Валерий Кушниренко

ОТРЫВКИ ИЗ НЕОКОНЧЕННОГО

(ШТРИХ-ПУНКТИР)

Прокажённый

... Жара. Полумрак. Слабость во всём теле, которого почти не ощущал. Полнейшая апатия. Только жажда, но не очень мучительная, ставшая привычной: даже не столько хотелось пить, сколько устранить эту наждачную сухость во рту и на спекшихся губах.

И это всё.

Чувств никаких, даже страха; вместо них нечто вроде животного инстинкта. Лишь временами возникала реакция на внешние обстоятельства, как у примитивного организма: ни мыслей, ни желаний.

Жажда - единственный фактор, заставлявший двигаться, преодолевающий вызванное усталостью желание упасть на горячую сухую землю, обжигающего жара которой не ощущали изрезанные острыми камнями босые ступни.

Зрением практически не пользовался, лишь ощущал пробивавшийся сквозь полуистлевшую ткань, закрывавшую лицо, смутный свет и расплывчатые силуэты предметов и фигур.

Обоняние отсутствовало, не знал, - да и не утруждал себя вопросом, - как отыскивает путь к вожделенной влаге.

... Тупой толчок в бок, ещё один в плечо, довольно сильные - но полагающейся боли не возникло. Услыхав угрожающие возгласы, краем затухающего сознания понял, что продвигается в правильном направлении; остановился, присел на корточки.

Люди, камни... Нельзя. Запрещено. Однако вода где-то близко. К ней нельзя подходить, но есть шанс дождаться, что кто-то из водоношей прольёт немного на землю, и появится возможность смочить губы. Далеко уходить не надо, только на безопасное расстояние. Безопасно - это когда перестают кричать и кидать камни.

Отполз в сторону и стал ждать. Чего? Сам не знал, да и не думал над этим, поскольку забыл даже, что это такое - думать...

...Услыхал звук шагов, шарканье ног - понял, что приближается группа людей; инстинкт дал команду подняться и уйти, но на этот раз что-то помешало - то ли усталость, то ли всецело овладевшая им апатия.

Люди остановились неподалёку, от группы отделился одинокий силуэт и направился к нему. Подойдя вплотную, человек присел на корточки, приблизил лицо, несколько секунд пристально вглядывался - и вдруг резким движением сорвал прикрывавшую лицо тряпицу.

Ожидал всякого - но только не этого!.. Свет - безжалостный, нестерпимый, неимоверно мучительный пронзил насквозь, проникнув беспрепятственно сквозь полуистлевшие веки и гноящиеся глаза прямо в мозг - заполыхал где-то в глубине темени невыносимым жаром. Иссохшее горло не смогло издать крика - даже хрипа - поскольку в беззвучно открывавшийся рот воздух из легких перестал поступать; ощущалось только сердце, которое, казалось, должно вот-вот разорвать грудную клетку. Все мучения, испытываемые прежде - от плетей, камней, палок, голода, жажды, холода, огня - поистине казались "наслаждением" сравнительно с этим растянувшимся на невыносимо бесконечное время мигом пытки светом.

Внезапно всё закончилось. Человек отнял руку от его пылавшего лба, не произнеся ни слова поднялся и присоединился к двинувшейся дальше группе.

Нельзя было точно определить, сколько длилось мучение: секунду? час? вечность? Мучительный свет в мозгу сменила картина: ярко-лазурное безоблачное небо, желтовато-коричневый полупустынный пейзаж, предметы, начинающие все чётче обретать свои очертания. И - боль. Боль во всём теле, забывшем было о ней, во всех его "уголках": мышцах, костях, внутренностях - сладостная, приятно контрастирующая с только что испытанной. Вновь заработали органы чувств, стал ощущаться кожный зуд, смрад - тошнотворный, омерзительный запах, который явно исходил от него самого и от его лохмотьев. Накатывало брезгливое отвращение к себе, собственному телу. И - в первую очередь - жажда, но уже другая, становящаяся всё сильнее, всё нестерпимее.

Покачиваясь, зажимая рот и нос рукой, встал. Точнее, попытался встать, чтобы броситься вослед удалявшимся людям, один из которых сотворил над ним такую злую шутку... но силы покинули его. Упал на бок, подтянул колени к лицу и заплакал, удивляясь при том, что из глаз могут течь слёзы.

- На, пей.

Слова были обращены к нему. Голос женский.

Открыл глаза. Первый порыв - убежать от этого странного, непонятного, пугающего милосердия. Однако жажда пересилила страх, и пересохшие губы прильнули к поднесённой плошке. Не столько выпил, сколько расплескал, но женщина подлила из кувшина ещё. Никогда в жизни не пил ничего вкуснее!

- Ты... Зачем?.. Кто он?!. - прохрипел горлом, когда оно стало способным издавать звуки.

- Он? Врач, лечит людей. Таких как ты. Всех.

- Он... меня... вылечил?

- Да.

- Нет... Я болен. Я проклят. Я не хотел... Я должен... Я умирал, а он... Я должен...

- Сними эти вонючие тряпки. Я их сожгу.

- Я не могу... раздеться перед женщиной.

- И ты говоришь, что болен? Разве прокажённым есть дело до женщин?

- Ладно, я отвернусь. Возьми, - оторвав от своей накидки, протянула ему кусок ткани.

Встал, отошёл. Снимал с себя зловонную ветошь, отрывая с кусками истлевшей плоти, отдирая, вылезая из неё, подобно бабочке, выбирающейся из кокона или змее, освобождающейся от старой кожи. Отёр песком струпья, зловонную слизь, как смог, и, опоясав обрывком накидки чресла, вернулся к женщине.

- Хочу найти того врача. Где?

- Он сам тебя найдёт. Но сначала тебе надо помыться. Иди к реке - туда.

- Женщина махнула рукой.

- Я там был. Неподалёку. Там много людей. Они побьют меня.

- Не побьют. Там есть человек, подойди к нему.

- Он врач?

- Нет, он просто моет людей. Всех.

- Всех?..

- Тех, кто считает себя грязным. Ты считаешь себя грязным?

- Я очень грязный.

- Так чего же стоишь? Иди.

Он двинулся к реке и... проснулся.

Не открывая глаз, стал прокручивать в памяти только что виденный сон, как делал это обычно при пробуждении, чтобы надёжнее зафиксировать его в памяти. "Вот ведь, кино - ну просто Голливуд!" Похоже, нечто подобное когда-то видел на экране телевизора, а вот на сей раз сам оказался как будто персонажем того фильма. "И где же Сергей берёт эти дурацкие кассеты?" При воспоминании о сыне что-то кольнуло под сердцем.

Надо срочно переключить ход мыслей.

"Интересно, который сейчас час?" Час - сейчас. Пора открывать глаза.

Трещины

Лежал на спине, руки поверх одеяла, перед глазами знакомый, уже хорошо за несколько дней изученный потолок палаты, покрытый сетью мелких трещин.

Трещины на потолке. Это, пожалуй, всё (или почти всё), что ему осталось: разглядывать трещины. Или переживать "голливудские" сны. Маловато, конечно, напоследок. Но то, что он способен ощущать боль в ином, кроме сердца, месте - хотя бы во сне! - несколько приободрило. В теперешнем состоянии, когда мозг напрочь игнорирует связь со всеми органами, прекратив над ними контроль, оставив в своем ведении лишь слух, зрение и мускулатуру глаз - это совсем неплохо, могло быть хуже. Собственное дыхание ощущал, но управлять им не мог - ни задержать, ни участить. А сердце... Стучит пока. Да и когда оно его слушалось? Интересно, кто из них главнее - мозг или сердце, кто кем управляет? Где-то читал, что некоторые люди способны - разумеется, в результате длительных тренировок - усилием воли изменять ритм своего сердца и даже останавливать его на время и вновь запускать. Брехня, байки? Как знать. Ему же пока доступно лишь созерцание потолка, чем он немедленно и займется.

Вспомнил, как "главный" заходил на днях с каким-то мелким мужичком (вероятно, завхозом), осмотрел потолок и отдал распоряжение побелить. Надо надеяться, что ремонт сделают потом. После того, как...

Ну да: он же не транспортабелен. Наверное, надо благодарить судьбу (если, разумеется, в его положении это уместно) за то, что попал сюда до ремонта, а не после. Тому, следующему, который займёт место на этой койке, он не завидует: белый, стерильно чистый потолок - ни пятен, ни разводов, ни трещин. Только от одной этой мысли можно прийти в отчаяние! Нет, что ни говори, а ему, всё-таки, "свезло". И как замечательно, что он никогда не страдал близорукостью - от этой мысли должно, несомненно, улучшиться настроение, отчего неминуемо наступит выздоровление.

Какая чушь! Поистине, нет пределов человеческому...

Чему? Оптимизму? Приспособляемости? Судорожной надежде, вызванной нелепым в его ситуации жизненным инстинктом? Привычка к жизни - очень вредная привычка? Да нет, похоже, что не очень: с нею довольно легко расстаться. Вместе с жизнью.

Не желая дальше терзать себя подобными рассуждениями, отогнал их и продолжил единственно доступное в его положении развлечение: выискивать взором новые картины среди причудливого переплетения тончайших линий.

Ага! Вот и бородатый мужик, - первый, которого разглядел, придя в себя, ещё точно не осознавая, что произошло и где он находится. Сегодня, правда, выражение лица у мужика - или старика? - менее суровое, чем при первом знакомстве, даже, можно сказать, лукавое. Освещение ли в том виновато, или отвалилась ещё какая-то известковая крошка? И лицо какое-то... Вроде знакомое - но, хоть убей! Где мог его видеть? Может, на картине в Третьяковке? В Русском музее? На открытках, фотографиях в "Огоньке"? Нет, не картина, не фото, точно: встречался, беседовал. Но где и когда? А в бороде явственно просматривается парус. Да, именно: треугольный парус! А вот и лодка под ним, волны. Где-то у моря? Да, куда только не заносило... Кстати, а куда запропастилась "битва кентавров"? Ещё вчера без труда можно было разглядеть сюжет в мельчайших деталях, а вот сегодня что-то никак... Странно. Нужно, наверное, отвлечься и перенастроить взгляд.

Когда же он прежде занимался чем-то подобным? Пожалуй, только в детстве. В памяти отчётливо сохранились те "роскошные" обои в бабушкином доме, куда его маленького, перед войной, отправляли на лето, где, уже после войны, он проводил летние школьные каникулы. Обои были старые, наверное, ещё с дореволюционных времён, в мелкий цветочек, выцветшие, потёртые, местами отставшие, оборванные и подклеенные, в заплатах и ржавых потёках, с пятнами самого разнообразного происхождения. При наличии такой "живописи" не требовалось даже обладать особенной фантазией: по вечерам дрожащий свет от керосиновой лампы превращал стены комнаты в сплошной "телевизионный экран", о котором в те времена мало кто, даже из взрослых, имел представление. На обоях оживали волшебные картины, появлялись удивительные персонажи "фильмов ужасов", немыслимых для тогдашнего кинематографа.

Мать постоянно сокрушалась при виде этих стен, и всякий раз грозилась на будущий год привезти и поклеить новые обои, да руки не дошли: дом сгорел так и не отремонтированный, а бабушка умерла тремя годами позже в их московской квартире. И ведь как "своевременно" всё тогда произошло: если б не пожар, то им тогда пришлось бы довольствоваться "трёшкой". Отец потом с большой теплотой отзывался о высоких моральных качествах покойной тёщи, недолго докучавшей своим присутствием.

Нехорошо, наверное, так об отце, пережившем бабушку всего -то на 10 лет, но тут же пришла мысль, что теперешнее положение где-то уравнивает его в правах и с отцом, и с бабушкой, и с матерью. Да и с какой стати он должен запрещать себе о чём-то думать так, как ему хочется? И без того слишком часто запрещал себе многое, и - в первую очередь - мысли, приводящие к сомнениям.

Запретные темы... Сколько себя помнит, они окружали его постоянно, подобно красным сигналам светофоров сигнализировали об опасности, не позволяли отклоняться от правильного пути, единственно верного, по которому шёл по жизни. Единственный? Верный ли?! Вот они - вопросы! Вот она, тема, самая наизапретная... Да кто, в конце концов, установил все эти запреты?!

А вот интересно, факт нахождения здесь - достаточное ли основание для того, чтобы позволить себе задаваться подобными вопросами? Может ли он "дать им волю", не будет ли это предательством по отношению ко всей прожитой жизни, ко всему, что было сделано им? Ведь что может быть позорнее предательства, измены идеалам, которым служил, пусть, порою, заблуждаясь, спотыкаясь, совершая нелепые ошибки, но - искренне и беззаветно?! Он ведь был и - несомненно! - остаётся коммунистом. Пусть не таким, каких показывали в кино и о которых пели торжественные песни, но - всё же. Да ведь - если откровенно - таким быть легко: воевать, ораторствовать на митингах, махать шашкой или киркой до изнеможения, ради светлого будущего, всегда в атаку первым подниматься, молчать под пытками на допросах у врага и погибать от предательской пули в спину... Да, тем было легко - теперь можно так сказать. Во всём у них была ясность, определённость, они не испытывали ужаса альтернативы, ответственности выбора, их совесть и партбилет были слиты воедино, это и было их сущностью, которую отнять можно было лишь с жизнью.

А у него? Альтернатива... Выбирай: "или-или". Если бы это было только раз! Сделал выбор - и следуй ему до конца. Но ведь нет, это было постоянно. "Что, хочешь остаться чистеньким, замараться боишься?" Нет, не "на Колыму", не "к стенке" - партбилет на стол. Партийная дисциплина! Да, правильное понятие, когда оно не подавляет другое - совесть. Что важнее для коммуниста: быть коммунистом или... быть им? Парадокс. Чтобы сохранить партбилет - самый сакральный атрибут любого коммуниста! - нужно было, оказывается, постоянно мириться с девальвацией партийной совести. Хотя, впрочем, может ли быть совесть "партийной"? Похоже, это понятие не терпит прилагательных. Козырнуть "партийной совестью", помнится, чаще всего любили законченные мерзавцы, в чьих устах это звучало как угроза: они, понимаешь ли, владеют некоей "индульгенцией", дозволяющей творить любые пакости. Вот уж у них-то всё всегда прекрасно по части альтернативы! Эти никогда не терзаются проблемой выбора, кроме вариантов карьеры, приобретения "тачки", дачного участка и способов повышения личного благосостояния и комфорта в целом. Но совесть, в общем-то, здесь ни при чём. И ведь таких в Партии и раньше было, мягко говоря, немало, а уж в последнее время... Так зачем, чёрт возьми, ему так нужна была принадлежность к этому пресловутому "авангарду"?! И по своей ли воле он осуществил тот свой "жизненный выбор"?

Вот он, этот вопрос, запретный. Наверное, иных в подобных обстоятельствах не бывает. Надо, пока есть ещё время, найти достойный ответ... Надо ли? Не лицемерит ли сам перед собой? А может, Сергей прав?..

Стиснул зубы от внезапно накатившей на сердце боли. Нет, не сейчас... Надо продержаться... Не вопрос - зачем. Просто: надо. Вон и солнечный лучик пробежал, зашевелились, став более отчётливыми, цветные тени на потолке и стенах; слух запечатлел щебетанье птиц и отдалённые звуки города.

Подошла медсестра, похоже, что-то вколола в локтевую вену - или артерию? Он всегда с этим путался. В общем, сделала инъекцию.

И это правильно, что он лежит головой к окну: яркая зелень, птицы и небо могут свести с ума в данном положении, а вот трещины - совсем другое дело. В них есть нечто от диалектики Вечности, иллюстрирующей бренность и временность бытия, умонепостижимости Пространства, то бишь - Бесконечности. Нахальное буйство природы - просто детские шалости, глуповатая эскапада, вроде высовывания языка, в сравнении с мудростью трещин. Старушка Земля рано или поздно закончит свой век, - неважно, с помощью Человечества или без таковой, - с нею исчезнет и уникальность её Природы во Вселенной. Но трещины будут всегда, покуда существует материя. Это так же верно, как и то, что он - материалист. Аксиома!

После укола самочувствие и, соответственно, настроение улучшились. Эх, всегда бы так! Глупо, конечно, мрачными мыслями отравлять последние дни жизни - или часы, минуты?.. К чему терзания? Что они могут изменить накануне "диалектического перехода" из одного качества в другое? Боже, до чего же глупо... Хотя, как без мрака не ярок свет, так и без глупости не оценить по достоинству всей бездны собственного глубокомыслия. И чужая глупость здесь не ориентир - будьте любезны, любезнейший, собственную заиметь. И вообще: мы свои дрова сами ломаем, в своих несбыточных мечтах смело шествуем уверенной поступью к ясно различимым, точно намеченным несуществующим целям по реальным, в изобилии устилающим путь, граблям!

Обидно, что он практически заперт внутри своей черепной коробки - наедине со своими мыслями, настойчиво требующими выхода наружу. Возникло желание с кем-то поговорить просто так: поболтать, перекинуться словцом, "почесать язык", обменяться шутками. Чувство юмора, проявления которого - не сразу и с большим трудом - научился-таки строго контролировать, сдерживая даже в самых идиотских, а потому и ответственных ситуациях, вдруг взыграло на этот раз. В памяти всплыли давно забытые сценарии детских и студенческих проказ, частично осуществленные, пришло ощущение лёгкости, беззаботности, бесшабашности. Боже, чего бы он мог натворить, если бы появилась возможность подняться с сего "одра"! От этой мысли стало смешно.

Интересно, что же такое ему вкололи? Как выражается молодежь: "чем ширнули?" Наркотик? Тогда наркоманов можно понять - они разбираются в "кайфе"! Вот только дети всегда спешат, вечно торопятся, забегая вперёд с присущим им стремлением к новым и всё более острым ощущениям; но вот он честно заслужил это своё право. Да, для него недоступно практически ничего из того, что есть у других, здоровых людей, зато дозволено то, что тем запрещается категорически. Шутка. Горькая ирония. Умственные самокопания. Прекрасное чувство!

Жаль, конечно, что не с кем поговорить, да и не в состоянии он шевелить языком, как в недавнем сне - ну, да ничего, не беда. Есть же потолок. Сейчас найдёт там кого-нибудь и поговорит, хотя бы мысленно. Ого! Да сколько же их появилось! Мальчик... Ах, хулиган, что делает! Ну, о чём с этим негодником разговаривать? Надрать уши - и всё тут. Девушка, а вы куда смотрите? Приструните озорника! А девушка вроде ничего: симпатичная. Вот только одна нога в ортопедическом ботинке... Бедненькая! Такая молодая... Как вас зовут, девушка? ... Ну что вы, я же вам в отцы гожусь! ... Вы мне явно льстите. Что у вас с ногой, простите за бестактность? ... Як тому, что мог бы вас порекомендовать хорошему специалисту. ... Да нет, зачем маляру, хирургу. ... Ну что вы! Поправитесь, танцевать будете! ... Я не шучу. ... Значит, договорились? . А кто это там? То ли собака, то ли кошка... Тигр? . Ах, извините. ... Постой-ка - ты, вроде, Сашка?! Сашок, я тебя узнал! Да куда ты всё время исчезаешь!?.. Поговорить не с кем... Никому не интересен больной человек. Да, кстати, а где там мой мужичок-старичок?! Вот он-то мне и нужен, старый знакомый, пусть и не могу припомнить, где и когда... Старички для того и появляются на свет, чтобы беседовать с нами, молодёжью, по душам. Ау-у, старичок, где ты? ... Ведь только-только здесь был... Простите, вы тут не встречали старика такого, с парусом в бороде? . Нет? . Да, вот на этом самом месте и стоял. ... Это - вы? Странно, совсем не похожи... Да и гораздо моложе выглядите.

Он напряг зрение, пристально вглядываясь в переплетение линий. По потолку скользнула тень, рисунок ожил, но это ничуть не удивило, не напугало. Напротив, казалось вполне естественным, что фигура отделилась наконец-то от потолка и обрела объём, поскольку он сам этого захотел. Солнечный зайчик попал на лицо Гостя, и ему показалось...

- Простите, но над вашей головой... Право, вы кое-кого мне напоминаете. По-моему, я вас видел совсем недавно. Невероятно... Вы?!

- Да.

Первый

Голос был негромок и мелодичен, глаза Гостя смотрели прямо, спокойное умиротворение исходило от взгляда и всего Его облика.

- Просто чудненько! Именно этого, похоже, не хватало: явления грешнику-атеисту, по уши погрязшему в материализме! Как мило.

- Это не грех.

- Что, атеизм?

- Да.

Беседа предполагалась занятной, веселье нахлынуло новой волной. Вновь ощутил себя персонажем какого-то глупого голливудского фильма, на этот раз комедии. Конечно, всё происходящее является плодом воображения, стимулированного наркотиком, - самовнушение, гипноз, сон наяву, - но тем интереснее, ибо никогда прежде не доводилось испытывать ничего подобного. В иной ситуации, возможно, - и наверняка! - он предпринял бы все старания, дабы развеять наваждение, но в данный момент не желал ничего другого.

Спросил:

- А Вы не боитесь?

- Чего? - ответил вопросом Посетитель, похоже, с лёгкой ноткой недоумения.

- Ну... что я, до вставных зубов вооружённый самой передовой и истинно научной теорией, докажу Вам, допустим... Ваше несуществование?

- Нет, не боюсь, - вполне серьёзно ответил Гость. Может, лишь некая лукавая искорка промелькнула в Его глазах. Или это только показалось?

- Почему? Вы такой бесстрашный? Или Вам просто наплевать на мои доказательства?

- Ваша система доказательств находится в иной плоскости, у неё свои методы и правила, которые в Моей области не действенны.

- Вот, значит, как. Понимаю: вера. Но так ведь я-то неверующий, атеист, стало быть.

- Это не одно и то же.

- Вы полагаете? Значит, по-вашему, можно одновременно верить и отрицать то, во что веришь?

- Разумеется. Ты же изучал диалектику.

- Уел! Один-ноль в Твою пользу. Кстати, мы что, уже на "ты"?

- Я с каждым на "ты", и ты обращайся ко Мне так же.

- Ну, уж нет, я - не из вашей компании. Странно, конечно, что Вы ко мне пришли.

- Как знаешь. Только в Моём визите нет ничего странного.

- Ну да! Обыкновенная вещь. Особенно с умирающими марксистами это часто случается.

- Я пришёл к Человеку.

- Скажите, пожалуйста! А с чего это Ты... Вы решили, что нужны мне?

- Я не прихожу к тем, кто во Мне не нуждается.

- Вот те раз! Получается, я сам пригласил. Но я же старичка знакомого искал, а вовсе не Тебя. Честно говоря, у меня настроение было потрепаться с кем-то вроде Жванецкого или Хазанова, уж извини. И чего это Ты мне подвернулся? Что, воспользовался моментом, когда человеку одиноко - и просто не с кем поговорить? Валяй, мне сейчас всё равно с кем, хоть с лампочкой.

- Я пришёл потому, что именно во Мне ты сейчас нуждаешься.

- Ну, заладил. Говорю же, что именно Тебе персонального приглашения не посылал, я о Тебе даже ни разу не думал. Но уж если пришёл - оставайся.

- Ты боишься?

- Боюсь чего - аутодафе на парткоме? Я не в таком положении, чтобы бояться, как видишь. Наверное, сейчас начнёшь требовать покаяния, стращать геенной огненной, да?

- Её нет.

- Вот спасибо, утешил! Скажи, а Ты сам-то не атеист, случаем?

- Разумеется, нет, - Он не поддержал шутки. - Но Я и не священник.

- Конечно, попа я бы прогнал, это уж точно. Но всё же - не знаю, как Тебе - мне этот разговор начинает нравиться.

- Он тебе нравился с самого начала, только ты не хотел в этом себе признаться.

- Ты что, читаешь мысли?

- А как, по-твоему, мы разговариваем?

- А... ну да. Но уж не хочешь ли сказать, что они Тебе лучше известны, чем мне?

- Конечно, нет. Но движения души... Ты, например, даже не заметил, что перешёл со Мной на "ты".

- Это ни о чём не говорит.

- Конечно. Ты прав.

- А знаешь, Ты занятный собеседник. Ты что, никогда никому не противоречишь?

- Когда в этом нет особой необходимости.

- Ну а в Твоём появлении, значит, была необходимость, так?

- Да.

Шутливое настроение прошло, спросил:

- Ты пришёл, чтобы ответить на мои вопросы?

- Да. Но учти: Я не даю универсальных ответов.

- Да ла-адно! Твоими "рекомендациями", "заветами", "указаниями", "поучениями", "наставлениями", "заповедями" набита вся религиозная литература "под завязку".

- Это всё людские толкования. Для Меня важнее, чтобы Человек приобрел способность к самостоятельным выводам, учился принимать решения индивидуально.

- И нёс ответственность за них, не так ли?

- Разумеется. Но ведь и за результаты несамостоятельных действий человек не освобождается от ответственности.

- Странно, у меня о Тебе было иное мнение. Тогда следующий вопрос: зачем Ты пришёл ко мне?

- Чтобы помочь искать.

- Спасибо, конечно. Так Ты что, всем так помогаешь?

- Тем, кто в этом нуждается.

- А нуждаемся, значит, мы, "заблудшие овечки".

- Всякий, кто ищет.

- Ага! И чем же я буду Тебе за эту Твою помощь обязан? Назови цену.

- Ничего.

- Ну, нет, это не разговор! Насколько я понимаю, Ты никогда ничего не даёшь просто так.

- Конечно.

- Значит...

- Ты уже отблагодарил меня, позвав. Приглашение и есть плата.

- Это недорого. Как говорится, "по-божески". Да, за подобные "приглашения" меня на парткоме, конечно, по головке не погладили б... Надо полагать, я уже принят в лоно Твоей Церкви? Как просто! У Тебя, наверное, много таких "новобранцев"?

- Ты один.

- И Ты думаешь, я Тебе поверю? А как же "массовый охват"?

- Сказано: я не священник.

- Ну а Церковь как же? Скажешь, что у Тебя с нею нет ничего общего?

- Почему нет? Только у той организации, которую ты этим словом называешь, свои задачи, порой совпадающие с Моими. Моя же Церковь - внутри каждого человека, имеющего потребность в осознании себя, ищущего путь.

- А может, ваши "церкви" - Твоя внутренняя и внешняя поповская - людей ведут? Как баранов?

- Прошу тебя, не надо.

- А, ну да: "чья бы корова мычала". Ты это хотел сказать?

- И Церковь людская вещь несовершенная. По сути, каждый человек есть Храм Божий. Но сообща людям легче действовать, особенно тем, кто слаб. Вера людей нуждается и в обряде, и в подкреплении чудом, логикой, эстетикой, математикой, наукой - средств много.

- Ну, что коллектив - великая сила, это я ещё могу понять. Но Ты что, и впрямь полагаешь, будто все люди так уж особенно в Тебе нуждаются? Я, конечно, не о больных, несчастных, испуганных и отчаявшихся.

- Разумеется, нет. Когда, человек находит себе что-то взамен, Я ему не нужен. До поры. Ко Мне идут, когда начинают осознавать или только ощущать потерю, порой весьма смутно.

- И чем Ты восполняешь эту потерю?

- Верой. Для человека это не так уж и мало, как может показаться.

- Даже для неверующего атеиста?

- Атеизм - тоже вера, в некоторой степени заменитель религии. Re- ligare - знаешь?

- Восстановление связи... И что, хочешь сказать, что "песок неважная замена овсу"?

- В недавнее время атеизм для вас был даже большей религией, чем Христианство или Ислам. По сути, в атеизме отрицаются только внешние формы, обрядовость, появляются новые ритуалы на месте старых.

- Тебя послушать, так все кругом верующие. О какой сути Ты говоришь? Для нас, материалистов, суть в том, что мир бесконечен, но познаваем, что Вселенная устроена по объективным физическим законам, априорно существующим, рано или поздно становящимся подвластными осмыслению человеческим разумом, что человеческая цивилизация постоянно раскрывает тайны Природы, переводя их из области чудесного, мистического, "божественного" в сферу понятного и обыденного. Я ясно излагаю?

- Да. Только почему ты решил, что постижение Законов Бытия неугодно Богу? Разве ученик, постигая науку, обедняет учителя?

- Да потому, что нет Его, Бога! Человек учится не у Него, а у Природы, изучая её объективные физические и химические законы!

- У Бога много имён, всякий называет Его по-своему.

- Не надо! Меня этой софистикой не проймёшь. Мы, материалисты, отрицаем слепую ВЕРУ в Божественный Промысл, противопоставляя ей точные научные ЗНАНИЯ! Научная картина мира не имеет ничего общего с религиозным мировоззрением.

- Ты прав, это разные вещи. Но наука вовсе не отменяет религию, так же как знание не может восполнить все духовные потребности и заменить веру. В сферу компетенции науки входит всё то, на что люди нашли ответ, то есть, разгадки. Но существует ещё большая - и несоизмеримо - область загадочного, которую Человек может охватить лишь верой.

- Ага, понял! Ты хочешь сказать, что вера, религия - это лишь следствия человеческого незнания, невежества? Так? Но ведь и мы, материалисты, утверждаем то же самое. Однако, по мере накопления точных сведений о мире, человечество рассеивает мрак невежества, собственных заблуждений, суеверий и религиозных мифов. Право, Тебе не мешало бы почитать какую-нибудь антирелигиозную литературу. Ты, похоже, паренёк сообразительный.

- А ты не усматриваешь противоречия в своих рассуждениях? Ведь ты признаёшь, что мир бесконечен и неисчерпаем. Но если от бесконечности отнять сколь угодно большое число, убудет ли её? Так и с верой в Бога: приобретая новые знания, вы лишь изменяете свои прежние представления о Божественном, но отнюдь не отрицаете идею Бога как Творца всего сущего.

- Ловко Ты выкрутился! По-Твоему выходит, что атеизм и материалистическая наука борются не с невежеством и слепотой, выраженными в религии и вере, а лишь с устаревшими формами верований, то есть, просто-напросто, корректируют "Идею Божественного"?

- Это ты сказал. И почему ты усматриваешь в потребности человека веровать нечто предосудительное? Ведь по отношению к своим идеалам коммунисты не стесняются употреблять сей термин. Да и что движет людьми, как не вера? Ведь даже тот мизерный объём знаний, накопленный человечеством, не в состоянии охватить, сохранить и обобщить разум одного человека, тем более, за столь краткий период его жизни.

- Массами движут не вера и, конечно, не знания, - невежество, если уж откровенно, более мощный "стимул прогресса" - а материальные факторы, порождающие классовую борьбу... Тьфу! Я отвечаю будто на экзамене по научному коммунизму. Ты извини.

- За что? Ведь ты в это веришь.

- Я добросовестно учился. Ты меня осуждаешь за это?

- За это нельзя никого осуждать. Да и вообще, это очень трудное дело - судить человека.

- Помню: "не суди и сам не судим будешь..." Ныне стало модно цитировать.

- Да. Что касается материальных факторов и классовой борьбы... Тебе не кажется, что всё это способно двигать общественные процессы в целом?

- Почему "кажется"? Да я в этом убеждён!

- Но что тогда движет конкретным человеком, единичкой в этой массе?

- Те же самые факторы, а также экономические, политические, социальные условия.

- Всё же человеку этого недостаточно. Ведь тебе Я понадобился.

- Не Ты, а чьё-то общество. Собеседник. Любой! В данной ситуации, понимаешь...

- Я на большее и не претендую.

- Слушай, а с чего это Ты заговорил о вере как движущем факторе? Уж не собираешься ли сотворить чудо и поставить меня на ноги? Чтобы, значит, закрепить проделанную агитационную работу?

- Нет.

- Ага, не можешь! Расписываешься, значит, в собственном бессилии, следовательно - и существовании. Ведь для Тебя это, по утверждениям Твоих апологетов, раз плюнуть.

- Не могу, потому что ты этого не хочешь. А без твоей помощи Я действительно бессилен.

- Ну да, вали всё на меня, "собеседник"... Слушай, а почему Ты мне явился в таком вот... образе?

- Потому что ты именно таким Меня представляешь.

- А мог бы я, например, таким образом представить себе конкретного человека, какого-нибудь мыслителя прошлого, к примеру?

- Мог. Но это сложнее. Мешала бы их конкретность: биографии, характеры, манеры. Они будут неестественны в данной ситуации.

- Пожалуй... Зато Ты - естественен!

- Тебя что-то смущает?

- Да. Твоя компетентность. У Тебя на всё есть ответы, но они никогда не бывают исчерпывающи.

- Исчерпанность ответа определяется мерой насыщения вопрошающего. Ты - голоден. Ибо всю свою жизнь избегал этих вопросов, хоть и жаждал их. И невозможно за одну беседу усвоить то, на что, порой, не хватает и целой жизни.

- Понял. Ты, значит, относишься ко мне как к дистрофику, а поэтому кормишь "с чайной ложечки", чтобы, значит, в мозгу не случился "заворот кишок"? Спасибо за заботу.

- Не обижайся.

- Какие уж тут обиды! Ты абсолютно прав. Я на себя злюсь.

- Нет таких людей, которым не в чем себя упрекнуть.

- Ты имеешь в виду совесть?

- Да. Человек всегда приходит к этому.

- Даже когда её нет?

- В этом случае Я действительно некомпетентен. Я прихожу только к Человеку.

- Так Ты - порождение больной совести, так? И кто же тогда кого создал?

- Так ли важно знать, что было вначале? Это извечное заблуждение: во всём отыскивать начало и конец. А потом, отыскав, гадать, что было до начала, или что будет после конца.

- А Ты не совсем такой, каким Тебя изображают.

- Всякий представляет Меня по-своему. Да ведь и ты не совсем такой, каким казался себе всю жизнь и выглядел в глазах других.

- Но почему Ты пришёл только сейчас?

- Я пришёл тогда, когда ты позвал, значит, и ты пришёл ко Мне.

- Думаешь, я в это поверю?

- Да. И наша беседа тому доказательство.

- Софистика! Демагогия. Бред не может служить доказательством.

- А что может?

- Факты.

- Но то, что ты называешь бредом, разве не свершившийся факт?

- Я имел в виду научно подтверждённые факты, то, что можно фиксировать приборами, обобщать, анализировать, исследовать.

- Но твой мозг, твои ощущения - если уж ты не приемлешь понятие души - разве не приборы? Они ведь более совершенны, нежели любой созданный человеком механизм.

- И потому так часто врут и выходят из строя.

- По-твоему, ложь это то, что не соответствует твоим прежним представлениям и убеждениям?

- Конечно... То есть, нет! Опять Ты пытаешься меня запутать.

- Я помогаю тебе искать.

- Ну да: "познайте Истину, и Истина сделает вас свободными"! Не Ты сказал?

- Какое это имеет значение?

- И впрямь: никакого. Ну, так и какова она, эта Истина?

- Всё зависит от тебя, насколько близко ты способен к ней приблизиться и сколько сможешь или захочешь охватить взором.

- Говорят, что "большое видится на отдалении". Значит, чем ближе подойдёшь, тем меньше сумеешь разглядеть, так?

- Это законы оптического зрительного восприятия. Истина же постигается внутренним зрением. Она необъятна, но человек способен вместить её в себя, ибо она как снаружи, так и внутри нас. Поэтому, чтобы постигнуть окружающее тебя, внимательно смотри и на то, что содержится в тебе самом, сопоставляй.

- Очень знакомые песни. Ничего оригинального. Ты меня начинаешь разочаровывать.

- Я не прельщать пришёл, но помочь.

- Благодарю покорно. Скажи, почему бы Тебе сперва не навести порядок в своей "епархии"?

- Ты говоришь о религии?

- Да, о ней, родимой. Как Ты можешь мириться с тем, что люди молятся разным богам? Явился б к мусульманину, буддисту, там... И они бы познали истинного Бога!

- Я прихожу ко всем.

- Вот те на! И что, не верят? Ай-яй-яй.

- Верят. Но все видят и воспринимают всё по-разному. И в значительной степени дело даже не в различии видения и понимания, а в том, как потом объяснить увиденное и прочувствованное в понятных для окружающих терминах и образах.

- Ага! Национальные и культурно-исторические различия. Языковой барьер, традиции, обряды. Знакомый набор. Между прочим, ты атеизм назвал, помнится, заменителем религии. Или чем-то вроде. Кое-кто сейчас усматривает религиозные признаки и в марксизме... Ладно. Допустим. Но тогда почему Ты явился ко мне не так как к другим верующим, в виде их бога, а как представитель иного лагеря?

- Ты не в ином лагере.

- Опять двадцать пять! Представляю себе, как бы Ты смотрелся в образе, допустим, Маркса.

- Тебе он не нужен, не обманывай себя.

- Ну да, ты говорил. Ты, значит, явился в таком облике, каким я Тебя представляю. А обычно как Ты выглядишь? Может, с щупальцами, или в виде огня?

- Только так, как Меня видят.

- Скользкий же Ты тип! Ну, никак не ухватишь.

- Хочешь ко Мне прикоснуться?

- Боже упаси!

- Хорошо. Но ответь тогда, чего ты больше боишься: осязать Мою плоть или ничего не почувствовать?

- Пожалуй, и того и другого...

- Сейчас ты откровенен. Ты по-прежнему утверждаешь, что не ждал Меня?

- Ждал - не ждал... Да мне хоть кого бы. Между прочим, а почему всё же пришёл Ты, а не тот - с рогами и хвостом? Ведь мы, атеисты, - если верить попам, - по его "ведомству" проходим?

- Потому что ты позвал Меня, а не его. Он приходит, как правило, тогда, когда его не зовут и не ждут.

- Однако где Твоё всемогущество? Почему Ты миришься с его существованием? Ведь он, насколько я понимаю, постоянно разрушает созидаемое Тобой, внушая людям сомнения.

- У него нет преимущественных прав на сомнение. Тебя же оно привело ко Мне, после того, как ты усомнился в своей вере, запрещающей тебе сомневаться. Между прочим, вопреки завету основоположника или того, кого ты таковым считаешь...

- А Ты неплохо осведомлен в вопросах марксизма.

- ...Но что касается его, то он - часть Меня, как и всё сотворенное. Без него и Моё существование для вас лишено смысла. Отсутствие его лишит людей возможности учиться делать выбор.

- А, слышал: распознавать добро и зло. Что-то похожее было, кажется, у Стругацких. Так Ты не можешь уничтожить его, или не хочешь - чтобы Тебе всегда находилось дело?

- Просто Я так не ставлю вопрос. Каждому человеку надо учиться делать самостоятельный выбор между ним и Мной, не перекладывая ответственность на других. Это единственное действенное оружие против него.

- Ну, допустим, человечество, в конце концов, сделало такой выбор: стало жутко высоконравственным, ответственным и сплошь религиозным. И что же, тогда один из вас, точнее, та, "нехорошая" часть Тебя, исчезнет?

- Сказано: не "сделать", а "делать". Это выбор не человечества в целом, но каждого из вас в отдельности, он осуществляется постоянно, всю жизнь, даже когда делается неосознанно и безотчётно. А окончательный выбор - гибель: твоя, Моя, его.

- Ну конечно, реально существует только то, что оказывает влияние на чьи-то ощущения, а вся жизнь в беспрестанном движении и постоянной изменчивости. Релятивизм, однако. Так Ты, значит, пришёл предложить мне наконец-то сделать индивидуальный окончательный выбор? Теперь я понял! Как говорится, "finita la commedia". Ну, что ж, следует признать, что "предвыборная кампания" проведена успешно. Я готов. Что мне надо делать? Куда опускать бюллетень? Эй! Где Ты? Куда исчез? Вернись! ... Чёрт возьми...

Стало почему-то обидно, как в детстве, когда мать на самом интересном месте прекращала читать сказку и гасила свет. Ведь самая же малость осталась! Ну, чего Ему стоило? Ещё бы немного, и...

А впрочем, что - "и"?! Уверовал бы? И спасся? "Не смеши себя!" Конечно, это было бы неплохо, ощутить себя напоследок верующим, глубоко религиозным человеком. По правде, верующие всегда вызывали в нём некую смесь смущённого любопытства, недоумения, необъяснимого чувства некоей вины, раздражения, опаски, снисходительного превосходства и в то же время - зависти... Да, зависти, но вперемешку с жалостью: он непостижимым образом одновременно ощущал себя и карликом и великаном в сравнении с ними; он не понимал, как можно сочетать, казалось бы, несочетаемое: добровольное рабство, самоуничижение, смирение перед неведомым "божественным промыслом" - и твёрдость, силу духа?!

Конечно, всё это бредовые фантазии... Но всё-таки интересно, если бы тот давешний Посетитель не исчез, смог бы он сделать этот - последний - шаг? Просто любопытно. В конце концов, с Его стороны это просто свинство! Решил, значит, что дело сделано - и смылся. Впрочем, может, и не Он виноват - у наркотика ведь ограниченный срок действия. А если попробовать снова Его позвать?

Зашарил взором по паутине линий, но, странным образом, никакого изображения не складывалось, даже самого простого. Только трещины...

Второй

До слуха донеслось металлическое позвякивание и голоса из коридора - пришли нянечки. Эйфорическое настроение улетучивалось, подкатывала тоска... Неужто это и есть смерть: громыхание вёдер, омерзительное шуршание, запах карболки, опостылевшие трещины на потолке?.. Гнусно.

Опять откуда-то из глубины подступила боль к сердцу, которое, казалось, увеличиваясь, стало заполнять всю грудную клетку медленно и неуклонно. Впрочем, на агонию не похоже. Хотя, откуда ему знать, как оно должно быть на самом деле? "И опыт, сын ошибок трудных..." - вдруг прозвучал в мозгу голос из телевизионной программы. "Почему сын? Каких ошибок?!" Боль вызвала утробный, похожий на мычание стон - единственное, чем можно было напомнить о своем существовании.

В поле бокового зрения появились силуэты дежурного врача и медсестры, о чём-то коротко переговорили, - было не разобрать, о чём - сделали инъекцию. Хотя боль потихоньку стала отпускать, он знал, что та не уйдёт далеко, а затаится где-то неподалёку. Однако вновь возникло беспечное настроение.

Плевать! Как хорошо, что он попал именно в эту больницу, где добросовестный и квалифицированный персонал, нет дефицита лекарств и медоборудования. Значит, жизнь его прожита не зря, и он заслужил право на освобождение от предсмертных мук. Да, он отдал всего себя служению народу и теперь лежит в отдельной палате, пользуясь заботливым вниманием медперсонала. Ну а народишко, не желавший должным образом служить себе сам, пусть загибается в коридорах отвратительных районных лечебниц. Что ж, он - настоящий коммунист: прожил жизнь так, чтобы в итоге не было мучительно больно...

По мере отступления боли нахлынули злость и сарказм, ненависть к самому себе. "Они, похоже, что-то другое вкололи" - подумалось. Возникло, желание покончить со всем разом: рвануть, собрав силы, все эти трубочки и шланги, опрокинуть склянки и приборы... Да что уж... Даже это ему не по силам. Как называют таких, как он? "Овощ", да?..

...Открылась дверь и вошла мать в накинутом на плечи белом халате, в сопровождении врача. Смотрел на морщинистое старушечье лицо, на котором застыла жалкая улыбка... Что-то наверное, надо было сказать... Но - что??? "Здравствуй, мама"? "Не грусти"? "Уйди"? "Останься"? "Всё будет в порядке"? Боже! Зачем она здесь?! Ведь нет ничего противоестественнее, чем мать у смертного одра сына... Разве лишь у гроба.

- Поправляйся, сынок, - сказала мать и ушла, поддерживаемая под локоть заботливым врачом.

"Что, опять Твои штучки?" - мысленно спросил, не рассчитывая, впрочем, на ответ.

- Ты это о чём? Ты меня слышишь? - откуда-то донёсся знакомый голос, менее всего ожидаемый.

- Кто здесь?

- Это я, Лариса, - она взяла стул и придвинулась к кровати, оказавшись в поле зрения.

- Как ты сюда пришла?

- Неважно, - Лариса положила ладонь ему на запястье. - Главное, что я с тобой. Как ты себя чувствуешь?

- Прекрасно.

- Шутишь?!

- Это ты шутишь, если задаешь такой глупый вопрос.

- Конечно, по-твоему, я всегда только глупости говорю. Я закурю?

- Кури. Где ещё и покурить, как не у одра умирающего.

- Не паясничай! Я целый час ждала, когда ты придёшь в сознание.

- Так я, значит, был без сознания? Тогда - извини. Мне же, похоже, не дождаться...

- Ты о чём?

- Ничего-ничего! Ты кури. Думаю, никотин не успеет меня убить.

- Вечно ты со своими дурацкими шуточками! Ты всегда думаешь только о себе.

- Да, каюсь! Я не мог уделять тебе больше 95% своего времени, а на меньшее ты ведь не соглашалась.

- Паяц!

- Ага. На ниточках...

- Прости, я понимаю, как тебе сейчас плохо, но пойми, что и мне не сладко.

- За что я тебя всегда любил, так это за понятливость. Впрочем, сейчас, если быть откровенным, мне очень хорошо.

- Ты даже в этой ситуации не хочешь сменить свой шутовской тон!

- Слушай, а чего ты от меня ждешь? Воспоминаний? Извинений? Подведения итогов? Покаяния? Я не знаю, как положено вести себя умирающим, уж прости, у меня нет опыта. Да и по части правильных манер всегда был "недобор". Но не переживай, это не должно бросить тень на твою репутацию. Мы здесь, кажется, одни?

- У тебя никогда не было... ни капли сочувствия ко мне... Никогда! Ты даже сейчас не можешь... Но я тебя по-христиански прощаю.

- Ты? Меня?! Спасибо, конечно. Кстати, ты так и не сказала, каким образом здесь оказалась.

- Врачи разрешили прийти. Мы всё-таки муж и жена.

- Извини за нескромный вопрос: а ты, часом, не призрак?

- Ты всю жизнь считал меня призраком.

- Если быть точным, то вампиром. Прости, но в моём положении трудно адекватно воспринимать реальность. Буквально за несколько секунд до тебя я видел мать...

- У тебя был бред! Твоя мать покойница. А я здесь уже более часа.

- А прежде знаешь, кто меня навещал? Ни за что не поверишь.

- И кто же?

- Иисус.

- Не смей так шутить! Ты совершенно несносен.

- Я не шучу.

- Я же тебя просила никогда не касаться моей веры! Если ты решил воспользоваться своим положением, чтобы издеваться, глумиться...

- У меня и впрямь "прекрасное" положение. Но я действительно видел Его и даже беседовал с Ним.

- Никогда этому не поверю! Он может явиться лишь к избранным, отмеченным особой благодатью.

- Откуда тебе это известно?

- Да уж, известно! Многие, гораздо лучшие чем ты, всю жизнь мечтают о встрече с Ним, молятся...

- Ты это о себе?

- Хотя бы! И чтобы Он явился к тебе? Который отравил жене всю жизнь попрёками за то, что она посещает церковь и носит крест, компрометируя мужа-коммуниста!

- Не сказал бы, что всю жизнь, один лишь раз, помнится, и спросил. Да собственно не в кресте дело.

- А в чём? В чём же?!

- В том, что носишь его поверх кофточки, как цацку какую-то, в связке со всяческими амулетиками и кулончиками.

- Ну и что? Я не скрываю! Мне нечего стыдиться своей веры. Вот вам бы не мешало немного совести заиметь, коммунистам! И не лги мне про Него! Соври что-нибудь получше.

- Вот именно: сказать, что я Его не видел - значит соврать. Да ты не переживай, то была просто галлюцинация от действия укола. Но очень даже отчётливая. Я во всех деталях помню наш с Ним разговор.

- Хм... Ну, допустим. И что же такого Он тебе мог сказать? О чём вы беседовали?

- Это личное.

- О женщинах, да? Ты, конечно, трепался обо мне.

- Ты считаешь Его сплетником?

- Не смей о Нём в таком тоне! ! Так говорить!!!

- Тебе не интересно?

- Продолжай. Но, прошу тебя, уважай мои чувства.

- Он сказал, что пришёл ко мне потому, что я Его позвал.

- Ты?! Позвал? И как же это тебе удалось? Да я Его, может, каждый день зову! Ты что, молился? Никогда не поверю.

- Нет. Он сказал, что я позвал Его сердцем, сам не ведая того.

- Как это можно "звать, не ведая"? Глупости! И с чего это ты о сердце вспомнил?

- Наверное, для этого нужно чтобы оно заболело.

- Я это где-то уже слышала. Ты пользуешься своим положением.

- Я это уже слышал.

- Знаешь, что я тебе скажу: не было ничего такого. Ты всё придумал, только чтобы меня позлить.

- Скорее, я тебя придумал.

- Что ты имеешь в виду?

- Сама знаешь. Какая погода в Будапеште?

- При чём тут Будапешт?

- Действительно, ни при чём. Давно прилетела?

- Как только получила телеграмму, так сразу. Какое это имеет значение?

- Никакого. Я устал.

- Я поняла: мне уйти?

- Да, прошу тебя... И пригласи сестру. Если сможешь.

- Хорошо. Поправляйся, - она чмокнула губами над ухом, имитируя поцелуй, подоткнула одеяло, символически, в знак заботы о его лёгких помахала рукой, как бы отгоняя остатки табачного дыма, подобрала окурок и спрятала в сумочку.

- Уничтожаешь улики?

- Что?

- Ничего. Всё в порядке. Привет всем.

- До завтра, - и ушла.

Да... Интересно складывается. Кто же будет следующим?

Появилась медсестра, потянула носом воздух, покачала головой, открыла форточку, взглянула на приборы, что-то там подкрутила и удалилась. Когда стих звук шагов в коридоре, услыхал знакомый голос, казалось бы давно забытый:

- Вот ведь, "Штирлиц"! Тебя не проведёшь. Как догадался?

- Садись, - скрипнул стул, и в поле зрения возникло знакомое улыбающееся скуластое лицо. - А чего тут догадываться? У меня же обширный паралич, ни с кем же разговаривать не могу, кроме вас, привидений. Да и Лариса не тот человек, чтобы из-за такого пустяка прервать загранпоездку. А вот тебя я рад видеть. Знаешь, а ты нисколько не изменился.

- Не с чего нам меняться.

- Ну и как ты теперь?

- В смысле?..

- Ах, да! Прости, дурацкий вопрос, как-то так вырвалось.

- Все вопросы дурацкие. А ответы ещё дурнее. Да ладно, скоро сам всё узнаешь, недолго ждать осталось.

- Что, и я буду вот так, как ты ко мне, являться людям?

- Будешь, куда денешься. Если, конечно, кто-то вспомнит о тебе. Лучше расскажи про себя.

- О чём?

- О том, как ты жил после моих похорон.

- Это для тебя имеет какое-то значение?

- Да нет, для тебя. А то на что это похоже: всё сам с собой только.

- Да... Ведь, по сути, после тебя я ни с кем откровенно так, по-душам, пожалуй, не разговаривал.

- Ну и как ты? Вырос, сделал карьеру?

- Издевайся-издевайся! Мне это даже где-то приятно.

- Понятно: мазохизьм. А я не издеваюсь, я константирую хвакт. Сам ведь понимаешь, что ни на что серьёзное ты никогда не был способен.

- А для партийной карьеры, по-твоему, никаких способностей не нужно?

- Нужно. Спек-цик-фик-ческих.

- Ну а сам-то, сам чего в этой жизни достиг? Я имею в виду - в той своей, земной.

- Утоп. Ты забыл?

- Помню. А до того? Чего такого замечательного ты свершил, чтобы судить меня?

- До того я готовил себя к утонутию. И подготовка - согласись! - прошла, судя по результату, вполне успешно.

- Не валяй дурака.

- А что? Я разве что-то не то сказал? А что есть наша жизнь, как не всего-навсего прелюдия?

- Ой, да где ты понабрался всей этой пошлости? Неужто на том свете? От тебя я этого не ожидал.

- Рад! Искренне рад огорошить вас пошлостью. По крайней мере, хочется надеяться, что ты не считаешь меня всего лишь порождением своего буйно-болезненного, стимулированного наркотиком воображения. Воображаемый Сашка ведь не может ничем удивить, он - идеален! Что может быть идеальнее покойного Лучшего Друга? Тот, который существует в твоей памяти - ничего общего с реальным не имеет, он просто квинтэссенция некоего "добра", "нравственности", эталон (в твоём понимании, конечно), чтобы получать мазохистское наслаждение от химеры, определяемой понятием "совесть".

- Разве для тебя имеет значение, за кого я тебя сейчас принимаю?

- Разумеется! Иначе как тогда с тобой разговаривать?

- Скажи откровенно: тебя кто-то прислал ко мне?

- Ты же знаешь: меня можно послать, но прислать - jamais!

- Я вот и думаю, не послать ли мне тебя...

- Тебе не кажется, что у нас какой-то идиотский разговор получается? Ведь ты сейчас на 20 лет старше меня, а ведёшь себя как ребёнок.

- Хорошо. Тогда не будете ли так любезны, Александр Сергеевич, изложить вкратце: что вас сюда привело? Если ты, как утверждаешь, не плод моего больного воображения.

- Плод - не плод, какая разница? Утверждать что-либо - архиглупость. А привели меня сюда, допустим, циркулировующие в "определённых кругах" слухи о вашем намерении в скором времени пополнить оные "круги". Вот и решил навестить старого друга напоследок, приободрить, значить. Тебя такое объяснение устраивает?

- Ну что ж, вполне. А ты что, подождать не мог, когда я сам приду туда, к вам?

- Понимаешь, как бы тебе объяснить... Дело в том, что всё несколько сложнее, чем тебе кажется.

- А! Так мне всё-таки "кажется"!

- Не цепляйся к словам. Ты, значитца, веришь в загробную жизнь?

- С чего ты взял?

- А то я не вижу! Не притворяйся. Веришь, и всегда верил, только что проговорился. Но продолжаешь врать сам себе. Ну да такое со многими в подобном положении бывает.

- Ладно, бессмысленно спорить, допустим. И - что?

- А то, что там, откуда я пришёл и куда ты уже "навострил лыжи", нам встретиться не удастся.

- Почему?

- Потому! Не о чем нам там будет разговаривать, ничто нас уже не будет связывать, мы станем друг другу попросту неинтересны. Да, в сущности, это будем уже не мы, прежние.

- Но ведь ты здесь и, как погляжу, практически не изменился.

- Потому что ты пока ещё здесь. Твоя память о прошлом нас ещё может как-то соединить. И только твои воспоминания держат ещё меня на этом свете. Тебе тоже придется частенько навещать тех живых, в чьей жизни ты оставил какой-то след, помнящих о тебе. Но вот потом нас друг с другом уже ничего связывать не будет.

- Значит, тщетны надежды тех, кто уповает на встречу с близкими в загробной жизни? Всё это, выходит, ложь и такой возможности нет?

- Почему? Могут встретиться, если захотят. Только дело в том, что никто не хочет. Не было ещё такого пренцендента. Другое качество бытия, если так можно выразиться. Андерстенд?

- Но ты пришёл, значит...

- Ничего не значит! Ты интересен, пока жив, когда твоё серое вещество занято частичкой информации обо мне. Перейдя же в иное качество, ты изменишься и станешь мне не интересен. Понял, дубина?

- Это что-то вроде отношения к младенцам: пока дети беспомощны, о них проявляют заботу, а когда человек подрастает, то ему самому предоставляют решать свои проблемы. Так?

- Примерно. Но, конечно, не совсем так. А точнее, совсем не так.

- Вот теперь понял. Значит, сейчас у меня имеется последняя, но реальная возможность увидеть всех кого захочу: и живых, и мёртвых?

- Конечно. Такая возможность у тебя всегда была, только ею надо было захотеть научиться пользоваться.

- Спиритизмом, что ли, надо было заниматься?

- Чушь собачья, развлечение для дебилов и заработок для мошенников. Ты же понимаешь, о чём я.

- Ладно. Ты дал понять, что этот разговор для тебя чем-то важен. Чем, позволь узнать?

- Ты не поймёшь. По крайней мере, не сейчас. У нас там, неподалёку, как догадываешься, свои трудности.

- Какие же? Спасение души? Вербовка новых душ?

- О душеспасении при жизни надо заботиться, в моём положении уже как-то поздновато. Да и в твоем, кстати, тоже.

- Тогда - что? Второе?

- За кого меня принимаешь? Сдалась мне твоя душа!

- Не крути! Тебе чего-то от меня надо, я же вижу.

- Только потрепаться. Чтобы тебе развлечение доставить, скрасить досуг, тысызыть. Дружбу, альтруизьм, как потребность, ты признаёшь?

- Ты - от Него?

- Снова-здорово! "Кто вас прислал?" "На кого работаете?" Явки, пароли... Да нет никакого "Его", ты понял?! Сейчас есть только ты да я. И - всё!

- Кто же тогда ко мне приходил?

- Лариска.

- Не притворяйся! Знаешь, Кого я имею в виду.

- Ты опять о Нём? Догадываюсь. Так я тебе скажу, что ты, скорее всего, сам с собой разговаривал. Я на твоём месте, может, тоже бы в религию ударился, только у меня тогда на это времени не было.

- Почему я должен тебе верить? Он, между прочим, был не менее реален, чем ты.

- Вот именно: "чем я"! Тебе самому не смешно? Впрочем, если хочешь верить - верь. Только меня в это не путай.

- Но тебе ведь должно быть известно наверняка...

- Разумеется. Так же как то, что ты сможешь поверить только тому, во что захочешь поверить.

- Допустим, я захотел поверить в Него. И что, тогда Он - есть?

- Тогда, безусловно, есть. Для тебя. Но совсем не тот, за кого ты Его принимаешь и вовсе не такой, какой бы тебя устроил во всех отношениях.

- В смысле?

- Влюбляешься ведь не в реального человека, а в вымышленный абстрактный образ.

- И в чём ты хочешь убедить меня этой банальной сентенцией?

- Тебя что, всё устраивает? Тебя жизнь не убеждала, опыт?

- Имеешь в виду мерзости, которые повсеместно творятся?

- И их тоже. Допустим, Этот, Твой, всемогущ. И добр! Откуда же зло? Не "божья кара", не несчастные случаи, не природная стихия, а зло немотивированное, имеющее одну природу - приносить страдания? Он либо слаб, либо не мудр.

- Тогда ответь: откуда возникает добро?

- Что ты имеешь в виду?

- Что добро так же немотивированно, оно не выгодно; быть добрым, порядочным - очень накладно. Но ты же не станешь отрицать существования в людях честности, порядочности?

- Порядочность, мой друг, это тонкий дальний расчёт хитроумного мерзавца. Потому что в перспективе порядочность выгодна. С репутацией "хорошего человека" гораздо легче втираться в доверие и обделывать свои грязные делишки.

- Знакомый аргумент и демагогический приёмчик негодяев: все, мол, хороши! Только мы, дескать, не притворяемся, подличаем в открытую, потому как честные. Негодяи ведь тоже хотят прилично выглядеть в собственных глазах. Ну а всё же, если порядочность ничего, кроме неприятностей, человеку не сулит - тогда как?

- А я знаю? Дурак, значит. Или нравится ему это - заниматься самолюбованием. Гордыня и мазохизм.

- Ага, нравится! Так что или кто заставляет - или нет, учит, - человека быть нравственно чистоплотным, получать удовольствие от помощи близкому, утешения страждущего, самопожертвования - того самого альтруизма, на который ты же сам и ссылался?

- Слушай, и чего ты по партейной-то линии попёр, а? Тебе бы в попы самый раз. "Бог есть любовь!" Очень мило. Особенно в твоих устах.

- Ты не ответил.

- А чего тут отвечать? Инстинкты, мой друг, заложенные в нас, такие условные и безусловные - ты, как бывший некогда материалистом, должен это понимать. Животные о потомстве своём заботятся, защищают. Хорошо обученная собака за хозяина жизнь отдаст! Человек же просто привыкает к другим людям, которых начинает порой считать своей собственностью, называя элементарную привязанность и привычку "любовью". У Скупого Рыцаря, кстати, любовь к "предмету своей страсти" была не меньшей. Человек способен на героическое самопожертвование ради таких пустяков, что не стоит всерьёз даже и обсуждать эту тему. Эгоизм с дуростью - и ничего более.

- И нет никакой потребности души, так, по-твоему?

- Не-ту! Привычки и внушённые стереотипы поведения, расчёт или страх, инстинкты и желания - вот и всё, что движет человеком.

- Слушай, надоело. Давай сменим пластинку? Уж лучше о политике или о бабах...

- О бабах? Оригинально! О чём ещё могут разговаривать призрак покойника и кандидат на тот свет? Или тебя ещё эта тема волнует? Тогда поздравляю - паралич не столь уж обширен.

- Действительно... - он помолчал. - Но ведь о спасении души с тобой бессмысленно говорить, ведь ты в её существование не веришь, не так ли?

- Каверзный вопрос. Особенно если учесть, что он задан духу. Так ты хочешь душу свою, что ли, спасти? А стоит ли?

- Знать бы, как...

- Вот-вот. Ну, изложи вкратце свои подвиги на этом поприсщче. Спасти душу, может, и не спасёшь, по причине её отсутствия, но облегчить можешь. Ты, значит, выбился в "слуги народа", судя по этой "людской"? - Сашка обвёл взглядом палату. - А что, ничего. Может, и не совсем "люкс", но - солидно.

- Давай не будем об этом, а? - он поморщился, как от зубной боли. - Тут земных "борцов за справедливость" развелось неимоверно, всё уже объяснили без тебя...

- А, понимаю! Ты, значит, наедине с собой хочешь потерзаться совестью, всласть помучиться, а потом, если сил хватит - шарах по капельнице! Так что ли? Нет уж, лучше выкладывай. Так и быть, утешу.

- Ты "утешишь"...

- Ну, обругаю. Всё легче, когда кто-то другой. Не возражаешь?

- Нет. Валяй.

- А давай я над тобой поиздеваюсь, поглумлюсь всласть, потерзаю, вместо этой твоей "химеры". Хочешь? Ей меньше работы.

- Буду признателен.

- Ну-ну. Значит, как я понимаю, душевного покоя, чувства глубокого удовлетворения за результаты свершений, с высоты своего одра оглядывая пройденный путь, нету? Ай-яй-яй... Идеалы, стало быть, порушены, смысл жизни утрачен, цели не достигнуты. Ни урны в кремлевской стенке, ни мемориальной доски на доме, ни названия улицы не светит... Сочувствую! Разумеется, лицемерно. А ты верил в Идеалы? Да нет, конечно, ты не настолько глуп. Ты не верил, но считал, что "так надо", что "иначе нельзя", искренне врал, в первую очередь сам себе, на митингах и собраниях разоблачал отщепенцев с их "правдой", призывал, воодушевлял, боролся, старался, как мог, преданно служил и исполнял. А теперь тот мир исчез, испарился, будто его и не было. И даже без мало-мальски приличного взрыва - так, лишь непристойный звук. Обидно. Кто поумнее из вашей команды - "первые ученики" - те перестроились, вооружились новыми лозунгами и "ударились в бизнес". "Двоешники" же орут, что их обманули, рвутся к кормушке, которая им до сих пор бездонной кажется, и всё о "единственно верном учении" твердят. Верное-то оно, может, и верное, только покуда ещё ни один человечий ум так толком его постичь не смог, начиная с самого основоположника. А "верные последователи" всё не унимаются, всё им кажется, что если всё заново начать, то что-то может приличное получиться, а не только бараки да колючка... Так?

- Приблизительно правильно пересказал модные ныне песни. А ты, я гляжу, следишь за событиями. Газеты, небось, выписываешь?

- Да ладно, что уж тут следить! Я это, если помнишь, ещё двадцать лет назад предсказывал.

- Не помню.

- Зато я хорошо помню, как ты обыкновенно всё время помалкивал. Молодец, не поддавался на провокации даже лучших друзей! А меня - знаешь? - в "контору" таскали, "на профилактику". И с чего это я им понадобился?

- Ты меня спрашиваешь? Не знаю. Трепался, наверное, много и где ни попадя.

- Несомненно. А ты тогда по комсомолу ударял, по комсомолкам особенно, в партию активно лез. Слава Богу, времена не самые суровые были, даже тюрьмой не слишком сильно стращали. Слушай, а правда, что для стажировки и партийной карьеры обязательно надо было кого-нибудь "сдать" - и чем ближе друг или родственник, тем лучше?

- Пользуешься тем, что не могу тебе в морду дать? А пошёл ты! !!

- "В морду" ты никогда не мог из врождённого гуманизьма, столь необходимого для карьеры партработника. В этом смысле вы с попами весьма легко заменимы.

- Знаешь, что!..

- Ладно-ладно, побереги эмоции. При твоей-то сердечной сосудистости. Да ладно, шутю я. Шуток не понимаешь? А даже если и ты "стукнул" тогда - не рассержусь. Даже "спасибо" тебе скажу, ибо язычок свой поганый я тогда унял. Даже страшно подумать, до чего он мог меня довести.

- И до чего же?

- Не утоп бы я тогда, вот что. И загнулся бы где-нибудь на лесоповале, и являлся б тебе сейчас в арестантском ватнике... Или обменяло бы меня "кейджиби" на какого-нибудь узника империализма, и слал бы я тебе приветы по "Би-Би-Си". А ты, будучи в прошлом другом крупного диссидента, слетел бы со своей партийной лесенки, или, напротив, резко взлетел, успев своевременно отречься и заклеймить. Вон их сколько, вариантов!

- Слушай, кончай этот пустой трёп.

- Трэп не бывает пустым. То, что ты высокомерно называешь "трэпом" - суть высшее проявление Человеческого Гения!

- Кончай.

- Ладно, кончаю. И продолжаю. Ну и чего ты, дурашка, в эту идиотскую вселенинскую скорбь ударился? Ну что с тобой? Ну да, дали вам, большевикам, слегка "по соплям". Но не "по рогам" же! Никто из вас баланду за свои "завороты" не хлебает, лечат вас, паразитов, по высшему разряду, кормят деликатесами, к коим вы привычны... Заслужили! Вы ведь всю жизнь только для народа старались, не так ли? И народ воздавал вам должное, может, правда, порой и помимо своей воли. Прав как никто тот, кто сказал, что "нет более завидной доли, чем служение своему Отечеству и Народу".

- Ладно, издевайся! Только ты меня этим не достанешь... Проехали уже.

- А ведь я сурьёзно, ежели и ёрничаю, то так, самую малость. Ведь вы, большевички, всё же сумели дать народу самое главное, в чём он нуждался: счастье! Да-да, не кривись. Правда, на слегка голодный желудок. Но ведь счастье и сытость - вещи трудно совместимые, согласись.

- С чем я должен согласиться? С твоей пошлой сентенцией о том, что сытые не могут быть по-настоящему счастливы?

- Разумеется. Только, конечно, не надо путать счастье с чувством глубокого желудочного удовлетворения. Если на то пошло, то подлинное наслаждение возникает лишь у пожирающего деликатесы на виду у толпы голодных, пускающей завистливые слюни. Вот оно - настоящее счастье!

- Счастье мерзавцев... Цинизмом и сарказмом ты, помнится, всегда блистал. Но ведь каждый вкладывает в понятие счастья свой смысл, и давай не будем превращать наш разговор в школьный диспут на тему "о счастье", а?

- Ты считаешь, тему исчерпанной?

- Да. Джонатаном Свифтом. "Счастье - состояние ловко одураченного человека". Или что-то в этом роде.

- Браво! Ты цитируешь этого ирландского попа-диссидента - поздравляю. Но я имел в виду не то "лоховское" счастье, а подлинное, которое люди испытывали по-настоящему даже в своём убогом быту: они верили, что делают важное дело, трудились, не особо задумываясь над целями и смыслом, умели радоваться, предавались фантазиям о грядущем рае земном, имели уверенность в завтрашнем дне, о котором им пели, что он "будет лучше, чем вчера".

- Знаешь, что?!..

- Что? Думаешь, издеваюсь? Да Господь с тобой! Тебе-то ведь не в чем себя упрекнуть, не так ли? Ведь ты, насколько мне известно, даже не крал. В том смысле, что не брал из партийного "общака" больше, чем полагалось по занимаемому в иерархии положению. А это, по нынешним меркам, можно уподобить "подвигу коммуниста". Да не кривись ты! Я ведь не такой наивный, каким был когда-то, прекрасно понимаю, что вся цивилизация стоит на тех или иных способах отчуждения и присвоения всяческих благ, то есть на воровстве - и не осуждаю ничуть. Вот я и говорю, что ты для меня - вроде как мифологический персонаж.

- Скорее, литературный.

- А что, может быть! Если какому-нибудь придурку придёт в голову о тебе написать. Вовсе даже не исключено.

- Сомневаюсь только, что найдётся другой идиот, который станет читать.

- О, ты недооцениваешь людей, их качественный состав! Впрочем, вам, большевикам, всегда были свойственны идеалистические представления о нас, простых смертных.

- О вас?

- Ну да. Не иронизируй - то, что я помёр, рояли не играет. Я такой же простой человек, как и все иные, временно влачащие свой жалкий "земной жребий". Ты же - другое дело. Ты - представитель высшей касты брахманов, управляющих социальными процессами. И, в общем-то, неплохо вы управляли, со знанием дела. Всё было правильно, только одного, на мой взгляд, не учли: диалектики. В том смысле, что детишки подрастают в вашем "детском саду" и им уже другие игрушки требуются.

- Что ты имеешь в виду?

- А то! Почему, спрашивается, ваши вожди эту долбаную перестройку затеяли? Сам знаешь, но напомню: производительность труда у народа низкая, на одних зэках да перекачке нефти "за бугор" далеко не уедешь. Да и цены на нефть, к тому же... Ну, не будем о грустном. Стимулы-то у вас ещё с гражданской: "давай-давай" да "потерпи". Векселей навыдавали под грядущую эру изобилия, глядь - а платить-то и нечем. В общем, конечно, в таких случаях война помочь бы могла, как пожар на обворованном складе. Да, сам понимаешь, опасное это нынче мероприятие, можно не рассчитать. "Афган" не выручил, а что-то покрупнее затевать боязно. Что, не нравится?

- Давай-давай. Занятно за ходом мысли твоей следить.

- Считаешь, ахинею несу? Да мне просто лень тебе всё в деталях разжёвывать, если подумаешь - сам поймёшь, что я прав. В общем, вся беда ваша в том, что избаловали вы народ счастьем-то, завалили его своими заботами по самые увешанные лапшой уши, а он и рад был! Я серьёзно. Глупо утверждать, что можно сесть народу на шею помимо его желания. Тоталитаризм и нищета - самые плодородные почвы, на которых произрастают прекрасные цветы подлинно народного счастья.

- Ишь ты, ну прямо поэзия! Где-то я это уже слышал. И к чему ты клонишь?

- К тому, что вы, коммунисты, ближе всех стояли к пониманию главной Божественной Заповеди: добывай хлеб свой насущный в поте лица своего.

- Насколько я помню, это было Божественное проклятие за совершённый грех, а вовсе не...

- Ошибочка, сударь мой! В Библии не меньше глупостей, чем в Манифесте вашей Партии. Освобождение человека от земных тягот ни к чему хорошему, кроме алкоголизма, наркомании, бунтов и суицидов не ведёт. Лишь немногие избранные обладают Божественным Даром праздности во благо себе и окружающим, а для большинства же сытость, беззаботность, комфорт - смертельный яд и главная предпосылка к вырождению и деградации. О гиподинамии слыхал? То-то. Когда же человек каждодневно борется за выживание, то ему не до депрессий и психозов. Рискуя ежеминутно, он учится наслаждаться каждым глотком свободы, каждым мгновением жизни! И чем строже режим, тем острее ощущения, тем полнее счастье бытия.

- Занятная теория. Этакий "социальный мазохизм" получается. А мы, значит, те самые "садисты", которые помогают людям испытывать это мазохистское наслаждение, так?

- Ну! Начинаешь просекать. Ведь это же "кайф": пройтись по краю пропасти, заглянуть в бездну и "вытащить счастливый билет", не сверзившись в неё.

- А тебе не кажется, что кое-кто, может, и не испытывает потребности в такого рода "кайфе" и вполне мог бы обойтись без ощущения "радости ежесекундного существования"?

- Конечно! Но и о таких людях вы, коммунисты, позаботились: им вы дали пресловутую "уверенность в завтрашнем дне". Они знали, что - худобедно - всегда чем-нибудь накормите.

- Как скотину в хлеву?

- Вот именно. Не это ли есть рай - предел мечтаний человечества? Лежишь себе, похрюкиваешь, если сыт, или жёлуди ищешь, когда голоден, и невмоготу ждать, когда принесут вкусные помои. А уж если слышишь, как визжит под ножом сосед, так и вовсе лафа: слава Богу, что не тебя, пронесло! О лучшем общественном устройстве и мечтать было невозможно, да только вот помоев на всех стало не хватать, а решительности половину стада под нож пустить, как настоящий рачительный хозяин время от времени поступает, в вас не оказалось. Решено, стало быть, выпустить всех "на вольный выпас", коли духу на отбраковку поголовья не хватило, а кормушки заправлять нечем.

- И что, вы все о нас такого мнения?

- Кто?

- Покойники.

- Не знаю. Я же говорил: с покойниками не общаюсь, они мне не интересны.

- Да-а... Ты мне тут такую речугу в похвалу рабству задвинул!

- А что? Если людям нравится, то имеют полное право. Разве кого в истории люди любили больше, нежели деспотов и тиранов? Тирания - подлинно народная форма правления.

- Ну а как же демократия, свободный выбор?

- Ошибка природы. Временное и очень опасное явление, вроде шизофрении. А демократия, которую представляют у вас тут как "народовластие" - спектакль для лохов, нисколько не помеха для диктатуры самоизбравшихся - сумевших дорваться до верхушек власти "подлинных демократов".

- Что-то не очень похоже. Напротив, диктатуры долго не живут, а вот...

- Америка? Да это страна выродков, блудных сынов, всемирная помойка! Они же на глазах деградируют, уже не могут придумать, что же себе ещё пожелать, истребляют энергоресурсы планеты на свои дурацкие прихоти, ими движет лишь желудок и лень: из кожи вон лезут, чтобы придумать, как бы кого "пригнуть", неутомимы в своем стремлении поменьше работать!

- Слушай, а ведь ты не Сашка.

-... Что? С чего это ты взял?

- Нет, внешне довольно похоже: голос, интонация, словечки коверкаешь.

- Ну и? С чего ты так решил?

- Да скучно. Знаешь, Сашка тоже много всякой чуши городил, только его интересно было слушать.

- Ну... Все мы меняемся, и ты в том числе. Двадцать лет назад, может, тебе бы скучно не было.

- Не надо, не старайся. Я давно понял, что ты не тот, за кого себя выдаёшь.

- Ну и кто же я, по-твоему? Может, твоя больная совесть?

- А ведь сперва я чуть было не клюнул. Ведь Он предупреждал меня, что ты приходишь без приглашения.

Гость ответил, помолчав, уже в другом тоне:

- А ты уверен, что не нуждаешься во мне? Я ведь всегда был с тобою рядом. Неужели я, по-твоему, чем-то хуже Него?

- Слушай, зачем я-то тебе нужен? Хотя бы сейчас, а?

- А Ему - зачем?

- Ты, что ли, завидуешь? Тому, что человек в моём положении начинает нуждаться в Нём?

- Да ну, какая уж тут зависть! Скажем, конкуренция. Обидно, понимаешь, когда клиента перехватывают у тебя под самым носом.

- А ты не мог бы сменить образ, хотя бы?

- Что, "Сашка" смущает? Какой изволите?

- Твой подлинный.

- У меня его нет, такого, какой можно визуализировать - я же в вашем представлении дух, ты не забыл? А в том виде, как принято меня изображать, - с рогами и хвостом, - думаю, ни к чему, пошло. Хочешь, стану Лоллобриджидой? Ты ведь, помнится, был некогда в неё влюблён.

- Боже упаси! Лучше "Сашкой" оставайся. Чего тебе от меня надо? Хочешь душу купить? И какая цена?

- Тебе ещё ничего не предложили, а ты уже торгуешься.

- Да просто интересно узнать ваши "расценки". Чисто из любопытства.

- Не нужно мне ничего. Ведь до чего же в вас самомнение развито: вообразили, будто из-за какой-то паршивой душонки я стану мараться!

- Тогда ради чего же?

- Боже до чего ж он мне надоел!

- Ты взываешь к Богу? Забавно.

- А к кому же мне взывать, скажи на милость? Не к Комиссии же Партконтроля ЦК КПСС!

- Слушай, я тебе, конечно, благодарен за внимание, что не забываешь, не оставляешь заботами, но всё же, сделай милость, уйди. Я устал.

- Правильно говорить: "Изыди, Сатана!" Ладно, успокойся, уйду. Только один совет напоследок: не верь никому. Даже себе. А особенно - своим ощущениям и так называемым "душевным порывам". Жалко... - нет, противно! - наблюдать, как ты себя терзаешь. Надеюсь, тебе уже ясно, что все мы - плоды твоего воображения, фантомы, плоды биохимических реакций в мозгу, вызванных инъекциями наркотиков.

- Мило. Как же я могу придерживаться совета того, кого, по его же собственному утверждению, не существует? От кого же исходит совет?

- Это совет здравого смысла.

- ..."Порождённого воспалённым воображением". Ладно, сгинь! Покуда я вовсе не свихнулся. Или, может, ты этого и добиваешься, а? Ты за этим явился?

- Да что с тобой разговаривать!

- Вот именно. Пошёл вон. Скучно с тобой.

Видения

Прикрыл глаза и, открыв их через пару секунд, удовлетворённо отметил, что посетитель исчез. Пришло ощущение некоего облегчения, даже радости, будто ему удалили больной зуб или он выиграл трудную партию в шахматы.

Хотя... Удовлетворения, ощущения победы всё же не было. Да и кого он сейчас победил? Себя? Свои собственные циничные самооправдания? Тот же не зря сказал, что был всегда рядом. А в нём всегда присутствовало ощущение фальши и противоестественности происходящего. Тот лишь помог как-то сформулировать резоны, коими он всю жизнь пытался отгородиться от эфемерной, но весьма докучливой субстанции, называемой "совесть".

Вновь прикрыл глаза - и в памяти возникло отчётливо и ясно казалось бы напрочь забытое: первая поездка "в глубинку" по линии общества "Знание" где-то на старте карьеры, в самом начале 60-х. Уже не помнил ни названия села, где ему было поручено разъяснять людям вопросы внешней и внутренней политики партии в свете последних решений Съезда, ни названия станции, на которой его ожидал старенький, похоже, прошедший войну, грузовичокполуторка. С запоздалым чувством стыда вспоминал, как радовался вполне искренне его приезду председатель колхоза, однорукий фронтовик, подхвативший и понесший к машине чемодан, как заботливо подсаживал в кабину рядом с шофёром, - молодым парнем, всю дорогу улыбавшимся, - и, вскарабкавшись в кузов, грозно покрикивал на осаждавших грузовик баб. Разве он ничего тогда не понимал? Конечно, он же не понимал местного наречия. А хотел ли вникнуть и понять, спрашивается? Нет, вёл себя как самодовольный щенок, которого забавляла вся эта местная экзотика. Тогда ощущал себя в роли этнографа, наблюдающего со стороны жизнь аборигенов, этаким "Миклухо- Маклаем". Хотя тот не ограничивался ведь одними только этнографическими зарисовками, и уж непременно разрешил бы женщинам поехать с ними. К тому же те бабы наверняка пригодились бы, когда полуторка крепко засела на дороге и председатель, не сумев в одиночку вытолкнуть машину, отправился в деревню за трактором. Уже и вокзальные торговки прошли мимо, а он до самых сумерек томился в обществе улыбчивого шофёра, который на все вопросы отвечал "ницё!" и смотрел таким восхищённо-преданным взглядом, что становилось как-то не по себе. Подумалось тогда, что водитель либо слабоумный, либо просто не понимает по-русски. Ну а парень время от времени вылезал из кабины, заворачивал за кузов, а когда возвращался, источал свежий аромат смеси самогона с луком. Ещё припомнился тогда некий чеховский рассказ...

Потом, уже в правлении колхоза, спросил у председателя: "Что за парень этот шофёр? Почему не в армии?" Председатель объяснил, что тот единственный кормилец в семье из пяти душ, к тому же единственный водитель единственной на весь колхоз машины, сам в армию просится, да некем заменить, и по закону нельзя. "А почему у вас водители во время уборочной пьянствуют?" - спросил тогда с приличествующей городскому начальству строгостью. Ну почему, почему же однорукий, не пришиб его тогда, наглого, тупого, самонадеянного мерзавца?! Хоть бы как-то осадил... Но нет, председатель извинялся, стараясь дышать в сторону, обещал наказать, урезать трудодни.

М-м... Какая гадость... Пришло почти физически-болевое ощущение от давней картины памяти: он стоит на сцене украшенного традиционнопримитивной "наглядной агитацией" убогого клуба-правления, явно переделанного из кулацкой избы, и при свете керосиновой лампы рассказывает людям, в большинстве своём не понимающим почти ни слова из его выспренной речи, о покорении космоса, происках империализма, страданиях братьев по классу за рубежом, неустанных заботах Партии о повышении народного благосостояния, новой Программе, наметившей курс на скорейшее построение коммунистического общества... И - эти лица! Боже, с каким воодушевлением, с каким восторгом они смотрели на него, городского хлюста и прощелыгу! Он наверняка воспринимался как "пришелец" с другой планеты, олицетворение "божества", некий символ новой, "хорошей" власти, сменившей пьяных матросов-продразвёрстщиков и всевозможных оперуполномоченных, дравших с них по семь шкур... А он? Что он тогда понимал? Что у него было за душой, кроме ленинских цитат о "необходимости покончить с идиотизмом крестьянской жизни"? Боевой задор - дескать, ничего, справимся? Или высокомерный цинизм и презрение к этому убогому народцу-инородцу?..

Открыв глаза, с горькой усмешкой констатировал, что так просто от наваждения не избавиться: у кровати стоял тот самый однорукий председатель всё в том же полинялом ватнике.

- Ну что, пришёл "добивать врага в его логове"? Садись, чего уж там. В ногах правды нет.

- Да это... Да ницё... - Председатель бочком примостился на краешке стула. - Здравствуйте вам. Как вам здоровьице-та?

- Тебе-то чего от меня нужно? Извинений? Ну, прости... Если сможешь.

- Да Бог с вам! Это вы нам прощайте, если чего. Я вот навестить-та пришёл, разрешили, стал-быть. А мы вам до сих пор помним-та! Эта, мы вам спасибо-та хотели сказать, да токо возможностев-та не было... Вот щас токо... Извиняюся.

- Ты?! Передо мной? Да за что же?

- Так-ить раньше-та не мог... эта самое... Поблагодарствовать.

- Да за что меня благодарить?! За то, что я вам правление не сжёг или "за Можай" не закатал? За это "спасибо"?

- Хе-хе! Шутите! Да как же не спасибо-та? Ведь вы ж в районе-та, об нас слово-та замолвили, не забыли. Грех нам добра-та не помнить!

- Ну и что с того? Да, помнится, рассказал кому-то между делом о том, как вы живёте. На меня, честно, это произвело впечатление.

- Так нам дорогу-та в тот жа год гравием-та засыпали! Помните, как засели-та? Нету таперь ямы-та той! И в будучий год электричества-та привели!

- Но я-то здесь при чём? По плану, значит, полагалось.

- Хе, по плану! У соседей тож "по плану", так им дорогу-та токо к ленинским починили-та, в шастсят девятом! А движок к пять-десятой годовщине поставили, а у нас - проводы! Как же вам не благодарствовать-та? Зажили!

- Слушай... - на лице возник жар, как от горячего компресса, чего уже давно за собой не мог припомнить. Это надо же: стыдиться перед фантомом своих же фантазий, навеянных воспоминаниями!.. Решил сменить тему.

- Ну и как вы там-та? Водитель-та, работает?

- Энта шофер который вас вёз? Так Мишкой-та его зовут. Ну да, Мишка! Так он будущий год-та в армию пошёл, да.

- Как - в армию? Он же кормилец, ты говорил.

- Так то в тот год было-та! А зимой у яво родичи-та помёрли, обои, братика Бог прибрал-та, вот... И сёстра-та в колхоз рубить пошла, так яво и забрили. Думали, путный вернется, ан нет!

- Что случилось?

- Дык в аварию-та попал, потом тюрьма... Таперя-та четвёртый срок яму пошёл. Да вам-та, чай, не интересно? Ну яво к бесу! Шалапут. Извиняюся.

- Ну а сам-то как?

- Мы-та? Мы - ничё. На пенсю в семь-сят пятом вышел, в семь-сят шастом-та, аккурат, схоронили... Пожил - грех жаловаться! Кой-каки старухи покеда помнют, могилку-та блюдут... Ну, так я пойду? А то засиделся я тут, мешаю... Хотел вот гостинчика-та, - сальца-та, огурчиков! - да говорят, нельзя вам... Извиняюся, конечно.

- Постой!.. Ты и впрямь на меня зла не держишь?

- Да Бог с вам! За что серчать-та? Ведь в каку даль к нам приехали-та, сколь интересно сказывали! А мы-та вам даже толком и не угостили... Эта вы уж нас прощайте, Христа ради! Так я пошёл, значится... До свиданьица вам!

- Ладно, ступай... Слушай, скажи там... откуда пришёл, чтобы погодили пока... Много, их там, в очереди?

- Извиняюся?..

- Ничего-ничего. Прощай.

- Прощайте и вы, поправляйтеся. Здоровьица вам! - однорукий фантом допятился задом до двери, разминулся с входящей медсестрой, извинился и исчез.

Совсем юная - видно, только что из училища - медсестра оправила и подоткнула одеяло, заглянула ему в лицо, отошла к приборам, проверила показания. Во всех её движениях было столько старательной деловитости, осознания важности своего служения! Мысленно улыбнулся: да, кого попало здесь не держат. А всё же и у них "бардак" - шляются, кто ни по`падя...

Сестра занялась, судя по лёгкому позвякиванию, приготовлением какихто растворов, а он прикрыл глаза и попытался осмыслить происходящее с ним.

Откуда взялся тот инвалид? Ясно, что из его давней памяти, казалось бы, напрочь заблокированного её уголка. Но кто его вызвал оттуда? Он сам, первый Посетитель или всё же тот, второй? Грубо говоря, свидетелем его защиты или обвинения вызван однорукий председатель? А впрочем, какая разница? Но должен ведь быть какой-то смысл в том посещении. С какой целью мозг вытащил воспоминание о нём из глубин подсознания? Какие выводы можно сделать из визита призрака минувших времён? Что можно сотворить добро, даже не ведая о том, мимоходом рассказав о своих приключениях за рюмкой водки случайному знакомому, который, оказавшись ретивым провинциальным чиновником, воспринял анекдот, поведанный "столичной штучкой", как целеуказательную критику и руководство к действию? Это слишком тривиально. Да и вряд ли то непреднамеренное благодеяние ему "зачтётся". Тогда что же? Урок терпения, любви, доброты, жизненного оптимизма так называемых "простых людей"? Или, напротив, свидетельство жалости, беспомощности, всепокорности и всепрощенчества, врождённой рабской сути, угодливости перед начальством "народа-богоносца"? Ладно, чего уж гадать... Что было - то было. Скорей бы финал, а то чересчур затянулась эта процедура самоистязания и подведения малоутешительных итогов. Конечно, эти "визиты" штука занятная, почище любого кино будет, но, может, "хорошенького понемножку". А то, глядишь, так и наркоманом на смертном одре станешь... Однако, похоже, для него приготовлена очередная "доза".

...Действительно ли ощутил прикосновение к своему левому предплечью теплой руки сестры сдвинувшей рукав пижамы, лёгкий холодок на месте предстоящего укола, запах эфира - или эти ощущения мозг услужливо смоделировал? Как знать...

Что ж, его мнения здесь не спрашивают. Если продление агонии - или как это у них тут называется? - такое важное и нужное дело, он не стал бы возражать, даже если б и мог. Давно научился выполнять установки и распоряжения, не слишком задаваясь излишними вопросами и не терзая ими начальство. Ведь можно, наверное, эти дополнительные сутки и часы жизни, подаренные последними достижениями современной медицины, рассматривать как специальный приз, поощрительную премию за... Интересно, а за что, всё - таки? За то, что по жизни был благонамерен, а по службе исправен? Что не совершал крупных пакостей и героических поступков? Не лгал без особых причин и не занимался оголтелым правдоискательством? Не был алчным стяжателем, но при том и бессребреником назвать себя не вправе? Что личная жизнь не удалась, но, тем не менее, удалось избежать худших вариантов? Что поставил на ноги двоих детей, а вот ходить толком так и не научил? Да и как? Чему он мог научить, когда сам всю жизнь лишь плыл по течению, ни разу не ощутив под ногами твёрдой почвы: всё, на что натыкался и поначалу считал прочным, незыблемым, уплывало, рассыпалось, превращалось в омерзительную слизь... А люди? Одни шли на костёр за прельстившие их идеалы и умозрительные схемы, другими двигало упрямство или честолюбие, жажда власти, алчность, тяга к приключениям, распирающая энергия, адреналин в крови или же просто - глупость. Его же жизненным кредо, похоже, стал заурядный конформизм.

Укол начал производить своё действие: по телу распространилось ощущение расслабленности, появилось некоторое головокружение и лёгкость, как при падении на малой скорости или морской качке. Перед мысленным взором возникла картина поразительной яркости и чёткости, словно на экране импортного телевизора новейшей марки, приобретённого Ларисой за пару месяцев до того, как с ним это всё случилось: солнечный день, голубое, безоблачное небо, яркая зелень деревьев и травы, щебет птиц, стрекотание и жужжание насекомых и - главное, чего не мог передать телевизор - простотаки перенасыщенный кислородом воздух, феноменальный букет всевозможных, доселе столь остро не воспринимавшихся, а потому и незнакомых запахов!

Никогда прежде не ощущал таким образом - каждой клеткой своего тела! - единства и взаимосвязи с Природой, даже в детстве, когда чувства предельно обострены, мозг жадно и интенсивно впитывает информацию о неведомом, загадочном мире. Уж не это ли и есть ответ на все вопросы? Осознай себя частичкой, атомом, мелкой песчинкой Космоса - и всё станет на свои места. Конечно, мысль не нова, но почему он решил, что Истина должна обладать какой-то новизной, оригинальностью? Истина - есть Истина, и ничего более.

Какое значение имеют все его терзания, заблуждения, поиски и ошибки, цели и идеалы по сравнению с этой картиной? Его предназначение - исполнять законы Матери-Природы, и ничего более: добывать пищу, охранять свой дом, производить на свет и растить детей, достойно встретить старость и смерть.

С удивлением обнаружил, что чувствует своё тело, - мускулистое, упругое, - и мало того: идёт! Он шагал по совершенно незнакомой местности, но при этом точно знал - куда, и что его ждёт за следующим поворотом тропинки. В мышцах ощущалась сила и приятная усталость, на спину давил тяжёлый груз; он знал, что это небольшой кабанчик, незадолго до того подстреленный им из лука, перекинутого через левое плечо.

Внезапно что-то заставило насторожиться. Остановился, положил ношу на землю и посмотрел вверх. Солнце уже коснулось верхушки Священной Ели - почему же нет запаха дыма? Женщина должна разжигать очаг в полдень. Прикрыл добычу еловыми ветками и пошёл в обход холма, чтобы зайти с подветренной стороны по одному ему известной тропе, минуя капканы и ловушки.

Издали казалось, что всё в порядке: хижина, двор, обнесённый частоколом из заостренных брёвен, куры. Но где женщина и дети? Почему не дымит дворовая печь? Приготовил лук и стрелу, стал ждать. Когда солнце наполовину зашло за Священную Ель, из хижины вышел человек, которого никогда прежде не видел. Незнакомец начал ловить курицу, и он решил воспользоваться этим: в несколько прыжков пересёк расстояние от кустов и помчался вдоль частокола до места, где его можно было преодолеть без особого труда; входной проём мог оказаться опасным.

Когда он оказался на верху частокола, рядом с ухом просвистела стрела, выпущенная из темноты хижины. Однако времени для раздумий уже не оставалось и, спрыгнув во двор, столкнулся нос к носу с "куриным вором", уже успевшим оторвать курице голову. Отбросив ненужный в данной ситуации лук, со всей силы вонзил стрелу в живот растерявшегося грабителя и вцепился обеими, поросшими густым чёрным волосом, руками в его глотку, не упуская из вида входа в хижину - и правильно делал: из темного проёма выскочил коренастый рыжий детина и молча бежал на него, сжимая в руке короткий меч. "Что я делаю?" - откуда-то издалека в мозг проник странный вопрос, однако под пальцами уже хрустнуло, и противник обмяк, что доставило чувство удовлетворения. Отшвырнув тело в сторону, успел до подхода второго врага отскочить на шаг и выхватить огромный охотничий нож, мало чем уступающий мечу "Рыжего", лицо которого было явно знакомым, однако времени предаваться воспоминаниям не было: лезвие меча просвистело в ладони от щеки, слегка задев бороду. "Рыжий" оказался опытным противником: после первого выпада резко изменил направление движения, и его нож также не достиг цели. Они остановились друг против друга, оценивая ситуацию, экономя силы и выжидая. Стало ясно, что в хижине других врагов нет, но опасность от этого не уменьшалась; "Рыжий" был, похоже, из тех, кто лучше дерётся именно в одиночку. От врага исходил резкий, очень знакомый запах и сразу припомнилось: позапрошлым летом они вместе участвовали в набеге на Чёрный Остров, когда взяли у Чёрных людей много хорошей утвари, оружия, одежды. "Рыжий" тогда был ещё совсем молодым, безбородым, обучался у него владению мечом, они спали под одной шкурой. Похоже, те уроки не прошли даром. "Рыжий" понял, что узнан и заорал на каком -то гортанном варварском наречии, впрочем, ему вполне понятном. Более того, он и не знал никакого другого. Угроза "Рыжего" звучала как оправдание своего "дурного поступка", даже могла сойти за своего рода "извинение". Да что, разве он этого не понимал? Нужных женщин мало, последний набег был неудачен... "Рыжему" не хватило, а ведь он молодой, здоровый - ему очень нужна женщина.

Женщина вышла из хижины и прислонилась к косяку, держа малыша на руках, а старший, вцепившись в подол, молча наблюдал за происходящим. Крикнул женщине, что за холмом, под еловыми ветками, лежит мясо, чтобы добыча не пропала, в случае чего.

Уже начало смеркаться, а они всё ходили по двору молча, глядя друг другу в глаза, не расслабляясь ни на мгновение, каждый был готов подловить противника при первом же выпаде. Он знал, что "Рыжий" не уйдёт, да и он сам не даст ему уйти. И "Рыжий" об этом знает. Оставалось лишь одно.

Господи, да что - одно? Разве нет другого выхода?! Они же, в конце концов, люди, а не звери! Да и звери, как правило, могут, остановиться и не доводить дело до убийства представителя своего вида... Странная мысль. Откуда взялась? Вновь пришёл этот непонятный голос: "Что ты делаешь?! Остановись! У тебя же дети! Если вдруг ранит - как будешь их кормить?" Он поддался увещеваниям этого назойливого голоса и, против своего желания, крикнул: "Уходи! Я не буду тебя убивать!" Но "Рыжий" словно не слышал его слов.

... И вдруг ощутил довольно болезненный удар в спину, удивлённо обернулся и увидел, как его женщина, удерживая в левой руке младенца, наклоняется, чтобы подобрать следующий камень. В следующее мгновение перестал чувствовать правую руку, тело будто вспыхнуло огнём, ноги подкосились и, упав, ощущал, как, вытекая, хлещет толчками кровь, словно из распоротого бурдюка... Затем пришла боль, но сознание оставалось.

Над ним склонились два лица: женское и мужское: в мужском увидел отнюдь не торжество, но сочувствие, женское же было просто печально. "Я буду кормить твоих детей", - сказал "Рыжий". "А куда ты денешься", - подумал и закрыл глаза.

Пора возвращаться...

Первый - второй

... "Товарищ! Товарищ... Больной!! Не умирайте, пожалуйста..." Перед ним возникло перепуганное бледное лицо молоденькой сестрички, которая увидев, что его веки разомкнулись, обрадовалась:

"Ну, вот и хорошо, вот и замечательно. Какие мы молодцы!"

"В чём дело, Наташа?" - послышался голос старшей сестры.

"Ой, Марина Сергеевна, такой ужас! Сердце остановилось у него, я уж не знала, что делать... А потом вдруг опять заработало!"

"Ну и зачем же кричать? Кричать не надо. Так ты всех других больных на тот свет отправишь, а этого всё равно криком не спасёшь".

"Так я испугалась... Первый раз же..."

"Даст Бог - не последний. А почему на кардиограмме не зафиксировано? Тебе что, показалось? Довольно приличный ритм, наполнение... "

"Нет, что вы! Тут вот лампочка зажглась, загудело..."

"Знаешь что, милая, не городи ерунды! Ты тут у нас с испытательным сроком, чтобы больше таких ошибок не допускала! Учти: на твоё место много желающих. Инъекцию сделала?"

"Да... "

"Тогда чего ты здесь крутишься? Ступай, в четвёртую палату".

"Ой, Марина Сергеевна, можно, я лучше..."

"Мне лучше знать, что тебе лучше. Не рассуждай! Тебя ждут".

Старшая сестра открыла дверь и, пропустив вперёд Наташу, вышла сама; дверь закрылась.

Он остался один. Разговор двух женщин в палате слышал, но в суть не вникал - просто память зафиксировала его как на магнитную ленту - сам же пребывал всё ещё в том своём видении - точнее, ощущении, ибо "работали" все органы чувств, как никогда прежде! - своего далёкого прошлого. Да! Он был уверен, что всё это когда-то с ним происходило: память была чёткой, выпуклой, многообразной: он умел охотиться, мастерить инструменты, оружие и приспособления для охоты, делать одежду и обувь, домашнюю утварь, совершать жертвенные обряды, знал имена богов, жены, детей, повадки зверей и птиц, и многое другое. Во всех деталях помнил все перипетии последней охоты на кабана, не говоря уже о битве с "Рыжим" - бывшим сотоварищем...

Но почему, почему женщина предала его? Разве он плохо обращался с ней? Или... У неё что-то было с тем "Рыжим" прежде? Глупости! Она впервые видела того, да у неё просто не было времени на супружеские измены. Адюльтер - занятие обладающих изрядным досугом. Его женщина вряд ли когда даже задумывалась на эту тему. Дом, очаг, дети, хозяйство - круг её интересов и жизнедеятельности. За шесть лет с той поры, как он привёл её после удачного набега, она не отходила от хутора далее чем на сто шагов. Но всё же она предпочла рыжего разбойника ему. Только потому, что тот моложе и сильней? Да, женщины во все эпохи одинаковы... У кого это сказано: "имя ей - измена"?

... - Не думай о ней плохо, - раздался знакомый голос; он открыл глаза.

- А, Ты вернулся! Я уж не надеялся, что вновь увижу Тебя, по крайней мере, здесь... Честно говоря, рад. Хотя, так и не знаю, чего Ты от меня хочешь.

- Ничего. Я хотел лишь помочь тебе изгнать злобу из сердца твоего, в том числе и за тот давнишний случай.

- Значит, хочешь сказать, что всё это со мной происходило на самом деле?

- Происходило, но не с тобой. Это память другого человека, прежнего.

- Да, признаться, моя собственная память работает куда хуже. Понимаю: Твои "штучки". Но кто он - тот человек? Мой далёкий предок? Или одно из моих предыдущих земных воплощений?

- Разве это имеет какое-то значение? Главное - то был человек.

- Ну что ж... Кино, значит. Мне персонаж понравился. Чего не скажу о его супруге.

- Не удивительно, что понравился - ты же был в нём. Но попробуй понять и женщину.

- Понять, чтобы простить. Знакомо! Опять эта Твоя извечная проповедь "всепрощенчества"?

- Можешь и так называть. Вспомни: когда она бросила в тебя камнем?

- Ты имеешь в виду... Потому, что я не захотел убивать "Рыжего"?

- Ты испугался за детей, и она это поняла.

- Вот оно что! Интересно.

- Ты погиб для неё тогда, когда в тебе поселился страх, ты стал ненадёжной защитой для семьи. И она интуитивно, на материнском инстинкте, сделала выбор.

- Очень мило! По-твоему, это веское оправдание предательства?

- Она не предала, она сделала выбор в пользу твоих детей - и тем самым спасла тебя, твой род.

- Да-а... Я как-то не привык мыслить в подобных категориях. По-Твоему выходит, что она - Женщина с большой буквы! А меня, значит, убил страх за собственных детей, а вовсе не "Рыжий" с её помощью, так?

Да. Человека убивает страх, ты знаешь это. Это страшнее смерти, которую вовсе не следует бояться, - Он улыбнулся, - ты ведь знаешь.

Но можно ли любить своих детей и не опасаться, не тревожиться за них при этом?

- Нельзя.

- И что же? Получается... Да ерунда получается! По-Твоему выходит, что дети убивают нас, своих родителей?

- Таков Закон. Но в этом нет ничего ужасного, как тебе кажется. Напротив, в этом заложен принцип доступного Человечеству земного бессмертия.

- Ну а "Рыжий" как? Он тоже станет бояться?

- Да, когда родятся его дети. И он станет, как и ты, более уязвим и менее опасен для других.

- Боже, какая дикость!

- Не суди строго. К тому же человек современный в моральном плане отнюдь не лучше своих предков. Просто нынешние люди приняли другие законы и правила.

- И это говоришь мне Ты, который принёс людям новый Закон!?

- Ты имеешь в виду любовь? Этот закон существовал всегда, Я лишь пытался напомнить о нём людям.

- Что-то мало толку от Твоего напоминания... Честно говоря, эффективность Твоей деятельности оставляет желать лучшего, согласись.

- Я делаю всё, что в Моих силах.

- Хочешь сказать, что Ты не всесилен?

- Смотря, что под этим подразумевать.

- Ну, как же! Действительно: если Ты признаешь Своё всесилие, то должен будешь и взять на Себя ответственность за творящуюся мерзость.

- Что ты называешь "мерзостью"? Человеческую слабость, неведенье, неопытность, подверженность страстям, невежество?

- Ага: "прости им, они не ведают, что творят" ... Все ли? И впрямь ли мы совершаем зло лишь по неведению? А как же быть с наущением бесовским? Или тоже скажешь, что в этом нет нашей вины - а, следовательно, и Твоей? Только лишь слабость и неумение противостоять соблазну?

- Тебе важно найти виновного? Зачем?

- Ну, как же! Обязательно! Наверное, мы ощущаем себя лучше, когда находим причину - пусть и мнимую! - своих бед. А если при том сможем наказать "виноватого"...

- Ты сам осознаёшь бессмысленность наказания.

- По-Твоему, безнаказанность лучше? Ну а как же тогда "Страшный Суд"? Или это всё поповские сказки?

- Люди судят себя и других всегда, постоянно. Страшатся лишь приговора. Но для человека важно лишь то наказание, которое он определяет сам себе. А то, что называется "Страшный Суд" - лишь красивая метафора, аллегория, придуманная людьми.

- Вот те на! Нас загробным судом стращают, а оказывается, он давно уже идёт! Значит, всё опять сводится к совести? Которая и судья, и прокурор, и палач? Тогда выходит, что сильнее всего наказаны те, которые наделены этим качеством в полной мере и, напротив, бессовестные мерзавцы "обречены" чуть ли не на райское блаженство в этой бренной жизни, так?

- Не спеши им завидовать. Разве ты встречал человека совестливого, который бы стремился избавиться от своего, как ты говоришь, "судьи и палача" и тем самым расчеловечиться?

- Ага! По-Твоему, человек - настоящий, разумеется! - что-то вроде нравственного мазохиста, испытывающего наслаждение от душевных мук?

- Я это не говорил. Но представь себе, что ты утратил вообще чувство боли - сможешь ли ты ощущать, видеть, осязать этот мир в доступном человеку объёме? Ведь боль - когда она не чрезмерна - единственное средство восприятия физического воздействия реальности. Прости за корявую фразу.

- Ничего. Ведь Ты говоришь на том языке, который мне наиболее близок и понятен. Я понял: совесть - это нечто вроде нервной системы души, так? Стало быть, через неё мы получаем нравственную информацию, которая и делает нас полноценными людьми?

- Примерно так.

- Следовательно, лишённых этой "системы" нельзя считать людьми?

- Нет таких, в ком она напрочь отсутствует. Просто в одних она находится в зачаточном состоянии, слабо развита, другие научились не воспринимать, глушить её сигналы, чтобы сохранять иллюзию душевного комфорта, а иные просто поражены недугом. Есть много способов и средств, подобных наркотикам, чтобы притуплять причиняемую боль.

- Идеология? Камешек в мой огород. По-Твоему, это тот всё придумал, чтобы нас, людей, погубить?

- В определённых случаях необходимо уметь снимать эту боль, даже подобными способами. Придумали же всё люди сами, роль того не следует преувеличивать.

- Понимаю: всё дело в своевременности и дозировке. "Принимать строго по предписанию врача"! И Ты, значит, "врач" ... Или - тот? Я так и не пойму пока, чего вы оба от меня добиваетесь.

- Ничего того, чего бы ты сам не хотел.

- Гляжу, вы оба - большие мастера уходить от прямого ответа. Впрочем, Ты, наверное, прав: я всё равно не принял бы от Тебя предложения взять на Себя мою вину... Уж что моё, то моё! Спасения не жду.

- Спасти себя можешь только ты сам.

- Неужели? Очень мудрая мысль! Где-то я её уже слышал. И почему тогда Ты не подсказал мне её раньше? Зачем мне всё это нужно сейчас, когда ничего уже ни исправить, ни изменить?! Ах, ну да: мне же раньше было не до Тебя, у меня не было времени, и я Тебя не звал. А Ты, значит, такой деликатный - без приглашения не ходишь? Тебя надо звать, уговаривать! Тогда Ты приходишь к полутрупу и делаешь всё, что в Твоих силах. А пока я был здоров, энергичен, злоупотреблял "наркотиками", Ты лишь взирал со скорбным видом?! Благодарю покорно...

- Ты несправедлив ко Мне. Я приходил, Я стучал к тебе постоянно, но ты не слышал. И разве имеет значение, что у тебя осталось мало времени? Эта малость - тоже твоя жизнь, и она не менее ценна, чем твоя предшествующая и все минувшие эпохи. Ведь это твой уникальный духовный опыт.

- "...Призванный обогатить всё человечество!" Что-толку-то... Впрочем, Тебе, наверное, виднее: ведь Ты оперируешь категориями Вечности, нам, простым смертным, недоступными. Я для Тебя, наверное, лишь занятный экземпляр, маленькое стёклышко, крупинка, из которых Ты составляешь причудливую человеческую мозаику... Ну что ж, сочту за честь, если помог Тебе полнее отобразить картину людских слабостей и уродств; может, хоть в этом увижу смысл своего предназначения. Действительно, зачем Тебе нас спасать? Спасайся, кто может! "Спасение утопающих дело рук самих утопающих!" Кто сказал, что Ты обязан всё время с нами нянчиться? Твоё дело - преподать нам урок, обучить азам, а дальше мы уже сами перед своей совестью и будущим ответственны за свои ошибки и преступления. Да, Ты прав: дети убивают своих родителей, но при этом и несут на себе их грехи, которые те не успели или не пожелали искупить. Добро и зло... Учись их соизмерять и делать правильный выбор - и тебе воздается сторицей! Так? Меньшее зло - уже добро, поэтому "из двух зол выбирают меньшее" ... Ну конечно, для женщины предательство - вовсе не зло, если оно совершено ради главного в её жизненном предназначении: детей! Да и откуда ей вообще знать, что такое предательство?! Вряд ли она даже понимала, что делает... И что, значит, выбор на уровне рефлекса, природного инстинкта - самый верный и нравственный? Меньше, стало быть, рассуждать... А чем от неё, допустим, Лариса отличается? Разве только тем, что не нужно больше заботиться о детях и весь свой заряд жизненной энергии можно направить на "очаг", создать из него культ и сделать погоню за красивыми вещами, модными шмотками, обустройство комфортабельного "гнездышка" своим жизненным предназначением? Хотя, конечно, Ты скажешь опять, что я несправедлив к женщинам. Может быть. И впрямь: ведь "Рыжего" я вовсе не упрекал в предательстве. А что, казалось, может быть священней мужской дружбы, проверенной в бою? Но для его поступка я нашёл оправдание... Почему? Потому только, что его я лучше понимаю? И вполне могу представить себя на его месте... Значит, если по большому счёту, злом мы называем лишь то, чему не находим объяснения, так? Но что тогда есть добро? В чём Твоя Истина, ответь? Где Ты? Ну вот, опять...

Сашка

Предпринял попытку разыскать кого-нибудь в хитросплетениях трещин потолка, но не узнал их - те являли собой совершенно незнакомый узор. Пришла было мысль, что его перевезли в другую палату, пока он спал, но тут послышались голоса и чьи-то шаги.

Проснулся и открыл глаза. Или - наоборот? Неважно. Главное, его взору открылся тот же, ставший привычным, потолок, на котором из-за электрического света трещины едва просматривались, но то были его трещины. "Уже вечер? Или ночь? Какая разница... Выходит, я спал... Так то, значит, был сон, а не наркотический бред... Впрочем, тоже не имеет значения..." ...

Пришедшие - не смог определить их количество - остановились поодаль и вполголоса продолжали разговор. Понятно было, что речь идёт о нём - а о ком же ещё? - ведь он же в палате "главный" и визит явно "по его душу". До слуха доносились лишь отрывки фраз, наполненных непонятными терминами. Впрочем, он особенно не вслушивался, пытаясь заново осмыслить только что состоявшийся разговор с фантомом, странным образом чётко отпечатавшийся в мозгу не как обычный сон - быстро развеивающийся, с трудом улавливаемый - а зафиксированный в малейших подробностях, как бы происходивший наяву.

Однако некоторые разрозненные слова и фразы присутствующих, хоть и отдалённые, заглушаемые легким жужжанием приборов, воспринимались слухом и непроизвольно вплетались в мысли.

... "Состояние средней тяжести... парализованы..."

"Как давно поступил?"

"...дней назад... без сознания..."

"Кто вызвал скорую?"

" ... дома одного... утром домработница... неизвестно, сколько времени..."

"Когда пришёл в сознание?"

"... недолго... сразу же... мы сделали..."

"Его кто-то навещает?"

"Да, домработница... сотрудник с работы... не положено..."

"Родные, близкие в курсе?"

"... обещала... телеграммы жене и дочери... за иностранцем..."

"В Москве, что, никого нет?"

"Есть... звонили, но... не смог... сослался..."

"Диагноз предварительный. Почему?"

"...профессор....овский... ожидаем завтра... консилиум..."

"... Уверены?"

"Конечно... взгляд... реагирует... в сознании, только..."

"Хорошо. Посмотрим".

Взору предстало незнакомое лицо с холёной бородкой, в белом чепце и модных дымчатых очках в золотой оправе.

- Здравствуйте. Вы меня слышите? Моргните, если да.

На секунду зажмурил глаза.

- Замечательно. Как вы себя чувствуете, голубчик? Понимаю, что вопрос дурацкий, но если вас в данный момент что-то беспокоит, снова моргните, если нет - моргните два раза.

Зажмурился дважды.

- Вот и чудненько! Вы помните, что с вами произошло накануне поступления сюда?

Двойное моргание.

- Мы уже пытались... - послышался голос дежурной сестры. - Он ничего не помнит...

- Спрашивайте постоянно, память может вернуться в любой момент. А это может способствовать как выздоровлению, так и усугублению состояния.

- Хорошо, Александр Борисович.

- У вас, голубчик, есть какие то пожелания, претензии?

Снова двойное моргание.

- Ну, тогда отдыхайте, не буду вас больше утомлять. Мы делаем всё, что в наших силах. Вы обязательно поправитесь.

Мужчина и сопровождающие его лица удалились. Он так и не определил, сколько всего народу было: трое? Четверо? И кто это был? Вероятно, какая-то минздравская "шишка"... Да и неважно - главное, они ушли, и можно вернуться к тому, что определил для себя как "подведение итогов".

Всё так забавно складывается: никогда прежде не вёл сам с собою подобные диалоги - и вот начал входить во вкус. Жаль, что это состояние скоро закончится, и из этой палаты он либо вернётся к своей обычной жизни (что маловероятно), либо "ногами вперёд" - к грядущему небытию. Интересно, сколь долго его можно держать здесь по инструкции? У него, разумеется, есть привилегии, но - тем не менее. Как марксист, он не имеет права отбрасывать мысль о том, что все разрозненные представления о мире, гипотезы о целях существования Человечества, развития Вселенной, весьма скудны, противоречивы и во многом ложны, что нет непогрешимых научных теорий или религиозных концепций, дающих исчерпывающие ответы - в том числе и марксизм. А способен ли человек постичь всё за столь краткий отмеренный ему срок? Да и то скудное время бытия - с толком ли для своего развития он расходует? Ну и к чему то развитие, если результат его, так или иначе, но непременно... А потом вновь народившиеся, - которые потому и зовутся "народ" - по тем же "граблям"...

Впрочем, "делай что должно - и будь что будет". Откуда это? Ладно, так ли уж это важно - кто первый сказал. Главное, наверное, лишь результат собственной жизнедеятельности, то, с чем он придет к Нему, если Тот действительно существует - хотя бы как иррациональное, гипотетическое НЕЧТО. Хочется, наверное, успешно сдать отчёт о проделанной земной работе, о преумноженных "талантах" - и, получив новое назначение, приступить к выполнению новых поставленных задач, как это всегда бывало.

А впрямь ли - хочется?

Прожил некоей "биомассой", поучаствовал плодотворно в процессе кругообращения веществ, достиг "приличного" результата: похорон средненоменклатурного уровня помпезности и - заслуженное неминуемое забвение.

А так ли уж ему нужна "благодарная память потомков"? Зачем? Кто они - "грядущие потомки"? Какое ему до них дело? А им до него??? "Надрывным басом ревёт фугас..." Из какого-то фильма юности... Хорошая музыка, жизнеутверждающая.

- Не парься. Не ты первый.

- Сашка, опять ты?

- Ну да: твоё альтер-эго. Или спарринг-партнёр. Не ждал?

- Ждал.

Визит посетителя действительно обрадовал, кем бы тот на этот раз ни оказался; форма диалога всегда предпочтительнее смятенных умственных терзаний внутри черепной коробки, словно обитой изнутри войлоком. На этот раз мозг хорошо справился со своей задачей - подкинул-таки собеседника.

- Опять, бедолага, заблудился в своих страхах, надеждах, поисках смысла? И хочется, стал-быть, и колется... И чтоб узнать наверняка, да что-то боязно: а вдруг всё окажется не так, как представлялось? Как на экзамене - вытягиваешь билет - и даже не понимаешь сути вопроса: о чём он? Не говоря уж о задачке.

- И что за вопросы меня ожидают? Какую задачку я должен буду решить?

- Так я тебе и сказал! Дождись.

- Жду, как видишь.

Сашка вдруг замолк, как бы собираясь с мыслями, чего прежде за ним не водилось, всегда его реакция была молниеносной. А тут...

- Ты боишься, это вполне объяснимо... не перебивай! - Сашка заметил его попытку возразить. - Я не о том... А ты исповедовался когда-нибудь? Впрочем, что я спрашиваю... А нет у тебя желания покаяться, очистить душу, так сказать?

- Перед тобой, что ли? Ну да. А чем я еще, по-твоему, здесь занимаюсь? Трамвай жду?

- Трёп, даже самый откровенный, с другом или даже случайным собутыльником, который выслушает твои излияния в обмен на то, что и ты в ответ примешь поток скопившегося в нём дерьма и "посочувствуешь" - не то.

- А ты знаешь, что? Ты сам-то при жизни исповедовался хоть раз?

- А то! В детстве. Попу рассказал, что это я у него в саду груши тырил, а убегая, цветник потоптал. Теперь об этом могу и тебе рассказать.

- Ну а поп что? Как прореагировал? Отпустил грех?

- А вот это пусть останется тайной исповеди. С той поры я к попам не подходил. Ну да что это мы о моих грехах - не мне же на экзамен идти.

- Можешь чем-то помочь?

- Ну да! Помочь обсвяжить, тысызыть, пройденный материал. Ты готов?

- Как юный пионер - сам, что ли, не видишь. Лишь бы "мотор не заклинило" и кто-то из реальных не пришёл.

- Им, реальным, тут делать нечего. Ты - в бреду, я - плод фантазии. Хотя, если покумекать, ещё вопрос, кто реальней. Впрочем, не станем бесплодно вторгаться в метафизику и извращаться софистикою, это не наш путь.

- Не наш. Бесплодно - не вторгайся. Хочешь продолжить допрос? Валяй.

- Ты дядю Ваню помнишь?

- Ты о чём? При чём тут Чехов?

- Не прикидывайся склеротиком! У тебя другой диагноз.

- Я действительно, как-то... - не понял, о чём Сашка пытался ему напомнить. - Уточни свой вопрос. В смысле - напомни.

- Ты и впрямь всё забыл? Не придуриваешься? Вижу, что нет. Уточняю. В смысле - напоминаю. Пораскинь своим куцым марксистско-ленинским матерьялистицским умишком: меня нет, я - фантом, плод больного воображения твоих тупых мозгов, так?

- Ну...

- Так откуда я могу взять информацию про того твоего дядю, кроме как из твоей же памяти? Запрятал ты этого дядю Ваню - да и не его одного, думаю - глубоко в свое фрейдово подсознание, шоб нэ знайтить, шоб совисть нэ з'ила - вот що я тоби кажу. Андерстенд?

- Наверное, ты прав.

- Тогда напрягись, подумай: почему? Найди причину, по которой тебе о том не хочется вспоминать.

- И вспомню. Может, эта память откуда-то из детства, юности. Возможно, что-то страшное или постыдное...

- Логично. Дядями-тётями обычно дети взрослых зовут. Ведь в родне у тебя, кажись, Вань нет?

- Только дед и два прадеда, которых я никогда не видал, да и мало о них чего знаю.

- А почему? Не интересно было родителей о предках расспросить что ли?

- Не задумывался об этом по молодости. А в семье как-то не принято было рассказывать - боялись, может, чего? Ну да, время такое было - все предпочитали помалкивать. Не то, что сегодня. Бабушка, помню, маленького после церкви на погост водила, могилы показывала, что-то рассказывала, да что я, маленький, тогда запомнить мог? Только то, что деда Иваном звали, и был он не то дьяконом, не то церковным старостой. Мне лет пять-шесть было. Где оно, то кладбище? Срыли, застроили...

- Ну да: вы, большевички, и с живыми -то мало церемонитесь, а нам-то, покойничкам, приказ вышел вообще помалкивать.

- А ты антисоветчиком давно стал?

- Сызмальства! Как только увидал царящую кругом несправедливость и произвол, так враз вскипело во мне, пепел, понимаешь, Клааса, будь он не ладен, бенилюкс хренов.

- А я уж подумал было, что наших нынешних "огоньков" начитался.

- Господи, спаси и помилуй! Я и так всегда всё про всех знал, не утопни - пожалуй, нынче бы в газетах строчил, обличал бы, раскрывал глаза на ваш "кровавый режим", да вот - не свезло.

- Зато всем нам "свезло".

- На что намекаешь?

- Да и без тебя тут шельмователей Советской Власти более чем...

- А что, скажешь, не по делу? Что вся партия большевиков - невинные агнцы, только всецело всем поголовно добра хотели, а вот только лишь некоторые порой кое-где кое-что кое-когда? Так, что ли?

- Не затевай по новой, и так тошно...

- Ага, вот она, больная мозоль твоей души: бессмысленность и вред партфункционерского существования. Эврика! В том смысле, что нашёл. Так в этом направлении и копать: снимать пласты, вскрывать изъяны, зарезать беспощадно правду-мать!

- Ты прямо поэт. И как давно в тебе это?

- Я поэт, чем и интересен! Был. Но не стал. Только ты этого не замечал, по причине чёрствой невнимательности собственного эгоизма. Утоп поэт, невольник чести! В моем лице.

- Опять фиглярничаешь, кривляешься...

- Да токмо для правдоподобия лишь шоб! Шоб, значить, на себя максимально походить - такого, каким ты меня помнишь.

- Насчёт "помнишь"...

- Ну-ну. Не хочешь ли "дядю" поискать?

- А что? Давай попробуем.

- Ну, уж нет, без меня. Я - отваливаю. Чао!

Закрыл глаза. Принялся мысленно перелистывать страницы "записной книжки" своей памяти и, похоже, что-то нашлось.

Орготдел ЦК (инструктаж)

... - Вызывали?

- Вон, читай, - Завотделом взглядом указал на стол.

Перелистнул исписанные листы писчей бумаги, перемежающиеся с тетрадными, пробежал глазами машинопись, стал вчитываться в фиолетовые строки, писанные - слава Богу! - ровным аккуратным почерком.

- Ну, что думаешь? - поторопил его Зав.

- Простите, но это какая-то... Что-то из прошлых времён: контрреволюция, заговор, клерикализм, "продажные враги народа", "зашевелилось религиозное мракобесие" - сущий бред.

- Бред не бред, а дыма без огня, как говорится... Времена прошли, а люди остались. Поступил сигнал - надо реагировать.

- И как с этим поступать? Что делать?

- Разобраться, что к чему. Вот, займись.

- Но... Как? Я же, вроде, не по этому профилю.

- Сотрудник аппарата ЦК - специалист самого широкого профиля. По крайней мере, должен к тому стремиться. Ты же молодой, грамотный, перспективный. К тому же, вроде, из тамошних краёв?

- Мать оттуда. Летом жил там у бабушки, после школы ни разу не был.

- То-то и оно. Давно, значит, "родину предков" не посещал? Вот и поезжай. Чай, родня, приятели детства остались?

- Ну да. Но ведь это же по части "органов": заговоры, контрреволюция, тайные секты. Или я не прав?

- Чекистам - только дай! Там нароют чего и не было, если ретивые попадутся. К тому же под тамошнего Первого копают, похоже. Нравится формулировочка: "ослабление борьбы на антирелигиозном фронте"? Тут и до "идеологического фронта" не далеко. Совсем недавно была расстрельная статья. Секретарь райкома - креатура Партии. Поэтому мы сами со своими кадрами разбираться должны, не привлекая КГБ. Да наверняка они уже проинформированы: редко когда только в один адрес доносы посылают. Понятно?

- А как представиться, какая цель командировки?

- Партия об этом подумала. Пару лекций прочтёшь, антирелигиозных. Тему сам придумай. Но не слишком чтоб очень оголтело, поинтересней, что ли, познавательнее.

- Может, что с наукой связанное? Вроде последних открытий археологии по части истории христианства?

- Вот именно. Правильно мыслишь. Недельки на подготовку хватит?

- Возьму, сколько дадите. Самому даже интересно.

- Это хорошо. Молодец. Биографию тамошнего Секретаря я тебе не даю, ты сам к нему присмотрись, непредвзято. Хотя, говорят, мужик толковый, грамотный, район у него в передовых, народ уважает.

- Тогда ничего странного, что копают.

- Но-но! Не умничай. В твоём возрасте цинизм скрывать положено.

- Так он у меня по должности должен быть, сами же говорили.

- Но - не на виду. С людьми работаем.

- Понял. Уразумел. Только при вас! На людях не повторится.

Приезд

Со времени последнего посещения мало что изменилось, разве что площадь перед вокзалом как-то иначе стала выглядеть. А на город этот райцентр толком никогда не походил - так, большое село, и дома всё такие же: обшарпаны и неказисты. Впрочем, заметно прибавилось асфальта, цветников, да куда-то пропали вокзальные торговки семечками, пирожками, яблоками. Хотя, может, не время еще? Он взглянул на часы: всё верно, семь тридцать утра, почти без опоздания.

- Граждане пассажиры, кому надо - на выход! Стоянка 10 минут. Пользоваться туалетом запрещается.

Отошёл от окна, взял портфель и, перекинув плащ через плечо, двинулся к выходу. Спустившись на платформу огляделся. Вместе с ним со всего поезда сошло немного пассажиров, не более дюжины; встречающих не было. Прошёл через вокзал, прикидывая по ходу, куда первым делом направиться, вышел на площадь. От одиноко стоявшего "газика" отделился человек, подошёл.

- Москвич? - не столько спросил, сколько констатировал мужчина лет пятидесяти мрачного вида. - Айда в машину.

- Вы не ошиблись? Точно, меня встречаете?

- Лектор?

- Ну да.

- Тогда поехали, - шофёр затоптал папиросу, сел за руль, открыл дверцу. - Ну-так, каво стоим?

Пожал плечами. Странно. О встрече никто не предупредил, да и "не по чину", вроде... Но расспрашивать не стал, бросил портфель на заднее сиденье, сел. Поехали. По пути зафиксировал ещё одно изменение: центральный монумент привокзальной площади изображал уже не задумчиво шагающего Сталина, а Ленина, в том же масштабе, но с простертой рукой, и не побелённый, как "предшественник", а покрытый краской-серебрянкой.

Здание Райкома Партии, так же мало изменившееся, украшал новенький транспарант с правильными словами - белым по ярко-красному. "До юбилея не выцветет ли? - почему-то подумалось. - Ну да ладно, ждать-то всего ничего".

Секретарь Райкома - высокий круглолицый лысоватый мужчина, годами, похоже, далеко за пятьдесят - в кабинете отдавал краткие распоряжения по телефону, прижимая трубку к уху плечом, а руками перебирая какие-то бумаги. Взглянув на вошедшего, сделал жест, означающий одновременно и "подожди" и "привет". Закончив разговор, вышел из-за стола, протянул широкую, лопатой, ладонь:

- Ну, здорово, москвич. С приездом, что ли. Думал, постарше будешь.

- Здравствуйте, очень приятно. Но мне, вроде, в отдел культуры, в Райсовет...

- Исполком пока закрыт. Тебе командировку и здесь отметят. Значит, так. Лекция в клубе в шесть, а после неё сразу ко мне домой. Супругу предупредил. А я постараюсь до девяти управиться.

- Простите...

- Никаких "прости" не принимается! Разговор есть, понял? У меня, кстати, и остановишься.

- Ну уж нет!

- Что так? - удивился. - Не в "Дом Колхозника" же. А гостиницу пока не построили.

- Родня тут у меня. У них остановлюсь.

- Земляк значит? Отлично! Вот и об этом потолкуем. А сейчас, извини, надо ехать. Надя, займись гостем.

- Товарищ, можно вашу командировку, - услышал голос за спиной, обернулся. За столом у двери, по другую сторону от круглой чугунной высокой печки, сидела женщина лет сорока, не замеченная им при входе. Подошёл, достал предписание, паспорт.

- Значит, в девять - у меня. Повечеряем. Надя скажет, как найти. Не прощаюсь, - и секретарь стремительно покинул кабинет.

- Странно как-то... вы что, вот так, в одном кабинете работаете?

- Ну да, - женщина улыбнулась. - А что такого? Мы друг другу не мешаем. Да и сам в кабинете редко бывает. Сегодня вот пришёл с утра, чтоб вас дождаться. Так всё по району мотается, а я с ним больше по телефону.

Проштемпелевала командировочное предписание, в паспорт даже не заглянув, вернула:

- Даты потом сами проставите. А где собираетесь остановиться? Оставьте адрес, пожалуйста, на всякий случай.

Черкнув строчку в блокноте, вырвал листок и положил на стол. Секретарша, взглянув, спросила:

- А кем вам тётя Зина приходится?

- Тётей. Точнее, она тётка матери, бабушкина сестра.

- Так вы бабушки Веры внук значит? Вот почему лицо ваше знакомое! А вот фамилия...

- Фамилия у меня по отцу, а он с Донбасса.

- Понятно, - секретарша оказалась деликатной, от дальнейших расспросов воздержалась.

Получив разъяснение, как найти секретарский дом, распрощался с секретаршей Надей, вышел на крыльцо, закурил. "Газика", разумеется, уже не было.

"Ну, здравствуй, малая родина! Будем заново знакомиться".

Задумался: прямо сейчас к тётке пойти - или "погодить"? Не хотелось, честно говоря, чтобы тётя Зина застолье устраивала: наверняка ведь назовёт всяких соседей-знакомых, чтоб похвастаться московским племянником. Но ведь и обидится, если не навестить. А может, сначала в церковь заглянуть, если удастся, со священником пообщаться, выяснить, в конце концов, что за "мракобесие" тут свирепствует? Уж потом можно будет и по городку прогуляться. Да и надо, пожалуй, обратный билет купить, чтоб не утруждать секретаршу Надю.

Проходя вдоль небольшого скверика сквозь редкий акациевый кустарник увидел скульптурную группу по ставшей уже хрестоматийной картине Серова и помахал рукой сидящим за столом гипсовым старым знакомым. "Вот ведь, традиция, однако!" - улыбнулся, хотел было убрать пустую бутылку и стакан со столика, но передумал, и двинулся по направлению к тёткиному дому, где о его приезде не предупреждены, но, несомненно, будут рады. Столько-то лет не видались! Ну да, аккурат с той поры, как дом сгорел - тётя Зина тогда к ним бабушку привезла. Мать же почти каждый год наведывалась к тётке и её дочери Люсе, - своей двоюродной сестре, - переписывалась регулярно. Ну да ладно, лучше поздно, чем никогда. Вот оказия подвернулась - и слава Богу!

Лекция

Клубный зал был наполовину полон или наполовину пуст - как посмотреть. Ну да особенный ажиотаж первоначально и не предполагался: всё же не цирковой фокусник и не известный по киноэкрану артист. Заведующая клубом вышла на сцену и представила:

- Товарищи! Сейчас учёный из Москвы, как было ранее объявлено, доложит нам о новостях науки в борьбе с религиозным дурманом. По окончании лекции сможете задавать свои вопросы.

- А кино будет? - раздался голос из зала.

- Кино сегодня не привезли. После вопросов танцы. А сейчас - похлопаем товарищу!

Вышел к трибуне под жиденькие аплодисменты, ритуально раскладывал листки с выписками-шпаргалками, нужные больше для видимости, исподволь оглядывая зал. В первых рядах сидели, как водится, активисты от предприятий, исключительно женщины средних лет с блокнотами и карандашами. Всё что успеют запомнить и записать они, переврав в меру присущего каждой таланта, изложат своим сотрудникам в полагающиеся минуты политинформаций. По правую его руку находилась дюжина школьников-старшеклассников, возглавляемая учительницей, строго, по мере сил, пресекавшей выплески распиравшего юношей веселья и тягу к мелкому шкодничеству. В задних рядах расположились расфуфыренные половозрелые девицы, некоторые с кавалерами, перешёптывающиеся, тихонько хихикающие, аккуратно сплёвывающие в кулачки семечную шелуху. Эти, конечно, пришли исключительно ради танцев, но и на заезжего молодого москвича, конечно же, любопытно поглазеть. Да, ошуйю, в слабо освещенном закутке зала, он заприметил четырёх тётушек в платках, которых видел в церкви - явно, "прихрамовая общественность", командированная батюшкой выведать информацию о грядущих новых гонениях от безбожных властей. Они его тоже узнали и заперешёптывались. Жаль, конечно, что с самим настоятелем днём поговорить не удалось, ну да что уж... Может, завтра, после службы, удастся.

- Здравствуйте, товарищи! Прошу заранее простить. Я несколько волнуюсь. Данную лекцию буду читать впервые, а потому рассчитываю на ваше снисхождение, - он налил воды из графина, отпил глоток, хотя пить не хотелось. Впрочем, он не лукавил ни в том, ни в другом. - Тема моей лекции: "Место и роль личности Иисуса из Назарета в Истории, реальные события и вымыслы". Современная историческая наука уже не оставляет нам сомнений в том, что человек по имени Иисус, прозванный впоследствии Христом, реально существовал и его проповедь, а в большей мере деятельность последователей, называемых апостолами, оказали радикальное воздействие на весь ход дальнейшего исторического развития. Об этом свидетельствует...

- Ход исторического развития! - выкрикнул кто-то из школяров, учительница строго прикрикнула на смутьяна: "Федотов!" - все засмеялись, он тоже улыбнулся - и некоторая первоначальная скованность прошла.

- Наш юный друг совершенно прав. Трудно, а может, и невозможно назвать другое имя в Истории, чья проповедь, распространённая в дальнейшем его последователями, оказала столь радикальное и - не побоюсь этого слова! - революционное воздействие на мировоззрение широких народных масс по всему миру. При всём нашем уважении к сторонникам Ислама, Конфуцианства и Буддизма...

- А марксизм? - выкрикнул всё тот же юнец.

- Федотов! Все вопросы после лекции!

- Марксизм - сравнительно молодое учение, но соглашусь с коллегой Федотовым: результаты уже весьма и весьма впечатляющи. Наша же сегодняшняя тема - Христос и Наука. Поэтому постараемся не отвлекаться. Вы позволите, коллега, продолжить?

... Дальше всё пошло в русле намеченного плана. Он вкратце осветил историческую обстановку в Римской империи и Иудее того времени, деятельность апостолов, преследования первых мучеников, принятие Христианства как государственной религии в Восточном Риме, странах Западной Европы и на Руси, упомянул крестовые походы, распространение христианства по всему миру. Когда же речь зашла о Туринской плащанице, Благодатном Огне, мироточении, стигматах и прочих чудесах, интерес к теме в аудитории явно возрос, начали слушать уже с нескрываемым интересом. Он же сыпал, как из мешка, почерпнутую в библиотеках выписанную информацию, приводил цитаты, научные доказательства, опровержения.

... - Ну а теперь, пожалуйста, задавайте вопросы.

- Скажите, товарищ лектор, - поднялся всё тот же Федотов,- а почему Иисус с учениками не поднял восстание, если у него была такая популярность в народе?

- По этому вопросу, думаю, бессмысленно гадать. Но если хотите знать моё мнение, то считаю, что он, по сути своей, не был инсургентом. Да и прекрасно к тому же понимал, что, даже будучи поначалу успешным, в итоге восстание, как всегда, окажется разгромленным, с многочисленными жертвами. Что и случилось позже, в 70 году, когда при подавлении очередного восстания в Иудее римляне полностью разрушили Иерусалимский Храм. Не было объективных исторических условий, при которых народные массы, даже взяв власть, смогли бы её удержать и выстроить систему реального народовластия, как это сделали большевики пятьдесят лет назад.

- Выходит, Иисус просто подготавливал почву для Октябрьской революции?

- Ну... в какой-то степени так. Перестроить мышление людей не так-то просто. И процесс его перестройки в классово осознанные формы весьма непрост и длителен. Ещё вопросы?

- Товарищ ученый, - раздался неожиданно звонкий девичий голос с дальнего ряда, - а вот тут некоторые интересуются: вы женатый?

Вопрос вполне логичный от этой категории слушателей.

- Хоть к теме моей лекции это не относится, но отвечу: да.

- Жалость-то какая! - девицы захихикали. - Значит, на танцы не останетеся?

- А вам что, своих кавалеров мало?

- Так хороших-то всегда мало!

- Ну ладно, пошутили - и будет. Ещё есть вопросы? Завтра приходите на следующую лекцию, а за это время подготовьте вопросы, о чём бы ещё хотели узнать.

- Извиняюся, - раздался негромкий мужской голос. - Я эт... спросить...

Странно, взрослых мужчин поначалу он не заметил. Обвёл взглядом зал и нашёл вставшего из-за голов школьников низкорослого коренастого мужичка, с всклокоченной шевелюрой и средних размеров неухоженной бородой.

- И про что ваш вопрос, товарищ?

- Я эт... ты, эт... скажи... эт... амнистя... она када ?..

"Ну, народ! - подумалось. - Раз человек из Москвы, значит и на все вопросы может ответить. Типичный провинциализм".

- Простите, товарищ, но я не по этой теме. Я не юрист, но, думаю, в честь грядущего юбилея, обязательно... А у вас что, кто-то сидит? Из знакомых? Родственник?

- Не-а... Я не... эт... вопчем... на Бога... эт... амнистя... када?

- Ну, вы, товарищ, скажете! Так Бога что - посадили, значит? Честно говоря, я не в курсе.

Школьники засмеялись, однако низкорослый мужичок не оценил шутки, но и не обиделся.

- Я, эт... спросить... может, в Москве... там полегше... эт... чтоб вера... эт... Церковь... опять...

- Ты, дядь Вань, тут не мути, с тобой всё ясно! - завклубом решительно пресекла косноязычного мужика, встала и зычным голосом провозгласила:

- Если никаких вопросов по существу нет, тогда милости просим всех завтра в это же время - приводите своих друзей, родню, знакомых, а сейчас давайте поблагодарим товарища из Москвы за интересную лекцию.

Все встали, жиденько поаплодировали и потянулись к выходу в фойе, где уже зазвучала из радиолы песня про дождь и снег, и про то, что спать пора, да вот только певице не спится, потому что ей кого-то самую малость явно не хватает.

Собрав записи в папку, тоже двинулся к выходу.

- Товарищ, не хотите чайку? - заведующая клубом, умело, как бы невзначай, коснулась его спины роскошным бюстом. - Составьте компанию - у меня и пирог есть, сама пекла. И ещё кое-что найдется.

- Благодарю вас, но я сыт. К тому же совсем нет времени, меня ждут, извините.

Он слукавил. Времени было предостаточно, чайку он бы охотно попил, но вот в этой молодящейся, угодливо-заигрывающей заведующей, своим безошибочным чутьём разгадавшей в нем "начальство", было что-то отталкивающее, невзирая на внешнюю миловидность и прелести телосложения, тщательно подчёркиваемые.

- Жаль, - разочарование было искренним. - Ну, тогда до завтра.

- До завтра!

Пожал руку заведующей, вышел на воздух. Начало смеркаться. Сориентировавшись, что не составило большого труда, не спеша направился к дому Секретаря Райкома. До назначенного времени оставалось больше часа, и решил просто прогуляться. Тётушек предупредил, что вернётся поздно, чтобы никакого застолья не вздумали устраивать. Может, завтра, перед отъездом. В кармане у него уже лежал обратный билет на послезавтрашнее утро.

А мужик-то этот, видать, из породы местных "юродивых". Завклубом его знает, значит, завсегдатай - ходит на все лекции и задаёт дурацкие вопросы. Известная порода. Вовремя его заведующая "выключила".

"Вот ведь, лёгок на помине!" - впереди маячила низкорослая фигура, продвигающаяся в том же направлении, что и он. Незаметно обогнать возможности не было, а плестись "в кильватере" как-то... нелепо, что ли.

И вдруг на него нашло - неизвестно откуда и почему взявшийся стыд. "Нет, всё-таки, как-то нехорошо вышло. Неудобно. Так толком и вопрос задать человеку не дали, даже вроде как посмеялись над ним... Нехорошо. Надо извиниться".

Догнав мужика, деликатно тронул за локоть. Тот обернулся.

- Извините... Как вас по имени-отчеству?

- Дык, зачем... Эт... Меня отродясь... Ванькой... эт... Ты, москвич, слышь... эт... давай "ты"... эт.. не люблю...

- Так вы же по возрасту...

- А меня все "дядь Ваня", эт... которы молодые, дык... эт... ты, слышь, тожа...

- Ну, хорошо. А меня...

- Знаю. Эт... Читал. На эт... афише...

- Скажите... Извини, дядь Вань... скажи, что это ты про амнистию там спрашивал?

- Известно... Когда, эт... веру Христову, эт... она... возвернет?

- Кто? Кому?

- Партия... эт... народу.

- Прости, я что-то не понял. Ты, дядь Вань, что, верующий?

- Ага.

- Ну, так веруй себе. При Советской Власти нет преследования за веру, не беспокойся. Были перегибы раньше, но то время прошло, и Партия их осудила. Религия, вера - личное дело каждого.

- Мне, эт... не... не велено.

- Да как это - не велено? Кем?

- Ячейка партейная... эт... не велит.

- Да ты, дядь Вань, что, партийный, что ли?

- Ага. С 43-го, стал-быть...

Час от часу не легче! Разговор становился занятным. Только беседовать посреди улицы как-то неудобно. Осенило:

- Знаешь, дядь Вань, я полдня не ел ничего. Не подскажешь, где тут у вас перекусить можно?

- Ну... дык... чайная, может?..

Ну, нет, знает он эту чайную.

- А может, где почище, и шуму не так много?

- В прошлом годе... эт... Ресторан... Есть.

- Может, покажешь? Не торопишься?

- Не. Эт... Покажу. ... Айда.

Дядя Ваня развернулся, и они двинулись в обратном направлении. Идти оказалось недалеко. Да, впрочем, здесь всё было недалеко, в сравнении с Москвой.

Ресторан

Ресторан разместился во втором этаже небольшого типового каменного сооружения, первый этаж которого занимал магазин промтоваров, уже закрытый по причине позднего времени. Из освещённых окон второго этажа лились звуки песни про "задиру ветра" и "весёлого парня" - вечерний культурный досуг граждан был в разгаре.

- А что, дядь Вань, не составишь компанию? Сам-то, небось, голодный.

- Дык... эта... я... не-е...

- Что так? У вас без галстуков, что ли, не пускают?

- Не... я эт... не при деньгах...

- Ничего, я угощаю. Мы, москвичи, народ денежный. И потолкуем о твоей проблеме. Годится?

- Ну... дык...

- "Вот и ладушки"! Пошли.

У входа ни швейцара, ни очереди. Ясно - не Москва. Они поднялись по лестнице, вошли в зал. Посетителей было немного, преимущественно дамы средних лет в замысловатых прическах и сногсшибательных, по местным меркам, нарядах; мужчины сплошь в пиджаках, некоторые при галстуках, пара военных в мундирах. К вошедшим подошла стройная молоденькая официантка, как и положено уставом, при фартучке и кружевной наколке.

- Здравствуйте, товарищи, добро пожаловать! Дядь Вань, ну, наконец-то!

- Здорово, Нинка. Вот... эт... С Москвы.

Официантка провела их к свободному столику, выдала по карточке меню. Он читать не стал, а дядя Ваня, достав очки, проявил любопытство, время от времени покачивал головой, вероятно, от произведенного ценами впечатления.

- Девушка, вы нам по своему усмотрению. Холодных закусочек - там ассорти мясное, колбаску, салатик... ну и горячее. Шашлык по-карски есть?

- Ой, простите, - девушка почему-то смутилась. - Нет. Никакого...

- А что есть?

- Люля-кебаб, зразы... Есть цыплёнок-табака.

- Отлично! Дядь Вань, табака будешь?

- Чё?

- Жареного цыплёнка.

- А супу... нету? Я б... эт... супу...

- Да поздно уже для супа, - девушка на секунду задумалась. - Ну да ладно, кажется, харчо осталось, подогрею. Будешь харчо?

- А... почём?

- Не дури, дядь Вань!

Официантка принесла приборы, кувшин с напитком, похожим на квас, который квасом и оказался. Дядя Ваня тем временем размазывал горчицу по куску "черняшки" вилкой.

- А где тут у вас руки помыть?

- В фойе у лестницы, мужской - направо.

В туалете, тщательно вымыв руки с куском хозяйственного мыла, долго вытирал их на удивление чистым накрахмаленным вафельным полотенцем. Тут что ли, руки вытирать не принято, или полотенца постоянно меняют?

Вернувшись к столику, заметил, что новый знакомец уже покончил со своим "бутербродом" - видать, и впрямь был голоден. Критически осмотрев свои широкие короткопалые ладони с намертво въевшейся в складки кожи чернотой, дядя Ваня решился:

- Ну дык... тоже... эт... помою.

Явно гнетущая, от непривычности, обстановка ресторана предписывала ему совершить сей очевидно бессмысленный ритуал.

Когда Иван отошёл, официантка, снедаемая любопытством, присела на краешек соседнего стула, спросила вполголоса:

- А вы, правда, из Москвы?

- Ну да.

- И кем же дяде Ване, извините, приходитесь? Родственник?

- Нет, - он улыбнулся. - Мы минут десять тому назад случайно повстречались. В клубе, на лекции. Разговорились, вот, решили здесь разговор продолжить.

- С дядей Ваней-то? - она недоверчиво покачала головой. - Это он вас сюда пригласил?

- Нет, я его. Вижу, человек хороший. А что?

- Он, правда, очень хороший! - девушка почему-то обрадовалась. - Я его сколько раз сюда звала! Вы не смотрите, что он говорит так... плохо. Он умный. А его некоторые за дурачка... он просто слова некоторые забывает. Это у него от контузии, с войны.

- А вы-то сами, Нина, кем ему доводитесь?

- Соседка. Он от нас через дом, у тети Мани живет. А вы знаете, какой он талантливый! Он по дереву картины разные вырезает, фигурки. Прямо как живые! У директора в кабинете висит "Охота", он подарил. Я бы показала, да там сейчас заперто. Директор даже к нему домой ходил, уговаривал ещё шесть картин нарезать, для интерьера. А он ни за какие деньги не соглашается - ну прямо ни в какую! Не художник, дескать. Может, вы его сможете уговорить? Вас он, похоже, уважает.

- Да с чего бы? Мы с ним и знакомы то...

- Не говорите, все-таки - москвич! Ой, он идет... - девушка почему-то смутилась и быстро ушла.

Занятно. А официантка с её улыбкой, эмоциональностью, открытостью, ему понравилась. Было в ней нечто... непосредственность, юная свежесть, естественность? Он так и не смог найти должного определения.

- Дядь Вань, а расскажи-ка о себе.

- Ну... да чё... эт... обыкновенно.

- Ты работаешь-то где?

- Скаваторщик я... эт... в базе.

- Я вижу по рукам: руки у тебя красивые.

- Дык, эт... - мужик засмущался. - Обычны.

- Не скажи! Такие руки художники рисовать любят. Рабочие!

- Да, эт... скажи...

- А ты ведь не местный, да?

- Как, эт... спознал?

- Говор у тебя не такой, у здешних иначе.

- Ну... дык... Командир... эт... звал... я вот... Здеся...

- А что не домой?

- Дык... война.

- Вот оно как. Кстати, может, нам тяпнуть по граммулечке? Не возражаешь? Для разговору и со знакомством. Коньячку?

- Эт... Можно.

- Вот и отлично. Нина, у вас армянский есть?

Официантка, расставляя тарелки с капустным салатом и колбасной нарезкой, кивнула:

- Три звёздочки.

- Замечательно! Грамм по 150... И лимончик. Дядь Вань, так ты, оказывается, ещё и художник?

- Нинка, что ль?.. эт... поспела...

- Ну а что бы тебе и впрямь не помочь украсить помещение? Как-то бедновато тут, а вот с картинами совсем другой "коленкор" был бы. И деньжат можешь подзаработать.

- Да не... деньга... нехорошо.

- Почему же? Художникам ведь платят, и неплохо.

- Не художник я... Я, эт... душой... радуюся.

- По-твоему, бесплатная работа - это для души, а за зарплату, что ли так, "шаляй-валяй" и "тяп-ляп" можно?

Мужик не воспринял иронии вопроса.

- Не, на работе... тоже с душой... как это, работа - и без души! Не... Только... эт... разница. Чтоб эт... нет... когда работа за деньгу... не-е-ет... а деньга за работу... Вот.

От мук, с какими подыскивались слова для столь длинной тирады, на лбу дяди Вани проступила испарина.

- Полагаешь, существует разница между трудом профессиональным и любительским? Вроде, как у спортсменов?

- Во-во! Точно, - дядя Ваня оживился. - Вот, москвич, ты... эт... в клубе... за деньгу, так?

- Разумеется, профессия такая: "сеять разумное", - он улыбнулся. - Как говорится, "закрыл рот - прибрал рабочее место".

- Вот щас тоже... говоришь... да?

- Понял. Работаю сверхурочно и бесплатно. Что ж, бывает.

- А в прошлом годе... эт... тут... из области один... до тебя. Такой долдон, прости Господи! Прям как эт... дьячок... Бога, грит, нет... Партия... а вера, стал-быть, запрещается! Дурман и мракобес! Наука... эт... показала.

- А что, разве нет?

- Я яму: "табе показала?" "Мине;", грит... "А мине чё не кажет?" Осерчал. "Ты тёмный!" "А ты, эт... посвети!" Не-ет, куды!

- Так и я ведь атеист, тоже, понимаешь, научно-материалистический, марксистский подход исповедую.

- Не... ты, москвич... эт... другой... Ты с душой. Не скушно говорил. Про Христа... С интересом.

- Конечно. К Иисусу из Назарета, как к выдающейся личности, во многом определившей дальнейший ход исторического развития, я испытываю уважение. Его позитивный вклад на том историческом этапе неоспорим. Другое дело, как его учение было искажено в дальнейшем в интересах правящих классов. Сейчас, пожалуй, нет уже тех, кто испытывает к Христу какую-то неприязнь, даже мусульмане почитают его как одного из пророков.

- Не... не скажи! Много их. Токо, эт... таятся...

- Кого имеешь в виду?

- Известно кого. Которыя, эт... Его, эт... не полюбили, а потом, эт... распяли...

Господи! Этого ещё не хватало. Даже здесь...

- Да ты, дядь Вань, про евреев, что ли?

Но мужик развеял его подозрение.

- Не... явреи - тож люди... эт... Разны... Не они...

- А кто же? Римляне? Так ведь по еврейской же просьбе.

- Эт... буржуазы. Вот кто.

- Узнаю" классовый подход! Но буржуазия лишь через полторы тысячи лет после того начала формироваться, не ранее. Вместе с развитием способов и средств производства, повлекшим смену производственных отношений. Это азы марксизма. Неужто не слыхал? Ты же партийный.

- Как не слыхал... А буржуаз - он, эт... завсегда...

- Почему "буржуаз", а не "буржуй"?

- Буржуй, эт... ругательно.

- Ну а если просто: "буржуа"?

- Не... эт... Не по-русскому.

- Логично. Для тебя это слово, похоже, не столько классовая, сколько философско-этическая категория. ... А вот и Ниночка! Уж, позвольте, я сам!

Он взял из рук девушки графинчик и разлил коньяк по рюмкам.

- Со знакомством!

Выпили, занюхали - он лимоном, дядя Ваня хлебом.

- Расскажи-ка, дядь Вань, о своей теории. Вера не мешает быть коммунистом? Или партийность - храм посещать? Ты ведь молишься, наверное, постишься, причащаешься, исповедуешься, небось?

- Быват...

- И что про это в Парткоме говорят?

- Так... эт... Страмят...

- Понятно. А ты, значит, несмотря ни на что, совмещаешь? И Ленина уважаешь?

- Да. Ленин... он, эт... за рабочих... сам рабочий... И с Христом.

- Любопытное утверждение. Но ведь Ленин же с Церковью боролся, при нём партия воинствующее безбожие провозглашала. Ты ведь старше меня, помнишь, наверное, как храмы закрывали, иконы жгли, попов преследовали?

- А то! Сам тоже... эт... комсомолил... был грех. А Ленин... так он... эт... против Христа... не-е... попов токо...

- Понятно. Ты что, на войне в Бога уверовал? Воевал-то где?

- Не... не воевал...

- А как же... - он запнулся и решил не спрашивать о контузии, чтобы вновь не подвести официантку. - И чем занимался?

- Я, эт... на тракторе. Как в тридцатом... эт... выучился...

- В тридцатом, говоришь? А лет-то тебе сколько?

- С девятого я... эт... года.

- Вот тебе на! А на вид больше пятидесяти и не дашь.

- Ну...

- Почти ровесник отцу моему - он с третьего.

- Живой?

- Ну да, слава Богу.

- А в войну... эт... где?

- На партхозработе, в тылу. В Гражданскую самую малость повоевать довелось.

- И мамка есть?

- Тоже, слава Богу.

- Ну, за ихнее здоровье!

- А за твоих?

- Моих-то? Их, эт... за покой.

- Что, так-таки совсем никого родных нет?

- Бог, эт... всех.

- Выпьем. Кстати, сегодня же пятница, вроде, постный день. Ты как, посты блюдёшь?

- Не... эт... буржуазам... пост... попы... эт... Чтоб не обожралися...

- И то верно. А ты, я гляжу, попов как-то... не сильно уважаешь?

- Так, эт... разны.

- Согласен.

Официантка принесла тарелки: ему с расплющенным, покрытым аппетитной коричневой корочкой цыпленком, а дяде Ване с источающим пряный аромат густым красным супом. Тот мелко перекрестился, прошептал положенные слова и принялся аккуратно черпать горячую жидкость, подставляя под ложку хлеб.

Не спеша обгладывая хорошо прожаренное, сочное крылышко, краем глаза наблюдал за официанткой, грациозно порхавшей между столиками. Начав было раскаиваться в этой невесть откуда накатившей нелепой блажи, - пригласить ни с того ни с сего первого встречного в ресторан! - переменил мнение. Нет, пожалуй, не зря он здесь оказался.

- Хороша девка, - от дяди Вани, оказалось, не ускользнул его интерес к официантке. Это несколько смутило.

- Ну да, конечно... симпатичная. Так, давай к нашей теме. Партия призывает нас к научному, материалистическому взгляду на природу, так?

Мужик, вычищая куском хлеба тарелку, согласно кивнул.

- И как же твоя религиозность уживается с этим? Ты же партийный.

- Так то - на природу! Там наука... а Бог... Не-ет...

- Понятно. Бог, полагаешь, пребывает вне нашего материального мира, как "творец" сущего, Сам не является частью Своего "произведения", а потому недоступен научным способам познания законов Мироздания, так, что ли?

Мужик энергично закивал, проявляя полную солидарность со сказанным, явно восхищенный столь отточенной формулировкой.

- Ну, так может, если Он недоступен, пребывает вне зоны нашего восприятия, никоим образом на нас не влияя, то можно считать, что и нет никакого "Его"?

- Эт... как же? А эт... смерть?..

- Понял. Загробная жизнь, царство вечного блаженства, спасение души - в этом смысл земной жизни, которую надо прожить, чтобы было не так мучительно больно, когда черти в аду жарить начнут - так?

Дядя Ваня вновь согласно кивнул.

- Но, может, всё гораздо проще: постарайся не быть скотиной в этой жизни, и без всех этих поповских сказок, как Партия нас и учит?

- Не-е-т...

- Что - нет?

Он старался, как мог, иронией прикрывать раздражение от косноязычной, замедленной речи своего несколько туповатого с виду собеседника. Разумеется, труда бы не составило аргументированно, с марксистских позиций, разбить нелепые доводы дяди Вани, если таковые, конечно, тот способен был бы сформулировать.

Официантка явно прислушивалась к беседе, чаще, чем необходимо, подходя к их столику, что, похоже, вызывало недовольство у мужской части посетителей. Была в зале и другая официантка, более зрелого возраста, но Нина явно пользовалась их предпочтением.

- Я, эт... к тому... понимать, москвич, без Бога-то... эт... никак...

- Что никак?

- Коммунизму, эт... не сработать... вот.

- Интересно. Ты, дядь Вань, сам до этого додумался, или подсказал кто?

- Ну... эт... где сам... а где люди... эт... умны...

- Так у вас здесь, что ли, секта какая, или кружок религиозно-богословский?

- Не... не здеся... Здеся... эт... умных нету.

- Так уж и совсем никого?

- Не... эт... не то... а которы про Бога... эт... думают... не-ет...

- Как, а священник разве ничего о Боге не говорит?

- Не... он... эт... не... Помалкиват... эт... робет.

- Ты, дядь Вань, гляжу, сторонник идеи совмещения религиозного мировоззрения с марксистским взглядом на мир, так?

- Ну.

- Что ж, подход не нов. Делались уже попытки на заре Советской Власти пойти этим путем, но путь оказался тупиковым, и Партия осудила подобное "богоискательство" в своих рядах. Да ведь и Православие, и Ислам категорически отвергают какое бы то ни было сближение с коммунизмом, называя нашу марксистскую идеологию безбожной. Об обновленческой-то Церкви слыхал что?

- Не... А буржуазы...

- И что они?

- Тоже, значит... Эт... Согласные.

- С чем?

- А что коммунизм... эт... без Бога...

- Ага, понятно. Тебя, значит, смущает подобное единодушие по данному вопросу, да?

Мужик кивнул.

- Меня, честно говоря, оно тоже несколько настораживает. Мировая буржуазия использует религию, Церковь как инструменты манипулирования сознанием широких масс, по сути, никаких христовых заповедей не соблюдая, но неустанно попрекает нас, советских людей, в безбожии, сама ни в каких богов не веря.

- Они... эт... верют. Мамону свому.

- Это точно. Давай ещё по граммулечке? За победу над мировым капиталом!

Приподняв рюмки, выпили - каждый на свой манер.

- А вот ты, москвич, эта... загадку знашь? - дядя Ваня, похоже, стал несколько раскованней, и речь его начала приобретать большую связность.

- Задавай.

- А вот что делат эт... Абрам, когда Мосея... эт... нету дома?

- Из Библии?

- Ага.

- Так Авраам, вроде, жил задолго до Моисея. Может, имеешь в виду Аарона?

- Эх... Дык я ж энту... Библю-то... не... Я эт так... от людей... может, попутал чё...

- И от кого ты эту загадку слыхал?

- Да старички, эт... друг с дружкой... разговоры, эт... разны... а я, эт... слухал. Интересно!

- Что за старички?

- Да один эт... партейный был... а другой поп... архирей бывший... ваажный! Нары рядом... ихи... вот они эт... разговоры...

- Стоп-стоп! Так ты что же, дядь Вань, в лагере, что ли, сидел?

- Ну, дык... И чо?

- Нет, я не осуждаю. Просто интересно. И за что это ты срок мотал?

- Не. эт... без интересу.

- Ну, как знаешь, не хочешь - не говори.

- Ты, москвич, не серчай. Я, эт... Не люблю. Не суть... А вот ты, эт... знашь загадку ту?

- Ну да, разумеется.

- А я, эта... сробел у старичков-то... тогда... они смеялися, я и эта... упомнил... вот... А к чему?

- Это известная, хотя у нас редко упоминаемая, библейская история. Когда, по легенде, Моисей отлучился на гору Синай, дескать, с Богом потолковать, кое-кто из беглого еврейского племени уговорил его братца Аарона сотворить им из золота статуэтку - дескать, в идолопоклонстве им безделье веселее коротать. Других видов культурного досуга у них тогда не было, пайку же им Бог регулярно выдавал, о пропитании заботы не имели. Впрочем может, братец и сам ту статую изваять надумал, от безделья, а других потом обвинил: дескать, "заставили". Про тельца-то слыхал?

- Ага. Телок! Кино еще... эт... глядел.

- Понравилось?

- Ага. Смех! ... Я кино эт... Гляжу... Часто. Эт... журналы... "Хочу всё знать!", "Фитиль"... Научное!..

- А книги-то читаешь?

- Раньше, эт... много. А щас - нет. Не могу.

- Что так?

- Скушно, без Бога-то когда... эт... Как ни об чём.

- Так ты, значит, только религиозную литературу почитываешь: писания, богословие всякое, теософию, старцев разных?

- Да где ж... эт... взять-то?

- И то верно, у нас не издают. Только атеистическую.

- Так я и её всю... эт... наскрозь... журнал... "Научная религия"... в библотеке... А Евангеля нету, грят.

- А у священника не спрашивал?

- Не... Служебное, грит... да и по-старому... Да! Мишка-то, перед армией... подарил! Книжки, да. Две. Гляжу: "Библя"... эт... "Евангель"! Вот, змей!..

- И в чём подвох?

- Там, гляжу: наскось - "забавна"... Эт... Кассиль... значит... эт... сочинил.

- А, знаю. Очень хорошие книжки, только не наш Лев Кассиль это, а француз Лео Таксиль написал, ещё в прошлом веке.

- Во-во! Точно: Лев Кассиль!

- Так тебе, значит, книжки не понравились?

- Так он же Бога, эт... страмят.

- Выбросил, значит? Или сжёг?

- Не... Зачем? Я там просто это... срам вымарываю, а где божественно - оставляю.

- А "Мишка-змей" - кто такой?

- Да сменщик мой... Был. В армии щас... эт... Письма пишет... Хорооший парень! Сам в армию-то... детишков двое... третий... эт... бронь... а ён - не-ет!.. надо... чтоб мужик!..

- Ладно, Бог с ним, с Мишкой. Давай ближе к теме, - он разлил остатки коньяка по рюмкам. - Так ты серьёзно полагаешь, дядь Вань, что без Бога, покуда Ему амнистию не объявим, никакой, значит, коммунизм не построим?

- Во-во, точно: устроим! Да не какой эт... нуж^н.

- И что за коммунизм у нас без Бога получится?

- Известно какой: буржуйский! Эт... какой Никитка себе мечтат... Партия погнала... Не зря!

- Не любишь Хрущёва?

- А кому он люб? Буржуаз - одно слово. Товарищ Сталин добрый был... эт... не спознал. Да ведь и Христос-то Иуду не враз... а то Сталин... нет...

- Так ты, значит, и Сталина уважаешь? Я к тому, чтобы понять, не подумай чего. Но ведь известно же теперь, что от него много невинных людей пострадало. Партия ведь разоблачила культ личности, рассказала правду о той эпохе. Да не мне тебе рассказывать! Мы же лишь после 20-го съезда узнали про культ, про тот ужас, что в те времена творился.

- Да и тогда, эт... в войне... Писали... что плохой... эт... Сталин-то...

- Кто писал?

- Так эт... гитлеры... бумажки... с картинками... Про Сталина. Эт... читали. На курево...

- Значит, коли геббельсовская пропаганда на тебя не подействовала, так ты, значит, и Партии в доверии отказал - так, что ли?

- Ну.

- Вот и отец мой тоже считает, что перестарался Хрущёв тогда с разоблачениями. Выпьем?

Они допили коньяк, закусив каждый по-своему. С теплотой, разлившейся по телу, пришёл, как обычно, лёгкий кураж. Насчёт мужика, конечно, всё предельно ясно: жуткая каша в голове. Но - экземпляр занятный. А вот официантка... Он старался реже фиксировать взгляд на её легкой фигурке, временами попадавшейся в поле зрения, но мысли сами собой лезли в голову. Вспомнил о жене. Когда Лариса последний раз улыбалась? Нет, не тогда, когда приходили нужные гости, и она старательно разыгрывала роль радушной гостеприимной хозяйки, а непосредственно - ему? Разве что до свадьбы... Наверное, так у всех - в процессе взаимного познавания неминуемо и отчуждение, в лучшем случае носящее характер нейтралитета. Наверное, где -то у кого-то бывает иначе, но то редкие, "клинические случаи", подтверждающие правило. А если бы?.. Нина, например, стала бы такой же? Нет, не верилось.

- Че задумалси, москвич? - дядя Ваня как будто прочёл его мысли. - Эх, москвич, жаль... жанатый ты... Ведь лучше Нинки нету тут девки... токо, эт... парня для ей нету. А ты, москвич, ей эт... глянулся.

- А что она официанткой работает? Почему учиться не пошла?

- Дык я ей... эт... тоже! Артистка - одно слово! Поёт, понимашь, пляшет! Иди, грю, в артистки. А она - не-ет, врачом... Пошла, эт... летом... не приняли.

- В больнице бы и работала, с практикой скорее примут.

- Дык она... эт... там и работат! А тут эт... мамку... заменят... Мамка захворат, дилектор Нинку и зовет.

- А что, Иван... как по-батюшке?

- Да ну яго! "По-батюшке"... Ванька и есть... Ягорыч я.

- Слава Богу, не Денисыч.

- Чо? - Мужик, явно Солженицына не читавший, шутку не оценил.

- Ладно, проехали. А что, Егорыч, не добавить ли нам ещё грамм по сто, для ровного счёта? - и, не дожидаясь дядьваниного согласия, посигналил рукой проходившей официантке:

- Нина, можно вас? Будьте любезны, ещё грамм двести коньячку. А то вон - закуска осталась. Да, и квасу. Он у вас отменный! ... Ну что, Егорыч, - продолжил, когда девушка, приняв новый заказ, отошла, - вернемся к теме нашего диспута?

- Ну, дык...

- И чем же, спрашивается, Христос - при всём моем к Нему уважении! - мог бы помочь нам в построении "правильного" коммунизма?

- Дык, эт... во всем! Потому как... когда во имя Его - тогда оно... эт... совсем... Хорошо!

- Ну а как может нам помочь в деле создания нового общества утверждение, что не надо, дескать, думать и заботиться о дне завтрашнем, о будущем, и вообще - о пропитании? Что Бог сам за нас обо всем позаботится? Плановую экономику, что ли, отменять?

- Эт... кто... так думат?

- Да Христос же твой и заявлял! Наверняка и Таксиль про это где-то пошутил.

- Не... не могёт такого быть... Чтоб Христос! Эт ты, москвич... путашь.

- А вот и не путаю. Он даже птичек в пример приводил. Гляньте, мол, вон - не пашут, не сеют, не жнут, а сыты бывают, потому что Отец Небесный обо всех заботится. Примерно так.

- Не... не верю... эт... чтоб Христос!

Видя, что его доводы на дядю Ваню не действуют, обратился за поддержкой к официантке, выставившей на стол заново наполненные графинчик и кувшин, собирающей опустошённые тарелки.

- Может вы, Нина, нас рассудите. Вы, вообще-то, в Бога верите?

- Ну что вы, как можно! Я же комсомолка.

- А о Христе-то слыхали, наверное?

- Конечно. Немного в школе рассказывали, в книгах о Нём часто упоминается. Мама у меня верующая, иногда, в Праздник, или помянуть кого, с нею в церковь захожу. Да и мне самой в церкви хорошо, приятно. Пение нравится. Это плохо?

- Да нет, что вы! Ходите, ради Бога! Я не о том. Вам понятен предмет нашего спора? Что вы скажете?

- Ну, я не знаю, я про это не читала... Может, Он и впрямь так говорил, вам, наверное, лучше знать.

- И что вы об этом думаете?

Девушка улыбнулась.

- Да я и не знаю... А кому Он это говорил? По какому поводу, в каких обстоятельствах?

- Разумеется, тем, кто эти его слова запомнил и до нас донес: своим ученикам - их ещё апостолами называют.

- Ну, правильно! Раз ученики, значит учиться должны. Какая учеба, когда только и думаешь, что о еде.

- Молодец, девка! - вмешался дядя Ваня. - Вот именно: учитеся! Пока, стало быть, живой! А они, чай, все, эт... порыбачить... А Он - не-ет! Сидеть! Дескать, тыщи, эт... кормил - а вас и подавно! А им-то... эт... На рыбаловку!.. охота!.. Ох, шельмы!

Дядя Ваня затрясся в беззвучном смехе, он тоже улыбнулся, присоединившись к общему веселью. "А ведь девушка не просто красавица, но и умница", констатировал факт, от которого вдруг стало грустно.

- Согласен, сдаюсь, был неправ! Но ведь не исключено, может, что и другие конкретные указания Христа, попы толкуют весьма расширительно? Например, библейская заповедь "не прелюбодействуй". Слышали о такой? Иисус блудные помыслы, даже, как говорится, "в сердце своем", грехом прелюбодеяния называл.

- ... А Он, может, просто на уроках не велел им на мечты о девушках отвлекаться, да?

- Точно! Нина, а вы завтра вечером не работаете? Я к тому спрашиваю, что хочу пригласить вас на вторую свою лекцию. Приходите, не пожалеете!

- У меня в больнице смена с восьми вечера. А когда лекция?

- В шесть часов, в клубе.

- Тогда приду.

- Обещаете?

- Обязательно приду!

- А ты, Нинка, на москвича эт... не заглядывайся, жанатый он, - вдруг, ни с того ни с сего, строго заявил дядя Ваня улыбавшейся официантке.

- Да ну тебя... - девушка, вспыхнула, зарделась и, развернувшись, быстро пошла к окошку моечной.

- Во! Видал, москвич? Чё гворю-то... Эт... Глянулся ты ей.

- Егорыч, не трави девушку. Ладно, тут вы оба меня убедили: соглашусь, с вами, что это не универсальный рецепт, а требование конкретного случая. Только священники все эти частности из педагогической деятельности Иисуса возводят в Абсолют, преподают народу в виде непреложных истин.

- Ну, дык. Буржуазы же! Они и Христову учёбу... эт... покорёжили... по-свому, по-буржуйску...

- И что предлагаешь?

- А замест буржуйской надо свою Церкву... рабочую... эт... попов учить... по-рабочему!

- Да пробовали уже, переучивать-то.

- Так буржуазны-то попы... эт... негодныя. Новых надоть. Комсомолов.

- Ну и что даст эта твоя новая Церковь рабочему движению?

- Радость! Вот чё. Радость, это как... Пасха! Вот... не страшуся... потому как жизнь вечная!.. И коммунизм, эт... всем радость, а не чтоб только... жрать да хрюкать... Работа - вот где радость!

- И молиться?

- Да, коли в радость - молися! А не могёшь - пой! Книжки, эт... кино! Или - крась! Эт... Как Фомка!..

- Тоже - сменщик?

- Дык... Не-е... Малец...

- Соседский?

- Не... эт... красил...

- Ладно, замнем для ясности. Чего не ешь, Егорыч?

- Дык, эт... сытый я...

- Ну так, может, покурим?

- А чё... рази можно? Тута ведь... эт... кушают...

- Ну и что? В чайной тоже кушают.

- Дык... там... эт... шофера...

- Здесь тоже можно. Все курят. Вот и пепельница стоит.

- У меня, эт... тяжёлыя...

- Кури мои, не стесняйся.

Выложил на стол пачку "Столичных", закурили. Пришло ощущение лёгкой расслабленности: алкоголь вступил в свои права. Не скрывая уже интереса, с удовольствием наблюдал за грациозно порхающей между столиками Ниночкой - как уже называл её в мыслях. Дал волю фантазиям...

Нина

- Вам, Нина, лекция понравилась?

- Очень! Жалко, дяди Вани не было. Его срочно на работу вызвали, видно Витька опять где-то напортачил.

- Кто таков?

- Одноклассник мой, помощником у дяди Вани работает.

- Да, жаль. Вам, похоже, тот Виктор не нравится.

- Да баламут он - у него только танцы да девчата на уме.

- Пристаёт?

- Постоянно! Ну да дядя Ваня в обиду не даст.

- А ваш отец?

- А нет у меня никакого отца, не было и не нужен.

- Как так?

- Да есть, конечно, где-то... Только я его никогда не видела.

Они шли не спеша к дому Нины, под пристальными многозначительными взглядами встречаемых горожан, девушку, похоже, ничуть не смущавшими. В отличие от него. Он же вызвался проводить её лишь для того только, чтобы избежать чаепития, на которое вновь настойчиво зазывала заведующая клубом. По крайней мере, так ему казалось. Репутация "заезжего гусара" ему вовсе была ни к чему, но куда уж тут денешься? На всяк роток...

- Без отца, наверное, трудно матери было вас растить?

- А у многих так. У кого отцы погибли, у кого сбежали... ну да я потери не ощущаю.

- А найти не пытались?

- Зачем? Говорят, где-то в Московской области - а то и в самой Москве - работает то ли прокурором, то ли судьёй, то ли милицейским начальником.

- А фамилию знаете?

- Говорили... Ну да ладно, не стоит о нём. Вот мы и пришли, спасибо, что проводили. А дядя Ваня вон в том доме живёт.

- Рад был с вами, Нина, познакомиться. Вы собираетесь на будущий год в институт поступать?

- Конечно.

- А куда, если не секрет? В область или в Москву?

- В Москву, конечно.

- Тогда я вам свой телефон запишу. Если вам в Москве остановиться негде, то можете у нас.

- А жена возражать не будет?

- Будет! Обязательно. Зато "старики" мои вас с удовольствием примут - вы им непременно понравитесь. - Протянул девушке листок из блокнота. - Вот, не потеряйте.

- А вы не проголодались?

- Хотите в ресторан пригласить?

- Зачем? Я сама хорошо готовлю, ужин есть, накормлю.

- Приглашаете домой? Удобно ли? Как мама на это посмотрит?

- Никак! Пошли! - она решительно взяла его за руку и повела к калитке. Ему не осталось ничего иного, кроме как подчиниться.

...Выйдя в палисадник, присел на лавочку, закурил. И не то, чтобы очень хотелось курить, но... обуревали мысли, смешавшись с волной чувств. Зачем он здесь? Ну что стоило под благовидным предлогом отказаться от приглашения? Оно ведь было не таким уж настойчивым, спонтанным, можно сказать... И что теперь? Как дальше себя вести?

Нина подошла тихо, присела рядом.

- Можно?

- Ой, Ниночка, конечно! Ужин был просто замечательный, ещё раз спасибо! - он засуетился. - А вам с открытыми плечами не холодно? Не лето уже. Может, я за пиджаком схожу?

- Не надо, - придвинувшись, она прижалась к нему. - С тобой тепло.

Ничего не оставалось, как приобнять её рукой за плечи. От тела девушки передавалось нечто... энергия, что ли? Будто некие электрические импульсы или волны проскакивали.

- А мы что, на "ты"?

- Давно уже.

Его ладонь, как бы согревающим движением, сползла по обнаженному плечу, руке, перешла на талию - и, не обнаружив под тонким сарафанным ситчиком предела в должном месте, скользнула ниже. Он отдернул руку.

- Не бойся, - девушка теснее прижалась к нему. - Мама не скоро с работы.

- Но, вы... ты же... знаешь?..

- Конечно. Ну и что?

- И со многими... ты так?

Но Нина не ощутила оскорбительного оттенка вопроса, или не захотела ощутить.

- Ты первый. И последний. Наверное.

Ее ответ и смутил и озадачил. Мысли путались, вероятно, от скудного снабжения мозга кислородом, поскольку сердце предпочло посылать кровь большей частью куда-то в "нижние этажи". Он попробовал сменить тему.

- Ты же вчера, кажется, говорила... у тебя ночное дежурство...

- Попросила Любу подменить.

- И под каким предлогом?

- Под вымышленным, разумеется.

- Зачем?..

- Ты очень умный, но... какой-то... несообразительный.

- Это плохо?

- Это хорошо, - девушка теснее прижалась к нему.

... - По-моему, в кустах кто-то есть.

- Кошка, наверное. Или ёж.

- Сейчас проверю.

Затоптав сигарету, поднял небольшой камушек и запустил в кустарник по ту сторону штакетника. Кусты шевельнулись, закачались ветви.

- Шалава! - раздался фальцетный взвизг и следом - треск, топот убегающих ног.

- Ославят?

- Конечно. Пойдём в дом?

Ресторан (продолжение)

Отогнав свои слишком далеко зашедшие мысли, спросил молча курившего, с интересом наблюдающего за ним дядю Ваню:

- Не расскажешь ли поподробнее, кто такие эти твои "буржуазы"?

- Дык, эт... не мастак я...

- Не боись, дядь Вань, я пойму.

- Дык... знамо: не рабочие... Они работать не любят, им эта... почёт... деньгу... И Бога не любят...

- А рабочие разве все работу любят?

- Дык... а как же... Потому и рабочие! А который... эт... не любит - какой рабочий?.. то буржуаз. Буржуаз - он работат... эт... за деньгу... аль с под палки... И мечтат, чтоб на него все... А рабочий - тот, кто работать лю-юбит... А не который эт... за деньгу работат... Вот к примеру, ты, москвич, или Мишка...

- Напомни: кто таков?

- Сменщик-то мой...

- А! В армии который! Ну-ну.

- Дык, ён... первый раз когда... эт... всё: "дядь Вань, покажь! Дядь Вань, эт чо?" Чо где да как... Вот. Ска-ва-тор!

- Ну правильно, а как же иначе?

- Не-ет! А Витёк, эт... не так...

- Что за Витёк?

- Дык, эта... сменщик мой... замест Мишки... брательник яво, Мишкин... эт... меньшой...

- Ясно. Заступила, значит, новая смена? На место брата?

- Во-во. Мишка, эт... просил: сделай с яво... эт... человека! А как тут... когда ён все: "скоко плотют? как эт... шабашка?" Ты в машину-то, эт... глянь! Не-ет, без интересу. Никогда не помоет, эт... машину... струмент бросит... Чисто буржуаз!

- Как же так вышло-то: из одной семьи - и рабочий и буржуаз, значит?

- Так-то... Мишка-то итттттто отца, эт... застал... В войну токо... эт... с мамкой... А Витек - он после войны, значит... эт... народился... отца и не видал... помёр отец-то... Михаилом тож звали... Сильно раненый был...

- Но второго сына всё же успел. Молодец! Выпьем?

- Давай. Хороший был... эт... мужик.

Выпили.

- Мишка-то, - продолжил дядя Ваня, занюхав коньяк корочкой "черняшки", - на гармони выучился, сам! В клубе... эт... играл! Яму отец... эт... с Германии привез... гармонь-то...

- Может, аккордеон?

- Во-во! Точно: гармонь! А Витёк, эт... сам не играт, а братнину гармонь, когда просют - рупь ему дай! Он, мол, отвечат!.. А всё потому, эт... как мамка... Когда без отца-то...

- Понятно. Материнская любовь - страшная сила. Особенно, когда бесконтрольна и адресно направлена.

- Чё?

- Ладно, проехали. Мамка, значит, избаловала?

- Во-во. Мамки!.. "Ты эт... кушай... сам... ты не делися"... эт... кто вырастет? Из дитя-то?..

- Известно: буржуаз. Ну а попы, в марксизме обученные, чем тут могут помочь?

- Так, эт... яснить же надо! Что Бог - Ён Сам-то рабочий, Сам-то всё делат! А Яму помощников... тож рабочих... эт... которы работу лю-юбят! Эт как у Фомки... Вот пущай поп учит... Что пока тут живем, значит, играм, учимся... А работа Богу посля, на том свете... Как обучится кто... Потому как кто рубить любит - тот Богу хорош! Тому Ён помогат. А которы эт... футбол... То буржуазы растут, Богу никчёмны...

- Не любишь футбол? Зря. Интересная игра.

- Дык... Эт... Когда детишки - эт хорошо. Им надоть эт... бегать. А взрослы мужики, эт... которы за деньгу - так, баловство. А которы - хлебом!!! Ногами...

- Да, согласен - насчет того, чтоб хлеб ногами пинать - безобразие. Что поделать, новое поколение - не знало ни нужды, ни голода. Так ведь есть же школа, пионерские, комсомольские организации - пусть воспитывают. Я же вот хлеб никогда на землю не брошу, хотя без Бога вполне даже неплохо обхожусь.

- Дык... ты ж, москвич, эт... рабочий, значит, божий! Бог на тя глядит и - довольный: главно, что живешь по-божьему! Ты Яму не докучашь, а Ён табе не мешат... А когда надо - подмогнёт. А ты, не хошь - не веруй, Ён не в обиде... Ты Яво токо боись... эт... Иному-то без Бога... никак...

- Ну а буржуазы, они как: без Бога или с Ним?

- Которы как. Которы верют, то всё им Бог дай! Всё клянчут... Эт хочу! Эт подай! Деньгу дай! Потому как ён-то, буржуаз, думат: всем-то ён хорош! Награды эт... жалат...

- А рабочие разве не просят?

- Просят! Поучи, помоги, полечи... дай силы... За других обратно же... А буржуаз... ен то... эт... Думат, Бог его любит, потому как ён, эт... гла-адкий! Вот. А Христос - не-ет! Ён рабочих любит! Корявых. Вот они эт... Его и не полюбили.

- Более-менее ясно. Значит, полагаешь, что эта жизнь нам дана лишь для того, чтобы выучиться и стать помощниками папе Карло, то бишь, Богу... Ты про Буратино слышал, или читал?

- В кино... эт... глядел... да.

- Идея вечной жизни заманчива, я бы сам охотно в это поверил, но... Не могу. Наука, брат, опровергает решительно все эти поповские сказки о вечной загробной жизни.

- А почто... эт... провергат?

- Нет никаких доказательств загробного существования.

- Ну, которы не ищут, то да... Как найтить-то? А которы ищут - находют.

- Доказательства очень уж сомнительные, не научные.

- Ну, кому как. Коли не жалишь верить - нипочём не поверишь.

- Серьезные ученые доверяют только фактам, результатам многократно поставленных экспериментов.

- А вот я эт... на море... эт... отдыхал... На юге...

- В Крыму?

- Ага.

- Понравилось?

- Да... эт... санатория... Не...

- Что так? Разве море может не нравиться?

- Не... Отдыхать... Умаялся! Кран текёт - я грю, струмент дай... а она: нельзя-я! Отдыха-ающий!.. Дай траву скошу - не-ет! иди, эт... пузом кверх... А хошь - пузом вниз. Или в картишки... Дык я ж, эт... не умаялся! Где там... Отдыхай!.. А море хороше: пахнет, шумит... Токо я не про то... эт... хотел. Сказывали, эт... про старичка... слепенький... так ён врачом... ученый! В войнуто... товарищ Сталин яво награждал! А ён - архирей! Скажешь, несурьёзный?

- Многие по-настоящему умные, грамотные люди, но не изучавшие серьёзно марксизм как науку, не сформулировавшие подлинно материалистического взгляда на жизнь, природу, структуру общественных отношений, подчас пребывают в узких рамках религиозных догм и представлений. Далеко не каждому по силам освоить диалектический метод познания - и не их в том вина. Хотя в своей области науки и производственной деятельности они очень даже могут преуспевать.

- Чё?..

Гегель

- У кого есть вопросы, товарищи? Вот вы, да-да, я к вам обращаюсь! - взгляд молодого преподавателя остановился на нём. - Вы, я гляжу, посмеиваетесь, перешёптываетесь. Есть сомнения? Или я что -то смешное говорю? Поделитесь с товарищами вслух, смелее! Пусть и другие посмеются.

Он поднялся с места.

- Я, товарищ преподаватель, вот чего никак в толк не возьму: Гегель, инструментом которого - диалектической логикой - как вы утверждаете, вооружена марксистская теория, был идеалист. Как же это получается? Выходит, что ли, что сам он хвалёной, им же изобретённой логикой пользоваться так и не научился?

- Вы что тут, самый умный?

- Н-нет...

- А если нет, то должны уяснить себе, что подобного рода провокационные вопросики льют воду! На мельницу! За такие вопросики наш классовый враг щедро вознаградит! Вас!!! А Партия по головке не погладит!

- Простите, но вы не ответили на мой...

- Это не вопрос, а провокация! Вы тут, как рупор гнилой буржуазной идеологии, бросаете тень! На мельницу!!! И я не позволю, чтобы Маркса, в моём лице!

Агрессивная демагогия преподавателя, не на много старшего по возрасту, по-настоящему взбесила.

- Ге-ге-ля!!! И не в вашем! И воду на плетень!!!

- Что-о-о?! Да вы... да я... Моя партийная совесть!.. Да духу вашего с завтрашнего дня... из комсомола!.. на нары!!!

- Я - кандидат в Партию.

- Ах так? - лектор внезапно успокоился. - Тогда у нас будет иной разговор. По-партийному, с глазу на глаз. Жду вас после занятий, в шесть, у себя на кафедре.

- А если нет?

- Тогда встретимся на Парткоме!

- Предпочту Партком.

Убрал конспект в сумку-планшетку встал и, не дожидаясь звонка, покинул аудиторию. Когда докуривал во дворике третью папиросу, подошёл Сашка.

- Ну что, парень, похоже, ты ему приглянулся.

- Ты о чём?

- Да так, слухи. Любитель, говорят, наш "Гегель", с молоденькими мальчиками на кафедре уединяться. Девочек не удостаивает.

- Что за чушь!

- Говорят... И правильно, не ходи к нему. А вот перед Парткомом хорошенько подмойся.

- Пошёл к чёрту! Пошляк.

- На том стоим.

На Парткоме, обменявшись взглядами с "Гегелем", понял, что пощады не будет. И действительно, под конец заседания молодой преподаватель кафедры марксизма-ленинизма попросил слова.

- Товарищи, в нашу сложную эпоху небывалого обострения ожесточённой идеологической борьбы, когда Партия, как никогда, должна сплачивать свои ряды, уделяя все силы воспитанию молодёжи в духе истинного марксистско-ленинского учения, в наши ряды, бывает, пытаются проникнуть те, которые внушают вредные идеи, сомнения, подрывают авторитет к преподаванию марксистской науки в моем лице и в целом...

- Вы не могли бы поточнее? О ком вы?

- Вот! - длань "Гегеля", как и на лекции, простерлась к нему. - Встаньте, студент! Покажитесь членам Парткома!

Он встал.

- Этот, с позволения сказать, студент - почти член Партии! - позволил себе неуместные замечания и критику в адрес классиков марксизма у меня на лекции, чем создал обструкцию и местами смех. Я настоятельно требую постановки вопроса об исключении из кандидатских рядов и отчислении, с передачей дела в компетентные органы. Свидетелей у меня предостаточно!

- Ну и кого же из классиков этот юноша дерзнул опровергать? - спросил седовласый профессор, сидевший по левую руку секретаря Парткома. - Поясните, коллега, конкретнее, будьте любезны.

- Гегеля!

В кабинете местами раздались сдавленные смешки. Приклеенная студентами кличка преподавателя была известна, похоже, всем. Того это ещё больше взъярило.

- Да! Этот студент, имя которого мне даже назвать противно, нагло утверждал на лекции, что в основе одного из базовых источников нашей несокрушимой марксистско-ленинской теории лежат идеалистические заблуждения Гегеля!

- Это, конечно, нехорошо. А из какой семьи студент, вы знаете?

- Какое это имеет значение? У нас отменены все сословные и родственные привилегии!

- Насколько мне известно, его отец - заслуженный человек, видный партийный и государственный работник, член партии с 20-го года. Молодой человек, - профессор обратился к нему, - скажите, пожалуйста, батюшка ваш разделяет эти заблуждения?

- Нет, на эту тему мы с ним не разговаривали.

- И напрасно. Я настоятельно рекомендую вам поговорить с отцом. Думаю, ему не составит труда развеять ваши сомнения и вам, полагаю, не придётся в дальнейшем выносить их на публичное обсуждение. Я считаю, товарищи, что партком вполне может ограничиться выговором и обязать нашего студента тщательнее изучать классику марксизма. А вы, коллега, что думаете по поводу моего предложения?

- Ну... - "Гегель" замялся. - Если подойти к вопросу с этой стороны... Я, конечно, не изверг, крови не жажду. Отец если заслуженный... огорчать, конечно, ни к чему. Но должно быть отражено в приказе, чтобы никому неповадно было впредь! И выговор чтоб - строгий! Можно и без занесения.

Свеликодушничал.

- Само собой, разумеется! - резюмировал секретарь Парткома, - думаю, товарищи с этим предложением согласятся. И тогда, если стороны не имеют возражений, данный вопрос не станем выносить на Партсобрание. Кандидатскую партийную стажировку продляем ещё на год.

По кабинету прокатился вздох облегчения.

- Значит, голосуем - и по домам.

В "курилке" седовласый профессор подошёл к нему и поощрительно похлопал по плечу.

- Всё уладилось, юноша. Но впредь рекомендую быть осмотрительнее: дураки крайне опасны.

- Я в этом убедился.

- Я вот что хотел спросить... Ваш батюшка, часом, не изволил служить в ГПУ?

- Да, что-то рассказывал. В молодости, в начале двадцатых, следователем работал.

- Не в Одессе ли?

- Да. А вы что, знакомы? Работали с ним?

- Не то, чтобы... Скорее, он со мной работал, и я ему многим обязан. Да, пожалуй, что и всем.

- О чём вы?

- Да так... ни о чём. Кланяйтесь. Впрочем, не надо. Пусть наш разговор останется между нами. Долг, как говорится, платежом... - а кстати, мой юный друг, вы поняли, в чём допустили диалектическую ошибку?

- Н-нет...

- Логика, рациональные доводы действуют лишь тогда, когда ваш оппонент способен и готов их принять и осмыслить. В противном случае вы не убедите его, а просто разозлите, и случай окажется изрядно... противным.

- Я это уже понял. Урок усвоен.

- Ну, тогда храни вас Господь! - и профессор, пожав его руку, удалился.

Ресторан (продолжение)

- Что-то Ниночка о нас совсем забыла. И всё из-за тебя, дядь Вань!

- Ну... эт... я покличу?..

- Покличь. Всё думаю: на кого же она похожа?..

... - Знаете, кого вы, Нина, мне напоминаете? - обратился он к официантке, подошедшей на призывные жесты дяди Вани. - Шурочку! - и, увидев недоумение на лицах, пояснил:

- В кино видел, героиня там - Шурочкой зовут - умница, красавица, поёт, танцует. Вы, кстати, в самодеятельности участвуете?

- Да... - девушка слегка замялась и почему-то покраснела.

- Како кино? - поинтересовался Иван Егорыч. - Я всё... эт... гляжу.

- Не помню название. "Корреспондент", вроде... Новый фильм. Должен скоро на экраны выйти. Очень хороший. Обязательно посмотрите.

- А где... эт... ты, москвич... глядел?

- На Московском кинофестивале. Был предварительный показ. Вспомнил: "Журналист". Не пропустите.

- У нас дядя Ваня никакие фильмы не пропускает, даже для детей. Вы ещё что-нибудь заказывать будете?

- Пожалуй, нет. Счёт разве.

- Хорошо, я сейчас, - официантка отошла. Взором проводил её изящную фигурку и вдруг сам ощутил на себе чей-то пристальный взгляд. Повернув голову, встретился глазами с угрюмо смотрящим от дверного проёма мужчиной, которого явно где-то уже видел; тот подошёл к их столику.

- А тебя, москвич, ждут. Давно.

- Здорово, Петро!

- Здорово, Вань. А вы бухаете, гляжу, - констатировав очевидное, мрачный субъект развернулся и двинулся обратно к выходу. И тут припомнилось: это же райкомовский шофёр, вёзший его от станции! Вдруг стало невыносимо стыдно - ну как же так можно было забыть! Засуетился, встал, чуть не опрокинув стул, едва кивнул дяде Ване, и, будто привязанный, поспешил за шофёром, произнося в его широкую спину нелепые, никчёмные извинения.

И так всё было ясно.

Вечер у секретаря РК партии

Райкомовский Секретарь курил на ярко освященном крыльце дома; со стороны это походило на нетерпеливое ожидание встречи с "важным столичным гостем". Вновь накатило ощущение неловкости.

- Ну, наконец-то, нашёлся! Заждались тут тебя.

- И... звините... Как-то совершенно... выпало...

- Ладно, ничего. Проходи в дом, москвич. А тебе, Петро, спасибо. Прости, что задержал. Может, перекусишь с нами?

- Нет, я домой. А москвич не голодный, в ресторане бухал. С Ванькой.

- Да ты что!? С нашим Иваном? - секретарь взглянул на гостя с явным удивлением и - как ему показалось - даже интересом.

- Ну. Так я поеду, командир?

- Конечно, отдыхай. Завтра можешь попозже. Давай-ка к восьми.

Водитель кивнул, вернулся в ГАЗик и уехал, а он вслед за хозяином прошёл в просторную избу, изнутри мало чем отличавшуюся от городской квартиры. Поздоровался с приветливо улыбающейся хозяйкой, переобулся в предложенные мягкие тапочки, вымыл руки в висевшем прямо в прихожей рукомойнике. Затем его провели в ярко освещённую модной люстрой из чешского стекла комнату, усадили за уставленный традиционными закусками стол.

- Да, удивил ты меня, москвич. Как же ты - с Иваном-то?

- Да так, случайно. На лекции в клубе познакомились, разговорились. Продолжили разговор в ресторане.

- Разговорились - с Иваном?! Чудно... - то же удивлённое недоумение, что и у официантки.

- А что такого? Тема возникла интересная, продолжили.

Вдруг вспомнил, вскочил:

- Мне же назад надо, срочно!

- Куда?

- В ресторан, я же не расплатился! Как неудобно-то вышло. А у дяди... у Ивана... Егорыча денег-то нет, он говорил... Ведь это же я его пригласил!

Секретарь, слегка нажав на плечо, усадил на место.

- Сиди. Ничего с Иваном не случится, не Москва, милицию не вызовут.

- Ну да, конечно... И официантка знакомая... Но всё равно, неловко както... Что обо мне подумают?

- Не переживай, завтра занесёшь, извинишься. Ивана у нас все знают. И о чём, интересно, вы, если не секрет, разговаривали?

- Да так... Преимущественно о Боге. Лекция ведь о Христе была.

- Так и знал. Его тема.

- Вот и мне стало любопытно: как так - вроде, человек партийный, а верит в эту, религиозную... - он запнулся.

- Чушь, хотел сказать? Ну, правильно. Ладно, давай по рюмочке, со знакомством. Попробуй-ка, моя хозяйка на калгановом корню настаивает. Исключительная вещь.

- Самогон? - поднёс стопку к носу, понюхал.

- Медицинский - це два аш пять о аш! - шестьдесят градусов. Пей, не стесняйся. И закусывай.

... Выпили. Напиток слегка обжёг гортань - сразу же возникло ощущение ясности в мозгу и бодрость в теле.

- Так о чём вы хотели со мной поговорить? Неужто, тоже о Боге?

- Да нет, о другом. Я с тобой, москвич, хотел напрямки, а теперь вот и не знаю даже...

- Так за чем же дело стало? И, кстати, вы всегда нас, заезжих лекторов, в гости к себе приглашаете? Как-то странно.

- Не всех. Давай-ка ещё по одной.

Они вновь выпили. Помолчав, секретарь заговорил:

- Я ведь знаю, что ты не просто лектор... Помолчи! Не оправдывайся. Знаю, что не старух агитировать приехал, не Ивана от религиозного мракобесия лечить, не детишкам разумное сеять. Тебя по мою душу прислали. Не возражай! Не люблю, когда врут. А ты, москвич, я вижу, парень хороший. Только права рассказывать об истинной цели своего приезда у тебя нет, я понимаю. Поэтому - молчи. А мне разведка доложила точно, что из Москвы, из Орготдела ЦК инструктор едет, якобы, лекцию читать. Вроде, ревизора, но - инкогнито. Прямо Гоголь... Да не возражай ты! Помалкивай. Давай, что ли, еще...

- Хотел, было, сказать тебе "пару ласковых", что я о тамошних ваших "играх" думаю... Ну да ладно.

- К-каких "играх"?..

- Понимаешь, кое-кому я здесь как кость в горле. Давно меня хотят на пенсию спровадить, устранить. Вам в Москву доносы шлют: "не даёт дорогу молодым"! Только никак не могут повода найти: на здоровье я не жалуюсь, район у меня почти по всем показателям в передовых, ни в чём предосудительном не замечен. Вот решили с "поповской стороны" зайти. Тебя, возможно, "в тёмную" используют, потому что парень ты, гляжу, честный.

- Откуда... т-такая уверенность?

- А Иван наш людей насквозь видит - талант у него такой. С кем попало в ресторан не пойдёт. Я его хорошо знаю - почитай, всю войну с ним бок о бок.

- Так это вы... командир?! Он же... Да ведь... И вот, водитель, опять же... Как я сразу не... Хотя, постойте! Он ведь сказал, что не воевал, что на тракторе всю войну работал...

- Конечно. Для него всё работа, и война тоже. Он в моей батарее тягачом управлял, "трактором". Цены ему не было: мастер на все руки, как говорится. Он ведь и на Халкин-Голе побывал, и Финскую прошёл.

- Так, значит... Ничего не понимаю. А в тюрьме он за что же? Неужели за разговоры?

- Это я его сюда позвал, у него же на родине никого и ничего после войны не осталось. Руку сломал он тут одному мерзавцу - просто пальцами кисть пережал. Было за что. Только тот подонок прокурорским сынком оказался, Ивану стали террор "лепить". Могли и вовсе к стенке поставить, да не расстреливали тогда. Вот. А я и не знал... Да и знал бы - чем мог помочь? Потом папашу-прокурора за его "делишки" сняли, Иван по амнистии в 53-м вышел, в Партии восстановили. А сынок-то "пострадавший" и сейчас в органах, карьеру делает. Обычная история.

- Да-а...

- Ладно, удовлетворил я твой интерес?

- В общих чертах. А скажите, он у вас, на батарее, уже верующим был? Или только там, в лагере, стал таким?

- Он много чего о себе рассказывал. Очень говорлив был, до контузии. И, кстати, весьма начитанный. Много книг в молодости прочёл - у учителя хорошая библиотека была. Когда брат у него младший погиб, он в религию и ударился. Ну, это так - мистика. А про то, что в Бога верил, все знали, он не скрывал. Делу не мешало. Да и мне не помешало ему рекомендацию в Партию дать.

- Ну, на войне, конечно.. .

- А вот сейчас у меня из-за него - проблемы. Давай, что ли, ещё...

- Отец, может, хватит ему? - вмешалась в разговор жена. - Молодой ведь. Устали, наверное?

- Точно! Ты как, парень, себя чувствуешь?

- Да нет, я совершенно... бодрый! Не волнуйтесь - до дому доберусь.

- Никаких "до дому"! Тебе уже постелено. И не возражай! А тётку твою Петр предупредил, что у нас остаёшься.

- К-когда?

- Когда тебя искал.

- Ну, как-то... неудобно...

- Что ты за человек такой - "неудобно"! Вы что, москвичи, все такие?

- А вы сами... что, здешний?

- Да, здесь родился, учительствовал. Перед войной даже директором школы немного побыл.

- А в армию как же?

- Добровольцем. Долго проситься пришлось. Только в 42-м призвали. Ну ладно, ты пирог-то попробуй, с грибами! Моя сама собирала, сама пекла.

... Выпили, закусили, вышли покурить на крыльцо.

- А что это за проблемы у вас? - спросил хозяина.

- Какие проблемы?

- Да из-за Ивана, сами сказали.

- А! Ну да. Так-то человек он замечательный, золото, а не человек - во всём мастер, и безотказный. Кто бы о чем ни попросил - всем всё делает, и денег не берёт. Его у нас в любом доме примут, накормят - для него у нас тут уже, можно сказать, коммунизм. Только вот когда упрётся - с места не сдвинешь. Не захочет - не будет делать.

- В... смысле?.. Н-не понял.

- Да что тут не понять. Вот он, например, в мехколонне работает, экскаваторщиком. Работает качественно, технику исправно содержит, фото на доске почёта висит. А он не сказал, почему у него денег нет? Зарплата у него хорошая, премии, там - дай бог каждому! Но вот сменщик его нынешний - обалдуй - кабель силовой порвал, хорошо ещё, что никто не пострадал. Так Иван из своей зарплаты ущерб оплачивает - дескать, это он виноват, что не предупредил дурака, не проконтролировал. Я только вчера об этом узнал от Петра. Пётр, кстати, тоже со мной всю войну.

- Я п-понял.

- Да ничего тебе, москвич, не понятно! Ивану начальство наряд даёт котлован под новый дом копать, а он - ни в какую! Нельзя, говорит, чтобы котлован всю зиму открытый стоял.

- Ну, так правильно...

- Я сам знаю, что правильно! Но конторе объёмы нужны, чтобы премию людям выписать, а фонды и стройматериалы только на будущий год обещают. Мне уже жалуются!

- И какой выход?

- Сменщик его, вроде, подрядился. А Иван - натуральная "лопата"!

- Не понял...

- Вот экскаватор, когда вперёд от себя грунт загребает - "прямая лопата" называется, а когда ковш перевесишь - "обратная". Вот и люди тоже - когда от себя, когда к себе гребут. А он...

- П-понял. Есть и такие, которые прямо как драглайн карьерный - только к себе.

- Точно. И всё больше таких становится... А Иван - всегда от себя. Или вот, к примеру, выбил я - со скандалом! - в области для него путёвку в санаторий, в Крым...

- Да, он мне, эт... гворил. Ездил.

- ...Так ведь недели не прошло: сбежал! И в какое, понимаешь, положение меня поставил?! ... Ну да ладно, пошли в дом.

... В дальнейшем разговоре стали возникать кратковременные провалы памяти, и приходилось прилагать все усилия, чтобы собеседник не заметил его опьянения. Секретарю же, разгоряченному настойкой, явно, хотелось выговориться перед новым человеком.

- Вот ты, москвич, думаешь... Нет, я не цепляюсь за свою должность. У меня от нее только головная боль. Но ведь кому-то надо. Люди же!.. А кто на мое место? Развалит же все... Тут и так от вас всякие новшества... Из Москвы!.. А сколько этот Хрущ понаворотил!.. Ну да ладно, даст Бог, Партия поправит... ... А всё же не ценит уже молодёжь Советскую Власть!.. Её больше к комфорту тянет... Ну да, я понимаю - мещанский быт... Но уж очень сильно затягивает...

Всё заграничное им подавай!........ А в советской школе детей не бьют!.. А раньше-то - били. Я при царизме в "реальном" учился, знаю.............. Нет, к каждому нужен свой подход!.. За одним глаз да глаз, постоянный контроль, а к другому лучше не подходи, не мешай........... А вот ты говоришь - Бога нет. Согласен... Нет - когда Он тебе не нужен, а ты - Ему... А если Он есть, и я Ему понадоблюсь - даст о Себе знать... Найдёт способ!.. А пока тоже как-то без Него справляюсь...

- Отец, да ты совсем уж парня приморил, гляжу! - укоризненно попеняла мужу хозяйка. - Да и самому тоже пора ложиться, поздно уже.

- Права, мать! Эй, москвич, пошли, - хозяин аккуратно приподнял его со стула и повел, слабо сопротивлявшегося и покачивавшегося, в соседнюю комнату, где для него уже было постелено.

- Я с-сам! - собрав силы, скинул рубашку, брюки и рухнул головой в подушку.

- Да-а... Виноват, как-то не учёл. И сколько же вы, интересно, с Иваномто успели выпить?

- Пять... сот... коньяку...

- Ишь ты! Здоров ты, москвич, пить, как я погляжу. Ну, спокойной ночи!

Вдруг оторвал голову от подушки, резко сел.

- Что, плохо? Может, водички?

- Ну, п-по-че-му? П-по-че-му - я спра-ашиваю??? Ответьте!!!

- Ты о чём?

- По-че-му вы - все! - аб-со-лют-но! - называете меня... МОСКВИЧ!!! У меня ведь имя... Ну ладно, дядя Ваня - у него память... Но вы - все! - как сговорились: москвич да москвич...

- Обиделся?

- Д-да.

... - Я так тебе скажу: имя - его ещё заслужить надо. Вот станешь для нас своим, то и начнём тебя от всех прочих по имени отличать. А пока ты - уж извини и не обижайся! - просто заезжий москвич. Такая в данный момент у тебя отличительная черта. Хоть и хороший ты парень. Спи, давай.

- Аккуратней переворачивай... Так... Слушай, не дыши на меня! Опять вчера набрался?

- Да вы что, Маргарита Алексеевна! Так только, самую малость...

- Знаю я эту твою "малость"! Разит как из бочки!

- А, может, это от него.

- Не пори чушь.

Он узнал голоса лечащего врача и санитара Виталика, предпочитавшего называться "медбратом".

- Давай, обрабатывай. Того и гляди, пролежни появятся.

- И чего мы с ним всё время возимся? Ну, не жилец - ведь и ежу понятно.

- А ты порассуждай давай! С ежом - если вы оба такие понятливые.

- Нет, ну всё же... А ведь это и впрямь от него несёт.

- Перестань нести чушь!

- Ну, правда! Я в одном рассказе - фантастическом - читал, как один мужик-алкаш колдуном был и замкнул в своем организме кровеносную систему на манер самогонного аппарата. Так он алкоголь прямо в крови синтезировал и вечно бухой был...

- Вот-вот: фантастика. Это твоя мечта, я понимаю. Ладно, простыни поменяй, клеёнку.

- Да знаю уже! Не впервой.

- Ну, я пошла. Как закончишь, позови сестру.

- Что я, сам уколоть не смогу?

- Я сказала: сест-ру!!!

Орготдел ЦК (возвращение)

- ... Про дядю, конечно, интересно. Занятный, наверное, экземпляр, такими Россия наша полнится. А по существу что скажешь?

- Так я ведь серьезно. Мне кажется, что его идеи не лишены...

- Креститься надо, когда кажется.

- Я крещёный. В детстве.

- Все мы крещёные... или обрезанные. Только я тебя не за идеями посылал. По идеям у нас другой сектор ЦК. Что о секретаре скажешь?

- Толковый мужик.

- И это - всё? Разочаровываешь.

- А вы, выходит, не точно задачу поставили. Присмотреться? Я присмотрелся. А собирать компромат - увольте. Я не очаровывать...

- Поговори ещё у меня! Ладно. Тут запрос пришёл. Нужен Второй секретарь в одну интересную область, с перспективой на Первого. Думаю, тебя рекомендовать.

- Избавиться хотите?

- Конечно, хочу. Свои люди везде нужны.

- Спасибо.

- За что?

- Что своим считаете.

- А это не так?

- Не знаю.

- Честный ответ, прямой.

- А у них там что, нет своих кадров?

- Есть. Только они там чересчур свои. Нужен человек со стороны.

- Понимаю: под контролем Центра, без личных связей на месте.

- А понимаешь - зачем спрашиваешь? Кстати, ты, вроде, написал, что твой Секретарь до войны директором школы был?

- Ну, был.

- А ты не слыхал, что у них области завоблоно на пенсию собираются "уходить"?

- Нет.

- Теперь знаешь. А ведь это идея!

- Очень хотите его убрать? Освободить местечко?

- Фу, какие грубости. Мы тут кадрами не разбрасываемся, а изыскиваем возможности для наибольшего раскрытия их потенциала.

- Можно, наверное, и так посмотреть.

- Тогда так: перепишешь отчёт, изложишь свои предложения в должном ракурсе.

- Но это же... Нет, я не могу. Он ведь...

- Не чистоплюйничай! Ты - солдат Партии и должен руководствоваться партийными интересами. Они же - государственные. Действуй, через "не могу". И суши сухари для следующей командировки. Иди.

- ... Вот ты, значит, какой! Я тебя таким и представлял. Сработаемся!

- Вот так, сразу?

- А что тянуть? Рекомендации у тебя хорошие, образование, возраст, семейное положение, послужной список. Секретарше моей ты понравился, а она в людях разбирается.

- Но ведь нужно утверждение на...

- Формальность. У меня тут дисциплина, - хозяин кабинета нажал кнопку селектора. - Леночка, Кузьмич пришёл?

- Ждёт.

- Зови.

В кабинете появился сухопарый человек неопределяемого возраста и незапоминающейся внешности.

- Знакомьтесь: мой всемогущественный завхоз по всем вопросам, а это - наш новый Второй секретарь. Из Москвы! Будешь вводить его в курс.

- Очень приятно-с! Меня звать Василий Кузьмич.

- А я...

- Знаю-с! Наслышан уже. Нам давно пора обновлять кадры молодёжью.

- Ладно, забирай хлопца себе, расскажешь, что где чего почём.

- Слушаюсь-с!

Дела в области оказались не очень-то радужными. Он старательно пытался вникнуть в клубок проблем, ознакомился с местной прессой, прочёл несколько писем от граждан - были и слёзные, и гневные, и полные идей - как рациональных, так и бредовых. В общем, как всегда и везде. Познакомился с большинством своих новых коллег, а в перспективе - возможно - и подчинённых. Утверждение на должность Второго секретаря, как и предсказывалось, прошло без сучка и задоринки.

- Вы ведь в гостинице живёте? - Василий Кузьмич бесшумно возник в кабинете. - Негоже это, для партейного секретаря-то! Мы вам мигом квартирку-с подыщем, какую надо.

- У вас что, нет трудностей с жильём?

- Почему? Есть, конечно. Но для своих людей всегда изыщем резервы-с.

Холуйская подобострастность завхоза вызвала раздражение с самого начала их знакомства, и он с трудом его скрывал.

- Жена не хочет переезжать. Пока. Дети, разумеется, с ней.

- И много у вас детишек-то?

- Двое. Сын и дочка, совсем маленькая.

- Да-с, супруге, видать, нелегко одной-то. С детьми!

- У неё няня и домработница.

- А! Ну, коли так... Москва!

- Что хотите этим сказать?

- Культура! У нас, конечно, не то. Но вас мы, конечно, и одного поселим. Хочете, в отдельном доме, с хозяйкой? Она и обстирает, и накормит-с.

- А есть такие?

- Не извольте беспокоиться, есть-с! Лично знаю одну: довольно-таки молодая, симпатичная весьма-с! Вы ей понравитесь, хе-хе...

- Нет, я неприхотлив, предпочитаю гостиницу.

- Как знаете-с, может, передумаете.

- ... В общем, так. Я тут с супругой к морю на недельку-другую смотаюсь, два года уже не отдыхал, да и врачи настаивают. А ты тут остаёшься за меня, главным.

- Но я... Ведь "без году неделя" же! Как?

- Нормально. О тебе хорошие отзывы. Хорошо проявлял себя. Вот и будет тебе "боевое крещение". Привыкай, со временем на мое место сядешь.

- Но вы...

- Меня врачи давно на пенсию выпроваживают: сердце, видишь ли! Так что давай, вникай. Тут у соседей ящур объявился, слыхал?

- Да, в газетах постоянно пишут.

- Держи на контроле, обо всем, если что, телеграфируй. Адрес санатория Кузьмич знает. И по всем вопросам с ним консультируйся. Он, конечно, ещё тот жук, но информацией владеет.

- Василий Кузьмич, а информация как, проверенная?

- Вернее некуда.

- СЭС, говорите, недоглядела?

- Так точно-с!

- Странно это. Ведь целый месяц писали в газетах, все были предупреждены. И, говорите, в самом передовом хозяйстве области, флагмане, так сказать?

- Тамошний председатель - Герой Соцтруда! Мой свояк-с. Непосредственно информация с его рук-с. Вот ведь беда-то!

- Значит, всё стадо под нож, а потом - в скотомогильник? И я должен дать "добро"?

- Не извольте-с беспокоиться! Всю ответственность хозяин берут на себя - вот телеграмма-с. Они распорядились уже. Вам лишь подписать только.

- Хорошо, оставьте. Я рассмотрю.

- Ну, зачем же? Ведь решено уже... Хозяином-с!

- Идите, я вас не задерживаю.

- Что, москвич, "тяжела шапка Мономаха"?

- Не издевайся, Костя... Ты почему фельетон не напечатал?

- Так автор его забрал.

- Почему?

- Возможно, с ним поговорили.

- Кто, не знаешь?

- Мир не без добрых людей.

- А о чём фельетон? Ты сам-то его читал?

Собеседник молча наполнил рюмки, выпили.

- Я хоть и редактор газеты, но сплетни не распространяю. Да и тема щекотливая - "Гертруда", как-никак.

- А конкретнее?

- Мы как, на "ты"?

- Разумеется.

- Так вот что я тебе скажу: всё, что в фельетоне - чистая правда! Более того, об этом в области каждый ребёнок знает.

- Ты о чём?

- О махинациях! В том числе - со стадом. Председатель давно уже купленный за валюту элитный скот "налево" пустил, на рынках говядины полно, а ящур - удобный повод, чтобы концы в воду.

- В Прокуратуре известно?

- А как же! Я же говорю: "каждый охотник не просто желает знать, но и хорошо знает, где сидит фазан". Давай, что ли, ещё по одной.

- Не хватит ли?

- Им с Кузьмичом - никогда! Ненасытные... Ну, не хочешь - как хочешь.

Костя слил остаток коньяка в фужер и единым махом выпил. Оркестр прекратил играть, в ресторане на некоторое время образовалась ласкающая слух относительная тишина, нарушаемая лишь лязгом ножей и вилок.

- И что предлагаешь?

- Это не мое дело - предлагать. Я тебе кто, советник?! - Костю явно "повело". - Кто я, а кто - ты?! Ты - начальство, у тебя зарплата... голова... большая!..

- Ладно, понял.

Встал, положил на стол "червонец" и, не простившись с захмелевшим редактором, покинул ресторан.

"Первый" стоял, заложив руки за спину, глядя в окно, и, не ответив на приветствие, не оборачиваясь, произнёс:

- Значит, моё распоряжение - побоку. Ты отменил?

- Ну да. Видите ли, дело в том, что...

- Я всё вижу! С Кузьмича у меня, конечно, будет особый спрос, но вот с тобой... А ведь ты мне понравился.

- Я что-то сделал не так?

- Всё та-ак... За "героя" нашего тебе, конечно, отдельное спасибо. Нацепим сучёнку вторую звезду - и на пенсию. Пусть своим бюстом на родине любуется. А вот с тобой... Нет, не сработаемся. Не обижайся.

- ...Жаль. А я уже, было, имел виды.

- Обратно возьмёте?

- Я же говорил: мы кадрами не разбрасываемся. Но тебе, парень, похоже, серьёзное продвижение "не светит". Для карьеры другие таланты нужны. Не политик! Но по другой части ты вполне можешь сгодиться. Рюмочку примешь?

- Нет... Хотя, давайте.

Начальник разлил коньяк, взял свою рюмку, понюхал, поднял и, любуясь содержимым на просвет, глубокомысленно произнёс:

- Оно, может, и хорошо, когда всё к лучшему.

- Это точно. Видать, Сталин был прав: кадры всё решают.

- Конечно. Только при Хозяине с них ещё и спрашивали за результаты, а потому боялись, и до сих пор многие его ненавидят. А вот "бойцам невидимого фронта", подбирающим, готовящим и расставляющим кадры на места, достаются сущие "крохи" - власть. За нас!

Выпив, уже собирался идти, но начальник остановил:

- Постой! Тут, пока тебя не было, на тебя "телега" прикатила. Может, и не стоит об этом сейчас...

- Да уж ладно, не щадите! Из вытрезвителя, небось?

- Не шути. Ты что, действительно, у себя на "исторической родине" отметился?

- В смысле?..

- Да вот поступил сигнал - и не один - что вёл себя аморально и разнузданно, спутался с тамошней официанткой. Это правда?

- Кому какое до этого дело?

- Есть дело! - Заведующий грохнул кулаком по столу. - Партии есть дело! Наша репутация в глазах людей должна быть безукоризненна!

Заметив его замешательство, начальник сбавил тон.

- Я понимаю, все мы люди, всем свойственны слабости, грешки. Но и ты пойми: нельзя нам этого делать на виду, ронять авторитет. К тому же ты семейный человек, отец двоих детей. А если до жены дойдёт?

Он пожал плечами.

- Не знаю.

- Ладно. Попробую замять. И выбрось ты эту официантку из головы, понял?

- Уже выбросил.

- Молодец. А она хоть хорошенькая?

- Кто?

- Ладно, иди.

Разговор медицинских сестёр

...Он проснулся. Или, точнее, очнулся от грёз, вернулся к реальности. А может, перешёл в иную? Как знать... До слуха донеслось легкое позвякивание и шорох, ощутил запах эфира: значит, готовится инъекция, заменят пузырёк в капельнице. Медсестёр оказалось двое, говорили негромко, вполголоса. Видимо, время было раннее, в клинике стояла полнейшая тишина, - даже птицы за окном почему-то не щебетали, - отчего разговор был слышен ясно и отчётливо.

"... - ты вот говоришь: "овощ"... А может, он всё понимает, слышит?

- Так это же ещё страшнее.

- Почему?

- Как ты не понимаешь: это же такая мука! Ни пошевелиться, ни на помощь позвать.

- А зачем звать? У нас уход круглосуточный.

- Ты же не знаешь, что его в данный момент беспокоит. А вдруг у него что-то болит, чешется где?

- Когда заболит - стонать начнет. А Виталик моет его, поворачивает, простыни меняет через день. Мух нет - чего чесаться?

- Нет, ты что, придуриваешься? Разве непонятно? Ты себя представь на его месте! Я вот видела таких, которые просто умоляли, чтобы их того... ну, понимаешь...

- Ну и в чём дело? Помогла бы.

- Так ведь это убийство выходит. За это ведь тюрьма.

- Какая тюрьма? Да кто узнает? Выключила аппарат, через минуту опять включила - кто что сможет доказать? Уверена, что если б он говорить мог, то сам бы попросил об этом. В Америке такое, говорят, уже делают кое - где, по просьбе родственников, конечно. "Эутаназия" называется - приятная смерть, значит..."

Понял, что речь о нём. Стал прислушиваться внимательнее: было и любопытно и неловко одновременно, хотелось вмешаться, но было интересно и послушать, к чему приведёт то "девичье щебетанье". Любопытно. А может, сейчас решается вопрос его жизни? И это ни что иное, как разговор "ангелов смерти" в образах медсестер?..

"- Не-ет... не знаю... может, в Америке это и нормально, а всё-таки грех на душу...

- Господи! Да ты что, верующая, что ли?

- Ну, верующая там или нет, тебя не касается, и не в этом дело.

- Ты не обижайся, я же не в упрёк. Сейчас это даже очень модно. Круто! Я сама крестик ношу, церковь частенько посещаю. Знаешь, как в некоторых, бывает, поют! Почище, чем в филармонии.

- Нет, ты сама пойми: как можно брать на себя такое? Говоришь, сам попросил бы... А откуда знаешь? А может, он сейчас нас слышит?

- Да ладно! Думаешь, он тебе что-то сделает, когда очнётся? Не бойся, доктор сказал, такие не очухиваются.

- Но мозг-то не умер! Значит, человек живой. И наверняка всё слышит.

- И что это за жизнь? Вот когда я в военном госпитале работала, так там такого понасмотрелась! Молодые ребята, без рук, без ног... Ужас! В них же энергия, им ведь девчонок, знаешь, как хочется...

- И что же ушла? Не в упрёк.

- Не язви! Я помогала, конечно, как могла. Не подумай чего, только руками. А он, безрукий, говорит: "Так пощупать хочу... Ты убей меня, пожалуйста, сестрёнка... "

- Как ты об этом можешь - при нём?

- А пусть! Ему-то не хочется, он-то уже пожил, перещупал всех, кого мог. А кто ребят туда посылал? Если не он лично, то точно такие же.

- Ну, зачем ты так?

- А хочешь, я сама всё сделаю? Ты выйди только - и греха на тебе не будет.

- Как ты можешь! Слышал бы тебя кто!

- Донесёшь, что ли? Дура малолетняя.

- Сама дура... великовозрастная! "

Сёстры замолчали, разошлись. Одна, видимо, - точнее, "слышимо", - занялась штативом, другая опорожнила мочеприёмник, вышла, вернулась. Взаимные девичьи обиды вскоре, как водится, забылись.

"- А вот вспомнила, мне недавно рассказывали, - продолжила младшая, - бабушка одна недавно помирала...

- И что?

- Чудо случилось, вот что. Ты слушай. Старуха уже лет 10, а то и более, с кровати не вставала, из ума совсем выжила: никого не узнаёт, не говорит ничего, только бормочет, мычит, вроде как поёт что-то, постоянно под себя ходит, по ночам кричит - и так десять лет.

- Ужас! Всё провоняло, поди.

- Не то слово. Сперва, когда в своём доме жили, было ещё как-то ничего. А потом - дом под снос, новый район, дали "двушку". В одной комнате, значит, бабка, в другой дочь с мужем и ребёнок...

- Застрелиться! Так сдали бы в приют старуху.

- Дочка против - мать все-таки. Грех.

- Тоже, что ли, верующая?

- Не знаю. Но мать очень религиозная была, пока умом не тронулась и ноги не отнялись. Под образами лежала, лампадка там, ладан - дочка зажигала.

- И правильно: какая-никакая дезинфекция. И вонищу заглушает.

- Не шути. Ты слушай. У бабушки конвульсии начались, кричать стала постоянно, есть перестала: руками машет, не даёт кормить. Врач сказал: "отходит", пришло, дескать, время. Сделал укол и отвалил. Пока бабка спала, послали за священником, помыли её, простыни поменяли, в чистую рубаху обрядили...

- Поп пришёл - бабка и обосралась.

- Откуда знаешь? Слышала?

- Догадалась. Тоже мне - чудо.

- Да нет же! Только батюшка облачился, всё достал, разложил, молитву прочитал и говорит: "Посадите её и держите". Берёт Чашу с Дарами - а она возьми да и сядь сама, и так чётко говорит: "Грешна, отче!".

- И Басом велиим: "поднимите мне веки!" Поп так и сел, чашку, небось, уронил.

- Не пошли. Так оно и было. Только не ронял он ничего. Всех выгнал, исповедовать стал. Пять минут проходит, десять, полчаса, час... Дочь волнуется, в дверь постучала. А мать из-за двери громко так: "Любка, не мешай!". Ещё через полчаса священник выходит. "Преставилась, - говорит, - ваша мама Господу". А сам такой... как бы вроде... ошарашенный. "Я, - говорит, - никогда с подобным не сталкивался. Какая память! Какая ясность ума!"

- Для попов это в диковинку.

- Ну, ты и язва! Ладно. Дочь спрашивает: "А что она сказала, о чём так долго рассказывала?" "Не имею права говорить, - батюшка отвечает, - единственно просила передать, что ни на кого зла не держит и молит всех её простить за причинённые мучения".

- Вот ведь как всё здорово вышло! И откуда ты об этом узнала-то? Сама присутствовала, что ли?

- Школьная подруга рассказывала, а она родственница той семьи.

- Ах, подруга! Ну-ну.

- Не хочешь, не верь. А я верю.

- Блаженны верующие. Может, ты и ему попа пригласишь? А мы на чудо полюбуемся.

- Нет, ты что! Он же партийный. Может, даже не крещёный. Да и не моё это дело, родственники на то есть.

- Родственники, говоришь?.. Ладно, подруга, убедила. Пускай пока поживёт немного, сколько Бог даст".

Сёстры, собрали свои причиндалы и ушли, притворив за собой дверь.

Ну и что это было? Опять знак? Послание? Требуется, наверное, комментарий. "Комментаторы, вы где? Ау!" Он вперил взор в сеть потолочных трещин, но рисунок не складывался, желаемый образ никак не возникал. Вновь вспомнились картины, которые наблюдал на обоях бабушкиного дома, оживавшие от мерцающего света керосиновой лампы - куда там "мультикам"! Мог бы, все-таки, выйти из него художник... Наверное. Ведь в художественном кружке его хвалили, настоятельно советовали на художника учиться. Он и сам, помнится, мечтал, но вот отец...

Отец

- Пришло время, сын, поговорить по-мужски. Ты готов?

- Всегда готов, батя!

- Давай серьёзнее. Тебе предстоит важный выбор, который может определить всю твою дальнейшую жизнь. Детство кончилось.

- Я понимаю.

- И куда собираешься?

- В "Суриковский", наверное. Или в "Строгановку".

- Ну, что ж... Можно было догадаться.

- Тебе, похоже, это не нравится.

- Это твоё право: принимать решение самостоятельно. Но, всё же советую хорошенько подумать.

- Что не так?

- Ты пойми, сын, у человека должна быть ответственность перед государством и людьми. Нужно уметь подчинять свои желания и стремления общественным целям и задачам.

- А чем противоречит целям общества работа художника?

- В нынешней ситуации мы нуждаемся в первую очередь не в художниках, не в красивых картинках. Сколько народа полегло, сколько всего разрушено! А Советский Союз как и прежде, в окружении врагов, которые... Ну да что тебе политинформацию читать, сам всё знаешь. Стране требуются инженеры, учёные, грамотные молодые парни с хорошими мозгами, которые смогут восстановить и укрепить страну. А картиночки рисовать, петь, танцевать, стишки пописывать и девочки хорошо умеют.

- Выходит, не одобряешь. Но какой из меня инженер? Ну не лежит у меня душа к этому занятию - формулы, чертежи, расчёты...

- Тебе решать. У старших твоих товарищей, которые десятилетку в конце войны кончали, выбора не было: только в инженеры. Товарищ Сталин решил, что стране нужны свежие инженерные умы, в гуманитарные ВУЗы было приказано только девочек и фронтовиков принимать. Сегодня, конечно, уже не так строго, но интересы государства ты сам должен осознавать.

- Ну ладно, ну поступлю я куда-нибудь... в архитектурный, к примеру. Одобришь?

- Чтобы картиночки рисовать?

- Ну ладно, в строительный. Строители ведь стране нужны, так ведь?

- Тебе решать, ты взрослый.

- А ты в моём возрасте как решал, как делал свой выбор?

- За меня решала Революция.

- А у меня, значит, есть выбор?

- Тебе решать.

- Ты не оставляешь мне выбора.

- Выбор всегда есть, но трудно его делать самостоятельно, под полную личную ответственность. Гораздо проще, когда за тебя его делает кто -то другой или обстоятельства, как говорится, непреодолимой силы. Свобода выбора, которой Бог наградил... нет, наделил Человека - наше главное испытание, которое нужно выдержать с честью.

- Батя, неужели ты в Бога веришь?!

- А уж это не твоего ума дело. Вера вещь сугубо личная, можно сказать, интимная, обсуждению не подлежит. Я не очень-то доверяю - и тебе не советую - тем, которые свою веру выпячивают напоказ, на всеобщее обозрение. Если, конечно, это по должности не полагается.

- Ты меня удивляешь, отец.

- Тебе ещё многому в жизни предстоит удивляться. Давай, что ли, выпьем - за окончание школы.

- Спаиваешь несовершеннолетнего?

- Знаю, что пробовал уже. Курить давно начал?

- В шестом классе первый раз покурил. Да не то, что курю... так, балуюсь с ребятами. В любой момент брошу.

Отец разлил коньяк по рюмкам, выложил на стол пачку "Герцеговины Флор".

- Кури. Только постарайся не при матери.

Выпили.

- Всё, хватит.

- Ну, всё так всё. Значит, говоришь, надо всегда только государственными интересами руководствоваться, так?

- Общественными. Впрочем, у нас это практически одно и то же.

- Значит, всем только "в ногу", как в армии, да? А личные интересы, призвание, талант - побоку?

- Когда как. В каждой конкретной ситуации, которых у тебя в жизни будет немало, ты должен уметь принимать решение сам. И "в ногу" идти не всегда правильно, бывает, нужно и "сбить шаг". Вам про резонанс в школе наверняка рассказывали.

- То есть? Не понял.

- Бывают в жизни случаи, когда необходимо идти наперекор мнению большинства, приказу начальника.

- И как я определю, когда это можно и нужно?

- Думай.

- Ну а если за невыполнение приказа расстрел полагается? Что тогда?

- Тогда расстреляют.

- И ты так спокойно об этом? Но ведь жизнь - самое ценное, что у человека есть.

- Полагаешь?

- Конечно.

- Ценить и беречь жизнь, разумеется, надо.

- Нет, отец, не подумай: я не против, когда за родину там, геройски отдать жизнь. Но умереть просто так, позорно, за невыполнение приказа...

- Смерть, сын, не самое страшное, есть вещи и пострашнее.

- И что же это?

- Жизнь.

- Как это? А, понял! Имеешь в виду, что лучше умереть стоя, чем жить на коленях? Ну, с этим я согласен.

- Нет, ты не понял. Никогда с этим не следует спешить, впадать в отчаяние. Жить можно и в плену, и в рабстве, и в смертельной болезни - пока есть хоть какая-то надежда.

- Надежда умирает последней.

- Вот именно. Страшнее всего может стать цена, уплаченная за спасение, она может обесценить спасённую жизнь, превратив её в невыносимую муку. Нужно всё точно соизмерять и просчитывать последствия, думать, во что результат твоих действий может вылиться.

- Имеешь в виду предательство?

- Не только. Но его, конечно, в первую очередь.

- А вот я слыхал, что далеко не все предатели шибко мучаются. Говорят, многие люди, совершившие в войну предательство, прячутся и живут в своё удовольствие. Ну, разве что только в страхе, что все про них всё узнают.

- Люди ли? Да и предательство в основе имеет разные мотивы. Одни предают из страха, другие из ненависти, злобы, кто-то из сребролюбия.

- Ну да, знаю, как Иуда - за тридцать сребреников Христа продал.

- А бывает ещё предательство и из самых, казалось бы, благих побуждений или по недоразумению.

- Как это?

- Да взять того же Иуду Искариота. Ты думаешь, он зла Учителю желал?

- Разумеется.

- Не думаю. Даже уверен, что он любил Учителя. Ты в курсе, что он деньги выбросил, и руки на себя наложил?

- Есть и другая версия.

- Маловероятная, скорее, позднейший апокриф.

- Ну ладно, повесился на осине. И что?

- Тебе это не кажется странным?

- Кажется, и не только мне. Поэтому, наверное, и тот, как ты говоришь, "апокриф" сочинили.

- Людям свойственно корректировать то, что не укладывается в рамки их понимания, это распространённое явление.

- Ну а ты сам как понимаешь?

- Для меня всё очень просто. Ты знаешь, что Иисуса неоднократно за Его проповеди пытались арестовать?

- Ну да. И торговцев при Храме Он всегда гонял. А когда за Ним приходили, всегда ускользал чудесным образом, так?

- Так. Похвально, что ты с евангельской историей знаком. Иуда это всё видел и был уверен, что Учитель и на этот раз сможет улизнуть. А когда этого не случилось, то он оказался в крайнем умственном замешательстве.

- Крыша поехала.

- Какая крыша?

- Сейчас так говорят. Это, как раньше говорили, "тронулся умом", "слетел с катушек".

- Понятно.

- Так, по твоему мнению, Иуда просто хотел деньжат легко заработать?

- Конечно. Он же очень до денег был жаден, как в Евангелии от Иоанна о том написано.

- Значит, не было никакого предательства, так что ли? Просто несчастное стечение обстоятельств?

- Не скажи. Предательство самое реальное, "образцовое", можно сказать. Только предал Иуда Христа не тогда, когда за деньги информацию Синедриону передавал, а когда только задумал эту свою аферу. Он же вообразил, что Учитель его затею одобрил, когда сказал: "Иди и делай, что замыслил". Ничего он, бедолага, не понимал, предполагая, что Иисус станет сообщником в его мошенничестве.

- Оригинальное толкование. Ты сам к этому пришёл или прочитал у кого?

- Не исключено, что кто-то те события так же трактовал, не знаю. А толкование всегда оригинально - иначе это не твои мысли, а пересказ чужих. Нужно делать на основе изучения мнений других людей свои выводы, а не просто перекладывать чужие мысли в свою голову.

- Ты, отец, о чём это?

- О том, что всегда надо учиться думать. Ну ладно, мы что-то от темы отвлеклись, куда-то в сторону уехали. Ты решай поскорее, куда дальше двинешься.

- Батя, а что, если мне в начальники податься, а? По твоим, так сказать, стопам. Рабочая династия может получиться.

- А ты знаешь, что это такое - управлять людьми? Если когда-то тебе доверят руководство, справишься?

- А то! Знай себе - командуй! И все перед тобой навытяжку. Работёнка непыльная.

Отец шутки не поддержал.

- Руководить людьми - тяжкое бремя. Ставить задачи и требовать их выполнения, казалось бы, легко. Но так кажется на поверхностный взгляд. А ведь это не столько люди от тебя зависят, сколько ты от них: от их понимания, квалификации, добросовестности, нравственной чистоплотности. Любой твой подчинённый может свести на нет все твои усилия, а отвечать придётся тебе. Проще порой делать всё самому, а не зависеть... Знаешь, какое профессиональное заболевание начальника?

- Геморрой?

- Инфаркт. А порой даже помогают пораньше "Богу представиться".

- В смысле?..

- У начальника больше врагов, чем у кого бы то ни было: и завистники, норовящие занять его место, и обиженные. Редко кто доживает до преклонных лет. Самый ненадёжный и непредсказуемый "материал", с которым приходится работать - люди.

- Значит, надо хорошенько подбирать людей.

- Думаешь, у нас богатый выбор? Нужна грамотная молодёжь, её даёт только школа, а толковых педагогов не хватает. Из женщин, как правило, никудышные учителя, особенно для парней. Вот и имеем дело с тем, что есть.

- Может, в педагогический податься?

- Трудное дело. Гораздо сложнее, чем руководить взрослым коллективом. Тут особый талант нужен.

- Думаешь, не получится из меня учитель?

- Пойми, сын, это очень ответственное дело, педагогика. Вот художник, музыкант, артист - он что делает? Украшает людям жизнь, делает её ярче, увлекательней. Писатели дают пищу для ума, инженеры и учёные жизнь человека улучшают, делают её удобнее, облегчают труд, делают его более производительным. Врач людей спасает, военный их защищает. А учитель?

- Мучает детей, отравляет им жизнь.

- Делает человека. И именно от учителя зависит, какие у нас будут инженеры, врачи, учёные. Но, в конце концов, тебе решать. Постарайся не ошибиться с выбором.

- Ты не оставляешь мне выбора, отец.

Открыл глаза. Знакомые трещины на потолке.

Сон это был? Галлюцинации? Какая разница. Пользуйся тем, что тебе предложит распоясавшийся мозг, свободный от необходимости реагировать на внешние факторы. Без дела, пока жив, он, видать, оставаться не желает: начал, значит, рыться в потаённых уголках памяти. Впрочем, тот разговор с отцом и раньше частенько припоминался. Эх, если бы тогда не поддаться, то вся жизнь сложилась бы по-другому. А так - институт, комитет комсомола, где его вовсю использовали как оформителя стенгазеты и автора статеек, а затем и редактором выбрали. Был замечен в райкоме комсомола, к нему присмотрелись, получил рекомендацию в Партию. Стандартное начало карьеры партчиновника: райком комсомола, горком, аппарат ЦК... Ни дня не проработав по специальности, указанной в дипломе, никогда не жалел о том, а вот по краскам, кистям, глине тосковали руки. Постоянно тешил себя мечтой, что, выйдя на пенсию, целиком отдастся увлечению юности. Ну да вот не суждено: не судьба, значит, бродить с этюдником "по просторам родины чудесной"...

А ведь Сашка - или тот, кто предстал в его облике - не соврал: действительно можно вызывать покойников, если самому сконцентрироваться на воспоминаниях, а не доверять всецело выбор мозгу, к которому стал уже относиться как к чему-то отстранённому, вспомогательному.

Мама, где ты там?..

- Как Ларочке кофточка, понравилась?

- Мать, я же говорил, что не понравится. Не понравилась.

- Почему?

- Говорит, не её фасон.

- Но это ведь самое сейчас модное, из журнала... И точно в её размер я пошила...

- Мать, не обижайся. Ей шьёт один портняжка, какой-то Славик. Она только в его "шедеврах" на людях красуется.

- А как фамилия?

- Забыл. Она его "мон кутюрье" называет.

- Француз, что ли?

- Возможно.

- Тогда понятно...

- Ты, мать, не огорчайся, Лара всё равно тебя очень благодарит: у Захаровны как раз День рождения случился, нашлось что подарить.

- А кто это?

- Домработница у нас новая, ты её не знаешь.

- Понятно... А тот свитер, что я тебе связала, не носишь?

- Это в котором я ещё в школу ходил? Нет, мать, давно не ношу.

- Ты принеси как-нибудь, я его распущу, варежки для Серёженьки и Алечки свяжу.

- Хорошо, найду, если Лариса не выбросила.

- Ты уж, сынок, навещай нас почаще. Отец о тебе часто говорит, беспокоится.

- Да, вроде, нет никаких оснований. У меня всё замечательно: и на работе, и дома.

- Ой ли?

- Ну, как съездил? С тётками повидался?

- Конечно. Тебе привет, для матери письмо, мёдом и вареньем нагрузили - не сумел отказаться. Вот и для вас баночка малинового от тёти Зины, она всё лето варенье варила. А мать где?

- В поликлинику пошла.

- Что-то серьёзное?

- В нашем возрасте всё серьёзно. Зрение пошла проверить. Ей давно очки полагаются.

- Да, кстати, она просила, - достал из портфеля газетный сверток и вручил отцу. - Я, похоже, её не дождусь.

- Что это?

- Мой старый свитер, она его мне к восьмому классу связала, помнишь? Мама, помню, всю войну вязала рукавицы и носки для бойцов. Где только шерсть брала?

- Выдавали.

- Представляешь, еле нашёл. Лариса, оказывается, свитер как подстилку для кота использовала. Пришлось в химчистку отдавать. Ты только матери не говори, расстроится.

- Ладно. На службе порядок? За командировку отчитался?

- Пишу отчёт, завтра отпечатаю и сдам. Кстати, встретил там занятного мужичка: фронтовик, коммунист, а церковь посещает. Вот и ты тоже.

- Что - тоже?

- И в тебе ведь партийность с религиозностью уживается. Ну, никак не пойму, ты что, где-то лицемеришь, что ли?

- Я говорил, что не люблю разговоров на эту тему. Но отвечу, чтобы потом к этому не возвращаться. У каждого о Боге своё представление, личное. Мы, коммунисты, не имеем привычки им друг с другом делиться, на это не отвлекаемся. К тому же не в наших правилах прятаться за Его спину, оправдывать себя, свои действия Божественным Промыслом, корчить из себя святош. Нет уж, совершил что - отвечай за себя сам, без лицемерных ссылок на Бога. А в церковь, как ты знаешь, я не хожу, с попами душеспасительные беседы не веду.

- А как ты думаешь, Ленин и Сталин верующими были?

- Наверняка.

- Ну а как же антирелигиозная пропаганда, Общество воинствующих безбожников?

- Не смешивай политику и веру. Нельзя было допустить, чтобы попы простой народ по разным конфессиям растаскивали, головы людям морочили. Вопрос шёл о жизни и смерти, не до того было, не до теологических диспутов. И то "Общество" в первые же дни войны Сталин прикрыл. Да и создано оно было лишь для того, чтобы "пар выпускать". Уж очень народ в массе своей на попов озлоблен был: сильно те существующую в русских людях веру Христову извращали - вот из-за них-то и Богу "досталось".

- Ну ладно, Сталин, семинарист бывший, допускаю. А Ленин?

- Ты знаешь, какой у Володи Ульянова в гимназии любимый предмет был?

- Напомни.

- Закон Божий. Первый был ученик в нём.

- Ну, то гимназист!

- Хочешь сказать, тогда "глуповат" был, и лишь с возрастом "поумнел"?

- Ладно, допустим. Ну а церкви тогда зачем рушили, уродовали?

- Кто? Ленин со Сталиным? В Кремле ведь до Никитки ни одного храма не снесли, ни одного креста не скинули, ангел на Александрийском столбе в Ленинграде пока ещё не с серпом и молотом стоит.

- Но ведь в целом-то по России сколько церквей порушено и загажено, ещё до Гитлера. Скажешь, нет?

- А храмы повсюду и во все времена ломали, особо не стеснялись. Когда из прагматических соображений, когда по дури, когда по злобе - где как. А подчас просто перестают люди церковь посещать, поддерживать материально, ремонтировать, вот она и ветшает со временем. Хорошо ещё, если её под склад или что-то иное используют - сохранность тогда лучше.

- А ты обратил внимание, как много в последнее время публикаций в газетах и журналах появляется о том, что теряем, мол, культурные корни?

- И что?

- Печалятся средства печати.

- Пусть печалуются. Такова их печатная доля. А Общество охраны памятников, между прочим, Ленин с Луначарским создали, и без экспертного заключения ни одну церквушку у нас тронуть не позволят - не то, что при "богоугодной" власти. Ну, так я ясно ответил на твои вопросы?

- Исчерпывающе.

Память. Как замечательно, что она есть, что способна восстанавливать и реконструировать, казалось бы, навсегда ушедшее, позволяет справляться с всепожирающим временем - хотя бы при жизни.

Интересно, а что может подкинуть мозг, если предоставить "свободу выбора" ему? Зажмурил глаза и стал ждать.

Дядя Ваня

Ожидание длилось недолго, только на сей раз не очередной посетитель возник у его больничного "одра", а он сам - здоровый, стоящий на ногах - очутился перед обитой чёрным дерматином, скрывающим утепляющий войлок, внутридомовой дверью.

- Ты, эт, не робей, москвич, ты заходи, - из-за двери послышался знакомый голос.

Вошёл.

- Ну, здорово! Давно не виделися. Садися.

На маленькой, почти детской кровати сидел знакомый старик, держащий на коленях широкую белую доску, опиравшуюся верхней частью на небольшой столик-верстак. Дядя Ваня почти не изменился - только лишь полностью поседела отросшая борода, а на лице прибавилось морщин.

- Здравствуй, Иван Егорыч. Как узнал, что это я?

- Дык... Эт... Дотумкал.

- Ладно, вопрос дурацкий, прости, - придвинул стул, сел. - Ну, рассказывай, зачем звал. Опять о чём-то спросить хочешь?

- Звал? Я-то? Не... Не звал. Вспоминал - это да. Вспоминал. Часто. В телевизере, тебя, бывало, казали, в газетах прописывали. Глядел, читал.

- Замечаю, говоришь ты хорошо. Ну да вам, духам, запинаться, наверное, ни к чему.

- Эт, почто - дух? Я не дух.

- Да, как же! Ты ведь умер - вот и являешься мне, временно живому, как и положено духам.

- Да ты чё? Эт, када ж я помёр? Я чё-то не припомню.

- Ладно, не шути. Ведь вы же, фантомы, порожденные моим мозгом, являетесь ко мне, полностью парализованному, лежащему в больнице, гложете воспоминаниями, теребите совесть, подготавливая к переходу в "мир иной". Ну да я не в упрёк, даже рад.

- Не, ты потодь! Какой я табе фантомас? Я вовсе даже живой. А ты параличный, говоришь? Как же сюды ко мне пришёл?

- Стоп-стоп! Давай разберемся. Я сейчас то ли сплю, то ли в галлюцинации... А ты говоришь, что... Нет, не понимаю.

- Слышь, москвич, могёт, я тоже сплю?

- Это что же, мы оба спим и во снах встретились?

- Ну да.

- Интересный поворот, такого я от своего мозга не ожидал. "Вот и встретились два сновидения..." Занятно. Ну да ладно, примем эту версию за основу.

- Ну, дык... Я от свово тоже... Не ждал.

- Так тебе сейчас, наверное, лет 80, поди? Прекрасно выглядишь. И работаешь, гляжу.

- Эт, так... Баловство.

- Что делаешь, если не секрет?

- Дык... эт... Икону режу.

- Хорошее дело. По-прежнему в церковь, значит, ходишь?

- Не... не хожу.

- Что так?

- Вопче не хожу. Ноги не ходют. Отн^лися.

- И давно?

- Давно... Эт, када ты уехал, меня командир к врачам в область послал... Ренгена сделали в голове, осколка крошку нашли, вот. Сидела там, значит, с войны. Убрали, голова боле не болит, вот, говорю.

- Так у тебя что, голова постоянно болела?

- Дык, эт... побаливала. Но токо када без работы и тверёзый. Привык. Таперя вопче не болит. Вот ноги токмо... отн^лися.

- Ну а командир как?

- Ай сам не знашь? Убрали яво в область. Очень на тебя серчал тогда, мол, это ты... Но я не верил. "Не могёт, говорю, быть".

- Зря не верил.

- Да?.. Эт нехорошо... Ну да чё уж, щас-то... А в области командир с людями разлаялся, не полюбили там яво.

- Конечно, у себя на районе он сам себе голова, считай, хозяином был, а вот чиновниками управлять - это не тяжёлой батареей командовать. Понимаю, не его это дело. Мой грех. И как он?

- На пенсю ушёл, дом продал, уехали они к жёниной родне куды-то на Кубань и Петро с ими.

- А ты, значит, остался...

- Ну. А прошлый год Петро телеграмму прислал, что помёр командир - то наш... Ну как я, без ног-то, на похороны? Без меня управились. А ты знашь, чё командир-то сказывал, когда навестил напослед? Жизнь, сказывал, эт прям как задачник какой, токмо ответов в ём нету, в конце-то.

- Мысль не нова, мне и отец что-то подобное говорил. Впрочем, это не делает её менее актуальной. Ну а Нина как, выучилась на врача?

- Нинку, значит, помнишь? Ну, чё, хорошо всё у ёй. В больнице работат, сестрой старшой, значит...

- Она разве в институт не поступила? Почему? Собиралась же.

- Так у ёй сынок же народился на будущий год, институт кончил, таперя вот в армию забрали. А ты чё, не знал, рази?

- Как - сын?! Хочешь сказать...

- Да чё уж - хотеть! Парни табе тада ноги обломать грозилися, кабы снова приехал.

- Ладно, не шути так.

- Куды там - шути! А сынок у ёй хороший вырос, красавчик, с тебя вылитый.

- Эх, тётки... ведь ни слова... Ну и как Нина? Вышла замуж?

- Не. Сваталися к ёй разны, токо она гордая, за кого ни п^падя иттить не жалала.

- Ну почему мне не написала, не позвонила ни разу?! Я же оставлял ей адрес, телефон.

- А сам не понимашь, что ли?

- Понимаю. Сюжет, однако...

- Чё?

- Так, "ничё". Скажи, а ты, часом, не её папаше руку-то поломал?

- А чё?

- И мне бы сломал? На, ломай, - протянул руку. - Сила-то, небось, осталась?

- Пошто? Ты же про яё хульны слова не говорил.

- Я про себя хульные слова говорю. Какая же я, всё-таки...

- Не хули никого, даже себя. Виниться - винись, но не ругай. И Нинка не велит никому про тя худое сказывать.

- Ладно, расскажи ещё что-нибудь.

- Про чё?

- Ну, про сменщика своего, который из армии пришёл. Как он?

- Мишка-то? Эт... хорошо. Токо не пришёл ён из армии, нет.

- Что так? На сверхсрочную, что ли, остался?

- Нет. Утоп он в армии, вот. Пустой гроб прислали... Господь прибрал, значит. Царствие небесное!

- Как это - утоп?

- В этой, как её... лодке. Ну, как в кино, помнишь: "комсомольцы-ыдобровольцы-ы", - пропел дядя Ваня фальцетом строку известной песни.

- Так он что, на подводной лодке, что ли, служил? Ты же говорил, что в армии.

- Ну да. В морской.

- На флоте, значит?

- Ну. Токо я слово тада запамятовал.

- Понятно. А Витёк как?

- И про брательника яво помнишь?

- Освежил воспоминания.

- Ничё, Витёк: техникум кончил, щас начальником заделался, райторгом заведыват. Но не забыват - вон, доску липову приволок, как я просил. Жанатый, дочка у яво, в школу ходит, сам ён племяшам, братниной жане помогат.

- Сделал, значит, из него человека, как брат наказывал?

- Да не... Такой же охламон, прости Господи: до баб и деньги шибко охоч. А вот что мне Библю правильну достал, то молодец.

- Ну а Фомка как поживает?

- Кто такой?

- Да ты сам про него говорил.

- Када?

- Да тогда, в ресторане. Красил, вроде, он что-то у тебя.

- А, так то малец с книжки! Книжку я про яво читал, когда сам малой был. Учитель давал. Фомке, понимашь, тётка забор накрасить велела, а ён другим мальцам замест яво красить позволял, а за то с их гостинцев брал. Во, шельма!

- Так это "Том Сойер", что ли?

- Ну. В той книжке он Фомкой звался.

- Понятно. Тебе, видимо, ранний перевод попался.

- Могёт быть. Ещё буквы таки старинны, разны.

- И почему ты о нём тогда упоминал?

- А я и не упомню. Скоко время-то...

- Мы тогда о Боге говорили, и ты свою теорию о "буржуазах" излагал.

- Во, точно! Мальцам-то завсегда рубить в интерес. А Фомка-то прям буржуаз какой - хи-итрый!

- Что из этого следует?

Я к тому, что которы работу тута не полюбят, те Богу никчёмны. Потому как кто за деньгу рубить привык, тому беда: нету у Бога деньги-то. За работу у Бога одна награда - радость! Прям как у Фомки.

- Симпатичная гипотеза. Если научился, значит, лишь во славу Господа работать, испытываешь в том потребность, добросовестный труд вошёл в привычку, умеешь радоваться процессу и результату труда - добро пожаловать в команду Создателя, тебя приняли, ты стал участником Его Проекта. Так, что ли?

- Точно! - дядя Ваня зашёлся беззвучным радостным смехом. - Так оно и есть! А буржуаз - ён токмо про курорт мечтат, глупой!

- Да вот сомневаюсь, что именно так оно и есть.

- А чё не так?

- Да множество факторов, противоречащих этой версии. Ладно, не стану смущать твою веру своими сомнениями, ни к чему это. Да ведь православныето, как я понимаю, не столько о загробном сотрудничестве с Богом мечтают, сколько о грядущем вечном блаженстве, нескончаемом отдыхе от земных мытарств, особенно женщины.

- Не скажи. Вона, мамка моя, в церкву, бывало, придёт, на коленки станет, крестится, кганется - и одыхат. А потом сызнова всё время на ногах, хлопочет, покеда спать не лягет. Баба без работы не могёт. Это котора, конечно, путёвая.

- Пожалуй, соглашусь. Раньше они вязали постоянно, нынче, гляжу, меньше, маникюром и макияжем увлеклись.

- Как знать, могёт, и таки Господу спонадобятся.

- А об "амнистии" уже не спрашиваешь? Вышла ведь она, "на Бога амнистия". Церковь-то после празднования силу набирать стала, храмы открываются, монастыри, литературу религиозную сейчас повсеместно издают, многие люди с образованием, комсомольским и партийным прошлым в священников переквалифицировались. Ты не об этом ли мечтал?

- Да я в церкву-то не хожу, понимашь, об чём там поп сказыват? - не знаю. В телевизере токо гляжу.

- Опять с чем-то не согласен?

- Да не... Всё-то правильно говорят, по-православну, да эт... не по сути. Всё Власть Совецку хулят, да царску похваляют...

- Ну, может, рано пока. Сейчас, наверное, для них главное паству в храмы залучить, азы изложить, катехизировать тех, кто по нынешней моде в церковь подался, а уж потом, может, кто-нибудь из них и до твоей христовомарксистско-ленинской сути доберётся. Как думаешь?

- Могёт и так быть... Поглядим. Коли Бог даст.

- Скептик ты, Иван Егорыч, как я погляжу.

- Я Христу верую. Ён своим умом велел жить, а не поповским. А ты, москвич, Богу, значит, так и не уверовал?

- Пока не получается. К сожалению.

- Ну, да ты не серчай, быват. Может, и нет Яво - Бога-то.

- Как это понимать?

- А как хошь. Ежли не нуж^н Бог или мешат табе вера Яму - не веруй. Знать, така табе благодать. Без Бога, ить, жить можно, многие сами по себе живут. Токо помирать без Яво скушно.

- Вот те на! А как же, говорят, что если не уверуешь, то и не спасёшься?

- Попы-то? Пущай говорят.

- И то верно. Нам-то с тобой немного, похоже, осталось, чтобы получить точный ответ. Может, и впрямь не стоит заморачиваться.

- Точно. Могёт, вместе и поедем, к Богу-то. Ён всяких примат, Яму лишь бы толк был. Токо ты уж погодь маненько, покеда я иконку не дорежу.

- Договорились. Да, кстати... А как назвала-то?

- Самому, чё ли, никак не догадаться?

- Догадался. Так спросил, убедиться. Да, ещё вопрос. Командир твой говорил, что у тебя с братом твоим мистика какая-то случилась. Не расскажешь? Но, если не хочешь, не говори.

- Да чё уж, не секрет. Я много кому про то сказывал. Комсомолил я тогда стра-ашно, мне двадцати ишо не было. Надумали мы, комсомолы, стало быть, крест с церквы нашей спилить, мне лезть. А тут парни мне самогонку дают, для куражу, стал быть. Ну а Стёпка, меньшой мой брательник, веревкой - то обвязался и полез, а я и не видал... да... Ну, сел он на маковку, рукой машет... Кто-то и крикни: "Тяни!" Вот яво -то замест креста и сдёрнули... Пьяны были все. Да...

- Сочувствую. А мистика в чём?

- Да ни в чём. Мамка мне тогда сказала, что таперя я за Стёпку жить должен, чтобы перед Богом, значит, прощенья испросить.

- Бог, значит, наказал тебя таким образом - гибелью брата, да? И потому ты уверовал?

- Люди сказывали, что Бог, а мамка сказала, что пьянка. Я тогда пить перестал, учиться пошёл, комсомолить бросил. Вот и вся "мистика".

- Понятно. Икону-то покажешь?

- Заходь через три дни, аккурат управлюсь.

- Это уж как Бог даст или мозг учудит. А кстати, как там у вас партячейка? Ты из Партии уж и вышел, поди?

- Эт почто? Про ячейку я давно ничё не слыхал, партвзносов уже не просют. Токо уходить-то зачем?

- Ну как же. Ведь повсюду теперь твердят - в газетах, телевизоре - что коммунизм - тупиковый путь, что только капитализм народ к счастью-то и приведёт. А мы, коммунисты, значит, не туда, куда надо, его завели.

- Так и я то ж говорю, что без Бога-то коммунизму не состроить, что токо свинюшник могёт случиться.

- Случился, значит... Но, говорят, очень корявый вышел и нужно срочно перестраивать его на симпатичный капиталистический лад. Слыхал такие мнения?

- Как не слыхал! Вот и Витёк про энто всяко мечтат.

- Слишком много у нас таких "витьков", к сожалению. Вон в Москве американскую забегаловку открыли - видел наверняка в телевизоре, какие у нас громадные очереди за гамбургерами стоят.

- А чё это?

- Гамбургер-то? Да булка с котлетой и огурцом, её ещё сладкой американской газировкой запивают.

- Чудно!

- Не то слово. Ладно, не буду отвлекать, работай.

Встал и вышел в дверь, за которой перед ним внезапно предстал, казалось бы, рассмотренный уже до мельчайших подробностей знакомый потолок палаты. Стал вглядываться и находить, тем не менее, новые, неизученные детали. Значит, у него сын... Младший. В армии. Это хорошо. Плохо, что вырос без отца, конечно. Но, может, это и к лучшему: какой из него отец? Вот Сергей...

Опять возникла почти забытая боль рядом с сердцем, но на этот раз не захотел её прогонять, стиснув, насколько мог, зубы, удерживая стон. Пусть... Сын...

Сын, жена, дочь, тесть

... - Нет, папаша, и тут ты не прав. Это никакая не спекуляция, это бизнес. Весь цивилизованный мир живёт и процветает по этим правилам, только мы тут замкнулись в своей скорлупе изживших догм и нелепых понятий. Ну, разве ещё Северная Корея. Вон, немцы-то уже стену свою разрушили!

- Тебе чего-то не хватает? Зачем тебе столько денег?

- Денег никогда не бывает много. Я хочу жить по -человечески, видеть мир своими глазами, а не через телевизор! Мы - новое поколение, у нас свои ценности.

- Почему-то они у вас исключительно в материальном эквиваленте.

- И в нём тоже. Но главное для нас - это свобода! Свобода действий и поступков!

- Хочешь освободиться? От чего?

- От постоянного контроля, нелепых запретов и давления. Мы задыхаемся в вашем казарменном социализме, в этой вашей вонючей гулаговской идеологии!

- Идеология ему не нравится...

- Да, батя, провоняло всё насквозь, неужели не видишь - точнее, не чувствуешь? Принюхался, да? А я - нет.

- Ты и на политзанятиях говорил такое?

- Я тогда был дурак, сопливый лейтюха-помполит - перевешивал, как положено, лапшу со своих ушей на уши солдатикам. Но и тогда уже многое начинал понимать. А ныне гласность, о многом говорить и писать стало можно, вот глаза и раскрылись.

- Поумнел, значит? Преисполнился новыми веяниями? Пересмотрел ценности? Ну, давай, поделись с отцом, поучи.

- Чего тебя учить? Ты сам всё понимаешь, только не хочешь или боишься сам себе признаться. Да и работа у тебя такая - вечный кандидат в члены ЦК! А я вот не жалею, что из армии ушёл. Кстати, а почему ты меня тогда от "ограниченного контингента" не отмазал?

- А что, надо было?

- Другие это делали. Впрочем, не в упрёк. Мне служба там много дала.

- Вижу: видики, шмотки, тачка... доллары, небось, тоже есть?

- Кончай! За "зелень" нынче не расстреливают. Главное, мы не желаем больше так жить.

- Кто это - "мы"?

- Мои друзья - молодые, умные, энергичные, предприимчивые, целеустремлённые! Пришло наше время, мы не задавлены, как ваше поколение, авторитетом героев Революции и Гражданской, победителей в Отечественной.

- Деду ты, подобное, наверняка не осмелился бы сказать.

- Почему? Я деда уважал, жалко, что он не дожил. Как раз с ним я бы нашёл общий язык.

- Ты о котором деде говоришь?

- А ты - о каком? О своём отце, что ли? Да я его почти не знал, видел-то пару раз всего лишь.

- Понятно. И какие у вас, "целеустремлённых", цели, если не секрет?

- Мне предложили банковское дело, игру на бирже. Вот, думаю, подучусь и займусь.

- Спекуляциями?

- Опять ты за своё? Да что с тобой говорить!

- Ты считаешь, что долг родине уже отдал, и пришло время приступить к неуклонному повышению личного благосостояния, так? Пора, значит, вам исключительно о себе только, любимых, начать заботиться? А о тех, за чей счёт вы...

- Ой, не надо! Не надо мне проповедей про геройских предков, которые для нашего счастья для нас революцию сварганили, войнушку нам выиграли, страну могучую отгрохали. А они спросили, нужно ли нам это?!

- Да... Да как ты смеешь?! Ты... негодяй!.. Вон пошёл отсюда, чтобы я... тебя...

- Чёрт с тобой, старый хрыч! Счастливо оставаться.

Сын ушёл, громко хлопнув входной дверью.

Опустился на пол, сознание медленно, но неуклонно стало угасать, все органы тела одномоментно перестали подчиняться и посылать сигналы в мозг.

Открыл глаза. Над ним уже привычно колдовали врач и медсёстры, по телу от места укола стало растекаться тепло, боль вновь была загнана на своё место.

...Где, когда он упустил сына? Да, похоже, с самого младенчества. Ему ведь никогда не хватало времени на семью: постоянные командировки, совещания, работа с кадрами, встречи, делегации... А если честно, так ли уж хотелось проводить время с семьёй - "любимой" женой и детьми? Её детьми... Когда выпадало изредка свободное время, предпочитал навестить родителей, поговорить с отцом. А Лариса... Нет, она не скандалила, не "пилила", не капризничала, не требовала чего-то несусветного, но от неё всегда веяло неким холодом, никогда не оставляло ощущение, что рядом находится абсолютно чужой человек. "Стерпится-слюбится", говорят. Да, стерпелось вроде бы... но не слюбилось. За всю совместную жизнь они так ни разу и не поговорили по душам. Эксперимент оказался неудачным.

А всё же, как так произошло, что они поженились?

... На фестивальном молодёжном вечере во Дворце культуры Сашка знакомит его - молодого, перспективного инструктора райкома комсомола - с юной ослепительно красивой грудастой студенткой: "Ларочка, вот это тот самый мой лучший друг, о котором я вам рассказывал". Она тут же начинает смотреть на него влюблёнными глазами и смеяться каждой его шутке, весь вечер танцует только с ним... Потом он провожает её домой, она предлагает подняться в бельэтаж и зайти в квартиру, интимный полумрак, коньяк, "абрау- Дюрсо", родители на даче, "нет, я не такая", "у меня никого ещё не было", "я сразу, как только тебя увидела", "ну, раз тебе очень хочется"... Через день она знакомит его с вернувшимися с дачи родителями, через пару недель говорит, что у неё, кажется, что-то там, что надо показаться врачу. Он представляет её своим родителям, и когда, проводив, возвращается, спрашивает: "ну, как вам Лариса?" "Красивая", - отвечает мать. "Старается слишком, впрочем, тебе решать", - говорит отец. Вскоре ему предложили загранкомандировку, но при одном условии. Свадьбу сыграли через месяц, сперва жили у её родителей, потом тесть путём хитроумных разменов организовал им "двушку", потом у неё случился выкидыш - а может, и не было никакой беременности? Смотреть на него влюбленными глазами она скоро перестала, но, тем не менее, через три года родился Сергей, а ещё через пять лет дочь, которой она дала имя Алиса.

- Пап, тут мне вызов пришёл. Поможешь?

- Что, лисичка, деньги понадобились?

- Ну да.

- Что за вызов?

- Из Венгрии.

- Ну и кому ты там понадобилась? Зачем?

- Пап, я замуж выхожу.

- Постой-постой! Ну-ка, поподробнее.

- Помнишь, я с иностранцем приходила?

- Ты много иностранцев водила в дом.

- Вот один из них мне предложение сделал.

- Это который? Тот долговязый швед?

- Вилли финн. Но с ним облом, женатый оказался. Другой.

- Который же?

- А вот в прошлом месяце приходил такой невысокий, полноватый - Джордж. Помнишь?

- Этот жирный лысый карлик? С мокрыми губами?

- Ну, папочка, зачем ты так о нем?

- Да ведь он же старик, почти мой ровесник!

- Папуля, какой же ты старик? Ты даже очень привлекательный. Ты всем моим подругам нравишься как мужчина, а Наташка по тебе прям сохнет! До сих пор вспоминает, как ты у нас в десятом классе с лекцией выступал. Хочешь, познакомлю?

- Ты мне зубы не заговаривай! Ишь, сводня нашлась. Тебе что, наши парни не подходят, обязательно иностранец нужен?

- Ну да. Какие здесь у меня перспективы?

- Какие у всех.

- Да не хочу я - "как у всех"! Так ты мне поможешь? У меня, конечно, немножко своих есть, но на всякий случай - для престижа ведь много денежек надо. Какая-никакая, а Европа, нельзя же ударить в грязь макияжем.

- А мать знает, что ты замуж собралась?

- Конечно. От неё у меня никогда не было никаких секретов.

- А от меня, значит, были?

- Ну, разумеется! Мы же женщины, папочка.

- Что там у вас с Ларой?

- Да всё нормально. А что?

- Жалуется.

- Да вроде бы... как-то не замечал. Мне она ничего не говорит.

- Поздновато со службы приходишь.

- Ну, сами понимаете, работа такая.

- Понимаю. А может, завёл себе кого?

- Это Лариса так думает?

- Я так думаю. Да ты не боись - не выдам. Сам молодой был, от баб отбою не было. Дело житейское!

- А с чего вы это взяли?

- Да долг, говорит, ты давно свой не справляешь. А я бы не прочь и третьего внучка понянчить. Ларка надоела, да?

- Ну что вы! Просто сил не остаётся, устаю очень.

- На это дело у мужика всегда силы есть - конечно, ежели он их по дороге к дому где-то не растратил. Ты уж распределяй ресурс - оставляй что-то и законной. А то - гляди! - и она кого-нето себе найдет. У них коллектив, конечно, бабский, но свет не без добрых людей - аспиранты, электрики там...

- А электрики при чём?

- При том, что лампочки, бывает, перегорают у них в архиве. Шутка. Но ты смотри!

- Да что смотреть-то?

- Давай начистоту. Мне моя тоже - вот просто даже глядеть тошно, не то, что это дело. А я свет погашу, и во тьме представляю, будто рядом не моя корова лежит, а - к примеру - Нона Мордюкова, или Целиковская! И ничего, получалось. Бабы-то, по сути, все одинаковые.

- Так, значит, предлагаете изменять?

- Да разве это измена? Это ж мысленно.

- Может, и родине мысленно кто изменяет, а потом...

- Ну, это ты брось! Я тебя к измене не подстрекаю! А фантазии - что в том плохого?

- С них всё начинается, от них всё и идёт.

- Ну да, поучи старших!

От обрывков воспоминаний становилось тошно. Надоело. Жизнь случилась, какая есть. Ничего не прокрутить назад, не вернуть. Банальщина. Как же раздражали пошлые сентенции популярного шлягера с этим его "НЕ на миг не остановишь"! А теперь? "В этой жизни помирать не ново" - так? Не возразить. Поговорить бы сейчас с Ним, первым Посетителем... Ушёл, даже не попрощавшись. Обиделся, что ли? Чушь. Просто Ему надоело его слушать. Ну а сам себе он разве не надоел, со своим самоедством?! Впрочем, от себя убежать никому ещё не удавалось - как и от подобных банальных мудрований. Вряд ли, конечно, удастся пригласить Его, но почему бы не попробовать - что он теряет, в конце концов? В чём же Его Истина? Вопрос, который, похоже, так и останется без ответа. Для всех и всегда - лишь неустанный её поиск. Аминь.

Второй - второй

Вспомнив об обстоятельствах первого визита, сконцентрировал взгляд на покрытом сетью трещин потолке и попытался отыскать там былого Собеседника, однако услышал того, другого, пользующегося внешностью и голосом Сашки:

- Ищешь? Ну-ну. "Кто ищет - тот обрящет". Он так ретиво за тебя принялся, что того и гляди произойдёт чудо обращения завзятого грешника. Честно признайся: ты ведь на это рассчитываешь? Хочется покаяться и влиться в "лоно", не так ли?

- Опять ты... Уйди. Я тебя не звал.

- Знаю. Но если ты помнишь, я прихожу без вызова - прошу не путать меня с Ним.

- Я не желаю с тобой разговаривать.

- И это я знаю. Только мне наплевать на твои пожелания. Главное, я желаю! Хотя меня и нет... Ха-ха-ха!! ... Ну что, дружок, - продолжил тот, отсмеявшись, - "подводишь черту"? О добре и зле думы обуревать стали? Ага, сакраментальное: "что есть Истина?" Браво. Похоже, и впрямь пора тебе туда. Эти мысли тебя тут до добра не доведут. Во - рифма!

- Не старайся, я всё равно не верю ни одному твоему слову.

- Вот "спасибо", вот порадовал! Значит, выполняешь мой совет? Молодчина! И не верь никогда. Это же великая сила, дар Божий - НЕВЕРИЕ. Оно куда сильнее и эффективнее того, на чем спекулирует тот шарлатан, дешёвый фокусник и демагог. Я же не хочу, чтобы ты мне верил - только слушай и делай собственные выводы. Ведь мне-то от тебя ничего не нужно.

- Так ли? Это же ты развёл тут демагогию. Думаешь, сможешь меня запутать своей софистикой, квази-логическими построениями?

- Разумеется, нет. У тебя логический склад ума и поэтому мне с тобой приятно беседовать. Да и я тебе не столь неприятен, как ты сам себя пытаешься убедить. Просто тебя и других слишком часто мной пугают - я это понимаю и не в обиде. Итак, ты считаешь Его Спасителем и Сыном Божьим? Ну и кого же Он спас? Многих ли людей и, главное, куда вывел этот Его "путь к спасенью"?

- Но люди пока ещё только в самом начале пути.

- Ха-ха-ха! Вот уморил! Поздравляю: в тебе крепкая закваска.

- Что тебя так рассмешило?

- Да аргумент этот, которым вы, коммунисты, привыкли оправдывать несовершенство и относительное уродство своего "земного рая": дескать, только начали, шкандыбаете нетореными дорогами, на которых не избежать ошибок и "происков врагов"... Теперь ты этим замусоленным аргументом пытаешься Его эксперимент оправдать. Но если помнишь, коммунистам такое оправдание не больно-то и помогло, хотя их эксперимент занял куда как более короткий исторический период.

- Ты знаешь, что неправ. И в чём.

- А вот и не знаю! Ну-ка, попробуй объяснить разницу? Уж, не в том ли, что одни обещают "Царство вечного блаженства" в загробном мире, а другие - в недосягаемом будущем? Или видишь иные, принципиальные различия? ... Не можешь? Ах, да! Не хочешь. Ты не считаешь нужным мне отвечать. Потому что боишься, но не меня - ответа! Ну да, конечно, я тебе "плохая компания", тебе Тот гораздо приятнее как собеседник: Он не задаёт бестактных вопросов, гладит только по шёрстке. Всё же потерпи - кто тебе ещё скажет правду, кроме меня? Хотя ты её и боишься. Ну да: вы все стремитесь к Истине, но лишь к той, которая вам приятна. А если точнее, то Истиной вы привыкли провозглашать лишь то, что вам нравится, всё же остальное, не вписывающееся в ваши убогие представления, неподвластное умишку, нарушающее ваш уютный душевный комфорт называете ложью и злом! Ну а Тот, конечно, вам всячески в этом потворствует. Что, по сути, есть Его "любовь", как не простое проявление лени? Куда ведь проще простить врага и забыть о нём, чем наказать, вступить в борьбу с ним? Нет, вы предпочтёте умиляться собственным "благородством" и "душевной красотой"! А не проще ли объяснить себе обращение к Нему тем, что ты ослаб, стал немощен, ленив и неспособен на активную деятельность - на то, что вы называете злом?

- Ты закончил? И в чём, ты полагаешь, меня убедил? В том, что можно извратить смысл любого понятия, вывернув наизнанку представления о нём? Я знал это и без тебя. Приём не нов и - если помнишь - по роду своей деятельности мне частенько приходилось им пользоваться. Это называется "контрпропаганда". В одном ты прав: мы немощны и глупы, нам, втиснутым в узкие пространственные рамки и короткие временные отрезки, неподвластны в первую очередь представления о вечности и бесконечном. Да, у нас свои, земные категории оценок. И что же? Ты упрекаешь нас в том, что от рождения нам не дано знание о бессмертии, у нас нет чётких критериев восприятия реальной действительности? Что мы, люди, вынуждены жить в созданном нами самими мире иллюзорных ценностей - временных, преходящих и относительно ложных? А есть ли у нас другие ориентиры, система координат, кроме той, которая тебе представляется смехотворной? Что же ты предлагаешь взамен, пытаясь разрушить созданное Им? Разве у тебя есть что -то лучшее?

- Ну, уж нет, я не настолько глуп: ничего предлагать, давать вам я не намерен. И не только потому, что халява портит людей - трудно, по правде сказать, найти то, что вас бы не портило. Просто то, что достаётся даром, впрок вам не идёт, вы не цените этого. Кстати, Его пример лишнее тому подтверждение. Вам самим надлежит отыскивать верные ориентиры в жизни, а не цепляться за те убогие нравственные стереотипы и фальшиво-слащавые сказки, коими напичканы все религии мира. Я предлагаю лишь критически, в той мере, на каковую вы способны, относиться к той чуши, которой вы друг друга пичкаете. Да хотя бы соотноситься со здравым смыслом - и этого уже было бы достаточно. На большее я не претендую. Чего я хочу? Искушать вас? Простейшая задача. Но не обольщайся - на вас мне плевать. Я Ему доказываю - и почти уже доказал! - что Его затея с человеком нелепа и бесплодна. Вы - негодное, неудачное творение. Да Он и Сам давно уже предвидит фиаско, только стыдится признаться Самому Себе, любимому - помнишь байку о неминуемом явлении Антихриста? Осталось немножко, дело лишь в некоторой толике времени, за которую вы, "человечество", весело, "с огоньком" покончите с собой, доказав безосновательность Его затеи. Мне Его искренне жаль: столько усилий - и всё впустую! Ну да это, может, прибавит опыта, чего я искренне Ему желаю. Мне ведь Он по-своему дорог.

- Не прибедняйся, лукавый. Впрямь ли так тщетны твои усилия? Что такого хорошего совершили те, кто прислушивался к твоим увещеваниям? Неужели на тебе нет вовсе никакой вины за творимое нами, людьми?

- Не больше, чем на Нём. Дело ведь не в том, что мы говорим, - Он или я, - а в том, как вы понимаете наши слова. Только я - в отличие от Него - не льщу вам, не внушаю, что вы представляете из себя нечто большее, чем частицу животного мира и не лгу о вашем "высшем жизненном предназначении", "нравственном императиве".

- А! Ну да, известная "теория". Человек - ни что иное, как просто двуногое животное, в нём всё определяется его звериным началом, по сути, все мы хищники, а "душа", "нравственные основы", "гуманизм" и прочее - суть лишь поповские выдумки, сказки, при помощи которых нас водят за носы, морочат головы, дабы проще было нами управлять. Так?

- Не приписывай мне эту пошлую, примитивную теорию - её сочинили те, кто рассчитывал получить награду за свои "добродетели", но сильно просчитались в своём торгашеском подходе. От этого разочарование в "идеалах" и полное их отрицание: раз, дескать, от них нет практической пользы, то значит и не нужны, а если что не нужно - то его и не существует. Сам подумай: разве бы я пришёл к тебе, если б отрицал "души прекрасные порывы", наличие духовных потребностей? Разумеется, вам, людям, дано нечто большее, чем прочим животным - это то, что вы называете "рассудком" и "душой". Не стану разделять эти два понятия, потому что это и невозможно, и нет смысла определять, что в этой связке первично, а что вторично. Каждый сам волен расставлять приоритеты.

- Наверное, тут ты прав: мы же не видим особой разницы между сумасшедшими и душевнобольными.

- Ну и как, спрашивается, вы этим так называемым "божественным даром" распорядились? Да самым бездарным - пардон за каламбур! - образом. Ничего лучшего не смогли выдумать, как возомнить себя "образами и подобиями" Творца, вообразить, что у вас есть право толковать Промысл Господень, объявлять себя и себе подобных Наместниками Божьими, а кое-кто и вообще - Его "земным воплощением"! Уж лучше бы поклонялись какомунибудь крокодилу или навозному жуку. В своём непомерном тщеславии и самомнении вы нарекли одного из вас "Сыном Божьим", что, вероятно, позволяет вам считать себя Его родственниками и откреститься от родства с прочими Божьими тварями, которые вам "не ровня"! Это же попросту смехотворно: привставать на цыпочки, воображая себя уравненными с Творцом! Свершая же свои мелкие делишки, вы тешите себя тем, что выполняете волю Его - придуманного вами же "Богочеловека". И полагая, что спасаете душу, ублажаете своё мелочное тщеславие! А ведь Он, придуманный (как, впрочем, и я), попросту издевается, изощрённо глумится над вами, ничтожествами: излагает понятные косному разуму и льстящие безмерному самолюбию сентенции, а вы охотно покупаетесь на Его штучки, следуете за Ним как крысы за дудочкой крысолова!

- Ты всё-таки завидуешь Ему.

- Что ж, можешь считать это завистью, если ничего не понял. Только точнее было бы назвать моё отношение "ревностью". Да - ревность и досада! Представь, что может чувствовать нормальный здоровый мужчина, когда женщина предпочитает ему немощного урода, способного лишь на комплименты, грубую лесть и не стесняющегося расточать обещания, лгать и сулить "золотые горы"! Помимо того, тот ещё и на жалость давит. Какая уж тут зависть... Снискать вашу "любовь", оказывается, так просто! Вот это-то и противно.

- Ты утверждаешь, что всё, что Он нам говорил - суть ложь?

- Конечно! Он требует от вас веры, не давая никаких гарантий, возбуждает в вас необоснованные надежды - но даже на элементарные фокусы и трюки не больно-то щедр. Я же ничего не обещаю, не унижаю ни себя ни вас ложью.

- Ты сказал: требует веры... Но Он же и придаёт нам ВЕРУ, укрепляет нас в ней. А почему бы тебе не предположить, что эта ВЕРА нужна нам сама по себе, без каких бы то ни было гарантий?

- Да, нужна! Знаю, что нужна - никуда вы без неё не денетесь. Это-то меня и бесит... К тому же ты заблуждаешься - или это Он заморочил тебя - в том, что даёт людям веру. Наоборот, он лишь забирает её, меняя на суррогат - НАДЕЖДУ. Пойми: Он паразитирует на вашей вере, существует лишь за её счёт, расплачиваясь гнилым товаром иллюзий и утешительных сказок. ВЕРА - это присущее человеку изначально свойство, заложенное уже при сотворении, и не в Его силах "дать" или преумножить её. Впрочем, как и не в моих - отобрать её у вас.

- Чего же тогда ты хочешь от нас, чего добиваешься?

- Я хочу лишь помочь вам, уравновесить ВЕРУ - этот ваш "родовой порок" - НЕВЕРИЕМ. Ведь вы ленивы, расхлябаны, смысл своей жизни видите лишь в поиске материального или душевного комфорта и не желаете пользоваться по прямому назначению другим своим уникальным свойством - РАЗУМОМ. Для вас куда приятнее мир иллюзий, сладких грёз, несбыточных мечтаний, чем картина РЕАЛЬНОСТИ, ключом к которой вы владеете, но пользоваться так и не научились и, в массе своей, не желаете учиться. Вы не хотите расстаться со своими сказками, - такими простыми и понятными! - и лишь сопите у "замочной скважины", строя догадки: что же, дескать, там, за закрытой дверцей, такое? Но открыть ту "дверцу" вы либо не умеете, либо просто боитесь увидеть то, чего не ожидаете. Так что не зависть во мне, а всё большее разочарование.

- Но, как погляжу, попыток прельстить ты всё же не оставляешь?

- Ну да куда от вас денешься! Тем более, если помнишь, я - лишь порождение ваших же фантазий. Как, впрочем, и вы сами - порождение фантазий ТОГО, Которого вы называете Творцом. Фантомы!

- И что, мы тоже являемся к НЕМУ с подобными претензиями и упрёками?

- А то. Разве вам не в чем ЕГО упрекнуть? Ещё как кроете! Даже, бывает, и похлеще. Но вот Тому всё прощаете, ибо жалостливы больно.

- Ты занятный тип. И что, ты хочешь "заполучить" нас, уведя от Него, просто так, ничего не предлагая взамен, даже призрачной и лживой надежды?

- Неверие, скепсис, сомнение - штуки куда более полезные, хотя и не столь приятны "в употреблении", как, впрочем, любое настоящее лекарство. Однако большинство из вас не умеет этого ценить по достоинству. Разве можно растолковать, допустим, полезные качества компьютера дикарям? Они всё равно будут колоть им свои кокосовые орехи.

- Ну, тогда чего ты суетишься? Смирись с тем, что человечество не доросло ещё до понимания ценности твоего "товара".

- И не дорастёт, если по-прежнему будет предпочитать красивые, на ваш взгляд, сказки об Истине самой ИСТИНЕ! Без насилия извне вы, люди, как правило, останавливаетесь в своём интеллектуальном развитии, предпочитая готовые ответы постановке новых вопросов и поиску разгадок.

- Знаешь, а ведь ты сейчас заговорил почти как Он.

- Я предупреждал: не путай меня с Ним! Он-то как раз был бы не против этого, ибо понимает, что в некоторых случаях, - как, например, с тобой, - "открестившись" от меня Ему не добиться успеха. Только Его метод действия - это навязывать вам готовые ответы, со строго дозированной степенью деликатности подталкивать вас к желаемым выводам; я же предоставляю возможность искать и находить самим.

- Пока вижу единственную возможность, которую ты предоставляешь: заблудиться. Ты предлагаешь нам идти и искать во тьме, в то время как Он даёт нам свет.

- Что? Свет?!! Вот именно: как приманку, на которую ловят рыбёшку или пламя, на которое летят мотыльки! Что толку вам от того "света"?

- А знаешь, пожалуй, на месте мотылька и я предпочёл бы сгореть, чем жить во мраке.

- Вот, значит, как ты заговорил. Что ж, вольному воля. Ты, оказывается, такой же, как и все. Иллюзии и самообман - ваш удел, на большее вы не способны и не желаете ничего иного.

- А с какой стати нам претендовать на это "иное"? Нуждаемся ли мы в нём? Стремление к свету в нас, как ты сам утверждал, заложено изначально, а уж какова его истинная природа и сколь полезен или опасен он для нас - так ли уж это важно?

- В том-то и дело, что важно, ибо "ложный", иллюзорный свет, мираж обладает для вас большей притягательностью, вы всегда предпочтёте его Свету Истины.

- Тебе не кажется, что у нас какой-то бессмысленный, пустопорожний разговор получается? Что толку в твоих упрёках и обвинениях? Да и в чём ты нас обвиняешь: опять в том, что мы именно такие? Что в нас есть не больше того, что уже существует от рождения и вобрано из окружающей среды? Откуда нам знать, что истинно, что ложно, где нам взять объективные, независимые от наших ощущений и представлений критерии добра и зла? Ты же ничего не предлагаешь из того, на что мы могли бы опереться, ориентироваться во тьме. Единственное: убеждаешь отказаться от Его помощи. А что взамен? Хватит ли у нас сил, чтобы полагаться только на себя? И если нет - наша ли в том вина? Он же, помимо надежды, даёт нам и утешение. Не станешь же ты утверждать, что мы в нём нисколько не нуждаемся.

- Забавно! А ведь и я, как и Он, пришёл, чтобы тебя утешить. Однако Он, похоже, меня опередил.

- Ничего, тебе тоже спасибо. Только к чему оно мне - утешение это? Зачем? Какой в нём теперь смысл?

- А разве ты нуждаешься в чём-то ином? "Зачем, почему"... Такая постановка вопроса ни к чему не ведёт. Хочешь, имеешь в этом потребность - вот уже и смысл.

- Всё-таки, гляжу, при всём вашем антагонизме у тебя с Ним есть много общего, согласись. Что вовсе не противоречит диалектике.

- Да что ты понимаешь в диалектике? Впрочем, с примитивных марксистских позиций это, может, выглядит и так, не спорю.

- Хочешь поговорить о марксизме? Ну что ж, давай - эта тема мне близка.

- Чур, меня, чур! Боже упаси!!!

- Ты ещё перекрестись и сплюнь через плечо.

- Не учи! Шуточки у тебя, боцман, дурацкие.

Они помолчали. Потом спросил, уже серьёзно:

- Так чем же ты хотел меня утешить? Чего такого ты смог найти в моей биографии, что можно было бы записать мне "в актив" и не считать жизнь прожитой бездарно и зря? Кроме, разумеется, активного участия в организации "поголовного счастья", о чём ты так вдохновенно распространялся в прошлый раз?

- Гляжу, ты упрекаешь себя в конформизме. Считаешь, что вёл себя недостойно: не геройствовал, не протестовал, не обличал язвы общества, не приносил себя в жертву людям, а просто плыл по течению - в этом и видишь свой "грех". Не так ли?

- Допустим. И что же?

- Не терзай себя: если бы большинство людей не "грешило" этим постоянно, то род человеческий давно б закончился.

- Хочешь сказать, что это некая патология: нонконформизм, протест, неприятие зла? Что бороться, искоренять порок не только бессмысленно, но и опасно для общества? Так?

- Не совсем. Я имел в виду, что достойно прожить жизнь возможно в любых, самых гнусных условиях и при самых суровых обстоятельствах, и даже - крайне редко - в предельно комфортных. Тем более, что в тот момент они не выглядят такими уж гнусными. Как знать, не изменятся ли в будущем взгляды и оценки твоего времени?

- Скажешь, что я не совершал в своей жизни ничего предосудительного?

- Да нет, почему? Однако, как правило, ты стремился из того набора гнусностей, предписанных тебе "гражданским долгом" или "моральными принципами", выбирать, на твой взгляд, наименьшие. Не так ли? Ты ведь додумался до того, что добро есть наименьшее зло. Право, ты сам нашёл себе хорошенькое утешение.

- Но чего действительно хорошего я совершил? Как же с этим: "спешите делать добро"?

- А вот с этим-то как раз спешить и не следует. Очень велика возможность второпях что-либо перепутать.

- Значит, по-твоему, мелкие пакостники заслуживают, всяческого уважения лишь на том основании, что не решились совершить крупного зла? Но ведь я мог же и вообще избежать даже малого, а...

- Но кому от этого стало бы лучше? На твоё место пришёл бы другой, ретивый, пакостничающий по максимуму, дабы заслужить коврижки за старания и репутацию "первого ученика".

- Будто я мог кому-то помешать сделать карьеру!

- Конечно, нет. Наоборот, ты и тебе подобные всегда всячески способствуют продвижению "наверх" всевозможных мерзавцев и прохиндеев, благодаря чему верхушки общества и превращаются в подобие отстойников нравственных и интеллектуальных уродов, которые своим бездарным правлением создают предпосылки краха существующих режимов.

- Слушай, давай без политики, а? Надоело... Будто сейчас что -то изменилось.

- Разумеется, нет. Такой механизм существовал и существует всегда и везде, когда общество, самозащищаясь, наиболее опасных индивидов выталкивает в высшие эшелоны власти, дабы они не смогли причинить слишком больших бед в низовых, определяющих - самых ответственных! - структурах. И это не политика, а жизнь. Точнее, её Законы.

- Точнее, "законы Паркинсона". Или "принцип Питера". Знаем, читали.

- Ну, так что же тебя смущает?

- Ничего. Кроме того, что я лежу здесь и беседую с тобой, а не треплюсь с приятелем за рюмкой водки обо всех этих гнусных парадоксах бытия.

- "Гнусны" они лишь потому, что ты придаёшь их восприятию эмоциональную окраску, пытаешься подойти к ним с убогим нравственным аршином, который дал вам Тот, "Искупитель".

- Почему ты ненавидишь Его? Чем он так досадил тебе, предприняв - пусть на твой взгляд и неудачную, нелепую - попытку Своей гибелью искупить грехи человечества?

- Снова - здорово. Да пойми: не в том дело, что Он взобрался на Крест, но Он создал прецедент, который многие из вас, идиотов, восприняли как образец для подражания! И с тех пор не иссякает толпа ретивых "верных последователей", норовящих "затащить на Крест" всё остальное Человечество - легковерных романтических полудурков. "Христос терпел - и нам велел". Тьфу! И в этом вы видите замысел Создателя? Да если ОН что и терпит, то это вашу непроходимую глупость, тупую овечью покорность и рабскую зависимость. И эти ваши постоянные жалобы, выклянчивание благ, доносы и грубую лесть, которые вы называете "молитвой"!

- Тебя не понять: то ты отрицаешь необходимость активной деятельности во благо, борьбы со злом, то негодуешь по поводу нашей пассивности, терпения и покорности. Чего же ты хочешь?

- Не притворяйся! Всё-то ты прекрасно понимаешь. Иначе, какой смысл был бы в моём появлении? Ты сам знаешь, что миром правит один Закон - ЦЕЛЕСООБРАЗНОСТЬ. И нелепо подправлять его при помощи сочинённых "моральных и нравственных ценностей". Что цветочный лепесток, что бомба - падают и будут падать с одинаковым ускорением всегда, как бы вам ни хотелось что-либо изменить. Я туманно изъясняюсь? Извини. Но постарайся уж хоть сейчас не лгать сам себе. Найди в себе мужество отказаться от Его лицемерной "помощи" именно сейчас, не унижай себя приятием Его подачек, не позволяй воспользоваться своей слабостью и разрушить целостную картину твоей жизни, в которой прежде не было места Ему - и тогда ты будешь Человек, а не "тварь дрожащая".

- Сколько пафоса! Ну, просто персонаж из пьесы Горького. Ты в самодеятельности никогда не играл?

- Поглумись, может, полегчает. А тебе что, по душе Его "достоевщина"? Тебя не коробит от Его "всеядности"?

- Что ты имеешь в виду?

- Его универсальный облик: для одних Он - Невинная Жертва, другие представляют Его Грозным Судией, кто-то находит в Его пошлых косноязычных притчах бездну поэзии и философии, житейской мудрости, а кому-то льстит, что Он был в жизни невежественным бродягой и тунеядцем, который сроду ничему не учился, а, наоборот, чуть ли не с младенчества начал всех поучать. Это ведь любимое занятие всех лодырей и дураков: не учиться самому, а учить других. Если б ты задумался над этими "диалектическими" противоречиями Его образа, то понял бы, что всё это маски, личины мошенника, которые Он надевает в зависимости от того, кто перед Ним, кого Он наметил своей очередной жертвой "на спасение".

- Тебя не устраивает, что Он умеет находить путь к сердцам всех людей, независимо от уровня интеллекта и социального положения?

- Именно! Я бы назвал это циничной неразборчивостью. Я не против того, когда Он со своими дешёвыми байками приходит морочить головы сирым и убогим, нравственным и физическим уродам, пустоголовым болванам - это Его клиентура. Им ничего иного и не нужно. Ведь заявил же Он поначалу, что Его "Царствие Небесное" открыто лишь для "нищих духом". Однако "во время еды", похоже, пришёл и аппетит.

- А, ну да: Он же вторгся в твою "епархию". В то, что ты считаешь своей сферой влияния.

- Да! И не иронизируй, это действительно моя "епархия": люди, научившиеся использовать свой разум, самостоятельно ориентироваться, владеть своими эмоциями, отдающие себе отчёт в своих действиях, не перекладывающие ни на кого ответственность за свои ошибки. Не трусливые побирушки и доносчики, тщеславные недоумки, мнящие себя подобиями Творца, а сами творцы своей жизни!

- Но не ты ли сказал, что не столь важно, что вы с Ним оба говорите, важнее, как мы вас понимаем?

- Да - для меня. Ему же от тебя нужно не понимание, а вера. И чтобы достичь желаемого Он действует через разум, разрушая и деформируя его, с чем я и не хочу мириться. Пусть Он приходит к вам через сердце или желудок, кожу или половые органы - не возражаю. Для Него есть много путей: страх, умиление, эротическое чувство, боль, горечь потерь, голод и холод, отчаяние... Но здравый смысл, расчёт, логика - эти результаты истинно разумной деятельности должны быть защищены от Его вторжения и влияния. Пусть играет в свою "любовь" в других местах.

- Так ты, значит, всего-навсего, хочешь определить пределы Его "юрисдикции", очертить зоны, в которые Он не имеет права входить?

- Вот именно.

- Нелёгкая задача. Может, проще было бы просто расчленить человека, отделить механически органы твоей "сферы влияния" от "принадлежащих" Ему? Ну и по какому месту будешь резать?

- Не прикидывайся идиотом, не делай вид, будто ты меня не понимаешь. Я же понял твою уловку: хочешь, чтобы я плюнул на всё, махнул на тебя рукой и уступил Ему? Не хитри. От меня так просто не избавиться.

- Я это чувствую. Господи... точнее, чёрт побери! Ну почему ты взялся опекать нас, таких несовершенных, слабых, обуреваемых страстями и эмоциями? Не лучше ли тебе иметь дело с компьютерами?

- А с чего ты взял, что я к ним не имею отношения? Они-то созданы как раз без воздействия Его "любви", благодаря одному разуму. Однако Он норовит влезть и в эту сферу - через ваш незащищённый от Него мозг.

- Ну что ж, "защитник", я понял. У тебя есть ещё что-то, кроме инструктажа "по технике безопасности"? Я, наверное, должен расписаться? Надеюсь, не кровью?

- Кровью вы расписываетесь за Его "любовь"! А у меня действительно ничего нет, кроме вашего здравого рассудка. В этом отношении Его арсенал средств воздействия на вас гораздо богаче. Например, стоит лишь подведомственному Ему сердечку чуть снизить дозу кислорода, поступающего в мозг с кровью - и ты всецело в Его власти. Я тут же исчезну.

- Но почему Он этого не делает? Если Ему так легко тебя победить?

- Наивный, Он только так всегда и делает! Просто сейчас Его, видимо, забавляет наша игра. Он, разумеется, хочет, чтобы ты считал, будто "победил" меня сам, без Его помощи и участия. Его тщеславие, соизмеримо с вашим. Только в вас - тщеславие марионетки, а в Нём - кукловода.

- Ты хочешь, чтобы мы, куклы, перерезали сами связующие нити?

- Если хочешь говорить образами, то можно сказать и так. Иначе вы никогда не научитесь ходить самостоятельно.

- То есть, не с Его, а с твоей помощью?

- Ну что ж, ты вправе усматривать в моих действиях и словах корысть. Только почему не предполагаешь корысти в Нём? Только лишь из-за тех показушных трюков, которыми он две тысячи лет морочит вам головы?

- Что ты называешь "трюками"? Его появление? Чудеса? Эффекты? Но сам-то ты отнюдь не гнушаешься пользоваться подобным.

- Я не о том, в визитах нет ничего предосудительного. А ты вспомни, как угрызался и "самоедствовал" после ухода инвалида-председателя. Что, расчувствовался? Истерзался всласть?

- При чём тут инвалид? В конце концов, это моё личное воспоминание, Он к Нему не имеет касательства.

- Брось! Это именно Его штучки! Что выдаёт их дурной вкус и жуткая литературщина крайне низкого пошиба. Кстати, а ты уверен, что это было именно твоё воспоминание, и всё то происходило когда-то в твоей жизни? Может, тот "председатель" - просто-напросто персонаж какой-нибудь литературной притчи из ваших "соцреалистических сказаний" периода "оттепели", которая некогда произвела на тебя "неизгладимое впечатление"?

- Ты же знаешь, что мне сейчас трудно оценивать реальность не только хранящегося в памяти, но и происходящего в данный момент. Не знаю. Как я могу с твёрдостью утверждать, что мои воспоминания не нафаршированы отрывками и цитатами из фильмов и книг? Да и разве это имеет какое-то значение: было - не было?

- Для Него - да, имеет! Потому Он и внушил тебе то "воспоминание". Он-то знает, какой сентиментальной пошлятиной можно "уделать" такого "клиента".

- Ты хочешь подискутировать о вкусе? А надо ли? Уж какой есть - извини.

- Вот-вот! Он своими примитивными, пошлыми байками формирует ваши вкусы, убогие представления о нравственности, добре и зле, навязывает банальные стереотипы, чтобы потом через них на вас же и влиять.

- Но ведь жизнь, по своей сути, довольно банальное явление. Ты не находишь?

- Не нахожу. Банальности находите вы, люди, потому что ищете, а Он вас к этому поиску всячески подталкивает. И в результате получается пошлость.

- А не банален ли и данный "сюжет", в котором ты сам участвуешь? "Искушение новообращённого грешника", - более того! - члена КПСС, всю свою жизнь прожившего атеистом. От этой пошлятины тебя не тошнит?

- Честно говоря, подташнивает. Но почему тебя не тошнило от навязанной Им тебе роли хрестоматийного подонка, персонажа показательно - резонёрских лубков литературных шлюх, тоскующих по "высоким идеалам" в рамках Программы Партии по воспитанию "морального облика строителя коммунизма"? Ему просто нужно было вызвать в тебе умиление от чувства раскаяния от осознания не существовавших грехов.

- Допустим, это так: ничего подобного со мной не происходило, а всё это лишь литературные реминисценции. Почему ты в этом винишь Его, а не мою "расшалившуюся" память?

- Она у тебя вовсе не "шалит" она прекрасно действует, даже лучше, чем у здоровых людей.

- Ты о том "историко-фантастическом" эпизоде? Станешь утверждать, что как раз то и есть моё реальное, не "литературное" воспоминание?

- Молодец: сам допёр и ответил. То была память тебя настоящего, какой ты есть, а не сочинённого дешёвыми борзописцами эпохи сентиментального соц-романтизма, ориентированного на Его "морально-этические установки", дозволенные новыми партийными веяниями эпохи разоблачения культа. И погиб ты тогда - если помнишь - от слабости, секундного замешательства, когда Он сунулся к тебе со Своим убогим "гуманизмом". Он нарочно культивирует в вас эту слабость, называемую "добротой", дабы держать в Своей власти.

- Тебе, значит, власти над человеком не хочется? Чего же тогда?

- Овладеть вами, как я уже говорил, несложно. Но мне это не нужно. Я бы предпочёл видеть в вас достойных и уважаемых партнёров, если так можно выразиться.

- Партнёров? В чём? Предлагаешь "войди в дело"? Какое? Или тебе, может, нужны соратники, то бишь, бойцы? Для чего?

- Как много вопросов. И все риторические. Нет смысла разъяснять вам цели и задачи вашего же бытия, пока вы не осознаете их как вашу внутреннюю потребность. Но это осознание блокируется внушаемыми Им иллюзиями, которые я и стремлюсь по мере сил разрушать.

- "Иллюзии", "трюки", "галлюцинации", "дежа-вю"... Ты меня уже представлял и мифическим и литературным персонажем, которому, по-твоему, не пристало иметь "литературные" же воспоминания. А может, это не ты явился ко мне, а я - плод твоего воображения?

- Не увиливай! Уж перед самим собой тебе не удастся прикинуться призраком.

- Эх, будь у меня хоть малая частичка его...

- Чего - "его"?

- Таланта веры, который есть у дяди Вани.

- О вере, значит, мечтать стал, дяде Ване позавидовал. Ну и что бы дала тебе эта твоя вера?

- А интересно было бы послушать ваш с ним диалог. Ты дядю Ваню морочить не пытался?

- Нет, он мне не интересен. Примитивный экземпляр.

- А может, просто это ты не интересен ему, и это он тебя к себе не подпускает?

- Чушь! Полнейший бред.

- Как и наша беседа с тобой. Не находишь?

- Наш с тобой бредовый диспут происходит на одном понятийном уровне. А о чём я могу говорить с тем, кто не сможет понять и половины сказанного?

- И всё же я задел твоё больное место: гордыньку. Да, не по зубам тебе дядя Ваня, и понятно, почему приблизиться к нему боишься.

- Я не могу запретить тебе строить свои идиотские версии. Вот уж в чём-чём, а в этом у тебя "полная свобода".

- А ведь, услышь этот наш трёп, дядя Ваня наверняка сделал бы вывод, что ты просто-напросто пытаешься завербовать меня в своё бесовское войско. Как ныне модно стало говорить: "однозначно".

- Доселе ты мне не казался столь "однозначно" мыслящим.

- Ты сделал мне комплимент или - наоборот?

- Комплименты - по Его части. И в Своё "ангельское войско" - если уж нравится тебе рассуждать на столь примитивном уровне - Он вербует убогих недоумков, подобных этому твоему "дядюшке", всех робких, жалких, безынициативных, пытающихся уйти от активной преобразовательской, революционной деятельности, спрятаться от личной ответственности.

- От какой-такой деятельности? Мы что-то должны "преобразовывать"? Не под твоим ли, "чутким руководством" и ответственностью перед тобой же? В таком случае я предпочту к "убогим".

- Мне не нужна власть ни над тобой, ни над кем бы то ещё, я уже это говорил.

- Ну да, и я уже пробовал тебе поверить. Да вот прости - не получается.

- Тогда поздравляю.

- С чем?

- Ты оказался стойким в своём неверии. К чему я тебя всегда и призывал.

- Спасибо за комплимент.

- И только лишь в опоре на свои силы, без постоянного обращения к Нему за помощью и поддержкой, вы и можете раскрыть свои заложенные Создателем потенциалы и состояться как Люди.

- Так ты, как я понял, хочешь помочь нам, людям, осознать своё - каким ты его видишь - предназначение, "расправить крылья", да только Он тебе в этом мешает, сдерживая наш "рост" и удерживает в "эмбриональном состоянии"... Скажи честно: так ли уж ты безвреден, как хочешь показаться? Может, Его предназначение в том и состоит, чтобы по мере возможностей противостоять разрушительным последствиям того, что ты называешь "разумной деятельностью"? На что способен мозг, по-твоему, "не ослабленный" - то есть, лишённый контрольных функций со стороны сердца, способного в нужный момент перекрыть ему кислород?

- Примитивное рассуждение! И банальное. Но я отвечу. Да - разум, покуда он несовершенен, опасен. Да - вы, люди, на определённом этапе нуждаетесь в так называемом "нравственном" и "эмоциональном" контроле, покуда не научитесь просчитывать конечный результат и дальние, побочные последствия своих действий. Но этот же "контроль" и мешает вам научиться самостоятельно производить необходимые расчёты. Когда вы начинаете всецело доверять лишь Ему, "вслушиваться в голос сердца" во всём, то превращаетесь в инфантильных созданий, обречённых раз за разом совершать одни и те же ошибки, наступать на одни и те же грабли. Я ведь сказал, что не против Его деятельности вообще, когда дело касается младенцев, однако на определённых этапах интеллектуального развития надо учиться обходиться без Его "опеки". И уж совершенно нелепо, ни разу в жизни не испытывая нужды в Нём, на смертном одре обратиться к Нему за "последним утешением"!

- А с чего ты взял, что я никогда раньше в Нём не нуждался?

- Никогда! И не сочиняй задним числом себе умильную сказочку о заблудшей овечке, нашедшей наконец -то своё стадо. Твой прагматизм уберегал тебя от негативных последствий твоих решений и поступков не хуже, чем вся Его хлипкая "система нравственных ценностей и ориентиров". Вы, коммунисты, хоть и не лучшим образом, но доказали, что атеизм - достаточно "прочный лёд". По крайней мере, для людей разумных и ответственных.

- И куда мы пришли по этому "льду"? Небольшая "оттепель" и...

- Да не то вас сгубило, - если вообще можно говорить о "гибели"! - что вы отдавали предпочтение рассудку, расчёту и планированию, а напротив, то, что мало доверяли РАЗУМУ, не сумели, в конечном итоге, переступить через Его "мораль", увлеклись обрядностью и заклинаниями, погрязли в шаманстве и начётничестве, растерялись без привычных подпорок и не увидели открывающихся возможностей. Подобно начинающему пловцу, который не плывёт, а барахтается у берега, пытаясь нащупать ногами дно. Смелости у вас хватило лишь на первый шаг.

- Так мы "по льду" ходили - или "плавали"?

- Плюнь ты на эту образность! Знаешь ведь, что я имею в виду.

- Недостаток, значит, решительности окончательно порвать с Ним... А не допустить ли, что именно эта нерешительность и спасла где-то нас, не затянула далеко от берега в опасный водоворот?

- Ладно. Мне уже скучно с тобой. Похоже, Ему тоже надоел наш разговор. Полнейшая бессмысленность!

- Теперь и тебе скучно. Ну что ж, счёт "один-один" по скуке. Всё же, надеюсь, я не слишком утомил? Ты разочарован? Прости.

- Не извиняйся, я привык. Это ты прости меня.

- За что? За свои же собственные мысли, сомнения, которые ты помог мне сформулировать? За это можно быть лишь благодарным.

- Упрёка или благодарности сами по себе слова и поступки не заслуживают, важно лишь твоё отношение к ним, сколь вредными или полезными для себя ты их считаешь.

Первый - третий

Они замолчали, глядя в глаза друг другу. Перед ним было знакомое Сашкино лицо, но на нём отсутствовало обычное иронично-шутовское выражение. Ощутив нечто новое в направленном на него взгляде, спросил:

- Кто ты?

- Так ли уж это важно? Какое значение может иметь имя? Не будет ли мешать? Ведь оно непременно придаст заданность твоему отношению к Моим словам. Не потому ли люди предпочитают порой случайных людей, попутчиков, для откровенного разговора, потому что не имеют о них никакой информации, определяющей симпатии или антипатии?

- Всё же с приятным собеседником разговаривать, наверное, приятнее.

- Конечно. Только для одного важно, чтобы собеседник во всём был с ним солидарен, другой же не видит смысла в беседе без острого столкновения различных мнений, позиций, взглядов.

- И что лично Тебе милее?

- То же, что и тебе. Не забывай: это ты Меня позвал.

- Или - придумал?

- А разве реальные, живые люди не придуманы тобой? Разве они в точности соответствуют тому мнению, которое у тебя о них сложилось?

- Весь мир, выходит, состоит из призраков и фантомов - что, по сути, одно и то же. Так?

- Мир-то, может, и материален - что, впрочем, никем ещё пока не доказано - однако воспринимаешь ты его объективную реальность через образы и ощущения, которые носят весьма субъективный характер.

- Ну и что же это я за "вещь в себе"? Или, может, "вещь для вас", обоих? С каких позиций станем рассматривать мою персону: субъективно-идеалистических? релятивистского агностицизма? материалистической теософии?

- Всякая философия интересна лишь личностью её автора, его уникальным опытом, оригинальностью взгляда на мир.

- Хочешь сказать, что ни одна философская система не может претендовать на полноту отражения реальности, дать хотя бы в общих чертах истинную картину мира? Но это же и есть агностицизм.

- Только лишь как понятие. Но оно не отрицает справедливости всех прочих моделей. Человеку не дано запечатлеть мир в одном состоянии, ибо он изменчив даже в своём постоянстве, мал в величии и велик в малом.

- Что за ахинея! Впрочем, это на нас похоже. Точнее, на мои собственные представления об этом. Так, значит, философия - вовсе не наука, призванная объединить и обобщить все представления о мире, не система координации других научных дисциплин, а лишь отражение субъективных сиюминутных взглядов различных людей? Тогда это скорее литература, искусство.

- Разумеется. Ведь неспроста же крупные поэты, писатели, художники числятся по разряду философов, выдающихся мыслителей; просто одни излагают свои взгляды в беллетризованной, другие - в квазинаучной форме.

- Взять, для примера, Библию...

- Конечно. И Библия - в известной мере, философский трактат, точнее, сборник трактатов, предлагающих модель своеобразного мирового устройства, доступную для понимания людей на определённом уровне культурного исторического развития в привычных им терминах.

- Как и "Алиса в стране чудес"?

- Да, как и "трансцендентальный идеализм" Канта, "абсолютный дух" Гегеля.

- Всё же "Алиса", пожалуй, мне сейчас как-то понятней и ближе. Слушай, а чего это нас с Тобой в философию вдруг занесло? Так, глядишь, и до марксизма доберёмся. Нет уж: этим я сыт по горло. Давай-ка лучше о чёмнибудь эдаком - загробном.

- Ну что ж, если тебя это очень интересует...

- Хочешь сказать, что нет смысла кандидату в покойники терять последние минуты жизни на мысли о том, что ему и так в скором времени предстоит? Что ж, пожалуй, Ты прав. О смерти надо помнить лишь тогда, когда она сама о себе не напоминает. Memento mori! Тогда о чём же? О смысле жизни? Вроде, поговорили, неутешительных итогов её коснулись. Бог, душа, вера, надежда, любовь - с этим тоже всё более или менее ясно. Если только в этих вопросах вообще возможна какая-нибудь ясность. О чём же ещё мы можем поговорить, мой таинственный друг... или враг? О женщинах? Детях? Сексе? Футболе? Политике? Искусстве? Или о счастье всего прогрессивного человечества? Впрочем, об этом уже было. Что же "не охвачено" напоследок? Какие темы мне ещё могут быть интересны: природа? животные? погода? болезни? Или - люди? Нет... Да сам-то себе я, разве, интересен? Что от меня осталось? Желания? Ощущения? Интерес к жизни? Разве что только боль... Да и её я уже довольно редко ощущаю. Так что, значит, я - уже труп? Эй, ответь!

Внезапно понял, что у кровати никого нет, а возможно, и никогда не было, и что все вопросы он задаёт сам себе. И уже невозможно ничего с уверенностью утверждать...

Память о недавних посещениях вдруг с огромной скоростью стала уходить, как яркий и интересный сон при пробуждении. Попробовал, закрыв глаза, по возможности ухватить, зафиксировать хоть что-то, хоть какие-то обрывки в виде образов или словесных символов, чтобы потом постараться восстановить картину, как это иногда получалось со сном, однако ничего не вышло: в мозгу возникала какая-то бессмысленная мешанина. И тогда предпринял последнюю отчаянную попытку: изо всех оставшихся сил сжал на пару секунд веки, затем распахнул их и, предельно сконцентрировав взгляд, стал всматриваться, не мигая, в потолок, в знакомый лабиринт трещин, в надежде вновь вызвать оттуда Его... Или того, другого - уже не важно: лишь бы кто-то пришёл, лишь бы не испытывать этой накатывающейся тоски БЕСПАМЯТСТВА и ОДИНОЧЕСТВА...

И увидел. Перед его взором трещины на потолке вдруг непостижимым образом, как линии и штрихи на гравюре Великого Мастера, сплелись в чёткий и ясный рисунок, составив чрезвычайно замысловатую композицию из бесчисленного множества фигур, образующих всевозможные сюжеты. И все изображённые на той картине люди были либо хорошо знакомы, либо когда-то встречались, либо кого-то напоминали; он догадывался, что картина эта имеет отношение к его жизни, даже больше того: это и была сама его жизнь, но нарисованная столь мастерски, что поначалу он её даже не узнал. Захотелось тщательнее рассмотреть рисунок - никогда прежде не приходилось видеть ничего прекраснее! - и пришло ощущение, что картина приближается к нему: фигуры на потолке начали увеличиваться в размерах, появлялись новые, не замеченные доселе детали. Уже не было ничего важнее этих трещин на потолке - жадным взором всматривался в рисунок, каждый фрагмент которого, каждый сюжет, оживлял в памяти тот или иной эпизод его жизни, поворот в биографии. И, странным образом, запечатлённая на этой картине его жизнь стала обретать видимость некоей значимости, смысла, даже более того: красоты и гармонии. Безукоризненная точность линий произведения неизвестного Мастера - Природы? Бога? Вселенной? - придала возвышенный, эстетический смысл "написанному" им сюжету, подобно тому, как Великая Музыка возводит в ранг шедевра даже самое нелепое и пошлое либретто. Слух же тем временем фиксировал не музыку, а какие-то посторонние, неуместные шумы: пронзительные сигналы, стеклянное и металлическое звяканье, топот ног, голоса. "Готовьте операционную!" - узнал голос "главного", понял, что в центре внимания врачей находится то, что осталось где-то там внизу, на кровати, только это уже не интересовало. "Бог в помощь, - подумалось, - но без меня".

Уже не желал ничего иного, кроме как вобрать, впитать в себя, как губка, волшебное изображение и в то же время самому стать частицей этой картины, на которой недоставало лишь одной фигуры, - его самого, - но не находил места. Приближался всё ближе, линии становились всё толще и чернее, но в промежутках возникали другие, дотоле невидимые, которые заполняли собой чистые пространства, образуя новые и новые, давно забытые штрихи и эпизоды, оплетая, как паутина, мелкими подробностями более крупные и значимые сюжеты...

Когда приблизился вплотную к плоскости потолка-рисунка, до него наконец дошло, что ему нет места в этом двухмерном пространстве, что КОМПОЗИЦИЯ уже полностью закончена, невозможно ничего ни добавить, ни отнять. И восторженное восхищение сменилось внезапно злостью и отчаянием, пришла откуда-то память о забытой детской обиде, когда его заманили нехитрыми посулами в кроватку, но обещанной конфеты под подушкой он так и не нашёл. И тогда не осталось ничего иного, кроме как разрушить, разнести вдребезги всю эту чудесную, неимоверно прекрасную картину его мерзкой, дрянной жизни - нарисованную жизнь! - которая не принимает его в себя, не нуждается ни в нём, ни в его добавлениях и исправлениях, не позволяет проникнуть дальше, в глубину манящей черноты линий-трещин. Рисунок сопротивлялся, отбрасывал назад, но он всё наваливался, наседал, не желая отступать. В чём точно он был уверен, так это в том, что непременно справится, подобно птенцу, всегда справляющемуся со скорлупой яйца.

 
Главная страница сайта
Страницы авторов "Тёмного леса"

Последнее изменение страницы 30 Apr 2021 

ПОДЕЛИТЬСЯ: