не братья они мне, все - суки продажные. Кто ещё вчера в верности коммунистическим идеалам клялся, нынче громче всех Ленина поливают! Флюгеры долбаные.

- Ну, вы преувеличиваете, в вас обида говорит за то, как с вами несправедливо обошлись. Многие ведь остались верны своим идеалам.

- И где они сейчас? Маргиналы. Но со мной справедливо поступили - я сам уходить собирался, нарочно начальство провоцировал. Раньше хоть правила игры какие-то были: об этом можно, а об этом нельзя. А сейчас?.. Угадай настроение начальства, рекламку какую-то впиндюрь - тебе и обломится на бутербродик с икоркой.

- Всем кушать хочется, семьи содержать надо.

- Я это понимаю. Не эти, так другие на их место придут, "сменив уют на риск и непомерный труд". Если есть запрос на враньё, он будет удовлетворён. И меня не то бесит. Не то противно, что врут, а то, что других поучают самодовольно, из себя морально-нравственных ориентиров корчат, блядуют - пардон за выражение - напропалую, ну, натуральные проститутки!

- Тут вы, Алексей, допустили некоторым образом... оксюморон.

- В чём же?

- Вы употребили термин "блядуют".

- Но я ведь извинился.

- Не в том дело, сам по себе он уместен в данном контексте. Знаете ли вы, что слово "блядь" означает и почему заняло своё достойное место в ненормативной лексике?

- Неужто, как всё и всегда, от татар пошло?!

- Не смейтесь, Алексей. Это старинное вполне русское слово, синоним таких понятий, как "лжец", "обманщик". Впоследствии сей термин начал употребляться исключительно по отношению к неверным жёнам, обманывающим мужей, а потом стал обозначать и сам способ обмана, перекочевав в табуированную область языка.

- Значит, проститутка мужиков не обманывает, а честно оказывает сексуальные услуги сильно нуждающимся гражданам, - Лёва резюмирует. - Не блядь она, а честная давалка, за денежку. А блядует только когда выручку сутенёру не отдаёт.

- Ну, у Артурчика особо не поблядуешь! - говорю.

- Кто такой?

- Да Костин бизнес-партнёр, о котором мы тебе рассказывали. Гнида первостатейная. А что касается наших журнашлюшек, - говорю, - то в отношении своих работодателей они активно проституируют, а с читателями блядуют.

- Аминь! - Лёва наполняет рюмашки. - Выпьем не за блядей, но за проституток. Они делают нужное, востребованное народом дело.

- А тебе самому, Лёва, - доводилось к их услугам прибегать? - спрашиваю, ставя рюмку на стол и закуривая. - Или, как мы с Эдиком, брезгуешь?

- В моей молодости, в пору сексуального становления, эта сфера не была развита, так что я постигал азы на голом энтузиазме, при наличии обоюдного интереса, - Лев смеётся, - и у вас, мужики, наверняка то же самое было.

- Мы в деревне теорию сию изучали на поведении животных, да и тайны из этого никто не делал, - Борисыч говорит. - Молодых перед замужеством было принято подробно инструктировать. Как правило, на селе есть хотя бы одна вдовушка, которая преподаст жениху азы технически грамотной дефлорации, чтобы у невесты не возникло в брачную ночь психического и физического стресса. А вот в городе в этом вопросе поныне существуют определённые трудности.

- При проклятом царизме, я слыхал, эта сфера была изрядно развита, - говорю, - даже, порой, чрезмерно.

- Ну, да, и - обратите внимание! - для разных сословий в городах были свои "тренировочные классы", куда папаши своих отпрысков водили: публичные дома для мещанства, младших офицеров и мелкого купечества, белошвейки для публики почище, балет Мариинского театра для членов Императорской Фамилии и высшей знати.

- Вот оно как! Так Матильда Кшесинская, значит, была просто сексуальным тренером для наследника?

- Разумеется. И, судя по результату, со своей задачей очень неплохо справилась.

- Значит, как я понял, этот ваш Артур, восстанавливает сферу сексуальных услуг, запрещённых при Советской власти?

- Нет, Лёва, ничего он не восстановит. На что комсомольские работники только и способны, так это всё испохабить и опошлить. У них лишь с ростом личного благосостояния всё хорошо получается.

- Я с вами, Алексей, согласен. Не секс-просвет Артур затеял, а удовлетворение прихотей богатых извращенцев.

- А японские гейши чем занимаются?

- В каком смысле?

- Ну, занимаются ли они любовью с клиентами?

- Знаете, Лев Львович, при всём моём к вам уважении, прошу впредь при мне не использовать это пошлый эвфемизм.

- Да, Лёва, - присоединяюсь к Борисычу, - даже Эдик свой язык такой гнусной блевотиной не пачкает, а предпочитает старый добрый матерок. Это словосочетание из лексикона жеманных курсисток, считающих слово "секс" жутко неприличным. А некоторые рафинированные кретины полагают, что даже термин "еврей" чересчур похабен и заменяют его "лицом еврейской национальности".

- Да я сам понимаю, что называть любовь родом занятий нелепо, но ведь везде сейчас так говорят - случайно вырвалось... Простите, друзья, больше не буду.

- Вас, Лев Львович, интересует, оказывают ли гейши сексуальные услуги? Возможно, не исключено, не знаю. Но, поскольку они проходят специальную подготовку, и изрядно длительную, полагаю, что их учат давать мужчинам в первую очередь то, чего те не могут получить от своих жён, занятых детьми и погрязших в быту: духовное общение. Для оказания же сексуальных услуг особенных навыков не требуется, достаточно небольшого опыта и личной предрасположенности к этому занятию, которое, разумеется, ничего общего с любовью не имеет.

- Ну да: песенку спеть, на гитаре побренчать, о какой-нето Акутагаве потрындеть, и, что особенно важно, внимательно выслушать, вникнуть в твои проблемы и посочувствовать - далеко не всякая баба способна. Это тебе не ножки раздвигать!

- Всё верно. В общении с женщиной налаживание интеллектуальной связи и духовная близость не менее значимы, а может, и поважнее физиологического сексуального контакта будут. Как утверждает банальная истина, сформулированная ещё вашим соседом, Петром Петровичем, женщина - это загадка и постижению её можно посвятить всю свою жизнь.

- Это, наверное, как в обеденной трапезе: первое блюдо, второе, а на десерт что-то сладенькое, но вовсе не обязательное.

- К сожалению, многие мужчины сущие дети - кроме десерта ничего им не надо. Сладкоежки! - Лёва говорит.

- Я это уже где-то слышал. И я тоже таких не понимаю, - говорю, - которые бабу в койку сразу затащить норовят. Мне в кайф сперва её женский половой орган из трёх букв размять, а уж только потом, когда та уже в изнеможении...

- Какой такой орган?

- Да ухо, Лёва, ухо! Когда мы у тебя осенью были, Александр Борисович - помнишь? - рассказывал.

- И как, срабатывало?

- Честно говоря, не всегда. А однажды и вовсе облом вышел. Завязал я как-то знакомство с одной симпатичной девахой из отдела нравственного воспитания молодёжи. Мы три дня - точнее, вечера - с ней проворковали: о кино, там, Тарковском, о литературе всяческой, о смысле бытия и прочую пургу я ей нёс, стихи читал, она грамотно оппонировала, дельные вопросы задавала. В общем, возбудил я в даме интерес к своей персоне и взаимных симпатий удостоился.

- А вы что, после работы по домам, что ли, не шли?

- Вот именно. Ведь сдружились мы с ней в подшефном колхозе, куда нас от редакции на неделю послали. А природа - сами понимаете - располагает, и мы с ней совершали после ужина длительные моционы по сельской местности, услаждая друг друга беседою. Так я, значит, ей говорю: "Таня - или Надя? - мы с тобой уже хорошо узнали друг друга с разных интересных сторон, не пора ли приступить к следующему этапу - тесно пообщаться пусть и на менее духовном, но не менее увлекательном физиологическом уровне?" И что, вы думаете, она мне отвечает? "Ты, Лёша, - говорит, - мне очень симпатичен, между нами завязалась тёплая духовная связь, и давай не будем опошлять её грубой плотской физиологией. У меня ведь мужиков, самцов примитивных, у которых одно только на уме, с которыми даже поговорить не о чем, ну просто вагон и маленькая тележка. А ты - особенный!" "Ты, что ли, - спрашиваю, - предлагаешь мне роль подружки?" "Ну да", - отвечает. Меня это тогда как-то... не вдохновило. "Нет, - говорю, - боюсь, не справлюсь". И лишь сейчас только начинает доходить, какое мне высокое доверие тогда было оказано.

- А у нас в художественной редакции, - Лёва тоже в воспоминания ударился, - секретарша была, очень такая... видная. Ну, я к ней так, как водится, с комплиментами, подкатываю, шоколадкой угощаю. А она мне напрямки: "Нравлюсь? Пошалить, что ли, хочешь? Так и я с удовольствием. Сегодня мужа не будет, он на ночном дежурстве, пошли ко мне". Ну, что мне оставалось делать? Неприлично как-то женщине в таком пустяке отказывать. Пошли, хотя оно как-то... Неловко, что ли?

- А! Это прямо как в том анекдоте про ковбоя Джонни и его зелёную лошадь, - говорю.

- Ну, да. Так я ведь даже кобылу красить не начал. Значит, проходим мы через двор, её лавочные соседки взирают на нас кто с одобрением, кто с пониманием, кто с осуждением - я это через пальто кожей чувствую. Входим в квартиру - муж нас встречает. А она, ничуть не смутившись, говорит: "Знакомьтесь". Я жду от мужика какой-то реакции, расспросов: кто, мол, такой? А он лишь спрашивает: "Водка есть?" В общем, мне секретарша та - Раей, помнится, звали - объясняет, что её мужик опять работу прогулял, в запой ушёл, ну да он нам не помеха, у него своя комната есть, надо только водку для него купить. Мне, конечно, неловко как-то... Предлагаю мероприятие на другой раз отложить. А она мне: "Чего тянуть? Ты за пузырём сбегай, а я пока закусь быстренько приготовлю". И поясняет, что она не блядь, не шлюха какая-то, а у неё просто хобби такое - мужиков она коллекционирует, понимаете ли.

- Это в каком смысле?

- Вот и я спрашиваю: "Это как?" Она отвечает, что у неё некий спортивный азарт, вроде донжуанского - хочет свой список побед до сотни довести. "А потом, - говорит, - мгновенно брошу, семьёй займусь, ребёнком". Я интересуюсь, какой у меня в её списке номер будет. "Шестьдесят шестой", - отвечает. "Нет, - говорю, - мне он не нравится. Я мужик с причудами. Вот полтинник меня бы устроил, люблю круглые цифры. Так что, как до девяноста девяти число жертв догонишь - звони. Отметим юбилей". Почти двадцать лет прошло, так и не позвонила.

- Обиделась, что ли?

- Нет, Алексей, - Александр Борисович смеётся, - такие не обижаются. Забыла, наверное, ведь у неё недостатка в партнёрах, наверняка, не было. А вы, Лев Львович, возможно, даже уважение к себе вызвали, не польстившись на дармовщинку.

- Да, наш брат Дон Жуан не отступился б, довершил бы начатое!

- Женщины подобного рода считают мужчин - и, как правило, вполне справедливо - слишком лёгкой добычей, чтобы испытывать чувство гордости от побед над нами. Хотя, конечно, встречаются и такие, в которых возникает упрямый азарт, желание, во что бы то ни стало, покорить строптивца.

- Ну да, кино ещё такое есть. А что, Лёва, не осталось ли капельки?

Мы допили остатки божественного эликсира и, пожелав друг другу приятных эротических сновидений, расползлись по приготовленным для нас шконкам. Завтрашний день намеревался стать столь же ясным, солнечным, плодотворным и насыщенным. Матери я тогда забыл позвонить - да она наверняка сама догадалась, что я на даче заночую. Хотя, конечно, это с моей стороны было очередным свинством, к которому она уже привыкла. Хотелось бы надеяться, что так...

4-2

*** Малаховка (продолжение) ***

Я проснулся с мыслью, что надо обязательно позвонить матери. Правда, было всего полшестого, а мама обыкновенно просыпалась в семь. Вышел на террасу и на старой яблоне, уже приступившей к цветению, узрел дивную, как выразился бы Лёва, картину: чуть ли не на всех её ветвях расселись птицы и выдавали свои трели в строгой, одним им ведомой, очерёдности. И что это были за птицы! Казалось, что передо мной открылась иллюстрация из "Справочника орнитолога", чуть ли не вся пернатая фауна Подмосковья: тут и пеночка, и малиновка, и дрозд, и клёст, и щегол, и соловей, скворец и множество других, коих я и названий не знал. Разве что только городских жителей - воробьев, ворон и голубей - не было. Да и нечего, честно говоря, им в той компании было делать. Я пожалел, что все ещё спали, и не с кем было поделиться наблюдением.

Навестив дворовое заведение и закурив, я уселся на ступеньках крыльца, любуясь открывшейся картиной, ощущая себя единственным зрителем в этой птичьей филармонии. Однако я ошибался, думая, что проснулся раньше всех: из душевой кабины в дальнем конце участка вышел Александр Борисович с перекинутым через шею полотенцем, прикрывающим обнажённый торс.

- Доброе утро, Алексей. Как спалось?

- Доброе утро! Изумительно спал, Александр Борисович! Давненько у меня такого глубокого и крепкого сна не было. Вот что значит - свежий воздух. А вы, я гляжу, начинаете день с водных процедур?

- И вам советую. Очень бодрит!

- Да нет, как-то холодновато... Не тянет. Как вам концерт? - я кивнул в сторону яблони. - Впечатляет?

- Удивительное явление! - он тоже залюбовался птицами, присев рядом. - Надо спросить у хозяев, регулярно ли такое у них тут бывает.

- У вас, Александр Борисович, нет ощущения, что мы тут как будто члены жюри певческого конкурса?

- Да нет, пожалуй. Эти песни не для нас, их взыскательные слушательницы, для которых они так стараются, скрываются где-то.

- Опять, значит, в основе всего - инстинкт продолжения рода, то бишь, птичий сексуальный позыв?

- Всё верно, Алексей. Да и у нас, людей, сексуальность, как главный и мощнейший стимул продолжения рода, лежит в основе множества наших социальных норм и установок. Только не всеми и далеко не всегда это осознаётся.

- Поясните, Александр Борисович.

- Ну вот, например, взять золото - этот практически всемирный денежный эквивалент. Бумажные купюры - лишь расписки, на которых государство даёт гарантии под имеющийся у него золотой запас и представляют какую-то ценность лишь по степени доверия самому государству.

- Ну да, это общеизвестно. И при чём же тут секс?

- А при том, что издавна золото ценилось за тот свой блеск, на который можно привлечь женщину и склонить к соитию. И в этом заключалась непреходящая ценность, превратившая его в универсальный стоимостно`й эквивалент. И поныне во многих странах Азии существует традиция постоянно одаривать женщин золотыми украшениями.

- Что ли, как средство привлечения самок, для продолжения рода?

- Разумеется.

- У птиц, выходит, это дело на вокальных талантах держится. Их девчата тоже, значит, ушами любят.

- У самцов, которых Господь приятным голосом обделил, яркое оперение имеется. А некоторые виды животных и птиц добиваются благосклонности прекрасных дам победой соперника в рыцарском поединке.

- Но ведь есть же такой незамысловатый, простой способ - насилие. Почему бы к нему не прибегнуть? Я, конечно, не птах имею в виду. Как говорится, если курочка не захочет...

- А вам самому, Алексей, часто ли доводилось применять насилие для удовлетворения этого своего основного инстинкта? Что, ни разу? Вот именно: это удел патологических типов, как правило, моих потенциальных пациентов, с ухватками шимпанзе, вы же - абсолютный боно`бо.

- Кем это вы меня сейчас обозвали, Александр Борисович?

- Есть такой подвид среди приматов: карликовый шимпанзе. Они от своих буйных, крикливых и агрессивных сородичей, склонных к сексуальному насилию, отличаются нежностью и изобретательностью в половых отношениях, крайне любвеобильны и чрезвычайно сообразительны. Впрочем, этот вид ещё мало изучен.

- Ну, точно, про меня! Я тоже сообразителен и мало изучен.

- Думаю, вы встретите ту, которая займётся вашим изучением, и сама представит для вас интерес. А возможно, уже нашли, - Александр Борисович почему-то вздохнул, чему я тогда не придал значения.

- Ну ладно, соглашусь по части золота. А какие ещё социальные правила и установки завязаны на сексе?

- Возьмём, например, не так давно завершившийся Великий пост у православных. Какой, вы полагаете, в нём смысл? Я не сакральный имею в виду, о котором священники с амвона рассказывают, а подлинный, исходный.

- Что, имеется и такой?

- Разумеется. Во всяком человеческом роде, стремящемся к выживанию, заложены внутренние правила преумножения своей численности и здоровья. Церковь лишь освятила имевшуюся во многих родоплеменных сообществах традицию аскезы и сексуального воздержания перед важнейшим делом - зачатием детей - и наполнила её своими смыслами.

- А я думал, что во время поста у православных просто выпивка и мясная закуска под запретом.

- Мясная пища и горячительные напитки вызывают, по мнению святых отцов, тягу мужчины к плотскому греху, а посему лучше бы всё это временно исключить из рациона. Монашествующим, давшим обет безбрачия, и вовсе надлежит отказаться от того, что способствует разжиганию блудных помыслов, отгонять непрестанной молитвой бесовские наваждения. У мужчин за время сексуального воздержания накапливается, если так можно выразиться, мощный заряд, что способствует более надёжному поражению цели, а женскому организму требуется полностью оздоровиться - то есть, пройти процедуру очищения и клеточного обновления перед зачатием плода. Ну а старики, завершившие свою репродуктивную деятельность, должны учить молодёжь воздержанию на личном примере. Кстати, неспособность контролировать себя, обуздывать свои сексуальные и прочие позывы лежит в основе большинства психических расстройств. Самые психически неуравновешенные те, кто ведёт разнузданную половую жизнь. Хотя некоторые из тех, кто представляется моими коллегами, утверждают обратное.

Я помолчал, пытаясь осознать сказанное, а потом задал давно снедавший меня вопрос:

- Вот вы, Александр Борисович, частенько Бога поминаете, в церковных делах, гляжу, разбираетесь. А сами-то вы верующий?

- Разумеется, Алексей, так же, как и вы: ведь вы верите, что Бога нет.

- Да знаю я этот прикол - из кино про Деточкина... А если серьёзно? Вы что, и впрямь верите в существование бессмертной души, в присутствие и вмешательство в нашу жизнь разумной Высшей Силы?

- А как же! Я ведь психиатром работаю, что в переводе с греческого означает "душецелитель". Как же мне помогать людям лечить то, в наличии чего в них я сомневаюсь? - он засмеялся.

- Есть немало выдающихся учёных, - психологов и психиатров, - которые атеизм исповедуют. Скажете, все они шарлатаны?

- Скажу, Алексей, обязательно скажу! Абсолютно все. Впрочем, и я не исключение. Но это между нами! У меня ведь нет мощного академического иммунитета, я всего-навсего простой КМН.

- Кто?

- Кандидат медицинских наук. Некогда я, в молодости и по глупости, диссертацию защитил. Теперь же постоянно молю Бога, чтобы кто-то её вдруг не нашёл и не начал применять мои тогдашние рекомендации.

- А я думал, вы профессор...

- Снова разочаровались, Алексей? Хорошо, что вы не мой пациент. Да все эти звания, степени, лауреатства - внешние аксессуары, как правило, ничего общего с истинной научной значимостью не имеющие, лишь позволяющие той или иной о`соби занять вожделенное ею место в иерархии себе подобных. Большинство же подлинных учёных, музыкантов, художников ни в каких дополнительных приложениях никогда не нуждалось и их не имело. Ведь заслуги перед наукой или культурой в целом определяет не Человечество и даже не так называемое "научное сообщество", а некие лица, присвоившие себе это право, провозгласившие себя знатоками и экспертами. Вы представить себе не можете, Алексей, до чего дремучи и невежественны бывают эти "судьи"!

- Что, неужто-таки вовсе нет грамотных людей в учёных советах или комитетах по премиям?

- Встречаются порой. Но подлинный специалист никогда не станет провозглашать непререкаемое суждение, навязывать своё мнение, он лишь выскажет появившиеся сомнения, укажет на явные ошибки, отметит достоинства, сделает свои замечания; а вот невежды обладают сверхмощным апломбом, предельно безапелляционны, часто ангажированы и, как правило, всюду заправляют.

Я не во всём был согласен со столь категоричным высказыванием Александра Борисовича, но, почувствовав, что затронута его больная тема, возражать не стал.

- Так вы, значит, и церковь посещаете?

- Ну да, регулярно. Вот и на сегодня у нас с Риточкой был запланирован визит к отцу Николаю.

- Как-то трудно мне вас представить в храме, как вы - при галстуке-бабочке! - встаёте на колени, иконы целуете...

- Вы полагаете, что церковь следует посещать в армяке и лаптях? До нынешних времён мы, православные, были вынуждены тщательно маскироваться. Но в связи с последними веяниями и послаблениями, возможно, отпущу бороду и сменю то, что вы, молодёжь, называете "прики`д" - как Маргарита Сергеевна скажет.

- Она тоже верующая?

- Не то слово! Крайне религиозна, и во всём являет пример благочестия, высокой нравственности и культуры. Кстати, она по профессии психолог, но эту свою сферу деятельности наукой не считает. Хорошими психологами являются многие священники, монахи. Особо выдающихся и прозорли`вых в народе старцами называют - слыхали, наверное.

- А чем она занимается, не психоанализом ли часом?

- Ну, как вы, Алексей, могли о ней такое подумать?! Рита специалист по катастрофам. В том смысле, что помогает людям, попавшим в стрессовую ситуацию, получившим серьёзные травмы, утратившим близких, восстанавливать психическое равновесие, душевную гармонию... Насколько это, разумеется, возможно.

- Да, тяжёлое занятие.

- Вы совершенно правы. И без Божией помощи в этом деле невозможно обойтись. Кстати, многим из тех, кто пережил трагедию, Рита путь к Богу подсказала. Вера ведь обладает целительными свойствами для души.

- И вас, что ли, она поставила на эту "дорогу к храму"? Как Кира Андреевна из Викентия Александровича приличного человека воспитала?

- Нет, - Александр Борисович улыбнулся. - К Церкви я сам пришёл. Точнее, Господь меня привёл в неё. Ведь и я был атеистом приблизительно до вашего, Алексей, возраста, покуда не научился иероглифы Бога считывать.

- Что за иероглифы такие?

Александр Борисович не успел ответить, поскольку на террасе появился Лев, закуривая:

- Доброе утро, мужики! Денёк-то какой дивный намечается!

- Доброе утро, Лев Львович. А как вам эта картина? - Александр Борисович указал на яблоню с примолкнувшими птицами. Создалось впечатление, что те отложили свои зазывные трели, начав прислушиваться к нашему разговору. Я даже покачал головой, чтобы вытряхнуть из неё то своё дурацкое предположение.

- Прелесть! Никогда столько разных птиц в одном месте не встречал. Разве что в зоопарке.

- Там их собирают насильственным путём и изолируют в замкнутом пространстве.

- Как? - говорю. - А голуби? А птичьи базары, и прочие неисчислимые стада пернатых и всяческих пингвинов? Курятники, наконец?!

- Многие птицы, конечно, существа стайные, но не эти. Здесь мы лицезрим сборище ярко выраженных индивидуумов.

- Ну, прямо-таки, творческая интеллигенция! Вот только хором почему-то не поют.

- А я, - Лев говорит, - проснулся под щебет птиц, а потом вы начали разговаривать. Слышимость здесь изумительная!

- Надеюсь, ничего лишнего мы не наговорили?

- Не наговорили, ребятки, не наговорили, - на терраску вышла Кира Андреевна, - и мне тоже интересно было вас подслушивать. А птичек этих я сама первый раз вижу. Лишь бы не повадились ягодки у нас клевать. Вы слышали? - обратилась она к пернатым. - Чирикать чирикайте, а яблочки и вишенки наши не троньте!

Птицы переглянулись, о чём-то пошептались - и дружно вспорхнули с веток. Обиделись, наверное.

- Ну что, мальчики, все умылись? Тогда идите за стол, будем чай пить.

Когда процесс чаепития начался, Александр Борисович говорит:

- Знаете, Кира Андреевна, что мне в вас особенно нравится?

- Неужто моя девическая свежесть и краса?

- И это тоже, - Борисыч не принял шутки, - в каждом возрасте имеется своя красота. Для своих лет вы замечательно выглядите! Ведь вам, полагаю, уже за семьдесят?

- Да, Сашенька, и весьма изрядно.

- Мне нравится в вас, Кира Андреевна то, как вы умело продлеваете годы жизни своему супругу, окружив его теплом и нежностью.

- Ну, вы Саша, и скажете! Да все жёны проявляют заботу о мужьях - чего уж тут такого?

- Смотря, в чём эта забота выражается. В некоторых случаях лучше было б, чтобы её совсем не было, этой заботы.

- Что вы имеете в виду?

- А то, - Лёва подключается, - что некоторые жёны мужьям просто тюремный режим дома устраивают: "Этого нельзя!" "Не пей!" "Не кури!" "Тебе вредно!" У меня от той "заботы" первый развод с Зойкой и произошёл. Как Наташку в детсад отдали, она свою энергию на моё воспитание переключила. Она же не работала, в статусе домохозяйки была. Я тогда неплохо зарабатывал как художник.

- Целыми днями, что ли, рядом? - спрашиваю.

- Ну да, я на дому работал. Я же не член МОСХа, мне мастерская не положена.

- Ну и правильно, что развёлся, а то бы свихнуться мог.

- Женщина нуждается в детях как ни в чём другом. Вы, Лев Львович, к сожалению, одним ребёнком ограничились. А так-то у вас с вашей Зоей обоюдные симпатии явно присутствуют, иначе бы вы опять не сходились, да только вы оба, как я понял, не считали нужным скрывать возникавшее время от времени взаимное раздражение: она, как я понял, ворчлива, вы человек вспыльчивый, импульсивный.

- В точку! Вы, Александр Борисович, совершенно правы. Но сейчас вот - спасибо Наташке - она на внука переключилась.

- Так вы, Лёвушка, и Зою свою сюда к нам привозите, для всех места хватит. Когда много народу - гораздо веселее, мне будет с кем поболтать, когда Вика спит.

- Спасибо, Кира Андреевна!

- То, что многие жёны донимают своих мужей "воспитанием", постоянными укорами, попрёками и запретами, ещё не так страшно, - продолжает Александр Борисович, намазывая маслом поджаренный тостик. - Главный ужас в том, что они ещё за спасение здоровья своих благоверных берутся.

- Поясните.

Общеизвестно, что множество женщин просто обожают лечиться - журнал "Здоровье" выписывают и штудируют от корки до корки, ходят по всем врачам, подолгу с каждым консультируясь, с подругами часами по телефону обо всех новшествах фармакологии болтают. Вы, Кира Андреевна, я полагаю, редчайшее исключение.

- Ах, Сашенька, вы, как опытный врач, точно диагностицировали мой изъян. Но не поздно ли мне в мои годы начинать с ним бороться?

- Слава богу, поздно, Кира Андреевна! Да и медикаментозно сей дефект - пренебрежение к медикаментозному самолечению - к счастью, не лечится.

- У Зойки моей, - Лёва говорит, - весь ридикюль таблетками набит, на случай всевозможных недомоганий. Только они её от мигреней почему-то не спасают.

- Надеюсь, она с вами ими не делится?

- Один раз, когда похмелиться было нечем, таблетку от головы попросил.

- Помогло?

- Да как-то не очень...

- И правильно, что не подсели на эту химию. Вот, к примеру, расскажу случай. Пришла ко мне однажды на приём дама, но не одна, а с супругом. Сама такая бойкая, энергичная, хваткая, а мужчина хоть и крупный, но рыхлый какой-то, апатичный, всё время разговора молчал и безучастно глядел куда-то в сторону. "Какие у вас проблемы?" - спрашиваю женщину. "У меня самой проблем нет. Я, - она отвечает, - о мужнином здоровье пекусь. Все силы на его спасение трачу! Представляете, доктор, мы всех врачей с ним обошли - от окулиста до проктолога и ортопеда - и каждый в нём заболевание по своему профилю обнаружил. Столько рецептов ему пронапрописывали - ужас! У него ведь и диабет, и почки, и печень, и сердечно-сосудистая система, и варикоз, и астигматизм, и простатит, и язва, и астма, и панкреатит - да чего только нет!" "Разве только родильной горячки", - замечаю про себя, припомнив классику. "А ко мне по какому вопросу? - спрашиваю. - Если вы за его психическое состояние тревожитесь, то вам к психиатру общего профиля. Я ведь специализируюсь исключительно по части сексуальных отклонений". "Были мы уже у психиатра, - говорит женщина, - с него-то всё и началось". "Это, в каком смысле?" - удивляюсь. Она рассказала, что муж её частенько пил, проявлял агрессию в ответ на её замечания...

- Представляю себе, что за "замечания"! Небось, пилила беспрерывно, - Лёва говорит.

- Я тоже так подумал. Так она, значит, пошла к психиатру проконсультироваться, тот ей порекомендовал успокаивающие средства. Она и начала - но не сама принимать, а мужу в еду и питьё добавлять. Даже в водку удумала транквилизаторы подмешивать! В скором времени, разумеется, муж притих, но начали разные органы барахлить, и она стала его по всевозможным специалистам водить. Каждый из них, разумеется, свои рекомендации давал, курс лечения назначал, медикаменты прописывал. Вот она и устроила мужу строжайшую диету: всё только отварное и на пару, никакого алкоголя, кофе, ничего жареного, копчёного, жирного, мучного, ни грамма соли, сахара, перца! И таблетки - сразу от всего, строго по часам.

- Она что, дура? - спрашиваю.

- Хуже: любящая жена. Я её спрашиваю: "Вы о совместимости медикаментозных средств, о побочных эффектах что-нибудь слышали?" "Да, - говорит, - слышала. Но эффекты здесь ни при чём, он своё здоровье водкой угробил, а я его спасаю". "Ну, а от меня-то что требуется?" "Понимаете, доктор, он по ночам, бывает, просыпается и со мной норовит... ну, сами знаете!" "Сколько лет супругу?" - спрашиваю. "Сорок восемь". А мужик, между прочим, на все семьдесят выглядит. "Вполне ещё нормальный возраст для половой активности, - говорю. - В чём проблемы?" "Так ему, с его-то сердцем, это категорически противопоказано!" И требует, значит, чтобы я таблетки выписал, которые сексуальные позывы в нём совсем устранят. "Вы, гражданка, понимаете, что этой своей заботой просто убиваете мужа?!" - говорю. Нет, не понимает. Оскорбилась, жалобу на меня накатала. Пришлось мне из клиники тогда уйти.

- Из-за того случая?

- По совокупности. Не люблю, когда мне какой-то щенок, будь он доктор наук, главврач и по совместительству сынок знаменитого академика, нотации читает на предмет как правильно обращаться с пациентами.

- А сейчас, Саша, у вас на работе всё в порядке?

- Нормально, в коллективе мы ладим. Ну а пациент у нас, психиатров, сами понимаете, специфический.

- Вот ту жинку надо было б психиатрам лечить.

- Глупость, Кира Андреевна, не лечится, - говорю, - та баба даже неподсудна, к сожалению... А потом, на похоронах, будет завывать: "Я одна винова-а-тая! Слишком поздно спасать его на`чала!"

- А детки у них были?

- Не знаю, как-то не спросил.

- Уверена, что нет. На такое только бездетные бабёнки способны: всю свою дурную энергию на мужа направлять.

- А вам ваши дочери, внуки пишут?

- Дочки редко, а внучата пишут, что скучают. Эх, если бы не война, то я, может, ещё бы парочку родила. Спасибо, Бог на старости лет Костика послал. Мне ведь тогда почти пятьдесят было!

- Вы, Кира Андреевна, всегда прекрасно выглядели, от молодых мам практически не отличались. А когда вы к нам в школу однажды с Викентием Александровичем пришли, все подумали, что это Костин дедушка.

- Вика всегда выглядел старше своего возраста, я же - наоборот. Скажу вам, мальчики, по секрету: я хоть по документам на два года и моложе Викентия, но на самом деле на два года его старше. Только ему этого не говорите.

- Как вам это удалось?

- А когда паспортизация в двадцатые на Украине была, я себе годики-то и скостила, только чуждое социальное происхождение не стала скрывать.

- Если Викентию Александровичу сейчас восемьдесят два, вам, значит...

- А я всё слышал, - на терраске появился хозяин. - Доброе утро, хлопцы!

- Ой, Вика, прости! - притворно засмущалась Кира Андреевна. - Так ты теперь, наверное, молодую себе приглядывать начнёшь?

- Подумаю. А о том, что ты старше, я и раньше знал, - говорит Викентий Александрович, подсаживаясь к столу. - Какое у нас сегодня варенье?

- Твоё любимое, крыжовниковое, - и пояснила: - Он у меня сладкоежка. Диабет, куда денешься...

* * *

Некоторое время спустя, напившись чаем, мы с Викентием Александровичем зашли к соседу, который спозаранку уже ковырял грунт на своём участке. Василий Степанович - мужчина лет под семьдесят, низкорослый, крепко сбитый и лысый - наполнил наше ведёрко мелкими картофельными клубнями, а потом некоторое время отказывался принять в подарок поллитровку "Пшеничной", но не слишком уж настойчиво.

- Он каждый раз так, - пояснил Викентий Александрович, когда мы возвращались обратно, - "ну зачем?", "к чему это?", "да не надо", а глазки-то так и горят! Очень он водочку уважает.

Поставив ведро на крыльцо, я пошёл звонить матери. За прошедший день мне звонил только Костя, мать его порадовала, доложив, что я выполнил его просьбу - уехал в Малаховку. Я сказал маме, что если опять позвонит, пусть не беспокоится: предки его в добром здравии, мы тут втроём всё практически закончили.

Вернувшись, я приступил к посадке корнеплодов. Точнее, сажал картошку Борисыч, а я был у него на подхвате. Лёва, сидя на пеньке, курил, комментировал и давал бессмысленные ценные указания. По окончании сельхозработ мы умылись, переоделись и вновь занялись на террасе традиционным чаепитием.

- Какие будут дальнейшие указания? - спрашиваю Киру Андреевну. - Может, в чём ещё на участке подсобить, починить что?

- Да что ты, Лёшенька, отдыхай. Нам тут Степаныч всё чинит.

- А где Викентий Александрович? Опять спать пошёл?

- Да. Очень уж быстро последнее время уставать стал. Видать, помирать ему срок приближается.

- Зачем такие упадочные мысли?

- А что тут такого? Обычное дело. Но вы, Лёвушка, не волнуйтесь: пару-другую лет мы, думаю, ещё точно протянем, смело везите сюда своих. Ну а я, как Вику похороню, тут же и сама за ним вослед двинусь.

- Но вам-то, Кира Андреевна, совсем ещё рано: вы ведь ещё молодцом, бодро держитесь.

- Нет-нет, одного его я не отпущу. Пропадёт ведь он там без меня.

- Где это? - спрашиваю.

- Да на том свете, Алёшенька, где же ещё.

- Вас, Кира Андреевна, не поймёшь, когда вы всерьёз, а когда шутите.

- Да ну тебя, Алёшка! - она засмеялась. - Я вот думаю, чем мне вас сегодня накормить?

- Не беспокойтесь, я пару банок тушёнки прихватил.

- Тушёнка, конечно, хорошо. Ну а как вы, мальчики, смотрите на пельмени?

- Так мяса же нет. Не с тушёнкой же...

- Зачем с тушёнкой? У меня много грибов с прошлого года насушено. Мука, лук, сметана, масло, яйца есть. Вы пельмени с грибами ели когда-нибудь?

- Нет, - говорю, а Лёва говорит: - Ел, из свежих сыроежек.

- А у вас тут шашлык пожарить можно? Мангал, шампуры имеются? - Александр Борисович спрашивает.

- Есть, конечно. Зятья часто шашлыки готовили. Да мяса-то нет. А вы что, Саша, из сушёных грибов шашлыки умеете делать?

- Мясо я беру на себя, - заявляет Борисыч и встаёт из-за стола. - Как вашего-то соседа зовут - Василий Степанович, да? Думаю, он подскажет, где у вас в Малаховке что лежит.

- Лёва, - говорю, когда Борисыч ушёл, - как-то неудобно получается... А может, у тебя ещё пузырёк завалялся где-нибудь?

- Нет, вчера всё прикончили. Я же на два дня не рассчитывал...

- Вы опять выпивать собираетесь? - Кира Андреевна спрашивает. - Каждый день, не слишком ли часто?

- Так ведь если шашлык будет, - говорю, - то без этого дела как-то даже неприлично.

- Трезвым быть всегда, Алёшенька, прилично.

- Не спорю. Но это не тот случай.

- Действительно, не тот, - появившись на террасе, пришёл мне на подмогу Викентий Александрович. - Кирочка, ты бы заглянула в закрома, а то как-то не очень гостеприимно получается. Что о нас ребята подумают?

- Да что мне, водку, что ли, жалко?! Только ведь под шашлык красное вино полагается, а его у нас нет.

- Ничего, - говорю, - водку и покрасить можно.

- Точно! Кирочка, ты ведь, помнится, в прошлом году настойку на клюкве делала, да и вишнёвая наливка, наверное, осталась.

В общем, не удалась хозяйке проповедь трезвого образа жизни в тот раз - спиртное нам было гарантировано.

Кира Андреевна замочила сушёные грибы и занялась тестом, Лёва вызвался ей помогать, заговорил о деньгах за постой, и - как Борисыч и предсказывал - получил мягкий, но твёрдый отказ. Лёву, разумеется, это не сильно обидело, главное - щепетильность его была удовлетворена. Меня же Викентий Александрович отвёл к мангалу, показал, где что есть, выдал топор, ножовку, и я приступил к сбору сухих веток по участку. Через некоторое время вернулся Александр Борисович. Поход оказался удачен, добытую свинину он оставил на терраске мариноваться с луком, а сам присоединился к нам, начав раскуривать свою трубку.

- А я ведь, Саша, раньше тоже заядлым курякой был, - Викентий Александрович говорит. - И от этой привычки меня Кирочка тоже отучила, как и от матюгов. На фронте я вновь закурил, а как к Кирочке вернулся - опять бросил.

- В армии без курева трудно, - подтверждаю, - а на войне, видать, особенно.

- Ну да, молодые ведь: постоянно еды и сна не хватает. Махорка же хоть аппетит в какой-то степени гасила.

- А того, что в любой момент убить могут, не боялись?

- Поначалу страшновато было, а потом привыкли. Собственная смерть не такая уж ужасная штука. В нас, русских людях самых всевозможных национальностей, панический звериный ужас перед своей гибелью не очень сильно развит.

- Ну да, как говорится: когда ты есть, смерти нет, а когда она придёт, то тебя уже нет.

- Совершенно справедливо, Алёша. Только тяжело, когда друзей теряешь... Понимаешь, что тебе и за них придётся работу доделывать. А если сам погибнешь, то твоя часть дела на оставшихся товарищей переляжет. Нехорошо это. Так что старался, по возможности, не умирать, да и Кирочка с дочурками меня ждали, их тоже огорчать не хотелось.

- А каким образом Кира Андреевна воспитательную работу с вами производила, когда от сквернословия и табакокурения отучала? - Александр Борисович спрашивает.

- Да носиком.

- Это, в каком смысле? - удивляюсь.

- Она так свой носик морщила, что сразу становилось ясно, что ей ни мой лексикон не нравится, ни табачный дым. Вот я и стал при ней воздерживаться, а потом, когда поженились, и вовсе, как говорится, завязал. Она же за всю совместную жизнь ни одного упрёка не высказала, ни разу ни в чём не возразила! Вот в прошлом году предложила калитку покрасить, краска совсем облезла. "Хорошо бы - говорит, - в красный цвет. Ты как считаешь?" "Может, - говорю, - в синий лучше? У нас ведь синей краски полно". Она отвечает: "Ты голова, тебе решать", - и носик морщит. Пришлось Костику краску по соседям разыскивать.

- Вот это, что называется, любовь! - констатирую.

- Хуже, Лёша - это привычка. А про любовь мы с нею как-то ни разу даже и не разговаривали. Зачем? Я ей просто тогда предложил: "Может, распишемся?" А она сперва носик поморщила, подумала минутку, потом засмеялась и говорит: "А что? Давай!" И нам, как молодожёнам, отдельную комнатку в общежитии выделили. Вот так и живём... Впрочем, я что-то подустал. Пойду, с вашего позволения, прилягу.

Викентий Александрович, нас покинул, и мы продолжили прерванный Лёвой утренний разговор. Александр Борисович при этом разжигал огонь в мангале, а я занимался дровами.

- Так какими иероглифами Бог с вами переписывается, Александр Борисович? - спрашиваю. - Китайскими или египетскими?

- Иероглифами событий.

- Это что-то новенькое.

- Да не такое уж и новенькое. Издавна находились люди, способные трактовать череду явлений, чудес, называемых знаме`ниями, усматривавшие в них промысл Божий. Их ещё пророками и ясновидцами называют.

- Так и вы, Александр Борисович, что ли, из этих?

- Нет, я не пророк, и даже не учусь делать пророчества "в мировом масштабе", как выражался чапаевский Петька. Вот вы, Алексей, наверняка в детстве играли с всякими там жучками-козявочками. А доводилось ли вам не то, чтобы наладить с ними контакт, но даже просто дать знать о своём реальном существовании? То-то и оно: не способны они были отождествить вставшую на их пути соломинку с разумной деятельностью той громадной стихии, которую представлял собой мальчик Алёша. А вот человеку стоит только происходящие с ним и вокруг него события увязать в одну цепочку, усмотреть логическую связь между, казалось бы, случайностями, как картина начинает обретать целостность.

- Немедленно дайте пример! Я же скептик, как вы знаете.

- Да, знаю. Хотя скептицизм для атеиста явление редчайшее.

- Как раз наоборот, - возражаю. - Это в религии вашей принято всё некритично принимать на веру.

- Вы путаете религиозных фанатиков и сектантов с людьми подлинно верующими, которыми сомнения отнюдь не чужды. А вы знаете, что тезис о том, что Бога нет, имеется в Библии?

- Да ладно! Шу`тите.

- "Рече` безумен в сердце своем: несть Бог". Тринадцатый псалом Давида.

- А! Так значит, вы нас, атеистов, за сумасшедших держите? Вот спасибо. А ещё говорили, что я не пациент вам.

- Вовсе нет, Алексей, - рассмеялся Александр Борисович, - сегодняшняя психиатрия не столь категорична, как наши далёкие предки. Однако замечено, что стоит атеисту только лишь усомниться в непреложности своих постулатов, допустить - хотя бы гипотетически! - мысль о разумном тварном начале Вселенной, как вся шаткая конструкция его мировоззрения начинает рассыпаться. Я не раз сталкивался с тем, как атеисты в беседе просто бегут от элементарных вопросов, которые способны поколебать их веру. Поэтому пропаганда атеизма действует исключительно издали и в отсутствие грамотного оппонента. Критическое мышление атеистам, не допускающим мысли, что их материализмом не всё на свете можно объяснить, просто противопоказано.

- Ладно, я грамотных оппонентов не боюсь и к потрясению основ своего мировоззрения, в силу беспринципности, по сути, готов. Так что вернёмся к иероглифам. Какие же звенья жизненных событий удавалось вам связать в единую цепь?

- Где-то за год до смерти матери в шестьдесят пятом году у меня вдруг начало болеть правое плечо. Не то, чтобы уж постоянно сильно болело, но когда поднимал руку выше, чем на 90 градусов, в суставе возникала резкая боль. К каким только врачам и массажистам я ни обращался, какие мази и компрессы ни использовал, всякую там физиотерапию ни применял! Ничто не помогало. А потом в церкви, при отпевании, мне тётя Катя - соседка, подруга мамы, стоявшая рядом - шепнула: "Ты чего, Сашок, как басурман, не крестисси? Ты крестися! Ты ж крещёный". Заметив, что моё атеистическое поведение у материного гроба вызывает молчаливое осуждение сельской общественности, я начал, как все, себя крестом осенять. И верите ли, Алексей - по выходе из церквушки вдруг обнаружилось, что боль в плечевом суставе напрочь исчезла, как будто и не было её никогда.

- Знать, сказался наконец-то эффект от мазей и водочных компрессов.

- Вы серьёзно так думаете?

- Да когда я, Александр Борисович, серьёзно думал!

- А ведь подобных случаев в жизни каждого человека неимоверное множество, только люди в большинстве своём невнимательны, не удосуживаются, как правило, приглядеться и усмотреть взаимосвязи, всё списывая на случайные совпадения.

- Зато уж православные во всём божеские намёки и предзнаменования видят, - говорю. - Собака завоет - к покойнику, кошка дорогу перебежит - быть беде, нос чешется - к выпивке.

- Ну, не надо уж путать веру с суевериями, которые, кстати, атеистам вовсе не чужды, - улыбнулся Александр Борисович. - А на выходе с кладбища ко мне подошёл священник и поинтересовался, не желаю ли я поисповедываться. И как оказалось, я в тот момент ничего иного так сильно не желал...

- Тогда, значит, вас ксендзы` охмури`ли? А ко мне они как-то пока не подкатывали.

- Всему своё время. Возможно, вы пока ещё не готовы к разговору со священником. Они это чувствуют.

- Ну а если я сам к попу подойду и выражу желание влиться в лоно, приобщиться к таинствам, стяжать, как говорится, благодать? Одобрит он мой внезапно проснувшийся религиозный порыв?

- Смотря, что за священник. Но я бы не советовал вам этого делать.

- Почему?

- У меня некогда был приятель, который решил последовать моему примеру и начал интенсивно воцерковляться. Он в такой неофитский раж вошёл, что абсолютно все церковные уложения и обряды стал выполнять неукоснительно: не только в полном объёме все молитвенные правила вычитывал, ни одну службу не пропускал, строго постился по монашескому уставу, но даже собирался по`стриг принять - да хорошо, что его духовни`к отговорил и рекомендацию в монастырь не дал. Десять лет, бедолага, истязал себя постом и молитвою, всё уповал на то, что, заприметив таковое его рвение, Господь ниспошлёт на него благодать и одарит какими-либо знаками своего внимания и расположения, выделит каким-то образом из серой массы ничтожных людишек.

- И как, явил ему Боженька какое-нибудь чудо?

- Нет, разумеется.

- Ну, это с Его стороны свинство! Человек же старался.

- Люди по-детски ожидают наград за правильное, по их мнению, поведение. В представлении многих - если не большинства - людей, Бог это кто-то вроде Большого Начальника.

- А разве не так?

- Отношения "Бог - Человек" не столь прямолинейны, как отношения "начальник - подчинённый". Богу бессмысленно приказывать как Сивке-Бурке, щуке, Золотой рыбке, джинну из волшебной лампы, и прочим персонажам сказок. Можно только молить, просить, уповать на Него, но лишь Он решает, как свою милость явить. Порой, самым неожиданным образом.

- Жаль. Тогда на что этот ваш Бог вообще нужен-то?

- Вот и приятель мой тогдашний пришёл к такому же выводу и переквалифицировался в воинствующего безбожника. "Нету никакого Бога! - орёт нынче на всех углах. - Врут всё попы! Христос ваш - обманщик!"

- Как я его понимаю! Спасибо, Александр Борисович, что отговорили.

- Ну а тот мой знакомый - так и несостоявшийся праведник - пустился навёрстывать упущенное.

- Каким образом?

- Да в блуд, стяжательство и пьянство ударился. Как говорится, "если Бога нет, то всё позволено". Тем более, что нынешняя обстановка провозглашённой свободы к тому весьма располагает.

- А вы, я гляжу, не в восторге от затеянной нашими горячо любимыми Партией и Правительством перемен в обществе?

- А вам самому, Алексей, они нравятся?

- Да кабы не эта дурацкая борьба за трезвость, то оно и ничего, вроде, - говорю. - Гласность, ети её: книжки печатать стали, фильмы, ранее запрещённые... Утомился народ в оголтелом марксистском пуританстве, по разнузданности исскучался. Вон и видеосалоны пооткрывались, Голливудом нас потчуют, а то и порнушкой кое-когда кое-где поба`луют. Из телека такое несут, за что раньше меньше двадцати пяти лет расстрела без права переписки не давали! Культурное, можно сказать, возрождение - приобщаемся, стало быть, к Западным ценностям.

- Ну-ну. Я оценил ваш сарказм. Вот и меня многие перемены начинают настораживать. Нет, я, конечно, не против перемен. Только бы сперва надо определиться: что мы меняем, а чего категорически затрагивать нельзя. Ведь за трескотнёй о Перестройке вполне возможно и фундаментальные пласты общества повредить.

- Что вы имеете в виду: экономику? политический строй? социальную базу?

- Гораздо более глубокие основы: нравственные и психические установки в человеке.

- Ну, это понятно. Вы со своей религиозно-психологической колокольни взираете. И что же вас, Александр Борисович, тревожит?

- Многое. Вот, например, недавно, проходя мимо кооперативного магазинчика игрушек, увидел, как мама своей пятилетней дочурке куклу Барби покупает. Знаете, появились сейчас такие в продаже...

- Ну да, видел. Такие сисястые и длинноногие - прям супер-модели. Не только детишкам нравятся. Ну и что в этом такого?

- А ведь эта, казалось бы, невинная куколка способна подорвать в девочке закладываемый с младенчества материнский код и сменить на иной. Если, играя с пупсом, имитирующим грудного ребёнка, малышка его кормит, купает, воспитывает, лечит, готовя себя к роли будущей матери, то при игре с имитацией секс-бомбы у неё начнут развиваться другие навыки, формироваться иные жизненные приоритеты.

- Ну да, и девочка начнёт мечтать отрастить или имплантировать громадные сиськи, чтобы подцепить на них богатенького папика, а не детишек вскармливать, так что ли?

- Вы верно развили мою мысль.

- А вы мамашу-то тогда предостерегли?

- Какой смысл? Она же сама ещё совсем девочка и ничего бы не поняла, а только б обиделась. Ей-то ведь куколка понравилась.

- Так вы серьёзно думаете, что со временем женщины рожать перестанут?

- Не знаю. Будем уповать на мощь изначально заложенного инстинкта продолжения рода.

- Конечно. Малютка с этой Барби непременно начнёт как с куклой-Катей расправляться: купать, кормить, лечить, воспитывать.

- Ну, дай-то Бог. Но всё же я усматриваю серьёзную смену ориентиров и жизненных установок в людях: место трудового энтузиазма, творческих начал, жажды познаний всё более занимает примитивное стяжательство, тяга к комфорту и изощренным - а то и извращённым - наслаждениям, попросту говоря, гедонизм.

- Да ведь не сейчас это началось. Сперва были аскеты-подвижники, на их место заступили сибариты, а теперь гедонисты во власть так и прут. Помните, как у Маяковского: "Кто воевал, имеет право у тихой речки отдохнуть". Устал народ от борьбы за светлое завтра, расслабиться ему хочется, погулять по буфету.

- Вряд ли это тот же самый народ, который побеждал в войне, восстанавливал страну, осваивал космос. Тот народ уходит, а появляются новые поколения с повышенными требованиями к комфорту, не желающие знать, в каких условиях доводилось жить их предкам. Отовсюду эти "конфетки-бараночки" звучат! Вот детки и воображают себя исключительно в ролях важных господ, а вовсе не на облучке` и - тем более - не в шахте или в грязном вонючем бараке.

- Ну да, согласен. "Артурчики" ведь в нынешнюю эпоху, думаю, уже законченными мра`зями въехали, барские замашки не в помещичьих усадьбах, а в своих райкомах приобретя. Высоконравственные установки Морального Кодекса строителя коммунизма, которые они нам постоянно вдалбливали, их самих не сильно-то и покорёжили.

- Вот то-то и оно. Я вспоминаю, как бабушка моя, Пелагея Захаровна, перед войной частенько говорила: "Никогда мы, Саня, так хорошо не жили, как при Советской власти". И я не понимал тогда, почему она при этом начинала плакать.

- А сейчас понимаете?

- Предполагаю, она предвидела, что когда-то такая жизнь должна закончиться. Не верила в долговременность построенного на Земле "рая"...

- Ну да, война вскоре началась. Оно понятно.

- Не в войне дело. Война, которую нам Господь попустил, новый творческий импульс нашим людям придала. Хоть, конечно, он нам изрядной крови стоил, страна прошла через небывалый ка`тарсис. Как в Куликовской битве, по мнению некоторых историков, сформировалась русская нация, так и во время минувшей войны образовалась общность, именуемая советский народ. И у Бога ангельское воинство пополнилось высококлассными новобранцами.

- А в аду чертей прибавилось, что ли?

- Не исключено, хоть и маловероятно.

- У вас об этом достоверные сведения?

- Я в это верю, Алексей, потому что мне хочется в это верить.

- Как говорится, блаженны верующие.

- Что, по-вашему, отличает человека от всех прочих тварей земных?

- Мудруем мы, люди, чересчур до фига.

- Не согласен. К сожалению, крайне мало мы используем заложенный в нас мыслительный потенциал. Но не в этом отличие. Только Человек обладает свойством задумываться о смысле жизни, своём предназначении и дальнейшем послесмертии. Человек на протяжении жизни многократно меняет свои ипостаси, постоянно совершенствуется - когда у него развита к этому предрасположенность. Животное же, однажды сформировавшись, перестаёт меняться.

- Да ла-адно! Может ведь медведь какой или пудель стать, например, цирковым артистом.

- Вы полагаете, звери на работу в цирк поступают по своему призванию, ощутив в себе артистические наклонности?

- Ну... Кто их знает? Они же интервью не дают, мемуаров не пишут.

- А вот человек, посещающий детский сад, твёрдо знает, что ему предстоит учёба в школе, в школе он начинает задумываться об институте, после института идёт на производство, в науку, где совершенствует свои профессиональные навыки. К тому же многие частенько радикально меняют сферу деятельности.

- В армии же все проходят славный путь от рядового до маршала. Так говорят.

- Ну, разумеется, не все. Да ведь, как говорится, плох тот солдат, который не мечтает стать генералом.

- Ага. Хорошие солдаты, которые генералами хотят стать, больше при штабах крутятся, на глазах у начальства. А на передовую всяких лузеров посылают, у которых и мечты-то приличной, кроме как живот на алтарь положить, нету.

- Кого посылают?

- Неужто не слыхали? Американцы нас через свой Голливуд этим словечком заразили. С ангельской мо`вы to loose означает "проигрывать", "терять". Переводят его всегда как "неудачник", то бишь, "вечный проигрыватель". Хотя, думаю, перевод неудачный, лузерский. В русском языке этому понятию есть более ёмкое определение: "чудила". Разумеется, на букву "М".

- Ну да, припоминаю. И соглашусь, Алексей, с вами. В нашей культуре определение "неудачник" не носит негативной, уничижительной коннотации, как у англичан. У нас он, скорее, бедолага, заслуживающий сочувствия и сострадания, но никак не презрения.

- Я - типичный лузер. В самом что ни на есть англо-американском смысле.

- Вы так думаете? Напрасно. Уныние - тяжкий грех. Не сомневаюсь, что у Бога на вас имеются свои виды. Ведь вы, полагаю, не намерены застыть в данной ипостаси.

- А что, мне карьера, что ли, светит? Или несусветное денежное удовольствие? Мне уже скоро тридцать шесть, а я с мамочкой в однушке живу, какими-то крохами перебиваюсь, женитьба с перспективой дальнейшего размножения уже не грозит...

- Но ведь вы же сочиняете. Может, по этой части вас когда-нибудь удача посетит. Дерзайте! Кстати, не могли бы вы дать почитать мне свои творения?

- Да не вопрос. А вы что, интересуетесь фантастикой?

- Мне интересен автор. Кстати, могу предложить вам вполне фантастический сюжет на тему нашего вчерашнего разговора.

- О чём? Напомните.

- А на вокзале, перед приходом Льва - помните? - о жизнелюбах. Я тогда выразил сомнение в том, что им удастся воплотить в реальность свои мечты о персональном бессмертии или хотя бы о максимальном продлении своих жизненных сроков. Но в виде фантастического сюжета - почему бы и нет? Представьте, Алексей, мир, которым заправляет небольшая кучка сверхбогатых людей, а все прочие, помимо их обслуживания, являются для них ещё и донорами всевозможных органов для трансплантации. От рождения медики закрепляют сотню-другую людей с совместимыми показателями за тем или иным конкретным жизнелюбом, которым созданы все условия для здоровой комфортной жизни, а появится необходимость - милости просим на хирургический стол. И не нужно заниматься никакой дикой охотой!

- То есть, людей для органов, как скотину на ферме, будут выращивать?

- Вот именно.

- Да... Но только это не фантастика, а какая-то антиутопия - не мой жанр.

- Сегодня все жанры тесно переплетены. Вы читали Замятина, Хаксли, Оруэлла?

- Конечно. Теперь и их издавать начали.

- Вы полагаете, что описанные у тех авторов реалии лишены каких-либо оснований?

- Так же как и в предложенном вами сюжете. Неужели вы полагаете, что люди добровольно пойдут на превращение их в скотов?

- Нынешние, советские люди, конечно, не пойдут. А вот если сызмальства человека воспитывать должным образом, внушать, что именно в этом и заключается смысл всей его жизни - поделиться в нужное время своими органами для продления жизни лучшего из лучших! Вы про кодекс бусидо, конечно, слышали?

- Ну да, это когда японский самурай считает делом чести отдать жизнь за своего господина - вы это имеете в виду?

- Разумеется. И чем это принципиально отличается? Тоже ведь - спасение господина путём самопожертвования. Должным образом сформированный человек будет даже по-своему счастлив, когда выбор на него падёт.

- А почему бы вам самому не использовать этот сюжет? Вы сами-то не пробовали писать? Из врачей ведь неплохие писатели получаются.

- Разумеется, пишу. Это необходимое занятие для развития умения формулировать свои мысли. Но у меня это лишь краткие заметки, этюды, наброски, наблюдения - для записной книжки исключительно. На крупный сюжет не замахиваюсь - талант не тот, да и времени нет.

- Я же сочиняю исключительно от скуки, и чтобы не спиться. А пробиваться в ряды письме`нников не намерен, потому что не смогу, поскольку лень и противно.

- Как знать, а вдруг у вас получится? Хотя оно не столь уж важно в этой жизни - людское признание и материальное благополучие. По крайней мере, вы будете надёжно избавлены от самого тяжёлого и`скуса: медных труб.

- А что важно?

- Подготовить себя к следующему этапу: проявляя творческие наклонности, доказать Творцу свою готовность к дальнейшей - реальной - созидательной деятельности.

- Чтобы, пройти, как сейчас говорят, кастинг, да?

- Конечно. Ему наверняка требуются обученные сотрудники, достойно проявившие себя в этой жизни.

- Ну, опять вы за своё! На кой Ему атеисты-то? Нам ведь полагается вечно в аду гореть. В лучшем случае, как в анекдоте, на телефон посадят.

- А вы считаете Бога садистом, наслаждающимся зрелищем вечных мук, как иной так называемый правоверный?

- Так все говорят, даже ваши православные батюшки гигиеной огненной любят постращать.

- Если это и так, то смею вас уверить: физические мучения могут длиться крайне непродолжительное время - и то только при наличии физического тела и нервной системы, посылающей сигналы о неблагополучии в мозг. Когда количество тревожных беспокоящих сигналов становится чрезмерным, мозг просто прекращает их приём, а потом и сам умирает.

- А, это когда, допустим, тебе каждые пять минут ночью звонит какой-нибудь чудила, то ты просто отключаешь телефон, да?

- Совершенно верно. И я не представляю, как можно обеспечить бестелесный дух физическими страданиями. А вот моральные страдания - от ненужности, безысходности, непричастности, брошенности - могут иметь место в вечности. Хотя, думаю, Господь и на такое зверство не способен.

- Так что, по-вашему, Он не всемогущ?

- Разумеется. Впрочем, Алексей, у нас намечается какой-то схоластический диспут. Вам не кажется?

- Кажется. Тут Лёвы явно не хватает, он большой любитель этого.

- Кстати, о Льве. Вы не усматриваете некоей закономерности и направленности череды, казалось бы, случайных событий, благодаря которым Лев Львович нашёл на лето дачу для внука?

- Поясните.

- Лев искал дачу - вам позвонил Костя, попросил помочь родителям - вы откликнулись на его просьбу и пригласили Льва помочь вам - Бог отреагировал на молитвы Льва - дача нашлась. Очень хорошая и совсем не дорогая. Не находите?

- Как-то уж очень... Мудрёно. А если бы у меня времени на это не было, или я Лёвку не пригласил бы? Или у него какая-то срочная халтура была б? Или я бы не сказал о том, что Лев дедом стал?

- Но ведь ничего из вами перечисленного не произошло, и всё образовалось как бы само собой, не так ли? Для Бога такая немудрёная многоходовочка не представляет труда.

- Жуть! По-вашему, Им всё наперёд просчитано, а мы лишь пешки в Его играх? Актёры и статисты в сочинённой Им пьесе?

- Почему? Ведь вы на любом этапе могли сорвать Его расчёт - но не сорвали же! Значит, Господь не только всё правильно рассчитал, но и в вас не ошибся.

- А то, что Маринка заболела, и мы не пошли на её День рождения - тоже входило в Его расчёт? Ведь вряд ли бы мы тогда в Малаховку укатили.

- Не знаю... - Борисыч почему-то поскучнел. - Не знаю. Впрочем, дрова почти прогорели, скоро угли будут готовы. Мясо уже достаточно замариновалось, пора нанизывать на шампуры.

- Понял! Я мигом.

На терраске Лев с Кирой Андреевной увлечённо лепили грибные пельмени, не заметили, как я подошёл, и до меня донеслась концовка их разговора.

- ...Нет, Лёва, думаю, не надо мальчика расстраивать. Это же для него будет... я просто не знаю...

- Александр Борисович считает, что если мы ему сейчас не скажем, то он нам этого не простит.

- Мангал готов! - рапортую. - И о каком мальчике речь, которого нельзя расстраивать?

По тому, как Лёвка с Кирой Андреевной вздрогнули и посмотрели, я сразу же понял, что речь шла обо мне. Меня будто кто обухом по башке, но у меня ни одна бровь не шелохнулась, ни одной мышцей каменного лица не повёл, сохранил самообладание.

- Что с Маринкой? - только и спросил.

5

Теперь о Маринке.

О том впечатлении, которое она на меня произвела при первой встрече, я уже рассказывал, и оно не оказалось обманчивым, как это порой бывает. В течение полугода мы много общались, разговаривали, ходили в кино, кафе-мороженое, музеи и на выставки, однажды даже побывали в Зале Чайковского - Александр Борисович билетики подкинул. "Папаша Мюллер" не то чтобы проникся ко мне симпатией, но стал относиться менее насторожённо и доверял конвоировать свою любимицу в места пристойных общественных увеселений и наслаждения повышением культурного роста - Лёвкины рекомендации тут явно пригодились.

Ну, что о ней сказать? Можно, конечно, описать внешность: фигуру, волосы, глаза, губы, нос, уши, рост, вес и прочее. Только - зачем? Всё это в Маринке наличествовало в должном количестве во вполне приемлемых размерах и формах. Рассусоливать о том, какие чувства я испытывал в её присутствии, тоже не стану, об этом много у кого сказано - очень хорошо, например, у Венедикта Ерофеева. Но, в отличие от близких мне по духу приматов, никогда не возникало намерения немедля вступить в излюбленные теми отношения - у нас с Маринкой существовало немало иных способов выражать взаимное расположение и симпатии друг к другу. Мы с ней быстро перешли на "ты" и в её глазах, думаю, я стал кем-то вроде заботливо опекающего старшего брата, и меня этот статус вполне устраивал.

Не скрою, временами возникали и эротические фантазии, но только не при встречах. Я ведь прекрасно осознавал тогда, что не могу составить ей пару, став надёжной каменной стеной и кормильцем-добытчиком для неё и будущего потомства. Кстати, и её отец так тоже считал - в этом отношении Лёвина реклама не срабатывала. Так что намерения погубить юную наивную деву у меня ни разу не возникло. Я тогда искренне полагал, что был бы только рад, если б она встретила достойного парня и обрела с ним, как принято говорить, семейное счастье. Со мной же ей было просто интересно, а мне с ней хорошо. И всё.

*** май 1991 ***

... Когда там, в Малаховке, Лев в третий раз излагал информацию - уже для меня - о произошедшем с Маришкой, постоянно приговаривая, что она жива-здорова, что ничего страшного с ней не случилось, что не стоит по этому случаю сильно переживать, что такое со многими случается, его слова с трудом проникали под черепную коробку и укладывались внутри. Я стоял с каменной мордой, слушал и лишь механически повторял: "ну да", "конечно", "это хорошо". В то же время в мозгу свербело одно: "Убью гадёныша!!!"

Кира Андреевна, приметив моё состояние, принесла бутылку и выставила на стол.

- Выпей, Алёшенька, может, полегчает.

Я машинально выпил, мне налили ещё - не полегчало.

Сейчас, по прошествии лет, я прекрасно понимаю, что Лев был абсолютно прав, и моя реакция на ту информацию была чересчур эмоциональной. Действительно, ничего страшного или из ряда вон выходящего не случилось, просто-напросто Маринку накануне дня её рождения изнасиловал институтский однокашник - преподнёс, стало быть, подарок к совершеннолетию: дефлорировал. Пустяки, дело житейское, с кем не бывает? Ныне ведь почти все юные девицы уже чуть ли не с детсада мечтают о скорейшем переходе в женский статус - им же безумолчно рассказывают, до чего это хорошо, какие перед ними заманчивые перспективы множественных оргазмов мгновенно откроются! Да и насилие то было без физических повреждений, угроз и какой-то сильной психической травмы, так - клофелинчик, или нечто подобное.

События, как мне Лев рассказывал, разворачивались следующим образом.

После занятий Маринку пригласила к себе домой её подруга Анжела, попросила в чём-то помочь. Во дворе института им "совершенно случайно" повстречался институтский плейбой со старшего курса некий Алик - статный красавец, типа "Ален Делон", мечта всех озабоченных выгодным замужеством девиц, сынок богатеньких родителей, один из немногочисленных тогда владельцев иномарки - и вызвался подвести. Когда проезжал мимо своего дома, предложил зайти на минутку, чтобы показать девочкам крутую хату с кучей всевозможной аудио- и видеотехники и прочих чудес благословенного Запада. Анжела заинтересовалась, загорелась прям-таки, ну и Маринка, конечно, тоже пошла. Дома, похваставшись импортными чудесами и шмотьём, нажитыми папашей неимоверными трудами, гадёныш принёс два фужера с каким-то немыслимо вкусным и дорогим - разумеется, настоящим, французским! - шампанским и предложил девочкам выпить в честь грядущего Маринкиного совершеннолетия. Анжела уговорила подругу - ну и, как это всегда бывает в бесчисленном множестве сходных сюжетов, Маринка отключилась и ничего не помнит.

Когда же в десять вечера дочь не явилась домой, отец понял, что с ней что-то произошло. Дело в том, что Маринка, постоянно ощущая родительскую любовь и тревогу, никогда не позволяла себе трепать им нервы и повергать в треволнения - всегда сообщала, куда и с кем идёт, когда будет дома, а если задержится у подруги хотя бы на пять минут, то обязательно позвонит, предупредит, чтобы не волновались. Не то, что я... Вот и в тот раз позвонила в шесть вечера, сказала, что ненадолго заедет к подруге Анжеле, к десяти точно будет дома.

Майор, разумеется, тут же на полную мощь врубил свои милицейско-розыскные таланты: фамилию, адрес, телефон подруги выяснил без особого труда, позвонил. Та, конечно, попыталась юлить, что-то врать, даже пару раз трубку бросала, но с "папашей Мюллером" такие штучки не проходят - знает он нужные, убедительные слова. Получив телефон Алика, он сразу взял быка за рога: "У тебя, подонок, пять минут. Чтобы через полчаса моя дочь была дома! Запоминай адрес... Через шесть минут у тебя будет наряд ОМОНа. Привезёшь дочь - дам отбой. Всё понял?" В общем, в получасовой норматив гадёныш уложился, усадил пребывавшую в бессознательном состоянии Маринку на скамейке неподалёку от Лёвиного дома запрыгнул в свою тачку и сразу дал по газа`м, избежав нежелательной, по понятным причинам, встречи с приближавшимся от подъезда отцом.

На следующий день Петрович ничего про то Льву не сказал, когда зашёл предупредить, что празднование Дня рождения отменяется. Но уже субботним утром, перед выездом на дачу, когда мы с Борисычем ждали его на перроне вокзала, Льву стало об этом всё известно, когда Мария Ивановна попросила его к ним зайти. К соседу пришли спозаранок два типа, один из которых был папашей гадёныша, а другой представился адвокатом. Оказалось, что гадёныш, пообщавшись по телефону с Маринкиным отцом и серьёзно обделавшись, папаше своему поплакался, ну а тот адвоката подключил. Наверняка, навели справки и получили информацию, что дома, до принятия приводящей в рабочее состояние дозы, майор Степанов интеллигентен и кроток, аки агнец.

В подробности той беседы меня Лёва посвятил, и я передаю его рассказ, как запомнил, максимально точно.

* * *

Рассказ Лёвы

Петрович сидит на кухне, курит, молчит. Перед ним два мужика сидят - один пожилой, жирный, седой, в дорогом костюме, другой помоложе, какой-то невразумительный, лет сорока-пятидесяти пяти, тоже холёный, и даже, если так можно выразиться, лощёный, но без определённых черт лица. Петрович молча мне на стул рядом с собой показывает. Сажусь.

- Простите, а вы кто? - лощёный спрашивает.

- Сосед я, - говорю. - Меня Лев Львович зовут. А с кем я имею честь?

- Адвокат это мой, - Петрович на меня кивает.

- Я - адвокат такой-то (имя не запомнил). Простите, а можно, коллега, на ваше удостоверение взглянуть? - лощёный говорит. - Я, вроде, почти всех в нашей коллегии знаю.

- Оботрёшься, - говорит Петрович, - давай, Лёва, послушаем, что нам эти... расскажут.

- Ну зачем, майор, так грубо! - громко говорит жирный, так сказать, начальственным басом. - Мы же по-хорошему к тебе, хотим уладить возникшее между нами недоразумение.

- Лёва, ты с ними давай, поговори, - сказал Петрович, закурил новую сигарету и замолчал до конца разговора. А ведь он никогда в квартире не курил, на лестничную площадку или на балкон выходил.

- А в чём дело? О чём разговор-то будет? Я ведь не в курсе, - говорю.

- Дело в том, что сын моего... товарища, - и лощёный называет фамилию-имя-отчество жирного просто-таки с благоговейным придыханием, - весьма уважаемого в очень высоких кругах человека, учится в одном институте с дочерью господина майора... Петра Петровича, то есть. И поскольку вы, Лев Львович, адвокат, то, значит, имеете представление об адвокатской этике, и с вами можно откровенно.

- Я, - говорю, - о человеческой этике вообще понятие имею, и знаю, что ничем она адвокатской не хуже.

- Ну, не будем вдаваться в спор о различиях. Дело в том, что между детьми возникло некоторое взаимное влечение, и они вступили, как это с молодыми частенько бывает... И не только молодыми! - лощёный гаденько хихикнул, - в интимную связь.

- Что?! - я даже не сразу поверил в сказанное. - Ваш сынок... с Маришкой?!

- А что тут такого? - рычит жирный. - Дело молодое. И Алик у меня красавец, на него все девки засматриваются, отбою от них нет. Не сомневаюсь, что это ваша Марина его в постель сама затащила.

Петрович молча посмотрел на жирного, лощёный перехватил тот взгляд и сделал знак своему клиенту помолчать.

- Нет, конечно, мы ни в чём вашу дочь не обвиняем. Кстати, а что она сама рассказывает?

Петрович молчит, курит.

- Да врёт всё, наверняка! - жирный опять ревёт. - Тебе же, майор, хорошо известно, что все они из себя невинных овечек корчат! Чтобы потом в ЗАГС затащить или на бабло` выставить!

- Нет, конечно, ваша дочь совсем не такая, мы вовсе так о ней не думаем, - бросив укоризненный взгляд на жирного, постарался загладить его ошибку лощёный, - ваша дочь, несомненно, перенесла психологический стресс, утратив невинность...

- Так мы ей это компенсируем! - опять жирный встревает. - Называй сумму, майор.

Петрович молчит, курит.

- Откупиться, значит, хотите? - спрашиваю.

Лощёный что-то шепнул на ухо своему жирному товарищу и тот поутих.

- Обо всём разумные люди всегда могут договориться, - лощёный говорит. - А у вас какие предложения?

- Я, - говорю, - со своим клиентом на эту тему ещё не беседовал, и не уполномочен делать какие бы то ни было предложения. Не могли бы вы ввести меня в курс относительно обстоятельств этого дела?

В общем, вошёл в роль, во всю из себя адвоката изображаю.

- Ну, насколько мне известно - а я вчера разговаривал с Аликом и подругой Марины, Анжелой, - говорит лощёный, - всё происходило полюбовно, по обоюдному согласию. Дети находились в квартире одни, когда отец и мать Алика были в своём загородном доме. Девушки выпили шампанского... Алик был за рулём, поэтому не пил. С Анжелой всё в порядке, а вот у дочери Петра Петровича возникла резкая аллергическая реакция на алкоголь, которую никто никак не мог предвидеть...

- Я догадываюсь. Она что, потеряла сознание?

- Ну да. Вот и вы, оказывается, в курсе, что у девушки острая непереносимость алкоголя, - обрадовался лощёный. - Вы подтверждаете!

- Я не в курсе и ничего не подтверждаю. Я лишь предположил, что ваш сынок, вероятно, что-то подмешал в шампанское для Маришки, и как оказалось, моё предположение оказалось верным. Он ведь бутылку наверняка не при ней открывал, да?

- Что вы такое говорите! - Да как ты смеешь?! - в один голос завопили лощёный с жирным.

Петрович, отреагировал на их реакцию, криво ухмыльнувшись. Я попал в точку. Папаша с адвокатом, значит, припёрлись подонка от срока отмазывать.

- И ваш сынок, стало быть, воспользовался её беспомощным положением? Не напомните, коллега, что это за статья?

- Да что ты такое городишь! Ты что о себе возомнил?! Да ты знаешь, кто я такой?

- Вы, - говорю, - отец насильника, по которому тюрьма плачет.

- Не нужно эмоций, господа, - встрял лощёный, стараясь опередить жирного, чтобы тот опять чего лишнего не ляпнул, - ведь мы здесь собрались, чтобы разрешить ситуацию полюбовно, мирным путём, да? И вы, Лев Львович, как адвокат, должны понимать, что у этого казуса нет никакой судебной перспективы.

- С какой стороны взглянуть. В конце концов, это решает суд.

- У Алика есть свидетель, что никакого насилия не было.

- И кто же?

- Её лучшая подруга, Анжела. Она даже на суде - если до него дело конечно, дойдёт, в чём я сильно сомневаюсь - даст показания, что Марина в Алика влюблена и не раз говорила, что просто-таки мечтает, чтобы он с ней, сами понимаете...

- А почему она "скорую" не вызвала, когда Маришка потеряла сознание? Почему они с вашим Аликом не встревожились?

- Ну... Дети же, сами понимаете! Растерялись.

- А трусики с неё стаскивать он не растерялся? И где была в то время лучшая подруга? Тут, по-моему, все признаки соучастия.

- Ну как вы можете такое!..

- Слышь, ты, адвокат, ты у меня быстро лицензии лишишься, я тебе устрою!!!

Петрович молчит, гасит окурок, закуривает новую сигарету. Я тоже закурил. Страшно ведь лицензию потерять, пусть даже у меня её никогда не было и не будет. Говорю спокойно, хоть внутри всё клокочет:

- Угроза адвокату, значит? И не напомните ли, сударь, когда это мы с вами на брудершафт пили?

Лощёный попридержал жирного за руку и говорит:

- Ну, зачем вы, Лев Львович, так? Простите, если мой друг вас чем-то обидел. Но вы должны его понять - речь ведь идёт о его сыне. И напрасно вы всё так драматизируете. Кстати, Пётр Петрович, вы не вызывали врача? У вас есть результаты медицинского освидетельствования дочери?

Петрович молчит, курит.

- Ну, да и так всё ясно, что никакого насилия не было, что здесь просто имеет место то, что ещё Шекспир воспевал! Между прочим, Алик вовсе не против того, чтобы жениться на Марине. Представляете, какая прекрасная пара может получиться! А вы как смотрите на то, - лощёный к жирному обращается, - чтобы с Петром Петровичем породниться? Ведь весьма достойные люди, не находите?

- Это не я, это сын пусть решает. А если женится, то я тебе, майор, дальнейшую карьеру обеспечу, можешь не сомневаться. Долго в за`мах не засидишься - у меня хорошие связи в вашем Министерстве.

Петрович отвёл взгляд и стал с задумчивым видом смотреть куда-то вдаль, за обои. Гости, похоже, решили, что у него захватило дух, он потерял дар речи, пытаясь осознать, какая удача перед ним замаячила.

- Правильно, майор, подумай.

- Ну ладно, мы, вроде, всё обговорили. Очень были рады знакомству! Не сомневаюсь, что оно продолжится в более подходящей обстановке и будет весьма плодотворным, - они встали, лощёный пожал мне руку, а Петровича не стал беспокоить, дабы не мешать предаваться сладким грёзам. - А когда, коллега, намечаются слушанья ваших дел в суде? Я бы с удовольствием поприсутствовал.

- Оставьте свою визитку, я позвоню.

- А можно мне вашу? - спрашивает, протягивая мне карточку с золотым тиснением и прочими пышными наворотами.

- Не прихватил с собой, - говорю, - я, видите ли, коллега, на загородную виллу собираюсь, там они мне ни к чему. Мог бы, конечно, зайти домой за карточкой, да, шофёр меня уже заждался. А я не люблю заставлять людей долго ждать.

Лощёный уважительно на меня глянул:

- Даже странно, что я никогда раньше о вас ничего не слышал.

- И мне это странно. И я о вас тоже не слыхал.

- Как хорошо, что мы исправили это досадное недоразумение! До скорых встреч!

Когда посетители ушли, Петрович встал, подошёл к холодильнику, достал пузырь:

- Будешь?

- Нет, - говорю, - меня и впрямь ждут Лёшка с Борисычем на Казанском, на дачу едем.

- Ну ладно, передавай привет. А я выпью, - Петрович засадил полный стакан. - Ты только Алексею не говори... Ни к чему ему пока про это знать.

- А ты сам-то, Петя, как? В порядке? А как Маша, и - главное - Маришка?

- Не знаю Лёва, ни-че-го не знаю!!!

Он шарахнул по столу кулаком и вновь наполнил стакан. А я ушёл.

* * *

Тогда, в Малаховке, вечером в субботу, когда звонить ходили, узнав от Лёвы о происшествии с Маринкой, Александр Борисович предпринял активные действия. Он поговорил по телефону с её отцом, узнал, что Маринка на расспросы родителей отвечает односложно, молча лежит в своей комнате, часто выходит в ванную, подолгу принимая душ, от врача отказывается. Родители, разумеется, в тревоге. Александр Борисович предложил помощь и заручился их согласием. Тогда, позвонив домой, он попросил жену пообщаться с Маринкой - работа как раз по её профилю. Утром следующего дня Рита навестила Степановых, а вечером Борисыч ей позвонил, поговорил и передал мне трубку.

- Ну как она, Маргарита Сергеевна, в порядке?

- Алёша, мы же договорились, называйте меня просто: Рита. Не переживайте, Марина вполне адекватна и психика у неё в норме, если вас это беспокоит. Мне девочка, кстати, тоже очень понравилась.

- Но как всё было? Как она вас встретила?

- Нормально. Я постучала в дверь, она открыла, я представилась, она улыбнулась и пригласила войти. Мы сели, стали разговаривать.

- А как она отнеслась к тому, что вы...

- Что я психолог? Нормально. Марина сказала, что понимает беспокойство родителей, волнуется за них, и если наш с нею разговор их каким-то образом успокоит, то она будет только рада. Очень умная, рассудительная девушка.

- И о чём вы беседовали?

- Да обо всём, на разные темы, преимущественно друг другу о себе рассказывали - кто что любит, чем интересуется. И вообще, о своём, девичьем, смеялись. Если вы, Алексей, опасаетесь, нет ли у Марины суицидальных наклонностей, то спешу вас уверить: ни в малейшей степени! Она только побаивается возможной реакции отца - он же мужчина отважный, способный на решительные действия. А если сочтёт, что в данном случае затронута честь его дочери, то...

- А что, разве не затронута?!

- Как сказать. Марина к этому вполне спокойно отнеслась. Говорит, что никакой обиды или позора для себя не усматривает - только гадливость, ощущение, будто в грязи испачкалась.

- Ну а отец, мать как - успокоились, не опасаются за дочь больше?

- Полагаю, да. Я их, как смогла, уверила в полной психической уравновешенности дочери. Пётр Петрович же, похоже, решительно намерен усадить того шалунишку на нары. Возможно, у него это получится, не знаю.

- Ну, спасибо, Рита!

- Не стоит благодарностей, Алёша. Замечательно, что мои профессиональные навыки не понадобились. И я вас поздравляю!

- С чем?

- У вас отменный вкус.

* * *

...Казалось бы, всё благополучно завершилось, и тот мерзкий эпизод со временем изгладится из Маринкиной памяти... Но только, разумеется, не из моей и её отца. Маринка, похоже, этого больше всего и опасалась: ведь "папаша Мюллер", со своим характером, мог огрести серьёзных неприятностей, наезжая на сынулю богатенького жирдяя. По крайней мере, так она думала.

Когда Рита, пообщавшись с родителями за чаепитием, ушла, Маринка вышла из своей комнаты.

- Папа, мама, - говорит, - у меня для вас радостное известие: я замуж выхожу.

Те, конечно, немного так... опешили, что ли.

- Ты что это говоришь? За кого?

- Как за кого? За Алика, конечно. Папа, я ведь не спала вчера утром, слышала разговор дяди Лёвы с этими... Ну, с папой Алика и его другом. Я и не знала, что Алик меня тоже любит... Он же, конечно, не со зла со мной так, он, наверное, просто своих чувств удержать не сумел.

- Да ты что, доча, серьёзно?

- Конечно. Анжелка правду сказала. Я, как Алика увидела, сразу влюбилась - ведь он такой красавец.

- Маришка, - Мария Ивановна говорит, - ты что горо`дишь? Я не узнаю тебя. К тому же, у тебя учёба.

- Мама, ты меня не узнаёшь, потому что я сильно повзрослела - мне уже восемнадцать.

- Ой, Маришенька, поздравляем! Да как же мы об этом-то забыли? Может, опять гостей позовём?

- Конечно, - Маринка отвечает, - Алика с родителями обязательно надо пригласить, познакомитесь, заодно и помолвку отпразднуем. Не век же мне в девках сидеть. Да о таком браке я даже и мечтать не могла, мне все девчонки теперь обзавидуются!

- А Алёшу звать?

- Постой, мать. Ты что-то крутишь, доча, - не смея поверить своему счастью, майор говорит. - Ты и впрямь Алика-то этого, что ли, полюбила?

- Конечно, папочка! Познакомитесь - он тебе обязательно понравится. Он очень умный, весёлый! Его нельзя не любить. Я в него по уши втрескалась!

- И когда - до или после того?

- Не важно! Главное, что я окончательно решила. Вы же не станете препятствовать счастью своей дочери? Ну а учёбу я брошу - к чему мне она теперь? Алик же очень богатый, а со временем у него будет блестящая карьера, и мы с ним станем ещё богаче.

* * *

...В общем, решительно замуж Маринка собралась. За гадёныша. Когда мне "папаша Мюллер" через некоторое время сам позвонил и передал тот, реконструированный мною выше, разговор, меня как-то... Не очень сильно, в общем, потрясло. "Что ж, - подумал, - девочка повзрослела, приобрела реальный взгляд на вещи. Но как-то уж очень быстро она изменилась... Да ведь когда-то это должно было произойти". А Пётр Петрович говорил со мной таким тоном, будто извинялся... Трезвый был, наверное.

Маринка же, похоже, изменилась радикально, с тех пор ни разу мне не позвонила, да и я её звонками не тревожил, не отвлекал от предсвадебных хлопот. Ну, о чём мне было с ней говорить? Поздравлять? Благословить, "по-братски", на грядущее замужество? В общем, с моим недолгим платоническим романом было покончено раз и навсегда, а видеть же бабочку, вылупившуюся из куколки, мне совсем не хотелось.

Хотя, что я вру? Я очень по Маринке скучал, постоянно о ней думал. Нет, в депрессию или в запой не впал, что было бы, наверное, для меня естественным - напротив, стал много писать, чтобы как-то отвлечься, целыми днями на машинке стучал. Только не фэнтези свои я сочинял, а статейки в разные газетёнки пописывал. Удивительным образом журналистская халтурка ко мне косяком пошла: стал востребован! Писать, правда, я начал скучно, как учили, уже без свойственных мне вычурностей и языковых выкрутасов, меня даже редактор одного задрипанного таблоида похвалил: "Ну вот, Алексей, наконец-то вы стали хорошо писать, практически ничего переделывать не надо. Это именно то, что народу нужно. Молодец!" Как в душу плюнул...

И откуда они, редактора`, о народе всё знают? И как случилось, что их знание народа так точно совпадает с мнением о том же народе высшего руководства? "Почему, - как-то спросил, - вы решили, что мой индивидуальный стиль письма народу не нравится? Вон ведь, - я назвал парочку громких фамилий бичевателей опостылевшего тогда всем режима, - очень лихо пишут, и ничего, публикуются повсеместно". "Ну, ты нашёл с кем себя сравнить! Им можно, они заслужили". Я тогда не нашёлся, что ответить. Потом уже меня догадка осенила: наверное, для тех виртуозов пера нужно создавать общий серенький фон, на котором они будут более заметны, ярче заблещут их выдающиеся публицистические таланты. Ну да, конечно, ведь если каждый журналюга сверкать бриллиантами оригинальных мыслей и стилевыми изысками начнёт, то читающая публика свихнётся, а то и вовсе ослепнуть может. Осознав это, я с полной ответственностью и энтузиазмом приступил к преумножению кучи газетно-журнального навоза, в которой взыскательный читатель выискивает вожделенные жемчужные зёрна. Невзыскательному же вполне дерьмо сойдёт - привык уже, принюхался. И когда я начал с каким-то мазохистским упоением насыщать свои статейки затасканными штампами, стереотипными высокопарными суждениями, модными для той поры трескучими лозунгами и прочей всевозможной похабе`нью, все редактора` приходили в полный восторг, чуть ли не урчали от вожделения: "Давай, Алёшенька, давай! Очень хорошо! Ещё давай, побольше пиши!" Даже предлагали в штат взять, но я отказывался - вольные хлеба, мол, слаще и жирнее.

Лёвка звонил каждый день - переживал за меня, пытался отвлечь разговорами. Я его, как мог, успокаивал, говорил, что со мной всё в порядке, а чтобы в том убедиться, пусть почитает мои статейки там-то и там-то, где я широко публикуюсь под таким-то псевдонимом. Он прочёл, не поверил: "Ты, Лёха, мне врёшь! Не ты ту блевотину сочиняешь". Меня это порадовало.

Как-то позвонил Александр Борисович, поинтересовался, куда это я пропал, давно на контакт не выхожу - он уже начинает беспокоиться. Я сказал, что много работы, совсем времени нет: деньгу` заколачиваю.

- А как вы, Алексей, смотрите на то, чтобы встретиться всей нашей компанией?

- Где? - спрашиваю.

- Константин в ближайшее воскресенье опять приглашает друзей в свой ресторан, у него там всё пришло к завершению.

- Что, шест, что ли, соорудили?

- Про это он не говорил, сказал лишь, что кухня полностью оборудована, хорошего шефа нашли, теперь он прилично угостить может. Придёте?

- А вы в курсе, что Артурчик ему запретил меня пускать?

- Да, Константин мне говорил, но он сказал, что ему плевать, и вас очень рад будет видеть.

- Да нет, пожалуй... - говорю. - Пусть Костя не обижается, но я не хочу опять эти уголовные рожи видеть. Я, конечно, не наших ребят имею в виду.

- Жаль. Кстати, нам с Риточкой тут приглашение на свадьбу пришло... А вас Марина не пригласила?

- Конечно, нет. С чего бы? Да и знает она, что не приду.

- Понятно... Этого следовало ожидать.

- А где и когда свадьба? - спрашиваю. - Это я так, чисто из любопытства.

Александр Борисович назвал один из самых шикарных по тем временам кабаков. Ну конечно, не в Костином же шалмане гадёнышеву папаше с важными персонами квасить!

- Бракосочетание назначено на субботу, через две недели, а из ЗАГСа сразу в ресторан пойдут, который целиком сняли под свадьбу. Гостей, похоже, будет огромное количество. Мы с Ритой как-то не решили ещё, идти ли... Что-то не лежит душа к этому мероприятию. Мы оба чувствуем, что у Марины счастья в том браке не будет. А вы что нам посоветуете?

- Идите, не раздумывайте. Лёве с Зоей компанию составите.

- Да его Зоя давно уже в Малаховке с дочкой и внуком, Лев разве вам не говорил?

- Тем более!

- Лев Львович сказал, что он тоже не пойдёт - не знаю, почему.

- Я догадываюсь: не хочет он там кое с кем встречаться. Но вы идите, хоть родителей её ува`жите, привет Маринке и наилучшие пожелания долгой и счастливой супружеской жизни от нас с Лёвой передадите.

- Ну, хорошо, если вы серьёзно этого желаете. Я вам ещё позвоню.

Потом мне начали вдруг звонить все по очереди: и Костя, и Эдик, и Юрка, и Игорь с Серёгой, даже какой-то Слава, которого я не знал, но и он тоже проникся сочувствием к моему горю, о котором им поведал в ресторане Александр Борисович. Со Славиком мы позже познакомились, хорошим парнем оказался - это тот художник, который Костин шалман оформлял и Артуровых девок раскрашивал. Все выражали готовность оказать мне посильную помощь, которая преимущественно сводилась к тому, чтобы начистить рыло гадёнышу. Не хватало ещё, чтобы Костя у`рок из охраны своего кабака подключил... Впрочем, те - слава богу! - были в Артуровом подчинении.

Я, в сущности, был в норме, даже не пил уже больше месяца с тех пор - как-то совсем даже не тянуло. Но вот мать непостижимым образом что-то чувствовала... Что? Не знаю. Смотрела на меня пристально, как бы пытаясь что-то разгадать, а однажды даже сказала: "Я тут водочку купила. Может, Лёша, выпьешь?" Для меня это был шок: чтобы мать мне выпить предложила?! А когда я отказался, решила, наверное, что со мной действительно что-то не в порядке. Про Маринку ведь я ей никогда ничего не рассказывал...

* * *

В пятницу, накануне Маринкиного бракосочетания, я курил на балконе, вспоминал, думал. Нет, наверное, смысла уточнять, о ком. Звонка не слышал.

Мать открыла балконную дверь:

- Алёша, к тебе девушка, Марина.

Маринка действительно сидела в комнате за столом, сложив руки на скатерти, будто за школьной партой.

- Здравствуй, Лёша.

- Привет. Как меня нашла? Впрочем, что я спрашиваю. Дядя Лёва?

Она кивнула.

- Ты совсем не изменилась.

- Мы с тобой около двух месяцев не виделись.

- Но ведь ты повзрослела, не девочка уже... Я к тому, что скоро женой станешь. Кстати, поздравляю. Ты что, попрощаться пришла? Могла бы и по телефону.

- Нет, Лёша, не за тем...

- Давай, говори, чем могу помочь.

Зашла мать, поставила на стол пару чашек с блюдцами, и, ощутив, видимо, неприсущую мне зажатость и напряжение в атмосфере, всё просекла и спешно засобиралась:

- Ой, да что я тут! Уже полседьмого! А у меня ведь билет в кино куплен. Лёша, ты уж тут сам гостью чаем попои, а мне бежать надо. Вы уж, Мариночка, меня извините, что не смогу вам компанию составить.

Мать исчезла.

- Нет у неё никакого билета, - говорю.

- У тебя хорошая мама.

- Не жалуюсь.

- Я завтра замуж выхожу.

- Ну, так совет вам и любовь. Жаль, иконы у меня нет, нечем благословить. Кстати, жених-то тебя в тачке своей, что ли, ждёт? Могла бы его пригласить, познакомила бы. А то ведь он незнамо что подумает.

- Он не ревнивый. Да и не знает он, что я у тебя. Никто не знает. Родителям я сказала, что у меня девичник с подругами.

- Та-ак... Становится интересно. Вот ведь, уже и врать научилась. Растёшь! Ну, рассказывай.

- Я замуж выхожу...

- Уже было. И что?

- А ты, Лёша, как... к этому относишься?

- Если бы ты за меня выходила, у меня было бы к тому отношение. Но ты же за Алика идёшь - я-то тут при чём?

Она опустила глаза, помолчала, потом подняла голову, взглянула на меня прямо - но не так, как в первый раз, а как-то... жалобно, что ли?

- Лёш, поцелуй меня.

- Прощальный, что ли, поцелуй? Первый и он же последний? А может, тебе просто интересно узнать, кто из нас лучше целуется? Чисто из любопытства?

- Нет... Зачем ты так?..

На её глаза стали слёзы наворачиваться. А я вообще их - женских слёз - не люблю, очень сильно они на меня действуют, сам могу разрыдаться. Поэтому сдерживаюсь, хоть и с трудом, форс держу.

- Маринка, прости, если обидел. Ты ведь, наверное, чувствуешь себя в чём-то передо мной виноватой. Ты же всегда понимала, как я к тебе отношусь... Но не бери в голову! Держи хвост пистолетом! Я тебя ни в чём не упрекаю, ты вправе поступать так, как тебе твоё сердце подсказывает. Я всегда желал тебе счастья, чтобы ты нашла себе достойного спутника в жизни... И я очень за вас рад.

- За кого рад? За меня с этим... гадёнышем?!

Тут меня опять - как пыльным мешком. И определение-то она моё применила! Как узнала, что я её Алика так называю? От Лёвки, наверное...

- Так ты что... Не любишь его, что ли?

- Догадался. Я ненавижу его. Грязный тип!

- Так зачем замуж-то за него идёшь?

- А чтобы отомстить. И чтобы папа в тюрьму за него не пошёл. Он ведь за меня и убить может. Или ты...

И она заплакала. Так тихонько-тихонько... Я взял платок, поставил стул рядом, подсел, приобнял за плечи, прижал к себе и стал утирать её мокрый от слёз носик, не забывая и о своих время от времени увлажняющихся глазах.

- Ну что ты... что ты... Ну, зачем так-то? Ну, не бойся, не посадят твоего отца, я его уговорю, чтобы не убивал... И сам не буду - обещаю. Но разве тебе самой не противно за гадёныша замуж идти? Кстати, он не повторял с тобой то же самое, но уже на законных основаниях?

- Нет... То есть, пытался. Только я ему сказала, что до первой брачной ночи надо воздерживаться, обычай такой есть - у нас с этим строго. Я ему даже целоваться не очень-то разрешаю. Так, при людях иногда, только для видимости. Он слушается...

- Отца твоего побаивается.

- Ага...

- Ну, завтра вдоволь нацелуетесь! Так, может, отменишь свадьбу? Ты ему уже достаточно отомстила: его папенька в такие расходы въехал! Свадебное платье-то, наверное, самое дорогое, из Парижу, небось?

- Из Лондона... - она наконец-то улыбнулась, глазки подсохли. - Только я этому Алику всю жизнь хочу испортить.

- И каким образом?

Тут Маринка свой коварный план и изложила. Из книжки, что ли, какой его вычитала или в кино подсмотрела? Она, значит, будет разыгрывать роль капризной, алчной стервы, всячески подрывая финансовое могущество супруга и свёкра, вредить им, где только возможно, всячески отравляя жизнь, создавая проблемы.

- Ты что, на такое способна? - спрашиваю. - А ведь вы на одном супружеском ложе возлежать будете, ты об этом не подумала? К тому же завтра тебе первая брачная ночь предстоит. Тот раз ведь не считается, ты же, как я понимаю, тогда радостей секса не испытала. Ну, а если дети от гадёныша пойдут, какие эмоции возникнут?

- Я всё продумала, - отвечает. - И я ведь тоже могу кое-что в питьё подмешивать. Со знающим человеком я проконсультировалась, что надо уже достала. Он вообще на всю жизнь про это занятие забудет!

- Сомневаюсь, что у тебя что-то получится.

- Я всё же попробую. В конце концов, разведусь. Не сошлись характерами, дескать. Ну а дети... Лёш, может ты как-то?..

- Что - "как-то"? Ты о чём?

- Ну... неужели не догадываешься? Ты не можешь мне ребёнка... сделать? А? Прямо сейчас, пока твоя мама не вернулась.

- Ну, ты, Маринка, даёшь! Да как тебе в голову такое заехало?! Накануне свадьбы к постороннему мужику - с такой просьбой!

- Ты не посторонний мне... Я же вижу. А если рожу`, то это твой ребёнок будет. Кстати, Алик по паспорту тоже Алексей, так что и отчество правильное запишут... Ну что, Лёша, давай?.. - и попыталась мне в глаза тем своим сногсшибательным взглядом заглянуть, но я смог уклониться.

- Ты... Это... Нет... - меня, конечно, чувства обуревать сильные стали, фантазии дружка пробудили, однако я, хоть и с трудом, его унял. - Ты что, с ума сошла?! Ты за кого меня держишь? Я тебе что, самец-производитель, да? А если бы того гадёныша Львом, допустим, звали, ты бы к дяде Лёве с этой просьбой обратилась? Он ведь тоже тебе, вроде, не совсем чужой.

- Ну, какой ты... Ну, зачем... - и она вдруг зарыдала, да так... Нет, не стану описывать. В общем, просидели мы, тесно обнявшись, говоря друг другу всякие слова, совершенно несущественные, которые приводить тут не имеет никакого смысла, до того времени, пока звонок в дверь не прозвучал, и я не пошёл открывать.

- Мариночка ещё не ушла? - спросила мама, входя.

- Мать, дверь же не заперта, да и ключи у тебя есть.

- Ой, я как-то забыла. А чашки, гляжу, чистые. Алёша, ну как тебе не стыдно! Ты что, гостью чаем даже не угостил?

- Ну что вы, не стоит беспокоиться, я что-то засиделась, простите, мне пора, - выпалила Маринка набор стандартных фраз. - До свидания!

И быстро упорхнула, надеясь, что мама не разглядит её изрядно опухшее от слёз личико. Ох, ну и наревелись же мы тогда! Я за собой что-то подобное только из самого раннего детства припоминаю.

* * *

На следующий день Александр Борисович позвонил.

- Как вы, Алексей, себя чувствуете? Вы в ресторан не надумали пойти, Марину поздравить? Мы вот с Ритой, хоть и без энтузиазма, но собираемся.

- Нет, - говорю. - Не хочу на этот спектакль смотреть.

- Почему - спектакль?

Ну, я возьми и расскажи Борисычу вкратце о нашем с Маринкой разговоре, и о том, что она затеяла.

- Вы... Вы, Алексей, с ума сошли! Да как вы только это ей позволили?! Немедленно - слышите! - уводите её оттуда! Она же девочка ещё, многого не знает. Но вы же не маленький, должны понимать, что ничего у неё не получится, они же её просто... погубят!

- Поздно. Их расписали уже... Она теперь законная супруга.

- Никогда ничего не поздно, Алексей, пока человек жив. Действуйте!

К разговору подключилась Рита:

- Алёшка, я всё слышала. Дурак ты!!! Кончай сопли жевать, ноги в руки - и мигом в ресторан! Мы сейчас же выезжаем.

В общем, прочистили они мне мозг, я как будто вынырнул на поверхность, глотнул воздуха - и помчался. Не стану приводить эпитеты, которыми я мысленно во время ловли извозчика и поездки к ресторану себя награждал, отмечу лишь, что выскажи я в чей-то адрес хоть малую толику тех слов, то обрёл бы врага на всю оставшуюся жизнь...

* * *

У входа в ресторан рядом с рослым детиной в строгом чёрном костюме стояла ярко покрашенная - правда, только по лицу, вполне даже одетая - дама, державшая в руках список приглашённых.

- Здравствуйте. Назовите своё имя, пожалуйста.

- Меня нет в списке.

- Тогда, извините. Здесь мероприятие, только по приглашению можно.

Охранник начал оттирать меня от двери, чтобы я не мешал заходить косякам всё прибывающих и прибывающих респектабельных гостей, многие из которых держали в руках свёртки, очевидно, со свадебными подарками.

- Да я же только-только прилетел, вот, узнал, что свадьба здесь будет, - по ходу импровизирую, - меня не успели в список внести.

- А вы с чьей стороны будете?

- Брат я невесты, - говорю, - двоюродный. С Магадана я, недавно откинулся, значит.

- Вас тут кто-то ждёт?

- А то! Братан, пого`дь, пусти внутрь пройти, я покажу...

- Сходи с ним, Серёжа, проверь.

Амбал, ухватив меня за локоть, сопроводил в залу, где во главе стола рядом с невестой я углядел "папашу Мюллера", замахал ему свободной рукой, крикнул:

- Дядя Петя, это я, Лёха!

Заметив меня, майор сделал приглашающий жест. Убедившись, что отец невесты меня признал, и, следовательно, всё в порядке, охранник отпустил мою руку и вернулся на свой пост.

- Ну, здоро`во, "племянничек"! Хорошо, что пришёл. Что-то меня вся эта публика... По каждому, похоже, УК скучает - барыги сплошь. Будь я из ОБХСС... Ну да ладно, садись.

Маринка сидела какая-то скованная, молчала и во все глаза на меня глядела. Казалось, она чего-то ждала.

- Да нет, Пётр Петрович, я на минутку.

- Поздравить пришёл? Тогда давай, выпьем.

- Некогда. Я, в сущности, за Маринкой. Пошли, Маринка, - говорю ей.

- Куда? Зачем? - спрашивает.

- Главное, отсюда. А потом уж решим: в картишки, может, сыграем, в кино сходим, или тем, что ты вчера предлагала, займёмся.

- Что?! - сидевший с ней рядом гадёныш, которого я демонстративно не замечал - весь в белом смокинге, символизирующем, видимо, его чистоту и непорочность - услышав мои слова, вскочил. - Да кто ты такой? Ты что себе позволяешь?!

- Кто его сюда пустил?! Майор, вышвырни этого наглеца! - взревел сидевший по другую руку жениха жирный папаша гадёнышев.

- Не командуй! - рявкнул, уже пребывавший в должной кондиции, Маринкин отец. - Не у себя на базаре!

Какая-то бабёнка, учуяв, что назревает скандал, взвизгнула:

- Да вызовите же, кто-нибудь, милицию! Пускай заберут хулигана!

- Милиция уже здесь, - из-за одного из столов поднялся невысокий пожилой крепыш, а за ним, как по команде, ещё с дюжину товарищей в штатском, в которых без труда угадывались коллеги "папаши Мюллера" по работе. - Петрович, что тут у тебя происходит?

- Сейчас разберусь, - тот отвечает и ко мне обращается: - Ты, Лёха, что, хочешь свадьбу сорвать?

- Ну да, конечно. А что в этом такого? Обычное дело.

- Всё нормально, товарищ полковник, - майор рапортует, - парень просто свадьбу сорвать хочет. Ситуация под контролем!

И что-то подсказывало мне, что майора ничуть не огорчил такой разворот событий. Маринка же заулыбалась, поднялась с места:

- Пошли, Лёша.

А когда гадёныш попытался её удержать, Пётр Петрович и на него рявкнул:

- Убрал гра`бки, быстро!

- Она моя жена... - вякнул, но уже не столь уверенно, гадёныш.

- Это моя дочь! Ещё раз тронешь - башку оторву!!!

Публика, разумеется, взволновалась, зашумела, завозмущалась. Конечно, как в песне поётся, "какая свадьба без буяна", но как-то не по правилам всё пошло: обыкновенно скандал с мордобитием к завершению свадебного мероприятия прилагается, а тут уже в самом начале назревает, когда ещё ни покушать, ни толком нажраться никто не успел. Непорядок.

Маринка же отодрала от волос пришпиленный к ним головной убор, украшенный, по входящей тогда в моду западной традиции, цветочками флердоранжа и какой-то девице бросила:

- Лови, Анжелка! Клиент свободен, забирай! А платье через час получишь, - и у меня на шее повисает. Так что я не видал, поймал ли кто фату`... да и плевать.

Кто-то из не врубившихся, сильно уже, видимо, поддатый, тупой или подслеповатый, крикнул:

- Го-о-орько!!!

Ну, мы и откликнулись на пожелание, от всей души подсластили. Ко`даки да Полароиды, как принято, защёлкали-зажужжали, вспышки засверкали.

- Нет, я этому мерзавцу сейчас... - гадёныш вопит, реноме своё спасая. - Да я тебя...

- Дай ему, Алик! - девка визжит.

- Только не здесь, только не в зале! - заволновались мэтр и официанты.

- Пошли, Маринка, отсюда, - говорю, - нас карета ждёт.

Между прочим, я води`лу, который меня довёз, даже не уговаривал подождать, а лишь пообещал ему интересное зрелище, которое было - хоть я совсем даже не пророк - вполне предсказуемо. "Невесту со свадьбы забирать буду, - сказал, - хочешь посмотреть?" "Спрашиваешь! Прям - кино! Буду ждать, вы только там поскорее".

Гадёныш с дружками и часть публики, которая мордобитие больше, чем выпивку ценила, за нами увязались. Петрович и его коллеги, разумеется, тоже пошли, за порядком проследить - это, как-никак, их ментовска`я обязанность.

- Уже у выхода из ресторанного зала слышу пронзительный, мелодично-сладенький голос за спиной:

- Господа, господа, не беспокойтесь, прошу вас! Ничего ужасного не происходит - это просто часть свадебного шоу, господа! Я догадался!

Оглянувшись, чтобы посмотреть, кто это там такой догадливый, я мигом распознал адвоката, которому Лёвка дал точное определение: лощёный. А мужчинка в серебристом, переливающемся, искрящем, будто ёлочная игрушка, смокинге, как у бармена из какого-то голливудского фильма, продолжал петь:

- Господа, всё идёт должным образом, Пётр Петрович же сказал, что всё под контролем. Шоу маст го он! Не волнуйтесь, господа, это лишь спектакль! Просто отец невесты нанял актёра, чтобы испытать, значит, мужские качества нашего Алика, своего новоиспечённого зятя. Это с его стороны очень умно и находчиво!

Вот за что я люблю адвокатов? Очень они все сообразительные, даже когда и чудаки на известную букву среди них встречаются. Гадский папа, похоже, подуспокоился, вернулся на своё место и на коньячок налёг - в бойцовских качествах своего гадёныша, видимо, не сомневался. А музыканты, посовещавшись, залудили хоть тогда и свеженькую, но изрядно уже навязшую в ушах, соответствующую, на их взгляд, моменту, мелодию группы Queen.

Когда мы вышли из ресторана, то вывалившая вслед за нами публика встала вокруг, отрезав от ожидавшего "Жигуля`". Конечно, можно было пройти - Маринкин отец с коллегами нам в этом бы посодействовали, но это с моей стороны было б не красиво: ведь заявленное шоу нуждалось в эффектном завершении.

Гадёныш встал метрах в трёх от меня, передал кому-то свой клифт и стал принимать бойцовские позы, позируя бегающей вокруг него и во всю щёлкавшей фотоаппаратом девице - как я успел догадаться, то была та самая пресловутая Анжела. Наконец-то я его разглядел: и впрямь красавец, где-то на полголовы выше меня, атлетически сложённый. Со стороны, наверное, это выглядело, будто эдакий ангел света вышел на бой с исчадием ада, то есть, со мной - я-то был весь в чёрном: дешёвые чёрные брюки, чёрная футболка без каких бы то ни было рекламных знаков отличия, картинок и лозунгов, чёрные штиблеты. Среди окружившей нас публики я краем глаза заметил только что подъехавших Александра Борисовича и Риту, которых Петрович вводил в курс дела.

- Алик, - Маринка говорит, - уймись. Ну, не люблю я тебя! Ты бы лучше Анжелкой занялся - самая для тебя подходящая пара. А в тюрьму папа тебя сажать не будет, не бойся.

- Марина, отойди от него! - рычит гадёныш, точнее, шипит. - У меня с этим артистом сейчас мужской разговор будет. А ты мне с сегодняшнего дня законная жена, слышишь?

- Не переживай, это ненадолго. Завтра... Нет, во вторник, я на развод подам.

- И то правда, Маринка, ты бы отошла. А то если он ненароком тебя заденет, так твой отец ему точно голову оторвёт, - говорю. - Ты же не хочешь, чтобы он из-за такого пустяка в тюрьму сел?

Когда Маринка послушала меня и отошла, к гадёнышу обращаюсь:

- Ты, малыш, эти позы в кино подсмотрел? У Брюса Ли и Чака Норриса, что ли? Ты бы слюнявчик надел, не то костюмчик, чистенький такой, кровушкой замараешь, когда я тебе по сопатке-то врежу, - а сам старательно вспоминаю, чему меня когда-то Сан Саныч учил, армейские приёмчики. Главное, думаю, не пропустить удар по тому месту, которое у американцев "шара`ми" а у нас "eggs" называется. Не исключено, что тот смазливый фотогеничный урод ничего не знает о боксёрской этике.

- Алёша, осторожнее с ним! - Маринка кричит. - Он серьёзно каратэ занимается.

- Не волнуйся, - оборачиваюсь к ней, - всё будет в...

И в этот самый момент мне прилетает по уху - будто кувалдой кто шарахнул. Я, конечно, удары умею держать, но ведь не такие, не ногой же! Хорошо, не навзничь упал, не треснулся ещё затылком об асфальт - так, на одно колено опустился, рукой о землю оперся. Всё перед глазами плыло, двоилось, башка гудела, как чугун... В неповреждённое ухо залетали поднявшиеся крики и визг, но всех заглушал "папаша Мюллер":

- А ну, все назад! "Скорую", срочно! А вот за такое, голу`ба, ты у меня точно сядешь! Ку-уда?! Стоять!!! Моли своего боженьку, если он у тебя есть, чтобы у парня серьёзных повреждений не было! Каратист хе`ров... Развелось вас, сук, на нашу голову!

Конечно, по законам героико-приключенческого жанра, мне следовало бы, обретя второе дыхание, вскочить на ноги, подобно какому-нибудь отмудоханому до полусмерти персонажу Ван Дамма, и провести "двоечку", вырубив гадёныша - да вот ноги что-то не слушались, голова шла кру`гом и всё, в сущности, было уже по барабану...

Не мои это жанры - приключения, романтика, детектив, крутой боевик - не умею я внутри них сочинять. Да и читать, впрочем, тоже давно стало не интересно, с всякими там мушкетёрами и фанфа`нами я уже к пятому классу покончил, а после шестнадцати почти полностью на научную фантастику переключился, временами классикой перемежая. Соцреализм - я давно уже пришёл к такому выводу - самый мощный, сложный, требующий максимального умственного напряжения и полёта фантазии жанр, все классики исключительно только в нём творили - от Гомера до Венедикта Ерофеева. В моём понимании, в литературе есть лишь соцреализм, со всеми своими внутренними течениями, коллизиями, разновидностями, выкрутасами - про людей и для людей - и прочее, которое исключительно для продажи. Литературный же критик, всё распихивающий по полочкам жанров, стилей и направлений, по сути, тот же товаровед. Его задача - определять сравнительные потребительские качества словесного продукта, навешивать ценники и ярлыки. Ну а издатели все сплошь чисто коммерсы, или идеологические шлюшки. Хотя, почему "или"? Вполне эти два занятия совмещается, и весьма успешно.

Впрочем, чего это меня куда-то вбок занесло? Видать, крепко меня гадёныш тогда лягнул...

...Я лежал на тёплом асфальте, кто-то - скорее всего, Александр Борисович - подложил мне под голову пиджак, а Маринка сидела рядом на корточках, поглаживая мой лоб, до самого приезда "скорой". Ехать со мной в больницу я ей не разрешил, хоть она и порывалась.

- В таком-то прики`де?! Тебе это... Переодеться надо... Поезжайте с батей и мамой домой... Вон, карета ждёт... Зелёная... Водилу Мишкой зовут... Он и платье это, может, назад привезёт - пусть подружка твоя в нём пощеголяет... Нехорошо людям праздник портить... Застолье срывать... Ну, заменили по ходу пьесы исполнительницу главной роли актрисой из дублирующего состава - бывает... Шоу маст го о-о-он!!!

- Лёшенька, ты не говори много, тебе вредно! Я завтра тебя обязательно навещу! - орошает Маринка слёзками своими мою опухающую физиономию.

Меня положили на носилки, затолкали в машину, а со мной поехали Александр Борисович с Маргаритой.

- Алексей, что маме вашей сказать?

- Ничего не говорите... Не звоните ей пока.

- Но ведь она же волноваться будет.

- Ничего, она привыкла... Я часто дома не ночую... Она не будет волноваться...

- Нет, Алёша, вы не правы, - Рита говорит. - Мать не волнуется, когда с вами ничего не происходит. Сегодня же у неё есть все основания для волнений.

- Мистика...

- Нет, это метафизика - то, что неподвластно нашему пониманию и научному анализу. Сердце матери с нею вполне соотносится, - Борисыч говорит. И заметив, что я порываюсь возразить, опережает:

- Помалкивайте, при такой травме нельзя говорить, напрасно я вас спросил. Ну да ладно, скажу вашей маме правду. Вы ведь, в конце концов, остались живы и здоровью вашему - будем Бога молить! - ничто не угрожает.

* * *

- На свадьбе, говорите, подрались? - осматривавший меня врач приёмного отделения больницы повёл носом, принюхался и сделал скептическую мину. - Допустим, верю... Комсомольская, что ли, свадьба была? Ну, ничего не поменялось!

* * *

На следующий день, в воскресенье, ко мне много народу припёрлось, но пустили только мать и Маринку, и то, сказали, чтоб не больше, чем пять минут - дежурный врач под свою ответственность разрешил. Пока диагностировали тяжёлое сотрясение, но кто знает, что там у меня в черепушке? Подробное обследование не раньше понедельника.

- Ну ладно, Алёша, я пойду, поправляйся, - вдоволь налюбовавшись моим заплывшим гематомой фейсом, мать говорит, - тебе, наверное, с Мариночкой надо пообщаться...

Заскрипела койка напротив, с неё поднялся мужик с забинтованной "шапочкой" головой, накинул халат и, ни к кому не обращаясь, произнёс: "Пойду, что ли, курну`". Тоже, значит, отсутствием деликатности не страдал. Две другие кровати пустовали, мы с Маринкой одни остались.

- Лёша, мне так много надо тебе сказать... Ну, какой же ты молодец!.. Нет, ничего не говори, тебе нельзя! Я тебе очень, очень благодарна!.. Мама с папой тебе привет передают, дядя Лёва, тётя Рита с Александром Борисовичем... Поправляйся скорее! - Маринка радостно улыбалась, размазывая слёзы по щекам. - А за Алика ты не волнуйся: вчера папа разрешил ему в ресторане остаться, а завтра дело уголовное, сказал, возбудят, он даст поручение следователю... Нет, молчи! Ну, какая же я дура была, что замуж за него собралась, а? Спасибо тебе... Ты, Лёша, мой герой! Я тебя очень, очень... - она нежно прикоснулась губами к моему лбу с предельной аккуратностью - так, чтобы, значит, моя хрупкая черепушка не треснула.

- Девушка, вам пора, - зашла процедурная сестра и стала готовить шприц. - Пять минут истекли.

- Хорошо, хорошо. Лёша, поправляйся, я завтра опять приду! До свидания.

- Завтра посещений нет, - медсестра говорит. - В среду приходите, вечером, после семи.

- Тогда - до среды! - и упорхнула.

* * *

К среде я уже вполне оклемался и даже пару раз мы с соседом по палате покурить выходили, когда медсестра отлучалась. Хоть мне и запрещено было вставать, но уж очень я волновался, ожидая Маринкиного визита. Того мужика Жорой звали, строитель, кирпичом по кумполу получил: производственная, она же и черепно-мозговая. "Первый раз, Лёха, каску не надел, представляешь?!" "Совпадение, - говорю, - с кирпичами такое случается". Он больше всего переживал, что могут ещё и рублём ударить, за нарушение ТБ. Когда я наконец-то Маринку дождался, ему опять покурить приспичило.

- Ну, как ты? - Маринка спрашивает. - Разговаривать тебе можно? Что врачи говорят?

- Всё путём. Через пару дней выписывают, черепок целый. Удар по скуле пришёлся, а она у меня крепкая. Представляешь, если бы на пару сантиметров ниже - то на левое ухо оглохнуть мог, или челюсть твой супруг мне бы своротил.

- А если выше?! Слава богу... Да и не муж он мне никакой, я вчера на развод подала. Ты представляешь, тётка в ЗАГСе даже не удивилась, ни о чём не спросила. На Алика дело заведено, он сейчас под подпиской, заявление от тебя требуется.

- Да ну его к чёрту! Не буду я с ним судиться, не хочу в роли терпи`лы выступать.

- Ну, как знаешь, тебе решать.

- А как тебе тогда, понравилось?

- Что? Когда?

- Когда "горько" орали.

- Очень!

- В ЗАГСе или в ресторане? - прошу уточнить.

- Спросишь тоже! В ЗАГСе меня чуть не стошнило. Страшно подумать, что было бы, если б ты за мной тогда не приехал...

- А сейчас поцеловаться не хочешь? Я Жорика позову, он "горько" покричит.

- Целоваться? С такой-то рожей?! Нет уж!

- Ну да, куда мне до Алика... Вот уж кто красавец, так красавец! Верю, что при взгляде на него все девчонки из трусов выпрыгивают... Ну, почти все, - быстренько поправился я, сымитировав испуг, когда Маринка сверкнув глазками, сымитировала гневную оскорблённость, - за крайне редкими исключениями.

- А ты знаешь, он мне перед свадьбой свои фотографии показывал.

- Семейный альбом что ли? Так это всегда всем показывают, какие все в детстве очаровательными карапузами были. Традиция!

- Да нет, фотки не из семейных альбомов, такие туда не помещают. Он на них совсем голый, и вовсе даже не младенец. Очень, кстати, качественные снимки, я догадалась, кто их делал.

- Я тоже. Твоя подруга, похоже, талантливая девушка.

- Ага. Может классным фотографом стать.

- Понятно. Предварительный показ, значит. И как, произвело впечатление?

- Не то слово: ужас! Как представлю, что он это в меня засовывал...

- Что, огромный?

- Гигантский! Как такое уродство может некоторым женщинам нравиться, не понимаю.

- Так и у меня такое же уродство есть.

- Не верю! Покажи немедленно, - Маринка сделала вид, что хочет приподнять край одеяла.

- Ни за что! - прижал я одеяло обеими руками. - Мой Аркашка стеснительный.

- Кто?

- Да дружка своего я так зову. Он у меня среднего роста, ничего в нём выдающегося нет, чтобы гордиться. К тому же сейчас он не вполне в форме.

- Ой, как это замечательно! Когда я эти ваши мужские устройства на скульптурах или картинах в музее разглядывала, они мне всегда ужасно нравились: такие всё крошечные, миленькие, не только у малышей, но и у могучих атлетов!

- Ты рисунки Обри Бердслея не видела.

- Кто такой?

- Потом покажу, у меня альбом есть. Так значит, в Пушкинском на тебя Давид размером своего члена благоприятное впечатление произвёл? Почему не поделилась?

- Ну... Я же стеснялась! Как может благовоспитанная девочка об этом с мальчиком разговаривать?

- А теперь, значит, не стесняешься - потому, что ли, что уже не девочка, а почтенная замужняя матрона?

- Вовсе не потому. Просто теперь у меня от тебя нет, и в дальнейшем никогда не будет, никаких секретов и запретных тем, ты для меня теперь самый близкий на свете человек! Я теперь тебе обо всём всегда рассказывать буду, о самом-пресамом сокровенном-пресокровенном!

- Как попу на исповеди, что ли?

- А как это? Что там говорить полагается?

- Сам исповедоваться не пробовал, но слышал, что надо побольше гадостей о себе рассказывать - и чем грязнее и паскуднее ты ему себя представишь, тем он больше рад.

- Ой, Лёшенька, я тебе столько о себе всякого разного, грязненького-прегрязненького порасскажу - ты просто не нарадуешься!

- Не надо! - говорю со строгостию. - Я не поп.

- Жаль... - Маринка притворилась, что расстроилась. - А я уж было собралась...

- Как-нибудь в другой раз.

- А ты знаешь, Лёш, мы вчера с Александром Борисовичем и Маргаритой Сергеевной в церковь ходили, там о твоём здравии молились, свечки к иконам ставили. Мне в церкви так понравилось! Как я пожалела тогда, что не крещёная...

- Ну, так крестись, кто мешает? Отец, думаю, возражать не станет. Борисыч с Марго в крёстные пойдут, или Лёвка с Зоей.

- А ты, значит, разрешаешь?

- Ну ты, Маринка, даёшь! Я что, на всё теперь тебе благословление давать должен?

- Ага... - она радостно закивала. - Я у тебя теперь всегда спрашиваться буду!

- Тебе что, родителей мало?

- Родители особая статья. С ними не про всё можно говорить.

- А со мной, значит, можно?

- Ага! - весело отвечает. - Даже если ты меня замуж и не возьмёшь, я всё равно только тебя буду слушаться!

- Интересно, как на это твой муж посмотрит? Ну, не Алик, конечно, а следующий, настоящий.

- Кто его знает? Ну, да я себе постараюсь какого-нибудь смирного мужичка подыскать, малохольненького.

Так мы трепались, шутили, подкалывали друг друга, ни разу должным образом в любви не признавшись. Да разве оно нам было нужно? И без того было хорошо.

Так что, констатировав завершение своего романа с Маринкой, я явно поторопился.

6

После больницы я, по рекомендации врача, недельку дома отлёживался, Маринка каждый день навещала, мама учила её беляши печь. Я матери запретил по кино шляться, когда у нас гости, чтобы не вышло как в прошлый раз. Честно говоря, боялся с Маринкой наедине оставаться - она же постоянно со мной на сексуальные темы норовила заговорить, только при маме стеснялась. Ну а я всерьёз побаивался, что от теории мы с Маринкой ненароком к практическим занятиям перейдём - ни на свою выдержку, ни, тем более, на её целомудрие я уже положиться не мог.

Почему я гнал от себя даже мысль о сексе с Маринкой? Не знаю. Она ведь вполне взрослая, не девочка уже - успела и замуж сходить, и развестись! - для того нехитрого дела вполне созрела и не раз достаточно прозрачно намекала, что вовсе не против, если я пожелаю завязать с нею ещё и интимные отношения. Что меня сдерживало и заставляло строить из себя тупицу, представляться этаким недотёпой - подобно персонажу Бурвиля из знаменитой французской комедии? Я ведь прежде какими-то высоконравственными излишествами по этой части никогда не страдал. Если дама не вызывала во мне отрицательных эмоций, была вполне приятна во всех отношениях, как на вид, так и на ощупь, я не очень долго медлил с пикантным предложением, а, заручившись встречной симпатией и получив благожелательное согласие, немедля приступал к поиску мало-мальски пригодного помещения для того занятия, которое нынешние извращенцы и кретины "любовью" называют. В дни бурной молодости - особенно, после скоропостижной женитьбы - жилищная неустроенность вынуждала прибегать к всевозможным ухищрениям; меня в этом отношении обычно Костик выручал, когда его предки на дачу отлучались. Нарисовавшийся же однажды Эдик мало-помалу меня от Костиной квартиры оттеснил, чаще всех прочих наших друзей эксплуатируя её в качестве, как он выражался, "сексодрома".

Ну, так что же меня сковывало? Отчего я так старательно избегал попасть с Маринкой туда, куда прежде всячески стремился с другими девчатами, которые мне даже не очень сильно нравились - в интимную обстановку? А Лёвка и другие мои товарищи наперебой торопили меня: "Не упускай момент, женись, пользуйся тем, что девчонка в тебя наверняка по уши влюблена - ты же ради неё рыцарский подвиг совершил!" "Папаша Мюллер", полагаю, теперь-то против моей кандидатуры на место зятя возражать не стал бы, ну а с Марией Ивановной у нас давно сложились самые тёплые отношения. Да вот только я как-то...

* * *

- Александр Борисович, что со мной такое происходит? Можете вы мне профессионально объяснить, как психиатр? Нет ли здесь патологии какой?

Мы сидели на кухне у "Мастера" и его Маргариты - я хоть и осознавал серьёзную разницу в возрасте с ней, но никак это не ощущалось - чаёвничали под где-то мной случайно найденный тортик "Сказка". Наконец-то я принял их приглашение, соизволил навестить - и откровенничал по поводу вышеизложенного.

- Вам, Алексей, не психиатр нужен, а психолог, - он смеётся, трубку свою набивая. - Ритуля, займись пациентом.

- Вы, Алёша, трусишка, вот что я скажу. Вы просто боитесь брать на себя ответственность, потерять иллюзию свободы, как тот шварцевский Медведь, бегавший от принцессы.

- Он по другой причине бегал - озвереть боялся. А вот ваш муж меня с мультяшным попугаем сравнивает.

- И долго вы намерены девочку мурыжить? Она ведь, как я понимаю, настроена решительно. И кстати, почему вы её с собой не прихватили?

- У неё дела в институте - документы забирает.

- Что так?

- Да не хочет она в ту обстановку возвращаться.

- Из-за Алика?

- Не только. У гадёныша, помимо Анжелы, немало других поклонниц там нашлось - часто ей звонят, угрожают, записки в почтовый ящик подбрасывают. Дескать, если что-то с их любимым Аликом из-за неё случится, то они страшно отомстят! Дуры бестолковые, зря их Маринка боится. Да если её папаша на них разок рявкнет - мигом угомонятся.

- Не скажите. Разъярённые девицы способны бывают на самые отчаянные, безумные и мерзкие поступки.

- И что они сделают - "тёмную", что ли, в сортире? Или мочой обольют?

- Если бы только мочой... Но не будем предполагать худшее, доверим заботу о ней её Ангелу-хранителю.

- Ну а я на эту роль что, не гожусь уже?

- Вы ведь, Алексей, не находитесь при ней постоянно - туалет вместе с нею, наверняка, не посещаете - вот и сегодня в институт без охраны отпустили. Хорошо, что сейчас там студентов нет, только абитуриенты, - Александр Борисович говорит. - Ну а ваше-то дело как продвигается?

- Да никак. Не буду я заявление в суд подавать. Пусть гуляет, гадёныш.

- Но ведь вы материальную компенсацию можете потребовать.

- Не стану я с его папаши деньги брать, ещё чего!

- Напрасно, Алексей. Это, как я успел понять из разговоров с Львом Львовичем и Петром Петровичем, не тот тип людей, который может оценить ваше благородство. Ваш отказ взять деньги их насторожит, заставит подозревать, что вы что-то против них затеваете, строите некие ко`зни. Эти люди просто не представляют себе, что может быть что-то важнее денег, всё только ими меряют. Бессребреников, альтруистов и вообще порядочных людей они презирают, считают опасными сумасшедшими.

- Это как на рынке: когда платишь за товар не торгуясь, то тебя за идиота принимают, так, да?

- Нет, совсем не так. В культуре восточного базара торг - это способ общения, что-то вроде увлекательной игры. Если не торгуетесь, то вы просто даёте понять, что не хотите терять время на беседу с продавцом, это вам не интересно - следовательно, проявляете неуважение.

- И что, тот барыга меня зауважает, если я за бабки с ним поторгуюсь, чтобы его сынок на нары не сел? Таки оно мне надо!?

- Нет, конечно. Но, заплатив, не будет уже тревожиться, что его сыну что-то угрожает, и сам перестанет представлять для вас какую-то опасность.

- Хорошо, я подумаю. Мне сейчас, честно говоря, деньги вовсе не помешают.

- Так вы же говорили, что у вас сейчас с деньгами всё наладилось, заказы на статьи пошли.

- Как пришли, так и ушли. Я вновь наглости понабрался, дерзнул свои собственные мысли излагать, словесными кунштюка`ми баловаться. Мне редактор так и сказал: "Вам, Алексей, серьёзно в той пьяной драке повредили мозг, вы правильно писать разучились". Наслышан, оказалось, о моих ресторанных подвигах.

- Но ведь вовсе не обязательно вы в журналистике должны состояться, тем более что сами весьма нелицеприятно о том роде деятельности отзываетесь. Кстати, я прочёл то, что вы мне дали. Знаете, Алексей, очень даже недурно! Я это вам без всякой лести говорю.

- Алёша, мне тоже понравилось, хоть это, вообще-то, не самый мой любимый жанр, - Рита добавляет. - У вас, несомненно, талант!

- Просто повезло, - говорю, - с хорошими читателями.

- Хороших или плохих читателей не бывает, так же, как и писателей. Просто, когда писатель с читателем находят друг друга и возникает взаимопонимание - это одно, а когда некий текст вас никак не затрагивает или даже вызывает раздражение - значит, вы просто читаете написанное не для вас.

- Понимаю. Это как с чужими письмами - когда не знаешь, о ком или о чём в них речь идёт.

- Ну да, ведь слово - штука адресная. Человеческая речь нуждается в приёмном устройстве, способном расшифровать её смысл и перевести в должные образы или понятия, в котором возникают определённые ассоциации, эмоции, сопереживание. Или не возникают.

- А как быть с этим: "Вначале было Слово, и Слово было у Бога..." К кому оно было обращено, к какому, спрашивается, приёмнику? В белый свет, значит, как в копеечку, да? Но ведь и света, как чётко помнят некоторые отдельные старики, тогда ещё никакого не было.

- Ну, не будьте так строги` к Библии, точнее, к апостолу Иоанну. Это так звучит в переводе на русский, а всякий перевод страдает определённой степенью условности, неточностью. В данном контексте, полагаю, под тем термином - Logos - следует понимать не вербальные вибрации, а некую Идею, Проект, Мысль вообще, которая, обретя способность к творческой материализации самой себя, стала Богом. Всё же просто, Алексей.

- Куда как проще! Как же сам-то я до этого не додумался? И соображает Бог с тех пор, если я правильно вашу православную идею понимаю, постоянно "на-троих", да?

- Вы, Алёша, для атеиста на редкость трезво рассуждаете, - рассмеялась Рита. - А почему бы нам с вами, мальчики, на троих не выпить, за ваше, Алёша, выздоровление? У меня где-то бутылочка "Лидии" завалялась.

- Уж в чём-чём, а в этом, Рита, я никогда не отказываю прекрасным дамам, да и ваш супруг - уверен! - тоже.

Маргарита выставила на стол бутылку, открыли, разлили по рюмашкам.

- Давайте, Алексей, за вас с Мариной выпьем, чтобы вы наконец-то обрели уверенность в себе, и всё у вас окончательно наладилось, - Александр Борисович говорит. - А с публикацией ваших произведений я постараюсь вам посодействовать, наверняка они ещё кому-то будут интересны. Есть у меня некоторые знакомства в издательствах.

- А вам Маринка не говорила, что хочет креститься? - спрашиваю после того, как мы выпили.

- Это, Алёша, просто замечательно! Может, и вас она в этом направлении подвигнет - к Церкви, я имею в виду. К Богу-то вы и сами следуете верным курсом, пусть даже себе отчёта в том не отдавая.

- Вы, Рита, имеете в виду всеобщий логичный финал? Ну, так все мы туда направляемся, даже и те, кого Александр Борисович "жизнелюбами" называет.

- Нет, Алёша, далеко не все перед Богом предстать смогут, поскольку кое-кто совсем другое направление избрал, а "жизнелюбы" - в первую очередь.

- И откуда вам, православным, всё известно-то: где кто в конце пути окажется?

- Оттуда, откуда и вам - из веры, из религиозного ощущения. И в вас, Алексей, это чувство имеется, хоть вы его и не желаете признавать, не доверяете ему.

- С чего вы так решили?

- Из общения с вами, ваших текстов.

- Так! Затягиваете, значит, меня в свои религиозные сети, Александр Борисович?

- Ну что вы! Вы сами в эту паутину рано или поздно попадётесь, а мы с Риточкой, как пауки, будем вас там ждать.

- Да, Алёша, мы люди терпеливые, - рассмеялась Рита. - Вон, Мариночка уже, оказывается, влипла - так мы ею займёмся. А вы погуляйте, порезвитесь в своём оголтелом безбожии, если уж сам Бог вам в этом попустительствует.

- Вот именно. Это с нашей стороны было бы дерзостью превеликой: пытаться открыть ваши глаза на то, что сам Господь не желает пока вам показывать.

- Вот спасибочки! Тогда хочу - алаверды`! - поднять бокал за вас, за доброту вашу.

Когда мы выпили, спрашиваю:

- Вы, Александр Борисович, Рите о тех малаховских птичках не рассказывали?

- Рассказывал. Что это вы, Алексей, о них вспомнили?

- Не усматриваете ли вы в том концерте какое-то символическое значение, некий "иероглиф", как вы это называете? Как оно укладывается в канву событий?

- Нет, пока я взаимосвязи с событиями не узрел. Но если мы чего-то не видим, не замечаем, не ощущаем, то из этого не следует, что его нет.

- Согласен, тут трудно что-то возразить.

- Будем ожидать каких-то других кусочков паззла, которые помогут нам яснее разглядеть доступный нам фрагмент общей картины Мироздания и того, что в нём происходит.

- Чего кусочки?

- Игра такая - английская, кажется - её у нас уже продавать начали: некая картинка на картоне, причудливым образом разрезанная на мелкие куски, из которых её надо вновь собрать.

- А! Игрушку видел, слышал, как продавщица её "пуцли" называла.

- Не исключено, что именно в такой транскрипции это название у нас приживётся.

- Рита, а можно мне закурить? - спрашиваю.

- Разумеется, Алёша! Саша ведь курит. Вот и пепельница. Я к этому вполне терпимо отношусь, сама время от времени, бывает, покуриваю.

- Так у меня ведь - предупреждаю! - табак вонючий, не то, что трубочный.

- Ничего, окошко открыто - не задохнёмся. А как Марина к этой вашей привычке относится?

- Ну, у неё же отец курит. Впрочем, я при ней стараюсь поменьше дымить - самому на пользу идёт. Она ведь очень добрая, понимающая девушка. Даже слишком, к сожалению.

- Что вы имеете в виду?

- Тут давеча призналась, что обида прошла, и она больше зла на Алика не держит, уже не упрекает в том, что он с нею сотворил. Говорит, что она сама во всём виновата: Анжеле когда-то соврала, что ещё в восьмом классе девственности лишилась и ведёт с тех пор активную половую жизнь. "Зачем?" - спрашиваю. "Неприлично, - говорит, - выделяться, не хотела среди подруг белой вороной, выглядеть. Если девочка красивая и ни кем пока ещё не тронутая - значит, или дура бестолковая, или корчит из себя незнамо что".

- Это естественно для молодёжи - следовать в курсе модных веяний. Во времена моей юности было всё с точностью наоборот - непорочность девицы была свидетельством её доброкачественности, - поделился мнением Александр Борисович.

- Так вот Алику, значит, и в голову не залазило, что кто-то с ним - таким породистым самцом! - может о случке не мечтать. Ну а когда он во время того своего... "мероприятия" испытал некое затруднение и кровь увидел, то сразу всё понял и жутко перепугался, хоть тогда о "папаше Мюллере" ничего даже не знал. Маринке, значит, повезло, что гадёныш её своим "инструментом" не покалечил и осеменить не успел, ну а ей его потом жалко стало. "Алик ведь, - говорит, - никогда от девушек в этом отказа не знал, а когда я несколько раз его настойчивые предложения отклонила, обиделся, решил, что таким образом я себе цену набиваю, нарочно его дразню, вот и решил проучить, доказать, что он всегда своего добьётся". И тот удар ногой по моему калгану Маринка тоже ему простит со временем, когда решит, что это я сам его спровоцировал, напугал, когда угрожал идеальный римский шнобель расквасить и костюмчик замарать.

- Да, Алёша, как жаль, что вы так боитесь на Марине жениться - она бы стала вам идеальной парой. Ведь вы, как я понимаю, из нашей породы - однолюбов? Другой такой ведь вы уже не найдёте.

- Однолюб, говорите? Это как вы, Лёва с Зоей, Викентий Александрович с Кирой Андреевной? Наверное... Я даже где-то Эдику завидую: с какой лёгкостью и изяществом он в своей донжуанской практике сексуальных партнёрш меняет, не заморачиваясь налаживанием какого бы то ни было духовного контакта.

- А вы напрасно, Алексей, об Эдуарде Виленовиче думаете, что он какой-то легкомысленный, безответственный человек. Он ведь тоже однолюб, как и мы - не смейтесь! - просто находится в постоянном поиске своей идеальной женщины.

- И в чём, интересно, его идеал? - скептически так спрашиваю. - Вряд ли он ведёт со своими подругами задушевные беседы, погружаясь в их богатый внутренний мир.

- Вы, Алексей, в курсе, что Эдуард с сестрёнкой после гибели родителей воспитывались в детском доме? Ему семь лет тогда было.

- Нет... Как-то у нас с ним разговор на эту тему не заходил.

- Он не любит об этом рассказывать, но вот со мной разоткровенничался однажды. А вам известны причины, по которым он трижды женился и трижды же развёлся?

- Ну, видимо, женился он, как и я, сдуру, а разводился, как принято сейчас говорить, из-за "не сошлись характерами". Дурацкое, конечно, выражение.

- Только вы-то не спешили вступать в новый брак, да и сейчас под всяческими надуманными предлогами стремитесь избежать нового. Почему, спрашивается?

- Саша, это же очень даже понятно. Обычно, мужчина, от которого уходит супруга, испытывает комплекс, считая себя несостоятельным по части семейной - дескать, это его вина, это он не справился. Вас же, Алёша, как я понимаю, жена бросила?

- Ну, да. Сына забрала, а вскорости и за чудесным образом подвернувшегося иноземца замуж выскочила.

- Вот когда инициатором развода является мужчина, то у него не возникает, как правило, трудностей с новым браком.

- А у женщин не так?

- Точно так же. Абсолютно! В этом психологически мы полностью с вами, мужчинами, совпадаем. Знаете, ведь и у нас с Сашей этот брак не первый, мы с ним оба перенесли разочарование первого супружества, стресс при расставании, и вовсе не планировали для себя никакого нового семейного счастья.

- И как же вам удалось перешагнуть через эти свои психологические барьеры? Хотя, что я спрашиваю! Вы, Рита, очень красивая, привлекательная женщина - наверняка Александр Борисович влюбился в вас с первого взгляда и приложил все усилия, чтобы снискать ваше расположение.

- Вовсе даже нет, тут вы ошибаетесь. Когда мы с Сашей повстречались, я отнюдь не представляла собой предмет сексуального вожделения мужчин - такая невзрачная, серенькая мышка.

- С трудом в это верится.

- И всё же это так, - Александр Борисович говорит. - Но, вернёмся к промыванию косточек достопочтенного Эдуарда Виленовича. Женился и разводился наш друг по иной причине - из чадолюбия. Он, как я узнал, очень любит детей и мечтает о большой, многодетной семье.

- И что, от такого прекрасного семьянина подряд три жены ушли, что ли? Как-то не вяжется с вашими же утверждениями.

- Нет, это он от них уходил.

- Ничего себе, чадолюбие: аж трёх малюток сиротками оставил!

- Вы, Алексей, тут несправедливы. Во-первых, он детей не бросил, навещает по мере возможностей, общается. А женился он всегда на первой же забеременевшей партнёрше, и сразу подавал на развод, когда та категорически отказывалась второго ребёнка заводить.

Меня, конечно, подмывало спросить об их собственных детях, но, па`мятуя о том малаховском предостережении Александра Борисовича, я сдержался.

- Значит, для него не имеет значения, что из себя женщина как человек представляет - лишь бы рожала побольше?

- Поскольку потеря родителей в детстве на нём сильно отразилась, то для Эдуарда высшей ценностью в жизни является семья, а идеал женщины - женщина-мать.

- Точнее, мать-героиня. Ну а из детдома он не хотел бы детишек взять?

- Он-то, может, и хотел бы, да кто ему даст? Для этого ведь супруга и её согласие требуется.

- Да, вы мне глаза на Эдика открыли. Ведь все мы его за эдакого донжуана принимали, который ни одну юбку со смазливой мордашкой или мордашку в юбке не пропускает, лишь бы только на ней отметиться, занести в свой список. А он, оказывается, прикладывает все силы к улучшению демографической ситуации в стране!

- Совершенно верно. Почему бы и вам с Мариной этим не заняться?

- Знаете, Александр Борисович, тут дело не только в моих комплексах. Честно говоря, меня поведение Маринки настораживает.

- Что вы хотите сказать?

- Да она как-то уж чересчур настойчиво... Ну, просто всячески пытается меня, грубо говоря, в койку затащить. При том о женитьбе речи даже не заводит.

- А вы, Алёша, с подобным раньше не сталкивались, да?

- Да нет, бывало. Только то были весьма заматеревшие в сексуальных развлечениях особы, а вот чтобы уж совсем юная девушка... Может, в ней проснулась эта, как её...

- Нимфоманию имеете в виду?

- Точно.

- И каким образом девушка стремится поколебать вашу стойкость в этом вопросе: трётся о спину сосками, как бы невзначай, трогает ваше причинное место, прикладывает вашу ладонь к своему, массирует вам щиколотки, слишком тесно прижимается? Не могли бы вы, Алёша, поподробнее, - Рита смеётся, - нам это очень интересно.

- Знаете, стоит лишь нам на короткое время остаться наедине, она тут же на всякие пикантные темы разговор заводит, намёки там разные... На прошлой неделе навестила, а матери в тот момент дома не было. Так она мне прямо с порога: "Лёша, ты один? Знаешь, такая жара! Можно мне душ принять?" "Не вопрос, - говорю, - горячую воду третьего дня дали". Так она мигом раздевается - сарафан, лифчик, трусики скидывает - и говорит: "Лёш, не составишь компанию?" Хорошо, мать в тот момент из булочной вернулась - ну, Маринка сгребла одёжку и эдакой напуганной нимфой с картины какого-то там Буше` или Рубенса в ванной скрылась. Вот только она далеко не рубенсовский типаж.

- Маму вашу, значит, постеснялась. Это хорошо. А вы, Алеша, как я поняла, её впервые голенькой увидели. И как она вам, понравилась?

- Рита, шутите?! Как могут голые девочки не нравиться? Я же в тот момент вообще... Соображать что-либо перестал.

- Это вполне объяснимо, - улыбнулся Александр Борисович, - снабжение вашего мозга кислородом нарушилось, поскольку кровь в иное место активно поступать начала.

- Ну и почему, Алёша, вас это встревожило? Мариночка же вас не в койку затаскивала, а лишь в душ приглашала. И вообще, нам, женщинам, нравится, когда нами, голенькими, мужчины любуются и даже испытывают сексуальные позывы, но при этом далеко не всегда мы испытываем желание вступить с ними в половой контакт.

- Скажите, Алексей, подобным вызывающим образом Марина ведёт себя со всеми мужчинами, или только с вами? - интересуется Александр Борисович.

- Думаю - точнее, уверен! - что только со мной.

- Ну, значит, ни о какой нимфомании речи не может быть. Она просто демонстрировала своё к вам расположение и абсолютное доверие.

- А может, она просто хочет со мной таким образом расплатиться за своё спасение, что ли? Как некоторые говорят, "осчастливить". Мол, упло`чено - и отвали, мужик.

- Ну как вы можете так о Мариночке, Алёша?! Вы же её хорошо знаете.

- И впрямь, чушь сморозил...

- Значит, это лишь вы с женитьбой никак определиться не можете, а ни от девушки, ни от её родителей, полагаю, возражений не последует. Что ж, прискорбно.

- Ну, спрашивается, какой семейный комфорт и благополучие я могу ей обеспечить? Была когда-то дедова "трёшка", так та моей бывшей досталась. Здо`рово я тогда лопухнулся, выпендрившись: даже на размен не пошёл, просто выписался... Теперь я понял, что брак надо заключать лишь с видами на перспективу грядущего развода. А ведь с Маринкой - случись что - безболезненно для меня это не произойдёт.

- Ну, вы, Алёша... Не знаю... Ну, просто... пошехонец какой-то! Это же надо: пытаться все возможные варианты наперёд предусмотреть! Просто вы придумываете себе причины, чтобы не лишиться иллюзии своей теперешней свободы, боитесь брать на себя ответственность - с чего мы и начали наш разговор.

- Аминь! - резюмировал Александр Борисович разговор, и мы выпили.

- А вы знаете, Алёша, может вы и правы... - Рита вдруг задумчиво так говорит. - Нет, я неправильно выразилась... Просто я, кажется, начинаю понимать причину, по которой вы так старательно избегаете сексуального контакта с Мариночкой, постоянно находите всевозможные отговорки, не позволяющие сделать предложение...

- И что за причина? - спрашиваю.

- Вы ведь, как я понимаю, влюбились с первого взгляда?

- Был такой грех, подтверждаю.

- Вас, Алёша, одномоментно захлестнуло чувство, наполнило до краёв и продолжало нарастать. И вот возник страх - расплескать его.

- В каком смысле?

- Вас страшит, что при физической близости сложившийся в вашем представлении образ начнёт утрачивать идеальные черты, вы увидите в ней обычную женщину, начнёте замечать свойственные ей, как и всем нам, недостатки... И наполнившая вас влюблённость станет убывать. Вы же, Алёша, при всём своём напускном цинизме, романтик.

- Понял! Если вдруг она при мне, например, громко пукнет - моё чувство лопнет, как мыльный пузырь, так?

- Приблизительно так, - улыбнулась Рита. - Хотя вы, по своему обыкновению, всё утрируете, до предела упрощаете.

- Действительно, Алексей, Риточка, похоже, права. Вот у нас с нею, например, взаимное расположение росло постепенно, по мере узнавания друг друга мы находили всё больше и больше точек духовного соприкосновения - и нас это неуклонно сближало; не было, как у вас, того "удара молнии", чему я был свидетель. Так же, похоже, обстоит и у других людей, когда просто обоюдные симпатии и сексуальное влечение постепенно перерастают в желание отыскивать друг в друге всё новые и новые положительные черты. При этом, возможно, кому-то придётся какие-то свои привычки и манеры принести в жертву, по мере способностей вырабатывая терпимость к раздражающим качествам спутника жизни. Но так бывает, если люди не чураются такого тяжкого труда, как взаимопонимание.

- И тогда всем наступит счастье, как один школьник в своём сочинении написал. Только большинству людей абсолютно наплевать на чувства и тонкую душевную конструкцию даже самых близких. И "наплевать" - ещё мягко сказано.

- Отсюда идея о построении общества всеобщего счастья утопична и практически нереализуема. Но прекращать сей сизифов труд не следует, поскольку он формирует в человеке нужные духовные качества, закаляет для будущих дел.

- Так что, уж и выпить за счастье всех людей на планете нельзя, что ли?

- Почему нельзя? Можно, конечно, - Александр Борисович наполнил рюмки. - Но не всех.

- Понял! За тех, которые счастливы только тогда, когда другим плохо, пить не будем. Пусть злобно скрежещут зубами, взирая на наши радостные, сияющие блаженным идиотизмом лица!

- С вами, Алексей, приятно общаться: вы всё быстро схватываете.

- Я же сообразительный, как этот... боно`бо.

- Только тот на вашем месте не терялся бы.

- Ну, куда мне до обезьянок-то! Тупиковая ветвь эволюции - как меня однажды какой-то дарвинист классифицировал.

- А жаль. У вас с Мариночкой, Алёша, замечательные детишки могли бы получиться.

- Думаете? Не обязательно. Это не всегда и не у всех получается... - я осёкся.

Рита, приметив моё замешательство, верно угадала посетившую меня мысль:

- Вы ведь наверняка хотите узнать про наших детей, да? Только Саша, наверняка, запретил вам меня о них спрашивать. Ну, рано или поздно...

- Ритуля, может, не сейчас? А Алексею я потом сам расскажу.

- Не волнуйся, Саша, я в порядке... Алёша, можно сигарету? - она прикурила, закашлялась и тут же затушила, сломав в пепельнице мой "Дымок". - В общем, первый брак у меня был не менее удачным, можно сказать, счастливым... Муж - талантливый учёный, красавец, два замечательных сына... Ваши, Алёша, ровесники - один чуть старше вас, другой, соответственно, помоложе... - у неё задрожали губы, она часто заморгала, и я вдруг увидел, как человек мгновенно постарел.

- Рита... Сергеевна, может, Александр Борисович прав: не сто`ит? Я не настолько любопытен.

- Ну, хорошо, не сейчас, - она собралась и взяла себя в руки. - В общем, нет больше моих мальчиков. Точнее, они сейчас где-то там. У нас с Сашей могли бы быть свои дети, но я... когда-то совершила ошибку. Вот так.

- Риточка, прекрати, перестань винить себя! - Александр Борисович приобнял её за плечи и притянул к себе.

- Мне, пожалуй, пора, - говорю, ощутив своё присутствие явно излишним. - Меня Маринка ждёт, я ведь обещал к ней вечером заглянуть, узнать, как у неё дела.

- Ну, передавайте ей привет! - она натянуто улыбнулась. - И не забывайте: я для вас просто Рита.

* * *

А в одно из следующих воскресений мы собрались ограниченным составом своего узкого круга в Малаховке - Лев мне говорил, что Кира Андреевна с Викентием Александровичем очень хотят на Маринку взглянуть, вот я и привёз её "на смотрины". По этому случаю Костик, у Артура каким-то образом отпросившись, прихватив Эдика и Юрку-архитектора, наконец-то своих предков навестил. Как и следовало ожидать, Маринка всем понравилась, оправдала, так сказать, ожидания.

Костик, кроме Эдика с Юркой, привёз мяса для шашлыков и бухло`; мы, мужики, трепались, травили анекдоты, собирали дрова, разжигали мангал, Маринка с Наташкой, почирикав в гостевом домике, где Лёвиного внука Лёву содержали, пошли выгуливать его в коляске по Малаховке, чтобы ребёнок подышал другим, гораздо более свежим воздухом, а Лёва с Зоей и хозяевами гоняли чаи на терраске.

- Лёха, - Эдик мне говорит, - как же тебе с малолеткой-то подфарти`ло! Губа у тебя не дура.

- Грех на губу жаловаться.

- Так, когда женишься-то? На свадьбу хоть пригласишь?

- Обижаешь, Эдик. Только я пока жениться не собираюсь.

- Что так? Девка вполне созрелая и дитё от тебя хочет, я думаю. Вы как с нею - уже`?

- Эдик, ты же знаешь, что никого, кроме Борисыча и Лёвы, я в свои интимные темы не посвящаю.

- Жаль. Что тут скрывать? Не понимаю. Мне про баб всегда интересно, и я про своих всё другана`м рассказываю. Когда кому, конечно, интересно.

- Вот именно. Ты многого не понимаешь. Ты, например, Флобера читал?

- Кто такой?

- Француз один, про заморо`чки одной замужней тётки писал, "Госпожа Бовари" называется.

- И чё? Интересно?

- Нудятина жуткая. Вроде "Анны Карениной". Ты хоть про Льва Толстого-то слышал?

- А то. "Филиппок". Крутая вещь!

- Не то слово. Только Лев Николаевич тем шедевром не ограничился, кучу томов ещё разного всего понаписал.

- И ты что, всё читал?

- А то. В институте заставляли.

- Тогда понятно. Лёх, глянь, Юро`к опять на дерево полез! Не, ну что ему на земле неймётся? Всю дорогу норовит куда-то на верхотуру вскарабкаться.

- Правильно говорить: "всё время".

- Ладно, не нуди`. На землю же яблок полно попадало, их бы и собирал.

- На земле червивых много, они на варенье пойдут и на компот, может, сидр из них сделают. А он хочет для Киры Андреевны хороших нарвать - завтра ведь Яблочный Спас, церковный праздник.

- А что, тут церковь есть?

- Я не знаю. Ну да Кире Андреевне, думаю, известно, где можно освятить плоды нового урожая.

- А зачем?

- Чтобы их есть можно было. До того категорически запрещается.

- Да ла-адно! Мы же едим.

- Потому что мы с тобой грешники и за это будем в аду гореть.

- Лёх, ты это серьёзно? Ты что, верующий что ли?

- Я - нет. А вот Борисыч с Лёвкой верующие.

- Да, а Борисыч-то будет?

- Обещал приехать попозже, он с утра в церкви.

- Так ты же сказал, что только завтра праздник-то.

- У них, у православных, каждое воскресенье праздник. А завтра дополнительный, "двунадесятый" называется.

- И что, он опять в церковь попрётся?

- А куда денется. Ты сам-то, Эдик, крещёный?

- Не-а.

- И правильно. Я вот, например, в младенчестве бабушкой крещён - а что толку-то?

- Ну а Борисыч какой толк в этом деле находит?

- Вот ты у него сам и спроси. Между прочим, вас с Юркой и Костяном сегодня сюрприз ждёт.

- Какой такой сюрприз?

- Потерпи чуто`к. Если расскажу, то сюрприза не будет. Ты знаешь, я Маринку еле уговорил с утра со мной поехать - она ведь сперва хотела после службы, с Борисычем.

- Тоже, что ли, православная?

- Не-е, оглашенная.

- Да ты что? Правда?! Ладно, Лёха, го`нишь.

- Зуб даю, век воли не видать, падла буду!

- Да?.. А ведь по виду-то не скажешь. Ведёт себя нормально, разговаривает как нормальная, не орёт...

- Да ты что подумал-то? - простодушие Эдика поистине не знало границ. - Ты считаешь, что "оглашенный" это то же самое, что и "оглушённый"?

- А разве нет? Говорят ведь: "орёт, как оглашенный".

- Нет, Эдик, ты заблуждаешься, - пришлось мне тогда - в который уже раз! - развеивать тьму его дремучего невежества.

- Вот оно что... И откуда ты, Лёха, столько всего знаешь?

- Книжки читаю, - говорю. - Поэтому со мною любят общаться не только тупые тёлки, но и умные, изящные девушки.

- Я ведь и впрямь думал, что это всё одно что "контуженный" или "чумово`й". А оказывается, она просто креститься собирается. И ты что, ей это разрешаешь?

- Чудак-человек! Да как я могу ей что-то разрешить или запретить?

- Ну... Ты же жених ей, будущий муж. Ведь вы когда-то по-любому поженитесь.

- Нет, Эдик, не поженимся мы. Никогда! И между нами с Маринкой - уж так и быть, удовлетворю твоё жгучее любопытство - ничего того, что тебя интересует, нет и не было. Ни разу!

- Да ла-адно! Ты, что, Лёха, серьёзно?

- Эдик, скучно с тобой. Какой мне смысл тебе врать? Враньё сильно переутруждает мозги, а я - человек ленивый.

- Слышь, Лёха... - вдруг с какой-то робостью спросил Эдик, чего я за ним прежде не замечал. - А может, я... это, с ней... как-то... сам понимаешь...

- Запал на неё, что ли?

- Ну да... Хорошая. Очень мне понравилась.

- Замути`ть, значит, с нею хочешь? Интрижку, что ли, закрутить? - мне стало ужасно смешно от одной только этой мысли, но я сдержался, чтобы Эдика не обидеть. - Ты что же, разрешения спрашиваешь?

- Ну... Мы же друганы`. Как можно у друга-то бабу без разрешения уводить?

- Совет вам да любовь - благословляю! Не парься, Эдик. Но предупреждаю: Маринка тонкая штучка, не обижайся, если ничего не получится. К ней такие красавцы подкатывали - не нам с тобой чета. И папаша у неё - особо предупреждаю! - мент.

- Ну да я всё же попробую.

- Эдик, ну подумай головой: кто мы с тобой такие? Я голодранец, ты алиментщик... Ну, со мной ей хоть разговаривать интересно. А ты-то о чём с нею будешь говорить? О футболе? О ПДД? О гаишниках? О жиклёрах-карбюраторах? Баб ей своих перечислять?

- Не, я попробую. Попытка - не пытка.

* * *

... Позже, когда девчата вернулись с прогулки и уложили накормленного будущего милиционера в сарайчике спать, мы всем скопом предались чаепитию на сакральном месте - терраска была изрядно вместительной. Костян тут начал описывать родителям в подробностях - умолчав, впрочем, о "костюмах" официанток - тот фо`ртель, который Маргарита выкинула в вечер открытия его ресторана, Эдик с Юрчиком подбрасывали деталей - и надо же было видеть их лица, когда на терраске появился Александр Борисович и представил:

- Здравствуйте, друзья! Знакомьтесь: моя супруга, Маргарита Сергеевна. Кое-кто, полагаю, ещё помнит её в иной роли.

Сцена из "Ревизора"!

Кира Андреевна с Викентием Александровичем залились смехом, а когда Лёва пояснил жене и дочери причину того, те тоже заулыбались.

- Не... ну ты, Борисыч, змей! - первым пришёл в себя Эдик. - А ты, Лёха, здорово меня тогда развёл! А ещё говорил, что врать не любишь.

- То было не враньё, Эдик, а розыгрыш. Просека`й разницу.

- Ладно, Лёха, я тебе это припомню... Друг называется!

- Эдуард Виленович, не судите нас строго и простите, если чем обидели.

- Да ладно, Борисыч, я на тебя... на вас с Лёхой не в обиде. Обиженных... - и Эдик впервые на моей памяти осёкся и не только не произнёс вертевшееся на языке слово, но и довольно заметно покраснел. Эта картина заслуживала кисти Репина: "смущённый Эдик"!

- Да, Эдичка, - Кира Андреевна включилась, - ты совершенно прав: на обиженных воду возят. А у нас водопровод, вот!

Интересно, чьё присутствие произвело тогда на Эдика столь тормозящее воздействие - Киры Андреевны или Маринки? Не стану гадать.

- Маргарита Сергеевна, - Костик говорит, - уж простите, что мы вас тогда за какую-то сумасшедшую приняли.

- И правильно сделали, потому что тогда это был мой сценический образ. Так что вы, Костя, мне сейчас комплимент сделали. Знаете, я не люблю, когда меня с отчеством величают, подчёркивая мои преклонные годы, поэтому зовите меня просто Ритой.

- А вот мои года сколько угодно подчёркивайте, - Кира Андреевна говорит, - я к ним давно уже привыкла. Вы варенье-то кушайте: свежее, только вчера наварила.

- Кто шашлыки жарить будет? - Викентий Александрович спрашивает.

- Позвольте мне, - Александр Борисович говорит. - В прошлый раз у меня они не вполне удачными получились, и сегодня я желаю реабилитироваться.

- А вы, Саша, сами-то есть их будете? Ведь пост же строгий.

- Нам с Ритой от отца Николая разрешение вышло - имеем право мясом объедаться и спиртным опиваться. Но - в рамках разумного.

- ...Которых мы с Сашей всегда стараемся не нарушать.

- А мне нельзя мяса, - Маринка говорит с изрядной гордостью, и Наташке поясняет: - Крестить меня на Успение отец Николай будет, я сейчас по всей строгости говею. А ты, Наташ, беременная, на тебя пост не распространяется.

- Да я и не крещёная. Вот рожу` в следующий год второго, так потом сама окрещусь и детей покрещу, обоих разом.

- Здо`рово! Наташ, а можно, я крёстной буду?

- Кому?

- Детям, конечно.

- Ну, ты Маринка, даёшь! - говорю. - Сама ещё не крещёная, а уже в крёстные матери напрашиваешься.

- А что? Пусть даже и такая, но - мама. Круто!

- Интересно, когда крестишься, - Наташка спрашивает, - обязательно догола раздеваться, или в купальнике можно?

- Да ты что?! Исключительно только голышом, - компетентно разъясняю. - Поп ведь мужчина, ему интересно на голую бабёнку поглазеть. Вот нас, мужиков, можно и в плавках крестить.

- Откуда, Алёшка, такие познания?

- Давно живу, - говорю.

- А... это... на крестинах можно посторонним... некрещёным присутствовать? - Эдик спрашивает.

- Разумеется! В церковь никому запрета на вход нет.

- Ты только, Эдик, губы особо не раскатывай: в купель Маринку поп не при зрителях макать будет. Не стриптиз.

- Алёша, зачем вы так? Эдуард, вы обязательно приходите! Это же такой праздник! - Маргарита говорит. - Вы в церкви на службе когда-нибудь присутствовали?

- Не-а.

- Мне думается, вам понравится.

Во как! У Риты железная хватка оказалась: усекла добычу и сразу вцепилась. Впрочем, прикольно будет, если Эдик кре`стится и воцерковляться начнёт. По крайней мере, может, поп ему разъяснит, что Николай-угодник, образок которого он на лобовом стекле своей лайбы держит, на самом деле араб, а вовсе не русский - а то мне в этом Эдика разубедить не удалось.

- Тётя Рита, а Церковь разрешает в голом виде художникам позировать? - Маринка спрашивает.

- Благословляет ли? Не знаю. Но не запрещает - это точно. А почему спрашиваешь?

- Да я хочу дяде Лёве портрет свой в рост заказать. Ты же, дядя Лёва, художник. Может, нарисуешь меня, пока я молодая и не слишком жирная?

- Маришка, ты это с чего вдруг... удумала? - Лев опешил. - Да я ж шрифтовик, книжный график, обнажёнку только в институте-то и рисовал.

- А мне хочется, когда ты рисовать будешь, чтоб Алёшка присутствовал, и все бы мои достоинства в подробностях разглядел. Может, тогда он стал бы ко мне больше интереса проявлять.

- Я могу, - Юрик говорит, - тебя порисовать.

- Да-да, - Лев говорит, - Юра прекрасный рисовальщик, даром, что архитектор.

- А если надо поприсутствовать, то и я вместо Лёхи могу, - Эдик подключается, - ты только скажи!

- А ну, цыц! - прикрикнула Кира Андреевна. - Мариночка, зачем ты мальчишек дразнишь? Тоже мне, Трильби! Ты что, не видишь, как они возбудились?

- А я нет, - Викентий Александрович говорит, - я не возбудился.

- Ну, ты ведь у меня уже большой мальчик. Мой стойкий оловянный солдатик! В общем, кончайте этот нудизм, все идём жарить шашлыки.

- Нет уж, жарить буду один я, - Александр Борисович решительно заявляет, - а всем прочим разрешается только мешать мне дурацкими советами.

- Я же, пожалуй, предамся объятиям Морфея... - Викентий Александрович говорит. - Но ненадолго, пока ароматы шашлыка меня не пробудя`т.

- Мне кажется, Лёвочка проснулся и ему пелёнки пора менять. Мама... А где мама?

- Зоя пять минут как ушла и пелёнки, наверняка, уже поменяла. У бабушки-то чуйка покрепче будет.

* * *

- Маринка, ты, почему мужиков поддразнивала? - спрашиваю, когда мы с нею по саду прогуливались.

- Я не их, я тебя пыталась раздразнить.

- Зачем?

- Не знаю... Хочу, чтобы ты ко мне... Ну, понимаешь? Лучше относился.

- Странный способ. Давай уж напрямки: ты что, меня любишь?

- Не знаю... Я к тебе просто очень хорошо отношусь.

- А к Лёве плохо?

- Нет, и к нему... очень хорошо.

- Может, влюбилась в меня, гормон, так сказать, взыграл?

- Не знаю...

- Ладно, спрошу уж совсем откровенно, не обижайся только.

- Я на тебя никогда не обижусь! - она улыбнулась. - Не хочу воду возить.

- У тебя что, зуд какой-то появился?

- Ты про что?

- Да между ног - "поддувает ветерок". Да?

- Нет, Лёша, ничего такого подобного мне вовсе не хочется.

- Так что же ты меня постоянно... провоцируешь-то?!

- Не знаю...

- Может, тебе с Борисычем проконсультироваться, или с Марго?

- Лёш, а у тебя женщины... были?

- Ну, ты даёшь! Да я ведь женат был, у меня сын - разве не знаешь?

- Я не про то... Вот после того, как мы с тобой познакомились, у тебя женщина была?

- Да нет, как-то вообще не интересовался этим делом.

- Ну, вот! - Маринка, казалось, даже обрадовалась. - Я так и знала!

- И что с того?

- Так ведь ты уже скоро год как без этого... без секса! А я слышала, что это мужчинам очень вредно. В телевизоре какая-то тётка рассказывала.

- Вот, оказывается, что! Ну, раз тётка в телевизоре... Считаешь, что по твоей вине я ужасно страдаю? Ты, значит, хочешь мне оздоровительную эротическую услугу оказать: ничего личного - исключительно гуманизм, забота о психическом здоровье ближнего - так?

- Ну да, - она энергично закивала головой. - Я же вижу, как ты мучаешься.

- Нет, Марина, ошибаешься - я не Иоанн-мученик. Слышала, про такого святого?

- Нет.

- Неважно. Узнаешь со временем, попы` расскажут. Так вот, я не испытываю сугубых страданий в этом вопросе. Борисыч же говорит, что воздержание только закаляет психику. На крайний случай у меня руки здоровые имеются. Надеюсь, понимаешь, что я имею в виду.

Она опять закивала.

- Существует такая специальная женская профессия - оказывать озабоченным мужикам содействие по этой части. Слышала, наверное. При этом есть немало сердобольных дам из любительской лиги, которые нам - возбуждённым, переполненным тестостероном мужчинам - на безвозмездной основе свою помощь и поддержку предлагают. Так что, Маринка, я крайне признателен тебе за твою... чуткость, искреннее желание мне по-дружески помочь, но... Я предпочёл бы с тобою этим заняться лишь тогда, когда тебе самой и только со мной это захочется. Поняла?

Она заулыбалась, бросилась мне на шею и нежно расцеловала во все - сколько их там у меня оказалось - щёки.

- Лёшка, ты - чудо! Если потерпишь ещё чуточку, то я в тебя обязательно влюблюсь, честное слово!

- Уж если так нужна поляна для твоих дальнейших колдовских экспериментов, предлагаю: займись Эдиком.

- В каком смысле?

- Потренируй на нём свои приворотные чары, поиграй с ним. Он ведь, похоже, в тебя втюрился основательно.

- С чего ты взял?

- Да он сам мне признался. Испрашивал, значит, разрешения за тобой приударить.

- И ты ему разрешил?

- А я что, имел какое-то право запретить?

- Может, мне тогда лучше с Костей позаигрывать, или с Юрой?

- Костян с Юркой у меня разрешения не спрашивали. А Эдик-то чем плох?

- Ну... Какой-то он, мне кажется, примитивный. И мелковат к тому же.

- А в целом отвращения не вызывает?

- Да нет... Смешной.

- Вот и пускай по тебе посохнет - ему вовсе не мешает поговеть, отдохнуть чуток от своих бабёнок. Ты же меня от них отлучила? Вот и Эдика на ту же диету посади. А то уж очень он перетруждает себя по этой части, как бы не надорвался.

...В общем, так мы с Маринкой разговаривали, прогуливаясь под бдительно-завистливыми взглядами Эдика и других мужиков, потом все (кроме Маринки и маленького Лёвы) ели дивные шашлыки под песни Розенбаума и Вилли Токарева, приведшие в восторг Киру Андреевну, выпивали - те, кто мог себе это позволить. Поздно вечером все, кому было нужно в понедельник быть на работе или в церкви, разъехались, а с самого ранья` и весь следующий день телевидение по всем работавшим каналам баловало нас гениальным произведением П.И. Чайковского, от которого меня и по сей день подташнивает. Впрочем, тех всем известных событий комментировать не стану - слишком скучно и мелковато для меня.

* * *

Эдик серьёзно приступил к ухаживаниям. Он по утрам звонил Маринке с предложением подвезти куда надо, пару-другую раз его останавливали за выключенный счётчик при пассажире - благо, времена тогда беспокойные начинались, далеко не всем ментам было дело до таксистов. Но Эдика при том не штрафовали - Маринка называлась его невестой, строила гаишникам глазки, сокрушая своим убойным обаянием, спрашивала, не знают ли те место, где можно купить обручальные кольца и тонкое кружевное женское бельё для грудей и бёдер её размера. Маринка здо`рово рассказывала в лицах, какие те у ментов были, когда она свои габариты жестами описывала - мы с Лёвой до колик ржали. Из неё прекрасная актриса могла бы получиться. Хорошо, что в её головку это не приходило, а к нашим с Эдиком бо`шкам мысль о том, что Маринка может попасть в артистическо-богемный вертеп, который оторвёт её от нас навсегда, даже близко не смела приблизиться.

Когда Маринка ко мне заходила, мать под тем или иным предлогом исчезала до поздней ночи, полагая, что в её отсутствие события развернутся в ожидаемом ею направлении. И тихо умерла она вскоре в уверенности, что у нас с Маринкой всё вот-вот разрешится. Меня до сих пор не оставляет ощущение, что она именно себя считала помехой нашему с Маринкой семейному счастью и ушла просто из деликатности, как раньше уходила в кино или к подругам.

Бедная мама...

* * *

- Знаешь, Лёш, я с Эдиком ощущаю себя какой-то училкой, что ли... Он же совершенно чистый лист: почти ничего не знает, ничем не интересуется.

- Кроме секса. Он с тобой в этой сфере познаниями не делится? Или ты ему это запрещаешь?

- Да нет, напротив, но он сам постоянно от этих тем уходит, даже покраснел однажды, когда я его о чём-то таком спросила.

- Эдик покраснел? Опять?! Его пора срочно врачу показывать.

- Знаешь, у меня в шестом классе был такой подшефный; меня, как отличницу, к двоечнику прикрепили. Ох, и намаялась я с ним! Вот и с Эдиком у меня та же история: я ему объясняю что-то, он глазами хлопает, кивает - и не ясно, понял ли он хоть что-нибудь.

- Я тебе открою тайну: его голова, как у солдата-сро`чника, занята только одной мыслью, другие туда уже не вмещаются.

- Да ну тебя, Лёш! Эдик не похож на сексуального маньяка.

- А ты много с маньяками общалась?

- Да мне достаточно общения с тобой. Я же чувствую, какой вулкан страстей в тебе бушует - ты же с трудом сдерживаешься, чтобы в клочья не порвать на мне все эти жалкие тряпочки и не потерзать моё нежное, розовое, беззащитное, источающее пьянящий аромат прекрасное тело! Лёшка, разве не так?

- Ну, так-то оно, конечно, так, - с серьёзным видом соглашаюсь, - только я знаю несколько волшебных заклинаний, способных развеять твои ведьмовские приворотные чары. Меня в зверюгу трудно превратить.

- Но ведь не невозможно. Так что я своих попыток не оставлю, и не надейся.

- Ты Эдиком лучше займись, потренируйся, как говорится, на кошечках.

- А с ним-то чего возиться? Он давно с потрохами весь мой, с ним не интересно. Я и не таких с ума сводила - не мой уровень квалификации.

- Ну, так пользуйся ситуацией, повышай его культурный уровень: по театрам поводи, по музеям, вернисажам, лекториям.

- Так мы с ним давно уже культурную программу выполняем, я - представляешь! - его на "Зеркало" водила - так он весь фильм до конца внимательно просмотрел.

- Не может быть, наверняка, всё время только на тебя пялился. Целоваться, небось, лез?

- Да нет же. Мы ведь потом кино обсуждали - и он всё, оказывается, понял. Или - почти всё.

- Ну, прямо какой-то "Пигмалион" получается, только наоборот.

- Точно, Лёшка! Эдик у нас, конечно, Элиза Дулитл, а вот кто из нас профессор Хиггинс, а кто полковник Пиккеринг?

- Ну, разумеется, Хиггинс - это я.

- Почему это?

- А потому, что в конце пьесы замуж за Элизу Пиккеринг выходит, а не Хиггинс. Ты же не думаешь, что я смогу на Эдике жениться?!

- А я, что ли, смогу? Нет уж! Я ведь на полголовы его выше.

- А я на целую голову.

- А может, ну её - эту Элизу? Почему бы Хиггинсу за полковника не выйти, а? По-моему, занятная бы парочка получилась.

- Полковнику нужно приличное приданое подсобрать, а профессор ещё на калым деньжат не скопил.

- Значит, мы, бедные полковники-бесприданники вас, учёных мужей, вовсе не интересуем? Тоже мне - "наука" называется! - Маринка надула губки, захлюпала носиком, и у меня создалось впечатление, что она вот-вот всерьёз зарыдает. Но, зная о её артистическом даре, я не клюнул и удержался, хоть и с большим трудом, от того, чтобы её обнять и начать утешать - как в тот памятный вечер накануне свадьбы.

* * *

- Мариночка уже ушла? - каждый раз с надеждой на отрицательный ответ спрашивала мать, возвращаясь около полуночи. - А то, если что, я ведь и на кухне, на раскладушке могу.

- Мама, всё в порядке, не волнуйся, я её проводил до дома. Ей завтра рано вставать.

7

Когда мать увезли на "скорой", и на следующее утро сообщили, что её больше нет, я впал в некий ступор. Постоянно вспоминал тот пристально-спокойный, прощальный, как бы просветлённый её взгляд с носилок и последние слова: "Лёшенька, не надо со мной ехать. У меня будет всё в порядке, не волнуйся. Завтра навестишь". Ну почему я её тогда послушал?! Хотя, с другой стороны - что я мог изменить?..

Звонили и заходили друзья, выражали соболезнования, как заведено в таких случаях, Маринка была постоянно при мне, Эдик с Лёвой ездили в морг, выправляли документы в ЗАГСе, на кладбище.

Александр Борисович поинтересовался, как её будут хоронить.

- Не всё ли равно? Кремируют, наверное.

- А ваша мама была верующая?

- Не знаю, я за ней ничего такого особенно не замечал. Церковь она если и посещала, то редко, поскольку я о том ничего не знаю, икон дома нет - так, парочка бумажных образко`в. Крестик, правда, мать носила - да кто нынче его не носит? Но вот, взгляните, - я протянул Александру Борисовичу общую тетрадь, довольно потрёпанную. - На стуле у кровати нашёл, среди её документов.

Александр Борисович пролистнул тетрадку.

- Почерк какой красивый, убористый. Вашей мамы?

- Да.

- Это православный молитвослов. Похоже, она часто им пользовалась.

- Алёша, а вы всех родственников оповестили?

- Да нет, Рита, у нас практически никаких родственников, кончились. В Питере только сестра её двоюродная, тётя Оля, я ей звонил. Она очень больная, на похороны не приедет. Так что только пять-шесть подруг, наверное, будут.

- Я думаю, кремировать вашу маму... нехорошо.

...На похоронах матери Маринка была вся зарёванная - возникало впечатление, что это не я, а она хоронит самого близкого человека. Отпевал отец Николай - там я впервые его увидел, познакомился позже.

Потом, как принято, были поминки. Да что об этом рассказывать? У всех это было. А у кого не было, то предстоит.

* * *

Хоть и довольно пошлое, затасканное выражение, но - жизнь стала входить в нормальное русло уже новой обыденности. Дело житейское.

Никакого Божьего знамения мне тогда не было явлено - видимо, я ещё не созрел. Ну, может, мне тогда не до того было, и Бог просто проявил присущую Ему деликатность. Хотя, честно сказать, я на что-то смутно надеялся - всё-таки беседы с Александром Борисовичем оказали своё воздействие.

Маринка перестала меня с того времени навещать, чаще с Эдиком общалась. Мы с ней, конечно, встречались, но, как правило, у Лёвы, и Эдик, бывало, рядом крутился. Остыли ли у меня чувства к Маринке? Не знаю. У меня тогда было одно: тоска по матери. Другие эмоции "курили в сторонке". Маринка же прекратила свои шуточки эротического свойства и всякие намёки - очень чуткая, понимающая девочка.

* * *

- Алексей, вы постоянно о маме думаете, да?

- Что, Александр Борисович, и через телефон заметно?

- По вашему тону ощущается. Я не рекомендовал бы вам чрезмерно предаваться скорбным мыслям. Наверняка вы ощущаете некую недоговорённость, недосказанность, вспоминаете нанесённые вами обиды, причинённые волнения - это нормально в вашей ситуации.

- Я знаю. У меня подобное было после смерти отца. Но только мать - это другое...

- Постарайтесь по возможности чаще отвлекаться на другие темы. Вы сейчас пишете?

- Нет, не пишется... Не знаю даже, когда вновь смогу этим заняться. И смогу ли вообще.

- Понимаю. Не бойтесь, ваша память о матери никуда не уйдёт, даже когда боль утраты поутихнет. Алексей, вы, надеюсь, помните, что завтра сороковины?

- Да. Эдик обещал нас с Маринкой к могиле свозить. Она хочет сперва в церковь зайти, панихиду заказать. Вы не присоединитесь?

- Завтра у меня работа с пациентами, на кладбище с вами не смогу, разве только к вечеру освобожусь. Мы заказали отцу Николаю поминание вашей мамы, сорокоуст.

- Не представляю, что ваш батюшка сможет о ней припомнить, но всё равно - спасибо.

- Церковное поминание совсем не то же самое, что мирские поминки.

- Я понимаю... А после работы сможете навестить?

- Обязательно, постараемся пораньше.

- Вот и замечательно. Маринка с Эдиком сейчас у меня, она готовит к завтрашнему беляши по маминому рецепту. Надеюсь, у неё получится как нужно. Рите привет - и до завтра.

- До завтра, Алексей, поклон от нас Мариночке и Эдуарду Виленовичу.

* * *

Курить мы выходили на лоджию из-за тётушек, пришедших на мамины поминки, да, к тому же, и разговаривать при них было неловко. Впрочем, за тех плотно взялась Марго, начав расписывать преимущества, которые Бог предоставляет православным в загробной жизни. Оказалось, что ни одна из маминых подруг не была должным образом воцерковлена, храм посещали от случая к случаю: свечку там за упокой или о здравии поставить, водички набрать, куличик посвятить. Внимали с огромным интересом, я думаю.

- Как беляши, понравились?

- Очень вкусные, сочные, Марина просто молодец.

- Дивные беляши!

- Точь-в-точь как у мамы. Я, честно говоря, не ожидал, что у Маринки так хорошо получится. Она мне сказала, что ощущала, будто мама стоит рядом с ней и подсказывает, как надо...

- Вовсе не исключено. Сегодня ведь последний день пребывания вашей мамы рядом с теми людьми, которых она любила, в наших земных реалиях... - предвосхитив моё скептическое возражение, Александр Борисович добавил: - И не спрашивайте, Алексей, откуда мне это известно и насколько достоверна информация. Это является частью православного мировосприятия, которое я разделяю. В конце концов - согласитесь, друзья - ни одна мировоззренческая концепция не даёт нам абсолютно точную картину мира, а являет собой лишь совокупность субъективных представлений, различных ви`дений.

- Релятивизм, однако! Мы, материалисты, с ним активно боремся, хоть и терпим одно поражение за другим. Но всё-таки, полагаю, сумма тактильных ощущений десятка слепцов не даёт даже приблизительного представления о слоне.

- Лёшка, похоже, ты на поправку пошёл, шутить опять начал.

- Да нет, Лев Львович, это не шутки. Алексей затронул серьёзный - возможно, главный - гносеологический вопрос, над которым человеческая мысль всю свою историю бьётся: что есть Истина?

- Тут без стакана не обойтись. Вернёмся, может, к столу?

* * *

... Когда все гости разъехались - Эдик развёз по домам подруг матери, потом вернулся за Лёвой и Маринкой, прочих забрал Костя - во дворе остались мы с Александром Борисовичем и Ритой в ожидании заказанного для них такси.

- Алёша, все эти дни вам много говорили про то, что жизнь продолжается, что надо крепиться... Всё это, конечно, стандартные, полагающиеся в данной ситуации фразы. Надеюсь, вы не считаете, что остались совершенно один?

- Да нет, что вы! Я давно уж не маленький и понимаю, что "без потерей мы на свете не живём", да и "надо быть тетерей, чтоб печалиться об том". Мудрость жизни. Всё свершилось установленным порядком: хоронить родителей - долг детей. И плохо, когда порядок нарушается.

- Саша, я хочу, чтобы ты рассказал Алёше про моих детей. Сейчас, - Рита отошла на пару шагов и повернулась к нам спиной - как я понял, чтобы муж не отвлекался ежесекундно на её реакцию.

- Хорошо, Рита, - Александр Борисович говорит. - Хорошо... Значит, так... Где-то в начале семидесятых тогдашний Ритин муж загорелся очень модной в определённых кругах идеей отъезда на "историческую родину", увлёк ею на тот момент уже вполне взрослых сыновей. И Рита на первых порах согласилась, но в последний момент, когда нужно было подписать отказ от гражданства... Она не смогла. Вы понимаете... Хотя у неё, честно говоря, оснований для получения Израильской визы было не меньше. Муж и дети, таким образом, уехали без неё. А в скором времени оба её сына, призванные в армию, погибли с интервалом в две недели - и известие о том она получила лишь через год... Муж об этом не сообщал - то ли не желая её огорчать, то ли, напротив... Что-то вроде мести.

- Я знала, - сдавленным тоном заговорила Рита не оборачиваясь, - я целый год чувствовала, что произошло что-то ужасное. Сообщение о том, что моих мальчиков больше нет, явилось для меня даже некоторым облегчением. Продолжай, Саша.

- Она тогда винила в их гибели себя... Как будто, если бы она тогда уехала с ними, то ничего бы подобного не произошло! Её бывший муж, как я слышал, до сих пор так думает.

- А ему не кажется, что не увези он детей тогда, то они, может, остались бы живы?

- Понимаете, Алексей, есть люди, в головах которых мысль о том, что они могут в чём-то быть неправы или ошибаться, попросту не умещается. Им чуждо раскаяние, они никогда не испытывают чувства вины - это слишком дискомфортно. А для подобных людей комфорт - главное, что есть в их жизни. Поэтому, разумеется, всегда и во всём отыскивают виноватых на стороне, для себя же, любимых, находят самые несокрушимые оправдания. Среди моих подопечных таких немало.

- У Петра Петровича таких клиентов тоже, наверняка, хватает.

- Вот именно. С Ритой мы тогда повстречались в церкви. Как я уже говорил, она не произвела на меня такого впечатления, что год назад Марина на вас: одевалась серо, как-то мешковато, волосы зачёсаны и собраны в пучок на затылке, никакой косметики, очки в некрасивой роговой оправе. Но для присутствия на церковной службе вполне пристойно.

- А как вы причёску под платком разглядели? В храме-то?

- Алексей, - Александр Борисович улыбнулся, - мы же храм время от времени покидали. Ну а познакомил нас после одной из служб отец Николай - по собственной инициативе мы вряд ли с Ритой могли сойтись. Хоть я после своего развода на женщин и поглядывал, но Рите до мужчин дела вовсе никакого не было - она целиком ушла в своё горе, поставив крест на какой бы то ни было личной жизни: только работа и церковь. Батюшку, разумеется, её психическое состояние очень беспокоило, вот он и попросил меня, как психиатра, ей как-то помочь.

- А ещё, Лёша, - опять заговорила Рита, - я по глупости и от отчаяния тогда на операцию пошла - мне трубы перетянули.

- В каком смысле?.. - я не понял сперва.

- В таком, что я лишила себя возможности иметь детей. Какая я же была... Мы, женщины, способны в определённые моменты в стрессовых ситуациях на импульсивные радикальные действия. Необратимые...

- Кажется, это за нами, - увидев подъехавшую и остановившуюся "Волгу" с зелёным огоньком, Александр Борисович пожал мне руку. - Всего хорошего, Алексей.

- Спокойной ночи, Алёша, - Рита помахала мне рукой. - Приводите к нам как-нибудь Мариночку, будем очень рады. Может, она научит меня такие замечательные беляши печь.

* * *

В середине ноября Эдик попал в аварию - какой-то пьяный козёл ему в бокови`ну въехал. Хорошо ещё, что пассажир не пострадал, а сам Эдик легко отделался - лишь перелом левой ноги, хоть и сложный, множественные ушибы; могло быть гораздо хуже. Мы его навещали, конечно. В Маринке, налюбовавшейся летом на мою живописную физию, вдоволь насострадавшейся, пробудился раж к целительству, и она, покинув без сожаления тот свой институт, готовилась к поступлению на будущий год в медицинский. А тут ещё Эдик со своим переломом подвернулся - вот уж свезло`, так свезло`! Она так доставала своими расспросами лечащих врачей и сестёр, что те начали от неё просто прятаться, когда мы с ней приходили Эдика навещать. Соседям по палате Эдик насвистел, что Маринка евонная тёлка, а я у ей просто брательник. Чтобы, значит, подозрений ни у кого вдруг не возникло: чего это, дескать, какой-то мужик постоянно при евонной бабе трётся.

- Ты заметила, как завистливо мужики в палате смотрели, когда ты Эдика перед уходом поцеловала?

Мы с Маринкой шли от больницы к метро.

- Нет, я на Эдика смотрела. А ты сам-то, Лёш, не позавидовал?

- Кому? Эдику? У меня до сих пор на губах вкус от того твоего затяжного поцелуя, в ресторане - помнишь? Вот это было нечто! А тут чему завидовать? Хотя Эдик, конечно, доволен, как слон.

- Лёш, может, хватит уже?

- Что - хватит?

- Ну... Эдика морочить. Он, мне кажется, уже всерьёз начинает меня своей невестой считать.

- Что, и предложение уже сделал?

- Ага...

- Когда только успел?

- Да я с ним последнее время гораздо чаще, чем с тобой, общаюсь.

- И ты что, дала своё согласие?

- Лёшка, как ты такое мог подумать! Нет же, конечно, увиливаю пока. Он, знаешь, меня со своим старшим сынишкой познакомил, мы все вместе в зоопарк ходили. Мальчик уже в третий класс перешёл - такой рыженький, курносый! Очень мне понравился.

- А ты ему?

- Похоже, нет. Довольно сдержанно со мной общался.

- Ну, это у детей бывает. Ревнует. Наверняка его мамаша с тобой ни в какое сравнение не идёт.

- А что ревновать-то? У Эдиковой первой жены новый муж есть. И ребёнок в его возрасте должен понимать, что папа к ним не вернётся.

- А других его детей видела?

- Нет ещё, но Эдик обещал мне их показать, когда выпишется и ходить сможет. Я так хочу на них посмотреть!

- Ты что, детей любишь?

- Конечно - разве можно детей не любить? Ты же знаешь, что я учительницей совсем недавно стать мечтала.

- Любовь к детям, Марина, - говорю назидательно, - несовместима ни с великим искусством педагогики, ни с медициной. Запомни!

- С чего ты это взял?

- Ну как ты сможешь, к примеру, ребёнка розгами сечь или ножиком резать, а? Руки же дрожать будут. Начинай потихоньку изживать в себе сей изъян.

- Да ну, тебя, Лёшка, - она засмеялась, - вечно эти твои шуточки!

- Слушай... А может, поедем ко мне, а? Ты же давно у меня не была.

- Зачем? Беляшей тебе напечь?

- Ну, и беляшей тоже. Впрочем, мяса-то нет... А у Кости как-то неудобно опять просить. Ну, так может, чёрт с ними, с беляшами-то. А?

- И для чего я тогда тебе нужна?

- Может, в конце концов, ты исполнишь то своё давнишнее обещание: доставишь мне неземное чувственное наслаждение, ввергнув в пучину грязного разврата?

- Лё-ё-ёшенька, неужели ты дозрел?! Ох, наконец-то, Бог услышал мои молитвы! - она бросилась ко мне на шею и влепила такой поцелуй на глазах у пассажиров, что у меня ноги чуть не подкосились. - Лёшка, как же долго я этого ждала, наконец-то мои чары сработали!

- Ты уж, это... Полегче с чарами-то, люди ж кругом. Значит, едем?

- Едем! Только - ой!.. Понимаешь, какое дело...

- Понимаю, родителей известить надо. Так от меня звякнешь, попросишься на ночь у меня остаться. Надеюсь, твой папа наряд ОМОНа не пришлёт.

- Нет, Лёша не в этом дело. У меня сейчас эти... - Маринка приблизила губы к моему уху и почему-то шепнула: - Праздники начались.

- Месячные, что ли?

- Ага... - она с виноватым видом кивнула. - Как при них-то? У тебя же радости никакой не будет.

- Да... Незадача. Ну, да ладно, мы ведь и без этих дел друг другом сможем наслаждаться, так сказать, без десерта. Переночуешь просто так, мамина кровать сейчас постоянно свободна. Заодно узнаю, не храпишь ли ты.

- Нет, я же спать не смогу... Лёша, ты меня лучше домой проводи. Дядю Лёву навестишь - он сказал, что свежей самогонки наварил.

- Ну, хорошо. Значит, как твои праздники закончатся, так сразу же ко мне - договорились?

- Договорились!

Когда мы уже в её подъезд входили, Маринка вдруг спросила:

- Лёш, а какое число через пять дней будет?

- Двадцать девятое, а что?

- Какой ужас!

- Ты чего это? - недоумеваю.

- Не получится у нас ничего: нельзя! Филиппов пост с четверга начнётся - целых сорок дней.

- Ты что, все церковные установления строго соблюдаешь?

- А как же! Я крещёная теперь: воцерковляюсь, что есть сил, катехизируюсь. Навёрстываю, значит, упущенное.

- У тебя духовни`к отец Николай? Хороший же мужик. Если попросишь, даст тебе разрешение от поста.

- На что? На блуд я у него, что ли, благословение просить должна? Ты, Лёшка, соображаешь?! Мы же с тобой даже не жених с невестой.

- А вне поста, значит, блуд для вас, православных, вещь вполне приемлемая?

- Лёшка, не смей так о моей вере отзываться! Никогда!!! Прощай! - она шарахнула по мне из серых стволов своей двустволки уже другим зарядом - убийственной ненавистью - оттолкнула и быстро взбежала по ступенькам; наверху громыхнула дверь.

* * *

- Лёва, ну почему у меня всё так... Через этот... афедрон...

- У тебя что-то с Маришкой произошло?

- Как догадался?

- Я слышал, как у них дверь хлопнула, а потом ты заявился - весь какой-то... Как кот нашкодивший.

- Выпить есть что?

- Обижаешь! - Лев достал заветную бутыль, наполнил рюмашки.

- Похоже, что у меня с Маринкой - всё. Выпьем! - я не утрудился полагающимся в нашем кругу тостом. Выпивка без тоста не пьянка благородная, а тупое заурядное буха`лово - так Лёва обычно говорил, но на этот раз смолчал.

- Ладно, Лёшка, не расстраивайся, не бери в голову, - стал он утешать, когда я вкратце изложил ситуацию. - Женщины в таком их состоянии очень нервные, у них настроения мгновенно меняются. Маришка успокоится, когда у неё там всё пройдёт. Ты же знаешь, что она добрая, отходчивая, легко прощает, даже муженька своего бывшего простила.

- Хорошо бы... Только чувствую, что между нами уже никогда не будет как раньше. Это ведь первая наша серьёзная ссора. К тому же, считай, на религиозной почве.

- Не пори чушь! Как там Эдик?

- Говорят, нормально нога срастается. Танцевать будет. Возможно даже, на своей свадьбе с Маринкой.

- Что ты несёшь!

- А ты не знал, что Эдик в неё по уши влюблён?

- Эк удивил! Ну и что? Маришка же в тебя влюблена.

- Сильно сомневаюсь. Теперь она меня ненавидит.

- Если не перестанешь хандри`ть - не налью больше!

* * *

- Вы опять, Алёша, без Мариночки. Почему?

- Да так... Мы с ней, Рита, неделю уже не разговариваем, - и я вкратце изложил им примерно то же, что и Лёве. - Вот, посоветоваться хочу... Я несколько раз звонил ей, пробовал извиниться - не берёт трубку.

- Да, Алексей, вы тут серьёзную ошибку допустили. Неофиты, к которым Марина сейчас принадлежит, крайне ревностны и чрезвычайно чувствительны по части своей религиозности.

- Может, мне надо постоянно звонить ей? Или самому подъехать?

- Не стоит, Алёша. Лучше сейчас оставить её наедине с собственными переживаниями. Думаю, к Рождеству у девочки обида пройдёт, она соскучится по вас, простит.

- Вы же с нею одну церковь посещаете. Не замолвите ли за меня словечко как-нибудь - что страдаю, мол, что руки на себя готов наложить?

- Вот уж чем-чем, а этим никогда пугать не следует. Это признак малодушия - вряд ли он Мариночку порадует. И довольно подленький приёмчик, к тому же.

- Извините, глупость ляпнул.

- А почему бы вам не подойти к ней с цветами в Рождественские праздники и не сделать официальное предложение, а? И лучше - в церкви, после службы. А уж потом, получив согласие, поехать к её родителям за благословением?

- Думаете, Рита, получится?

- Ох, ну какой же вы, Алёша, трусишка! То вы всё время боялись, что получится, теперь опасаетесь, что нет. Ну, просто попугай-пошехонец какой-то! Вы не против, если я дам Марине почитать ваши произведения?

- Да нет, давайте - может, они ей понравятся. А если нет, то хуже уже не будет.

- Как у вас сейчас, Алексей, с деньгами?

- Пока нормально. Спасибо вам, я хорошо с барыги слупил. В долларах! На некоторое время, думаю, хватит. Да и мама порядочную сумму, оказывается, на книжке скопила - кооперативную "двушку" можно купить. Где-то через год в права наследства вступлю.

- Это хорошо, что валютой взяли. Времена нынче какие-то неспокойные, в экономике и финансах незнамо что сейчас творится. Но всё равно - надо вам как-то с заработками определяться. Я пробовал ваши творения в кое-каких издательствах пристроить, но везде ссылаются на финансовые трудности, нехватку бумаги.

- Зато с туалетной бумагой всё наладилось - это уже внушает оптимизм.

- Главное, вы, сами, Алёша, оптимизма не теряйте. Есть хотите? У меня рыбный супчик, котлеты картофельные.

- Не откажусь. Вы тоже, что ли, поститесь?

- Нет, у нас же разрешение есть, только с мясом нынче трудности. Правда, для Рождественских праздников в морозилке кое-что припасено, думаю холодец наварить. Придёте?

- Обязательно.

- Надеюсь, с Мариночкой, - Рита ушла на кухню корм для меня разогревать, а мы с Борисычем продолжили разговор.

- И что это, - говорю, - у меня постоянно так? Просто "дудочка и кувшинчик" какие-то... Только я решился, понимаете ли, у Маринки на поводу пойти, так у неё вдруг... происшествие. А теперь вот из-за этих ваших дурацких церковных правил и вообще разругались вдрызг.

- Правила не дурацкие, а напротив, весьма полезные.

- Скажите, Александр Борисович, - я ушёл от темы, оставаясь при своём нелицеприятном на тот момент мнении о Церкви, - это портрет Маргариты, да? - Я взглядом указал на большой карандашный рисунок под стеклом и в рамке, висевший на стене среди множества прочих картинок и фотографий меньшего размера.

- Нравится?

- Несомненно, рука мастера. Только ощущение, что он какой-то... Незавершённый, что ли.

- Вы верно подметили. Это мой друг рисовал, прекрасный художник. У портрета этого своя история и связана она с всё той же загадочной для всех нас темой - сексом.

- Поясните, если не секрет.

- Поясню, если никуда не торопитесь.

Рассказ Александра Борисовича

- Мой друг Андрей - буду его так называть, тем более что его так действительно зовут - блестящий рисовальщик, великолепный портретист. Его Ангел поцеловал - он как никто из ныне здравствующих художников, по моему мнению, умеет проникать в душу человека, раскрывать в портрете его сущность. Я долго приставал к нему с просьбой нарисовать мою Риточку, но он постоянно под тем или иным предлогом отказывался: мол, времени нет, то да сё.

- Денег не предлагали?

- Да вы что! Он бы с меня ни копейки не взял. Не в деньгах дело.

- Лёша, супчик на столе. Перейдём на кухню? - появилась Рита. Я, разумеется, поддался искушению, помыл руки и сел уху наворачивать, поскольку, честно говоря, жрать очень хотел. Борисыч прошёл со мной и продолжил свой рассказ:

- Целый год я его уламывал - только он ни в какую. Рите пришлось всё своё обаяние включить, лишь тогда он отказать не сумел.

- Об Андрюше разговор, как я поняла?

- Ну да. Вчера, кстати, звонил. Я забыл тебе от него привет передать.

- Спасибо.

- Вот он, значит, начал Риту рисовать: один сеанс - рвёт начатый рисунок, другой - опять рвёт... Мы ничего не понимаем. С его-то мастерством! Как только он третий рисунок собрался порвать, я его у него выхватил, говорю: "Что с тобой, Андрей? Прекрасно же всё получается!" А он мне: "Пусть Рита выйдет". Рита ушла, и он говорит: "Я, Саша, боюсь". "Чего?" "Боюсь в твою жену влюбиться". "Что так?" Оказалось, что Андрей, погружаясь во внутренний мир своей модели, когда той была красивая молодая женщина, влюблялся без памяти и уже места себе не находил. Так он женился первый раз, когда нашёл в глазах очаровательной блондинки, в которые пристально вглядывался, бездну душевной красоты: доброту, отзывчивость, сердечную чистоту... И влюбился без памяти, понял, что без неё уже не может. Блондинка дала ему своё согласие, они поженились, целых полгода в счастливом браке прожили.

- Что, померла?

- Нет, ушла с каким-то... Не знаю.

- А что так? Что её в вашем Андрее не устраивало?

- Она, как Андрей в скором времени выяснил, из-за своей доброты и покладистости не могла отказать ни одному мужчине, в котором возникал к ней сексуальный позыв. Нет, не подумайте, Алексей - это вовсе не нимфомания, не неуёмная чувственность и женская страстность, а исключительно доброта и искреннее, чистосердечное желание помочь всякому страждущему снять мучающее его сексуальное напряжение. Как-то раз в институте, где Андрей преподавал рисунок, заболела натурщица, и он попросил жену попозировать перед студентами. Лучше бы он этого не делал... Она потом извинялась: "Ну что я могла поделать? Они же так на моё тело смотрели, бедненькие мальчики! У меня просто сердце кровью обливалось, видя, как ужасно они меня хотят!.." Вот к одному такому страдальцу она и ушла. "Он же, - сказала, - без меня просто погибнет!"

- Я видела у Андрюши много её портретов - это просто абсолютное воплощение чистосердечия, безграничной доброты и глубокого, искреннего сострадания.

- Второй раз он влюбился также - рисуя молодую даму, которая была замужем за его приятелем. Он просто с ума по ней сходил! Приятель с ним рассорился, когда жена тому пожаловалась на постоянные домогательства с Андрюшиной стороны. Что поделать: он в своей модели нашёл бездну душевной красоты. Хорошо, его бывший друг с супругой уехали куда-то далеко, и в длительной разлуке Андрюшина страсть зарубцевалась, ну а он, чтобы не бередить душевную рану, уничтожил все её портреты, наброски... С тех пор Андрей зарёкся рисовать молодых и привлекательных особ: на его портретах только мужчины, пожилые, морщинистые женщины, иногда маленькие дети. Страшная история.

- Ну а я, когда мне Саша об этом рассказал, предложила Андрюше себя в качестве обнажённой модели. И вы знаете, очень хорошие рисунки получились, хотите, покажу? - заметив моё смущение, Рита рассмеялась: - Да что вы стесняетесь, как мальчик, Алёша! На тех рисунках я совсем ещё молодая, где-то приблизительно вашего возраста. Некоторые Андрюша экспонирует на всех своих вернисажах, и мне очень приятно бывает, когда посетители меня на них узнаю`т. Тогда в ресторане я не с таким уж большим трудом вошла в роль сумасшедшей эксгибиционистки, может, и впрямь разделась бы, не стань вы с Сашей меня удерживать.

- Ну а разве этот ваш Андрюша в вас голенькую не влюбился? Ведь у вас привлекательные эти... формы. Я думаю.

- Очень даже симпатичные, Алёша, я за фигурой-то слежу. Только в формы тела не влюбляются - ими любуются; они могут стимулировать сексуальное возбуждение - и только. А вот глаза, как зеркало души, в которое Андрюша, рисуя портреты молодых женщин, погружался и потом вынырнуть не мог - главное! Вас же Мариночка не высокой грудью и стройными ногами, не осиной талией с красивыми округлыми бёдрами сразила, не так ли? Вы, думаю, их тогда даже и не разглядели толком.

- А как вы, Александр Борисович, относитесь к тому, что на вашу обнажённую супругу посторонние мужики с вожделением пялятся?

- Честно? Мне это льстит: мужчины только слюнки пускают, а я владею и полновластно пользуюсь.

- Понимаю: это как с роскошной иномаркой, да?

- Вы дали верное сравнение. К тому же, если Риточке нравится себя демонстрировать, почему я ей в этом должен препятствовать? Между нами: все женщины, по сути, эксгибиционистки. В женском эксгибиционизме нет ничего патологического, напротив, это их природа: неудержимое желание нравиться мужчинам, привлекать к себе их внимание. Вы заметьте, в женской моде сексуальность на первом месте стоит: все эти декольте, мини-юбки, разрезики, приталивание, подчёркивание аппетитных форм, косметика опять же. А вот у мужчин стремление к демонстрированию гениталий носит патологический характер, являет собой агрессию, угрозу, оскорбление.

- А может, это и не патология никакая, может, какой-то весельчак хочет просто удивить или позабавить? - делаю гипотетическое предположение чисто риторически. - Значит, женщина, обнажая свои прелести, лишь приятное желает мужикам доставлять, да? Абсолютно с вами согласен, что вид красивой голой дамы никого ни напугать, ни обидеть не может. Разве только пи`доров.

- Так что, Алёша, если вы, допустим, разглядывая моё старческое обнажённое тело, местами ещё сохранившее привлекательность, придёте в сексуальный восторг, то это мне только польстит, я буду тому несказанно рада. Но сейчас стриптиз устраивать не стану.

- Почему? А я уж размечтался.

- Боюсь: вдруг не возбудитесь? Это меня, несомненно, огорчит, - засмеялась Рита. - Да и прохладно, к тому же. Как-нибудь в другой раз.

- И как сейчас у вашего друга дела обстоят? Женился он повторно?

- Да. Риточка его познакомила тогда с девушкой, на которую мужчины не обращали ну просто никакого внимания, в церкви её нашла. Девушка как девушка, ничего, вроде, особенного, не красотка нынешнего стандарта, но и далеко не уродина - вот только того, что нынче называют сексапильностью, в ней ни грамма не было. Рита уговорила Андрюшу её портрет сделать, теперь она его жена. Он женские портреты только с неё сейчас рисует, и мужики в них мгновенно влюбляются. Если б у меня тогда своей Маргариты не было, то я тоже, несомненно, влюбился бы.

- Достиг, значит, художник душевных глубин?

- Ещё каких! Бездна красот, прямо как у моей Ритули.

* * *

В дверь позвонили - пришёл Юрка с какой-то девахой.

- Вот, Лёшка, оказались в твоих краях, решили навестить. Извини, что без звонка. Ты один? Не помешали?

- Да нет, проходите, раздевайтесь. Есть хотите?

- Нет, мы недавно обедали, спасибо, - Юрчик снял куртку и помог своей спутнице избавиться от шубки, из-под которой появилась совсем молоденькая девушка с умопомрачительными формами, которые тщетно пыталось скрыть тесноватое коричневое школьное платьице - те из-под него просто пёрли.

- Юр, познакомь со своей дамой.

- Лёша, мы же знакомы! - зачирикало юное создание. - Ты что, забыл меня, что ли? Не помнишь разве? Ты ещё в позапрошлом году к нам приходил, Юрка рисовал меня тогда.

- Леночка, ты, что ли?! - у меня аж дух перехватило. Юркина сестрёнка изменилась за какие-то два с небольшим года просто неузнаваемо: из некогда невзрачного угловатого подростка вылупилась просто феноменально оформившаяся красавица! Сказка "Гадкий утенок", одним словом.

- Какие же у тебя... эти...

- Сисечки, да? Нравятся? Самые большие не только в классе, но и во всей школе! Больше моих только у директрисы - да только у неё они старые, висячие, как бурдюки какие-то. Мне все девчонки завидуют. Лёш, хочешь, покажу? И попка у меня очень красивая, смотри, какая!

- Ленка, кончай! Ты что это себе позволяешь?

- А ты, Юр, не командуй! Меня некрасивую, с малюсенькими сиськами, тощей жопкой и голой писькой своим друзьям показывать, значит, было можно, а когда у меня появилось на что всем интересно посмотреть, то уж и нельзя?! Жаль, что не лето, а то я бы голышом тут с вами посидела, как на картине у этого, как его? Француза. Эдуарда Мане! Тебе же, Лёш, наверняка, больше нравится красивых девушек разглядывать, чем уродин каких-то.

- Ну как тебе не стыдно? Да ну тебя... - у Юрки не нашлось аргументов и он махнул рукой, - делай что хочешь. Лёха, пить будешь? А то я принёс, - он выставил на стол бутылку портвейна.

- Сейчас закусь сорганизую. А тебе, Лен, чего? Чаю, кофе? У меня конфеты есть, печенье, тортик вафельный - с маминых поминок много чего осталось.

- Пепси-колы нет? Тогда чай хочу. С шоколадными конфетами! А стыдиться, Юр, чего мне? Я красивая стала, мне теперь стыдиться нечего. Это я тогда стыдилась, когда ты при Лёше меня голую рисовал: тощую, костлявую, страшную. А как я сейчас, Лёш, нравлюсь тебе? - она лукаво состроила мне свои хитрющие глазки, скорчила томную рожицу, выпятила феноменальную грудь и приняла карикатурную сексуально-завлекательную позу.

- Нет слов, Ленка! Обалдеть - и не встать. Просто секс-бомба какая-то, Елена Прекрасная! От тебя, наверное, все пацаны в школе без ума. Ты в каком классе сейчас?

- В девятом. Мальчишки прям надоели уже: каждому потрогать дай. Ну да мне жалко, что ли? Я сперва всем давала - Юр, не подумай чего, только сиськи пощупать! - а когда щипаться стали, я давать перестала. Дураки!

- Ну и как, неужто перестали домогаться? Что-то не верится.

- А я просто к одному мальчику из десятого класса - самому сильному - подошла и говорю: "Хочешь, я твоей девушкой буду?" Он, конечно, согласился, хоть у него уже была одна. Вот он всех дураков от меня отгоняет.

- Лен, ты мне не говорила, что у тебя парень есть. Кто хоть такой?

- Да ну его! Так, амбал. Пробовали мы с ним это самое уже. Мне не понравилось, ему тоже. Юр, ну чё ты так смотришь? Ну, не смог он мою девственность порушить, не получилось, неумелый оказался. Зато охраняет! Лёш, может, ты сможешь? Пора ведь. Покажешь мне, что и как, а?

- Ленка!!!

- А что - "Ленка"? Я у тебя, Юр, нашла кассеты, которые ты от меня прятал. Там взрослые тётки такое вытворяют! А я чем хуже, не сумею так, что ли? Всё-таки художественной гимнастикой занимаюсь. Жаль, что у меня тренер тётка. Мне девочки из спортивной секции в ду`ше рассказывали, какой у них тренер замечательный, как им приятно его крепкую мужскую руку в самых разных своих местах чувствовать. Лёш, не знаешь, почему спортсменкам голышом на соревнованиях выступать не разрешается? Стадионы бы полные были! На нашу художественную гимнастику народ бы валом попёр! Глупые какие-то правила. Может, я в киноартистки пойду, меня с такими моими данными куда угодно возьмут, хоть в Голливуд! Мне только бы потренироваться малость. Лёш, не дашь несколько уроков юной начинающей порнозвезде? Я же в тебя с пяти лет по уши влюблена! Помнишь, как мы с тобой на диване рядом лежали, а ты мне сказку свою - такую смешную! - рассказывал? Только раньше я стеснялась признаться, потому что была маленькая и некрасивая, а теперь я тебе стала нравиться, правда?

- А в проститутки ты не хочешь пойти? - Юрик спрашивает. - Ты зачем меня перед Лёхой позоришь?

- А ты-то тут при чём? И не проститутки, а пута`ны. У нас многие девочки ими стать хотят, песню Газманов сочинил, всем нравится. Лёш, не слышал? Только я в пута`ны не пойду, не хочу этим делом с кем попало заниматься, с всякими там уродами, старичьём и жирдяями. Я, Юр, только по любви буду. Или ради искусства. Я теперь знаю, где Лёша живёт, буду в гости одна заходить, часто. Ты, Лёш, не против? А то Юрка только мешает. Юр, ты пей свой портвейн-то, пей! А если будешь нуди`ть, то я тебе голышом позировать перестану, понял? А то и вообще!

- Нет, Лёх, ты смотри, как заговорила-то! Ведь какая скромница раньше была, ну просто... Знал бы...

- Ну и что было бы? У тебя сейчас глаза на меня раскрылись просто потому, что я Лёшу увидела, во мне застарелая любовь проснулась, и мне никого кроме Лёши вообще не надо! Понял, зануда?

- У Лёхи своя любовь есть, он Марину любит.

- Кто такая? Я её знаю?

- Нет, Ленка, не знаешь. Как-нибудь познакомлю. А сексом с несовершеннолетними мне Уголовный Кодекс заниматься запрещает.

- Да ладно! Вон, в Средней Азии девочек в двенадцать лет, говорят, замуж выдают - и ничего. А мне шестнадцать скоро!

- У нас тут слегка Европа. Да и Маринке это может не понравиться.

- А она с тобой живёт? Сколько ей лет?

- Восемнадцать.

- А-а! Старуха. У неё сиськи-то хоть имеются?

- Очень даже красивые, правда, поменьше, чем у тебя.

- Вот то-то! - Ленка с гордостью подхватила свои выдающиеся достоинства, приблизила к моему лицу и потрясла ими во всех смыслах этого слова. - Лёш, ты хоть пощупай! Тебе они очень понравятся, можешь даже ущипнуть слегка, разрешаю. А поцеловать меня не хочешь?

- Куда?

- Да хоть куда, мне везде будет приятно, если не слишком щекотно. Я на Юркиных кассетах такого насмотрелась! Только ты, Юр, отвернись, когда Лёша меня разденет и в разные места целовать начнёт.

- А всё-таки ты брата стесняешься.

- Да не-е, я-то его не стесняюсь, это ты, можешь при нём застесняться. Не зря же это дело интимом зовут - это когда никто не смотрит, да? Лёша, ты можешь даже в меня ничего такого своего и не засовывать, коль уж тюрьмы за изнасилование малолетки боишься, ты мне только покажи что да как, объясни всё.

- А это, Лен, другая статья: "развратные действия" называется.

- Ленка, даже разговор на эту тему под ту статью подпадает.

- Да ну-у? Так ведь про это дело я одна говорю. Теперь вы что, на меня в суд подадите за то, что я тут сижу и вас развращаю, да? А меня голышом рисовать или своих голых баб при ребёнке - это как?

- Рисовать - это искусство. Я тебе уже объяснял. Художников за это не судят.

- Ладно, давайте выпьем. Ребёнок, тебе портвешка` чуточку капнуть?

- Не-а. Я чай буду. Лёш, а где ты тут писаешь?

- В ванной, как правило. Обычно я умывальником пользуюсь, но тебе, думаю, он не подойдёт. Но там ещё и унитаз есть - захочешь, можешь и покакать заодно.

Когда Ленка скрылась в сортире, Юрка говорит:

- Лёш, ты уж прости меня за её поведение. Что это на неё нашло? Может, она и впрямь в тебя влюблена, ты в ней чувственность пробудил, и от этого у неё башню сносит?

- Да ладно, кончай извиняться. У тебя весёлая сестрёнка, меня она очень даже позабавила. То, что Ленка ко мне неравнодушна, вполне естественно: вряд ли кто из твоих друзей сказки ей, крошке, рассказывал, и даже просто внимание уделял. А для детей это очень важно, они это ценят. Так что влюбилась в меня Ленка нормально, по-детски - никакая плотска`я страсть её не гложет, бунтующая физиология не гнетёт. И не переживай ты из-за того, что она так свободно и открыто о сексе говорит - нынешнее подрастающее поколение всё такое. Помнишь, и Маринка тогда, в Малаховке, тоже около этой темы всё время крутилась.

- Маринка - совсем другое дело. Она за нормы приличий не выходила.

- Ты ведь девушек свободных нравов никогда не осуждал, нравились тебе они - такие озорные, раскованные, откровенные, с которыми не надо ходить вокруг да около, которые не корчат из себя чего-то особенного. Почему то же самое тебя в Ленке смущает?

- Не знаю... Сестра ведь. Я за неё как бы в ответе.

- У других девчат тоже братики, порой, имеются.

- А у твоей Маринки брат есть?

- Нет, одна она у родителей.

- Повезло.

- Кому?

- Брату её. Тебе что, Ленка и впрямь понравилась... такая?

- Хорошая у тебя сестричка, без комплексов. Когда в следующий раз её рисовать будешь, меня позови. Я полюбуюсь, а ей приятно будет. Марго говорит, что всем им - девочкам и женщинам - очень нравится, когда их голых мужчины разглядывают, и я ей верю.

- Но ты, надеюсь, не станешь с ней... Ну, это... Просвещением заниматься?

- Да ты что?! Для меня Ленка по-прежнему дитё малое, хоть и выглядит вполне оформившейся женщиной. Ты пойми: она хоть физиологически вполне созрела, но психика ещё детская. Как ребёнок свои новые игрушки всем показывает, так и она своими впечатлениями от нового, ещё не привычного тела горит желанием поделиться, похвастаться, что у неё уже попка и сисечки как у большой тётеньки, и волосики на лобке появились. Похоже, она сейчас в перманентном восторге от своего взрослого вида, от сознания, что ей уже практически всё, что другим женщинам, доступно. Ну и как давно в ней эти метаморфозы произошли? Она уже сменила педиатра на гинеколога?

- Ну да, конечно. Как четырнадцать исполнилось, так и попёрло всё, как на дрожжах, а этим летом окончательно оформилось... надеюсь.

- Мать-то как на Ленкино поведение смотрит?

- При матери она паиньку корчит: этакая скромная, застенчивая, целомудренная девица. Да матери, знаешь, как-то не до неё сейчас - целыми днями сиделкой при отце. А на прошлой неделе его опять в больницу увезли... Так что Ленка полностью на мне.

- Ты не бойся, Юро`к, я грани не перейду, можешь на меня положиться. Да к тому же у меня Маринка есть. Кстати, давно хотел спросить: вы, художники, со своими моделями сексом занимаетесь?

- А мы что, не люди? Конечно, занимаемся - если есть на то обоюдное желание, конечно.

- До сеанса или после? Мне интересно, когда у тебя рисунок лучше идёт: с напряжением в штанах или без него?

- А когда как, не имеет значения. Я обычно сразу это занятие своей девушке предлагаю, пока Ленка из школы не пришла. А вот Рафаэль, говорят, по нескольку раз за сеанс этим делом занимался, когда с очередной шлюшки Непорочную Деву писал. Силён был мужик! Одно слово - гений.

- Да, были люди... Ренессанс, что ни говори, высокое Возрождение - без всякой там "Виагры".

- Всё верно. Выпьем!

- За что? Или - за кого?

- За девчонок. За то, чтобы они нам поменьше беспокойства доставляли.

- За это, Юро`к, я пить не буду. Мне нравятся только те девчонки, которые причиняют беспокойство.

- У тебя, Лёха, сестры нет.

- Тогда выпьем просто - за женщин. Когда-нибудь ведь и твоя Ленка замуж выйдет, женщиной станет, племянниками наградит. Может, и ты ей племяше`й подкинешь когда-нибудь.

- Годится.

Мы выпили, чайник вскипел, я заварил свежего чайку`.

- Ну, что, хорошо попи`сала? - спрашиваю Ленку, появившуюся на кухне, - Руки-то хоть не забыла помыть?

- Это мальчишки после туалета руки не моют. А мы, девочки, ещё и письки моем.

- Молодец, Трильби! Садись, пей чай с конфетами.

- Ты как это меня назвал?

- Да, Лёха, я ещё в Малаховке хотел спросить. Помню, Кира Андреевна Маринку точно так же обозвала`.

- Роман такой французский есть, про дочку художника, которая с малолетства папаше и его друзьям-художникам голышом позировала.

- Про что книжка? Интересная?

- Про любовь, конечно. Я, Лен, когда её читал, в твоём возрасте был, тогда мне она понравилась. Сегодня уж вряд ли.

- Лёш, дашь почитать?

- У меня нет её, я у Кости брал. Ленка, ты с Костиком-то знакома?

- Это ваш друг, такой тощий очкастый бота`н? Да заходил к нам как-то в прошлом году. Хорошо, что Юрка меня тогда не рисовал.

- Не произвёл, значит, впечатления на ребёнка?

- Да ну... Что в нём интересного-то? К тому же я тогда в тебя уже вся влюблённая была.

- Теперь он не бота`н, а бизнесмен, владелец ресторана со стриптизом.

- Круто!

- Юрик, ты бы сестрёнку в Костин ресторан как-нибудь сводил.

- Нечего ей там делать.

- Это ещё почему? Я, может, с детства мечтала сама в стриптизе танцевать. А теперь-то, с такими моими талантами, - она вновь потрясла своими потрясающими сокровищами, - ваш друг меня наверняка на работу возьмёт. Девчонки рассказывали, что все голливудские звёзды со стриптиза начинали.

- Ленка, не вздумай!

- А что, Юр, тут такого? Стриптизёршам ведь не надо с клиентами в койку ложиться. Тоже, вроде, искусство - как художникам позировать.

- Это только если ты клиентам не понравишься, - говорю.

- А если понравлюсь, то что?

- То тебе это не понравится. Там, в Костином кабаке, далеко не только художники собираются, - я уже пожалел, что сказал Ленке о ресторане. Она же совсем ещё дитя! - Тебе школу закончить надо, а не о стриптизе мечтать. В институт-то думаешь поступать?

- В какой? На инженера, что ли, учиться? Ф-фу!

- Можно на педагога. Маринка год в педагогическом отучилась, передумала, теперь вот в медицинский готовится. А в архитектурный, по стопам брата, не хочешь пойти?

- Да ну её, эту архитектуру.

- Ленка, ты же собиралась, - Юрка говорит, - тебе же архитектура всегда нравилась.

- Это когда я была маленькой кошкой драной. А мои теперешние сиськи будут мешать чертежи чертить.

У нас не нашлось, что на это возразить, мы просто выпили.

- Лен, а чего ты форму носишь? Я слышал, что сейчас в школе, в старших классах, это не обязательно теперь.

- Ну да. Я чуть ли не единственная на всю школу, кто её носит - от меня все просто тащатся!

- Конечно, ты же в ней так соблазнительно выглядишь. А ты знаешь, что всякие сексуальные извращенцы любят наряжать шлюх в такую форму для своих ролевых игр? Это их заводит.

- И ещё в медсестёр, - Юрчик добавляет.

- А вам откуда это известно, про извращенцев-то?

- Есть у нас один знакомый специалист, рассказывал.

- Лёш, а ты мне про те игры расскажешь? Как в них играют? Может, научишь, а?

- Я, Лен, не маньяк-извращенец, у меня по этой части всё в норме.

- Жаль... То есть, хорошо, что ты не маньяк, что тебе специальный завод не нужен. Но всё же интересно было бы поиграть. А вот у наших девчонок в классе просто унисекс какой-то в одежде - так на них ребята даже не смотрят, все только обо мне мечтают.

- Девочки, наверное, тебя просто ненавидят?

- Конечно. Они почти все со мной практически не разговаривают. Ужасно завидуют. А что я могу поделать, если такая красивая уродилась? У нас, красавиц, тяжёлая участь.

- Смотри, сделают тебе как-нибудь "тёмную".

- Красота требует жертв. Ну да мой бодигард всех предупредил, не только мальчишек.

- Кто?

- Ну, я ведь уже рассказывала: Пашка-амбал, типа, парень мой. Он очень гордится, что я у него самая красивая в школе, а он самый сильный, важничает, как петух! Жаль, что на будущий год он школу кончает, а мне ещё целый год учиться. Надо будет кого-то новенького себе присмотреть.

- Ты бы лучше прики`д свой сексуальный сменила, - Юрка говорит, - одевайся как все и больше об уроках думай, а не о том, как пацанам головы крутить и от учёбы их отвлекать.

- Ну, уж нет! Пусть сохнут. Ко мне один дурак из нашего класса однажды пристал: "Ленка, - говорит, - хочешь, пенис покажу?" "Покажи", - говорю. А мы в классе тогда одни были, уборкой после уроков занимались. Он достаёт, "потрогай", - говорит. А стручок у него такой малю-юсенький! Ну, я подёргала - так он у него ка-а-ак вскочит!.. Так смешно было! Я ржу, а он лапать меня полез, я тогда говорю: "Пашке скажу!" Только тогда отстал. Вот ведь дурак-то! Думал, наверно, что я членов ваших не видала. Лёш, а у тебя вида`к есть?

- Ну, есть.

- А можешь мне порнушку поставить?

- Этого у меня нет, не держу.

- Жаль... Юрка вон держит.

- Да не мои это кассеты! Кто-то - Эдик, кажется - притащил, чтобы поржать, я их сунул куда-то, да и забыл про них. А эта зараза - гляди ты! - нашла...

- Не ври, Юрка! Ты это наверняка со своими подружками смотрел, когда я в школе была, а мамы дома не было.

- Ладно, кончайте собачиться. Мультики будешь смотреть?

- Да ну их! Что в них интересного? Я их не люблю. Я же не маленькая.

- А если честно? Ну-ка - в глаза глядеть!

Она не выдержала моего строгого пристального взгляда: глазки забегали, засмущалась, залилась краской.

- Ну ладно, Лёш, ну, люблю... Только вы никому об этом не говорите, ну пожалуйста!

- Этот твой секрет мы унесём в свои могилы. Пошли, я тебе "Тома и Джерри" поставлю.

Вернувшись на кухню, говорю Юрчику:

- Видал, как покраснела-то? А ты, наверное, думал, что у сестрёнки твоей чувство стыда куда-то делось. Она очень скромная, даже застенчивая девушка, оказывается. Наливай, если ещё что-то есть.

Юрик разлил остатки, мы выпили и он рассказывает:

- Да-а, девчонки... Стыдливые! Я вот помню, как в детском саду летом, когда жара была, нас, малышей, в специальной душевой беседке всех скопом собирали и из шланга поливали. И вот однажды девочка новенькая у нас появилась - ни в какую не желала трусики при мальчишках снимать: орала, визжала, прямо заходилась вся! Такая, понимаешь, стыдливая была... В пять лет-то!

- Хорошая девочка, как сказал бы Фрунзик Мкртчян: "Из моральной семьи, я так думаю".

- Тогда нянька всех нас, голышей, из беседки выгнала и стала её отдельно купать. Ну, мы, пацанчики, разумеется, облепили беседку и стали за тем помывочным процессом наблюдать. Интересно же!

- Конечно, - соглашаюсь, - чего в тех малышках интересного-то, которые с вами вместе под душем тёрлись? Тех вы уже досконально изучили.

- Не, Лёх, ты представляешь: нянька её, голенькую, купает, мы на неё зе`нки таращим через решётку, а эта скромница улыбается, кокетливо всем нам глазки строит, а отнюдь в истерике не бьётся, пипиську свою ручонками не закрывает. Теперь-то уж понятно, что она не просто так под шлангом, из которого её нянька поливала, крутилась - та малышка нам, мальчикам, все свои мелкие девчачьи подробности старательно демонстрировала. Пять годиков всего, а какие уже навыки, какой инстинкт! Добилась-таки своего: приковала к себе наше мужское внимание.

- Женщина, однако. Давай, что ли, опять за них и за их основной инстинкт выпьем - у меня водка есть.

- Но только чуть-чуть, чисто символически, мне ещё Ленку домой везти. ... Ты, Лёх, понимаешь, - продолжил Юрка, после того, как мы по рюмашке приняли, - когда раньше мы, мальчишки, у девчонок их глупости рассматривали, щупали, пальцами туда залазили, то был чисто детский познавательный интерес. А вот в тот момент меня пронзило и впервые посетило мощное эротическое чувство, во мне пробудился восторг от вида обнажённого женского тела, его красоты!

- А когда ты сестрёнку голую рисуешь, эти чувства тебя посещают?

- Да ты что?! В этом плане Ленка меня никак не может интересовать. На ней я анатомию изучаю, светотень, ракурсы. Для меня она просто модель: сочетание различных объёмов и форм.

- У тебя, наверное, много тех рисунков?

- Конечно. Я же её с самого младенческого возраста рисовал, когда приходилось с ней сидеть. Просто невероятная уйма скопилась за пятнадцать-то лет! Покажу, когда зайдёшь, напомни.

- А что, если из твоих рисунков мультфильм сделать? Про то, как девочка проходит все стадии своего роста, формируется и превращается в прекрасную женщину? Не хотел бы этим заняться?

- Да как-то не думал о том. Спасибо за идею. Раскадровка, можно сказать, уже готова, только скомпоновать и смонтировать осталось.

- Ленке, думаю, это понравится. Она ведь о кинокарьере мечтает? Ну, так станет героиней мультика.

- Конечно, интересно было бы и до старости её превращения проследить...

- ... Долго ждать. К тому же, это ей точно не понравится.

* * *

... Две обнажённые женщины, звонко смеясь и грациозно извиваясь, поливали друг друга водой из шлангов. Младшая была гибкой, стройной, изящной, старшая же восхищала взор абсолютным совершенством форм, безукоризненными пропорциями фигуры. Мы стояли и любовались.

- Александр Борисович, кто из них, на ваш взгляд, лучше? Кому вы бы первое место присудили? - спрашиваю.

- Алексей, неужели это для вас важно - всё выстраивать по ранжиру? В каждой своя прелесть. Женская красота несравнима и несравненна! Смотрите просто так, наслаждайтесь.

- Лёша, на меня глянь! Вон я какая!

На передний план выскочила щупленькая девчушка-пятилеточка, и, размахивая длинной красной лентой, стала скакать, кувыркаться, садиться на шпагат, делать стойку на руках и прочие гимнастические упражнения. Её промежность была оснащена клубком густых чёрных волос, во все стороны болтались вислые старческие груди - каждая размером с голову.

Приснится же такое!.. Ужас.

8

*** 31 декабря - 1 января 1991-92 ***

На Новый год решено было собраться у Кости на квартире, так как шалман был полностью отдан под оргию браткам Артура и всяким его ну`жникам - влиятельным и богатым жуликам, подонкам и извращенцам, то бишь, почтенным, уважаемым господам. Самому же Косте отлучаться от ресторана было нельзя - кому-то ведь надо было за порядком следить, а случись что, то и отвечать, в конце концов - вот он и вручил мне ключи от своей хаты, оставив за хозяина. Фирменными ресторанными кулинарными изысками Костян нас обеспечил: холодильник был битком забит, да и на балконе немало чего хранилось. В общем, с таким предновогодним изобилием жрачки и выпивки, как в тот последний голодный год почившего в бозе Советского Союза, я мало когда сталкивался - как до, так и после.

Первым пришёл Игорь с подругой, которую я с ним за два года до того встречал, Инной звали. За прошедшее время он с полдюжины соратниц по постельной борьбе сменил - а вот, поди ж ты! Вернулся, значит, к раннему варианту проекта личной жизни. Как артиллеристы говорят: откат нормальный. Подруга Игоря оказалась особой решительной, властной - тут же оттеснила меня от стола, всё по-своему пересервировав, а потом ушла на кухню хозяйничать: разобраться с ассортиментом продуктов и определить последовательность подачи блюд. Мы с Игорьком слегка тяпнули, покурили, потрындели о том, о сём. Он рассказал, что Инна тоже эти два года зря не теряла, перепробовала несколько вариантов, даже на пару месяцев замуж сгоняла, но обошлось без нежелательных последствий: детьми не обзавелась. Так что оба пришли экспериментальным путём к выводу, что они именно друг для друга предназначены свыше, лучших вариантов всё равно им не найти, и не хрен там ковыряться в кандидатурах и привередничать.

К девяти большинство народа подтянулось: Серёга аж с двумя девицами, Александр Борисович со своей Маргаритой.

- С Новым годом, Алексей! Спасибо, что пригласили. А Лев Львович будет?

- Нет, он погряз - поели`ку таковое возможно - в кругу семейства, вокруг внучка` сплотившегося. Звонил недавно, всем поздравления передавал.

- Ну, хорошо, мы его попозже тоже поздравим. А Мариночка придёт?

- Нет. Я с тех самых пор с ней не виделся, не разговаривал.

- Напрасно, Алёша. Могли бы, наверное, позвонить или приглашение через Лёву передать, они же соседи.

- Да она, Рита, скорее всего, с родителями Новый год отмечать будет. Зачем ей наша компания?

И в тот самый момент раздался дверной звонок. На пороге стоял Эдик на костылях, с вытянутой вперёд загипсованной ногой, бережно поддерживаемый Маринкой.

- Здоро`во, Лёха! С наступающим!

- Привет. Нет сомнений, что скоро наступит, и очень даже основательно, - говорю. Как в воду глядел... - Здравствуй, Марина.

- Здравствуй, Алёша.

В общем, "здравствуй, Бим - здравствуй, Бом".

- Хорошо, что пришли, проходите.

- Лёх, это я Маринку привёл, она, понимаешь, не хотела сперва... - Эдик говорил, как бы извиняясь, когда Маринка присоединилась к дамам на кухне, а мы с ним наедине остались. - Что там меж вами случилось-то? Навещали меня поро`зь...

- "По`рознь", правильно говорить. Как нога-то? Гипс когда снимают?

- Побаливает... Да ещё с месяц - не менее - на костылях поскака`ю. Маринка ведь только из-за меня и пришла-то. Нельзя, говорит, меня такого одного в гололёд пускать. Она же при мне прям как медсестра какая: ухаживает, уколы делает. В больничке научили.

- Хорошо получается?

- Ага. Рука у ей лёгкая. Ты, Лёх, не в обиде?

- На что?

- Ну... Что вы с ей, это... из-за меня? Но ты сам ведь разрешил.

- Не парься, Эдик, ты здесь ни при чём.

Тут вновь звонок прозвенел, я встречать пошёл.

- С Новым годом! - Юрчик говорит. - С новым счастьем!

- Да мне и старое как-то не сильно мешало. Ладно, проходите. Ленка, ты опять в школьной форме?

- Лёша, не бойся, я Юрке обещала, что буду себя хорошо вести. Честное слово!

Из-под кроличьей шубки появилась девочка-Снегурочка в беленьком, с серебристыми искорками, костюмчике, которому некоторым образом удавалось приглушать чересчур громкие заявления о себе некоторых деталей её организма.

- Лёша, а Костя где?

- Чего это он тебе понадобился?

- Мы ведь к нему в гости пришли, надо же поздороваться с хозяином. И я ведь кроме него и тебя никого тут не знаю.

- Ничего, познакомишься, я тоже не всех знаю. А Костян на работе, только утром заявится.

- Жаль.

- Что, продолжаешь о стриптизе мечтать? У тебя к Костику деловое предложение, что ли?

- Нам, девушкам, надо постоянно о своём будущем думать.

- Об этом никому думать не возбраняется.

- Да книжку я у него хотела попросить почитать, всего-то на`всего.

- Юра, это ваша сестрёнка? - у Марго глаз намётанный, сходу определила. - Какая же она у вас хорошенькая! Меня Маргарита Сергеевна зовут, для тебя я просто: тётя Рита. А тебя как звать?

- Лена... - почему-то Ленка засмущалась и даже покраснела - наверное, от комплимента ослепительно красивой взрослой тётеньки, которые обычно их, своих подрастающих конкуренток, этим не шибко ба`луют.

- Ну ладно, похоже, все в сборе. Всем мыть руки - и к столу! - даю команду.

Тут, как заведено, началась всепоглощающая жрачка, мы по очереди произносили новогодние тосты, шутили, кто как умел - как правило, на пикантные темы, но в рамках приличий. Потом, по традиции, танцы начались: Юрка Маргариту пригласил, Серёга сразу с обеими своими подругами начал коленца выкидывать, а Ленка исполняла какую-то одиночную хореографическую композицию; Инна своего Игорька на кухне припахала, Маринка была от Эдика неотлучна - сидели на диване, наблюдали за танцующими, обменивались репликами, смеялись. Мы же с Александром Борисовичем вышли покурить на большую застеклённую лоджию, превращённую в курительный салон.

- Вы, Алексей, гляжу, с Мариной так и не помирились.

- Почему так решили? Я на неё не в обиде, она мне тоже никаких претензий не предъявляет. Нормальные у нас, ровные отношения.

- Вот это и настораживает. Не должно так быть.

- А как ваш друг-художник - Андрей, кажется? Могли бы его, кстати, пригласить, познакомили бы.

- Нет, он не любитель больших компаний, праздник для него - как он сам говорит - это возможность уединиться в узком семейном кругу. А что это вы о нём вспомнили?

- Юрику, думаю, полезно было бы с ним познакомиться, пообщаться. Он же - вы знаете - сам рисует, показал бы свои работы вашему другу. Юрка всё больше формами женского тела интересуется, а портреты, в которых нужно сокровенные глубины души отражать, у него не очень хорошо получаются.

- Ну, это естественно: внимание к формам для архитектора штука первостатейная. А ваш творческий процесс как, продолжается? Пишете что-то?

- Нет пока, никак не могу собраться, сконцентрироваться. Может, после праздников возьму себя в руки - парочку сюжетов уже сочинил.

- Знаете, Рита дала Марине ваши произведения почитать. Вам не хочется узнать её мнение?

- Да нет, мне оно не интересно.

- Ой, ли? Опять чего-то боитесь?

- Да как-то неприлично об этом спрашивать, можно человека в неловкое положение поставить. Захочет - сама скажет. Я вообще-то заметил, Александр Борисович, что человек, высказывая своё критическое суждение о чём бы то ни было, не литературу, там, живопись или музыку анализирует, не авторам вердикт свой выносит, а о себе рассказывает.

- Поясните.

- Человек критикующий - homo criticus - превозносит то, что пришлось ему по вкусу и гневно осуждает, если что-то ему не по душе или не в нюх. То есть, высказывая исключительно субъективное мнение, выдаёт свои вкусовые предпочтения за эталон, непреложный критерий истины.

- Ну, это естественно. Я, Алексей, склонен тут с вами согласиться. Вот, например, эта музыка, столь любимая нынешней молодёжью, с недоумением воспринимается старшими поколениями. Мы с Риточкой ещё находим в ней некий шарм, а вот Кира Андреевна с Викентием Александровичем ничего кроме уродства и мерзкой какофонии в той музыке ничего не слышат - я с ними об этом разговаривал.

- Это, кстати, касается и гастрономических предпочтений. Нелепо ведь расхваливать вкусовые достоинства, например, варёного лука или устриц, если твоего собеседника от одной мысли о них уже тошнит, но расхваливают же!

- Да, людям бывает свойственно навязывать друг другу свои индивидуальные предпочтения, водится за ними такое. Это называется "привитие хорошего вкуса". Редко кто обладает должной деликатностью, чтобы признать за другими право на собственные взгляды и пристрастия. Это же, в сущности, так по-детски!

- Как говорится, о вкусах не спорят - из-за них просто убивают. А вот Лёва - крайне деликатный, даже щепетильный человек, вы заметили?

- Неужели? Мне Лев Львович, разумеется, симпатичен, но порой он высказывает своё мнение по тому или иному событию или в адрес кого-либо крайне категорично и резко, я бы даже сказал, чрезмерно осуждающе.

- Однажды в разговоре с ним я привёл цитату из одного популярного - как сейчас говорят, культового - фильма советской эпохи, и вдруг узнаю`, что Лёва его ни разу не видел - это когда его и ваши сверстники на то кино десятки и сотни раз с уроков срывались, просматривали до дыр экране! Почему? Он просто так объяснил: "Я в одном классе с сыном режиссёра учился, мы с ним лучшими друзьями были. Ну, как я мог смотреть произведение его отца? А если бы оно мне не понравилось?" Сами понимаете, что ни обидеть друга, ни соврать ему маленький Лёвка не мог.

- Этот ваш рассказ, Алексей, добавляет прекрасный штрих к замечательному портрету нашего товарища, спасибо вам. Кстати, скоро куранты зазвонят - нас уже приглашают к столу.

- И сразу же Лёве позвони`м.

- Непременно!

...Потом мы, как водится, вывалили на улицу, играли в снежки, дурачились, жгли бенгальские огни, мусорили конфетти из хлопушек, орали, как сумасшедшие, как и все прочие сограждане до пределов наполненные осознанием важности свершившегося эпохального события: регулярной сменой календарных дат. Я вот не припомню случая, чтобы тот "новичок" не то чтоб совсем не пришёл, но даже хоть на секунду из графика выбился. Маринка же с Эдиком и примкнувшим к ним Александром Борисовичем оставались через телевизор на любимых артистов любоваться.

- Я, Алексей, - говорит Александр Борисович, когда мы с прогулки вернулись, - всё-таки поинтересовался у Марины, какое на неё впечатление ваши произведения произвели, извините уж...

- За что? За тавтологию?

- И за неё тоже.

- Значит, не понравилось. Ну что ж, бывает. Маме тоже моя писани`на не нравилась, она исключительно русскую классику предпочитала: Пушкина, Чехова, Тургенева, там, с Панаевыми и прочими Скабичевскими.

- Хуже, Алексей. Она говорит, что не читала - сначала, дескать, времени не было, а потом забыла. Похоже, Марина просто демонстрирует свою неприязнь к вам. Но это, может, даже неплохо: в отношении тех, к которым равнодушны, так долго не будируют. Вы пытались с ней поговорить, извиниться?

- Сегодня не стану, не хочу девушке праздник портить.

- Вообще-то для нас, православных, это вовсе не праздник.

- Вы имеете в виду церковный календарь, да? Конечно, я знаю, что по вашему, по православному, первое января только четырнадцатого наступит. Ну, так мы тогда снова отпразднуем - нам это не в лом! А потом ещё и китайский Новый год грядёт.

- Для людей православных Праздник - это воспоминание о том или ином важном событии, имеющем сакральный смысл. Когда же Рождество Христово не было допущено в реестр советских празднеств, ёлка как-то сама собой из рождественской в новогоднюю превратилась. Так что нынешнее мероприятие как бы некий суррогат, что ли.

- Как сказано у Классика: "песок неважная замена овсу". Это имеете в виду?

- Ну, да. Впрочем, как повод для радостного времяпрепровождения и внеконфессиального общения советских людей он вполне даже неплох, особенно для детей. Для них ведь Новый год - это долгожданный знаковый этап на их весьма короткой жизненной дистанции.

- А если ещё учесть, что к нему приурочивается выдача подарков и наград за хорошее поведение в течение года - так это уж вообще!

- Это очаровательное юное создание, я заметил, с вас, Алексей, глаз не сводит. Может, уделите ей внимание, потанцуете с девочкой? Пусть Марина поревнует слегка.

- Хорошая идея. Сейчас какой-нибудь медленный танец поставлю, танго, например.

- Для вас уже и танго - медленный?

- Ну, не рок-н-ролл же.

...Ленка ужасно обрадовалась, когда я её пригласил. Мы перешли из гостиной-столовой в переоборудованный под танцзал кабинет Викентия Александровича, сумрак которого раскрашивали мигающие огоньки развешанных повсюду ёлочных гирлянд. Кроме нас под негромкую - чтобы не мешала смотреть телевизор - музыку танго стала танцевать ещё какая-то пара, Эдик с Маринкой сидели у телека, поглощённые зрелищем, кто-то остался за пиршественным столом, кто-то вышел на лоджию покурить. Партнёрша при всякой возможности, которые щедро предоставлял танец, тесно прижималась ко мне, дабы я хорошенько ощутил упругость её феноменальных достоинств, и я - таки да - ощутил и по достоинству их оценил: создавалось впечатление, что у неё под тканью платья затаились туго надутые воздушные шарики, готовые вот-вот лопнуть. Немного покружившись и выполнив несколько танцевальных па, Ленка останавливается и говорит:

- Лёш, я запарилась совсем. Помоги пуговку расстегнуть.

Сняв верхнюю часть своего костюма - блузку? жакет? я в этом без понятия - она осталась в платьице, тесноватый лиф которого, державшийся на тонюсеньких бретельках, придерживал, едва прикрывая соски`, две изумительные сферы, напоминающие громадные биллиардные шары, безукоризненные в своей геометрической завершённости.

- Леночка, - скрыть охватившего меня восторга от явленного мне дивного зрелища я не смог, - когда Юрчик такую тебя рисует, он ведь - признайся! - наверняка циркулем пользуется.

- Правда, хорошие? Тебе нравятся? - она была крайне польщена, обрадовалась по-детски, и когда мы вновь закружились в танце, во время одного из пируэтов тесно прижалась и шепнула на ухо: - Ты, Лёша, щупай, не стесняйся, пока Юрка не видит.

Впрочем, на наши танцевальные бесчинства никто не обращал внимания, кроме одного человека. Маринка всё время, пока звучала музыка танго, пристально наблюдала за нами, сжимая в руке стакан с минералкой. Прямо на неё я, разумеется, не смотрел, но боковым зрением старался не упускать из виду. Эдик ржал от чего-то юморно`го, плотно уставившись в телевизор, время от времени толкая локтем в бок соседку, но та не реагировала и продолжала сверлить меня взглядом, который я и спиной, порой, ощущал. Во время очередного крутого виража один из Леночкиных шаров выкатился из лузы, и мне пришлось загонять его на место - при этом я, слегка помассировав нежный девчачий сосок, с удовлетворением констатировал его мягкость. Я вертел своей партнёршей таким образом, чтобы Маринке всё было хорошо видно, при том моя левая ладонь, насколько могла вместить, плотно обхватывала одну из не менее шарообразных составных частей нижнего бюста Ленки. Она же - дрянь этакая! - приоткрыв ротик, начала учащённо дышать, чувственно постанывать, закатывать глазки: малолетка старательно имитировала поведение имитирующих оргазм шлюх, творческую деятельность которых изучала по Юркиным кассетам. Дас ист фантастиш, однако...

Эффекта мы с Ленкой, несомненно, добились, но вовсе не того, на который я рассчитывал - явный перебор случился.

Когда наше танцевально-эротическое шоу подошло к завершению, Маринка встала:

- Эдик, хватит телевизора. Пора делать тебе укол и спать. Где тут можно прилечь?

- Он безропотно подчинился и, взяв костыли, поднялся с дивана.

- Пойдём, Марин, я знаю.

Они перешли в Костину комнату, через некоторое время Марина вышла, достала из сумочки коробочку со шприцем и ампулы, прошла на кухню, поколдовала там немного, вернулась к Эдику, закрыла за собой дверь и, судя по звуку, ещё и заблокировала её стулом. На сей раз роль зрителя выпала мне: я сидел, сжимая в руке стакан с каким-то неведомым напитком, пристально наблюдая за всеми Маринкиными перемещениями... И потом продолжал сидеть, тупо уставившись на дверь, скрывшую от меня Эдика с Маринкой. Гости двигались по квартире, разговаривали, смеялись, танцевали, произносили тосты, смотрели телевизор - но всё это воспринималось мной как какое-то отстранённое действо, невразумительный шум. Не могу точно сказать, сколько времени прошло до того момента, как подошла Рита.

- Алёша, а что, Мариночка с Эдуардом Виленовичем уже ушли? Я что-то их не вижу.

- Там они, - я указал на закрытую дверь Костиной спальни, которую Эдик когда-то назвал "сексодромом". - Маринка инвалида баиньки укладывает.

- А вы что тут сидите? Пойдёмте к столу, сейчас торт есть будем, все вас ждут.

- Хорошо, я сейчас.

Когда Рита отошла, у меня за спиной раздался плаксивый Ленкин писк:

- Лё-ё-ош, прости меня, пожалуйста... - Как оказалось, малышка всё это время следила за мной. Наблюдение, так сказать, за наблюдателем... Она уже надела жакет, приняв пристойный вид, и виновато смотрела на меня своими огромными детскими глазищами. - Я же не нарочно, я не хотела... Я думала, смешно будет...

Девочка осознавала, что нашкодила, и очень огорчалась по этому поводу - на её глазки даже слёзки стали наворачиваться. Ещё только младенческого рёва не хватало!

- Ладно, бомба, айда торт жрать. Только руки пошли, помоем.

- А Марина рассердилась, да? Она как-то нехорошо на нас смотрела...

Обратила, значит, внимание. Наблюдательная.

- Не переживай, ребёнок, всё нормально, обойдётся. У Марины хорошее чувство юмора.

Но про себя я в этом сильно сомневался. Навряд ли сможет юмор пересилить присущую ей брезгливость и то омерзение, которое у неё вызвала моя выходка...

* * *

Часть гостей - Игорёк с Инной и Сергей с подругами, которые оказались его коллегами по работе, медсёстрами, имён которых я не запомнил - уехали, Юрчик прикорнул на диванчике, Маргарита с Леночкой ушли отдыхать в спальню Костиных предков, которые, кстати, звонили последним прошлогодним вечером и передавали всем нам полагающиеся при столь знаменательном событии поздравления. Ни о чём другом с таким завидным постоянством люди друг другу не напоминают, как о наступлении очередного нового года.

Мы с Александром Борисовичем вышли покурить на лоджию.

- Как самочувствие, Алексей?

- Да так себе... Как будто дерьма наелся...

- Вы что, отравились чем-то? Или перепили? Хотя, по вам этого не скажешь.

- Не в том дело. Да из-за Маринки всё. Опять...

- Вы что, к Эдуарду ревнуете? Из-за того, что они в одной комнате спать улеглись?

- К Эдику? Да что вы - нет, конечно. Jamais! У Маринки пост сейчас, Эдик не в той форме, чтобы что-то такое себе позволить, да и влюблён он, к тому же... А вы сами когда-то утверждали, что влюблённость и сексуальные домогательства суть вещи несовместные.

- Вы это запомнили? У вас прекрасная память. Так в чём же дело, что вас гнетёт?

- Скажите, а как это - исповедоваться?

- Исповедоваться, значит, хотите? Похвально.

- Нет, я не об этом. Мне вот интересно, что человек при том ощущает, выставляя напоказ свою мерзость?

- У всех по-разному. У одних после исповеди возникает ощущение душевного катарсиса, облегчение, некое эйфорическое состояние, в предвкушении приятия Святых Даров, иные же, напротив, отходят от аналоя в подавленном состоянии - от осознания, что говорили священнику всё совсем не то и не так... Исповедь - сложнейшее искусство, и не каждому духовнику` оно подвластно, а тем более, кающемуся. Многие прихожане, да и сами священники, относятся к этому Таинству формально, поверхностно. Мне же с моим духовнико`м решительно повезло. Вам бы, Алексей, на эту тему с отцом Николаем поговорить.

- Ну а вкратце можете объяснить?

- Под исповедью многие понимают простое перечисление своих дурных поступков и намерений, некоторые даже придумывают то, чего не было, чтобы создать видимость подлинного раскаяния, потра`фить священнику своей доверительностью, предельной откровенностью, искренне полагая, что тот собирает информацию чисто из любопытства. Но это всё не то, не сбором компромата священники во время исповеди занимаются. Хотя, честно говоря, в синодальный период именно это напрямую вменялось им в обязанность.

- Ходят слухи, что и при Советской власти священник должен был докладывать в органы обо всей интересной информации.

- Не исключено, что такое где-то и было. Священник же, по сути, психотерапевт, помогающий человеку справиться с гнетущим его душевным недугом, укрепить намерение изжить некий порок, тревожащий совесть. Если человек в ином своём, неблаговидном для окружающих, качестве ничего дурного не усматривает, за грех не признаёт, то и каяться в нём не станет.

- Ну, это понятно: как рассказать о том, чего сам не видишь?

- Вот именно. Сейчас много святоотеческой литературы издаётся. Не всё, конечно, достойно прочтения, ну да у вас, Алексей, есть интуиция, критическая мысль и должное восприятие словесности, сами разберётесь, если захотите. Но и там не найдёте исчерпывающего разъяснения Церковных Таинств.

- Ну, какое же это Таинство, если у него есть чёткое логическое обоснование и его легко объяснить.

- Разумеется. В сущности, мы разобраться и с таинством нашего земного бытия никогда не сможем, по крайней мере, здесь, в этой жизни.

- Значит, полагаете, что всем ищущим правды здесь, на Земле, облом выйдет: ни хрена они не насытятся?

- Ну конечно. Похвально, что вы имеете представление и о Заповедях Блаженства.

- А откуда же берутся эти сытые самодовольные рожи, постоянно изрыгающие истины, которыми они набиты под завязку?

- Во все времена такие были, есть и будут. Эти люди сконструировали в своих мозгах понятный для них мирок, лишь в котором сами и способны ориентироваться, и всё, что не вписывается в ту примитивную картинку, вызывает в них бешеную ярость. Христос, вообще-то, не их имел в виду.

- Значит, только ваша - православная - картина мира имеет право претендовать на Истину?

- Вовсе не значит. Она вполне может быть во многом и даже в целом не верна - и что с того? Подкорректируем, если надо, но в беснование по этому поводу впадать не станем. Пока же пользуемся тем, что в данный момент для нас наиболее приемлемо и нигде не жмёт.

- То есть, за неимением гербовой...

- Ну, разумеется! Не стоит гнаться за Истиной, которую ваша мысль охватить не способна, довольствуйтесь пока доступной малостью, только не останавливайтесь в своём развитии. Ведь это именно то, что от Человека и требуется: развивать дарованные Господом мыслительные способности, преумножать выданные в кредит таланты.

- За которые с каждого будет востребован строгий отчёт, так что ли?

- Не исключено. Вы как, Алексей, не устали? А то я приглядел тут парочку удобных кресел.

- Да нет, что-то спать совсем не хочется.

- Ну, как знаете, а я пойду, прилягу, пусть и в сидячем положении.

... Я сидел в одиночестве за столом, наедине с остатками новогоднего пиршества, машинально забрасывал в рот всё, что попадалось под руку, выпивал, не пьянея, рюмку за рюмкой, думал. Нет, не о Маринке - тот гнусно-нелепый эпизод, поставивший, вероятно, финальную точку в наших отношениях, я постарался заблокировать в памяти, и это мне почти удалось; я переключился на воспоминания о маме, отце. Некоторое время спустя, после того, как заглотил очередную шпротину, тяпнул водки и закусил оливкой, увидел их обоих, сидевших по другую сторону стола, как будто они постоянно там были, просто я их почему-то не замечал.

- Привет! - говорю. - Рад видеть. С Новым годом, с новым счастьем!

- Лёшенька, ты бы пил поменьше, - мать говорит. Отец молчит, смотрит на меня пристально, изучающе. Ну да, сколько же мы с ним не виделись-то! Это ведь только он не изменился.

- Мать, праздник же. Весь народ... имеет право. Батя, а вам там уже известно, что нет уже нашего Эс-Эс-Эс-Эра, что просрали мы всё, а?

- Ты, Лёшка, не вини себя, - отец говорит. - Это мы просирали, понемножку, полегоньку, а вам лишь завершающий этап достался.

- Ты что, батя, имеешь в виду?..

Но ответа я не дождался. Хлопнула входная дверь, пришёл Костя - наваждение развеялось, призраки исчезли.

- Здорово, Лёх, с Новым годом! Как у вас тут всё прошло? Народ, гляжу, ещё здесь. Это хорошо.

- У нас - нормалёк. А у вас как? Без стрельбы, надеюсь, обошлось, без трупов?

- Ладно, Лёха, не шути так... Давай выпьем. За то, чтобы хоть в этом году у нас всё наладилось.

Мы, разумеется, выпили, налили ещё.

- Хочу тост сказать... - я встал, покачнулся и непременно бы рухнул на пол, если б Костян меня не подхватил. А потом ничего не помню: вырубился.

...Проснулся уже где-то глубоко за полдень, с полагающимся сушняком во рту, в Костиной комнате на его раздвинутом диване; рядом дрых Костя. Маринка с Эдиком, значит, слиняли, освободив нам лежбище... Я прошёл в столовую, на кухню. Следы пиршественного разгула были устранены, Марго домывала тарелки, Александр Борисович протирал их полотенцем и ставил в сушилку.

- С добрым... Хотя, что это я?.. С Новым годом! Выпить чего осталось?

- Желаете, Алексей, продолжить банкет? Спиртное на балконе. Похоже, вы, оставшись в одиночестве, несколько переусердствовали. Вы не помните, как мы с Константином и Юрием вас из кресла в спальню переносили?

- Не помню... - я сходил за бутылкой, выставил на стол. - Не составите компанию, Александр Борисович?

- Нет уж, увольте. У меня на сегодня кое-какие дела намечены.

- А я выпью - трубы горят. Костян спит, Юрчик с сестрёнкой, похоже, ушли... Напрасно я столько шампанского пил...

- Леночка так хотела с вами, Алёша, попрощаться, но вас разбудить было невозможно, - засмеялась Рита. - Эта малышка своей детской непосредственностью нас всех просто очаровала.

- Только ли ею?

- Не только. Константин, например, пришёл от девочки в целом в полнейший восторг.

- Надеюсь, Ленка на работу к нему не просилась?

- Что вы хотите этим сказать? Она же ещё школьница.

- Современные девушки, - я махнул рюмашку, и прошлогодние дрожжи забурлили, начав оживлять организм, - очень серьёзно о своём будущем думают, постоянно строят планы, с самого младенчества. А она не забыла у Костика книжку спросить почитать, которую я ей рекомендовал?

- "Трильби"? Эту книгу Костя ей подарил.

- Ну, и правильно. В Новый год детишкам полагается делать подарки.

*** 7 января 1992 ***

Когда я перед началом службы выискивал глазами знакомые лица среди заполняющих храм прихожан, откуда-то сзади подкралась прихрамовая старушонка, прошамкала "спасай тя, Христос, милок!", изъяла у меня из рук огромный букет и поковыляла, прихрамывая, к центральному аналою, где начала вплетать живые белые розы в гирлянды из бумажных цветов, обрамлявшие икону Праздника. С самого начала план, предложенный Марго, начинал рушиться... А я к поискам того букета столько сил приложил, столько бабла` за него выложил!!!

Литургия началась, дьякон кадилом зазвенел и я, никого из своих друзей не обнаружив, вышел из церкви и пошёл к таксофону.

- Алло... я вас... слушаю... - в трубке прозвучал заспанный голос Марго.

- Рита, извините, что разбудил. Это я, Алёша. С Праздником!

- Спасибо, вас также. Не извиняйтесь, хорошо, что позвонили, нам уже пора просыпаться.

- А почему вы не в церкви?

- Алёшенька, да ведь мы на ночной службе были. А вы, что ли, нас в храме искали? Простите, не предупредили вас. Вот и Саша проснулся, передаю ему трубку.

- Здравствуйте, Алексей, с Рождеством вас! Вы сейчас, как я догадываюсь, где-то неподалёку от храма? Отец Николай служит?

- Его не видел. Я, не найдя вас, сразу же ушёл. Что, и Маринка с вами на той ночёвке была?

- Разумеется. Представляете, даже Эдуард Виленович всю ту довольно длительную службу с нами отстоял! Впрочем, он, как инвалид, делал это сидя, ему стульчик предоставили.

- Да, облом вышел... А я предложение сделать ей собрался.

- Ну да вы, Алексей, не отчаивайтесь, может, оно и к лучшему. Господь обязательно всё должным образом управит.

- Только на Бога вся надежда, хоть я в Него и не верю.

- Вы не желаете наведаться к нам на обед? Риточка замечательный холодец наварила, и кое-что ещё найдётся. Я вот Льва Львовича хочу пригласить. Да и Мариночка обещала нас навестить, мы ей подробно объяснили, как нас найти - она ведь тоже у нас ни разу не была.

- Жаль, цветочки у меня конфисковали...

- Какие цветочки? Вы, Алексей, о чём?

- Да так, несущественно. И на какое время у вас намечен приём гостей?

- Уже через полчасика мы будем вполне в форме, чтобы достойно вас встретить, так что приходите, как только сможете. Может, если вас это не затруднит, передадите моё приглашение на праздничную трапезу отцу Николаю? Мне минувшей ночью не удалось с ним пообщаться.

- Хорошо, попробую его найти.

Я вернулся в церковь, затесался в толпу прихожан и с любопытством стал наблюдать за совершаемым ритуалом. Ну, а что? Вполне пристойно и комфортно: хор поёт, священники что-то там восклицают, проповедь батюшка умилительную прочёл. В общем, настроение у всех радостное, праздничное. Только не у меня...

После службы, дождавшись момента, когда отец Николай освободился от облепивших его, как репьи, духовных чад, и только смог двинуться, наконец, намеченным курсом, я его окликнул:

- Батюшка, можно вас?

- Я вас слушаю, молодой человек, - он осенил меня крестным зна`мением, а я пожал его протянутую для лобызания длань. - Мы с вами, похоже, как-то уже виделись?

- Да, вы осенью мою мать отпевали.

- А, припоминаю! Вы - друг Александра и Маргариты. У вас ко мне какие-то вопросы?

- Александр Борисович приглашает вас на праздничный обед. Вы придёте? Что ему передать?

- Скажите, что буду. Часикам так к пяти смогу. А как ваше имя?

- Алексей.

- Вы крещены?

- Да, в детстве.

- Но церковь, конечно, не посещаете - я прав?

- Да, отче, грешен.

- Это весьма распространённое, - он улыбнулся, - хоть и прискорбное явление. Атеист, небось?

- Ну конечно, меня же этому и в школе, и в институте учили.

- Всех учили.

- Да я, батюшка, не выбился в первые ученики, не волнуйтесь.

- Вот и хорошо, выходит, что не безбожник, - и он вновь перекрестил меня. - И атеизм может быть штукой весьма полезной, когда Господь его кому надо да`рует. Но он пройдёт в должное время, сын мой, ты не волнуйся.

Да не было у меня никаких волнений по этому поводу. Что он имел в виду? Но я не стал уточнять, а просто отчалил. Попу, в конце, концов, какая-то передышка нужна, намаялся небось: два праздничных мероприятия одно за другим! А мужик-то в возрасте.

* * *

Когда я пришёл к Александру Борисовичу и Марго, Лёва с Маринкой уже были там и не скажу, чтобы она сильно обрадовалась моему появлению.

- Здравствуй, - скользнула взглядом и сразу отвернулась. Даже по имени не назвала...

Они с Ритой колдовали на кухне по части беляшей; Лёва приволок литр своего очередного шедевра, но было решено батюшку дождаться, пробавлялись минералкой и квасом, сидели, трепались; Марго разрешила нам в комнате курить, с условием, что к приходу отца Николая всё проветрим.

- Лёха, что там у вас с Маришкой в Новый год произошло? Она как-то совсем иначе к тебе относиться стала.

- В каком смысле? - Александр Борисович интересуется. - Я никакого конфликта между ними не углядел: Марина постоянно при Эдуарде Виленовиче была, уход осуществляла. Алексей, правда, выпил чрезмерно - я его таким, честно говоря, никогда раньше не видел - но...

- Да ничего особенного, так, может, шутка глупая... Ей не понравилась.

- Шутка, говоришь? Если до того она на тебя немного дулась, мы с ней обсуждали, какой ты, в сущности, дурак и что язык у тебя без костей, то сейчас и слышать о тебе не хочет. Сказала, что если бы только знала, что и ты здесь будешь, то ни за что не пришла бы. Что так?

- А я, мужики, собирался сегодня ей предложение сделать. Да вот, похоже, не судьба... - и поведал им то, о чём сам старался не вспоминать.

Выходит, что ту дурацкую выходку, когда я ребёнка использовал, чтобы её подразнить, Маринка мне прощать не собирается. Ну да, наверное, оно и к лучшему, что цветочки на украшение иконы пошли, а не в морду мне полетели...

Когда я рассказал своим старшим товарищам эпизод с букетом, чтобы хоть немного их позабавить, они почему-то не смеялись.

- Да, Алексей, наломали вы дров. Марина, наверняка, догадалась, что вы тот спектакль специально для неё устроили, но... Даже не знаю, что вам тут посоветовать. Вы попробуйте с отцом Николаем поговорить.

- Что, исповедоваться, что ли? Под епитрахиль к нему заползти?

- Не мешало бы, но, вижу, до этого вы ещё не дозрели. Просто пожалуйтесь, совета попроси`те.

- Эх, Лёха, жалко мне тебя, дурака... А у Юрки что, сестрёнка и впрямь уж такая выдающаяся стала? - Лев заинтересовался. - Надо будет взглянуть. У тебя к ней действительно никаких позывов нет?

- Лёва, ничего, кроме эстетического восторга и нежности, поверь. Я же не педофил какой-то.

- Тебя сдерживает, что ей только пятнадцать, а когда через пару лет состарится, тогда, может, на неё другими глазами посмотришь.

- Это вряд ли. Хотя, чего загадывать?

* * *

Ближе к пяти часам накрыли в комнате стол, выставили яства, напитки.

Отец Николай пришёл ровно без трёх минут пять - человек явно привык жить в строгом временно`м регламенте. В вошедшем лысом старичке я даже не сразу распознал его, поскольку без головного убора - митры или камилавки - и иных церковных одеяний никогда не видел. Все тут же за благословением к нему ринулись, кроме меня, разумеется.

- А вы всегда, батюшка, за пределами храма мирскую одежду носите? - интересуюсь.

- Когда как. Нам, белому духовенству, это дозволительно.

- Понимаю. Наверное, когда вы в рясе, вас часто останавливают, всяческими просьбами донимают?

- Не без этого. В наше время в священническом одеянии на улице обычно можно либо монашествующего встретить, либо мошенника, из людей деньги вымогающего, вроде как на восстановление храма.

- Да, я заметил, что много развелось этих побирушек, - Лёва говорит. - Так вы, отче, утверждаете, что все они прохиндеи?

- Обо всех судить не берусь, но в большинстве своём - да. Для пожертвований в церквях специальные ящики имеются.

- Время сейчас такое наступило: мошенники кругом, практически не таятся. А напёрсточников сколько развелось!

- Папа говорил, что ничего они с ними поделать не могут. Те штраф заплатят - и снова за своё. Они за полчаса любые свои убытки покрывают! А бывает и ещё хуже: патрульных милиционеров подкупают, сразу им деньги суют - вот, мол, получите штраф вперёд за весь день и не извольте, значит, беспокоиться, никаких квитанций не надо.

- Маришка, законодательно надо что-то менять, да нашему Верховному Совету, похоже, не до того, есть, видать, заботы поважнее.

- Да, ладно, чего это вдруг о политике заговорили? - говорю. - Если мы её затрагивать не будем, то и она, может, нас не тронет, мимо пройдёт.

- Ну, это вряд ли. Но сегодня, в такой Праздник, действительно, лучше тем мошенничества и политики - что, в сущности, одно и то же - не касаться, - Александр Борисович говорит. - Благословите, святой отец, на трапезу.

Все поднялись с мест, пропели положенное "Отче наш", приступили к вкушению дозволенных скоро`мных блюд. Отец Николай поочерёдно нахваливал результаты творческих усилий Маргариты (холодец), Маринки (беляши) и особенно Лёвкины - тут уж он в самых превосходных степенях высказывался, а мы с Борисычем к нему искренне присоединились. "Ну а потом была уха, и заливные потроха..." В общем, натрапе`зничались на славу, разгове`ние вполне удалось даже и тем, кто не постился.

Маргарита с Маринкой собрали посуду и унесли на кухню, а Лёва с Борисычем вышли на лестничную площадку, оставив меня наедине с отцом Николаем.

- Ну и о чём, сын мой, ты меня спросить хочешь? - так прямо с ходу берёт меня поп в оборот.

- С чего вы это решили, батюшка?

- Да вон, мужчины покурить пошли, а ты со мной остался.

- Ну, может, чтобы вы тут в одиночестве не скучали.

- А ты, отрок Алекси`й, мне спеть, что ли, хочешь, или фокус какой показать? Ладно, говори, не стесняйся.

- Как на духу, что ли?

- Да как получится. Я заметил, что между вами с Мариной что-то... Напряжённость какая-то нехорошая. Ты сам-то не женатый, часом?

- Был когда-то.

- И дети есть?

- Сын. Сейчас с матерью за границей живёт.

- Ты их бросил?

- Нет, она от меня ушла.

- Зла на неё не держишь?

- За что? Я ведь, батюшка, отнюдь не подарок - она со мной ужас как намаялась, бедненькая.

- А сейчас, гляжу, на Мариночке жениться хочешь?

- Что, заметно? Или она вам что-то обо мне на исповеди рассказывала?

- Не помню, мне много кто чего рассказывает. Ну, и как у вас с ней?

- Да никак. Злая она на меня.

- Мариночка? Что же ты такое совершил-то, что столь добросердечную девицу прогневи`ть смог?

- Совершил... Мерзость сотворил, вот что...

- Покаяться, может, хочешь, душу облегчить?

- Может, хочу. Но ведь не здесь же, не за столом.

- А я тебе, Алекси`й, не предлагаю передо мной исповедоваться. Ты Богу покаяние своё представь, Ему покаяние твоё везде желательно - хоть за столом, хоть под столом.

- Помолиться, что ли, предлагаете? Да я бы со всей душой, только сильно сомневаюсь, что Он мою молитву примет, при том, что вовсе не уверен, что этот ваш Бог вообще реально существует.

- Ишь ты, уверенности ему, понимаешь, не хватает! А ты просто так попробуй, без стопроцентной гарантии. Если раскаяние твоё искреннее, от сердца, то Господь обязательно его примет, даже если Его, по-твоему, и нет.

- Вы что, батюшка, допускаете такую возможность?

- Какую?

- Ну, что Бога нет.

- Почему бы и не допустить? Нам, православным, до`лжно со смирением и благодарностью принимать всё, что открывает нам Господь, даже самое немыслимое.

- Ну, вы, отче, и шутник!

- le bon Dieu aime bien mieux ceux qui le renient, que ceux qui le compromettent.

- Что вы, батюшка, сказали?

- Это не я, это один французишка сказал, в прошлом веке ещё, я это припомнил, а вот имя его подзапамятовал.

- И что сие означает?

- А то, что Богу более угодны даже отрицающие Его существование, нежели те, кои Ему лгут и поведением своим компрометируют.

- Вы, значит, французский знаете?

- Знал когда-то, да вот ныне подзабывать стал, старею. Да и на приходе у меня ни одного француза, поговорить не с кем.

- Жаль, что вы имени того француза не помните. А не могли бы вы мне, батюшка, это написать?

- Понравилось?

- Ну да. Я ведь афоризмы собираю, мне, как журналисту, они очень помогают, когда бывает надо эрудицией щегольнуть.

- Давай, куда тебе?

Отец Николай записал французскую фразу крупным, отчётливым почерком в предложенную записную книжку и спросил:

- А ты, Алексий, лучше честно мне скажи: хочешь за себя Марину взять?

- Ну... Хочу. Очень! Я, батюшка, жизни без неё не представляю, - вдруг, ни с того ни с сего, начал перед попом откровенничать. Ощущение такое возникло у меня, что я с этим дедулей уже лет сто знаком, хотя всего времени нашего с ним прямого общения и на пять минут не нати`кало.

- А зачем? - задаёт поп дурацкий вопрос, вместо того, чтобы, как положено, благословить или хотя бы похвалить за благое намерение.

- Зачем?.. Да люблю я её, вот зачем! Слышали такое слово?

- Как не слыхать? Слыхал. Сам его часто произношу. Только любить-то всех людей надобно, по мере возможностей и в силу данного Господом дара, а вот жениться на всех вовсе не обязательно. Любишь - так люби. Чувство то хорошее, радостью оно сердце наполняет.

- Вы, отец Николай, что, придуриваетесь? Извините, конечно. Вы не понимаете, что ли, что такое любовь мужчины к женщине? Когда возникает неудержимое желание обрести свою вторую половину, составить с ней единое целое, так сказать, слиться в один организм? Вы что, Библию не читали? "И да будете плоть едина" - что-то в таком роде, да?

Поп вдруг во время моего страстного монолога засмеялся, звонко так, заливисто, даже глаза салфеткой промокну`л - до слёз, значит, проняло.

- А что такого смешного я говорю?

- Я хочу тебе про одного священника рассказать...

В этот момент вернулись, покуривши, мужики, Лёва спрашивает:

- Про что смех? Ты, Лёха, опять свои анекдоты травишь?

- Да нет, это у батюшки какой-то анекдот есть.

- Можно и нам послушать?

- Разумеется.

Тут и дамы с кухни пришли, чашки принесли, чайники, торт появился, который Марго накануне, оказывается, помимо всего прочего, сконструировала. Когда только успевала всё?

- Жил в прошлом веке священник, - начал свой анекдот отец Николай, - который женился на дочери настоятеля храма, по его просьбе, для того, чтобы приход унаследовать. В те времена традиция такая была, когда приходы переходили от отца к сыну, а если таковой отсутствовал, то к зятю, тоже, разумеется, священнику.

- А что, сейчас не так?

- Нынче приходы уже не такие. Современным прихожанам невдомёк, что это от них в первую очередь зависит, кто их окормлять будет, примут любого, кого им Патриархия или Благочиние поставят. А прежде в Церкви подлинная демократия была, и для людей важна была преемственность в пастырском служении. Священник же воспринимался как близкий родственник или семейный врач.

- Ну, так и что с того? Нормальный брак, - говорю, - по нормальному расчёту. Эка невидаль, среди попов-то!

- Только закавыка в том, что священник тот прежде принял на себя монашеский подвиг. Ты, Алекси`й, в курсе, что сие означает?

- Разумеется. Это вроде обета безбрачия у католических попов. Ну, так, значит, нарушил обет - сочетался браком. И что с того? Бывает, что военные Присягу нарушают, чиновники инструкции, менты Закон, а уж про гиппократову клятву даже упоминать при врачах скоро будет неприлично.

- Так вот он и браком сочетался, и обета монашеского не нарушил, всю жизнь себя в плотско`й чистоте соблюдал.

- Девственником, что ли, оставался? А супруга его как, тоже, что ли, в монашки записалась?

- Ей пришлось пойти на это - отказаться от счастья материнства. То ли она отца ослушаться не посмела, то ли добровольно решение это приняла - кто знает?

- Неужто, в те дремучие годы свет был вовсе без добрых людей? Или молодая попадья такой страхолюдиной была? - спрашиваю, а сам краем глаза за Маринкиной реакцией наблюдаю: как она на этот раз на моё хамство отреагирует. Что поделать, дурная склонность к экспериментаторству во мне тогда крепко сидела... Маринкиной реакции я так и не просёк, а вот Лёвка взорвался:

- Лёха, кончай из себя циника строить! Ты уже достал всех своими шуточками... похабными! - наверняка, перед попом выделывался, за честь сословия, стало быть, вступился. Заодно дал всем понять, что я вовсе не такой, на самом деле так не думаю, а просто глупо, как всегда, пошутил.

- Отче, а священника того не Иоанн звали? - Александр Борисович спрашивает. - И не в Кронштадте ли он служил?

- Совершенно верно. Уже полтора года как в лике святых праведных прославлен.

- А! И я тоже о нём слыхал, со школы ещё: контрреволюционер, черносотенец, мракобес и изувер - по нему ещё наш Владимир, Красное Солнышко, Ильич нелицеприятно прохаживался. Как сейчас отчётливо помню. И что вы, батюшка, о нём вдруг заговорили?

- Я это к тому, что супружество не обязательно ещё "плоть едина", и - наоборот.

- Маринка, - говорю, - замуж за меня пойдёшь? Если захочешь, то и у нас всё с тобой как у святого праведника Иоанна Кронштадтского будет - обещаю.

- Фигляр!!! - она выскочила из-за стола, Лёвка за ней, быстро оделся, потом вернулся, "ну, Лёха!" - только и сказал, и кинулся её догонять. Одну её такую он, конечно, не мог отпустить - мой лучший друг и лучший её сосед.

Марго смотрела на меня изучающе, будто впервые увидела, Александр Борисович занялся чисткой своей трубки, отец Николай с довольным видом прихлёбывал чаёк и вкушал тортик. Я обхватил башку руками и попытался собраться с мыслями - ничего не получалось. После продолжительной паузы батюшка заговорил:

- Ты, Алексий, так на мой вопрос и не ответил: зачем жениться на Мариночке-то возжелал?

- А зачем все люди женятся? Чтобы создать, значит, крепкую семью, вместе по жизни шагать в заданном направлении, помогать друг другу по хозяйству, ухаживать во время болезни, спинку в ду`ше мочалкой потереть, пятки почесать, псалтирь на ночь почитать... Да мало ли чем ещё муж с женой могут заняться!

- А про детишек забыл, что ли?

- А это уж как Бог даст и Маринка решит... если, конечно, у меня с ней что-то получится. Рита, как по-вашему: у меня что, совсем никаких шансов не осталось? А может, у неё опять это - гормональный всплеск?

- Алёша, ведь батюшка прав: только для сотворения детей мужчина с женщиной и сходятся, всё прочее так - побочные аксессуары.

- Неужели вы с мужем несчастны? Вы же такая прекрасная пара.

- Мы лишь кое-как скрашиваем друг другу старость, одиночество сообща коротаем... А ведь нам с внуками нянчиться надо бы.

- Господь заповедовал: "плодитесь и размножайтесь". А во что сия заповедь ныне превращена? "Блудите и наслаждайтесь"! Вот и движутся народишки-то... Сумеют ли вовремя притормозить? Вон, в Содоме-то с Гоморрою не смогли...

- Похоже, у руководства нашей страны всё больше крепнут тенденции на идейное сближение с Европой и Америкой, где многие половые извращения уже таковыми не считаются и не патологией признаются, а нормой.

- Саша, ты же сам хотел сегодня о политике не говорить.

- Прости, Ритуля, больше не буду.

- А у вас самого`, батюшка, если не секрет, есть кому приход-то передать? - спрашиваю.

- Сын имеется, да вот такой же, как ты, атеист, только возрастом постарше будет.

- И как вы это терпите?

- Как и до`лжно: с подобающим смирением. А иными чадами Господь нас не наделил, по грехам моим, видать.

- Да ла-адно! Вы же, священники, у Бога должны быть на особом, хорошем счету.

- Ему виднее. Мы такие же грешники, ничем от прочих людей существенно не отличаемся.

- А матушка - в смысле, супруга ваша - как, в добром здравии?

- Алёша, вы, видимо, не в курсе. Отец Николай уже два года как овдовел.

- Ох, простите, батюшка.

- Да за что? Клавди`я моя сейчас в ангельских чинах, отмучалась. Я очень за неё рад. Мне, конечно, самому нужно было б по`стриг принять, да благочинный отговаривает - не на кого пока приход оставить.

- А что, монахам, что ли, запрещено на приходе служить, паству окормлять?

- Почему? Отнюдь не возбраняется. Только вот храм у меня не монастырский, настоятельствовать кому-то из белого духовенства больше приличествует - ведь монаху же, по его статусу, до`лжно быть отстранённым от мирской суеты. Хотя всё, конечно, в людской и Божией воле, никаких строгих запретов в том нет. А вот ты скажи мне, Алексий, ежели Марина от тебя дитё понесёт и спросит, твоего совета, как ей поступить - что ответишь?

- Как - что? Разумеется, скажу, что ей решать. А как иначе?

- Алексий, ты не сомневайся: люб ты Мариночке очень и замуж за тебя пойти согласная, я же вижу. Посерчает чуто`к, да и простит. Но только не будет у вас семьи.

- Вы, батюшка, не благословляете своих прихожан на брак с атеистами, что ли?

- Нет, ныне Церковь тому никак не препятствует. У многих жён на моём приходе мужья неверующие.

- Ну, значит, и невенчанные. А по вашим церковным меркам их союз браком считать нельзя, и, следовательно, живут они в блудном прелюбодеянии - или как там у вас это определяется?

- Ты, Алексий, сам здесь сильно блуди`шь, в смысле: заблуждаешься. Ныне Церковь вполне признаёт законность гражданского брака, который зарегистрирован в отделе ЗАГС, и греховным его не называет. Даже в длительном, пусть даже и не оформленном, сожительстве, когда пребывают в согласии сердечном, особого греха нет. Но церковный брак, разумеется, предпочтительнее.

- Ну, так что же или кто, если не Церковь, может помешать нашему с ней семейному счастью?

- Как это - кто? Так сам Господь же и не попустит.

- Вот за что я и не люблю религию вашу, что вы всегда на Бога киваете, что Он, дескать, всем заправляет, а мы, люди, как бы вовсе ни при чём.

- Алёша, вы к нам несправедливы.

- Да, Алексей, тут вы совершенно неправы. Например, воспитатель в детском саду не вмешивается непосредственно в игры малышей в песочнице, но ситуацию держит под контролем. Наша Земля, по сути, детсадовская песочница. Мы с вами, кажется, на эту тему уже говорили.

- Ага. А когда мы, малыши, слишком заиграемся, этот ваш Верховный Воспитатель-то нам головы и поотрывает! Так, что ли?

- Что ж, бывает, - поп улыбнулся, - коли по-другому с нами никак.

- Вы это одобряете?

- А кто я такой, чтобы одобрять или судить Господа? Я - мелочь, я только уповать на Его мудрость могу и на Его любовь к нам, неразумным.

- Ничего себе, "любовь"!

- Так ты, что ли, отрок, смерти боишься? Не бойся. Она только на пользу идёт, когда по воле Всевышнего случается. Ничего Он нам во вред не делает.

- А разве что-то может произойти вопреки Его воле?

- Конечно.

- И что же это такое, что превосходит даже волю Господа, с чем Он - такой всемогущий! - справиться не может?

- Да дурость человеческая. Супротив её Господь совершенно бессилен.

- Будь я поумнее, то непременно принял бы ваш намёк в свой адрес и обиделся.

- Ты не обиделся потому, что не дурак.

- Тут я посмею с вами, батюшка, не согласиться.

- Твоё, Алексий, право. Налейте-ка мне ещё рюмочку этой амброзии, и я пойду, пожалуй. У меня утром служба.

* * *

Есть люди, которых всё непонятное сильно озлобляет. Их приводит в ярость сама мысль о необходимости напрячь мозг, чтобы попытаться вникнуть и уразуметь сказанное или написанное, то, что не укладывается в имеющиеся ячейки их весьма убогого и одновременно безбожного мировоззрения. Когда-то я сам был такой, честно говоря. Свою мальчишескую манеру с ходу опровергать, осмеивать и вышучивать всё, что сразу не удалось понять, в те времена я только начинал изживать. Во многом этому способствовало общение с православными людьми, которых я тогда повстречал: они не отбивали жёстко и решительно мои атеистические наскоки на их веру, их нисколько не задевал мой весьма глумливый тон. Их не оскорбляло даже прямое богохульство с моей стороны, и они просто воспринимали его с брезгливой деликатностью, как если бы я в их присутствии испортил воздух. И частенько они соглашались с моими доводами, но при этом я ни разу не ощутил себя победителем в споре. Вот ведь как бывает.

9-1

*** февраль 1992 ***

- Юрка, а как у тебя сейчас с заработками? - спрашиваю. - Слышал, что у архитекторов дела в гору пошли по денежной части.

- Не у всех. Я по-прежнему мелкими халтурками пробавляюсь, а как потеплеет, опять на Арбат пойду. Ну да на хлеб пока хватает. Сам-то как?

- Подкожный жирок пока не иссяк, хоть и стремительно тает. Ну а когда статейки иногда заказывают - берусь, не брезгую уже. Грузчиком, бывает, подрабатываю. Сейчас ведь началось активное улучшение жилищных условий отдельных граждан благодаря не менее активному ухудшению оных у других.

Мы сидели в большой комнате, временно превращённой в студию, Юрка рисовал, Ленка позировала, а я сидел, пивко попивал. Когда Юрчик мне позвонил и пригласил поприсутствовать во время очередного сеанса, предупредил:

- Только, Лёх, понимаешь, Ленка категорически при тебе голышом позировать не желает. Сам не знаю, почему. То она, понимаешь, просто горела желанием всю себя тебе показать, а теперь вот - наотрез! Не понимаю, что с ней произошло.

- А она Костину книжку прочла?

- Наверное.

- Тогда всё понятно: у девчонки новая игра - в целомудренность.

... Так что Ленка позировала брату в короткой полупрозрачной ту`нике в позе богини Артемиды, стреляющей из лука, кокетливо мне глазки строила.

- У тебя, Лен, - комплимент ей делаю, - сейчас даже более эротичный вид, чем если бы ты совсем голая стояла.

- Это почему?

- Потому, что обнажённое женское тело вызывает в мужчине лишь кратковременный сексуальный позыв, одежда же стимулирует в нём долгосрочные фантазии. Ты "Остров пингвинов" Анатоля Франса читала?

- Не-а.

- Могу дать почитать.

- Да есть у нас эта книжка. Только ей пока рановато - не поймёт.

- Юрка думает, что я ещё совсем маленькая. А я вот возьму, да и пойму!

- Ты, Лен, на него не обижайся. Старший брат, всё-таки. Ты для него всегда малышкой будешь. Юрик говорил тебе, что хочет из своих рисунков мультик сделать - как ты на них растёшь и формируешься?

- Не-а. Да и пусть делает. Только не получится у него ничего.

- Ленка, не шевелись, я сейчас складки на тунике прорисовываю.

- Юр, мне Серёга на днях звонил, спрашивал, какая из двух его медсестрёнок, на мой взгляд, лучше. А я их толком и не разглядел-то тогда, даже по именам не запомнил. Помню только, что одна брюнетка, а другая рыженькая.

- Он мне тоже звонил, о том же самом спрашивал. Похоже, он жениться собрался, да никак с выбором не определится. Ему они одинаково нравятся: с одной, говорит, разговаривать интересно, а с другой молчать. Обе, между прочим, тогда, в Новый год, очень настойчиво предлагали себя в качестве моделей.

- И как, ты принял их предложение?

- Ну да, мы телефончиками обменялись, но пока не созванивались.

- Ты их голых рисовать будешь?

- Наверное. Ну да это уж им решать.

- Уверен, что голышом позировать захотят. Интересно, обе сразу придут?

- Хорошо бы. Я двухфигурную композицию ещё не пробовал.

- А ты, Юрка, групповухой, что ли, заняться хочешь? Класс!

- Ленка, не хами! Пошлячка.

- А то я не знаю, что ты со своими модельками вытворяешь, когда меня дома нет. Да они мне всё рассказывали!

- Не ври. И стой смирно.

- Ты знаешь такого художника?.. - я назвал фамилию Андрея.

- Ну, конечно, слышал. Прекрасный мастер. Ты что про него вспомнил?

- Он, оказывается, приятель Александра Борисовича и Маргариты.

- Правда? Не знал.

- Я предлагал Борисычу вас познакомить. Ты не против?

- Да нет, конечно, был бы рад.

- Скоро у него выставка будет, Марго меня на открытие приглашает. Может, присоединишься? Там и познакомитесь.

- Замётано.

- А я? - Ленка оживилась. - Я тоже хочу!

- Не вертись!

- Открытие в будний день состоится, в полдень, - говорю, - тебе в школе надо быть.

- Подумаешь, школа! Я и прогулять могу.

- Я тебе прогуляю! Стой смирно.

- А когда и где эта выставка открывается?

- Не скажу.

- Ну и не больно нужно! Я в газетах посмотрю, по телеку, может, скажут.

- А сестрёнка у тебя с характером, упорная.

- Вре`дина. Сказал: не вертись!!!

*** март 1992 ***

- Ой, какая же вы были... - Ленка осеклась. - Простите, тётя Рита, да вы и сейчас ну просто ужас, какая красивая!

Действительно, на представленных рисунках Андрея Маргарита выглядела некоей греческой богиней, выставляющей напоказ своё обнажённое тело не для возбуждения похоти, а исключительно для восторга и преклонения. Во взоре, запечатлённом художником, не было оценивающей высокомерности "Неизвестной" Крамского, а напротив, ощущалась какая-то смесь самоиронии, понимания и... глубинной внутренней скорби. Даже и в голой Маргарите Андрей сумел разглядеть нечто большее. Впрочем, я не искусствовед, мне делиться личными впечатлениями не пристало, тем более, направлять впечатления других людей в должном направлении. Всяк вправе ощущать то, что сам захочет и сумеет ощутить.

- А вам, Алёша, я, такая молоденькая, нравлюсь?

- И вы ещё спрашиваете?! Да я, Рита, в восторге от вас с момента первого нашего знакомства! А вы, Андрей, безусловно, гений, прямо не могу налюбоваться вашими рисунками.

- Алексей, я не люблю грубую лесть, предпочитаю тонкие комплименты. И ещё не люблю, когда ко мне на "вы" обращаются. Мы - художники и артисты - существа крайне демократичные, в смысле: бестактные. Это вот им, врачам - Андрей кивнул в сторону Александра Борисовича - положено пациента на дистанции держать, соблюдать, понимаешь, политес.

- Замётано, Андрей. Мы, журналюги, тоже предпочитаем запанибрата с людьми общаться, когда нам такая возможность предоставляется.

Я заметил, что абсолютно все посетители вернисажа, проходившие мимо нашей группки, здоровавшиеся с Андреем, поздравлявшие его с очередным успехом, обязательно неоднократно переводили взгляды с одного из рисунков на Марго и обратно, принявшую ту же позу и сходное выражение лица. Её, похоже, это крайне забавляло.

- Риточка, - улыбнулся Александр Борисович, - тебе не кажется, что ты отвлекаешь посетителей от других работ Андрея, которые тоже представляют интерес?

- Ой, Сашенька, прости, я что-то заигралась. Так, может, перейдём в соседний зал?

Мы поменяли дислокацию, переместившись к портретам вполне одетых граждан.

- Дядя Андрей, а ты меня нарисовать можешь?

- Тебя? - Андрей цепко взглянул на Леночку, и в моём ухе сработала слуховая галлюцинация, будто клацнул затвор фотоаппарата. - Да хоть сейчас.

Он раскрыл носимую подмышкой папку, достал лист бумаги, карандаш и мгновенно, несколькими штрихами, изобразил Ленкину жизнерадостную мордашку.

- На, дарю.

- Ой, Юр, смотри - это же я, вылитая! Ты так никогда не сможешь. Спасибо! - она чмокнула художника в щёку, несколько даже смутив его столь детской непосредственностью. - Меня Юрка тоже часто голую рисует, вот только его рисунки на выставках не показывают.

- Хочешь, чтобы и на тебя, как на Риту, засматривались? - улыбнулся Андрей.

- Ну да. А что, я некрасивая, что ли? Можно, дядя Андрей, я тебе голышом попозирую, пока ещё не очень старая?

- Только не здесь, - забеспокоился тот, опасаясь, видимо, Ленкиной непредсказуемости. - На, держи, позвони`шь, договоримся о сеансе, - Андрей протянул девчонке визитную карточку.

- А можно, и я приду? - Юрчик оторвался от пристального разглядывания одного из рисунков. - Мне бы хотелось за твоей техникой понаблюдать, поучиться. Если не секрет, конечно.

- Приходите вместе, буду только рад.

- А я буду стесняться, когда на меня голую кто-то просто так смотреть будет, пусть даже он и брат мне.

- Так я тоже тебя рисовать буду, не волнуйся. А потом мы рисунки сравним, Андрей мне, может, подскажет, где я что-то не так делаю.

- Ну, тогда ладно, годится.

*** март 1992 ***

- Алёша, я хотела бы попросить вас об одном одолжении... - мы с Маргаритой сидели на кухне, ждали Александра Борисовича, пили чай. - Я сама этого сделать не могу, а кроме вас не представляю, к кому можно обратиться.

- С удовольствием выполню любую вашу просьбу, Рита, насколько это будет в моих силах. Я постараюсь.

- Не думаю, что это доставит вам удовольствие. Но вы можете, конечно, отказаться, и я на вас не обижусь.

- Рита, вы меня заинтриговали. Я теряюсь в предположениях, в чём же ваша просьба.

- Я хочу, чтобы вы сообщили Саше то, о чём я сама никак не могу решиться ему сказать. А вы, я думаю, сможете найти правильные слова и подходящий момент, чтобы эта информация не сильно его огорчила. Вам чаю подлить?

- Да, спасибо. Ладно, не томите. Так чем же мне предстоит огоро`шить вашего супруга?

- Дело в том, что в скором времени ему предстоит сменить свой семейный статус, - она улыбнулась. - Что вы так смотрите? Ну да, я от Саши ухожу.

- Да как... - я даже чаем чуть не поперхнулся. - Что вы такое говорите, Рита? К кому?! Вы что, мужа разлюбили?

Она весело рассмеялась.

- Ох, Алёшенька, какой же вы ещё маленький и наивный, как вы мне моих мальчиков напоминаете! Я, когда на вас смотрю, всегда представляю, что они сейчас были б такими же, как вы.

- Вы не ответили на мой вопрос.

- Да не волнуйтесь, Алёша, я Сашу продолжаю любить и очень даже сильно, поэтому сама и не решаюсь.

- Тогда что же... - я начинаю догадываться, но продолжаю тупи`ть, в надежде, что мои догадки беспочвенны. Кто знает, вдруг ей какое-то там видение было - с православными такое бывает - и она монашеский по`стриг решила принять?

- Да к Богу я ухожу, Алёша, пришёл мой срок.

- В монастырь, что ли?

- Да нет, что вы. Туда, где все мы рано или поздно оказываемся, и где я надеюсь со своими мальчиками встретиться.

- Рита, вы серьёзно? Откуда в вас эта уверенность?

- Я недавно обследовалась, врачи дают от силы полгода. У меня рак в последней стадии - возможно, следствие хирургического насилия над собственным организмом, на которое я когда-то пошла. Хотя, какое это имеет значение? Я жду этого момента не только без скорби, но даже с некоторым нетерпением. Вот только Сашу жалко одного оставлять. Знаете, когда мы с ним повстречались, то оба были так одиноки! Разве что только отец Николай у нас был... Но он никому из нас просто физически не мог уделить много времени. А теперь вот вы у него появились, не оставите одного.

- Но...

- А вот и Саша пришёл, - послышался звук проворачиваемого в дверном замке ключа. - Ну что, мы договорились? Я на вас, Алёша, надеюсь: думаю, вы сумеете ему деликатно о том сообщить. Но не сегодня, разумеется. ... Сашок, ужинать будешь? - спросила она появившегося на пороге кухни супруга.

- Добрый вечер, - мы обменялись рукопожатием. - Рита, а ты гостя-то накормила?

- Разумеется. Мы не стали тебя дожидаться.

- Вот и хорошо. Мне, Риточка, чайку` налей, есть я пока не хочу.

- Вы тоже, Александр Борисович, на ночь плотно не едите, как врачи рекомендуют?

- Ну, вы же, Алексей, знаете, какое у меня отношение к врачебным рекомендациям. В принципе, это верно: переедание перед сном вещь нежелательная, но и голодным ложиться я не намерен. Я предпочитаю прислушиваться к насущным потребностям организма и удовлетворять их - в рамках, разумеется, разумного.

- Знаете, Алёша, а вот мой бывший муж тогда - да и сейчас, скорее всего, ничего не изменилось - очень трепетно относился к своему здоровью и рациону питания, всё делая строго по науке: высчитывал калорийность блюд, баланс белков, жиров и углеводов, состав микроэлементов, регламентировал время приёма пищи, отхода ко сну, даже секс... Жуть! И мальчиков моих к этому пытался приобщить. А вот мужские качества, к сожалению, сыновья приобретали где-то на стороне.

- Что вы, Рита, имеете в виду?

- Да не было этих качеств в их отце, совсем. Он вырос в большом семействе, которое в нём души не чаяло, пестовало, ограждало от всяческих житейских сквозняков, создавая Уникального Гения. Отчасти, конечно, им это удалось, не скрою.

- Родился, как говорится, с серебряной ложечкой во рту и произрастал в золотой клетке, как принц Гаутама Шакьямуни, да?

- Точно. Только Будда из него не получился.

- А как его зовут? Он по-прежнему где-то в Израиле функционирует?

- Я давно не имею о нём никаких известий, да и не интересуюсь. А имя? Помните, как в одном фильме по Вампилову - там ещё Олег Даль в главной роли - сексапильная красотка всех домогавшихся её мужчин "Аликами" называла? Ну, так он "Алик" и есть, чем-то даже на Мариночкиного скоропалительного супруга похож: точно такой же самовлюблённый красавец, всеобщий баловень.

- И как же вы за такого вышли-то?

- Да молодая я была, такая же, как ваша Мариночка сейчас, только глупенькая. Ну и родители наши семьями дружили, с младенчества меня ему прочили; а как во мне инстинкты-то взыграли, так я мигом в него и влюбилась. И представляете: все совместные с ним годы даже счастлива была! И даже когда я вновь рожать вознамерилась, а он меня на аборт послал - дескать, ему двоих сыновей вполне достаточно, и третий ребёнок будет лишним - меня это не возмутило, а всего лишь опечалило.

- Риточка, ты мне об этом не говорила.

- Да, есть такой грех на мне, я отцу Николаю в нём исповедовалась. Вот, теперь и вы знаете... Может, выпьем?

Мы с Борисычем возражать не стали, Марго принесла бутылку какого-то вина, налила в фужеры, мы выпили.

- Когда "Алик" разглагольствовал о том, какие перед ним возможности для его дальнейшего научного роста в Израиле откроются, я ему верила, - продолжила Маргарита. - Конечно, условия были несопоставимы. Но как-то, когда он перед отъездом особенно велеречиво витийствовал о том, как счастлив, что наконец-то навсегда порывает с этим мерзкой, гнусной, отвратительной "Совдепией" или, как ныне выражаются, "Совком", меня внезапно пронзила мысль: боже, какой же дурак!

- И что, любовь прошла, чары рассеялись?

- Одномоментно.

- Но вы же говорили, что он талантливый учёный. Как это увязывается?

- Одно другому не мешает, как выяснилось.

- Алексей, дурак вполне распространённое явление в научной среде, даже среди профессуры и академиков, - подключился к разговору Александр Борисович. - Скажу крамольную вещь: среди них - особенно. И напротив, человек без высшего образования, а то и вовсе без какого бы то ни было, частенько обладает незаурядными интеллектуальными качествами. Глупость отнюдь не помеха для того, чтобы снискать признание, почести и обрести репутацию крупного интеллектуала.

- Ну а как вы и по каким критериям - если таковые существуют - выявляете дураков в своём научном сообществе?

- Да всё, Алексей, предельно просто: умного человека никогда не может оскорбить высказанное кем бы то ни было сомнение в отношении его компетенции или интеллектуальных способностей, а дурака это мгновенно приводит в бешенство и он обрушивает на вас все свои регалии, титулы, звания. Встречалось вам нечто подобное?

- Неоднократно. Я всегда недоумевал, когда человек вместо прямого ответа на вполне невинный вопрос или хотя бы ухода от него, пёр буром: а ты, дескать, кто такой? Да какое право имеешь меня спрашивать??? Да я!.. Да ты!..

- Вы, надеюсь, понимаете теперь, что ответить на ваши вопросы подобные индивиды не могли, а сократовской мудрости, позволяющей признать своё невежество и некомпетентность, у них и вовсе не бывает, по определению. Эти люди всю жизнь создают себе дутый авторитет всезнайства, говорят о непонятном, образованность свою повсеместно показывая, яростно добиваются привилегированных местечек в иерархии и сопутствующих им благ - и вот вдруг кто-то своими вопросиками, в которых они всегда усматривают каверзный подтекст, посягает на то, чтобы выбить из-под них котурны, унизить! Понять их, конечно, можно.

- И это понимание позволяет вам не вступать в конфликты со своими оснащёнными всевозможными степенями учёными коллегами?

- Разумеется. Зачем дразнить гусей?

- А не есть ли в том обычный конформизм? Или эта - я тут давеча в проповеди вашего батюшки слыхал - теплохладность. Тем термином вы, православные, просто заменяете такие понятия, как "безразличие", "равнодушие", да?

- Вовсе не так. Названные вами качества могут быть напускными, свидетельствовать лишь об эмоциональной сдержанности человека или его психической заторможенности, а теплохладность - это полное отсутствие каких бы то ни было эмоций, по сути это смерть души.

- Интересно. Оказывается, бренное тело может иметь мёртвую душу, которая - по вашим же, религиозным, убеждениям - бессмертна. Как это понимать?

- А как хотите, друг мой Горацио. По части терминологии, софистики и казуистики обращайтесь к богословам или к отцу Николаю. Мне же доводилось встречать подобное у некоторых своих пациентов, заглядывая им в глаза, и скажу вам: это страшно.

- Да, Алёша, и в моих подопечных, перенёсших мощный психический стресс, потрясение от утраты близких, возникает порой некое эмоциональное отупение, человек как бы погружается на дно. Но это совсем иное - там просто защитная реакция включается. И очень опасно бывает надолго оставлять человека в подобном состоянии, можно не вынырнуть. Я сама через это прошла после своей потери... ну да вы, Алёша, знаете.

- Человеческая психика - крайне хрупкий предмет и без поддержки извне трудно, а порой и невозможно сохранить её неповреждённой.

- Опять вы, Александр Борисович, о вере? Не стану спорить. Но поскольку мне жизнь не надавала уж очень сильных тумаков, воздержусь пока от вашего религиозного мракобесия, в своём побарахтаюсь.

- Барахтайтесь, только постарайтесь слишком далеко не заплывать. Ну а ваше подозрение меня в конформизме, конечно, небеспочвенно. Вовсе без него жить в обществе невозможно.

- Хотите сказать, что всё дело, как всегда, в разумной дозировке?

- Совершенно верно. К примеру, несравнимо большее количество людей погибло от переизбытка обычной воды - преимущественно, морской - чем от злоупотребления алкоголем.

- У наркуш это называется "передоз". Может, ещё по капельке?

Никто не возразил, мы выпили и Александр Борисович продолжил:

- На днях я у своего коллеги на видео посмотрел фильм "Молчание ягнят". Слышали о нём?

- Что-то, вроде, слышал.

- В прошлом году получил "Оскара". Наверняка, скоро в наш прокат поступит, если уже не поступил, рекомендую. Очень зрелищное, захватывающее кино, как это Голливуд умеет.

- Но тебя, Саша, что-то смущает?

- Я, конечно, понимаю, что главная задача кинематографа - чтобы фильм понравился зрителю и приносил прибыль. В этом ему, конечно, не откажешь. Но дело в том, что главный персонаж там маньяк-убийца, и не простой, а высокоинтеллектуальный, можно сказать, гений своего "дела". В моей же практике такие пациенты не попадались, да и от коллег я никогда не слыхал о маньяках-интеллектуалах.

- Древний вопрос: "гений и злодейство - суть вещи несовместные?" Вон, у Конан-Дойля есть профессор Мориарти - большая умница. Да и потом, если маньяк или какой другой злодей умён, то его потому, наверное, и поймать невозможно. О Джеке Потрошителе сколько до сих пор легенд и домыслов! Его же, кажется, так и не нашли.

- Наверное, вы правы: маньяки обычно хитры и крайне осторожны. Только поведенческие мотивировки персонажа того фильма - как, впрочем, и прочих - на мой взгляд, довольно надуманы авторами.

- Не без этого, конечно. Авторам свойственно, бывает, сочинять, и они обязаны объяснять логику действий своих персонажей так, чтобы та стала понятна обыкновенному зрителю или читателю. Когда рядовой обыватель чего-то не понимает, то это вызывает в нём раздражение - с вытекающими отсюда нехорошими последствиями.

- Тут я с вами абсолютно согласен. Человеку требуется не просто объяснение чего-либо, но чтобы оно соответствовало уровню его развития, сложившемуся на тот момент, степени его понимания, компетенции. Человек - существо, проходящее стадии постоянного роста.

- Я бы поспорил с тем, что мы постоянно растём и совершенствуемся. Изменяемся, конечно, постоянно, но всегда ли к лучшему?

- А я имел в виду вовсе не наши физические оболочки, достигающие пика своего развития и затем приходящие в ветхость в процессе амортизации.

- Я тоже не о них. Может ли человек достичь высшего, предельного уровня своего совершенства в интеллектуальном, нравственном смысле или, как вы это называете - духовном развитии?

- Не знаю. Я способен давать лишь сравнительные оценки, единственным ориентиром для которых являюсь я сам.

- Поясните.

- Например - Рита подключилась к нашему диспуту, - никто из нас, отмечая ваше, Алёша, несомненное интеллектуальное и нравственное совершенство, не сможет с уверенностью сказать, что вы уже достигли предела и остановились в своём развитии. У нас же есть свой Идеал, эталонный образ - Христос - нам его вполне достаточно.

- По сути, всякая религия принимает за образец некую условную идеальную фигуру и призывает на неё ориентироваться.

- Ага! "Делай жизнь с товарища Дзержинского". Конечно, в этом нашем релятивистском болоте хочется ухватиться за какую-то соломинку-константу, пусть и умозрительную... Боюсь, мы тут завязнем, если только не обратимся к мудрости панургова Оракула.

Александр Борисович наполнил наши бокалы, верно поняв намёк.

- А что, Иисус Христос, будучи - по вашей концепции - Богом изначально, тоже развивался, проходил все положенные человеку стадии не только телесного роста, но и духовного совершенства? - спрашиваю, когда мы выпили.

- Алексей, если это вас так интересует, обращайтесь к святоотеческой литературе, как я вам давеча советовал. Зачем нам с вами заниматься сейчас какими-то гипотетическими умопостроениями, домыслами? Оставим эту пищу богословам.

- Согласен. Вы меня осаживайте, когда я проявляю чрезмерное детское любопытство, - говорю, а сам посматриваю краем глаза на Маргариту Сергеевну, ни на миг не забывая о нашем с нею разговоре перед приходом мужа. Ну, никакого волнения, полная безмятежность! Хотя, откуда мне знать, как должен вести себя человек, осознающий свою скорую неминуемую кончину и отчётливо слышащий тиканье жизненного хронометра, начавшего обратный отсчёт? И у моей матери наверняка было то же самое... Они же, фактически, ровесницы - впервые тогда пришло в голову.

- По сути, все мы дети. Как любил говаривать один старец, "взрослых не бывает", - заметил Александр Борисович.

- Ну, об этом и до вашего старца догадывались многие.

- Саша, кажется тот же старец утверждал, что нет и людей ленивых - просто люди бывают слабосильными, усталыми, малоэнергичными, или просто органически не соответствуют тому занятию, которое им предложено.

- Разумеется. Так же, как не бывает просто плохих людей.

- Ну да? - проявляю скепсис. - А как же ваши маньяки или всякие там мировые злодеи: гитлеры, гиммлеры, нероны и прочие изверги рода человеческого?

- Не надо всех их в одну категорию зачислять. В первом случае мы имеем дело с психической патологией, а во втором извращение идеологическое, социальное. По сути, все злодеи - те же дети, только одни больные, а другие просто дурно воспитаны.

- Вам так проще?

- Что?

- Относиться к людям как к малым детям?

- Разумеется. Иначе я со своим пациентами не смог бы работать, сам бы давно свихнулся. А может, и убил бы кого.

- А детей убивать грех, так что ли?

- Не всегда это считалось грехом. Помните библейскую историю о суде Соломона?

- Ну да. Меня, когда я ту байку читал, не столько мудрое решение царя восхитило, сколько удивило, что ни у кого не возникло протеста и сомнения в его праве вот так - ни за` что, ни про` что - убить младенца.

- Всё верно: для тогдашних авторов Библии умерщвление ребёнка было делом обыденным, всё равно что котёнка утопить.

- Младенец, Алёша, в те времена представлял какую-то ценность только для матери. Ныне же нравственность людская настолько неизмеримо выросла, что дозволительно убийство ребёнка лишь пока он ещё во чреве. И некоторые - не скажу, "врачи" - медики к этому настойчиво беременных женщин склоняют.

- Ну да. Слышал. А что, Рита, лучше, что ли, если какая-нибудь подзалетевшая дура родит и выбросит дитё в мусоропровод?

- Нет, не лучше. Лучше, мальчики, если мы оставим эту тему.

Мы с ней согласились. Какой-то нехороший оборот разговор принял: от дураков к маньякам и детоубийству пришли.

- Вот для меня всегда было загадкой, - говорю, чтобы тему сменить, - по какому принципу вы, женщины, отбираете себе партнёров для дальнейшего совместного существования и продолжения рода. Ведь в конечном итоге решение остаётся за вами. Ну, конечно, если не принимать во внимание Домострой с Шариатом, когда девушка всецело подчинена воле родителей и лишена права выбора.

- Ох, Лёшенька, да если бы мы только знали! В молодости это происходит неосознанно, а традиции, о которых вы упомянули, ныне совсем почти утрачены.

- Вы о том сожалеете?

- Об утрате традиций? Разумеется. У родителей ведь какой-то опыт жизненный имеется, понятие о социальной ответственности. Мы же видим, что нынешние браки штука весьма недолговечная.

- Ну да. Когда общественная мораль и примкнувшая к ней Церковь осуждали разводы, то люди были вынуждены терпеть друг друга с вытекающими последствиями, вплоть до смертоубийства.

- В этом вы, Алексей, правы, было когда-то такое дело. Заметьте: у всех нас в прошлом случалось сие событие, а у юного Эдуарда Виленовича даже троекратно. Но всё же брак по родительскому расчёту, как правило, штука более надёжная и долговечная, чем если в основе его будет лежать лишь встречный сексуальный позыв юных сердечек.

- Раньше, Алёша, к семейному строительству относились с большей ответственностью, основательнее, существовал институт - если так можно выразиться - помолвки. Общество осуждало девиц, не сумевших сдержать свой любовный порыв до свадьбы.

- И наоборот: когда-то у нас в деревне испачканные в первую брачную ночь простыни, вывешенные на всеобщее обозрение, свидетельствовали о доброкачественности невесты, её целомудрии.

- Простыни и вручную покрасить можно.

- Конечно, так, подчас, и делали.

- Ну и как общественное мнение могло в дальнейшем повлиять на утратившую невинность бывшую целомудренную девицу, которая, перейдя в супружний статус, начинает наставлять рога мужу?

- Когда-то это осуждалось, нынешнее же общество лишь посмеивается.

- А вам, Алексей, как мастеру слова, негоже путаться с понятиями.

- Что вы, Александр Борисович, имеете в виду?

- По моему мнению, у нас сложились довольно нелепые стереотипные обороты, превратившиеся в бессмысленные штампы: "утрата невинности", "потеря целомудрия". Я считаю, что ни потерять, ни утратить то, чего никогда не было, просто невозможно.

- Да, Алёша, люди подчас отождествляют по созвучию столь различные понятия, как "целомудрие" и "целостность девственной плевы". В чём, к примеру, провинилась Марина, когда её "лишал невинности" какой-то тип? Есть такие девицы, которые неприкосновенность у себя между ног строго соблюдают, но при том склонны к извращениям во всех прочих формах. Вам такие встречались?

- Была одна как-то. "Меня только в попку можно!" Её, видите ли, предки по этой части очень строго контролируют, поскольку намерены через неё с каким-то уважаемым семейством породниться. И ещё минет настойчиво предлагала... Тьфу! Шариат, одним словом.

- А целомудрие, Алексей, не только девицам в себе культивировать полагается, но до`лжно присутствовать в обоих супругах, впрочем, как и во всех разумных людях. Это ведь просто умение увидать взаимосвязанность происходящих процессов, понимание их сложности. По сути, это то, что называется чувством ответственности, способность предвидеть возможные последствия тех или иных своих поступков.

- Понятно. Спасибо, Александр Борисович, я подкорректирую свой лексикон.

- Вы, Алексей, обратили внимание, что практически все сказки, основанные на любовных историях, да и прочие романтические литературные сюжеты заканчиваются свадьбой?

- Конечно. За свадьбой следует либо скучная проза жизни, либо жанр надо менять на ужастик.

- Ну, далеко не всегда, - улыбнулась Рита, - хотя читать, конечно, про обыкновенное семейное счастье, не очень-то интересно.

- Разумеется, человек легче переносит свои неурядицы, когда узнаёт, что кому-то гораздо хуже. Трудно испытывать положительные эмоции, сострадание к тем, кто в нашем сочувствии не нуждается.

- Мы, люди, существа эмоциональные, по сути, в основе всех наших действий, поступков, лежат исключительно эмоции. Я вот не понимаю мечтаний о некоем "машинном разуме": дескать, когда-то учёные изобретут роботов, способных к самостоятельным действиям. Разве они умеют моделировать эмоции у компьютера?

- Нет, конечно. Но они прекрасно умеют манипулировать эмоциями скудоумных толстосумов, чей талант лишь в умении хапать всё, что под руку подворачивается. Ушлые учёные грамотно развешивают на их ушки лапшичку, чтобы выбивать деньгу под свои проекты.

- Ну да, помните, наверное, как Ходжа Насреддин брался научить ишака читать Коран?

- Конечно. И заметьте, Александр Борисович, практически всегда фигурирует это число: 20 лет! Потом, правда, забывается, что это уже давным-давно было обещано и всё начинается по новой. Но вот о хрущёвском фиаско с его "двадцаткой" не устают нам постоянно напоминать.

- Ну, так ведь тогда о коммунизме речь шла. Не получилось с глупого хрущёвского наскока, так кое-кто начал упорно навязывать мысль, что хватит пробовать уже, всё равно не получится. И всякий раз настойчиво нам о том нелепом прожекте напоминают, предостерегают, значит, от напрасных усилий в том направлении. Ведь коммунизм в примитивном обывательском сознании это некий земной рай, в котором Человек будет избавлен от всяческих материальных забот и душевных тревог, а отнюдь не система принципиально иных общественных отношений.

- Ну да, народишко должен будет только жрать, гадить и пялиться в телевизор - то есть, оскотиниваться по полной программе. Ведь Партия всё за нас наперёд продумала и решила! Может, оно и к лучшему, что у нас сейчас такие коллизии начались? Может, у людей мозги начнут выправляться? А то ведь всё к этому шло.

- Не знаю, не знаю... Возможно, вы правы. Наш Советский Союз ведь развалился так легко просто потому, наверное, что его уже практически никому жалко не было.

- Как и Российскую Империю.

- Всё-таки у Советской власти было, на мой взгляд, одно главное преимущество: она декларировала и поощряла развитие интеллектуальных и нравственных начал в Человеке.

- Вот только почему-то применять на практике эти начала не больно-то дозволяла.

- Да, водился за ней такой грешок.

- Мальчики, вам не скучно про политику? - Рита долила остатки вина. - Может, лучше про нас, женщин, поговорите?

- Простите, Рита. Нас, действительно, что-то занесло.

- Вы, Алёша, спросили, чем мы, женщины, руководствуемся в выборе мужчины? Я подумала и отвечу: а когда как.

- То есть?

- Человек создание причудливое и неимоверно многовариантное. В животном мире, например, выбор партнёра для продолжения рода происходит по заранее установленной схеме или механизму: по запаху, по певческим трелям, по раскраске оперения, по издаваемым звукам...

- А ещё по неадекватности поведения.

- Что ты, Саша, имеешь в виду?

- Вот во время весеннего брачного сезона самцы, например, оленей или тетерева` начинают проявлять агрессивность, вступают в драки, а самки, наблюдая за такой активностью, определяют, кто из них более предпочтителен для спаривания, в ком более мощно бурлит животворящий сок.

- А у людей, что ли, не так?

- Наверное, вы, Алёша, правы. Женщина инстинктивно приписывает порой неадекватность, странности в мужском поведении произведённому ею впечатлению.

- Некая голливудская актриса спросила кого-то: "Это у вас пистолет в кармане, или вы просто рады меня видеть?" - улыбнулся Александр Борисович.

- Остроумно, - я тоже улыбнулся. - Женщина думает, наверное: "Как же он на меня запал-то! Надо бы пожалеть". Как та первая жена Андрея. А потом вдруг выясняется, что мужик тот дурил не "от чувств-с", а он просто по жизни идиот.

- Ну да, - рассмеялась Рита, - возможно и такое, и на старуху, как говорится, бывает проруха.

- А один мой знакомый - Валерка, большой любитель этого дела - просто подходил в ресторане к какой-нибудь одиноко сидящей юной тёлке и просто так, без обиняков, предлагал: "Хочешь попили`ться? Пошли". И в большинстве случаев этот его незамысловатый поручико-ржевский приёмчик срабатывал. Я вот не понимаю только, что он в этих дурах находил?

- Алёша, да ничего эдакого, кроме того единственного, что его в девицах интересовало, он и не искал.

- Ну, далеко не все женщины такие. Ваш, Алексей, приятель, похоже, лишь только к таким подход имел, которых определял своим чутьём.

- Я говорила об огромном разнообразии в технике выбора сексуального партнёра среди людей. Многих женщин, например, привлекает в мужчине его интеллект.

- Разумеется, для соблазнения особей противоположного пола бывает весьма эффективно щеголять знаниями, юмором, интеллектом, особенно когда нет впечатляющего рельефа мускулатуры, - соглашаюсь, - я этим сам неоднократно пользовался.

- Ох, Алёшенька, да нас - когда мощный безусловный инстинкт скажет: пора! - чем угодно завлечь можно, не только мускулами и интеллектуальными фонтанами, но даже глупостью, грубостью и хамством. А частенько ваш брат нашу сестру на жалость берёт, и вполне успешно. Лишь бы инстинкт не подкачал.

*** апрель 1992 ***

Когда погружаюсь в сочинительство, то стоит меня хоть на секунду прервать, я с большим трудом способен вернуться к тому месту, в котором пребывал - в общем, как во сне, который помнится во всех красках лишь первые пять-десять секунд при пробуждении, до того, как реалии бытия не начнут его активно вытеснять и затирать в мозгу.

Звонок ударил прямо по нему.

- Ч-ч-ёрт!!! - я забыл отключить телефон. - Алё! Слушаю! ... Кого молчим? ... Иностранец, что ли, я что, непонятно говорю? Тогда: аллоу, про`нто!

В трубке раздались короткие гудки. Я опять припомнил несколько нехороших - как утверждает общественное мнение - слов, закурил и вышел на балкон, где пытался сконцентрироваться и вернуться к тому месту, на котором поток моих фантазий был пресечён телефонным звонком. Но лишь только в башке начало складываться продолжение фильма, как опять зазвонило - теперь уже от двери.

На пороге стояла Ленка в модной ярко-красной курточке, с ранцем за спиной - явно после уроков.

- Здравствуй, Лёша. К тебе можно, не помешала?

- Привет... Помешала, конечно. Это ты сейчас звонила?

- Ну да.

- Почему молчала?

- Ой, Лёш, прости, у меня двушки не было, я просто хотела узнать, что ты дома... А ты, что ли, не один?

- Ладно, заходи, я один.

- А что ты делаешь? - начала она засыпать меня, когда я снимал с неё ранец и куртку, своими детскими вопросами. - А Марина к тебе заходит? Вы с ней помирились?

- Что, не терпится побыстрее состариться?

- А чего ты сказал, что я помешала тебе?

- Да сочинительством я занимался. На самом интересном месте - как говорит попугай Кузя - ты меня перебила.

- Ой, Лёш, прости! Я не хотела. А ты что, опять смешные сказки пишешь?

- Нет, страшные.

- Может, мне лучше уйти?

- Оставайся. Я всё равно уже не смогу продолжить. А ты чего это вдруг припёрлась?

- Да вот, я давно хотела тебя навестить, как обещала - помнишь?

- Зачем? Инструктаж по сексу, что ли, срочно понадобился? Девственность изнуряет? Так с этим не ко мне.

- Да ну тебя! Я тогда, между прочим, просто так, нарочно трепалась, чтобы Юрку позлить.

- Кстати, а он знает, что ты у меня?

- Не-а.

- Давай, звони ему. Он же, наверняка, волноваться будет.

- А чего тут волноваться?

- Ты что, маленькая? Не знаешь, сколько сейчас всяких уродов развелось, которые на вас, таких аппетитных школьниц, просто-таки охотятся?

- Ну, ладно. Где тут у тебя телефон? - она набрала номер. - Юр, я задержусь чуток. ... Я сейчас у Лёши. ... Да. ... А не твоё дело! ... Сейчас дам. - Ленка передала мне трубку.

- Привет, Юро`к. ... Вот только что вошла. ... А я знаю, зачем? ... Не волнуйся, всё будет нормально, как договорились. ... Чайку` попьём, поболтаем, и я её провожу. ... Да нет, не выпровожу, а до дома доставлю. ... Как отец? ... Ну ладно, будем надеяться, что и на этот раз обойдётся... Пока.

Я повесил трубку.

- Лёш, а когда ты в последний раз здесь убирался-то?

- А что такое?

- Да, похоже, как твоя мама померла, то никакая женщина здесь и не была ни разу - я ещё в тот раз это заметила. А с тех пор пыли-то скопилось сколько! Ужас! Ну, чего это вы, мужики, такие неряхи?!

- Какие есть. И пол я подметаю, ковёр пылесосю, посуду мою, бельё стираю. Что тебе не нравится-то?

- Да ну, что с тобой разговаривать! У тебя переодеться есть во что?

- Ты что задумала?

- Уборку я тут у тебя делать буду. И не спорь! Иди лучше не кухню, чаёк поставь. Только я платье своё пачкать не хочу.

Вижу, Ленка настроена решительно.

- Вот, возьми мамин халат, вы с ней одного роста. Не боишься, что от покойницы?

- Да ну тебя! - она взяла халатик и ушла в ванную переодеваться, а я, как было велено, поставил чайник, выставил варенье, сушки, конфеты. Потом, попив чаю, занялись уборкой. У Ленки оказался исключительный нюх на пыль. Куда она только не залазила: и под диван, и под кровать, и за, и на, и под шкафы, телевизор... Когда же стала протирать люстру, то я, поддерживая её за упругие полусферы, чтобы, чихая от пыли, она со стремянки не грохнулась, про себя мысленно приговаривал: "Это Леночка, она Юркина сестра, она же ещё ребёнок, не смей, подлец, даже думать!!!" Но, всё-таки, инстинкт - куда от него денешься? Основной, как говорится...

А потом, когда с уборкой было покончено и Ленка ушла в ванную принять душ и переодеться, вновь раздался телефонный звонок.

- Слушаю.

- Здравствуй, Алёша. Это я.

- Привет, Марина, как же я рад тебя слышать!

- Лёш, прости меня, что я тогда с тобой так... Я была неправа. Нам надо поговорить. Не возражаешь?

- Да что ты! Конечно!

- А чего это у тебя вода шумит? Ванну наливаешь?

- Да нет, это Ленка душ принимает. Помнишь Юркину сестрёнку?

- Очень даже хорошо помню. А у них что, горячую воду отключили?

- Да кто ж в апреле-то её отключает?

- Вот и я так думаю. Извини, - и трубка перешла на короткие гудки. Это же надо, как совпало-то...

... Леночке про Маринкин звонок я ничего не сказал, чтобы не расстраивать, чтобы вновь себя виноватой не вообразила - уж очень она нашу размолвку близко к сердцу принимала. Всю дорогу, когда я провожал её до дому, мы болтали.

- Как дела в школе-то? Учиться не надоело?

- Да надоело уже. Но четвёрки у меня по всем предметам твёрдые.

- А как твой дружок Пашка?

- Что - Пашка?

- Ну, вроде, парень твой. Он как, сумел наконец тебя девственности лишить? Ты же об этом, помнится, мечтала, - подначиваю.

- Да ну тебя! Ни о чём таком я не мечтала, так, трепалась. Об этом те мечтают, у которых ни кожи, ни рожи. А я только пальцем поманю - любой прискачет, с удовольствием обесчестит. Только я не хочу.

- Ну а с Пашкой-то как тогда вышло? Или опять - трепалась, чтобы Юрчика подразнить?

- Да смешно было. Он однажды меня до дома проводил, зашёл, Юрки не было. Я его спрашиваю: "Потрахать меня хочешь?" "Да надо бы, наверное, отвечает, мы же, вроде, сейчас не чужие". "Ладно, говорю, давай". "А ты, говорит, колготки сними". "Сам сними, ты же мужчина, это твоя обязанность женщину раздевать", говорю. Ну, он начал возиться, да ничего не получилось. Я ржу, а он говорит: "Порвать боюсь. Дорогие, небось". Смехота! "Ну ладно, говорю, как-нибудь в другой раз". А Пашка мне сказал, что ему вообще-то умненькие девочки нравятся, есть у него в классе одна такая, Нинка, тощая, очкастенькая, отличница круглая, он по ней с первого класса сохнет.

- Так у них, что ли, любовь?

- Не-а. Он стесняется ей признаться, а она вроде как бы не замечает его. Близорукость, вот.

- Хороший парень, оказывается, твой Пашка.

- Ага. Я его спрашиваю: "А чего же ты со мной ходишь, если тебе Нинка нравится?" "Чтобы все завидовали", отвечает. И мне все девчонки завидуют, когда я им рассказываю, как Пашка меня классно трахает. Ты только, Лёш, смотри, где не надо не проговорись.

- Могила!

- Лёш, а не знаешь, почему раньше, когда Юрка меня маленькую купал, мочалкой тёр всю, а сейчас только спинку? Дальше, говорит, сама.

- А ты, что ли, не догадываешься?

- Не-а. И себе только спину потереть разрешает.

- А ты чего хочешь-то?

- Ну... Я когда-то его в ванной за пипиську подёргала, как тогда, у мальчишки из нашего класса - так смешно было! У всех мужчин, что ли, всегда такая реакция? И у тебя тоже?

- Ленка, опять ты на эту тему. Теперь и меня подразнить хочешь? Меняй пластинку.

- А если мне это интересно? Когда-то я ведь замуж выйду, мне же надо знать, как с мужем себя вести.

- Мужа можешь сколько угодно и за что угодно дёргать, а других не стоит. Ни до чего хорошего это не доведёт, мужики разные бывают. И не фиг меня об этом расспрашивать.

- А кого же мне спросить? Юрка всегда говорит "заткнись". А в школе нам, старшеклассницам, какая-то пришлая тётка лекции читает, типа "основы половой гигиены девочек", снова пестики-тычинки, про что мы все давно уже знаем. А как спросишь что конкретное, так "это вам ещё рано знать", отвечает.

- Ну, значит, рано. Не торопись, всему своё время. И чему ещё вас в школе учат?

- Чему и вас учили - физике, химии, литературе, истории. Раньше ещё пение и рисование преподавали, а теперь вот решили, что хватит, ни к чему нам это. А химия, что ли, мне очень нужна? Или тригонометрия?

- Лен, а сама-то ты рисуешь?

- Ага. Цветочки, насекомых разных: бабочек стрекоз, кузнечиков. Птичек просто ужас как люблю! А ещё я вышиваю по своим эскизам. Юрка говорит, что у меня талант. Мои работы даже в Доме пионеров призы брали.

- А ты какую птицу предпочитаешь: курятину или индюшатину? Мне, например, утка по-пекински очень нравится.

- Да ну тебя! Я про певчих птичек.

Я рассказал Ленке про прошлогодний концерт в Малаховке, так она прямо загорелась:

- Лёш, а мы с тобой в Малаховку съездим?

- Не вопрос. Только не гарантирую, что птички нас там будут ждать. Слушай, может, тебе в какой-нибудь текстильный институт после школы пойти, на художника по тканям учиться?

- Не знаю, может быть. Только говорят, что всякие там ткацкие фабрики сейчас закрываются... Знаешь, Лёш, а может, ты мне дашь свои сказки почитать, а я к ним акварельные иллюстрации нарисую? У меня сказочные картинки тоже очень хорошо получаются.

- Почему бы и нет? Если мне удастся с каким-нибудь издательством договориться, то я тебя ангажирую. Только я сейчас не сказки пишу, а фантастику, или, как нынче говорят, "фэ`нтэзи".

- Так это одно и то же, те же сказки, только для взрослых. Я их тоже люблю. Зачем ждать? С моими картинками твои сочинения быстрее примут.

- А что? Хорошая идея. Особенно, если редакторы мужики, и ты их сама им носить будешь. Уж тебе-то точно не откажут. Замётано!

От метро к их дому мы шли по узкой асфальтированной тропке через лесопарк, где временами за кустами просматривались небольшие группки алкашей и какие-то подозрительные, занятые чем-то странным субъекты.

- Лен, а ты всегда здесь ходишь?

- Ну да. Только Лёш, ты не волнуйся, меня всегда кто-то провожает, часто Юрка встречать выходит. Сейчас вот ты, - она тесно ко мне прижалась. - Ты сильный, с тобой не страшно. Слушай, а если у тебя с Мариной ничего не получится, может, меня замуж возьмёшь, а?

- Предлагаешь запасной вариант?

- Ага.

- Заманчиво. Я подумаю.

- У тебя ещё два года на это есть. А я вся буду тебе верная-преверная и соблюдать себя в чистоте и неприкосновенности! Только и ты особо с тётками разными не шали. Выдержишь, дотерпишь?

- Постараюсь. Хоть нам, мужикам, это бывает и сложно порой.

- Представляешь: ты станешь знаменитым писателем, а жена у тебя будет гениальным иллюстратором твоих книг! Класс!

- Ну, ты особо губы-то не раскатывай, у меня с Маринкой ещё не всё потеряно.

- Уж и помечтать нельзя... Здорово, дядь Гриш! - окликнула Ленка крупного пузатого мужика, копавшегося под капотом "Москвича", когда мы к дому подходили.

- Привет, Ленка! А кто это с тобой? - мужик выпрямился, протирая ветошью замасленные руки и подозрительно на меня уставился. - Что за тип?

- Знакомься, дядь Гриш, это Лёша, мой товарищ. А это Григорий Павлович, наш сосед.

- Староват он для школьного товарища. Ты куда из школы-то исчезла?

- Я к Лёше в гости ходила, вот он теперь меня до дома провожает.

- Ну-ну, ты поосторожней там с всякими ухажёрами-то.

- Да ла-адно! Это же Юркин друг, я его с са`мого детства знаю.

- А ты что, сиськи отрастила, так уже и взрослая, что ли стала, детство кончилось?

- Ладно, не волнуйтесь, - заверяю, как могу, Григория, - ничего с Леночкой не случилось и случиться не может.

- Со всеми не может, покуда не случается. Вы телевизор-то смотрите? Про ростовского маньяка слышали? Скоро суд начнётся. А сколько детишек, подлец, угробил! Вот, в таких вот лесочках... Ты знаешь, Ленка, я сегодня в лесу бобра видел.

- Да ла-адно, какие у нас тут бобры?

- Ну, не бобёр, может, ондатра или выхухоль какая. Я знаю, где она живёт.

- Покажешь?

- Ладно, как-нибудь свожу вас с Катькой, сами определите, что за зверь такой. А ты с людьми-то поосторожней - те ещё звери попадаются.

- Ты, Лёш, на дядю Гришу не обижайся, что он о тебе плохо подумал, - Ленка говорит, когда мы в подъезд вошли. - У него самого` дочка Катька, в пятом классе учится, он за нас очень волнуется, и каждый день в школу подвозит и из школы забирает, а когда тачка ломается, так пешком нас провожает всегда.

- А он что, не работает?

- Ага. Он сейчас безработный, частным извозом занимается, ремонтом. Он даже посильнее Пашки будет! Так что охраной я кругом обеспечена, мне маньяки не страшны. Тут как-то во дворе один тип ко мне приставать начал, так дядя Гриша это увидал и так шуганул, что тот теперь ко мне на пушечный выстрел не приближается.

- Что за тип?

- Да, наверное, из соседнего дома мужик, или бомж какой. Такая мерзкая рожа, я тебе скажу!

- Вот, Юро`к, - говорю, когда мы в квартиру вошли, - возвращаю тебе твоё сокровище в целости и сохранности.

- Привет, Лёха. Что так поздно? Чем так долго занимались?

- А это, Юр, наш с Лёшей интимный секрет.

- Да не слушай ты её, опять она тебя дразнит. Уборку мы у меня дома делали. Она ведь там тонну пыли обнаружила. Спасибо ей, она у тебя молодчина, хозяюшка! Повезёт же её будущему мужу.

- Выпить хочешь? У меня заначка есть.

- Да нет, Юро`к, как-нибудь в другой раз, поздно уже. А ты, Ленка, давай, уроки на завтра делай, не сачкуй.

- Так ведь завтра суббота, мы не учимся.

- Правда? А вот мы по субботам учились.

- Не повезло. У вас было трудное детство.

- Юр, мать опять у отца в больнице?

- Ну да. Неотлучно при нём, извелась вся. Только, понимаешь, ему сердечко подправят, как опять язва открывается, язву подлечат - так сразу сердце шалить начинает...

- Каждый специалист, похоже, отвечает только за свою область.

- Вот именно. Не уймутся врачи, пока батю со света не сживут.

- Юрка, сплюнь!

*** апрель 1992 ***

Две недели я обдумывал способ, подыскивал слова, которыми смог бы поставить Александра Борисовича в известность о скором Ритином уходе, но всё время откладывал. И тут вдруг он сам избавил меня от тягостной миссии. Мы, созвонившись и придя на бульвар, где Лёва внука в коляске выгуливал, усевшись на лавочке, курили, пили пиво. В тот ясный, солнечный, но ещё по-весеннему прохладный день, помнится, на каждом углу торговали ивовыми прутиками, символизирующими у нас пальмовые ветви.

- Вы, Алексей, последнее время часто с Ритой общались. Вы не усмотрели в её поведении ничего странного?

- Да, кое-что в ней изменилось.

- А в чём дело, Александр Борисович? - Лёва интересуется.

- Я заметил, что она последний месяц какая-то... возбуждённая, что ли. Очень весёлая стала, со мной просто чрезвычайно ласкова и предупредительна.

- И что тут такого? - Лев говорит. - Это же очень даже хорошо. Может, на неё весна так действует. Вон, погода-то какая!

- Знаете, Лев Львович, прежде она всячески избегала темы своего первого замужества, упоминания о погибших сыновьях. А последнее время постоянно о них заводит разговор, и, похоже, ей стало нравиться прошлое вспоминать.

- Ну, сколько времени-то прошло! Боль, видимо, утихла.

- Нет, Лёва, не в том дело, - говорю. - Маргарита Сергеевна просила меня вам, Александр Борисович, сообщить плохую новость. Я долго не решался, подыскивал удобный момент...

- Она скоро умрёт? - спросил так, внешне спокойно. Всё же крепкая выдержка у психиатров, должно быть.

- Как догадались?

- Сопоставил некоторые факты. А вот недавно совершенно случайно наткнулся на упаковку с сильнодействующим болеподавляющим средством.

- Морфий?

- Да, что-то на его основе. Такое выписывают лишь при тяжёлых онкологических заболеваниях.

- Она обследовалась и медики пророчат ей от силы полгода...

- Да что там эти медики! Тьфу на них!!! - взорвался Лёва. - Они всегда свои диагнозы с потолка берут и лечат пальцем в небо!

- Не скажите, Лев Львович. В данном случае, думаю, они не ошибаются.

- Ну, так, может, молиться надо побольше о её здравии? Может, Бог как-нибудь сотворит чудо?..

- Молиться, конечно, надо. Но ведь в том, что Господь дал мне время на прощание, а ей на подготовку к неминуемой встрече, можно усмотреть Его особую милость.

- Да, тут невозможно даже сказать, какой вариант хуже: вот так, подготовившись, помереть, или внезапно - попав под автомобиль, от упавшей с крыши сосульки, оторвавшегося тромба?..

- Оба, Лёва, хуже. Смерть для нас, временно живых, штука малоприятная. Про покойников ничего не скажу, не знаю. А вы, Александр Борисович, понимая, что жене недолго осталось, должны, конечно, окружить её особым вниманием.

- Нет, зачем? В наших отношениях всё останется по-прежнему. Мне, наверное, лучше не показывать вида, что я в курсе.

- Так ведь она же меня просила сообщить вам, подготовить, значит.

- Ну так и что? Скажете: не смогли собраться с духом. Я, право, не представляю, как мне себя вести с ней, когда она будет знать, что я знаю... - по щеке Александра Борисовича скатилась слеза, он этого не заметил, а мы с Лёвой не подали вида, что заметили. - Ладно, давайте сменим тему. Как у вас, Лев Львович, дела? Дочь, я слышал, внучкой вас осчастливила?

- Да, аккурат на Старый Новый год разрешилась. Зойка Лёвчика забрала, чтобы Наташка больше внимания малышке уделяла. А у вас, Александр Борисович, внуки есть? У вас же, как я слышал, были дети от первого брака?

- Были. Теперь нет.

- Простите, что я затронул болезненную для вас тему.

- Да нет, что вы. Эта тема меня уже давно не беспокоит. Если вам интересно, я могу рассказать о своих детях.

- Конечно интересно. Удовлетворите, Александр Борисович, наше любопытство.

- Жена от меня, как и от Алексея, ушла, найдя более достойного спутника жизни, забрав обоих детей. А потом дочь с моим не родившимся внуком погибли в автокатастрофе. Был сын, он тоже погиб.

- В той аварии?

- Нет, не в аварии... Лев Львович, кажется, Лёвушка, проснулся. Да и холодновато как-то уже.

- Точно! Мужики, может, пойдём ко мне? А то вы давненько у меня не были.

- А жена возражать не станет?

- Да что вы! Только обрадуется. К тому же ей не до нас будет, она внуком займётся.

- И вы нас угостите своим божественным эликсиром?

- О чём разговор! Не палёнкой же. Там про сына и доскажете.

...

Дома Лёва сдал Лёвчика бабушке на откорм, и мы сконцентрировались в его уютной прокуренной комнатушке, куда Зоя в скором времени доставила нам немудрящий закусон. Только, было, Лёва собрался разлить по рюмашкам произведение своего искусства, как раздался дверной звонок и ему пришлось, отставив бутыль, идти открывать.

- Здорово, мужики! Не помешаю?

На пороге Лёвиной каморки нарисовалась фигура "папаши Мюллера", который по случаю выходного дня был в спортивном костюме, выполняющем у наших граждан функцию домашнего халата.

- Здравствуйте, Пётр Петрович! Нисколько не помешаете. Очень даже рады, простите, что сами не догадались пригласить. Да у нас этот сабантуй как-то так, экспромтом случился.

- А я вот в окно гляжу: с кем это Лёвка возвращается? Как вас узнал, так и решил нахально присоединиться. А ты, Лёшка, что ли, с дочей поругался? Не звонишь давно. Раньше-то по пять раз на дню бывало - я уж начал было думать, что в зятья ко мне набиваешься.

Я промолчал.

- Пётр Петрович, не спрашивайте Алексея об этом. Ведь и Марина, я полагаю, от ваших вопросов уходит? В их отношениях возникли сложности, но я думаю, они сами разберутся.

Появился Лёва, поставил на свой стол-верстак ещё одну тарелку, вилку и стопку.

- Ну что, мужчины, давненько мы в этом составе не выпивали. За что первый тост?

- Давайте, - говорю, - за здоровье Маргариты Сергеевны выпьем.

- Ты что, Лёшка? - удивился майор. - За дам в их присутствии положено пить.

- Действительно, Алексей, этот тост неуместен. О здравии болящих молиться надо, а не тосты произносить.

- А ваша жена что, больна? Серьёзно?

- Да, очень.

- Тогда, давай ей Бог здоровья! Она же, в конце концов, женщина ещё достаточно молодая, в прекрасной физической форме - выкарабкается.

- А хотите, друзья, я расскажу вам об одном недавнем весьма занятном эпизоде из своей врачебной практики? - говорит Александр Борисович.

- Конечно, вас всегда интересно послушать.

- Был у меня в начале прошедшей недели на приёме один субъект, очень много любопытного поведал.

- Кто такой? Как фамилия?

- Без имён, Пётр Петрович, без имён. Но вам, несомненно, это будет интересно, да и вы, Алексей, кое-что из той информации, думаю, сможете использовать в своих фантастических сочинениях.

- Ваш пациент? Псих, что ли?

- Не знаю. Из одной беседы, порой, бывает трудно это определить. А во второй раз, я полагаю, он ко мне уже не придёт. Ну что, выпьем, мужчины?

Мы выпили и, как говорится, "превратились в слух".

9-2

*** Рассказ Александра Борисовича ***

Посетителем оказался мужчина лет тридцати пяти, среднего роста, подтянутый, атлетически сложённый, одетый в идеально скроенный по фигуре, строгий и явно дорогой костюм.

- Здравствуйте, Александр Борисович! Давно собирался к вам, - сказал с самоуверенной белозубой улыбкой, но не развязно. - Уделите мне толику своего внимания?

- Прошу вас, присаживайтесь. С кем имею честь?

- По паспорту я Евгений Аркадьевич. Вы меня можете называть просто Евгений, или даже Женя - я ведь вам по возрасту в сыновья гожусь.

- Ну, это излишне. Так с чем вы, Евгений, ко мне пришли? Чем я вам могу помочь?

- Проблема у меня довольно щекотливого свойства, я бы даже сказал - нетривиальная.

- Я именно с такими проблемами и имею дело, профессия у меня такая.

- Ну да, я знаю, - он обвёл взглядом кабинет, спросил, указав на висящую на стене икону: - А это кто у вас там? Пантелеймо`н?

- Да, целитель Пантелеи`мон.

- Я ожидал у вас портрет Фрейда увидеть. Вы что, Александр Борисович, православный?

- Вас это каким-то образом смущает?

- Да нисколько! Напротив, мне даже проще с вами общаться будет. Я ведь тоже человек верующий, хоть моя вера и несколько иного характера.

- Вы католик? Протестант?

- Даже не "свидетель" и не сайентист. Моя Церковь у вас, православных, не в особом почёте. Я - сатанист.

- Да? Интересно. Впервые с подобным сталкиваюсь. Не расскажете ли мне поподробнее, в чём эта ваша вера заключается?

Посетитель рассмеялся.

- Прекрасно! У вас, Александр Борисович, железная выдержка. Вот что значит опыт! Я понимаю, что у вас, как профессионала, к нам, пациентам, должен быть крайне внимательный, чуткий подход. Только я, к сожалению, не сумасшедший, не маньяк, и даже не извращенец. Я просто хочу с вами откровенно побеседовать. Не возражаете?

- Нисколько. Напротив, если вы, Евгений, не будете со мной откровенны, то я вряд ли смогу вам чем-то помочь.

- Поговорим о вере?

- Это имеет отношение к вашей проблеме?

- Первостатейное.

- Тогда я весь внимание. Я не ограничен по времени на беседу с пациентом.

- Ну да, час консультации я оплатил, если надо будет, заплачу` ещё.

- Так вы предлагаете религиозный диспут?

- Нет, конечно. В диспутах нет никакого смысла. Я вам просто обрисую свою религиозную концепцию, понимание которой может дать вам представление о моей сексуальной проблеме. Не возражаете?

- Я весь внимание.

- Так вот, никакой сатанистской Церкви нет. Просто так вы - православные, представители прочих конфессий и атеисты - нас называете. Нет никакого Сатаны, Дьявола, Люцифера, Денницы, Мефистофеля, Асмодея, Воланда, Вельзевула или иного, кого у вас принято называть "воплощением Зла" - всё это придуманные людьми персонажи, эдакие "бабайки", которыми пугают младенцев. Есть только Бог - он же Создатель, Творец, Всевышний и прочее. Так же, как нет, собственно, и никакого Зла. А то, что вы называете "битвой Добра со Злом", ни что иное, как просто "борьба нанайских мальчиков". Да, я понимаю, что та схема, которая предлагается всевозможными религиями, проста и понятна большинству особей, населяющих нашу планету, поэтому у нас к ней нет никаких претензий.

- У кого - у вас?

- У тех, которые служат истинному Богу и исключительно Ему одному. И неважно, какими именами кто-то называет нас, или нашего - единственного! - Господина и Повелителя. Считаете, что Сатане служим? Да ради Бога! Мы Его метрикой - то есть именем, данным Ему Его почтенными родителями при рождении - подобно иеговистам, не интересовались. Вы считаете своим Богом того шарлатана, назаретянского проповедника? Да пожалуйста, ваше право.

- И где же она, ваша Церковь, находится? Как человек может в неё вступить?

- Да нигде! И - везде. И вступить в неё практически невозможно. Церковь наша - таковой её можно назвать, сами понимаете, весьма условно - существует испокон веков, она возникла задолго до возникновения каких бы то ни было официально признанных религиозных сообществ. То, что вы, Александр Борисович, называете "Церковью" - это лишь некие политические образования из некоторых представителей так называемого "Человечества", помогающие власть предержащим управлять широкими массами оного. Я не употребил термин "быдло", хотя он тут весьма уместен. Но ведь у вас, христиан, широко распространено понятие "паства", то бишь - "стадо".

- Вы, значит, Евгений, из тех, кто считает себя стоящими над массой, сверхлюдьми, наделёнными особыми качествами и полномочиями?

- Вот именно! Вы попали в самую точку. Когда-то таких как мы называли гностиками - теми, кому ведомо истинное знание о Боге, о Его Промысле. И знание то сакрально, не подлежит широкой огласке, поскольку умы простецов не способны его вместить, а могут лишь смутиться, что непременно ввергнет их в помрачение, неминуемо приведёт к беснованию. А поэтому для масс созданы суррогаты веры, иллюзорное представление о Боге: дескать, Он всеблаг, любящ, заботлив по-отечески.

- А Он не таков?

- Разумеется. Впрочем, я не собираюсь вас переубеждать - человек верит только в то, во что ему приятно верить. Ведь вы же любите Христа?

- Да.

- Ну, так Бог вам в помощь: любите, наслаждайтесь тем своим чувственным восторгом, делитесь им! Правда, составить в этом компанию смогут лишь вам подобные.

- А вы, Евгений, как я понимаю, не такой?

- Вы правильно понимаете. Хотите, я расскажу вам о себе?

- Весь внимание.

- Я произрастал обычным советским ребёнком, со всеми внушаемыми семьёй и школой принятыми на тот момент морально-нравственными установками - "что такое хорошо, и что такое плохо". А после того, как отец нас бросил, у меня появился отчим, который со временем заменил мне сбежавшего отца. Это был пожилой, бездетный, очень умный и неимоверно богатый - даже по нынешним меркам - человек, который взялся за моё воспитание, и весьма преуспел в этом. Благодаря ему мне довольно легко удалось избавиться от тех догм и нелепых правил, которыми меня с детства пичкали. С ранних ногтей у меня было осознание, что я не такой как все прочие младенцы. С четырёх лет я уже читал своим сверстникам книжки в детском саду, частенько подменяя воспитательницу, в школе под крышкой парты у меня лежали "Три мушкетёра", когда мои одноклассники хором заучивали буквы.

- И как, у вас проблем с учителями и сверстниками не возникало?

- Что вы, Александр Борисович! Я же всегда был душой класса! Отец меня учил, что нельзя - до поры до времени - показывать своё превосходство над другими людьми. Жить в обществе, сами понимаете... - он улыбнулся. - В овечьей отаре надо изображать из себя образцового барашка, чтобы не сердить пастухов и не раздражать баранов. До тех пор, разумеется, пока сам не обретёшь должного статуса. В школе я был круглым отличником, поскольку моим любимым чтивом стали "Детская энциклопедия" и прочая познавательная литература, которую мне постоянно подкидывал отец. В сущности, школьное обучение мне мало что давало, в классе я изрядно скучал, однако отец утверждал, что опыт общения, социальная адаптация необходимы. Правда, со второго класса я стал учиться в английской школе, куда он меня устроил; там мне было уже интереснее, язык освоил быстро и в совершенстве, активничал по пионерской и комсомольской линии, рос и продвигался, продвигался и рос.

- А сейчас у вас как со статусом?

- Ныне он относительно высок, но для меня недостаточен, я только на пути к вершинам, впрочем, уже достаточно различимым. Но дорогу осилит идущий!

- И вы, как я понимаю, ныне полностью свободны от моральных установок общества, коммунистических идеалов, Божественных заповедей?

- Ну да. Мораль это та узда, которой обуздывается - пардон за тавтологию - человеческое стадо. А "Божьи заповеди" ни что иное, как инструмент манипуляций и контроля, изобретённый умницей Аароном, грамотно истолковавшим соплеменникам косноязычный бред своего братца. Тогда ведь и состоялось разделение власти на явную, лидерскую, которая у всех на виду, и скрытую, жреческую.

- У вас такое представление о той Библейской истории?

- Конечно, это весьма упрощённая схема. Но не будем углубляться в толкования древних текстов, у нас с вами иная, я полагаю, задача.

- Хорошо, продолжайте, пожалуйста.

- Так вот, после школы я получил советское финансово-экономическое образование, которое мне несколько позже посчастливилось изрядно подправить в Гарварде. После института я честно отдал два года жизни родине: "лейтюхой" тянул лямку тяжкой доли замполита роты. А после армии увлёкся комсомольско-райкомовской деятельностью по совету и протекции отца.

- Которого?

- Разумеется, настоящего, а не растворившегося во времени и пространстве биологического. В общем, райком дал мне многое, я вошёл в избранный круг, обрёл массу связей и знакомств с молодыми, энергичными людьми, ощутившими вкус власти и намеренными коренным образом изменить не только свою, но и окружающую жизнь. Да, конечно, комсомол - ещё не вполне власть и не всех тех комсомольских вожаков можно причислить к элите, избранным, но это тот костяк, которому, избавленному от идеологических завихрений, предстоит продолжить коренную ломку сложившегося уродливого, отравленного коммунистическими иллюзиями российского бытия.

- И все ваши друзья также свободны от моральных запретов?

- "Друзья" - это, конечно, сильно сказано. Но действительно, не могут же пастухи руководствоваться теми же правилами, что и пасо`мые ими бараны, - Евгений рассмеялся. - Вы, Александр Борисович, иного мнения?

- Вопрос дискуссионный. Но вы ведь не спорить ко мне пришли, не так ли?

- Разумеется. Я пришёл к вам чтобы разрешить свою проблему вашего профиля. Но о ней, если позволите, попозже. Так вот, понабравшись ума-разума на стажировке в Америке в группе избранников и вернувшись в родные Пенаты, я вступил в нынешний увлекательный период своей жизни и жизни родины любезной, который, несомненно, будет весьма плодотворным.

- И какому роду занятий вы ныне себя посвятили, если не секрет?

- Никаких секретов. Я - консультант, владелец и руководитель небольшой, но весьма влиятельной консалтинговой фирмы. Помните, как у Булгакова? Я помогаю людям советами налаживать банковскую, биржевую деятельность, овладевать и управлять собственностью, манипулировать общественным мнением в СМИ - да всего круга моих забот и не перечесть. И мой труд по достоинству щедро оплачивается. Чего, к сожалению, не могу сказать о вас.

- Что вы имеете в виду?

- Специалист вашей квалификации достоин не тех жалких крох, которые вам перепадают.

- А вам что-то известно обо мне?

- Конечно, я ведь наводил справки с тех пор, как впервые увидел вас год назад.

- И где же нам довелось встречаться? Я что-то не припоминаю.

- А вы вспомните открытие ресторана Артура и вашего приятеля, забыл, как зовут...

- Константин.

- Точно! Так вы меня там не заметили, потому что я сидел с Артуром в отдельном закутке, за занавеской. А я вас прекрасно видел. Вы со своей спутницей произвели на меня самое благоприятное впечатление! Я тогда решил, что вы, Александр Борисович, один из наших. Людям высшего сорта надлежит всем своим обликом, манерами, одеждой подчёркивать свою исключительность. А вы были чрезвычайно элегантны, особенно на фоне всей той публики.

- Этого оказалось достаточно, чтобы заслужить ваши симпатии?

- По одёжке, как говорится, встречают, по ней же и протягивают ножки, - он снова весело рассмеялся. - Жаль, что мы с вами тогда не смогли познакомиться, уж очень скоро вы ушли. И я оценил тот спектакль, который вы разыграли с супругой, притворявшейся вашей пациенткой. Блестяще! Браво!

- А вы сами, Евгений, женаты?

- Да, вторично. Ранний брак - это у меня, похоже, наследственное. У первой жены от меня двое детей. Я, разумеется, материально всех обеспечиваю, совершаю ритуальные жертвоприношения в дни рождений и по праздникам, уделяю им толику внимания - в моём положении репутация любящего папаши имеет большое значение. Ныне же я подобрал себе совсем молоденькую жёнушку, с экстерьером, соответствующим моему теперешнему светскому положению.

- Вы, похоже, не питаете к ней особо пылких чувств?

- Нет, конечно. Так же, как и к кому бы то ни было. К людям у меня может быть интерес, симпатии, чувство благодарности, но я всячески избегаю эмоциональных привязанностей - это ведь наихудший вид зависимости, который, подобно моральным установкам, лишает человека свободы. Той свободы, которая каким-то образом уподобляет его Богу.

- Но ведь без эмоциональности невозможно добиться гармоничных отношений в сексе, супружеских отношениях, я полагаю.

- Наверное, - он пожал плечами. - Вам, Александр Борисович, по роду своего занятия дозволительно погружаться в табуированные области психики, подобно тому, как для акушеров-гинекологов и урологов нет запрета на вторжение в сокрытые области физиологии. Поэтому с вами я буду как на духу` - тем более, что мне это ничего не стоит. У меня ведь организм такой же, как у прочих людей, и потому частенько возникают, разумеется, сексуальные влечения, потребности. Только я не придаю им того "возвышенного" значения, как это принято в традиционном обществе. Для меня это просто одна из физиологических функций организма: время от времени надо опорожнять семенники`, как мочевой пузырь или кишечник. И жаль тратить время на эти естественные процедуры, отнимая его от дел или сна.

- Вы всё делаете быстро?

- Стараюсь как можно быстрее, не затягивать. Читал где-то, что Юлий Цезарь объявлял краткий перерыв в заседаниях Сената при возникновении сего физиологического позыва, а Наполеон даже не отстёгивал шпаги, когда, при планировании очередной баталии, на короткое время отлучался в соседнюю комнату, где его страстно поджидала специально предназначенная для того светская дама, - Евгений опять продемонстрировал свою ослепительную голливудскую улыбку. - В таких, как вы сами понимаете, ни недостатка, ни каких бы то ни было недостатков - особенно моральных - не бывает.

- А как к той вашей скорости относится молодая супруга?

- По этой части у нас всё отлажено. Некогда в армейской библиотеке мне попалась одна книжка - не помню автора, немец какой-то - один из персонажей которой, офицер-преподаватель, получивший ранение, несовместимое с исполнением супружеских обязанностей, к тому постельному занятию подключил своего коллегу. Чтобы, значит, любимая жёнушка не испытывала никакого дискомфорта по этой части. Вы встречали подобное в своей практике?

- Всякое бывало, но такого не припоминаю.

- Мне запомнилось у того автора определение секса: "кратковременный слизистый восторг". Так вот, я воспользовался идеей из книжки, и моя юная супруга, быстренько доставив мне его, перемещается, как правило, в комнату своего бодигарда, где уже тот восполняет всё необходимое для гармонизации её гормонального баланса.

- Вам, я понимаю, чувство ревности не свойственно. А если она забеременеет от вашего телохранителя?

- Не моего, своего. Мой - он же водитель - ждёт меня за рулём лимузина. Ну и что с того? Родит, если захочет. А какое имеет значение, чей ребёнок получится? Парень тот здоровый, по всем медицинским показателям. Я вряд ли стану питать неприязнь к зачатому от него ребёнку, так же, впрочем, как и особую нежность к своему.

- А вам, Евгений, что, кто-то угрожает? Зачем вам телохранители?

- Пока только для имиджа. Но кто знает, как дела могут обернуться? Ведь и от заурядных грабителей ныне никто не застрахован. Времена настают весёлые, а следовательно и опасные.

- Значит, вы не имеете каких-то проблем в сексуальной сфере, по крайней мере, не придаёте, как я понимаю, ей большого значения. Так чем же я могу вам быть полезен?

- Александр Борисович, а можно у вас кофе попросить?

- К сожалению, этот сервис у нас не налажен. Могу предложить минералки. Или, может, коньяк?

- Нет, спасибо. К алкоголю я испытываю некоторую неприязнь, употребляю лишь по мере острой необходимости. Попью, так и быть, минералку. А кофейный аппарат я вам обязательно презентую.

- Ну, так что же вас ко мне привело?

- Я, как вы поняли, причисляю себя к особой породе сверхлюдей - тех, кто заправляет всем в этом мире. Конечно, я обычный человек, как и вы, Александр Борисович. Просто иных, подавляющих своим большинством Землю человекообразных, собственно людьми называть нельзя - это так, полуфабрикаты, биомусор. Кажется, в одном из романов Герберта Уэллса люди существуют в двух ипостасях: эло`и и мо`рлоки. Есть и другие варианты, с более сложной классификацией - брахманы, кшатрии, шудры, пролы и прочее - но то мне более нравится.

- А не опрометчиво ли с вашей стороны, Евгений, причислять меня к вашей компании элоев?

- Да нет, почему? Вы человек разумный, не просто homo, но вполне даже sapiens. К тому же мы с вами, - Евгений хитро улыбнулся и подмигнул, - похоже, одного рода-племени. Только мировоззрение ваше отравлено религиозными предрассудками, нравственными постулатами общества, опутавшими вас по рукам и ногам. Я же человек свободный. Я не комплексую на тот счёт, "тварь я дрожащая или право имею". Не дрожу и имею.

- Я это уже понял.

- Вот только я несколько преждевременно и самонадеянно - признаюсь! - как ныне стало принято выражаться, позиционировал себя одним из избранных властителей мира. Я, Александр Борисович, к сожалению, лишь кандидат в кандидаты на вхождение в тот весьма узкий круг. Но у меня появился - пусть мизерный - шанс войти в него, мне уже дали понять это. Для меня цель и смысл всей жизни - использовать его! И прежде, чтобы хоть каким-то образом приблизиться, мне надлежит пройти некий обряд инициализации, своего рода посвящение. Вот в связи с этим я надеюсь получить советы от вас.

- У той "Церкви", служению которой вы намерены себя посвятить, есть, как я понимаю, свои, особые ритуалы?

- Вы правильно понимаете. Представители того избранного круга обычно собираются в изолированном, сокрытом от посторонних глаз месте, где и происходят, как их некоторые порой называют, "чёрные мессы".

- Это место вам известно?

- Оно не одно. Прежде то были замки и отдельно стоящие виллы, однако из-за пройдох папарацци в последнее время ритуалы стало принято совершать на каком-нибудь недоступном для излишне любопытствующих частном островке с усиленной охраной где-нибудь в Океании, Средиземноморье или Карибском бассейне. Впрочем, ныне подобные собрания не вызывают особых затруднений: у большинства той избранной публики имеются личные самолёты, яхты, геликоптеры.

- И вам уже доводилось посещать эти... мероприятия?

- Нет, пока только приглашение имеется. Мне сообщили, чем там предстоит заниматься. Ритуал, в сущности, традиционный, его неоднократно западный кинематограф изображал: оргии, совокупление во всевозможных видах, человеческие жертвоприношения, каннибализм, всяческие садо-мазохистские утехи. Внешние формы, последовательность действий, костюмы и декорации зависят лишь от фантазий постановщиков; полёт творческой мысли ничем не ограничен. Главный смысл: на участников того действа не распространяются никакие юридические, нравственные и религиозные запреты примитивного человеческого сообщества.

- И что вас смущает? Жертвоприношения? Людоедство?

- Отнюдь. Морально - если так позволительно высказаться - я вполне готов к тому, чтобы разрезать на куски предназначенного для того младенца, - он опять обаятельно улыбнулся, - уверен, что смогу. Да и отведать человечинки я вовсе не против, хоть и предпочитаю здоровую и свежую растительную пищу. А вот относительно того, что у меня столь же легко получатся гомосексуальные контакты, которые есть часть обязательного ритуала, крайне сомневаюсь. Просто никак не могу преодолеть в себе чисто физиологическое отвращение к сексу с особью своего пола.

- А вы что, пробовали этим заниматься?

- Нет. Но я смотрел видео с утехами педерастов, и ничего, кроме брезгливости и омерзения, то зрелище у меня не вызвало. Как представлю, что со мной захочет "поиграть" какой-нибудь жирный, морщинистый, порытый пятнами старик... Брр-р!

- У вас нормальная эмоциональная реакция.

- А вот этого-то и не должно быть. То, что вы называете нормальным, в тех кругах признаётся патологией; брезгливость, чрезмерная эмоциональность - болезнь низших существ, её допустимо лишь демонстрировать на публике, перед морлоками.

- И вы, значит, опасаетесь, что в вас раскусят ещё не изжитое нечто человеческое?

- Вот именно. Александр Борисович, вы же специалист по этой части. Можете что-то посоветовать?

- Да... Не простую задачу вы мне поставили. Я ведь, по роду своих занятий, пытаюсь приводить пациентов с сексуальными отклонениями к общей норме, а вы ожидаете от меня обратного.

- Я понимаю. Но я вам заплачу`, я никаких денег не пожалею.

- Что ж, звучит заманчиво. А вы не думали приступить к сему занятию под воздействием алкоголя, наркотиков?

- Про алкоголь я вам уже говорил: не производит на меня впечатления. Пробовал курить марихуану - тоже не забирает, да и не хочу попадать в какую бы то ни было зависимость, что алкогольную, что табачную. Не говоря уже о тяжёлых наркотиках.

- Я слышал, что кокаин не вызывает чрезмерной зависимости и деформации психики, если, конечно, он хорошо очищенный.

- Рекомендуете?

- Нет, этого, разумеется, я рекомендовать пациентам никак не могу. Это так, теоретическое предположение.

- А ещё что посоветуете? Точнее, какие варианты в моём положении возможны?

- Вы сколько раз смотрели тот порнофильм?

- Одного раза мне было достаточно. Да и то, так до конца и не смог досмотреть из-за подкатывавшей тошноты.

- Ну, так вы можете заставить себя внимательно рассматривать то и иные подобные видео, до тех пор, пока чувство омерзения не пойдёт на убыль. Со временем зрелище вам приестся и вы, может, начнёте находить в подобных занятиях нечто привлекательное.

- А ведь верно. Как я сам до этого не додумался? Ведь лишь при первом посещении морга, говорят, некоторые студенты-медики падают в обморок, а потом у них это проходит.

- Да, так же, как и к виду крови человек быстро привыкает. Дерзайте, Евгений. А скажите, на чём основывается ваша уверенность в том, что убийство ребёнка не вызовет в вас подобных затруднений?

- Вы хотите узнать, не доводилось ли мне прежде этим заниматься? Нет, смею вас уверить. Убивал я лишь зайчиков на охоте и строго по лицензии. Ведь в случае моего признания в детоубийстве, - он засмеялся, - вам надлежит, наверное, доложить обо мне в надлежащие органы. Просто я давно уже не считаю убийство человека - а тем паче, ребёнка - грехом перед Богом. Сам-то Он, как вы, наверное, успели заметить, не слишком щепетилен в этом вопросе. Бог, как гениальный художник, решительно пользуется ластиком, когда в Своём рисунке обнаруживает что-то Его не устраивающее. К тому же предназначенный для жертвоприношения ребёнок наверняка будет обладать несовместимыми с дальнейшей жизнью качествами, не представлять какой-либо ценности для продавших его родителей, и его умерщвление будет всего-навсего эвтаназией, избавлением от дальнейших мук - чего медики не удосужились сделать, когда тот пребывал в эмбриональном состоянии. Лишь ханжеская "общечеловековая" мораль развозит сопли о безусловной громадной ценности отдельной человечьей жизни и слезинках младенцев. Люди способны сотнями и тысячами, по`ходя, истреблять не совершивших ничего предосудительного, даже по их меркам, себе подобных, но при этом будут непрестанно разглагольствовать о том, что необходимо бережно сохранять ценную жизнь всякого отпетого мерзавца, законченного подонка, насильника, вора-рецидивиста, дегенеративного типа. В судах дебатируется один вопрос: сколько времени в очередной раз потребуется содержать его за казённый счёт, чтобы, значит, в итоге обрести достойного, исправленного члена своего гнусного сообщества.

- Не я пишу законы.

- Понимаю. А как вы смотрите на ситуацию, когда мамаша рассказывает умилительную сказочку своему дитяти про маленькую овечку, спасённую от злого волка добрым охотником, при том скармливая ему котлетку из баранины?

- Как на бережное отношение к психике ребёнка. Со временем он узнает, из чего делаются котлеты, и подобные сказки ему рассказывать перестанут.

- Другими пичкать начнут - согласен! - соответствующими степени его умственного развития. Но вот только мы ныне живём в информационном мире, где оградить человеческих полуфабрикатов от того, что способно смутить в их слабеньких мозгах едва зародившуюся мыслительную деятельность, практически невозможно, - Евгений засмеялся. - Уж большевики так старались уберечь широкие народные массы от вредных идей и тлетворного влияния Запада, так подчищали и корректировали всю историческую мифологию, создав кучу запретных тем, опутав всё режимом секретности! А что вышло-то? Вода, как говорится, дырочку найдёт.

- Вы полагаете, что мощный информационный поток прорвал плотину существовавших запретов естественным путём?

- Разумеется, не только. Естественный ход развития належит подталкивать в нужном направлении. Корабль должен плыть заданным капитаном курсом, а не туда, куда его направят воздушные и морские стихии. Я и прочие мне подобные, которых наша любимая коммунистическая власть поставила на ответственные посты для формирования должных идеалов у молодёжи, приложили тогда все свои старания: трещины и промывы в идеологических запрудах и плотинах мы тщательно замазывали импортной жвачкой. Все эти ограничительные меры, запреты, режимы секретности были доведены до полнейшего абсурда, что привело к прямо противоположному эффекту. Нужно же принимать во внимание человеческий фактор.

- Что вы имеете в виду?

- Простые, естественные людские качества, ходящие, порой, рука об руку: глупость, жадность, спесь. Помните песенку лисы Алисы и кота Базилио? Дурак - существо хоть и опасное, но при том весьма полезное, если его умело направлять куда следует. Когда я после армии пришёл на предмет трудоустройства в один из московских райкомов комсомола, обратил внимание на висевшую в кабинете Первого секретаря огромную многоцветную крупномасштабную карту района, на которой были тщательно прорисованы все дома и строения, проезды и проходы, чуть ли не каждое дерево, скамейка. "А что это, - спрашиваю, - за белые плашки такие посреди жилой и промышленной застройки?" "Неужели не понятно? Расположенные там здания изображать нельзя. Тебе, как проверенному товарищу, скажу: в тех местах находятся особо секретные объекты Министерства обороны, КГБ, научные почтовые ящики", - просветил меня Секретарь. Мне с ним бок о бок недолго тогда довелось поработать, так что я до сих пор не знаю: просто ли он был глуп, или не просто?

- Мне доводилось сталкиваться с подобным. А скажите, Евгений, вы твёрдо уверены, что будете по достоинству вознаграждены принятием в круг избранных, когда пройдёте процедуру посвящения и докажете свою преданность, выполнив все их распоряжения?

- Ну, конечно, нет, я не столь наивен. Но я ведь и не просто мальчиш-плохиш, мечтающий о бочке варенья и корзине печения. Я прекрасно понимаю, что меня постараются кинуть при первой же возможности, когда я стану не нужен. Только я, со своей стороны, постараюсь не предоставить таковую; а для этого мне надо приложить все усилия и способности, чтобы стать для тех людей незаменимым. Роль просто полезного идиота, Александр Борисович, меня не устраивает. Я, также как и вы, намерен войти в Царствие Небесное для дальнейшего служения Ему. Но, в отличие от вас и вам подобных, не считаю необходимым и достаточным условием достижение так называемого "нравственного совершенства", а должен приложить максимум усилий для вхождения в избранный круг. Впрочем, и там, в среде высшей мировой элиты, не без изъянов, неоднократно подводило их чадолюбие - этот рудимент родоплеменного строя.

- Что вы хотите сказать?

- Слышали, наверное, анекдот про сынка генерала, которому никогда не стать маршалом? Далеко не всегда традиция передачи по наследству своих капиталов, привилегий, положения в обществе служит общему делу.

- Какому?

- Разумеется, обретению полнейшей власти и контроля над массами человекоподобных, установлению подлинного порядка, застрахованного от всякого рода случайностей. О том порядке высшие представители - вожаки и пастыри - так называемого "Человечества" испокон века мечтают. Он ещё описан у многих авторов в произведениях, которые ныне называют "антиутопиями". И как это бывает обидно, когда у наследников не достаёт сил, талантов, умственных способностей а то и просто желания продолжить дело, затеянное отцами! Порой даже случается полное фиаско и всё приходится начинать сначала. Похоже, кое-кто из тех, кто там, наверху, уже понял это и отбор начинают производить не только по родственно-клановому принципу, но и по интеллектуальным способностям. Я на это весьма рассчитываю.

- Ну а со мной вы почему столь откровенны? Я же принадлежу к иному, враждебному вам лагерю.

- Во-первых, мне просто интересно беседовать с умным, понимающим человеком - это, скажу вам, громадное наслаждение.

- Спасибо за комплимент. Что во-вторых?

- Во-вторых, мне крайне редко - особенно в своём кругу - случается позволять себе какую-то искренность, откровенность. А это тоже - согласитесь! - дорогого стоит. Я очень устаю от необходимости постоянно держать в уме интересы, возможные ответные ходы, планируемые пакости соратников по борьбе в нашем серпентарии единомышленников, учитывать возможные последствия их глупости и жадности.

- Значит, во мне, Евгений, вы не усматриваете никакой для себя опасности?

- Ни малейшей. Да если бы вы и захотели мне навредить - что вам, как врачу, это ай-яй-яй! - то вряд ли смогли б. Поведаете кому-либо о нашей беседе? Ну, так и что? Я ведь не сообщил ни имён, ни явок, ни паролей, не указал места, где зарыты трупы, ни даты и планы намечаемых акций. По сути, вся информация, которую я вам предоставил, имеется в открытом доступе. А мои намерения вряд ли возможно мне инкриминировать. Как говорится, "нет тела - нет дела". Может, это просто бред воспалённой фантазии вашего пациента? К тому же все обряды с оргиями и жертвоприношениями совершаются в местах, недоступных какой бы то ни было юрисдикции. Какие ваши доказательства? Суперагенты и супер-честные журналисты с задатками Супермена добудут? - он вновь залился заразительным, жизнерадостным смехом. - Только представлю, как вся мощная армада ВВС США поднимается, чтобы разбомбить тот остров, "оплот сатанизма", на котором сосредоточено всё Мировое Зло, изрядную часть которого составляет высшее командование Пентагона и те, кто управляет президентами, султанами и королями - сюжет, достойный самых бредовых сценариев Голливуда!

- А вы, Евгений, гляжу, любите посмеяться. И у вас, оказывается, есть человеческие эмоции?

- Ничто человеческое мне не чуждо. Я - такой же человек, вполне эмоциональный. Только некоторые чувства и качества, которые мешали мне по жизни, которыми заражена изрядная часть пресловутого Человечества, и вы, Александр Борисович, в том числе, мне удалось в себе перебороть, успешно от них избавиться.

- Догадываюсь, о каких чувствах вы говорите.

- Но я всё равно их назову. Это то, что у вас принято считать высшими добродетелями: жалость, сочувствие, чувство долга, честь, бескорыстие, альтруизм, гуманное отношение, милосердие, добросердечность - всё это необходимо, конечно, изображать перед публикой, но ни в коем случае не руководствоваться ими.

- Ну да, вы уже говорили, что общественные нормы и правила не про вас.

- Конечно. Знаете, Александр Борисович, я в последнее время полюбил - не поверите! - Достоевского. Читаю просто запоем! Не встречал более забавного автора.

- И что же вас в нём забавляет?

- Да практически всё. Это его изображение мелких, ничтожных людишек, с их мизерными нелепыми страстишками, жалкой моралью, убогой философией, слюнявой религиозностью не может не вызывать смех. Прекрасные карикатуры, почище, чем у Николая Васильевича и Михаила Евграфовича! Одно слово - гений.

- Ну а у вас, Евгений, есть какие-то личные ориентиры: вызывающие уважение персонажи, образцы для подражания в литературе, кинематографе?

- В литературе? Ну, возможно, Воланд... Или... Хотя, нет. Воланд - существо инфернальное, а следовательно, нереальное, образцом служить не может. А вы видели фильм, взявший Главный приз на прошлогоднем "Оскаре"?

- "Молчание ягнят" имеете в виду? Да, довелось посмотреть.

- И как он вам?

- Вас, наверно, моё мнение о том маньяке интересует? Что ж, весьма нетривиальный образ, блестяще сыгранный Энтони Хопкинсом.

- Вот именно - нетривиальный! Потому что доктор Лектор - идеал Настоящего Человека, лишённого каких бы то ни было условностей и моральных оков окружающего его общества. Вот, пожалуй, каким я мечтаю в скором времени стать.

- Маньяком? Волком в овчарне?

- Да по`лноте, Александр Борисович! Это у вас, что ли, такая профессиональная деформация - во всех усматривать сумасшедших, маньяков и извращенцев, то есть, своих пациентов? Что маниакального в персонаже фильма? Разве у него какие-то навязчивые идеи? Он что, не способен совладать с обуревающими его страстями? Нет, конечно.

- Пожалуй, тут вы правы. В фильме, и правда, показан не обычный психический больной, пребывающий в маниакально-депрессивном состоянии. Тот персонаж просто ставит свои эксперименты на людях, не скованный, как вы говорите, ничем. Подобно тем экспериментам, которые во время войны немецкие и японские - не скажу врачи - медики ставили на пленных.

- А почему - не врачи?

- Врачом можно называть лишь того, у кого есть дар Божий и моральные заповеди.

- Понимаю: клятва Гиппократа, принцип "не навреди". Но всё же, согласитесь, тогда немецкими и японскими учёными-медиками - вашими, в том числе, коллегами - были достигнуты выдающиеся результаты.

- Хочу напомнить вам, Евгений, что подобная практика была осуждена в Нюрнберге.

- Я об этом знаю. Также и о том, что отчёты о тех экспериментах сильно обогатили американскую психиатрическую науку, которой ныне из-за вашего Нюрнберга, приходится применять различные ухищрения и изыскивать способы обхода нелепых запретов. И - положа руку на сердце - ведь в Нюрнберге просто победители судили побеждённых, а все те "антигуманные" практики были лишь формальными поводами для обвинений.

- Вы так полагаете? Ваше право.

- Хоть вы, Александр Борисович, с этим категорически не согласны, - он залился своим обаятельным смехом. - Браво!

- Ну и какие у вас планы, если не секрет, помимо организации банковской деятельности?

- Да какие там секреты. Россию-матушку куро`чить будем, приводить её к должному состоянию.

- О чём это вы?

- Вы, наверное, знаете, что Российская Империя, затем Советский Союз, а ныне "страна Эр-Эфия" - бельмо в глазу просвещённого Запада, чьи интересы, точнее, его хозяев, я здесь представляю.

- Вот как? И вы можете вот так, открыто, признаваться в том, что являетесь прямым агентом Запада?

Посетитель опять звонко, весело рассмеялся:

- По`лноте, Александр Борисович! Вы что, до сих пор находитесь в плену у тех корявых идеологических схем и стереотипов?! Да так называемые в недавнем прошлом "прислужники Запада", "наймиты империализма" ныне пребывают в самых высших эшелонах российской власти! С Горбачёва ведь всё началось, а может быть и раньше - ещё когда английского шпиона Берию кончали. Ведь совсем недавно многие из нас - и я в их числе - полагали, что нам всю жизнь придётся закисать в ипостасях жрецов коммунизма, провозглашая марксистско-ленинские мантры, развешивая протухшую идеологическую лапшу на ушки быдлограждан, при том кусочничая и крысятничая по мелочи, как какие-то армейские прапорщики. "Больше социализма!" Это надо же?! До сих пор смешно, - Евгений вновь залился своим жизнерадостным смехом.

- И ваши глаза на реальность, надо понимать, открылись, когда вы были в Америке?

- Ну да. Нашлись там люди, которые помогли их открыть. Я, разумеется, не посвящён абсолютно во все планы и замыслы, но даже то, что мне поведали, захватывает дух - куда там поворотам сибирских рек или полётам на Марс! Всё население Земли в недалёком будущем будет полностью переформатировано и отсортировано, планета наша коренным образом поменяет свой облик, станет на манер дворянской усадьбы: господский дом, помещения для прислуги, дворни и прочей челяди, хлев и стойло для скотины.

- И вам, значит, предстоит привести Россию к этому образцу?

- Нет, Россия малокомфортна для проживания нормальных людей. На этой территории, как и в Африке, будут лишь добываться необходимые ресурсы. Но прежде необходимо должным образом провести обработку диковатых ещё аборигенов, окончательно их одомашнив, для чего мы и разворачиваем здесь целый комплекс всевозможных программ: от идеологических и экономических, до культурных и образовательных. В массы будет внедрена именно та культура, которая ими и востребована, без какого-то бы ни было навязывания "разумного, доброго, вечного". Всех планов просто невозможно перечесть. В общем, наступает пора с Россией кончать.

- Вы намерены убить, как некоторым европейским политическим деятелям частенько мечталось, русского медведя, содрать с него шкуру?

- Нет, зачем? Слишком хлопотно и чревато непредсказуемыми последствиями. Знаете, как надо варить лягушку? Медленно, понемножку повышая градус, чтобы она не вздумала выпрыгнуть из кастрюли. Если не спешить, то рано или поздно этот мишенька сам снимет с себя шкурку и будет долго кланяться, благодарить, что соблаговолили её принять. Подготавливаем-с условия-с!

- Ну а можете привести конкретный пример своей деятельности?

- Хорошо, почему бы и нет? Вот, к примеру, поймали маньяка, убившего огромную кучу невинных деточек, приговорили к высшей мере. Вы, конечно, о том слышали?

- Да, конечно.

- А вы знаете, что в процессе поисков маньяка для того, чтобы закрыть дело и получить свои премиальные, менты парочку бродяг под вышку подвели, посулив им что-то, если они на себя вину за шалости того деятеля возьмут?

- И об этом слышал.

- Так вот я подал идею, чтобы порекомендовать нашим людям в СМИ поднять волну дискуссий о ценности человеческих жизней, о недопустимости впредь совершать такие непоправимые судебные ошибки. И предложил, конечно, дать команду всяческим нашим правозащитным и прочим человеколюбивым организациям дружно запеть, как они это любят.

- Зачем?

- Чтобы смертную казнь отменили, пойдя на поводу взбудораженного телевидением и печатной прессой общественного мнения мягкоголовых о`собей.

- Странно. Ведь вы, Евгений, только что критиковали существующую пенитенциарную практику, и, как мне показалось, сторонник казни рецидивистов-уголовников.

- Вы, Александр Борисович, правильно понимаете, что меня не волнует право всякой швали, отбросов человеческого стада на жизнь. Да вот кое-кто из тех, кто уже отобран на исполнение ролей эффективных собственников, новых владельцев Земли Русской, сильно опасается, что их могут сгоряча грохнуть, поскольку существует ещё статья УК о хищениях государственной собственности "в особо крупных размерах". Ведь пока в милицейских, прокурорских и судейских кадрах должный порядок не наведён, существует известный риск. Трагическая участь директора "Елисеевского" всем памятна. А так, пока сидит наш голубчик живой, попавшийся чересчур ретивым законникам, с теми возможно будет вопрос порешать тем или иным способом и выпустить в скором времени невинную жертву судейского произвола из узилища.

- Понятно. Думаете, вам удастся протащить отмену смертной казни?

- Будем стараться. Заодно не мешает и отвратительную практику конфискации нажитой непосильными трудами благословенной собственности отменить.

- У вас обширные планы. Справитесь?

- Будем стараться. Мы выведем новую породу человекообразных овец, правильную, в европейском духе. Ведь население некоторых остатков бывшего Союза пока диковатое, плохо одомашнено, как Советская власть ни старалась. Массам ведь не дано понимание, что всё происходит по заранее намеченным планам. И пусть они находятся в своём комфортном неведении! Чем эти человеческие полуфабрикаты замечательны? Они прекрасно внушаемы, им можно скармливать любое - пардон! - дерьмо и даже особо на вкусовые добавки тратиться не надо, достаточно лишь убедить, что это вкусно. Никак не могу понять умников, настоятельно советующих человекообразным баранам "включать мозги", - Евгений широко улыбнулся. - Способный мыслить работающий мозг можно только выключить механическим способом, молотком, к примеру, а вот включающей кнопки у неработающего мозга нет. Ну а если вдруг внезапно до кого-то что-то начинает доходить, то всем СМИ даётся команда "фас!" и того - догадливого - наши хорошо вымуштрованные и простимулированные властители дум и инженеры душ немедленно начнут морально уничтожать, создавая тому репутацию конспиролога и параноика. Конечно, есть немало и других способов заткнуть поганые рты тем, кто пытается посеять опасную, вносящую смятение информацию в овечьи мозги. Лет через двадцать - от силы, тридцать - вы нашу Россию просто не узнаете.

- Ну да, ну да... Вы об этом уже говорили. Сами понимаете, что пожелать вам успехов в этом вашем начинании я не могу. Не знаю, может, у вас что-то и получится. Но я, надеюсь, не доживу.

- Жаль. Лично я намерен жить долго, очень долго. Мне бы очень хотелось дать именно вам, Александр Борисович, предварительный отчёт о проделанной работе, похвастаться достигнутыми успехами. Очень жаль. Хоть вы мне ни разу и не возразили - наверное, не в правилах психиатрии раздражать пациентов - но, несомненно, мои слова вызывают в вас бурный, хоть и тщательно скрываемый, протест. Наверное, вы не верите моим словам, приписывая их какому-то навязчивому бреду.

- Почему? Вы излагаете свои мысли вполне связно и логично, в соответствии с картиной мира, сложившейся у вас. У меня своя картина, которая, имея во многих деталях сходство с вашей, в основе ей противоположна. И вам о ней, разумеется, известно.

- Конечно. Это ведь извечный мировоззренческий спор о сущности Бога и предназначении Человека, который разрешается лишь практикой. Мы с вами одинаково видим себя в роли помощников Господу в этой и грядущих жизнях, сколько их нам там ни предназначено. Противоречия наши лишь в вопросе о полномочиях: вы полагаете, что Бог желает видеть морально и нравственно обузданными всех людей, я же убеждён, что не всех; некоторых избранников, чьё предназначение управлять человечьим стадом, Он освободил от этой узды. В недалёком будущем возникнет когорта - или каста - бессмертных, наставников, властителей, которые станут осуществлять предварительный кастинг... Вам знаком этот термин?

- Что-то, кажется, связанное с Голливудом.

- Из биомассы Человечества будет проводиться отбор кандидатов на роли будущих сотрудников для истинного Бога. Прочие же будут представлять собой рабочую скотинку, подопытный материал, сырьё. Но мы дадим тем широким массам главное, то о чём они мечтают: покой, безмятежность, уверенность в завтрашнем дне, полный набор приятных ощущений и положительных эмоций - от жратвы и секса до танцевальной музыки и футбола - что в их куцых умишках и даёт представление о "счастье", "райском блаженстве". Что в этом плохого? Разве не счастлива свинья у наполненного помоями корыта или не радуется овечка, не гордится перед прочими, когда именно её ягнёночка чабан поглаживает по каракулевой шёрстке, одобрительно цокая языком? Или вы находите некое принципиальное отличие у большинства людей?

- Порой нахожу.

- Так ведь и мы находим! Поверьте, Александр Борисович, тех, кто достоин предстать перед Господом, выискиваем отнюдь не среди свинок и барашков.

- Сомневаюсь, что именно таких, какие Ему нужны.

- И это правильно, - сымитировав интонацию Горбачёва, Евгений вновь залился своим жизнерадостным смехом. - У вас же иное представление о Нём. Для того своего Бога, каким вы себе Его представляете, вы здесь осуществляете свой отбор, мы же - для нашего, истинного - свой. Посмотрим, у кого лучше получится. Человечество ведь на протяжении веков и тысячелетий занималось одомашниванием животных, выведением новых пород скота, обретя в этом занятии прекрасные навыки. И вот пришло время применить их к самим себе, то есть, вплотную заняться улучшением человеческой породы.

- Да, знаю, существует такая... концепция.

- Её наукой, Александр Борисович, язык назвать не поворачивается? - он покивал головой, изобразив понимающую улыбку. - Пусть сия научная дисциплина изобретена не мной, но мне льстит, что она носит моё имя. К тому же я, разумеется, сторонник мальтузианства: надо ведь не только совершенствовать и выводить новые породы людей, но и неустанно регулировать численность поголовья. От традиционных методов - войн, голода, эпидемий - конечно, не стоит отказываться в периферийных регионах, но для населения так называемых "цивилизованных" стран надо изыскивать другие способы, не находите?

- Почему вы спрашиваете? Вы же знаете мой ответ.

- Знаю. А ведь, по большому счёту, лично мне ваши коммуно-христианские убеждения симпатичны, - Евгений заговорил уже серьёзно, без иронической ухмылки. - Только осуществление их абсолютно нереально. Вы ведь хотите обустроить царствие справедливости на Земле и райского блаженства в душе каждого человека, да? Не получится. Бог это уже пробовал - закончилось изгнанием из Рая. Райское блаженство человек может создать лишь сам для себя, изрядно перед тем потрудившись, а помещённый в комфорт недочеловек превращается в скотину, которой тепло сытно и беззаботно в хлеву. Вряд ли Создатель предполагал выведение именно таких пород.

- Ну и каков Его замысел?

- Да откуда мне или кому бы то ни было это знать? Я могу строить лишь предположения. По-моему, Бог это великий Игрок и Творец, которому просто интересно для познания Самого Себя созидать и разрушать, играть и выигрывать, он ведёт сеанс одновременной игры на мириадах шахматных досок, одной из которых является наша планета, и вряд ли Его сильно волнуют чувства пешек, которым он дал свободу выбора и принятия самостоятельных решений, - Евгений посмотрел на часы. - Впрочем, похоже, моё время истекло, хотя, в глобальном смысле, оно только начинается. У вас ко мне есть какие-то вопросы?

- Нет, пожалуй.

- Тогда вот, Александр Борисович, примите от меня - лично вам. Сумма, конечно, небольшая, но за мной ещё кофеварочный комбайн, - Евгений выложил на стол пухлый конверт. - Рад был познакомиться. Беседа с вами доставила мне истинное наслаждение! Позвольте откланяться, - он встал, пожал мою руку и исчез.

В конверте лежали двадцать тысяч долларов.

А через день в клинику привезли две кофеварочных машины, при которых была записка: "Вторая на всякий случай, если вдруг завхоз вздумает перетащить Ваш агрегат начальству".

* * *

Мы помолчали, переваривая информацию.

- А вы, Александр Борисович, не ощутили запаха серы в тот момент, после визита консультанта? - спрашиваю.

- Нет, Евгений использовал очень дорогой мужской парфюм.

- Да, - заговорил майор, - вот как оно оборачивается... Урки ведь тоже себя воображают исключительными, которые стоят над законами и моралью. Только с теми мы ещё как-то боремся, а вот как к такому подступиться - даже и не знаю... Лёва, наливай.

- Тост, Петя, хочешь сказать?

- Да какой тут тост! Выпить хочу. Вот ведь, паскудник-то!

- Ладно, - говорю, - действительно, что о том мерзавце говорить? Всё, о чём он рассказывал, я думаю, лишь его навязчивые идеи и мечты. Хотя, если таких подонков наберётся достаточное количество, возможно, вполне осуществимые. И ведь что самое поганое: по существу ему даже и возразить-то нечем... Давайте сменим тему. Вы обещали рассказать о своём сыне, Александр Борисович, как он погиб.

- Лёха, - Лёва говорит, разливая свою самоделку по стопкам - а ты что, не врубился, не понял?

- Чего - не понял? - спрашиваю недоумённо.

- Так ведь то сын ведь и был. Я правильно догадался, Александр Борисович?

- Да, Лев Львович, правильно. Только его моим сыном можно называть весьма условно - внутренне это совершенно чужой мне человек. Поэтому я и сказал, что сын умер. Нет его в том теле, оно сейчас занято кем-то другим.

- Да... да как же?! - я опешил. - Ведь у него отчество, как я помню...

- Он всё сменил - и отчество, и фамилию, только имя оставил. Наверное даже свидетельство о рождении подправил - нынче за деньги всё возможно.

- А он знал, что вы?..

- Конечно. Мы понимали, кто есть кто, но не подавали вида. Поэтому наша беседа, думаю, доставляла ему особое удовольствие. Он же видел, что я его узнал... точнее, опознал.

- Да, доктор, хреновое дело... - говорит Петрович. - Давайте, что ли, выпьем.

Мы молча опорожнили рюмашки, как на поминках.

- А вы что, с сыном после развода не общались?

- Пару раз виделись. Но после того, как его мать окончательно к своему новому возлюбленному перебралась и замуж за него вышла, мне доступ к сыну был перекрыт. Уж очень влиятельной фигурой его отчим оказался.

- Отформатировал, значит, ребёнка по своему образу и подобию. И сколько лет тогда вашему сыну было? - спрашиваю.

- Только-только в первый класс пошёл, а дочка уже в третьем училась.

- А с дочерью, тоже не общались?

- Напрямую нет, но она мне регулярно тайком звонила, снабжала информацией. Правда, на свадьбу не пригласила. Ну а потом - вы знаете.

- Что - знаете? - майор спрашивает.

- Петя, погибла дочь Александра Борисовича в автомобильной аварии, - Лёва поясняет. - Беременная была.

- Почти двадцать лет прошло, и всяческая информация о сыне с тех пор поступать перестала. И о том, что дочь погибла, я совершенно случайно узнал. Ну а потом свою Маргариту повстречал... Вот так-то.

- Александр Борисович, а Петру Петровичу можно про Риту сказать?

- Алексей, вы уже начали, - он натянуто улыбнулся, - Да от милиции, к тому же, не должно быть никаких секретов. Кроме, разумеется, профессиональных.

...

- Нет, ну как же... - растерянно заговорил майор, когда я ему вкратце доложил о состоянии Риты. - Маргарита Сергеевна... Такая ведь женщина! Неужели ничего нельзя поделать? У вас же, профессор, наверняка есть знакомства среди учёных, которые эти занимаются... Не может быть, чтобы вовсе никаких лекарств не было! Может, тот мерзавец, сын ваш бывший, сможет чем-то помочь, достать что нужно?

- Нет, Пётр Петрович, всё это бессмысленно. К нему я не стану обращаться ни при каких обстоятельствах. Да и учёные-медики вовсе не врачи, не лечением пациентов они занимаются. Научные изыскания, в которых ставятся эксперименты на людях, для них служат лишь материалом диссертаций. Отличаются они от таких докторов как Лектор и Менгеле только тем, что те диссертаций не писали и отчёты о своей научной деятельности не публиковали. Не хочу отдавать Риту на их опыты.

- Действительно, учёный - это тот, кто постоянно учится, а вовсе не тот, кто всё уже изучил и всё обо всём досконально знает. Мы как-то с вами, Александр Борисович, об этом - помните? - разговаривали.

- Совершенно верно, Алексей. Ладно, давайте сменим тему, а то у нас разговор какой-то трагически-безысходный оборот принял.

- Трудно, Александр Борисович, переключиться...

- А вы, Лев Львович, расскажите о себе, своих планах. Повезёте своих в Малаховку этим летом?

- Да где там - летом! Кира Андреевна звонила на днях, настоятельно уговаривала подъезжать пораньше, они там уже всё подготовили, ждут.

- Слушайте, друзья, а почему бы нам, как в прошлом году, не съездить к ним огород покопать?

- Опять, Александр Борисович, соскучились по крестьянскому труду?

- Всегда по нему скучаю. В следующее воскресенье, конечно, не получится, а вот на майские... Как смотрите на то, чтобы через пару недель в Малаховку нагрянуть?

- Я - за. А вы как, товарищ майор, не желаете присоединиться?

- Нет, Леха, к сожалению, не смогу. Это для вас, граждане, праздник, а для милиции - суровые трудовые будни, время повышенной боевой готовности. Мне нельзя будет отлучиться.

- Жаль, что позвонить, предупредить старичков о приезде не сможем.

- Кстати, Петрович, а у тебя никого из знакомых в Малаховке нет?

- У меня везде знакомые. А тебе, Лёва, что-то надо?

- Да не мне, а Костиным родителям. Но, в сущности, мне тоже - я ведь семейство на лето опять туда, к ним, отправляю. Могут твои друзья посодействовать им с телефоном? Они давно на очереди, только их всё время динамят.

- Попробую помочь, позвоню кому надо. Как их фамилия? Адрес?

В общем, записал "папаша Мюллер" информацию на бумажке и - это надо же! - не забыл, стронул дело с мёртвой точки: в скором времени после майских праздников телефон на даче Викентия Александровича и Киры Андреевны появился.

- А вы, Александр Борисович, с женой поедете? - спрашиваю тем временем.

- Разумеется, не одну же её оставлю в праздники-то. Может вы, Лев Львович, Марину пригласите с нами в Малаховку прокатиться?

- Хорошо. А ты, Лёшка, Юрика с сестрёнкой позови. Давно я их не видал, особенно на Леночку хочу посмотреть. А почему бы нам опять не выпить?

Возражений не последовало.

9-3

Юрику я наконец-то дозвонился - они с Ленкой, оказалось, отца в больнице навещали. Говорю:

- Не хочешь завтра в Малаховку на шашлыки смотаться? А то у нас хорошая компания собирается: Лёва, Борисыч с Марго будут.

- А Костян?

- Нет, он не сможет. Ты же знаешь, он в ресторане у Артура козлом отпущения - точнее, жертвенным агнцем - работает, его хозяин даже к родителям на праздники не отпускает.

- Да ну тебя, Лёха! Ну чего ты всегда о людях так плохо думаешь?

- Потому что я с некоторыми знаком.

- Да кончай! Артур - нормальный чувак, халтурку тут мне недавно подкинул. Какая кошка между вами пробежала? У него хорошее чувство юмора, вы с ним могли бы сойтись.

- Исключительно по сигналу секунданта. Но сам он явно не из любителей дуэлей, на то у него подходящие товарищи имеются.

- Ну, ты мизантроп! Мне тебя жаль. У меня, например, вокруг все друзья или просто хорошие люди, помогают всегда.

- Да, помню, как ты в своём "Моспроекте" на всех них, таких хороших, десять лет простым архитектором ишачил.

- Ну и что? Я же холостяк, мне повышения и надбавки были вроде как ни к чему: на кисти, краски, пивко хватало, карандаши, ластики я на работе тырил, а на девчонок никогда особо не тратился, больше они на меня.

- Ладно, Юр, это твоё дело. Так я вас с Ленкой в Малаховку приглашаю. Поедете?

- Как Ленка решит. Вдруг у неё какие планы на майские? Не оставлю же её одну дома. А она ещё из школы не пришла.

- Хорошо, подъезжайте, когда сможете. Адрес помнишь?

- Конечно. Только особо на нас не рассчитывайте. Если Ленка захочет, приедем.

- Но ты уж постарайся её уговорить, Лёва очень хочет на неё глянуть.

- Ты, что ли, ему насвистел, какая Ленка стала?

- Ну да. Ему сейчас особенно интересно как дети растут. Ты слышал, что у него ещё и внучка нарисовалась?

- Нет, ты не говорил. Поздравляю!

- Да не меня, а его поздравишь, как приедете. Ей уже три месяца. Между прочим, Леночкой назвали.

*** 1 мая 1992 ***

Когда на Казанском я рядом с Лёвой Маринку увидал, то очень удивился и, конечно, обрадовался.

- Марин, ты на меня больше не сердишься?

- Ага. В сущности, я никогда на тебя не сердилась. Может, злилась немножко...

- А что, есть разница?

- Не знаю... Наверное. Я же просто хотела, чтобы ты понял.

- Воспитывала, значит? Молодец! Из тебя хороший педагог мог бы получиться. Я всё осознал и проникся, больше такого не повторится, клянусь! - говорю, размашисто перекрестившись. - Честное пионерское!

- Лёшка, ты всё такой же, опять дурачишься. Такой ты меня, конечно, немного злишь, но в то же время и нравишься.

- Могла бы это и раньше, хотя бы по телефону сказать. Значит, мы опять друзья?

- Ага. Лёшка, давай про всё то забудем, а?

- Давай. И прощёного воскресения не станем дожидаться. Оно же, как я понимаю, ещё не скоро.

- А я ведь звонила тебе несколько раз, только ты трубку не брал.

- Я обычно, когда пишу что-то, телефон отключаю.

- И ты, Лёш, тоже на меня не сердись, ладно? Знаешь, мне недавно Леночка звонила, очень переживала, извинялась... Славная девочка, смешная. Я - виновата! - очень плохо о ней тогда подумала. И о тебе...

- А как она телефон твой узнала? У меня его не спрашивала.

- Сказала, на столе нашла, когда уборкой у тебя занималась. Там, оказывается, моя фотка в рамке стоит. Рядом с твоей мамой...

- А... Ну да. Очень наблюдательная и сообразительная малышка.

- Так мир, значит?

- Да я никогда на тебя не могу ни злиться, ни сердиться! К тому же это я, дурак, со всех сторон виноват был.

Маринка чмокнула меня в щёку, подошла электричка, мы забрались в вагон.

- Как там у Эдика дела? - спрашиваю, когда все расселись. - Гипс сняли?

- Ага.

- Он на работу вышел?

- Нет, уволился. Хромает сильно, как-то не так кость срослась. Врачи предлагают опять её ломать и уже как надо соединить, только я не разрешаю.

- И правильно, - Александр Борисович говорит, - ни в коем случае нельзя злоупотреблять этим.

- Чем?

- Доверием к нам, медикам. А вы, Марина, не передумали в медицинский поступать?

- Нет, готовлюсь.

- Не сомневаюсь, что у вас получится. И какую же специализацию намереваетесь освоить?

- Педиатром хочу стать. Одобряете?

- Конечно. Недалеко от педагогики. Любите детишек?

- Ну да. Эдик меня со всеми своими малышами познакомил, я с ними со всеми подружилась, даже с Коленькой.

- А сам-то Эдуард Виленович чем сейчас занимается?

- Ему Костя доверенность на свою "Вольво" выписал, левачит на ней.

- Конкурирует, значит, со своими бывшими коллегами?

- Ага. Ему уже два раза колёса прокалывали. Но ведь как-то на детей зарабатывать надо.

- Ой, Мариночка, - Рита говорит, - тебе же на днях девятнадцать исполнилось! Прости, что мы забыли, не поздравили...

- Так ведь на Пасху пришлось, - говорит Александр Борисович, - а точнее, Пасха на тот день случилась. Кстати, Христос воскресе всем!

- Воистину воскресе! И хорошо, что не поздравили. Я сама хочу о своём Дне рождения забыть, и попросила родителей его не отмечать. Довольно с меня прошлогоднего.

...

- Ох, ребятки, как же я рада вас всех видеть! - Кира Андреевна просто светилась вся. - Викентий, просыпайся, у нас гости!

- А я и не сплю, - на терраске появился хозяин дачи. - Здравствуйте всем, Христос воскрес!

- Воистину воскрес! С праздником вас, Кира Андреевна, Викентий Александрович!

- Риточка, Мариночка, а вы, гляжу, всё хорошеете.

- Вика, а я?! Я ревную.

- Ты, Кирочка, никогда этого не переставала делать, сколько тебя помню. Я ведь тебе об этом тысячу раз говорил.

- А я, может, старая стала, забываю всё. Так вот ты уж не забывай мне напоминать. Ну ладно, гости дорогие, проходите в хату, чай будем пить. А ты, Лёвушка, сегодня один, без внуков?

- Через неделю будем в полном составе, обещаю.

...

... В общем, огород мы с Борисычем вскопали даже быстрее, чем в прошлый раз, и без Лёвки, которого оставили за столом делиться со старичками своими восторгами от своего полуторагодовалого Лёвчика. Маринка же с Маргаритой бродили по участку, собирали нападавшие сухие ветки и прочий хворост для мангала, щебетали о своём, девичьем.

- Александр Борисович, а мы расскажем про Маргариту Сергеевну Кире Андреевне и Викентию Александровичу? - спрашиваю, когда, убрав лопаты в сарай, возвращались в дом. - Маринке-то отец наверняка сказал.

- Как получится. Наверное, не стоит специально их расстраивать, но и скрывать уже, думаю, не имеет смысла. Мне всё же не хватило выдержки, я признался Рите, что знаю...

- И как она отреагировала?

- "Жалко тебя", - сказала. А ещё сказала, что подыскивает для меня на своё место достойную замену. Шутит, конечно.

...

Перед шашлыком разминались на веранде предложенным Кирой Андреевной лёгким рыбным супчиком. Лёвина продукция в прошедшее воскресенье была уничтожена на радостях, а бражка для новой не успела поспеть - употребляли лишь то, что предлагала нам во всю прыть оживившаяся капиталистическая торговля. Риск, конечно, но лишь тот шампанское пьёт, кто в не ларьках отоваривается. Или что-то в этом роде.

- Мариночка, а ты как сейчас: работаешь, учишься?

- Я, Кира Андреевна, в институт медицинский поступать собираюсь, готовлюсь. Конечно, практика бы не помешала. Я ведь всю зиму при одном инвалиде была, - Маринка улыбнулась, - да вот гипс ему сняли, уколы отменили, теперь он без меня хромает.

- Ну, в объектах опеки недостатка нет, да только не у всех средств на сиделок хватает.

- А я не стану ни с кого денег брать. Зачем? Сидишь, книжки, учебники почитываешь, заодно за больным приглядываешь. Что тут такого сложного?

- Марин, а не хочешь с Юркиным и Леночкиным отцом посидеть?

- А что с ним?

- Да уже пятый год из больниц практически не вылезает. Жена постоянно при нём, так как на сиделок денег нет. Юрка остался единственный кормилец, сейчас всё время пашет: проектики какие-то сочиняет, рисует. Ленка учится, к тому же домашнее хозяйство на ней. Не поможешь?

- Конечно, пускай их мама немного отдохнёт.

- Лёх, а ты Юрика с сестрёнкой что, забыл пригласить?

- Да пригласил, вчера только с Юркой разговаривал. Он сказал что приедут, если Ленка захочет. Да вот, похоже, не захотела.

- Ну, может, ещё появятся.

- А Юрик - это который в прошлом году с Костиком приезжал, да? По деревьям ещё так ловко лазил?

- Точно. В пивной, где мы с ним, Кира Андреевна, познакомились и подружились, у него и кликуха была: Верхолаз.

- Почему так?

- А он, когда слегка, а особенно, когда совсем не слегка, на грудь чего примет, так всегда норовит куда-то на верхотуру влезть, будь то дерево, столб, опора ЛЭП, монумент или пожарная лестница. Как-то однажды ночью, когда мы с ним из гостей возвращались, на крышу Большого театра по ней вскарабкался и на квадригу сел. Как не грохнулся оттуда и менты не замели - Бог весть!

- А с виду такой тихий.

- Так он тихоня и есть. Зато рисует классно! Я ему посоветовал из своих рисунков мультик сделать. Сестрёнка его тоже, оказывается, рисует, предложила мои опусы иллюстрировать.

- А сколько ей лет?

- Шестнадцать. В последний класс в этом году пойдёт, на будущий уже закончит, - Маргарита говорит. - Очень милая девочка! А вы знаете, когда мы на вашей городской квартире Новый год встречали, Леночка там тоже была, и я вам, Кира Андреевна, скажу: ваш Костя в неё просто влюбился.

- Это правда?

- В этом - уж поверьте! - меня трудно обмануть. Я же психолог, шарлатанка высокого класса. Втрескался, как говорит молодёжь, по уши.

- Слышал, Викентий? У нас появился шанс от Костика внучат дождаться. Ещё пяток-другой лет поживём, потерпим - как думаешь?

- А отчего бы и не потерпеть? Спешить нам незачем.

- Очень я хочу на ту девочку посмотреть. Алёшка, ты бы сбегал, позвонил им.

- Я тоже, - Лёва говорит, - хочу на Леночку взглянуть. В последний раз, когда я её видел, она совсем ещё ребёнок была.

...

- Никто трубку не берёт, - говорю, вернувшись, - в пути, наверное.

- Алёша, а как, по твоему мнению, Костик-то девочке понравился?

- Да как вам, Кира Андреевна, сказать...

- Костя только утром пришёл, и Лёша не видел, он спал, - Маринка говорит.

- А Костян ей книжку вашу подарил, - говорю.

- Какую?

- "Трильби".

- Ох, ну как так можно?! Она же старая, потрёпанная! Он что, получше ничего не нашёл?

- Кирочка, да ты что?! Совсем, говорят, молоденькая, школьница ещё, - Викентий Александрович мне подмигивает.

- Кто?.. Да ну тебя! Не придуривайся, не бери с Алёшки пример.

- Не волнуйтесь, Кира Андреевна, девочке книга понравилась, - Маргарита улыбается, - она даже вашего Костика поцеловала. Вы бы видели, как он... не то, чтобы покраснел - всё-таки не маленький мальчик - но как бы засветился вдруг.

- А где Александр Борисович?

- Пошёл мангал разжигать.

- А ты, Алёша, чем сейчас занимаешься? Книжки пишешь? - Кира Андреевна спрашивает.

- Пишу, когда время есть. Дело не хитрое. Вот с публикацией проблемы.

- Ну да, за свой счёт сегодня любое дерьмо... Простите, Кира Андреевна!

- Лёвушка, я не столь кисейная барышня, чтобы меня можно было смутить словом "дерьмо", не извиняйся.

- А я читала Лёшины произведения. Знаете, мне очень понравилось, - Маринка говорит.

- Ну так и нам дал бы почитать. У тебя, Алёшка, нет ничего с собой?

- Да нет, не взял. К тому же вам, Кира Андреевна, мои опусы, думаю, не понравятся.

- Почему так решил?

- Да выражаются персонажи у меня порой так... не эстетично, я бы сказал.

- Матюгаются, что ли?

- Иногда. Я, конечно, сдерживаюсь, без нужды стараюсь не злоупотреблять, но всё же... Из песни, как говорится, слова не выкинешь.

- Сегодня этого уже не принято стесняться, даже на страницах прессы. Некоторые просто как с цепи сорвались! - Лёва говорит. - И из-за бугра к нам всякое хлынуло, Юз Алешковский, например. Слышали о таком, Кира Андреевна?

- Не только слышала, но и читала. У Костика как-то нашла. Очень забавно пишет, мне понравилось.

- И что же вы прочли?

- "Николай Николаевич".

- Так ведь там же сплошной мат!

- Что ты, Лёвушка, говоришь? А я и не заметила.

- Кирочка, теперь ты придуриваешься?

- О чём разговор? - на терраске появился Александр Борисович. - Угли будут примерно через час.

- Саша, оказывается, Кира Андреевна не находит ничего предосудительного в матерщине.

- А меня-то как раньше попрекала! Носиком-то своим.

- Да ведь ты, Вика, ругаться толком не умел, так, сквернословил. Вот у нас в усадьбе, помню, был кузнец - моряк бывший - так мы, детишки, бегали к нему специально его послушать. Это же просто музыка была!

- Материться, это всё равно как петь или на музыкальном инструменте играть - так, что ли, по-вашему, Кира Андреевна?

- Конечно. Плохих слов, как и плохих нот, не бывает. Бывает плохая музыка.

- Всё верно! - Александр Борисович соглашается. - По моему наблюдению, мат присутствует преимущественно в трёх категориях: брань, ругань и сквернословие. Ну и в анекдотах, разумеется. Брань - то же, что и оборона, а если ругаем кого, то сами проявляем агрессию.

- А при скудоумии и малом лексическом запасе, - продолжаю его мысль, - то уж без матюгов, которыми речь обильно унавоживается, и вовсе никуда.

- Совершенно верно, Алёшка, - Кира Андреевна говорит. - Для меня тот, кто без нужды и неумело матерится - просто дурак.

- И я такой был! - заулыбался Викентий Александрович, предавшись приятным воспоминаниям. - Только у нас в деревне такого кузнеца, Кирочка, не было, некому было учить.

- А вы, Кира Андреевна, не могли бы привести образцы изящной словесности кузнеца того? Вы их не помните?

- Кое-что запомнилось. Только нам, барышням, негоже вслух подобное произносить где бы то ни было, разве что только в узком кругу учёных-филологов.

- К тому же, - Лёва добавляет, - в этом деле особый талант нужен. Ты бы ещё попросил Киру Андреевну спеть что-то из репертуара Шаляпина!

- А вы, Кира Андреевна, запишите те идиоматические выражения. Лёша ведь вас, наверное, не из праздного любопытства спросил, - Маринка за меня заступается, - ему ведь, как писателю, это может пригодиться.

- Так и быть уж, напишу, если не забуду.

- А я тебе, Кирочка, напомню. Мне тоже это интересно.

- Да зачем тебе? - Кира Андреевна морщит нос. - Ты, Вика, у меня хороший мальчик, тебя те выражения испортить могут.

- А вот почему, Александр Борисович, одни и те же названия органов тела и действий в терминах иной речи считаются вполне приемлемыми, допустимыми к употреблению, а русские их эквиваленты у нас табуированы, считаются непристойными?

- Ты, Лёш, о чём?

- Мариночка, Алёша, видимо, имеет в виду латинские термины, такие как пенис, вагина, коитус. Ну и почему так, Саша? Чем наши слова хуже?

- Наверное тем, что они русские и всем понятны. Применяя же иностранные слова мы образованность свою демонстрируем, а вовсе не сквернословим.

- К тому же русским матом можно сконструировать неимоверную массу всевозможных словообразований, наш язык это позволяет.

- Ну, когда есть желание обложить матюгами кого - это я понимаю. А вот как, Александр Борисович, матом обороняться можно?

- Не всякому это дано, - улыбнулся Александр Борисович. - Только истинно культурный человек способен использовать защитные свойства матерной брани. У беспрестанно матерящихся эта защита отсутствует.

- Не понял.

- Ну что, Лёха, тут непонятного? Ты можешь себе представить, что, допустим, Александр Борисович матюгнётся?

- Нет, - говорю, - не представляю. Это же будет шок!

- А когда наш Эдик матерится, тебя это шокирует?

- Да нисколько, я и внимания на то не обращаю.

- А разве Эдик матом ругается? - удивилась Маринка.

- Конечно, он же таксист. Похоже, общение с тобой оказало на него чересчур благоприятное воздействие.

Я вот часто маму твою - царствие её небесное! - нехорошим словом поминал? - Лёва спрашивает.

- Было пару раз.

- А когда?

- Когда я тебя шуточками своими доставал. Ты, значит, таким образом давал понять... Ну что ж, срабатывало. Теперь ясно.

- В конце концов, наш русский мат не носит такого уж сильно оскорбительного характера, по сути в нем присутствует лишь некий намёк на возможные родственные отношения.

- Ну да, - Викентий Александрович говорит, - а вот испанцы, когда сквернословят, ужасно богохульствуют, такие гадости про Богородицу...

- Риточка, тебе нехорошо?

Все посмотрели на Маргариту. Она сидела побледневшая, стиснув зубы, капли пота выступил на лбу.

- Ничего, Саша, пройдёт... Мне бы прилечь...

- Кира Андреевна, где?..

- Идёмте, Саша, - хозяйка поднялась из-за стола.

- Я с вами, - встала следом Маринка, - я умею.

Когда Кира Андреевна вернулась, мы с Лёвой посвятили старичков в ситуацию.

- Ну чего это молодёжь всё торопится-то? Ну нехорошо же так! - начал сокрушаться Викентий Александрович. - Может, нам помолиться о её здравии, так сказать, соборно? Бог, глядишь, услышит.

Мы с Лёвой промолчали, как могли.

- Конечно, будем молиться. Всё это, в конце концов, пустяки, - Кира Андреевна решительно так говорит. - Ничего с нашей Риточкой не случится, Бог ей поможет. А если нет, то я на Него обижусь, Он меня знает.

- Что, Ему тоже не нравится, когда вы свой нос морщите, да?

- А кому, Лёша, это может понравиться?

Появились Александр Борисович с Маринкой.

- Всё нормально, Рите уже легче. Пусть она немного полежит, отдохнёт. А насчёт соборования - мы вас подслушали - не стоит беспокоиться. Я с отцом Николаем разговаривал, он сказал, что бессмысленно это. Если Рита сама решила уйти, восприняв свою болезнь как призыв, то не нужно ей в этом препятствовать. Не такая уж и страшная штука, смерть, как о ней принято думать, - Александр Борисович улыбнулся, но не сказать, чтобы уж очень весело. - Мне кажется, угли уже дозрели. Алексей, вы мне поможете?

Мы взяли миску с маринованной свининой и, перейдя к мангалу, приступили к нанизыванию её на шампуры.

- Александр Борисович, - спрашиваю, - а всё же... Вы ведь сами говорили, что пока человек жив, ещё ничего не потеряно, никогда не бывает поздно.

- А вы что-то хотите предложить?

- Ну, не молитву, конечно. Но от лечения, наверное, вовсе не стоит отказываться. Разумеется, не к учёным деятелям науки обращаться. Но, может, есть какие-то нетрадиционные методы лечения, эскулапы всякие... А если к экстрасенсам и колдунам обратиться, магам и волшебникам? Вон их сколько сейчас появилось-то! Гарантируют мгновенное исцеление от всего на свете. Чем чёрт не шутит?

- Вы же знаете моё мнение. Во всём нам, православным, до`лжно полагаться на Бога. В таком ответственном вопросе, как переход к следующему этапу существования, лишь Его воля является решающей. Если передумает, то Сам пришлёт нужного специалиста, не исключено даже, что в виде медработника.

- Ну, это уж... фатализм какой-то, тупая покорность. А где же настойчивость, борьба, упорство? Даже Евангелие ваше в пример ставит настырных и нахрапистых! Я так понимаю, что о необходимости всё со смирением и благодарностью принимать не столько сам Иисус говорил, сколько Его последующие толкователи и примкнувший к ним Эльдар Рязанов.

- Бороться за жизнь - особенно, чужую - конечно, необходимо. Но судорожно цепляться за свою - совсем другое дело. Рита этого не хочет.

- У меня никак не идёт из памяти ваш разговор с вашим... недавним посетителем. А Маргарите Сергеевне вы про него говорили?

- Нет, ей ни к чему о том знать. Эта информация может лишь преумножить её печаль. А мы ведь не хотим каким-то образом омрачать её последние дни в этом бренном мире, не так ли?

- Так-то оно, конечно, так...

- Алексей, вы не могли бы водички принести? А то мне отлучаться не следует. Заодно узнайте, пожалуйста, как там Рита.

Марго уже сидела за столом, улыбалась, о чём-то оживлённо рассказывала Кире Андреевне и Викентию Александровичу.

- Шашлыки скоро будут, - говорю.

- А вы Сашу почему бросили?

- Он воды попросил.

- Ладно, садитесь, Алёша, отдыхайте, я сама его напою, - Рита вышла из-за стола, взяла бутылку минералки, стаканчик.

- Ну что она такая упрямая? - говорит Кира Андреевна, когда Маргарита ушла. - Ни по чём не желает к врачу обратиться, в клинику лечь, сколько мы её ни уговаривали.

- Так грамотного врача ведь ещё найти надо, - Лёва говорит.

- Александр Борисович сказал, что врача Бог - если, конечно, захочет - пришлёт.

- Врачей у нас много, целый онкологический центр имеется. Может, мы сами там кого-то поищем?

- Марина, по клиникам и лазаретам преимущественно медики служат. В очень редких случаях ныне среди них врачи попадаются.

- А разве это не одно и то же?

- Да, постоянно мы эти понятия путаем. Мне Александр Борисович разницу разъяснил. Врач - это не профессия, не способ заработка, им не становятся, получив диплом о высшем образовании или сертификат. Врач, Марин, это особый талант, призвание, как у вас, людей религиозных, говорят, дар Божий. Не у многих он есть.

- Ты помнишь, Маришка, - Лёва подключается, - какое у наших святых целителей второе прозвище-то?

- Бессребреники. А! Поняла. Применять божественный дар для личного обогащения - грех. Они же денег не брали, а значит, не зарабатывали на пациентах. На что же они жили?

- Ну, я не знаю... Профессия, наверное, у каждого какая-то своя была, может, христарадничали или подворовывали когда.

- Лёха, ну не можешь ты без того, чтобы не опошлить! Циник.

- Твой комплимент, Лёва, принят. Врачам, Марин, дипломы-сертификаты не выдают, они в них не нуждаются.

- Обыкновенно у них и образования-то никакого медицинского нет. Лучший за всю человеческую Историю врач - разумеется, в нашем, христианском понимании - вообще-то плотником был, по легенде.

- И лечил Иисус, насколько можно понять, - поддерживаю Викентия Александровича, - преимущественно словом, о его хирургических талантах или стоматологических, как у государя нашего Петруши, Истории ничего не известно.

- Совершенно верно, - соглашается. - Но ведь не только врачующее слово человеческому исцелению способствует. Помните, Мариночка, что сказал Христос кровоточивой жене, исцелившейся от прикосновения к Его одеждам?

- Ага. "Вера твоя спасла тебя". Отец Николай часто упоминает тот эпизод из Евангелия.

- А что бы медработник на Его месте сказал? "Женщина, пройдите в кассу, оплатите услугу по прейскуранту", - шучу.

- Основное требование к медработнику - как и к любому, работающему за деньги - выполнять указания работодателя, то бишь, начальства.

- А что, разве руководители нашего здравоохранения не требуют от подчинённых медиков, чтобы они хорошо лечили людей?

- Когда как. Нет, громогласно, конечно, они свою заботу о нашем здоровье декларируют - как без этого-то! - но вот всегда ли их цели таковы, Бог знает...

- Да что ты, Лёва, на Бога киваешь? И так всё ясно: главная задача любой медицинской системы - поставлять клиентуру, обеспечивать спрос на продукцию фармакологии. Это когда-то аптекари свои микстурки и пилюли вручную создавали, по индивидуальным рецептам для каждого конкретного пациента, а нынешние аптеки вполне коммерческие заведения, торгующие массовым товаром. Половина цивилизованного человечества накрепко к ним привязана.

- А мы с Викой не привязаны, мы нецивилизованные, наверное.

- Вы, Кира Андреевна, из разумного меньшинства, вы молодцы.

- Мне как-то прописала наша участковая врачиха... то есть, медработница, таблетки. Я ей говорю: "Что-то никакого эффекта от них не ощущаю". А она мне: "Да вы, Викентий Александрович, меньше месяца их принимаете. А вот через годик сами удивляться будете, как раньше без этого лекарства обходились". Чу`дная девчушка: простодушная, искренняя.

- А ещё они любят нас стращать всячески и запрещать всё что ни попадя.

- Вот-вот! Только почему-то сами медики особым здоровьем и долгожительством похвастаться не могут.

- Все силы и таланты, наверное, на нас тратят, на себя ничего не остаётся.

- А вот и еда! - Марго, появившаяся на терраске, выставила блюдо с дымящимся, источающим сногсшибательные запахи жареным мясом. - Освобождайте тарелку, скоро вторая порция будет.

- Лёха, разливай. Я тост хочу сказать.

И Лёва завернул длиннющую речугу, из которой явствовало, что все мы дивные люди, и как здорово, что все мы тут сегодня собрались, и чтобы у всех всё сложилось замечательно, и прочее, и прочее.

Потом к нам Александр Борисович присоединился, произнёс свой тост, повторив, в сущности, Лёвин, только другими словами. Викентий Александрович ушёл прилечь, Маринка с Маргаритой начали бродить по участку, преступно собирая занесённые какими-то кретинами в Красную Книгу ландыши, неимоверно расплодившиеся на территории.

А потом, когда стало ясно, что Юрчик с сестрёнкой уже не приедут, Кира Андреевна принялась меня расспрашивать о семействе, с которым им, возможно, доведётся породниться.

- Отец у них - фронтовик, офицер, с первых дней до самой Победы на фронте, с перерывами на госпитали, - информирую. - Представляете, лет десять тому назад у Юрика с Ленкой вторая сестрёнка появилась, старшая.

- Как так? - Кира Андреевна удивляется.

- А мне Юрка ничего о старшей сестре не говорил.

- Я сам, Лёва, недавно про неё узнал, случайно Юрик проболтался. До войны отец, оказывается, был женат, его беременная жена погибла при эвакуации, но успела родить, и ребёнка какие-то люди выходили, а он ничего о том не знал. Вот дочь сама его каким-то образом разыскала, нагрянула откуда-то с Урала. Совершенно чужая сорокалетняя замужняя тётка. Но отец её признал, сказал, что вылитая мать. Она ведь 41-го года рождения, значит, сейчас ей уже за полтинник.

- Да, случается и такое. Война, чёрт бы её побрал...

- В общем, погостила она у них с недельку и к своей семье назад укатила. С тех пор Юрчик с Ленкой не видали её ни разу. Да и что между ними может быть общего? Так, сказал, открытками обмениваются под Новый год - вот и все родственные отношения.

- А той сестре сообщили, что отец сильно болен?

- Зачем? Разве она может помочь? У неё, как я понимаю, сейчас там, в глубинке, своих забот хватает.

- Наверняка Юрка с сестрёнкой сейчас у отца, в больнице, ты, Лёха, им вечером ещё раз домой позвони.

- А как Юриного отца зовут? - Александр Борисович спрашивает.

- Юрий Иванович... Значит, Иван, отчества не знаю - никогда Юркиного отца не видел.

- Для записки на проскомидию отчества не требуется.

- А мать Юрчика и Ленки Надежда Васильевна. Думаю, Маринка хорошо справится с ролью сиделки.

- А у твоей Марины братья-сёстры есть?

- Да нет, она одна с родителями живёт.

- Это непорядок. Ну что это за манера: по одному ребёнку на семью? Вот и ты, Лёвушка, только на одну дочку расстарался.

- Виноват, Кира Андреевна. Но, пожалуй, больше у нас с Зойкой ничего не получится. Да ей и некогда, с внуками надо возиться.

- А вот ваша Наташка молодец! Она на двоих, надеюсь, не думает останавливаться?

- Не знаю, не спрашивал.

- Ой, девочки, да вы что ли все ландыши обобрали? - обратилась Кира Андреевна к вернувшимся со своего цветочного промысла Маргарите и Маринке.

- Да нет, там много осталось, и новые скоро появятся.

- Мариночка, Алёшка сказал, что ты у родителей одна. Почему так? Прости, но мы, старухи, народ любознательный и бестактный.

- Да ничего, Кира Андреевна, не извиняйтесь. Был у меня братик, помер. Четыре года Васеньке было, а мне шесть тогда только-только исполнилось.

- Что ты, Маришка, говоришь! А я и не знал, мне никогда Маша с Петей о том не рассказывали.

- Это ещё на нашей старой квартире случилось, и мама с папой не любят про то говорить. Васечкин портрет в большой комнате висит, ты же, дядя Лёва, его видел.

- Ну да. Только я всегда думал, что это ты на фотографии.

- Мы с ним очень были похожи. Вот мама и решила больше не рожать, а с меня сейчас просто пылинки... Ну, не знаю. Вот так.

- А что за причина? - Александр Борисович спрашивает. - Какой-то несчастный случай?

- Да нет. Перитонит.

- Как это?!

- У Васеньки аппендицит случился, а врачи его определить не сумели. Он не плаксивый ребёнок был, только на животик показывал, и говорил "болит"... Врачи почему-то решили, что это ОРЗ.

- Да какие это врачи?!

- Обычные, таких много. Мама им говорила: "Может, у него аппендицит?" А они: "Вы кто, учительница? Так и учите детей, а нас не надо, мы учёные". Две недели они ему животик мяли, обезболивающими, антибиотиками пичкали... Папа не выдержал, нашёл где-то женщину-профессора, уговорил Васеньку осмотреть, привёз. Та лишь глянула, сразу: "Срочно на стол!" Но было поздно. Если б хоть на один денёк пораньше...

- И как, врачам... то есть, медработникам - это сошло с рук? Ведь, по сути, это преступная халатность, вопиющая некомпетентность, непредумышленное... Да я уже и не знаю, что!.. Отец-то как отреагировал?

- Нехорошо. Мама говорила, что просто перестрелять тогда их мог, она его еле удержала. А судиться папа с ними не захотел.

- Да, Петрович не тот человек... Выпьем! - Лёва говорит.

Мы выпили.

- Мне надо домой позвонить, - Маринка говорит, - чтобы не волновались. Лёш, проводишь?

Всю дорогу до телефона мы молчали. Да и о чём было разговаривать после такого рассказа?..

Трубка у телефона отсутствовала. Мы, опросив праздношатающихся малаховцев, двинулись к указанному ближайшему - та же история. Таким образом дошли до станции, но там перед единственным работающим таксофоном скопилась изрядная очередь.

- Ну ладно, ну не позвонишь, - говорю, - так ведь отец знает, что ты не одна, ты с дядей Лёвой. Вон, и Юрке с соседом тоже повезло: дядя Гриша при Леночке охранником, в школу и из школы девчонок провожает.

- Ты не понимаешь, это у нас просто такое... ну, строгое правило. Я просто обязана позвонить.

Увидав вывеску ОВД, Маринка решительно направилась туда.

- Марин, - говорю, - может, не стоит?

- А ты что, боишься, что ли?

- Признаюсь: избегаю излишних контактов. И ты о ментах... то есть, о милиции, по папе не суди.

- А я и не сужу. Ты, Лёш, можешь меня здесь подождать.

- Вот уж нет!

В отделении нас встретило трио в белых, по случаю праздника, рубашках: лейтенант и пара сержантиков.

- А, девушка! Добро пожаловать! - полупьяные глазки замаслились. - Поздравить нас пришли?

- Ты чья будешь, красотка? Я тебя раньше что-то не видел.

- А тебе что надо? - обратился желторотый милиционерик, видать, недавно после "дембеля", ко мне.

- Я, товарищ младший сержант, с девушкой. Ей позвонить в Москву срочно надо. Не посодействуете?

- Здесь не переговорный пункт. И с девушкой мы без тебя разберёмся. Ну-ка, парень, выйди.

- Ребята, с праздником! Ну, зачем вы так? Мне действительно срочно папе позвонить надо, а там телефоны не работают. Не поможете?

- Поможем, девушка, почему же не помочь такой красавице! А ты, мужик, ещё здесь?!

- Хлопцы, - говорю, - вы не въезжаете. Я никуда не уйду без неё.

- Та-ак... Сопротивление, стало быть, власти. А ну-ка, Смирнов, проверь у гражданина документы.

Сержантики двинулись ко мне, "лейтюха" привстал из-за стола в своём "аквариуме", выказав готовность прийти им на помощь, в случае чего.

- Нет у меня документов, - говорю, - перенося центр тяжести на опорную ногу и слегка развернув торс. - К вам что, эти фигуранты, - на стенд "Их разыскивает милиция" киваю, - частенько захаживают?

- Да от него разит, как из бочки, - говорит сержант, что постарше. - Может, за пьянку его закроем?

- Товарищ, - говорю, - сегодня праздник, день народных гуляний, поэтому мы, рядовые граждане, имеем право нажираться хоть в хлам.

- Мальчики, ну что вы?! Ну зачем вы так? - Маринка обаяние своё врубает: улыбается, глазки строит. - Ну пожалуйста, разрешите позвонить, а то папа волнуется.

- Он в прошлом году так за дочь разволновался, когда она не позвонила, что наряд ОМОНа выслал, - блефую.

- А кто у нас папа? - лейтенант спрашивает.

- Майор Степанов, - говорю. - Между прочим, кореш вашего начальника. Если через пятнадцать... нет, десять минут он звонка от дочки не дождётся, то ОМОН, конечно, не пришлёт, но начальника вашего из-за стола подымет и тот погонит вас по всей Малаховке его дочку искать. Может, сделаете исключение для нас, простых граждан, по случаю праздника?

...

В общем, доложив предкам, что заночует на даче под надёжной охраной, Маринка спрашивает на обратном пути:

- А ты, Лёш, и впрямь подумал, что мне в милиции может что-то угрожать? Ведь симпатичные ребята, отзывчивые.

- Ты, помнится, в прошлом году тоже с симпатичным парнем дружила, замуж за него, вроде, даже вышла. Ненадолго, правда.

- Да ну тебя! Ну что ты про то вспоминаешь? Кстати, Алик мне недавно звонил, с Днём рождения поздравлял, спрашивал о тебе. Он же не нарочно тогда, он ведь и впрямь подумал, что это папа какого-то бойца-рукопашника нанял, чтобы его испытать. Помнишь, что адвокат кричал? Так он не хотел тебе вред причинить, у него, сказал, нога сама, на автомате, как-то пошла...

- Ладно, ну его к чёрту! А лейтенантик тот в отделении - ну просто вылитый Володька, только без усов.

- Какой Володька?

- Друган мой по универу лучший, по кличке "Рубинчик".

- Ты мне ничего о нём не рассказывал. Где он сейчас?

- Кончился.

- Как? Умер?

- Нет, это я кончился. Как друг.

- Что ты говоришь? Не понимаю.

- Потом расскажу, сегодня не буду настроение портить.

- Вы что, поссорились?

- Нет, это ссорой нельзя назвать. Так, эксперимент я решил поставить... Ладно, давай как-нибудь в другой раз.

- Ну хорошо, - Маринка говорит. - А так жалко, что мы скоро без тёти Риты останемся... Как Александр Борисович-то без неё будет?

- Ну, это ещё вилами по воде писано. Мало ли что ей там лекари`шки напели? Не всегда их предсказания сбываются, часто бывает, что вопреки их прогнозам люди выздоравливают.

- Лёш, здесь другой случай. Нам отец Николай всё очень ясно разъяснил.

- Что? Кому?

- Тебе, Лёш, самому надо его послушать. Он по пятницам после вечерней службы беседы проводит, ты бы пришёл как-нибудь, вопросы свои ехидные позадавал.

- Ну и что тебе из батюшкиных лекций ясно стало?

- Что тётя Рита не хочет выпрашивать у Бога, ну, ты понимаешь... Захотела бы - так жила бы долго. Человек может исцелить себя сам, собственным волевым усилием, а не врачи.

- Знакомое утверждение. Только что-то не у всех это получается, хотя, казалось бы, как хотят жить, как цепляются! Но, сколько ни стараются...

- Батюшка говорил, что люди часто принимают страх смерти за волю к жизни. А это далеко не одно и то же, скорее, вещи прямо противоположные. Тётя Рита жизнь любит, смерть её не пугает, но ведь после смерти жизнь не заканчивается. А когда человек чего-то очень сильно боится, то силы из организма быстро уходят. Лёш, я сама-то понимаю, чувствую, но не могу так объяснить, как отец Николай. Ты с ним поговори лучше.

- А ведь верно. Если верить твоему батюшке...

- Почему - моему? Отец Николай тебе что, не нравится?

- Да нет, прикольный дедо`к. Ну, хорошо, значит, если поверить нашему батюшке, то Марго никак не может умереть: ведь смерти-то она не боится.

- Ага. Лёшка, а ведь ты прав! Давай не будем её хоронить, даже мысленно - и тогда она передумает от нас уходить. И Бог, конечно, нас услышит и...

- Маринка, ты - чудо. Так оно, конечно, и случится. Как говорил мудрейший из мудрых Карлсон: "спокойствие, только спокойствие".

- Лёш, ты про психосоматику слышал?

- Ну да, это что-то вроде самовнушения.

- Ага. Когда больной сильно поверит врачу, то обязательно поправится!

- И наоборот бывает. Ты о колдунах ву`ду слыхала?

- Нет. Расскажешь?

- Потом, - я остановился. - Знаешь, Марин, чего мне сейчас больше всего хочется?

- Знаю: поцеловать меня, - она обхватила обеими руками мою шею, тесно прижалась, приблизив лицо и лукаво улыбнувшись, шарахнула, по своему обыкновению, из своей двустволки.

В башке я явственно ощутил вакуум, ноги слегка подкосились, стали ватными.

- Марина... Мариночка... Ведь люди... Светло же...

- Чувствую, что не только поцеловать, - едва коснувшись моих губ своими, она, смеясь, отстранилась. - Я, Лёш, вовсе не против. Если мы в одной комнате сегодня заночуем, думаю, никто возражать не будет.

- Конечно... Да, конечно, - мысли стали приходить в более или менее приемлемый порядок. - Только...

- Что тебя смущает?

- Да там... на даче... звукоизоляция такая...

- Какая?

- В том-то и дело, что никакая. Ты как, кричишь? Ну, когда... ты понимаешь.

- Да откуда мне знать? Но я постараюсь себя тихо вести, обещаю.

- Нет, Маринка, я так не смогу... Это всё равно, что у всех на виду.

- Жаль. Но ты, наверное, прав. Надо дать людям поспать. Значит, отложим чуток? Сегодня перетерпим?

- Я к терпению привык. Как насчёт завтра - у меня?

- Согласна!

Приятно возбуждённые фантазиями, мы подошли к красной калитке, где нас поджидала Кира Андреевна.

- Ну и чего вы так долго? Мы уже беспокоиться начали.

- Телефоны нигде не работают, до станции пришлось прогуляться.

- Молодёжь вернулась! Риточка, Саша, не волнуйтесь, - крикнула Кира Андреевна.

Мы зашли на терраску.

- Ты, Лёха, как новый пятак сияешь. Значит, у вас с Маришкой порядок? - от Лёвы не ускользнуло. Да и не только от него: Рита тоже улыбалась, глядя на нас.

- Наливай! А я опять что-то проголодался.

- Саша сейчас как раз новую порцию жарит.

...

После ужина мы с Маринкой прогуливались по саду.

- Знаешь, Лёш, мне тётя Рита сказала, что они с Александром Борисовичем каждую ночь без пижам ложатся. И у них всё как в первый раз... ну, ты понимаешь.

- Понимаю. Борисыч на чудо надеется. Марго тоже?

- Да нет, она, похоже, не верит, сказала, что сухая смоковница плодоносить не может. И смеётся: пустячок, говорит, но приятно. А у нас с тобой, как ты думаешь, получится?

- Я постараюсь быть тебе максимально приятным, - и попытался её поцеловать, но она отстранилась.

- Нет, Лёш, я не про то. Пошлёт ли нам Бог ребёнка?

- Ну, откуда мне знать? - и опять с поцелуями лезу. - Хотя, в нынешней ситуации, я бы с этим не спешил.

- А мы обвенчаемся? - Маринка спрашивает, позволив себя лишь в щёчку чмокнуть.

- Как скажешь. Обряд, конечно, дурацкий, но на что только не пойдёшь ради любимого человека. Но и с этим, думаю, надо чуток повременить, на первых порах ЗАГСа будет вполне достаточно.

- Жаль...

- Чего?

- Что ты так... предвзято к Церкви относишься.

- А как у тебя движется процесс воцерковления? Катехизацией, это, кажется, называется. Я серьёзно, без насмешки спрашиваю.

- Хорошо идёт, отец Николай всё очень понятно объясняет. Я и книги, которые он посоветовал, когда могу, читаю. Знаешь, столько всяких интересных философов православных, и - вообще! Но, вообще-то, мне надо к экзаменам готовиться.

- Ну а Эдик как? Он крестился уже?

- Собирается, в храм со мной ходит. Только, похоже, его не служба интересует.

- Понятно. С тобой он, конечно, куда угодно пойдёт. Нас двоих, значит, ты уже приворожила - надеюсь, этим ограничишься. Ну а меня не желаешь в лоно Церкви ввести? Я, как и Эдик, сопротивляться не буду. И тебе зачётные баллы начислят где-то там, в Небесной Канцелярии. Ведь, насколько я знаю, христианам в обязанность проповедь вменяется?

- Проповедуют священники, а ты, наверное, миссионерскую деятельность имеешь в виду. Да нет, отец Николай предостерегает нас от чрезмерного рвения в этом деле. Для того особый талант, говорит, нужен. Не все хорошо словом владеют, могут, порой, только навредить. Надо просто самому вести себя по-людски, то есть, по-христиански - вот и всё миссионерство.

- Значит, меня не желаешь отмиссионерить, да? Чем же я хуже Эдика?

- Ты не хуже, ты - другой. Я же знаю, что тебя бесполезно куда-то тащить, заманивать. Ты ко Христу сам придёшь, когда услышишь Его зов.

- Пожалуй, ты права. Я хорошо помню эпизоды из раннего детства, когда меня, дошкольника, бабушка в церковь водила. И однажды я страшно согрешил по православным меркам: выйдя из церкви, выплюнул кусочек просфоры, который бабушка запихнула мне в рот после причастия. Не знаю, увидала ли она это, но только потом никогда такого больше не делала.

- Как же я тебе завидую!

- Чему?

- Что у тебя в детстве Церковь была. А я про Бога только в школе узнала.

- У меня, когда я в школу пошёл, как раз Церковь и закончилась. Нам как объясняли? "Дети, какой человек был самый умный на свете?" - "Дедушка Ленин", - мы дружно отвечали. "А вот Ленин говорил, что никакого Бога нет". Логический вывод: кто хочет быть умным, должен придерживаться исключительно мнения дедушки Ленина. В Бога верят только дураки. А кому в детстве хочется дураком прослыть? Я тогда решительно поумнел и в церковь с бабушкой ходить перестал. Да она и не настаивала.

- А Ленин сам когда поумнел?

- Он, как и Христос, умным народился, всегда такой был.

- А вот отец Николай рассказывал, что Володя Ульянов был первым учеником в гимназии по Закону Божьему, это был его любимый предмет. Скажешь, в юности глупенький был? Или он только притворялся перед родителями и учителями?

- Ох, уж эти мне попы! Каких только гадостей про Ленина не рассказывают, всячески порочат. А вот в школе нам другое про него говорили. Мы как-то - то ли в первом, то ли во втором классе - даже диспут затеяли: пи`сал и какал ли Ленин когда-нибудь?

- И к какому выводу пришли?

- Если он этими делами и занимался когда, то только в раннем детстве. А потом, когда отдал всего себя делу Революции, то ему уже некогда стало на горшке сидеть.

- Поэтому, наверное, у него и детей не было: времени на всякие такие пустяки не хватало, - Маринка улыбнулась.

- Вот именно. Да и Христос ваш в деле размножения тоже замечен не был. Бог, вроде, призывал людей плодиться и размножаться, а Сын Божий примера в этом не подавал. Почему, спрашивается?

- Знаешь, Лёш, я никогда этим не интересовалась. Ты с батюшкой поговори, если хочешь.

Уловив нотку раздражительности в её голосе, я не рискнул, памятуя о прошлом, продолжать свои шуточки, а просто предложил вернуться в дом.

...

После чаепития наши старички и дамы разошлись по опочивальням, а мы остались, как и год назад, в том же составе, на терраске, добирать остатки традиционного антидепрессанта, скрашивая сей процесс беседою и убийственным для лошадей никотином. Разговор, разумеется, вели на предельно пониженных тонах.

- ...Человек - создание не столько мыслящее, сколько замысловатое, призванное, по замыслу Творца, овладеть искусством мыслить. К сожалению, далеко не все овладевают им.

- Нам, атеистам, по-вашему, это искусство недоступно?

- Почему? Атеистическое мировоззрение отнюдь не исключает логики, то бишь, способности к рассудительному мышлению. Но в ту сферу, где только её будет недостаточно, где невозможно всё логически обосновать, вы просто опасаетесь заходить, она для вас табу`.

- Значит, в глазах верующих мы лишь заслуживающие сочувствия хоть и смышлёные, но всё же умственно недалёкие младенцы?

- Точно! Лёха, за что я тебя люблю: ты понятливый и здорово умеешь мысль формулировать.

- Лев Львович, я с вами категорически не согласен. Алексей отнюдь не умственно отсталый.

Чувствую, надо мной мои старшие друзья-религиозники глумятся. Но не сдаюсь.

- Ну ладно, ну нет его во мне, не въезжает в меня это ваше "религиозное чувство". Конечно, если захочу - поверю в Бога, фантазии хватит. Передумаю - опять атеистом стану. Не вижу я в своей жизни, как вы, Александр Борисович, иероглифов...

- Лёшка, ты не переживай, какие твои годы! Я ведь такой же был до пятидесяти, а потом вдруг взял и крестился.

- Не можете объяснить, значит. Или не хотите?

- А вы, Алексей, можете объяснить словами, например, разницу между красным и зелёным?

- Словами?.. Разумеется, не смогу. Особенно дальтонику.

- А вы знаете, Алексей, кем был Дальтон, открывший это свойство человеческого зрения лишь в конце восемнадцатого века, то бишь, совсем недавно?

- Врачом?

- Нет, учёным физиком. Но при этом - дальтоником. До него никто на эту особенность внимания попросту не обращал. Представляете?

- Вы хотите сказать...

- Лёха, может, через твою слепоту - надеюсь, временную - другим Бог яснее явится.

- Что-то вы меня совсем заморочили... Но, тем не менее, я категорически заявляю: никакого Бога нет, не было и в ближайшем будущем не предвидится. На том стоял и стоять буду! Пока не устану, конечно.

- Аминь.

- Лёва, наливай.

Мы, разумеется, выпили.

- Да, Алексей, редко у кого наблюдается такая крепость веры.

- Насмехаетесь, Александр Борисович?

- Нет, подшучиваю.

- До высот вашего православного миропонимания я, по-вашему, не дозрел?

- Какой смысл, Алексей, рассказывать вам о Боге, если Его не существует пока в вашей картине мира?

- Понимаю, Александр Борисович. Это как пытаться разъяснять разницу между синим и зелёным дальтонику. Я ценю вашу деликатность.

- Лёха, не обижайся, но и тут ты прав, - Лёва говорит. - Хочешь, я тебе дам почитать Шме`мана или Ме`ня? Я слышал, что и Сикорский - это который авиаконструктор - был изрядным богословом, только я пока его сочинений найти не могу.

- Нет, Лёва, чукча - не читатель. Хотя я Библию временами почитываю, пробую своими мозгами эту вашу религиозную тематику пожевать.

- Ну и много ты в ней нажевал?

- Не много. Я всё никак в толк не возьму: чего люди находят в ней такого замечательного? По-моему, это просто набор каких-то разрозненных преданий, мифов, описание отдельных, давно минувших событий, когда-то важных для тогдашних людей, но ничего не значащих для нас.

- Не стоит судить огульно, с наскока. Впрочем, Алексей, в одном я с вами согласен: Библия - не предмет для чтения, не то, что должно служить приятному времяпрепровождению, скрашивать досуг, - Александр Борисович говорит. - Её не почитывать, а изучать следует. А для этого нужно обладать изрядной эрудицией, ознакомиться с разъяснениями историков, различными толкованиями учёных-богословов.

- Но без знания Библии, её сюжетов, ни литературы, ни живописи и в целом европейской культуры не понять, на ней она преимущественно стоит.

- Ты, Лёва, меня за совсем дремучего держишь? Да слыхал я и про Адама с Евой, и про Каина, Авеля, Ноя, Авраама, Моисея, пророков разных.

- Ну и в чём, по-вашему, разница между Иезекиилем, к примеру, и Исайей? Или Даниилом и Малахией?

- Да ни в чём! Каждый свой бред, конечно, нёс, а так... Да какое мне до них дело? Ну и как, по-вашему, сбылось хоть одно из их пророчеств?

- Какие-то сбылись, других ещё черёд не настал.

- Ну и что за толк в таких предсказаниях? Я, например, со всей ответственностью могу напророчить, что будет дождь с громом и молнией. Вот только где и когда - не скажу. То же и с предсказанием смерти... - я осёкся.

- И впрямь, Лёха, давай про смерть не будем. Тем более, что Пасха сейчас у нас.

- И какие библейские сюжеты вас, Алексей, смущают, вызывают недоумение или протест?

- Например, эта история с Иовом многострадальным. Какая-то странная картина: Бог с Сатаной, значит, поспорили. Они как, буха`ли, что ли, на па`ру?

- Нет, конечно. Какой может быть между ними спор? Это просто толкование людей, уподобляющих Бога начальству и приписывающих Ему присущие земным властителям человеческие качества. Есть такая в людях черта, называется антропоморфизм. Слышали?

- Ну да. Тогда за что же Бог наказал Иова? Вроде, праведник ещё тот был! Или просто так, смеха ради, от скуки?

- Вы, Алексей, богословских толкований того места Библии, как я понимаю, не читали?

- Не сподобился. Да ну их! А вы, Александр Борисович, как понимаете?

- Думаю, Иов сам выпросил те напасти, которые на него обрушились. Ведь его, если, помните, поражало то, что люди обездоленные - нищие, инвалиды - не менее рьяно благодарят Господа, что и он - богатый, здоровый и преуспевающий, Богом обласканный.

- Точно! - Лев говорит. - Он просто воображал себя в роли нищего и постоянно думал: а я на его месте смог бы любить Бога?

- Понятно. Додумался, значит.

- Нам, Алексей, трудно понять тогдашних людей, у которых религиозность была главным стержнем их жизни.

- Ну ладно, с Иовом более-менее ясно. А вот что такого страшного этот Онан совершил? Почему его имя ославлено в Истории? Он что, изобрёл технику рукоблудия, до него никому, что ли, подобное в голову не приходило? Тоже мне, "ноу-хау"!

- Вовсе не в том его грех. Вы, Алексей, наверное, опять невнимательно Библию читали. Онан был наказан за нарушение обычая... забыл, как называется.

- Левират, правило у древних евреев такое. Это когда еврей бездетным помирает, то кто-то из ближайших родственников его вдову должен обрюхатить, чтобы род не пресёкся.

- А ты, Лёва, откуда знаешь? Ты же в синагоге, сам говорил, ни разу не был.

- Это ты книжки пишешь, а я их читаю. Поэтому умный такой. А запомнил я слово потому, что мне в школе один паскудник - Аркашка-антисемит - такую кличку прилепил. Я тогда хоть и не знал, что это, но морду ему пытался набить, да не получилось. Только позже, когда мне еврейская энциклопедия в руки попалась, узнал, что оно значит.

- А твой Аркашка-то откуда сам это слово взял?

- Как - откуда? У него дед раввином был, как и все прапрадеды.

- Понятно.

- А вы, Алексей, не слышали о том древне-иудейском родовом обычае?

- Нет. Так Онан, что ли, отказался вдовушку покрыть?

- Он сделал всё как полагается, но в последний момент свой заряд направил мимо цели, излив на землю. Не захотел, значит, брать на себя дополнительную обузу в лице вероятного племянника.

- Ну и при чём тут тогда онанизм?

- Ни при чём. Я не знаю, кому в голову пришло заурядной мастурбации присвоить помпезное название "грех Онана". Думаю, что тот, кто запустил сей термин в оборот, сам толком, как и вы, Алексей, Библию не читал, а прочие, как обычно, бездумно повторяют.

- А просто так себя вручную потешить - не грех, значит?

- Нет, - Александр Борисович улыбнулся, - не грех. За мастурбацию при отсутствии партнёрши не Библия осуждает, а отдельные плохо выученные священники. Однако превращать это в регулярное занятие не следует, воздержание надо тренировать.

- Ну да, конечно, если очень сильно приспичит, то оно лучше, чем пионерок в лифте насиловать.

- Секс - лишь тонкий инструмент продолжения рода, не более того. И как всяким инструментом им надлежит умело и бережно пользоваться.

- Ясно. Значит, когда люди контрацептивы применяют, исключая возможность зачатия, то они просто мастурбируют в парном - как в фигурном катании - разряде?

- Разумеется. Сексом, по большому счёту, это назвать нельзя.

- То есть, если не стои`т задача произвести на свет некое существо, то это просто блуд, извращение, да? А если люди вышли из детородного возраста, но продолжают этим делом заниматься, они что, все блудники и прелюбодеи, по-вашему, по-православному?

- Лёха, а ты про благочестивых Иоакима и Анну разве ничего не слыхал? Они до весьма преклонных лет не оставляли стараний на этом поприще - и ведь прекрасный результат получился.

- Да ну тебя, Лёвка, с твоими библейскими байками! Простите, конечно, если я оскорбил ваши религиозные чувства.

- Бог простит. Да и какие бы то ни было чувства оскорбить невозможно. Оскорбить можно лишь честь, достоинство, память, или гордыню - то бишь, болезненное самолюбие.

- И то не всегда. Оскорбляет ли тебя лай собаки, выражающей таким образом своё негативное отношение к тебе? Вряд ли.

- У собачки есть привилегия - она на любую святыню может лапку задрать, и ей ничего за то не будет.

- А мне приходилось видеть, как алкаш у храма или на могилу мочится. Это что, оскорбляет православие или память усопших? Нет, разумеется.

- Зато если кто пёрнет в кабине лифта рядом со мной, то это несомненно оскорбит моё чувство обоняния. Выпьем, если что-то там ещё осталось.

- Всё кончилось, Киру Андреевну по этому поводу, конечно, будить не стоит. Есть предложение отойти ко сну. Все - за?

*** 2 мая 1992 ***

Когда я восстав с одра`, вышел на терраску, узрел спины Лёвы, Александра Борисовича и Маринки между ними, которые, опершись на перильца, молча смотрели куда-то.

- Доброе утро всем! - говорю. - Денёк, вроде, ничего себе намечается.

- Алексей, поглядите. Как вам это?

- Мать честна`! Похоже, они в том же составе и на тех же местах, что и в прошлом году, - говорю, глянув на старую яблоню, усеянную птицами. - Не находите, Александр Борисович?

- Не помню. А вы ничего необычного не замечаете?

- Да нет, вроде.

- Лёш, а почему они молчат?

- Может, ждут, когда все зрители соберутся.

Из глубин участка появились Кира Андреевна с Викентием Александровичем.

- Ну что, птахи, молчите, как на похоронах? Ну-ка, запевайте! Публика в сборе.

Птицы продолжали сидеть нахохлившись.

- Что-то мне это не нравится.

- Опять иероглифы? Да полноте, Александр Борисович! К чёрту нехорошие предчувствия! - И тут вдруг в мозгу: - А Маргарита?.. Где?..

- Я здесь, Алёша, не волнуйтесь, - Рита сидела на ступеньке крылечка, почему я её и не заметил. - Тоже на птичек любуюсь.

- Ленке бы на это посмотреть, - отлегло. - Она этих пернатых прямо страсть как обожает.

- Жалко, что Юрик с сестрёнкой не приехали. А мне так хотелось на Леночку взглянуть.

- Да ладно, Лёва, насмотришься ещё, куда она денется. Кстати, а не вдарить ли нам по чайку? - говорю. - Давненько я чаю не пил.

10

*** май-июнь 1992 ***

Леночкино тело нашли в заросшем прудике в глубине лесопарка. Как оказалось, не отца в больнице Юрка навещал, а все праздники сестрёнку разыскивал, когда она в пятницу из школы не пришла. Весь двор ему в этом помогал, особенно сосед Григорий переживал, плакал, виноватым себя называл. Оказалось, что в тот предпраздничный день его дочь Катенька, как на грех, заболела, он её из школы забрал, жену с работы вызвал, сам по аптекам мотался - и о том, что Леночку надо было встретить и до дома проводить, совсем из башки вылетело... Он прямо-таки в исступление впал, бегал среди домов с дрыном, орал, что "всех их, гадов, уроет". Бомжики, разумеется, попрятались. Кто-то из местных алкашей припомнил, что ярко-красная куртка мелькала где-то среди деревьев. Через пару дней после обнаружения Леночки эта куртка нашлась при обыске у соседа Григория, запрятанная в антресольном шкафчике. Следователь справедливо рассудил, что девочка не могла пойти вглубь леса с кем-то незнакомым. Дочка Катя очень мечтала о такой курточке, вот любящий папаша и прихватил - на вырост, стало быть.

Катьку жалко...

Все эмоции ещё тогда выкипели, да и много времени уже прошло.

Чтобы Юрчика со столба снять пожарных вызывать пришлось, а те, конечно, его санитарам передали. Отец и мать вскоре, получив известие, ушли один за другим. Марго нашла адрес, телеграмму старшей сестре отбили, деньги на проезд выслали, та приехала, взяла на себя хлопоты по похоронам отца и мачехи, пока Юрку в дурдоме содержали. Потом Александр Борисович с Марго под свою ответственность Юрку из психушки вызволили. Леночкино тело только через месяц судмедэксперты выдали для погребения. Хотя, чего там было неясного? Александру Борисовичу предложили тогда провести психиатрическую экспертизу, но он отказался, сказав, что не сможет быть беспристрастным. А то тело орало, что оно ничего не помнит, что не в себе было, что что-то страшное на него нашло, а куртку оно нашло совершенно случайно.

Юрка ушёл в запой, а я старался по возможности контролировать его состояние, ежедневно навещал, чтобы чего не вышло, составлял, стало быть, компанию.

Расходы по погребениям Александр Борисович взял на себя.

...

- Хорошо, всё-таки, что у Юры ещё старшая сестра оказалась, не совсем один остался, - Маринка говорит.

Я промолчал.

- Люся спрашивала, не стану ли я возражать, если она в Москву переберётся, в квартиру отца.

- А почему тебя, а не Юрку?

- Ну... Не знаю. Его, видать, она побаивается. Она почему-то решила, что я его невеста или даже жена.

- Со всем семейством хочет переехать?

- Наверное. Но ведь и Юру нельзя одного оставлять.

- Наверное...

- Ты заметил, как Костя изменился?

- Марго была права. Надеюсь, он о смерти Ленки предкам не говорил. Да, впрочем, он же не знает, что им что-то о ней известно.

- Надо, наверное, им сообщить.

- Не надо. Пусть думают, что у их Костика есть невеста. Может, поживут подольше.

- Наверняка дядя Лёва им скажет. Если уже не сказал. А Костя Леночке правда понравился?

- Да. Она меня о нём всю дорогу расспрашивала, когда я её тогда до дома провожал, - вру зачем-то. - Очень понравился.

Ну да если ложь ни к чему не обязывает, почему бы и не соврать? Кому от неё будет хуже?

...

Когда мы с Юрчиком буха`ли, Маринка и Эдик пару раз к нам заглядывали. Разумеется, ни о каком сексе нам с Маринкой в те дни мысль в головы даже не забредала.

...

А когда урну с прахом Леночки помещали в свежую могилу родителей, Юрка нарисовался, достал цветастую жестяную банку с китайскими иероглифами, стал рядом закапывать.

- Юр, ты что делаешь?

- Ленку хороню, - и пьяненько захихикал.

Оказалось, что все свои рисунки, на которых была Леночка, из которых мультик хотел сделать, он сжёг, а пепел принёс в жестянке из-под чая. Сохранился лишь рисунок Андрея, копию с которого потом на могильной плите выгравировали.

Когда вышли с кладбища, на меня вдруг что-то накатило, как прорвало:

- Ну и что, ваш Бог?! Где Он был? Намёки птичками делал, да?!! На это только выдумки хватило?.. - И чего я тогда только не нёс... Никогда так не богохульствовал - ни до, ни после. До сих пор стыдно за те свои слова.

- Лёха, кончай.

- Вы, Алёша, совершенно правы.

- Что?.. - я никак не ожидал от Маргариты такого.

- У вас нормальная эмоциональная реакция.

- А мне она не нравится, - Маринка говорит. - Ты, Лёша, мне больше, пожалуйста, не звони. Никогда!

И быстро пошла к тачке, в которой поджидал Эдик, Лёва за ней.

- Чего это она? Обиделась?

- Она не любит, Юр, когда о её любимом Боженьке так отзываются.

- А-а... Ясно. Пойдём ко мне? Люся пожрать приготовила. У неё вечером поезд. Выпьем, помянем.

- Пошли. Рита, вы с нами?

- С вами, мальчики, с вами.

*** август 1992 ***

Марго умерла в середине августа.

В церкви при отпевании и на кладбище собралось немало народа, а после похорон на квартире в узком кругу собралось несколько человек, в том числе две её старинные подруги: школьная с мужем и институтская одна. Хоть Рита с ними в последние годы практически не общалась, но те каким-то образом прознали о её кончине и сочли своим долгом прийти на похороны и помянуть, за что им, конечно, огромное спасибо. Были ещё две соседки, хлопотавшие по кухне и готовившие поминальную снедь, да мы с Лёвой; позже к нам присоединился отец Николай.

На кладбище Александр Борисович сказал провожавшим Маргариту в последний путь, что традиционного застолья не будет, но кто желает, может, конечно, его навестить. Прощавшиеся проявили должную деликатность, довольствовавшись символическим глотком Лёвиной самогонки у свежей могилы - хоть это и кощунственно, по мнению батюшки, внутри кладбищенской ограды, но сей обряд уже крепко вошёл в традицию. Коллеги ограничились выражением сочувствия скорбящему вдовцу в церкви и на кладбище, а "благодарные пациенты", похоже, на похоронах и вовсе отсутствовали. Нас с Лёвой Александр Борисович персонально заранее на поминки пригласил, как и своего друга-художника, но Андрей сослался на неотложные дела.

Ритины подруги, всплакнув, поделились своими воспоминаниями о ней и в скором времени нас покинули, затем ушли и соседки, заверив Александра Борисовича, что он в любое время может обращаться к ним, если какая помощь по женской части понадобится. Мы, конечно, поняли - никак иначе! - что те милые женщины тогда предлагали ему свои услуги исключительно по кухне, стирке и уборке квартиры.

- А что, Александр Борисович, у Маргариты Сергеевны никого из родственников не осталось?

- Имеются. Только я не стал им сообщать. Часть из них давно уже в Израиле или Штатах, а оставшиеся отвернулись от неё, когда она со своим "Аликом" не поехала и впоследствии расторгла брак. К тому же наше с Ритой православие в их семействе не в чести`.

- Как вы, Александр Борисович, в порядке?

- Нормально, Лев Львович. Можно скорбеть, конечно, об утрате, что уместно, наверное, в моём положении. Но я не вправе роптать на Господа за то, напротив: я безмерно Ему благодарен за те годы счастья, которыми Он меня - не знаю, за что - наградил, и память о них никуда от меня не денется. Алексей, что там у вас с рукой? ... Риточка, за тебя! - и он, не дожидаясь нас, выпил. Его лицо сохраняло присущий безмятежный вид, улыбалось, лишь только слёзы струились по щекам - обильные, нескрываемые... Слышал, что у православных не принято стыдиться слёз.

Мы с Лёвой выпили молча.

... В скором времени пришёл отец Николай с той самой прихрамовой прихрамывающей старушонкой, которая в Рождество букет белых роз у меня конфисковала; она меня, разумеется, не помнила. Её Татьяной Васильевной звали, милейшая бабуля оказалась. Они с батюшкой соорудили небольшое подобие иконостаса, поставили Ритин портрет - фотографический фрагмент рисунка Андрея - запалили лампадку, раздали нам свечи, и в очередной раз отслужили литию` по новопреставленной рабе Божией Марине...

...Тогда, на кладбище, Маринка стояла от меня по другую сторону могилы и всякий раз, когда священник восклицал "новопреставленная раба Божия Марина", я поднимал глаза на неё, и когда наши взоры пересекались она не отводила взгляда. Поначалу я, было, подумал, что батюшка из-за склероза просто имя перепутал, но когда он постоянно его произносил, а его никто не поправлял, до меня дошло, что Марина - имя Маргариты, полученное при крещении. Как я позднее выяснил, прежде чем нарекать оглашенного неким именем, его сперва до`лжно на каком-то угоднике Божием обкатать и зафиксировать, чтобы в дальнейшем поручать заботу о крещаемом конкретному Ангелу-хранителю. На момент крещения Марго - так получилось - святых с её гражданским именем в православных святцах не оказалось. И не исключено, что у Риты с Маринкой была одна небесная покровительница и один День Ангела - то бишь, именины.

Все наши - Эдик, Костя, Серёга, Игорёк, кроме Юрчика - а также Маринкины родители, разумеется, на похоронах тоже присутствовали, просто я о них забыл упомянуть.

* * *

А некоторое время спустя прямо какое-то дежа-вю случилось.

Накатило вдруг на меня - расписа`лся. Не в смысле бракосочетания, а просто повесть окончательно в мозгу сложилась: чётко определились сюжетные линии, фрагменты обрели логическую связь, замаячила концовка, уже придумана и где-то записана финальная фраза. Телефон я, разумеется, отключил. Ну а поскольку последнее время меня навещали исключительно Свидетели Иеговы, то и дверной звонок я лишил голоса.

Стоял на балконе, обкатывая в уме мелкие эпизоды, диалоги, конструировал фразы на предмет последующего запечатления их на бумаге; докурил, вернулся в комнату - за столом сидит Маринка в том же платье, что и год назад, точно в той же позе, скрестив руки, как за школьной партой.

- Привет, - я сделал вид, что не удивлён её появлением. - Как вошла?

- Здравствуй, Лёша. Я звонила, ты к телефону не подходил. Вспомнила, что у меня ключи есть, забыла их тебе после поминок вернуть. Вот, заодно решила заехать, посмотреть, как ты живёшь... Дверь была открыта. Ты что, никогда дверь не запираешь?

- От кого?

- Папа говорит, участились квартирные кражи.

- А что, у меня есть что красть? К тому же воры предпочитают в отсутствие хозяев в квартиру заходить, убедившись, что дома никого нет, из деликатности, наверное. И для грабителей-налётчиков дверные замки не проблема. Так зачем пришла? Просто так, посмотреть? - грубовато, конечно, получилось, но уж какой есть.

- Ну... так, поговорить, посоветоваться.

- Давненько ты со мной не советовалась. Чаю хочешь?

- Нет, спасибо. Помнишь, я когда-то обещала во всём тебя слушаться? - она улыбнулась. - Вот я и пришла, разрешение у тебя спросить.

- На что? Опять, что ли, замуж собралась?

- Ты догадался? Или тебе Эдик сказал?

Я, вроде, пошутить хотел, а оно вон как вышло-то...

- Понятно. Значит, за Эдика. Ну что ж, полковник, это ваш выбор.

- Лёша, прости... Ты обиделся, да?

- Не обрадовался - это точно. Если помнишь, я тебе тоже ведь предложение делал, хоть и неуклюже. Так что - извини! - выразить восторг не смогу, будет чересчур фальшиво. Значит, ты его любишь?

- Ага, - она кивнула. - Наверное. Он хороший.

- А я? - спросил я с интонацией мультяшного Карлсона, и Маринка улыбнулась.

- Ты - очень хороший! Ты - замечательный! Я тебя ужасно люблю, я в тебя влюбилась сразу же, как только первый раз увидела! Да я не знаю лучшего человека... - тут она осеклась. - Ну, может, папа... Но родители - это совсем другое. Лёшка, как же здорово, что я с тобой встретилась! Ты мой самый-самый, любимый-разнаилюбимый человек!!! Но только...

- Ты за Эдика замуж хочешь.

Не знаю, почему я сохранял самообладание. А что надо было сделать? Выпрыгнуть с балкона? Окажись под рукой драгоценная китайская ваза - ей бы не поздоровилось.

- Лёша... Ну, ты не понимаешь... Я сама не понимаю... Я чувствую...

- Я тоже.

Она помолчала, собираясь с мыслями, а потом выпалила, но не как прежде, мощным дуплетом глаз, а жалобным голосом, заискивающе:

- Лёш, а хочешь стать моим первым мужчиной? А?..

- Прямо сейчас?

Она кивнула.

- Было уже. Помнишь?

Она опять кивнула.

- Нет, Марин, я не какой-то там вельможа, мне право первой ночи не полагается.

- Ты, Лёш, о чём?

- Когда новобрачная простолюдинка в первую брачную ночь зачнёт от знатного синьора младенца му`жеска пола, и его призна`ют за своего, то могут и в дворянское состояние ввести. Ты об этом знала?

- Не-ет...

- Так в средние века создавались дворянские сословия, из бастардов, которым присобачивалась к фамилии ясновельможного папаши буковка "д". Для того времени чуть ли не единственный способ повышения социального статуса.

- Откуда ты это знаешь?

- Борисыч рассказывал. Все эти приставки - "д", "де", "ду", "ди", "да" - означают лишь, что он "из рода". А я ведь не из благородных, и в ваше с Эдиком потомство не волью голубых кровей.

- Ты... ты... - она заплакала. А я не выношу женских слёз. Особенно девичьих. Особенно у той, кого больше всех на свете люблю.

- Маринка... Мариночка... Ну, прости... Я дурак? Сволочь? Мерзавец, да?

- Не-ет... - она улыбнулась сквозь слёзы, когда я утирал её личико платком, - ты хороший... Только...

- И что - только? Какой во мне изъян? Скажи - я мигом его устраню!

- Ты... детей не любишь...

Это был удар прямо под дых.

- Да с чего ты взяла?!

- Ты мне никогда про своего сына не рассказывал. Я даже не знаю, как его зовут...

- Да... да какое имеет это значение?! Ты же знаешь, что он с матерью за границей. Я его больше десяти лет не видел!

- Вот именно... А Эдик так бы не смог.

- Понятно. Эдик твой детей любит. А ты знаешь, что я сказки сочинять начал, чтобы сыну рассказывать, когда подрастёт?

- Рассказывал?

- Нет, не сложилось. Только Леночке.

- Лёша, прости... - Маринка вновь зарыдала. - Я же знаю, вижу, как ты меня... Но, я не знаю...

- Сомневаешься, буду ли я так же, как тебя, любить наших детей, если они получатся, да?

- Ага, - она кивнула, шмыгнув носом.

- Ох уж мне и "детектива" - эта ваша "любов"!

- Лёш, а что, по-твоему: любить? Радоваться тому, что есть рядом или где-то человек, который тебе... приятен, да?

- Наверное, больше. Получать радость от сознания, что доставляешь радость человеку, который радуется тому же, что и ты. И, конечно, радоваться воспоминаниям о нём.

- Тогда, Лёшка, я тебя очень-очень люблю! И всегда буду тебя любить. Значит, мне можно за Эдика, да?

- А за меня, значит, не хочешь?

- Хочу. С тобой мне было бы весело, интересно, но...

- Но с Эдиком будет лучше.

Она молча кивнула.

- А Эдик знает, что ты сейчас у меня благословение на брак с ним выпрашиваешь?

- Да. Он в машине ждёт. Я ему сказала, что у тебя разрешения должна попросить, он с этим согласился, сказал, что с другом иначе нельзя.

- Ну, вы!.. - я не нашёл, что сказать, махнул рукой, выскочил из дома, подошёл к Костиной "Вольво", за рулём которой сидел Эдик.

- Ладно, разлучник, выла`зь, хромай ко мне.

- Ты чё, Лёха? - он с трудом выкарабкался из машины. - Маринка тебе всё рассказала? Ты не в обиде?

- Эдик, на друзей не обижаются. Пошли, чаёк попьём. А то ты прямо как кучер какой, сидишь на облучке`, ждёшь. Когда поженитесь, ты ей так собой помыкать не позволяй, покажи, кто хозяин в дому.

... Мы сидели на кухне, трепались, я травил анекдоты, фонтанировал юмором, искрил шуточками на полную катушку, Маринка смотрела на меня влюблёнными глазами, Эдик ржал, сияя как новый пятак, переводя взгляд с меня на неё и обратно.

Никогда мне не было так погано.

*** сентябрь 1992 ***

- Как у вас дела с публикациями, идут?

- Да не очень, Александр Борисович. Да и странности какие-то творятся.

- Поясните.

- Нашёл я - с вашей подачи - издателя, вроде как всё на мази`. Мои коротенькие ранние опусы он принял и даже очень хвалил, а вот последнюю повесть включить в сборник категорически отказался.

- Что за повесть?

- Я вам её не показывал. Недавно закончил. Последнее моё изобретение, или умственное испражнение - кому как нравится.

- Суеверные люди говорят: крайнее.

- Суеверам - респект и уважуха. Над той повестью или даже, может, где-то, отчасти, романом я весь последний год работал. По-моему, неплохо получилось. Её я хотел преподнести уже в опубликованном виде, с посвящением вам, Александр Борисович.

- С какой стати?

- Да тему ту вы мне когда-то подкинули, про жизнелюбов. Помните? Я же, взирая на наш столь бурно меняющийся мир, начал прискорбием преисполняться, и меня таки в антиутопию то`ркнуло. А ваш приятель сказал, что не вяжется тот сюжет с моими, как он выразился, "искромётными" и "чрезвычайно забавными" рассказиками о роботах-придурках и космических вояжах в стиле ле`мовских дневников Йона Тихого.

- Неужто это столь существенно? Разностильность - не такая уж крамола для автора.

- Вот и я ему об этом сказал, только ваш издатель нашёл более весомый, убийственный аргумент: дескать, у него церковники печатают свою религиозную литературку, а я позволяю себе в той своей повести нелицеприятно о них высказываться. Я пытался объяснить, что я вовсе не о них, реально существующих, написал, а о тех, модифицированных, которые могут прийти на их место лет через пятьдесят, но он ни в какую: "нет, не поймут, обидятся, заказов лишат". А Церковь ныне выгодный заказчик.

- Не могли бы вы, Алексей, меня ознакомить с тем своим произведением в машинописном варианте?

- Мог бы, но... Вот тут-то и странность, о которой я говорил. Я обычно в трёх экземплярах печатаю. Первый, который в издательство, как положено, предоставил, попросил вернуть, получив категорический отказ в публикации. Так не оказалось его у них, потеряли! И копий не удосужились сделать. Второй я Лёве дал почитать - ему понравилось и он, с моего разрешения, дал какому-то случайному знакомому по пивной, назвавшемуся литературным критиком и проявившему пристальный интерес. Я Лёвке позвонил, а он говорит, что тот приятель куда-то пропал, больше не появляется, и по номеру, который тот оставил, постоянно короткие гудки.

- Ну а что с третьим экземпляром?

- Тоже исчез, как и Лёвкин приятель. Я уже всё дома обыскал! Ну, не мистика ли?

- Да... Что-то тут и впрямь, мистическое. Будем надеяться, что хоть какой-то из экземпляров где-нибудь да и всплывёт. Рукописи, как говорится, не горят. В чём я, впрочем, не вполне согласен с Михаилом Афанасьевичем.

- Да это не он, это его персонаж утверждал.

- Слова персонажей порой принимают за утверждения авторов; возьмите хоть Чеховско-А`стровское "в человеке всё должно быть прекрасно", или Горьковско-Са`тинское "Человек - это звучит гордо". Может, и вас ожидает сия участь. Ну да ладно. Рукописный вариант хоть остался?

- Нет, я сразу на машинке печатаю, а если какие-то заметки вручную делаю, то сразу уничтожаю, после того, как в машинопись перевожу.

- А так, вкратце, вы не могли бы рассказать, о чём то ваше последнее творение?

- Нет уж, Александр Борисович, увольте! Я не разглашаю сюжеты, даже вам не могу.

- Так вы ведь закончили уже. Опасаетесь, что не произведёт должного впечатления, когда я стану читать?

- Нет, из суеверия. Сглаза боюсь. Ведь вы ко мне очень комплементарны.

- Это нехорошо?

- Это замечательно. Но - примета.

Александр Борисович рассмеялся.

- Я что-то смешное сказал?

- Да нет, я просто вспомнил, как однажды через порог с тетей Катей - соседкой - поздоровался, а она мне: "Переступи". "Да я не суеверный", - говорю. А она говорит: "Ты что, Сашок, в Бога не веруешь?!" Пришлось переступить и извиниться.

- А я как-то не замечаю сугубой разницы между этой вашей верой и суеверием.

- Суеверие для вас, Алексей, предпочтительнее?

Я не нашёл тогда, что ответить, промолчал. Александр Борисович, как ему свойственно, не использовал моё замешательство.

- Всё больше я прихожу к выводу, что Человек, возможно, и не самое совершенное, но наиболее затейливое сочинение Творца. По крайней мере, в доступной нашему созерцанию картине возводимого Им сооружения.

- Логично. Вы ведь эту сферу исследуете - человеческие психозы. А у энтомологов, астрономов или, например, архитекторов, может, иное мнение. Архитекторы, как Юрчик говорит, не изучают психику, они её формируют - косвенно, через свои творения.

- Кстати, а как давно вы с Юрием виделись?

- Давно не виделся. С самых Леночкиных поминок. Но по телефону с ним контачу, только вчера созванивались.

- Как он, в порядке? На похоронах Риты, я заметил, его не было. А она - вы, конечно, знаете - практически до самой своей кончины вела с ним работу, каждодневно созванивалась, навещала.

- Ничего, кажется, из запоя вышел. Хотя, как знать? Но вера в людей, судя по разговору, к нему вернулась: шутить начал, анекдот рассказал.

- Человеку свойственно верить во что-то хорошее, в людей, иначе...

- Что - иначе? Помрёт?

- Расчеловечится.

- Такая же, наверное, вера в хорошее, в доброту людей, была в очередях к газовым камерам Освенцима.

- Во многих тогда, видимо, была просто тупая покорность, апатия, полное безразличие к собственной участи. Кто-то вверил себя в руци Божьи, а иные видели в предстоящей гибели конец мучениям... Но вы правы: в тех, в ком сохранялось что-то человеческое, наверное, теплилась и какая-то призрачная надежда.

- Как у Ко`рчака?

- При чём тут Ко`рчак?

- Ни при чём, - я не стал излагать своего мнения. - И как по-вашему, Александр Борисович, успел ли кто из них, как вы сказали, "расчеловечиться" в последний момент, утратив надежду и веру в людей?

- Человек верит только в то, во что хочет и может поверить; мы с вами, Алексей, об этом уже не раз говорили. Как вам чужда вера Богу - надеюсь, временно - так и в мои фантазии ныне не вмещается мысль, что всё меня окружающее, в том числе и я сам, случилось как-то само собой, без Высшего промысла Творца, Его расчёта.

- Опять вы о своём? Знаете, если я поверю в реальное существование этого вашего Боженьки, то начну просто ненавидеть Его.

- Да, Алексей, тут вы, похоже, правы.

- Что? Вы сейчас отреагировали точно так же, как и Маргарита Сергеевна, когда я богохульствовал на кладбище после похорон Леночки. Вас тогда с нами не было. Ну и в чём же я прав?

- Вера, точнее, доверие Богу не может существовать без твёрдой убеждённости в бессмертии души, в неминуемости жизни вечной. А также без попыток взглянуть на происходящее у нас на Земле Его глазами.

- Поставить себя мысленно на место Бога, что ли? Многие мерзавцы так делали и делают.

- Они воображают себя в ролях ими же вымышленных богов.

- А вы разве не так?

- Я пытаюсь смотреть глазами Того, Кто меня выдумал.

- И как, получается?

- Откуда мне знать? Надеюсь, что да. В конце концов, внешний мир проникает в нас лишь через наши ощущения, а те у каждого свои. Например, я постоянно чувствую присутствие рядом с собой кого-то незримого. Вульгарный психиатр от материализма, несомненно, диагностирует во мне психическое расстройство.

- Ну, нынче к этому снисходительнее относятся.

- Конечно. Я ведь сам когда-то этим грешил, выдавая наотмашь психиатрические приговоры. До сих пор стыдно.

- Поэтому ушли в сексопатологию?

- Да. В этой области всё несколько определеннее и конкретней.

- И кто, по-вашему, сейчас нам здесь составляет компанию? Рита? Ангелы?

- Возможно, что и Рита. Не исключаю того. И знаете, Алексей, я совсем не испытываю боли от её ухода, как предполагал и к чему готовился.

- Понятно. Вы не хотите верить в то, что её больше нет. Вам от этого легче.

- Алексей, я могу вам лишь рассказать о своих ощущениях, но не передать.

- Конечно, нам, атеистам-мракобесам, вульгарным материалистам тонкость чувств не свойственна. Мне этого никогда не понять.

- Никогда не говорите никогда, - Александр Борисович улыбнулся. - Слышали такое выражение?

- Не только слышал, но и кино смотрел. Голливуд, однако.

- В атеистической традиции, от которой вы потихоньку, судя по вашей иронии, отгребаете, принято считать религию неким утешением для малодушных, средством облегчения жизненных скорбей, упованием на то, что Кто-то всегда придёт на помощь, всё управит должным образом...

- "И всё за нас решит". А что, разве не так?

- Так, разумеется. Но лишь отчасти. Решать, в конечном итоге, предстоит каждому в отдельности.

- А всё же мне категорически не хочется ощущать себя объектом постоянного надзора - во многом именно это и отвращает меня от принятия вашего мировоззрения. Не терплю контроля над собой, свободы хочу, в натуре!

- А совесть?

- Что - совесть?

- Она вам не мешает? Ведь её наличия вы не отрицаете. А она, как когда-то писали в атеистических советских автобусах - "лучший контролёр". Так что оставьте, Алексей, свои мечты об абсолютной свободе. Если, конечно, есть намерение продолжать становиться Человеком.

Я не нашёл что возразить. А Александр Борисович продолжал:

- Ещё среди многих атеистов существует тешащее гордыню мнение, что, дескать, мы, "религиозники", существа крайне трусливые, ужасно боимся неминуемой смерти, поэтому сочинили для себя сказочку о бессмертии душ. А вот они - материалисты - дескать, существа отважные и не страшатся небытия, в которое смело уйдут, разложившись на составляющие их бесчувственные элементы.

- А это не так?

- Разумеется. Ни меня, ни кого иного из верующих небытие вовсе не страшит. Что в нём такого ужасного? Просто сон без сновидений. Но в нас, однако, есть любовь к Творцу, желание соответствовать Его замыслу, стать достойными участия в Его созидательном Проекте.

- Помогать папе Карло крутить его шарманку, да?

- Вот именно.

- Хоть вы, Александр Борисович, в вечные муки не верите, но ведь большинство верующих верят.

- С чего вы так решили? Это, Алексей, ваша атеистическая мифология.

- Так ваши же попы пугают адскими мученьями.

- На священниках лежит воспитательная миссия. В отличие от взрослых, имеющих представление о реальных опасностях, ребёнок боится того, чем его пугают. А что самое страшное для детей? Физическая боль. Вот и приходится прибегать - из благих побуждений! - ко лжи. Боязнь физических мучений маленькому формирующемуся существу может дать толчок к стремлению стать Человеком.

- Ну, с перепуга чего только не случается.

- Согласен, приходится идти на некоторый риск. Люди разные, для каждого требуется свой подход, особые слова. В этом суть миссии священника. К сожалению, некоторые из них довольствуются лишь совершением ритуалов и произнесением с амвона заученных ещё в семинарии текстов.

- Хотите сказать, что в поповской профессии дефицит талантов?

- Как и в любой другой.

- А эта, похоже, приобретает популярность. Кто только в неё не ломанулся! Можно понять людей: сколько ныне специалистов-то невостребованными оказались. Вот и разбегаются кто куда: кто в попы, кто в торгаши, кто в мошенники. И я между ними особой разницы не вижу. Рынок, однако.

- Да, времена наступают тревожные. Многих людей сегодня охватывают панические настроения, порой доводящие до суицида. А вот человеку простоватому, интеллектуально не очень искушённому, но верующему, церковная схема - пусть грубоватая и примитивная - позволяет преодолевать свои страхи.

- А если страха нет, и в человеке уже, на уровне инстинкта, заложено соблюдение Заповедей - не убий, не укради, не блуди, не лги, почитай предков - зачем тогда ему Церковь?

- В инстинкты Божественные Заповеди не заложены. Но лишь когда животные качества в нас начинают обрастать моральными постулатами, мы и становимся людьми. А что касается Церкви, скажу, что для нас, православных, вовсе не обязательно соблюдение церковных правил и ритуалов, следование всем догматам, посещение храмов и даже участие в Таинствах.

- Да что вы такое говорите, Александр Борисович! Слышал бы вас ваш батюшка! Я отца Николая имею в виду.

- Я понял. А я вам практически его слова передал только что.

- Неужели отец Николай с амвона говорит подобное? Это же ужасная ересь, которая может резко ударить по источникам существования Церкви! У неё же нет государственного финансирования, насколько я знаю, исключительно пожертвования.

- Конечно, за подобные публичные речи даже ему бы не поздоровилось. У нас порой отождествляют веру Богу с безусловным доверием церковным иерархам, покорностью священникам, многие из которых осознают себя как некую высшую касту, жреческое сословие. У католиков - вы, Алексей, в курсе, полагаю - принят догмат о папской непогрешимости. В Православии - слава Богу! - такого нет. Для нас священник это друг, наставник, целитель душ.

- Любой?

- Нет, разумеется. Вам, кстати, известно, почему Лев Львович ныне посещает храм отца Николая, ездит через полгорода, хотя рядом с его домом церковь, в которой он крещён?

- Он с Маринкой за компанию мотается, а у неё духовником отец Николай.

- Отчасти и так. А кто у Льва Львовича духовник, вы знаете?

- Он что-то рассказывал, да я вот имя подзабыл.

- Крестившего и ставшего ему духовным отцом архимандрита, настоятеля храма, перевели в прошлом году куда-то то ли в Сибирь, то ли в Забайкалье, а то и вовсе на Дальний Восток.

- А, припоминаю! Лёвка обиделся тогда и церковь посещать перестал - глаз, говорит, у нового настоятеля нехороший.

- В монастырях строгий устав и беспрекословное послушание.

- Как в Армии, значит: приказ начальника - закон. Только вот военной пенсии, выслуги и льгот им не положено.

- От государства - да. Но монахи по другому ведомству служат.

- А, вспомнил! Лёвка рассказывал, что просто место надо было освободить для какого-то ушлого монашка, выдвинутого кандидатом в епископы, чтобы тот себе настоятельский стаж на сытном подворье выслужил. Вы об этом знаете?

- Да, слышал. Церковь мало чем отличается от обычного бюрократического ведомства. Я эту, земную, имею в виду.

- Я понимаю. Ну и какой в ней толк тогда?

- Вот и отец Николай говорит, что нынешняя реставрация церковности дело бесперспективное, это как попытка влить новое вино в старые мехи, от чего ещё Иисус предостерегал.

- Так батюшка наш смутьян, оказывается! Я реально хочу с ним поближе познакомиться.

* * *

- Лёш, а ты с Аллой, Сестрой Эдика, знаком?

- Нет, он мне о ней даже не рассказывал.

- Очень хорошая, добрая девушка. Меня на днях Эдик с ней познакомил. Мы сразу друг другу понравились. В общаге живёт, штукатурщицей работает.

- Значит, не замужем. Хочешь мне её сосватать?

- Да нет, что ты! Старовата она для тебя, твоя ровесница. Да и не в твоём вкусе.

- Откуда ты знаешь?

- Как - откуда?!

- Ладно, уж и пошутить нельзя. Когда у вас свадьба?

- Мы заявление подали, дали нам на раздумья три месяца.

- Значит, у меня ещё остались какие-то шансы?

Маринка улыбнулась, притянула к себе за уши и чмокнула в лоб. Стало окончательно ясно, что шансов нет.

* * *

- Ты, Лёшка, на меня не в обиде?

- За что?

- Ну... что дочу не углядел. Вроде, как разругались, бросила она от тебя, на другого променяла.

- Да нет, у нас нормальные отношения. И вы тут ни при чём.

- Ну, как же. Ты же за неё, вроде, бился. Правда, хреново. А тут вот взял, и другу уступил. Как-то оно... Не так.

- А что вы могли? Запретили бы, заставили?

- Нет, конечно. Но уговорить, вразумить постарался бы. Ты же для неё хорошая пара, хоть и обалдуй. Не то, что этот прощелыга.

- Эдик не прощелыга.

- Да я вижу, что парень нормальный, правильный. Но трудно с ним Мариночке будет, да и ему... Марусичка о собственных внуках мечтает, а у Эдика вашего уже трое, и все по разным бабам.

- Тут, Пётр Петрович, не волнуйтесь: у вас с внуками дело не застопорится, может, даже с Лёвкой и Зоей посоревнуетесь. Эдик вообще детей любит, а не просто процесс их изготовления. Иначе Маринка за него бы не пошла. А из меня отец семейства, сами понимаете...

* * *

Эдик с Маринкой расписались, но свадебное пиршество решили отложить до лучших времён, когда повенчаются. Эдик переехал в квартиру к Маринкиным предкам, похоже, он пришёлся там ко двору. Маринка грызла гранит науки, потихонечку беременела, Лёвка погряз во внуках и халтурах, Юрчик налаживал отношения с новой старой сестрой, шурином и племянниками...

* * *

Александр Борисович стал частенько меня навещать после работы, предварительно, разумеется, справившись по телефону: не помешает ли мне его визит. Приходил, как правило, с бутылочкой какого-нибудь нового, неизведанного напитка, который мы и дегустировали под беседу. Он засиживался допоздна, бывало, оставался на ночь. Я понимал, что ему просто тяжело возвращаться в своё опустевшее жилище...

* * *

- Я не писатель, я - независимый щелкопёр и бумагомарака.

- Ну, вы чересчур самокритичны. У вас же есть читатели и даже почитатели, хоть пока и немного. И даже, я полагаю, Муза, которая пусть и отказалась за вас идти, но вы ведь сохранили дружеские отношения.

- Трудно быть на дружеской ноге с той, в отношении которой постоянно приходится сдерживать свой половой инстинкт.

- Кстати, Алексей, вас не сильно гнетёт этот период сексуального воздержания, который у вас случился? Ведь вы, как я понимаю, с дамами предпочитаете заводить романтические отношения, презирая исключительно физиологию.

- Ну да, пробовал я по молодости эту "исключительную физиологию", то бишь, голимый секс - мерзкое послевкусие. Так что свою не выплеснутую сексуальную мощь сублимирую в графоманию и поиски хлеба насущного. Прямо как Челентано какой.

- Кстати, как у вас с деньгами?

- Не волнуйтесь за меня, Александр Борисович, друзья халтурку подкидывают, есть кое-какие источники. Наши деньжата ныне сильно растут в количестве, правда, ещё сильнее теряя в качестве. Ну да какие у меня расходы? А если бы женился, да детки пошли - кошмар! Так что всё к лучшему, наверное, сложилось. А вот Эдик семижильный, он семейное ярмо с наслаждением потянет.

- Кстати, вы заметили, как наш Эдуард Виленович изменился в последнее время?

- Конечно, это всем бросается в глаза. В Маринкином лице педагогика много потеряла.

- Зато - не сомневаюсь! - приобретёт педиатрия.

- Эдик - представляете? - теперь, когда пассажира ждёт, не блатной шансон слушает, а книжки читает! Маринка ему целый список составила.

- Он уже вошёл в круг почитателей вашего таланта?

- Нет, ему ещё рано. Пусть сперва на классике потренируется, чтобы в дальнейшем постигать тонкость моих аллюзий и находить скрытые цитаты. Сейчас у него Марк Твен, Джек Лондон на очереди.

- А почему вы, Алексей, назвались "независимым"?

- Так надо мной ведь никто не стоит, не погоняет. Издатели не теребят, ненасытная толпа поклонников не вопит, разинув клювики: "Дай! Дай! Ещё хотим!!!" Потому как нет их у меня.

- А вам хотелось бы?

- Не знаю. Всегда ведь, что то приобретая, чем-то приходится жертвовать. Вот вы, Александр Борисович, часто в церковь ходите, да?

- По мере возможностей.

- А ведь могли бы тратить своё свободное время, которого у вас в обрез, на походы в театр, в цирк, на экскурсии по музеям, филармонию, дискотеку, ипподром, казино, рестораны... Ну, да мало ли чего ещё!

- Согласен с вами, Алексей, цирка в последнее время мне явно не хватает. Но общение с Богом и отцом Николаем компенсирует этот недостаток. Кстати, батюшка недавно справлялся о вас, шлёт вам привет, поминает в своих молитвах.

- Передайте ему мою искреннюю признательность. Он мне тоже крайне симпатичен.

- Знаете, Рита давала ему прочесть ваши произведения - ему, как ни странно, они понравились.

- Почему это вас удивляет?

- Отец Николай человек несколько иной культуры и воспитания, в детстве и юности он не читал Гайдара, Чуковского, Кассиля, Николая Островского. Вы что-нибудь знаете о нём?

- Практически ничего. Разве, что он в совершенстве владеет французским.

- Не только французским. Вам бы с ним поближе сойтись, пообщаться. Вы знаете, у него удивительная биография, даже на фоне всего, что выпало на долю его поколения.

- Он воевал?

- Конечно. Но не здесь, не у нас. Сам он не любит о себе рассказывать, справедливо опасаясь, что его замучают расспросами жадные до сенсаций ваши коллеги.

- Вы предлагаете мне раскрутить его на откровения?

- Возможно, вам это удастся. Я же знаю о нём лишь то, что рассказывала мне его супруга, царствие ей небесное. И она не всё знала. Но говорила, что у него сохранились дневники, он пишет какие-то воспоминания. Не хотелось бы, что бы всё это случайно пропало, когда батюшка отойдёт ко Господу.

- Интересно. А вы можете мне сообщить какую-то информацию о нём?

- В вас пробудился журналист - отрадно. Отец Николай принадлежит хоть и к известному аристократическому роду, но какой-то захудалой ветви. В Гражданскую он младенцем с родителями оказался в эмиграции, в Шанхае. Там и вырос, получил образование, доводилось слушать Вертинского. С началом войны в тридцать седьмом служил в армии Гоминьдана, затем оказался во французском иностранном легионе в Индокитае, откуда каким-то чудесным образом перебрался в Европу, партизанил в Италии, Югославии... В общем, биография на целый авантюрный роман.

- А как он у нас оказался?

- Как и прочие репатрианты в конце сороковых, как тот же Вертинский. Отец Николай хоть сам Россию не помнил, не знал, но родителям удалось привить ему любовь к покинутой родине, на которую он постоянно стремился. Он даже в Союз коммунистов Югославии вступил, из которого, разумеется, оказавшись в Советском Союзе, вышел. Но мне неизвестны подробности всего.

- Да, смахивает на похождения одного поляка из романа Ежи Брошкевича "Долго и счастливо". Не читали?

- Не доводилось.

- Мне когда-то очень понравилась эта книжка, не совсем типичный авантюрный роман. А вы усваиваете лёгкое чтиво?

- Вполне. Меня не пугает жанр, лишь бы было хорошо написано. Я не гнушаюсь детективами, фантастикой, недавно открыл для себя сказки Клайва Льюиса, Толкиена. Если не читали - рекомендую. А у вас есть та книга?

- Была. С ней связано одно неприятное воспоминание... Постыдное.

- Не хотите, не рассказывайте.

- Да нет, вам, думаю, можно. Дело в отце. Когда я хотел дать ему её почитать, он, пролистнув и увидев штамп библиотеки воинской части, из которой я только что демобилизовался, сказал: "Украл? Подобную гадость больше не предлагай, мне её в руках держать противно". И бросил на стол. Тщетно я пытался ему объяснить, что просто хотел спасти книгу...

- От чего?

- А у нас в части практически все популярные книжки - фантастика, сказки, детективы, приключения - не досчитывали изрядного количества страниц. Знаете, не всегда у воинов под рукой оказывается газета или вражеская листовка, и нередко встречаются книгочеи, которые в прочитанных страницах уже не видят надобности и используют их по иному назначению.

- Понимаю.

- У той книжки я случайно оказался первым читателем, вот и решил спасти. А библиотеке я компенсировал потерю томиком какого-то французского романа в роскошном подарочном издании: с цветными иллюстрациями, золоченными тиснением и обрезом, и - главное - на толстой глянцевой бумаге. Библиотекарь пришёл в полнейший восторг! Но отец всё равно моих объяснений не принял... И я книгу Брошкевича сжёг. Такое было один раз в моей жизни.

- Вам стыдно за то, что сожгли книгу, или из-за размолвки с отцом?

- Наверное, и то и другое.

- Вы никогда мне об отце не рассказывали.

- Не было повода. Расскажу как-нибудь в другой раз. Вы бы с ним, наверняка, подружились.

- Не сомневаюсь. А Лев Львович с ним был знаком?

- Нет, отец рано умер, ещё до того, как мы с Лёвой познакомились.

- Вам, Алексей, очень повезло с родителями. Редко кому выпадает такая удача.

- А вам, Александр Борисович?

Он не ответил. Промолчал.

* * *

Она лежала на спине с закрытыми глазами и блаженной улыбкой.

- Вера, о чём думаешь?

- Ни о чём, - ответила, не открывая глаз и не повернув головы.

- Тебе было хорошо?

- Мне с тобой всегда хорошо.

- И ты не обижаешься, что я с тобой... Ну, два года уже...

- Нет. Ты же полюбил. Разве на это обижаются?

- А ты меня любишь?

- Не знаю.

- Вера, ты же красивая девчонка, тебе скоро тридцатник, почему замуж не вышла?

- Не знаю.

- Неужели никто не зовёт?

- Да нет, многие клеятся.

- И что же ты?

- Динамлю. Или отшиваю.

- А за меня замуж пойдёшь?

- Зачем?

Вопрос поставил в тупик. С Верой всегда было трудно разговаривать.

- Ну а детей тебе иметь не хочется? Семью?

- Не знаю.

- Слушай, а если забеременеешь - мы ведь резинками не пользовались - будешь рожать? - я положил руку ей на живот.

- Возможно. Не знаю, - она взяла мою ладонь и легким движением опустила ниже.

- Хочешь ещё?

- Не возражаю, - по колыханию груди стало понятно, что она смеётся.

Когда я придвинулся к ней и задействовал другую руку, вдруг спросила, по-прежнему не открывая глаз:

- Опять Марину воображать будешь?

- Что? - я отпрянул. - С чего ты это решила? Я что, во сне разговаривал?

- Лёша, ты не разговаривал, просто я почувствовала.

- Как?

- Не знаю.

"Не знаю" - её излюбленный ответ. И довольно о Вере.

*** что-то вроде эпилога***

Наши традиционные массовые холостяцкие посиделки вовсе закончились; народ внезапно как-то рассеялся под грузом свалившихся забот, продиктованных вхождением в новый - вожделенный! - капиталистический рай. С Лёвой в ту пору я общался редко, преимущественно по телефону, моим основным собеседником стал Александр Борисович. Я, конечно, не могу восстановить в точности и целиком наши с ним беседы и их последовательность - да и надо ли?

* * *

- Помимо того, что люди в социуме чрезвычайно разнообразны, всякий индивид разнообразен также и внутри себя, крайне изменчив.

- Что вы имеете в виду? Что я, такой атеистический мракобес, прожжённый до костей материалист, вдруг в одночасье стану религиозным фанатиком?

- Нет, - Александр Борисович улыбнулся. - Вы не станете. За это я вас и люблю.

- Кстати, про любовь. Мы с вами о ней не говорили, кажется, никогда. Хотя этот термин в вашем Православии имеет ключевое значение, как я понимаю. Да и профессия ваша как-то с ней соотносится.

- С нею всё соотносится в этой жизни. Как, впрочем, и в грядущей.

- И вы сможете дать ей точное определение?

- Нет. Над этим всю свою историю бьётся человечество: литература, живопись, богословие... Да ведь любовь далеко не всегда бывает сопряжена с сексуальным позывом. Возможно описать лишь её проявления, а целостного "научного" диагноза поставить невозможно. И это хорошо.

- Согласен, учёным здесь делать нечего. Но ведь лирическая поэзия, по-моему, неплохо в целом справляется с этой задачей.

- Конечно. Поэзия отображает те или иные оттенки любви: нежность, страсть, самоотречение, восторг, безумство...

- "Я Вас любил, так искренно, так нежно...", "Я люблю, а значит, я живу...", "Полюбила гармониста..." Понимаю. Полно оттенков.

- Знаете, Алексей, лично мне наиболее близко определение Новеллы Матвеевой в песенке "Девушка из харчевни". Наверняка слышали её.

- Разумеется. "А что я с этого буду иметь, того тебе не понять". Это имели в виду?

- Именно. Общепонятным может быть лишь то, что поддаётся словесному описанию, а входящее в нас через чувство частенько невозможно передать вербально. Вы понимаете?

- Кажется, да.

* * *

- Литературному делу, наверное, очень легко и приятно учить, только вот научить невозможно.

- Так значит, литинститут штука бесполезная?

- Отчего же? Польза от него наверняка есть. Но ведь писателем можно стать даже без специального образования, общей культуры вполне достаточно. Это без целевой и серьёзной инженерной подготовки хороший инженер не получится, а без писательской - да сколько угодно. Из нашей когорты - медиков - вышло приличных писателей не меньше, полагаю, чем из вашего брата, журналиста.

- Юрчик говорил, что у крупнейшего архитектора XX века Ле Корбюзье не было архитектурного образования.

- Так же и великий Шлиман не имел фундаментальной исторической подготовки. Энтузиазм, нацеленность компенсируют образовательный изъян, если, конечно, отсутствие специальной подготовки можно считать таковым.

* * *

- Стоит людям лишь определиться с точностью формулировок, терминологией, то как минимум половина конфликтных ситуаций будет устранена.

- Ну да, многие и неоднократно это подмечали.

- Но, тем не менее, языковая небрежность присутствует и, замечаю, ширится.

- Один счастлив, когда его понимают, а для иного это понимание - кошмарный ужас. Как мошенничать, если твои замыслы как на ладони?

* * *

- Сексуальность - одно из главных изобретений Творца. Конечно, наверняка кто-то из других областей изучения Его творческой деятельности имеет право меня оспорить, и я не стану противоречить ему. Сексуальный позыв как искра зажигания - импульс, толкающий живую Природу к продолжению жизни.

- И смерти.

- Что вы, Алексей, имеете в виду?

- Юркиного соседа. Слышал, что экспертиза признала его вменяемым и назначен суд. И ведь дадут, скотине, "десятку" - не более! Впрочем, если его на "общак" задвинут, то вряд ли долго там проживёт - маньяков на зоне не любят. Но, боюсь, на "особняк" определят, что бы с ним чего не произошло.

- Я понимаю вас. В нас очень сильно звериное начало, человечность - лишь плёночка, которую на протяжении всей жизни надлежит укреплять и наращивать. Так случилось, что из Григория вырвался зверь, прорвав тонкую преграду. Притом он вовсе не маньяк.

- Скажете, что он невиновен, что это всего лишь его природное животное начало, которое взяло верх?

- Нет, безусловно виновен. Когда вдруг его охватил тот звериный инстинкт, прорвавший тоненький налёт человечности, он, конечно, ничего не соображал, не отдавал себе отчёт. А убил он девочку уже будучи человеком, из страха, когда пришёл в себя и осознал содеянное... и не пришёл с повинной, а всячески пытался себя выгородить. Зверь неподсуден, но людей судят за их поступки.

- А если бы Гришку не нашли? Взяли б бомжа какого-нибудь и на него навесили?

- Вот тогда мог бы сформироваться маньяк. Обычно первое убийство производит шокирующее действие. Но воспоминания о нём могут вызвать острое желание вновь ощутить те эмоции... Давайте, Алексей, лучше ещё отведаем текилы. Оказывается, у кактусовой самогонки недурной вкус - Хемингуэй был неправ.

- Он пил деревенскую, плохо очищенную.

- Ну да, крестьяне не отличаются утончённым вкусом.

- Я тоже думаю, что текила на вкус лучше, чем крестьяне.

- Точно нам никогда этого не узнать, и слава Богу.

- А как у вас дела на работе сейчас, Александр Борисович?

- Так себе.

- Что вы имеете в виду? Плохо платят?

- Как везде нынче. Но не это главное. Ощущаю, что какие-то новые тенденции наметились, пациенты уже другие пошли.

- Клиентура меняется?

- Ну да. Ко мне всё больше стали обращаться не как к врачу, а как к сексологу, который может им помочь в получении наслаждений, а не справиться с психическими отклонениями в сексуальной сфере.

- Как к профессору Преображенскому?

- Ну да. Только я не пересаживаю яичники обезьян. Ныне же сексуальные отклонения, девиации, извращения практически уже не считаются патологией.

- Похоже, наш майор был прав: пидоры не уймутся, почувствовав слабину.

- Я, наверное, ошибался, полагая неуместным уголовное преследование за мужеложство. Статью, пока не отменили, но, чувствую, к этому всё движется.

- Много сейчас об этом чирикают. И воруют как не в себя. "Куй железо, пока Горбачёв!" Ну да его уже нет, может, всё назад к дурным советским правилам вернётся.

- Вы полагаете? Наш новый властитель, сдаётся, даже более правый курс заложил.

- Возможно, осуществляется поворот оверштаг.

- Ну что ж, поглядим.

* * *

- Вы не раз предостерегали от излишнего доверия врачам. Но я слышал, что доверие врачу - половина успеха в лечении. Это не так?

Так, конечно. Врачам надо верить. Но прежде надо убедиться, что перед вами именно врач. А это нелёгкая задача.

- Понимаю. Много шарлатанов и прохиндеев.

- Не всякий медик мошенник, но и не всегда врач. Хорошо учиться и просто стараться мало.

- Помню: нужен талант, данный свыше, искра Божия. Как и в большинстве других, наверное, профессий. А может та искра загореться от усердия, количества пролитого пота?

- Как правило, именно от этого она и возникает. В музыке, спорте успех достигается лишь изнурительным тренингом, вы ведь, Алексей, знаете. Но вспыхнувшая в раннем детстве искорка способностей частенько быстро угасает.

- Или её гасят.

- Согласен, не всем везло как Моцарту или Пушкину.

- На везунчиков всегда найдутся сальери и дантесы. А вы, Александр Борисович, ощущаете в себе эту искру: божественный дар врачевателя?

- Крайне редко. Я, по большей части, , исследователь, а не учёный-экспериментатор. Для меня важнее помочь человеку, а не изучать его повадки и реакции.

- Вы стараетесь понять пациента?

- Совершенно верно. Ведь когда человек ощущает просто искренний, доброжелательный интерес к себе, то лишь одно это способно произвести мощный терапевтический эффект.

* * *

- Я потерял Риту... И во мне ощущение сладостной боли.

- Боль - понимаю. Потеря. А в чём сладость?

- Я же мог её и не найти.

- Чтобы потом потерять... Понимаю.

- Знаете, что она незадолго до смерти мне сказала? "Я никогда не была так счастлива, как последние полгода". "Почему?" "Никогда не испытывала такой полноты жизни! Похоже, я ею до предела насыщена. Саша, прости..."

- Вы простили?

- Разумеется.

- Извините.

- За что?

- За дурацкий вопрос.

* * *

- Нет, Алексей, Сталина мы не любили.

- Да? И песен о нём не пели?

- Пели, и с огромным воодушевлением. Потому что мы его боготворили.

- Ну а потом, когда всю правду о нём узнали?

- Какую?

- Ну, про Гулаг, например.

- Про Гулаг мы позже, от Солженицына, услыхали. А про то, что Сталин с Берией извергами были, Хрущёв нам поведал. Мы, молодёжь, партии были обучены доверять. В мозг же проще всего укладывается то, что носит характер сенсационности.

- "А теперь, детишки, крепче держитесь за стулья, я вам расскажу страшное". Да?

- Вот именно. Человек верит в то, что производит на него максимальное эмоциональное впечатление. Что поделаешь: Творец соткал нас из эмоций.

- Это плохо?

- Это данность.

* * *

- Похоже, что попытка воссоздать социальный рай на Земле терпит - если уже не потерпела - окончательный крах. Идеал, как вы, Алексей, знаете, в принципе недостижим.

- Но это ведь не остановит новых попыток в дальнейшем?

- Нет, разумеется. Несомненно, люди станут искать новые формы.

- Вы, наверное правы: самое страшное - остановиться, решив, что стремиться больше не к чему.

- Да, стремление к Идеалу - движение, жизнь, а достижение Идеала - остановка, смерть. Но многие люди продолжают верить - и слава Богу! - что возможно достичь состояния всеобщей гармонии, райского блаженства на Земле раз и навсегда. Но этого, я полагаю, не будет и в следующей жизни.

- Помните, как когда-то пели: "наш паровоз вперёд лети, в коммуне остановка!" Решили, значит, что достигли конечной станции, постояли, стало скучно - и назад решили прокатиться. Вам не кажется?

- Если под "коммуной" подразумевалась конечная станция, за которой никакого дальнейшего пути нет, то да. Но, может, имелась в виду просто станция пересадки на другой вид транспорта? И если, осознав, что зашли в тупик, вы вернётесь несколько назад, чтобы отыскать пропущенный поворот - это нормально. Ну а сама смерть ни что иное, как всего лишь пересадка.

* * *

- А как вам нравится наше телевиденье?

- Что вы имеете в виду?

- Вы обратили внимание, как много стало на нём рекламы?

- Конечно. С одной стороны она раздражает, но с другой - даёт возможность отвлечься, сделать небольшую паузу при просмотре. Сменили, значит, идеологический вектор на коммерческий.

- Вы правы. Судя по тому, как безжалостно народ расстался с господствовавшей конструкцией государственной идеологии, со своей задачей - пропагандой социализма - СМИ не справились.

* * *

- Обосновывая свои пусть даже ошибочные, порой нелепые представления, мы тренируем, расширяем, совершенствуем своё мышление. Механический пересказ заложенных кем-то "истин" вызывает лишь конфликтные ситуации. Большинство же не умеет спорить, дискутировать.

- Согласен, искусству диспута надо учиться.

- Маленькие дети в качестве аргумента, как правило, используют визг - и это им простительно, поскольку ничего другого в их арсенале пока нет. К сожалению, многие взрослые, даже убелённые сединами и достигшие высоких степеней и званий, в полемике ничем принципиально не отличаются от младенцев.

* * *

- Женщины бывают красивые, умные, добрые, ласковые и сексапильные. В некоторых эти качества удачно сочетаются.

- А если ни одного из них нет?

- Если так, тогда это не женщина, а просто существо женского пола.

- И как можно определить эти качества? Они ведь могут быть сымитированы: одёжка, макияж, заученные манеры. Поясните.

- Красивая та, на которую хочется постоянно любоваться, с умной приятно общаться, разговаривать, а в отношении сексапильных непроизвольно возникает позыв незамедлительно завязать нетоварищеские отношения.

- Ну, с этим-то ясно. А как мы реагируем на добрых и ласковых?

- Разумеется, потребительски. Но их это ничуть не оскорбляет, ни в чём не ущемляет, поскольку именно в этом их суть: распространять доброту и ласку. Из таких получаются идеальные матери и бабушки.

- Маргарита Сергеевна обладала всеми вами перечисленными качествами.

- Я знаю. Вот только с детьми у нас не сложилось. И называйте, пожалуйста, её Ритой, как она любила.

- Извините, Александр Борисович.

- Не за что. К тому же и ваша Мариночка всеми ими обладает.

- Не моя... Уже не моя.

* * *

- В двадцать пять взошёл на престол, через год стал "Отцом Отечества", а через три года оно "осиротело". Двадцать девять лет.

- Вы о ком?

- Калигула. А Нерон, став императором в шестнадцать, прожил несколько дольше - до тридцати одного года.

- К чему вы это, Александр Борисович?

- Мальчишки. Сколько же всяких дров в Истории такие младенцы-несмышлёныши поналомали? И ведь все они зафиксированы как Исторические Личности.

- Один только Александр Македонский чего стоит.

- Вот именно.

- Тестостерон на великие деяния и сумасбродства толкает, да?

- Ну, разумеется. Что же ещё?

* * *

Я пару раз - по совету Маринки - побывал с нею и Эдиком на пятничных посиделках у отца Николая. В общем-то тот говорил умные, правильные слова, но мне всё равно было скучно. Понимаю, конечно, что батюшка общался со своей паствой, и то были те же проповеди, отличавшиеся лишь тем, что на них дозволялось задавать вопросы. Но мне ни разу этого сделать не удалось: только я открывал рот, как кто-то из прихожанок непременно опережал со своими животрепещущими житейскими проблемами. Да оно, наверное, и к лучшему: ни к чему благочестивым христианам было выслушивать полемику их пастыря с завзятым атеистом, которого я в то время собой представлял. Очень жаль, что мне так и не довелось с отцом Николаем плотнее пообщаться, как говорится, раскрутить его на интервью...

После кончины отца Николая Александр Борисович передал мне записки, каким-то образом попавшие ему в руки. Я начал, было, их разбирать, но вскоре понял, что не справлюсь с материалом - это для серьёзного исследователя, может, для издания биографии в серии ЖЗЛ. Но кому может быть интересен обычный приходский священник, пусть даже и с удивительной, героической биографией? Биографии нужно придумывать и разукрашивать для знаменитостей, кумиров публики, чтобы насыщать ими платежеспособный спрос. Несомненно, было и есть много достойных людей, чьи нравственные подвиги, мудрые мысли и благие деяния так никогда и не станут широко известны. Александр Борисович утверждал, что это не так уж и важно, что земная память людей - ничто, в сравнении с вечной, пытаясь меня обнадёжить, будто все наши деяния зафиксированы где-то там, в небесных скрижалях, но - малоубедительно. Зачем же тогда, спрашивается, мне тетрадки батюшкины принёс?

* * *

Костиных старичков похоронили - как Кирой Андреевной и было задумано - одного за другим где-то в середине 90-х. Она у гроба Викентия Александровича так и сказала: "Вика, не скучай, скоро буду".

* * *

От "папаши Мюллера" после 93-го руководство нашей Державою избавилось, встав на твёрдый путь евроинтеграции и дружбы взасос с мировыми сообщниками, выперев его с начальником на пенсию - в новых условиях пришлись не ко двору, не вписались в рынок.

* * *

Когда Артурчика завалили конкуренты (из блатных хреновые бодигарды), у Костяна возникли серьёзные проблемы. Практически всей выручкой ресторана Артур единолично распоряжался, в наследство от безвременно павшего на фронте капстяжательства партнёра Косте достались лишь долги. К тому же внезапно и вдруг зачастили всевозможные проверяющие - санитары, электрики, пожарники - а участковый ознакомил с хлынувшими бурным потоком жалобами проживающих в окрестностях граждан. Урки, разумеется, мигом разбежались, а шлюхи - они же официантки-стриптизёрши - дружно запищали о КЗоТе.

Я так и не придумал, каким образом Костик выкарабкался из возникшей ситуации. (Вообще-то, на самом деле, он из неё не выбрался. Но к чему она - эта правда жизни? В своём сочинении я желаю сам руководить сюжетом, и паяльники-утюги не желаю в него вводить. Да и смертей в моём повествовании уже более чем предостаточно).

* * *

Вскоре Александр Борисович исчез. Он как-то позвонил мне.

- Алексей, вы сегодня в почтовый ящик не заглядывали?

- Нет, - говорю. - А в чём дело?

- Там кое-что от меня. Прощайте, храни вас Господь!

Это были последние слова, которые я от него слышал.

В почтовом ящике обнаружился пакет с запиской и ключами. Когда я стал ему названивать, то дома никто не брал трубку, а на работе сказали, что Александр Борисович уже больше месяца как уволился. Похоже, что звонил он мне откуда-то с вокзала или аэропорта.

В записке была просьба заехать к нему на квартиру с Лёвой и Андреем, и забрать всё, что нам заблагорассудится, на память.

На столе посреди большой комнаты я обнаружил увесистый пакет, судя по надписи, предназначенный мне; в пакете лежало несколько потрёпанных записных книжек и тетрадок. В квартире всё было как и прежде, лишь отсутствовал образ, висевший в красном углу, а на кухне нас ожидала литровая бутыль и прощальное письмо, которое ничего не прояснило, а больше озадачивало. Ясно было лишь одно: Александр Борисович сюда никогда больше не вернётся.

Андрей - с нашего с Лёвой позволения - забрал свои рисунки, Лёвка прихватил кое-что из книг, трубку и табак, оставленные в пакете для него, а прочий бытовой скарб и мебель мы предложили разобрать ошарашенным соседям. В общем, помародёрствовали, как и было предписано.

* * *

Как-то в начале "нулевых" Лёвка донёс до меня циркулирующий в православных кругах слух, что где-то в Сибири обнаружился некий старец с провидческими способностями и даром исцеления от всяческих психозов, по всем статьям смахивающий на нашего Александра Борисовича. Лёва сам от внучат оторваться не мог, всё меня подбивал произвести разведку, съездить. Я же всё "на потом" откладывал, увиливал: дескать, какой из меня паломник? Хоть и деньжата кое-какие у меня тогда завелись, но как-то боязно было: а вдруг не он?

Так что разбираю по мере возможностей его почерк в записных книжках - и создаётся ощущение, что наши беседы продолжаются. Может, когда-нибудь удастся те мысли Александра Борисовича даже опубликовать, если это кого-то вдруг заинтересует.

* * *

Конечно, много можно было бы ещё порассказать: и о Юрчике, и об Эдике с Маринкой, и о себе, и о прочих... Но - зачем?

Я и так уже основательно отклонился от заявленной темы, которая ныне лишь время от времени пробуждает некие ностальгические воспоминания.

Приложение

Из записных книжек АБ

Стремление к Идеалу - движение, жизнь. Достижение Идеала - остановка, смерть.

Читал Ж-чке сказки Носова про Незнайку. Ж. старательно водит пальчиком по строчкам - учится читать слова, которые я произношу. Смышлёный малыш! Носов - великий писатель. Совершенно блестяще отразил два принцип. разных медиц. подхода к пациенту: поить касторкой, чтобы впредь неповадно было болеть, или кормить мёдом, потому что жалко бедненьких (!) Слышал, появилась третья часть сказки про Незнайку, надо найти.

Дискуссии и споры между медиками и биологами напоминают наши младенческие диспуты о механизме происхождения детей. Помню, как остро и бескомпромиссно сталкивались орнит[ологическая] партия с садово-огородной. Крику было! Я в диспутах не участвовал, лишь наблюдал, признавая убедительными доводы обеих сторон. Мой вопрос, откуда же дети берутся зимой? - многих озадачил, хотели побить, но обошлось. Ничего, в сущности, не меняется.

Человек моделирует собственное представление о Боге. Даже если атеист уверенно утверждает, что Бога нет - значит, он об этом думал, и в его умозрительную конструкцию идея Бога не вместилась. Почему? Атеист не обязательно глуп, просто ему уютно лишь в том доме, где он ощущает себя хозяином.

Пушкин советовал: "не оспаривай глупца". Добавлю: и лжеца тоже. Когда тебе кто-то в глаза бесстыдно врёт, бессмысленно доказывать ему, в чём он неправ.

При всех своих недостатках Советская власть научила нас мыслить, но, при том, запрещала публично оглашать результаты мыслительной деятельности. В каком-то смысле это её и погубило.

Что такое ошибка? Если ставишь эксперимент в расчёте на один результат, а получаешь другой - это ошибка? Тогда какой смысл в эксперименте? Если Бог никогда не ошибается, значит Он не творит. Творчество - неизведанный путь, на котором невозможно без ошибок. Умение делать выводы из ошибок и находить новые решения - вот единственный божественный путь.

Все неудобства от собственной добродетельной благочестивости с лихвой компенсируются чувством превосходства над теми, кто данными качествами обделён.

Знаменитость - это человек, о котором совершенно посторонним людям известно много больше, чем ему самому.

 
Главная страница сайта
Страницы авторов "Тёмного леса"

Последнее изменение страницы 11 Jan 2023 

ПОДЕЛИТЬСЯ: