ДОБРОСЕЛЬСКАЯ Майя Рудольфовна, КУШНИРЕНКО Валентин Дмитриевич

МАСТЕР ДРОБЫШЕВА

1. ВЕЧЕРНИЕ ОГНИ

Клёны, берёзы, цветочные клумбы, сирень, могучий фонтан, а за ним - прекрасной архитектуры многоэтажное прозрачное здание с дворцовыми подъездами; двери обрамлены бирюзовой мозаикой и украшены большими бронзовыми ручками.

На этажах анфилады просторных залов, одетых в прохладный мрамор. Вестибюли, сверкающие чистотой, отделаны глянцевой плиткой самых приятных тонов.

Завод "Микроприбор". Его продукция - миниатюрные вычислительные машины, электронные приборы для медицины, карманные радиоприёмники, приборы для научных исследований, портативные радиопередатчики. Недавно в Министерстве рассматривался вопрос о переходе на выпуск новой космической техники, но для этого заводу надо научиться работать несколько лучше, и даже намного лучше, чем он умеет это делать сегодня. Говорят, что время всему научит. Но если уповать на одно только время, далеко ли уедешь?

Начальника сборочного цеха Константина Петровича Корытина давно не видели таким сумасшедшим, как в эти дни. Шалва Сергеевич Кутателадзе, начальник отдела труда и зарплаты, своим спокойным юмором старался сбивать пламя возникающих время от времени вспышек, но ничего не получалось; и к концу рабочего дня он сам почувствовал сердечную недостаточность и сосредоточенно начал считать биение своего пульса. Собственно, Шалва Сергеевич мог бы давно уйти домой, но понимая, как нелегко приходится Константину Петровичу сейчас, в конце квартала, считал правильным страдать вместе. Здесь же, в кабинете начальника цеха, неотлучно находилась Вероника Викторовна, инженер по надёжности, и мелом на доске рисовала синусоиды, отчётливо показывающие, как в последние дни квартала из-за авралов возрастает брак на сборочных операциях.

- Мне нельзя работать в промышленности, - сказал Шалва Сергеевич и потёр виски. - Давление в конце месяца поднимается, как на твоём графике.

Вероника Викторовна провела горизонтальную линию.

- Пока не научимся работать вот так, будет брак, будут рекламации, будут инфаркты.

Если бы она знала, сколь пророческими окажутся вскоре её слова. Шалва Сергеевич вздохнул.

- Есть такая пословица: "В доме повешенного не говорят о верёвке".

Константин Петрович ненавидящим взглядом окинул грифельную доску, Веронику, дверь кабинета, выходящую прямо на участок сборки.

- Шли бы вы... - Константин Петрович раскашлялся. - Шли бы вы, Вероника Викторовна, домой.

Вероника, ничего не ответив, закурила сигарету и села.

Сборочный участок мастера Шишкова, несмотря на девятый час вечера, работал в полном составе. Каждый монтажный стол длинной конвейерной линии снабжён индивидуальным освещением, которое отключается, когда кто-нибудь покидает рабочее место, но сейчас, в последний день, вернее в последний час квартала, горят все лампы, соединяясь в одну яркую струю света. Работают молча. Тишина на конвейерной линии всегда признак усталости. Все низко склонились над столами, по участку ходит Шишков Иван Данилович, заглянет через спину одного рабочего, покачает головой, перейдёт к другому. Цеховой технолог, он же заместитель начальника цеха, Леонид Ивашкин, длинный, худущий, скрючился над столом в три погибели, судорожно заполняя технологические карточки. Сегодня же во что бы то ни стало надо составить и утвердить у главного инженера отчёт по расходу золотой проволоки. В последние дни квартала Ивашкин работает по две смены подряд и его все считают двужильным. Он даже обедать не ходит.

Главный инженер, Моров Василий Васильевич, "Вась-Вась", как его все называют, тоже не уйдёт, пока не погаснет последний огонёк на конвейере. Морова Константин Петрович, мягко говоря, недолюбливает. Двадцать лет они работают вместе, но Константин Петрович не может привыкнуть к этим его "Сниму голову!" и "Руки-ноги поотрываю!"

В кабинете зазвонил телефон. Константин Петрович поморщился.

- Если это Вась-Вась, скажи, что я на участке.

Шалва Сергеевич поднял трубку.

- Алло! здравствуйте, Василий Васильевич! Он на участке. Это Шалва Сергеевич говорит. Да, да, и мне не спится. Дела идут, контора пишет. План? Дорогой Василий Васильевич! Когда было, чтобы мы не выполнили производственную программу? Конечно, выполним! Здесь Вероника Викторовна сидит, она подтверждает. Мы все переполнены энтузиазмом, - положив трубку, Шалва Сергеевич рассмеялся. - Старик любит, когда ему бодро отвечают. Слово "энтузиазм" - его любимое.

Константин Петрович придвинулся к микрофону селектора.

- Иван Данилович! Что у тебя?

- Шестьдесят три позиции закрыл. Сейчас ОТК принимает ещё девять...

Константин Петрович почти закричал, перебивая его:

- Ты мне трескучих рапортов не давай. Я спрашиваю, у тебя трудности есть?

- Если через пять минут не будет фасонного крепежа, сборка может остановиться. Передние панели нечем монтировать.

Константин Петрович нервным движением вытер пот.

- У тебя до сих пор нет фасонного крепежа и ты молчишь? Чёрт знает что! Твоё счастье, что у меня дама в кабинете.

Шишков начал оправдываться, что, дескать, ему не оторваться, работы по горло, но Константин Петрович уже набирал номер телефона автоматного цеха.

- Алло! Автоматный? Дайте мне мастера с участка фасонного крепежа. Корытин говорит. Да. Я спрашиваю, почему на сборке нет крепежа? Что значит некому поручить? Это кто говорит? Ах, Дробышева! А ты сама что, графиня? Или у тебя ноги болят? Или для тебя весь завод на твоём цехе кончается? Ладно, сиди, грей стул, я сейчас сам приду. Да, я сбегаю, я не гордый.

- Ты что, сам пойдёшь за болтами? - удивился Шалва Сергеевич.

Константин Петрович молча вышел из кабинета.

Вероника загасила сигарету.

- Воспитывает людей своим примером. Побежал. Думает, им стыдно станет.

Кутателадзе замахал руками на грифельную доску:

- Сотри ты эти амурские волны. Он их видеть не может.

- Это кардиограмма, завод болен. Его лечить надо. А мы... Я должна повышать качество продукции. Вместо этого собираю статистику брака.

- Ты предложи что-нибудь.

- Можно подумать, что меня кто-нибудь слушает.

Она снова закурила.

Константин Петрович спустился на первый этаж. Но не зашёл в автоматный, а толкнул выходную дверь и с жадностью набрал в лёгкие свежего воздуха. День был тяжёлым. С утра нервы взвинтил Вась-Вась, когда они встретились в проходной.

- Ну что, авральщик, опять сегодня до ночи корпеть будете? - при этом улыбнулся своей иронической улыбочкой.

- Если срок перенесёте, уйдём домой пораньше, - довольно хмуро ответил Константин Петрович.

- Ещё чего! Вот болтун-народ!

"Как он не понимает, - подумал Корытин, - завод не вылезает из авралов, значит он - главный инженер - первым должен нести за это ответственность. А он улыбается, будто на другом предприятии работает. И как легко слова вылетают: "авральщик", "болтун-народ"... Сам ты болтун".

Константин Петрович пошёл к себе.

Долго не могли начать сборку из-за повышенной влажности на участках - некоторые транзисторы влаги не терпят. Включили осушку воздуха, потом вышел из строя кондиционер, потом Леонид Ивашкин сообщил, что монтажник седьмого разряда Свинцов вчера был на свадьбе сына и что ему лучше не давать сегодня работу с микропаяльником. Работа тонкая - микроскоп, глазные пинцеты - напорет, чего доброго. Позвали Раису Птенцову, тоже классная монтажница, а она что-то не в себе, как во сне ходит.

Кое-как работу наладили. Через минуту двум монтажникам, братьям Ковалёвым, сообщили по телефону, что их мать попала в автокатастрофу. Разумеется, парней пришлось отпустить. Конечно, Вась-Вась имеет право всего этого не знать, он высоко сидит, не всё видит, но понимать, что у нас нервы перенапряжены, он обязан. Кроме того, сегодня вообще день необычный. Для начальника участка, мастера Шишкова, которому два месяца назад исполнилось шестьдесят лет, сегодня - последний трудовой день перед выходом на пенсию, и Константин Петрович побаивался, как бы это не наложило определённый отпечаток на общее настроение, тем более что сразу после аврала намечается это событие отметить. Только бы торопиться и суетиться не начали. Шишков нарядился сегодня, как настоящий именинник. Константин Петрович ругнулся было на него по селектору, потом вспомнил и тотчас пожалел, что не сумел сдержаться. Надо бы извиниться перед стариком. С Иваном Данилычем ведь больше пуда соли съедено.

В полдень конвейер остановился из-за ошибки комплектовщицы. Хорошо, что вовремя спохватились, а то чуть было не поставили микродиоды другой марки. Вот было бы ЧП! Но самую большую свинью подложила Раиса Птенцова. Полгода её готовили занять должность мастера после ухода Шишкова. Посылали на специальные курсы по микроэлектронике, на учёбу для мастеров с отрывом от производства, платили ей немалые деньги по средне-сдельной, а она вдруг возьми да объяви полный поворот. Какая-то катастрофа на личной почве. Никто ничего понять не может: отличный муж, дочка, квартира. Чего ей надо? Звонили из парткома, предлагают на должность мастера некую Дробышеву из автоматного цеха, надо пойти посмотреть, что это за птица.

Атмосфера в автоматном спокойная. Обычная вторая смена. У одного из револьверных станков молодой рабочий разговаривает с рыжеватой женщиной лет тридцати.

- Мне нужна Дробышева.

Женщина на секунду вскинула голову на Константина Петровича и тотчас же снова отвернулась.

- Слушаю вас.

"Мстит за "графиню". Ну да бог с ней". Константин Петрович криво усмехнулся ей в затылок.

- Мне срочно нужен фасонный крепёж.

- Шушняк! Саша! - Из кладовой-раздаточной высунулась лохматая голова. - Отпустите товарищу Корытину болты с фасонными головками. Накладную они оформят завтра, у них, как всегда, аврал. - И не взглянув больше на Корытина, стала продолжать прерванный разговор.

"Норов есть. Лицо строгое и взгляд цепкий. Здесь, в автоматном, чувствует себя хозяйкой. Интересно, был с ней разговор о переходе к нам или нет ещё? Видимо, не был. Иначе с будущим начальником могла бы говорить чуть почтительнее", - думал Корытин, пока Шушняк отсчитывал болты. "А понимает ли она, что сборка, это не автоматный? И народу больше, и работа ювелирная. Совсем другой уровень квалификации. Ни черта, небось, не понимает. Нагородит ещё, чего доброго, какой-нибудь отсебятины. Только бы не получилась Вероника номер два. Той вечно кажется, что людям надо чаще "давать вздрючку", и тогда уж будет всё в порядке. Если бы так просто! Ох, и медлителен же этот Шушняк. Болты как золотые слитки пересчитывает. Молодой парень, а работает кладовщиком. Может, больной?"

- Вы над душой не стойте. Посидите, - буркнул Шушняк. Работал он на заводе первый месяц, откуда ему знать, что за болтами пришёл сам начальник цеха. - У меня таких как вы за день сотня проходит и каждый торопит, - добавил парень, уловив во взгляде Корытина насмешку.

Когда Константин Петрович передал крепёж Шишкову и вернулся к себе в кабинет, там, кроме Вероники и Шалвы Сергеевича, сидели прибывшие на чествование Шишкова два ветерана труда, бывшие рабочие сборочных участков Матвей Карпович Гаврилин и Фёдор Андреевич Кумовцов. Оба при орденах, при галстуках.

Оба уже много лет на пенсии, но никогда не пропускают торжественных дат и событий родного завода. Ну а тут, можно сказать, их ученик и продолжатель дела выходит на пенсию - событие номер один. Старики сочувственно кивали Шалве Сергеевичу, который жаловался на постоянное своё недомогание в конце кварталов. Константин Петрович по очереди обнял и расцеловал ветеранов, уселся между ними.

В кабинет вбежал Виталий Чумак, работник месткома.

- Кого я вижу! - завопил Чумак во всю свою лужёную глотку. - Привет ветеранам! Товарищи, закуплено три ящика шампанского, четвёртый в резерве. Я думаю, хватит?

- Куда столько! - замахали руками ветераны.

- Начинай прямо с четвёртого. Всё выпьем, - посоветовал Шалва Сергеевич.

- Значит так, - продолжал Виталий, - через пять минут квартальный план будет выполнен. Это железно. Сразу - собираемся. Не тянуть. Нужна короткая речь. Могу сказать я.

Вероника Викторовна поморщилась.

- Уступи эту честь начальнику цеха.

- Конечно, - поддержал Гаврилин, - начальство должно сказать.

- Только не начинать словами "сегодня мы прощаемся", или "сегодня мы провожаем". Надо говорить "сегодня мы отмечаем выход на пенсию", - инструктировал Чумак. По своей наивности он мог бы академику разъяснить, что такое наука, а дипломату - политика. - Потом надо чтобы выступил уважаемый Матвей Карпыч, потом мы вручим памятный подарок, - хрустальную вазу, - произнесём тост и включим музыку. Марш. Или вальс. Старики любят вальс, - закончил Чумак и побежал хлопотать дальше.

Константин Петрович подошёл к селектору:

- Чем порадуешь, Иван Данилович?

- Всё в ажуре, - отозвался Шишков, - закругляемся.

- Молодцы - гвардейцы!

На сборочном участке монтажники один за другим стали выходить из-за столов, разминаться, посмеиваясь и переговариваясь. Притащили большой банкетный стол, бутылки, апельсины, конфеты.

- Налетай на сервировку, - крикнул высокий парень с модными бакенбардами, которого все звали Витёк. Он держал над головой поднос со стаканами.

- "На Перовском на базаре шум и тарарам..." - запел, выходя из-за стола сборки и поблескивая золотыми зубами коренастый монтажник Василий Губин.

- "Мой Вася..." - в ответ ему басом пропел Витёк.

Послышался смех. Веселье набирало скорость. Сборщица Минина Мария Ивановна, которая всё привыкла делать без разговоров, молча расставляла на столе фрукты и вино. Ей помогали две симпатичные девочки-подружки Лина и Марина.

- А что-нибудь посущественнее, чем шампанское, будет? - поинтересовался Свинцов.

- Ладно тебе, дядя Коля, - цыкнул на него Чумак.

- Это же кислота. Она железо растворяет, - не унимался Свинцов.

Наконец, все закончили сборку и Чумак, пошептавшись с Иваном Даниловичем, заорал:

- Товарищи! Квартальный план выполнен на все сто процентов! Ура!

Стало шумно. Из кабинета вышли ветераны, Вероника, Шалва Сергеевич, Корытин.

- Товарищи, - неторопливо начал свою речь Константин Петрович, - сегодня последний день квартала совпал с последним трудовым днём Ивана Даниловича, - он вспомнил наставления Чумака. - Мы с тобой, Иван Данилович, не прощаемся, мы тебя не провожаем, ты так же как Матвей Карпович и Фёдор Андреевич останешься с нами. Мы сегодня собрались для того, чтобы пожать твою честную рабочую руку, поблагодарить тебя за твой многолетний нелёгкий труд и пожелать тебе доброго здоровья и долгих лет жизни.

Затем было произнесено много тёплых слов, выступали рабочие, ветераны труда, а Раиса Птенцова даже назвала Ивана Даниловича "отцом родным". Когда дошла очередь до самого Шишкова, он так расчувствовался, что лишился речи и только до земли кланялся да бормотал "спасибо...". Потом всё же собрался:

- Я очень всех благодарю... Я вот смотрю на вас, на молодых, и душа радуется - красивые, здоровые, образованные, - смена что надо. Так что я себе сказал: хватит, Иван Данилыч, дай дорогу молодёжи. Был ты Шишков, а остался шиш. Пусть на меня не обижаются пенсионеры, но это так. - Отмахиваясь от протестующих, он упрямо продолжал: - Чего там говорить. Образование у меня не ахти какое, глаза стали слабые, можно было бы давно уже меня вежливо попросить, но мне дали старшим мастером до самой пенсии доработать, потому что к рабочему человеку наша советская власть и всё начальство относятся с большим уважением. Спасибо всем вам. Я ухожу спокойный, потому что любой, ну, хоть Свинцов Николай Никанорович, хоть Вася Губин, хоть Мария Ивановна, Рая Птенцова, или ты, Витёк, любой молодой - может работать мастером...

Константин Петрович рассеяно слушал речи и думал о том, что если партком будет настаивать на переводе в цех Дробышевой, это может кое-кого обидеть. Но кроме Птенцовой с её опытом и средне-техническим образованием назначать мастером некого. У Свинцова семилетка. Мало. К тому же выпивает. Губин на сдельной оплате и получает больше мастера, да и забот лишних не любит, наотрез откажется. Мария Ивановна замкнута и молчалива, Витёк несерьёзен. Скоро тридцать лет, а его даже Виктором никто не называет. Остальные просто слишком молоды. Мнения о Дробышевой Корытин пока не имел, хотя обычно верил в свою способность угадывать людей по внешнему виду. По одному "показателю" Дробышева ему понравилась: чувствовалось, что следит за собой, но никакой лёгкости поведения не проглядывается. Сочетание этих качеств Константин Петрович считал для женщины-руководителя обязательным. Но ведь этого мало, чтобы руководить сборкой. На душе было неспокойно. Не покидало ощущение, что сегодня в спешке сдали продукцию с брачком, с тем коварным брачком, который не в состоянии выявить отдел технического контроля, но который выявит себя сам, когда начнёт отказывать аппаратура в эксплуатации. В микротехнике такого брака может быть сколько угодно, это называется "низкой надёжностью". И тогда пойдут письма и телеграммы, рекламации и вызовы по начальству, трёпка нервов и лишение премии. А виной всему неумение наладить ритмичную работу. Два предыдущих начальника цеха не могли избавиться от авралов, но это слабое утешение. Чего только не делали! Но... авралы оказались сильнее.

Слово получил Шалва Сергеевич. Его манера говорить, его выразительные жесты были очень артистичны, все сразу оживились. Длинный Леонид Алексеевич Ивашкин вытянул шею и насторожился, чтобы не пропустить ни одного слова.

- Несмотря на то, дорогой Иван Данилович, что ты сегодня именинник, я тебе со всей прямотой скажу, что ты не прав, - Шалва Сергеевич выдержал паузу и строго сверкнул глазами. - Ты неправ в том месте, когда сказал, что от Шишкова остался шиш. Нет, дорогой! Однажды слон похвастался перед погонщиком: "После меня останется слоновая, кость, из неё сделают дорогие и красивые вещи, их будут покупать люди. А от тебя, погонщик, ничего не останется". На что погонщик ответил: "После меня останутся сады и дворцы, каналы и электростанции, заводы и космические корабли". "Как! - воскликнул слон, - Неужели всё это построил ты?" "Конечно я! Человек!" С тех пор слоны помалкивают. Так вот, дорогой Иван Данилович, ты дал радиосвязь советскому флоту, ты вернул слух многим инвалидам, ты обеспечил Академию наук маленькими вычислительными машинками. Верно я говорю? Ведь это ты в пятидесятых годах производил сборку корабельных радиоустановок, в шестидесятых - ты собирал слуховые аппараты, а теперь - карманные вычислители. - Все зааплодировали, зашумели. - Я предлагаю тост за здоровье Ивана Даниловича!

Из кабинета послышался звонок телефона. Корытин вышел.

- Ну что, авральщик, сдал продукцию? - услышал Константин Петрович голос главного инженера.

- Одну минутку! - банкетный шум мешал Константину Петровичу, он прикрыл дверь кабинета и вернулся к телефону. - Слушаю вас, Василий Васильевич.

- Смотри у меня, если в этом квартале будет рекламаций больше чем в прошлом. Я тебе руки-ноги поотрываю.

- Будем надеяться на лучшее, - вяло ответил Корытин и почувствовал, что неплохо бы кинуть под язык валидол. Он наклонился за лекарством к нижнему ящику стола и вдруг, потеряв сознание от острой боли, рухнул на пол, головой в сторону двери, так и не договорив до конца с главным инженером.

Осушив по полному стакану шампанского, сборщики стали делить апельсины на дольки, шуршать конфетными обёртками, обсуждать события прошедшего дня. Чумак включил обещанную музыку. Заметив, что Корытина нет уже добрых десять минут и предполагая, что он завяз в дебатах с начальством, Вероника Викторовна поспешила на выручку. Она осторожно приоткрыла дверь кабинета и вдруг так пронзительно закричала, что все на секунду оцепенели, с недоумением уставясь на неё.

2. СЛУЧАЙНОЕ ЗНАКОМСТВО

Татьяна Дробышева, закончив смену в десять часов вечера, решила зайти за дочкой к свекрови, и если Алёна не спит, взять её к себе на выходные. Ну, а если спит, придётся отложить свидание до завтра.

Елизавета Макаровна ходила на цыпочках и говорила шёпотом:

- Ужин согрею?

Татьяна отрицательно покачала головой. Алёнка, уютно устроившись щекой на собственном кулачке, съехала головой с подушки и крепко спала, сладко посапывая, "Эх, ты! Маму проспала! Напрыгалась, небось, с верёвочкой".

- Чаю налью? - Как обычно в вопросительной форме предложила свекровь.

- Нет, я пойду. Немного на неё погляжу и пойду.

Не любит невестушка засиживаться у свекрови. Нехороший это признак. Очень хотелось Елизавете Макаровне заговорить о Германе, понять, чего им обоим не хватает. Но не любят молодые впускать мать в свои дела. Время такое. А зря. Ладно бы жили хорошо, а то семья еле-еле теплится - он ей часть зарплаты даёт, она ему сорочки постирает, суп сварит, вот и все контакты, даже в кино вместе не ходят - а опытом стариков пренебрегают. Жить по-семейному - значит подлаживаться друг под дружку, а они и не думают. Дочери седьмой год, самим-то уже под тридцать, а живут в одной квартире как соседи, каждый в своей комнате. Чего хорошего? Герка компанию водит с холостыми ребятами да девчонками, а она будто и не замечает. Конечно, Герман неправ, но и она хороша. Женщина должна больше подлаживаться под мужчину, хотя бы потому, что ей семью сохранить важнее...

Татьяна глядела на спящую дочку и удивлялась, как Алёна с каждым днём становится всё больше похожей на Германа. Только бы характером не пошла в отца! Ну вот, стоило вспомнить о драгоценном супруге, как на душе сразу стало темно и тоскливо: зачем такие люди, как он, вообще женятся? Разве что для самоутверждения - вот, дескать, могу покорить. Тогда бы уж выбрал себе красавицу писаную и тренировал бы на ней свою неотразимость. Сейчас около него вон какие вьются! Татьяна наклонилась и потёрлась щекой о золотистую Алёнкину голову. "А цветом-то она всё равно в меня. Рыженькая". Татьяна вдруг улыбнулась, вспомнив, что секретарь парткома Игорь Владимирович Троицкий, тоже рыжий, сегодня трижды звонил ей по телефону, всё выяснял, насколько она знакома с технологией сборки микроприборов, предлагал подумать о переходе в другой цех. Да не кем-нибудь, а старшим мастером! "Ты скоро техникум кончаешь, надо подумать о специальности. Я полагаю, - весело закончил он, - что рыжие между собой всегда договорятся". Это, конечно, шуточки, но затея с переходом Татьяну взбудоражила и, честно говоря, напугала. Легко сказать, сборка! В каждом приборе по тысяче элементов и проводов! Когда же сам начальник сборки Корытин нахамил ей по телефону, а потом под предлогом получения болтов прискакал на смотрины и сверлил её свирепым взглядом, Татьяна точно решила, что завтра наотрез откажется от перехода. Обозвал "графиней", "греешь стул"... Что он обо мне знает? Хуже нет, когда начальник - горлохват. Позвоню и объясню Троицкому по-человечески: сборка для меня дело чужое, а коллектив автоматного родным стал за три-то года... В крайнем случае, напомню, что три года назад партком рекомендовал перевести меня с участка ферритов в автоматный. Я не футбольный мячик...

"Устала невестушка, ссутулилась, - отмечала про себя Елизавета Макаровна. - Губы подкрашивать перестала. А зря. Мужики все чванливые, а Герка в особенности. Для него красота жены - большое дело".

Татьяна собралась уходить.

- На-ка вот банку варенья. Из свежей клубники сварила, - захлопотала свекровь.

- Спасибо, это мы с удовольствием слопаем.

- Кушайте вы с Алёнкой, а этому паразиту - ни ложки. - Свекровь таким способом выражала своё сочувствие невестке.

Наступал самый мерзкий час дня - возвращение домой. Татьяна медленно пошла через городской бульвар. Было людно. Расходились по домам после вечернего киносеанса. Многие не спешили, усаживались на скамейки, дышали прохладой летнего вечера. Несмотря на поздний час на углу продавалось мороженое.

Купив "пломбир" в стаканчике, Татьяна поискала свободную скамейку, но это оказалось непросто. На одной из скамеек сидела молодая женщина, крупная, с пышной грудью. Татьяна присела рядом.

Было довольно темно, но женщина упорно вчитывалась в строчки какого-то письма. Дочитав до конца, вздохнула. Казалось, она не прочь поделиться с кем-нибудь своей радостью. Татьяна ответила ей улыбкой.

- Все ходят парочками. У всех кавалеры. Пора и нам замуж, а? - женщина усмехнулась, ещё раз вздохнула и убрала письмо в сумку. Приглядевшись, Татьяна заметила, что женщина не так уж молода. Лицо сильное, полное, самоуверенное.

- Ты на "Микробе" работаешь? - вдруг переходя на "ты" спросила женщина. (Завод "Микроприбор" для краткости кто называл "Микробом", кто "Микроном").

- Да, - подтвердила Татьяна и вспомнила, что когда Алёнка ходила в детсад, эта женщина приводила туда же свою девочку.

- Муж в командировке, что ли? - с непонятной насмешливостью спросила женщина. Татьяна покачала головой. - Я тебя часто вижу. Ты всё одна ходишь или с дочкой. Мороженое себе покупаешь. Разведённая, что ли? - Не дожидаясь ответа, она продолжала: - Я заметила, что красивые бабы устроены хуже, чем остальные. Другая ну ничего из себя не представляет, а у неё и муж и семья...

"Кого она считает красивой? Меня или себя?" - Татьяна откусила побольше мороженого, чтобы не отвечать. Говорить на семейные темы с незнакомой не хотелось.

- Я у тебя ничего не выведываю. Ты не думай, это я просто так, - словно прочитав мысли Татьяны, с грустью сказала женщина. Видно, она легко переходила от радости к грусти и наоборот. - Сама запуталась, вот и лопочу чёрт знает что.

- В чём же ты запуталась? - вдруг очень по-свойски спросила Татьяна.

- При муже состою и замуж собираюсь.

- Как это?

- А вот так. Вон на третьем этаже в двух окнах розовый свет горит, - она показала на новый многоэтажный дом-башню, - это мой благоверный по мне очей не смыкает. - Она снова вынула письмо и помахала им в воздухе. - А этот, "распронаединственный", зовёт в дальние края. На Колыму. Так зовёт, что разрыдаешься.

Татьяна посмотрела на женщину и поняла, что, несмотря на насмешливый тон, той совсем невесело. Явно просила совета. Женского.

- Не любишь? - спросила Татьяна, показав глазами на розовые окна.

- Жека очень хороший человек. Очень, - она спохватилась. - Может ты торопишься?

- Нет. Мне спешить некуда.

- Жека, мой муж, очень хороший, - повторила женщина. - Мы с ним чуть не с пелёнок знаемся, жили в одном дворе, в одной школе учились. Он вокруг меня ещё в седьмом классе ходил. Честное слово. Ему бы, конечно, другую жену надо. Ты не куришь? - Она занервничала, порылась в сумочке. - А у меня сигареты кончились. Обожди минутку. - Она уверенно подошла к соседней скамейке, закурила сигарету, выпрошенную у какой-то пары, вернулась. - Тебя как звать?

- Татьяной.

- А меня Раисой. Птенцова.

"А! Так это и есть Птенцова! Мир тесен". Сегодня в течение дня Игорь Владимирович раз пять называл эту фамилию, ругал на чём свет стоит за неожиданный уход с завода. Вот, оказывается, в чём дело! Конечно, встретить на бульваре человека с "Микроприбора" не штука - заводские жилые дома почти все в этом районе, - но познакомиться именно с Птенцовой, это надо же! Татьяна кивнула на письмо:

- Этот тебя очень любит?

Раиса вздохнула.

- Жеке не видать бы меня, как своих ушей. Просто обстоятельства сложились... - Она рассмеялась. - Была у меня сумасшедшая любовь... Один гастролёр на нашем заводе год работал... Здоровый, красивый, чёрт... Жорик. Родила я ему девочку, а он сказал, что это не ему, что у него пока в плане женитьбы нет и те де. Ну, а тут Жека... Он меня хоть с двойней, хоть с тройней взял бы. Вот Катюхе уже семь, значит, и с Жекой мы семь лет... Живём в однокомнатной, через год двухкомнатную квартиру получим. И Катька к папе-Жеке уже привязалась, и он к ней... А тут возьми, да Жорик объявись. Забомбил письмами. Жить без меня не может, все бабы ему не бабы, на руках носить будет, по дочке Кате плачет...

- Он кто?

- Механик. На рыболовном судне. У них там, на Колыме, вообще с женским полом плохо. Работа, говорит, и в портоуправлении и в какой хочешь сфере, любая на выбор.

Вот и сижу, не знаю, как к Жеке с разговором подступиться. Он у меня смирный, спокойный. Как телок уставится и слова не скажет. Ещё и чемоданы сам потащит, когда уезжать стану...

- Ты уже точно решила?

- А чего тут решать? Не будет самолётов, я к нему пешком побегу. До самой Колымы.

- Ясно. Я о тебе слышала. Меня на твоё место мастером хотят поставить.

- Тебя! - Раиса откровенно осмотрела Татьяну с ног до головы.

- Только я не пойду.

- Ты радиосборку знаешь?

- В том-то и дело, что не очень.

- А то иди. Ты сможешь. Я это по тебе вижу: аккуратная, и характер, чувствую, есть. Улыбчивая. Значит, с людьми сойдёшься.

- Нет, не пойду, - Татьяна решительно замотала головой. - Я таких крикунов, как ваш Корытин, терпеть не могу.

- Корытин?! Да ты что! Он ведь сегодня помер...

- Как... помер...

- Упал у себя в кабинете и... Ни пульса, ни дыхания. Увезли на "Скорой", не знаю, может ещё откачают.

Татьяна растерянно молчала.

- Вон мой благоверный идёт. Меня ищет, - сказала Раиса.

Пересекая бульвар, к ним приближался небольшого роста мужчина в спортивных брюках и чёрной куртке с множеством молний. - Сейчас я его обрадую, - в голосе Раисы прозвучали недобрые интонации.

Евгений мельком взглянул на Татьяну, еле заметно кивнул и, молча, перевёл взгляд на жену.

- Идём, Жека, идём, - Раиса взяла мужа под руку, подмигнула почему-то Татьяне и попрощалась: - Пока! - Потом, извиняясь, добавила: - Он у меня молчаливый, никогда слова не проронит.

Около своего дома Татьяна на минуту остановилась. В комнате Германа через задёрнутые шторы пробивался голубой свет.

"Там розовый, здесь голубой. Там семья не розовая и здесь не голубая". Она быстро прошла в свою комнату и заперла дверь на ключ. Герман просил её этого не делать. Особенно при Алёнке. Но, во-первых, сегодня нет Алёнки, а во-вторых... мало ли чего он хочет!

3. ДВА ВЫХОДНЫХ

Утром, чуть свет, Елизавета Макаровна привела Алёнку. Свекровь упорно старалась склеить треснувшее семейное единство. Прекрасно понимая, что лучшего средства, чем внучка, быть не может, она тихонько открыла своим ключом дверь, на цыпочках прошла на кухню, разложила на столе принесённые гостинцы и громко позвала:

- Гера! Таня! Идите завтракать. Мы вас ждём!

Алёнка, довольная проделкой бабушки, прыгала и смеялась. Тотчас из своих комнат вышли Герман и Татьяна, поцеловали дочку, присели у стола, и на минутку создалось впечатление дружной семьи. Но разговор не получался. Татьяна и Герман старались не смотреть друг на друга. Елизавета Макаровна им и про кино рассказала, советовала сходить посмотреть, и про соседа, семидесятилетнего отставного военного, который приходил свататься к молодой соседке (ей нет ещё шестидесяти!), и про новое рыбное блюдо, вычитанное из польского журнала.

Скоро фантазия Елизаветы Макаровны иссякла, она посмотрела на хмурые лица "детей", поняла, что немногого добилась, поджала губы, быстро собралась и ушла.

- Мне нужно сегодня позаниматься. Ты сможешь погулять с Алёной? - Татьяна говорила, не глядя в сторону мужа.

Герман повёл бровями и ушёл в свою комнату курить. Он не ответил ни "да" ни "нет", что означало "попроси как следует". Глупо! Не верилось, что пять или шесть лет назад каждый приход Германа с работы был для неё праздником. Он тогда работал газоэлектросварщиком на стройке, приходил запылённый, в суровой полотняной робе, с затвердевшими опалёнными пальцами, от которых, как почему-то казалось Татьяне, пахло порохом. Всё было - и свидания, и ссоры с примирениями, и любовь, и ревность... Всё как у людей. И это не месяц и не год... Потом Герман поступил в вечерний институт, перешёл работать в заводскую лабораторию, руки его побелели, сменился круг знакомств. Среди друзей всё чаще стал фигурировать некто Барабанов, фасонистый парень с постоянной загадочной улыбкой, страстный любитель петь под гитару, этой гитарой он заразил и Германа. Когда родилась Алёнка (названная Алисой по предложению Германа, который считал, что на свете нет имени красивее), отношения молодых супругов стали настолько нежными, что они стеснялись посторонних взглядов, боясь, что их чувства слишком заметны. Потом, то ли потому, что Алёна часто болела, и Татьяна была всецело поглощена заботами о ней, то ли просто под влиянием времени, наступило естественное успокоение, у Германа стало время от времени появляться желание "проверять" их чувства. И как это чаще всего бывает, проверке он подвергал не свои чувства, а Татьянины.

Его любимым занятием стало натягивать всё туже и туже ту ниточку, что связывала их в один союз. Словно он хотел довести жену до состояния, когда она униженно заплачет от страха потерять семью. Но Татьяна молчала, гордость не позволяла ей цепляться за мужа.

Вскоре Герман пришёл к убеждению, что жена его не любит и никогда не любила, а, следовательно, обманывала. В его обращении к Татьяне появилась нотка высокомерия, пренебрежения. И крепла дружба с Барабановым, который к тридцати годам был уже дважды женат, оба раза неудачно, и успокоился на мысли, что любовь - выдумка. Нет любви! По теории Барабанова самая пылкая любовь "прокисает" за пять лет.

Год назад Герман стал инженером. Появилась манера говорить оскорбительным тоном. "Ты можешь сколько угодно мусолить своими тряпками мебель, но мою гитару не трогай! Я вообще прошу тебя не прикасаться к моим вещам. Ты своим бабьим умом не можешь понять элементарные вещи!" Татьяна только ёжилась. "За что?!" Последние полгода супруги почти не разговаривали. Татьяна варила обед и оставляла на кухне. Там же Герман находил чистые и выглаженные сорочки.

Оба понимали, что находятся на грани развода, и если ни одна из сторон пока ничего не предпринимала, то вовсе не из-за веры в возможное примирение, а, скорее, в силу инерции.

- Алёна, папе некогда. Возьми скакалку и пойди погуляй одна.

Герман услышал и вылетел из своей комнаты.

- Ты прекрасно знаешь, что я всегда с удовольствием гуляю с ребёнком! Пойдём, Алёна.

- Нет! Нет! Я не хочу! - вдруг пронзительно закричала Алёнка. Девочка болезненно чувствовала атмосферу в семье и инстинктивно тянулась к матери.

Герман повернулся на каблуках и, ничего не сказав, вышел.

Крик Алёны подействовал на Татьяну удручающе. Надо разводиться. Чем скорей, тем лучше.

Она отправила дочку во двор и села за учебники. В техникуме у неё был "хвост", из-за вечерних смен не успела сдать во-время. Еле уговорила, преподавателя принять экзамен в воскресенье. Остался всего один день.

Зазвонил дверной звонок. На пороге, сверкая красивыми зубами, стоял Барабанов.

- Герочки нет дома, - предельно ласково произнесла Татьяна. Она однажды случайно услышала, как одна из девиц их компании сказала: "Ах, Герочка, ну чего вы не разведётесь с женой? Разве так можно жить?"

- А где он?

- Тебя пошёл искать.

- Он так сказал?

- Я так думаю.

- А! - он понимающе расхохотался, сказал "пардон" и ушёл.

Встречался Герман с друзьями обычно по вечерам, а этот вдруг прискакал чуть свет. Что-то новенькое.

Часов около двух, вспомнив, что дочь некормлена, Татьяна оставила учебники, засуетилась, побежала в "Гастроном", принесла молока, наскоро сварила кашу, кисель, суп и крикнула дочь со двора.

- Господи! Ты только сегодня надела чистое платье! Ты посмотри, во что оно превратилось!

- Мальчишки кошку били. Мы с ними подрались.

- С мальчишками? После обеда будешь стирать. Я не понимаю, как можно так извозиться.

Алёна молчала, уставившись на мать.

- Ты чего? - удивилась Татьяна,

- Мама, ты меня любишь?

- Что случилось?

- Папа сказал, что ты не любишь...

- Кого?

- Никого, Из-за этого у нас дома плохо.

Тупой и бессмысленный удар в спину. Мстительный, беспощадный Герман. Конечно, это в ответ на отказ Алёны идти с ним гулять. Какая жестокость.

- Папа с тобой говорил во дворе? Что он ещё сказал?

- Что если я буду на него кричать, он со мной не будет водиться. И ещё сказал, что меня, кроме бабушки, никто не любит.

"Господи, какой дурак. Отвратительно, подло". Татьяна взглянула на часы. Ого! Вторая половина дня, а "Теория автоматики" не прочитана и наполовину.

- Алёна, спать.

- А ты сказку почитаешь?

- Мне некогда.

- Бабушка всегда читает.

"Бабушка! Опять бабушка! Алёна капризничает, ходит настороженная. Как он не понимает, что ранит душу ребёнка!"

- Бабушка не сдаёт экзаменов. Иди спать, - Татьяна принялась за главу "Элементы автоматики". На сборочных участках, небось, каждый слесарь всё это назубок знает. Вспомнился разговор с Птенцовой: "Ты сможешь. По тебе видно". И Троицкий тоже: "Я в тебя верю. Ты работу наладишь". Что они во мне нашли? А Птенцова счастливая: кто-то её с Колымы кличет, здесь этот Жека видно влюблён в неё по уши. Хоть бы меня кто позвал на Колыму.

К вечеру снова появился Барабанов.

- Обошёл все точки, нигде нет Германа. Что это значит? Ты, как жена, должна потребовать отчёт.

Это прозвучало издевательством. Татьяна захлопнула дверь перед его носом.

В этот день Герман не явился ночевать. Такое случилось впервые за восемь лет супружества. С утра в воскресенье Татьяна не знала, что делать: звонить в милицию или бежать к свекрови. В полдень экзамен. Будь что будет. Алёну пришлось оставить играть во дворе. Ушла неспокойная.

- Что же мне у вас спросить, Дробышева? - задумчиво произнесла кокетливая молодая преподавательница и уставилась на Татьяну, будто и впрямь не представляет, о чем спрашивать.

Секунду поразмыслив, она выпалила сразу три вопроса и условие задачи. Татьяна занервничала вдруг больше, чем обычно, сбилась, щёки залила краска. Совершенно запутавшись в задаче, она с раздражением перечеркнула всё написанное и отвернулась к окну. Преподавательница заглянула в зачетную книжку и удивилась: отличница - и вдруг "плывёт" на "автоматике". Она помогла Дробышевой решить задачу и покачала головой.

- Больше тройки поставить не могу.

Видя, что студентка не реагирует, сидит с отрешённым видом, она, чуть помедлив, расписалась в зачётке.

Татьяна лишь пожала плечами и сама удивилась, куда делось её былое честолюбие отличницы. Тройка, так тройка.

"Спихнула и ладно". Она улыбнулась, вспомнив девиз заядлых троечников - "мы не гордые" - и побежала домой.

Алёны во дворе не оказалось. А Герман, видимо, так и не приходил. По крайней мере, в квартире никаких признаков.

Тихо. На кухне оказалась записка Елизаветы Макаровны: "Алёна у меня". Свекровь всегда по воскресеньям к вечеру забирает девочку. Но почему сегодня так рано? И вообще... Алёной распоряжаются, как своей собственностью. Татьяне стало не по себе.

Отношения со свекровью с самого начала сложились под диктовку Германа. "Мать больной человек, ты с нею не спорь".

Елизавета Макаровна страдала одышкой, у неё опухали ноги, но, тем не менее, именно она настояла забрать Алёну из садика и отдать ей на всю неделю. Конечно, ей нелегко, но одиночество хуже болезней, и она ни за что не хотела расстаться с внучкой.

Разойтись с Германом придётся. А вот как со свекровью? С её больным сердцем... Татьяна прислушалась к мёртвой тишине квартиры. Куда мог деваться Герман? Вдруг случилось что-нибудь нехорошее, мало ли что... И Татьяна отправилась к Елизавете Макаровне, прихватив для Алёны тёплую кофту.

Поднимаясь по лестнице, она обдумывала, как сообщить об исчезновении Германа, не напугав до смерти мать.

Дверь открыл... Герман. На кухне за столом сидела Алёна и весело переговаривалась с бабушкой. Запах вкусной пищи, стол, накрытый для троих, самодовольный вид Германа словно подчёркивали непричастность Татьяны к этому благополучному семейству. Он что - переехал к матери насовсем? Как это понимать? Татьяна еле подавила желание немедленно забрать Алёнку и уйти отсюда...

Свекровь первая начала разговор:

- Таня, поди сюда, - она выставила Германа и Алёну из кухни и плотно прикрыла дверь. - Таня, что вы, окаянные, делаете? Вчера пришёл, лёг на диван, пролежал весь день. Я спрашиваю: "Таня знает, где ты?" "А ей плевать", - отвечает. Нынче пошла за Алёнкой, запретил говорить тебе, где он есть, - свекровь смахнула слезу. - Об Алёнке подумайте.

"Ах, Герочка, Герочка, всё продолжаешь испытывать мою любовь к тебе. Не иначе, хотел проверить, сойду я с ума от беспокойства или нет". Татьяна развернула Алёнкину кофту:

- По радио передавали похолодание. Вот принесла. А Герман пусть поступает, как хочет.

- Окаянные! - свекровь утирала слезы.

- Я пойду, - Татьяна в коридоре расцеловала дочь и ушла.

"Вот так всегда. Стоило ей пустить слезу, и я не знаю, что делать. А Герочка сытый и довольный валяется на диване! Свекровь тоже хороша! Герочка запретил ей говорить, где он есть! А что я целые сутки на нервах, так это наплевать. Люську бы Запевалову ей в невестки!" Татьяна живо представила, как её подружка по школе с её взрывным характером и повышенной эмоциональностью разнесла бы и свекровь и Герочку за их самоуправство. "А я покорная. Боюсь растревожить Алёну. Может быть, зря?"

Дома Татьяна немного успокоилась, захотелось просто лечь и полежать в полной тишине. Она машинально приоткрыла крышку стиральной машины и ахнула - полна?! Одних сорочек Германа накопилось вон сколько! Где уж тут отдохнёшь. Кто-то позвонил в дверь. Не иначе, Барабанов. "Ну, погоди! Вот кому я сейчас докажу, что не такая уж я тихоня!" Татьяна подкралась к двери. К счастью для Барабанова, это был не он.

Пришла Запевалова. Легка на помине.

- Здоро`во, мать. Как живёшь?

Люська всех представительниц женского пола звала "мать", к мужчинам обращалась не иначе, как "отец".

- Ты что делаешь?

- Сейчас бельё замочу, будем чай пить.

Люся стрельнула глазами в усталое лицо подруги, покосилась на стиральный бачок.

- Ты ему сорочки стираешь? Ловко устроился. Так, мать моя, любой мужик согласиться жить: мотается с холостыми девчонками, а дома на всём готовом. Ты думаешь что-нибудь делать?

- Что ты имеешь в виду? Развод?

- Да при чём тут развод?! Тебе надо срочно найти красивого парня, чтобы Герман зубами заскрежетал! А ты заперлась в четырех стенах и сидишь. Ты же интересная баба! Своим поведением ты его растлеваешь и портишь: он начинает думать, что ему всё позволено. С ними надо иначе обращаться. У моего Лёвки тоже характер не мёд. Иной раз рявкнет на меня, а я ему подыграю, говорю "гроза ты моя", "повелитель ты мой"... А попробуй он что-нибудь сделать не по моему?, я от этого повелителя камня на камне не оставлю.

Люська в своей стихии. Татьяна посмотрела на подругу и улыбнулась: этакая пигалица покорила самого Льва Запевалова! Он у неё и борец, и штангист, первый силач в городе...

- Ты слышала такое имя - "Нелли"? - спросила Люся, не глядя на Татьяну. - Ты знаешь, что эта "Нелли" собирается замуж за Германа?

- Совет им да любовь, - Татьяна вздохнула. Почувствовала во рту оскомину. - Давай чай пить. Меня вот мастером в сборочный цех переводят...

- Тебя?! - Люська замотала головой. - В Корытинский цех! Да ты что! Чтобы туда пойти мастером, надо быть сумасшедшей.

- Это почему?

- Их там через день инфаркты бьют. В пятницу Корытина увезли. Ты это знаешь? Откажись и не думай. Я на сборке работала. Я тамошних зубров всех до одного знаю. Там этих одних королей с седьмыми разрядами человек десять. Мужики своенравные. Будешь у них в начальниках числиться, а сама у них же на побегушках бегать, это тебе не автоматный, здесь одна молодёжь, все с низкими разрядами, ты для них авторитет. А там... - Запевалова схватилась за голову.

После долгого разговора с подругой Татьяна окончательно решила отказаться от перевода на сборку. Около полуночи она закрыла за Люськой дверь и тут же пришёл Герман. Кинув на жену безразличный взгляд и ни слова не говоря, направился в свою комнату.

- Ты, Гера, просил меня не прикасаться к твоим вещам. Так я тебе больше стирать не буду. Забери сорочки.

- Хорошо. Мать это сделает с удовольствием.

- Тем более. Зачем лишать её удовольствия. Кроме того, ещё есть Нелли.

Герман хлопнул дверью своей комнаты и нервно повернул ключ в замке. Татьяна заперлась в своей.

Прошли два выходных. Завтра на работу...

4. БОЛЬШИЕ ПЕРЕМЕНЫ

В понедельник Герман ещё не выходил из своей комнаты, когда Татьяна захлопнула за собой квартирную дверь. Мысли снова и снова возвращались к предложению Троицкого. Поднявшийся ночью ветер, холодный и влажный, утром разыгрался ещё больше. Зонтик вырывался из рук, волосы растрепались. Татьяна прифрантилась сегодня больше обычного, надев новый синий брючный костюм с белой блузкой, надеясь, что этакий "несерьёзный" вид убережёт её от ответственного назначения на сборку. А может быть сказались советы Люськи Запеваловой? Или свекрови? Обе твердят, что теперь, как никогда, надо блестяще выглядеть - зачем? А чтобы утереть нос Герману. Смешно!

Подсмеиваясь над этими своими мыслями, Татьяна миновала проходную завода, а войдя в автоматный цех, сразу почувствовала на себе оценивающие взгляды, немного смутилась и быстро надела халат. Из инструментальной кладовой высунулась вечно сонная физиономия Саши Шушняка.

- Татьяна, Васильевна! Вам уже два раза звонили из парткома.

Татьяна поправила причёску, застегнула халат и решительно зашагала в партком.

Троицкий говорил одновременно по двум телефонам, временами срываясь на крик. Заметив Татьяну, кивком пригласил сесть.

Наконец, швырнув на рычаги обе трубки, Троицкий немного помолчал, ему надо было отдышаться. Успокоившись, он пригладил ладонями свои непослушные рыжие вихры и улыбнулся.

- Ну, как дела?

Татьяна вздохнула и решительно выпалила:

- Я всё взвесила. На сборку не пойду.

Троицкий криво усмехнулся.

- Хоть ты меня не добивай. Не надо этих "пойду", "не пойду", в пятницу с тобой обо всём договорились. Вот приказ директора о твоём переводе, - он придвинул к Татьяне папку с приказами. - Визируй, что ознакомлена, в отделе кадров всё оформим потом, а сейчас пошли на сборку.

- Но я...

- Слушай, Дробышева, ты знаешь, что у них начальник цеха лежит с тяжёлым инфарктом, что в пятницу ушёл на пенсию старший мастер, что продукция завода под угрозой стопроцентной рекламации? Знаешь?!

- Я знаю, но...

- Ты хочешь идти в свой автоматный, винтики делать? Да? Если так дело пойдёт, винтики твои будут не нужны. Привинчивать будет нечего.

- Я не специалист по сборке. Как вы не хотите понять!..

- Там нужна крепкая личность и хороший организатор. А паять они без тебя умеют. Я не ошибся, когда рекомендовал тебя в партию, и не ошибся, когда переводил тебя в автоматный.

Игорь Владимирович встал, распахнул дверь кабинета и с подчёркнутой галантностью пропустил Татьяну впереди себя.

"Он меня даже не хочет слушать. Что я ему обещала в пятницу?", - недоумевала Татьяна, шагая впереди Троицкого. Её охватил страх перед предстоящим появлением в чужом цехе.

"Вот так всегда. Никогда и ни в чём не могу убедить. Рохля. А он говорит "сильная личность"! Чушь какая-то". Ей вдруг особенно неловко стало за свои расклёшенные брючки и подведённые глаза.

Сборочный цех. Огромный зал, вереница монтажных столов, большинство из них пусты, лишь кое-где зажжены настольные лампочки. Верхние светильники все отключены. После вечного гула в автоматном тишина показалась особенно странной. Навстречу поднялся долговязый мужчина лет сорока в очках, представился Леонидом Алексеевичем. Троицкий пояснил, что Ивашкин выполняет сейчас обязанности начальника цеха. Из разных концов зала стали подходить люди, пожимать руки, называть имена, фамилии. Видимо, здесь уже знали о её приходе и, не скрывая любопытства, разглядывали. Подошёл приземистый парень, старый знакомый, Губин, учились с ним вместе в техникуме на первом курсе. Он широко улыбнулся и протянул руку.

- Никак к нам в начальство устраиваешься? - пожал крепко её руку, напомнил имя: - Вася.

- Таня, - как то растерянно и по-детски ответила она.

- Татьяна Васильевна, - поправил Троицкий.

- Смело иди. Не робей. Поможем, - Губин по-свойски подмигнул ей и побрёл дальше.

Густо дымя сигаретой, пристально вглядываясь в Дробышеву, подошла худощавая женщина - Вероника Викторовна. Татьяне стало не по себе от её тяжеловатого и холодного взгляда.

- На сборке не курят, - пробубнил Ивашкин, насупившись.

- Да, да, - кивнула Вероника Викторовна. - Только где сборка? Вы же ни черта не делаете.

- И в самом деле, почему никто не работает? - тихонько спросила Татьяна у Троицкого.

- Месяц авралили без выходных, - пояснил Ивашкин, - сейчас половина людей в отгулах.

- Потом вторая половина пойдёт, - Вероника иронически хмыкнула.

- Пойдёт, куда денешься, - подтвердил Ивашкин.

- Зайдём-ка на минутку в кабинет, - предложил Троицкий.

Уселись за стол в кабинете Корытина.

- Ну, вот, - сказал Троицкий, - мы и собрались на первое совещание с участием нового начальника участка, Татьяны Васильевны Дробышевой. Я понимаю, что вам есть о чём поговорить друг с другом, понимаю недовольство Вероники Викторовны как инженера по надёжности и отдаю себе отчёт, что сборка - наше узкое место. Мы более или менее представляем себе причины авралов, но предложить что-нибудь дельное пока не можем.

- Не травите душу, Игорь Владимирович. Честное слово, я не понимаю, зачем вы всё это говорите... - возмущённо перебила его Вероника.

Троицкий нахмурился.

- Я что-нибудь не так сказал?

- Лучше прикажите Ивашкину отправить всех в отгул, закрыть цех на профилактику, а с пятого всем начать работать. Когда мы, наконец, поймём, что сборка это как большой оркестр. Нельзя сегодня отпустить скрипачей, а завтра трубачей - оркестра не будет.

- Как я могу заставить людей идти в отгул, если им не надо? За выходные дни каждый рабочий может взять отгул по своему усмотрению. Читайте закон о труде, - Ивашкин нервно отодвинул рядом стоящий стул.

- Ну, раз безобразие носит законный характер, я молчу, - Вероника зажурила новую сигарету. - Будем считать, что авралы неизбежны.

- Может быть и неизбежны, - уныло согласился Ивашкин.

- Насчёт неизбежности не знаю, но вопрос не простой.

Не простой, - повторил Троицкий и, повернувшись к Татьяне, добавил: - Чувствуешь обстановку? - Татьяна неуверенно кивнула. Троицкий продолжал:

- Я думаю, мы с третьего числа пошлём Татьяну Васильевну на курсы мастеров... - Он сделал небольшую паузу. - А пока тебе, Леонид Алексеич, придётся, как богу, побыть в трёх лицах: за начальника, за технолога и за мастера.

Татьяна обрадовалась. Курсы - это хорошо. Всё-таки не сразу... Она уже освоилась немного, смущение ушло и теперь, в свою очередь, она изучала большеротого и близорукого Ивашкина, с его худыми жилистыми руками, бледным лицом и удручённым взглядом. Видно, с этой Вероникой они не дружат. Впрочем, она, кажется, из тех, кто ни с кем не дружит. Очень колюча на язык. И с Троицким говорит круто. Инженер по надёжности! Даже не знала, что есть такая должность. Многое здесь непонятно. И страшновато. А, может быть, и ничего? Скорее бы понять, чем здесь люди дышат, из-за чего воюют.

Переход в сборочный цех, кажется, уже состоялся...

* * *

На курсах читали по два часа подряд, а затем перерыв в двадцать минут. Недалеко от Татьяны сидел парень, лицо которого показалось знакомым. Аккуратный, коротко подстриженный и грудь будто бы нарочно выпятил, отчего руки ушли куда-то назад. Пытаясь вспомнить, где она его видела, Татьяна отвлеклась, перестала слушать. Поначалу лекция не понравилась. Так, общие слова о роли мастера, "каков поп, таков и приход", дескать, и что специальным постановлением намечено роль мастера поднять во всесоюзном масштабе...

"Где я могла видеть этого крепыша? Роста он, кажется, небольшого. И очень смешно слушает: сидит, будто аршин проглотил, не шелохнётся. Ботиночки и галстук новенькие, модный...

"Давайте рассмотрим абстрактную систему "начальник-подчинённый", - говорил лектор. - "Все люди разные и начальники бывают разные, но есть общие правила. Прежде всего, каждому из нас совершенно не безразлично, кому мы подчиняемся. Очень важно, чтобы наш шеф был уважаемым человеком. А для того, чтобы начальника уважали, он должен быть яркой личностью..."

- Будем ярче краситься, - пошутила одна слушательница, другая хохотнула. Лектор скривил губы.

- Я говорю о внутреннем содержании. Хотя и внешний вид имеет большое значение. Неряха никогда не завоюет уважения. Но прежде всего яркая личность - это честность, принципиальность, масштабность. Не имея названных качеств, начальник старается приобрести уважение поблажками, панибратством. Но это путь ложный, и настоящего авторитета не завоюет. Среди подчинённых может найтись достаточно хитрый человек, который попытается прибрать к рукам такого начальника, подчинить его своей воле. Помните об этом, товарищи руководители...

Аудитория загудела, задвигалась. Мастера не привыкли к такому определению - "руководители"!

Татьяна и не заметила, как стала внимательно слушать лектора. Перебрала в уме начальников, с которыми приходилось работать. Над многими вещами она просто никогда не задумывалась. Кто такой мастер? "Забот полон рот, за всё отвечает, никогда прав не бывает" - вот как говорят. И, в общем-то, правильно. Чего-чего, а забот у мастера хватает.

"Особенно внимательным надо быть в момент назначения мастером или при переходе на новое место работы..."

"Про меня", - подумала Татьяна.

"...Однажды сложившиеся отношения между людьми сломать трудно..."

Это понятно. Татьяна почему-то подумала о Германе.

По дороге домой она перебирала в уме новые впечатления. "Яркая личность"! Вот тот крепыш в модном галстуке - вот, наверное, яркая личность. Внешность у него предводительская. Где же я с ним сталкивалась?..

Войдя в квартиру, Татьяна прислушалась. Тихо. Герман в последнее время и гитару свою забросил, так что трудно было понять, дома он или нет. Кажется - нет. Она включила радио, разогрела еду, умылась и почувствовала себя бодрой, свободной и радостной, как это часто бывает после трудного, но насыщенного дня. Поздно, чуть не в полночь, примчалась Люська Запевалова.

- Как дела?

- Перешла на сборку, - Татьяна виновато улыбнулась, вспомнив, что клялась этого не делать. Люська захлопала глазами.

- Ты, мать, с ума сошла!

- Ты знаешь, меня Троицкий так взял в оборот, что я пикнуть не успела. Я сама не понимаю, почему выбрали именно меня.

- Дура потому что, - уверенно разъяснила подруга. - Они чувствуют, что на тебе можно воду возить. Ты хоть Герочку своего поставила на место?

- У нас всё по-прежнему, - Татьяна поморщилась, ей не хотелось об этом говорить. Но Люська продолжала:

- Тряхани ты его как следует!.. Он же из тебя верёвки вьёт. Подавай на развод, на раздел жилплощади, поговори разок крупно. Если бы мой Лёвка посмел вот так поступать со мной, я бы его в пять минут выбросила из дома вместе с его штангой в двести кэгэ?. Имей ввиду, мать, ты своим поведением портишь мужиков. А уж эту Нелли я бы так общипала, что она не только город - республику сменила бы! Ей богу!

Милая Люська! Она так смешно заводится, что у Татьяны невольно поднялось настроение. Кто-то позвонил в дверь. Оказалось - Барабанов. Мог бы и не так поздно.

- Германа нет.

- А где он?

- Не знаю.

- Ты не темни, - Барабанов вдруг ногой подпёр дверь, не давая её закрыть. - Он что - с квартиры, что ли, съехал?

- А ну, убери ногу. А то я не так поговорю с тобой.

- Как ты поговоришь? - Не убирая ногу, он с насмешкой скрестил на груди руки и нагловато улыбнулся.

На подмогу из комнаты выскочила Люська, подошла к Барабанову вплотную.

- А ну, давай, чеши отсюда, - и крикнула, обернувшись: - Лёва! Выйди, поразговаривай.

Барабанов сразу исчез. Люська расхохоталась.

- Я бы на твоём месте специально сгноила бы мешок картошки, чтобы всех наглецов из Герочкиного лагеря обстреливать ею, как из пулемёта, - она заторопилась домой. - Кстати, скоро на Водном стадионе спортивный праздник, Лёвка взял билет на тебя, кончай в квартире киснуть!

Уже засыпая, Татьяна вспомнила курсы и весь сегодняшний день и вдруг её осенило: "Да ведь это был Жека! Этот широкоплечий парень в галстуке - муж Раисы Птенцовой. Просто тогда, в сумерки он был одет во что-то чёрное и не показался таким могучим. Вот где я его видела! Симпатичный парень. Брошенный. Вроде меня".

Татьяна услышала какой-то шорох. Что это? Шаги Германа по квартире... Но входная дверь не хлопала, значит, весь вечер сидел дома, слышал, как ему кости перемывали, даже на звонок друга не вышел. Странно. И девицы сюда перестали ходить. В поведении Германа явно произошли какие-то перемены. Уж не заболел ли? Она чуть не сорвалась с места, но вспомнила неизменно брезгливую физиономию и взгляд, которым он смотрит на неё, как на пустое место, успокоила себя: раз ходит, значит ничего страшного.

И тотчас крепко уснула.

* * *

Все следующие лекции читались в первой половине дня, а во второй - показывали учебные фильмы и слайды, водили на экскурсии. В перерывах Жека неизменно, засунув руки в карманы пиджака и ни с кем не разговаривая, прогуливался твёрдым шагом по фойе от стенки к стенке, словно поставил целью находить за день определённое количество километров. Случайно встретившись с ним взглядом, Татьяна неуверенно поздоровалась, но он, удивлённо взглянув на неё, решил, что приветствие относится не к нему и продолжал вышагивать по тому же маршруту. Интересно, думала Татьяна, сильно он переживает семейную драму? Мужчины в этом смысле, небось, ранимее. По Жеке не скажешь, что он горюет: вид самоуверенный, независимый. Почти не смеётся. Серьёзный. Наверно, тоже мастер. Поговорить бы с серьёзным человеком, поделиться опытом. Но не подойдёшь же просто так.

На курсах ежедневно все садились на одни и те же места. Многие уже познакомились и теперь ходили целыми компаниями. Однажды утром, придя в аудиторию раньше других, Татьяна специально села в третьем ряду на крайнее от прохода место, где с первого дня неизменно сидел Жека. Когда он уверенно подошёл к своему месту, Татьяна приветливо улыбнулась: "Я заняла ваше место?" и подвинулась, чтобы Жека сел рядом, вспомнила хвастливые слова Птенцовой: "Он у меня как телок - стану уезжать, чемоданы на вокзал понесёт".

Вот уж никак не подходит слово "телок". Молодцом смотрит. Другой бы на его месте чего доброго запил бы, а этот, чувствуется, крепок, твёрд. В перерыве Татьяна спросила:

- Вы тоже работаете мастером?

- Нет, - ответил Жека и, выйдя в фойе, стал, как обычно, прохаживаться.

Лекция в этот день была какая-то сумбурная, без стержня.

Много раз упоминалось выражение "психологический климат", который тоже, оказывается, зависит от мастера. Кто-то со вздохом заметил:

- Скоро и за погоду на улице мастер отвечать будет.

После обеда лектор сменился, пошёл разговор о рацпредложениях. На доске появились формулы, все стали писать в блокнотах, Жека развернул широкую тетрадь и красивым почерком записал расчёт экономической эффективности рацпредложения. "Даже если рабочий предлагает что-то не очень реальное или невыгодное, нельзя отвергать наотмашь, а тем более высмеивать. Надо похвалить, предложение, дескать, дельное, но есть и недостатки..."

Иными словами, мастер должен быть дипломатом. Это понятно. Авторучка у Татьяны забарахлила и она, беспомощно поводив ею по листку, обернулась к Жеке.

- Вы мне потом дадите переписать формулы?

- У меня есть вторая ручка, - он протянул красивую поршневую ручку, и Татьяна увидела, что лицо его улыбается, причём очень симпатично.

Вечером, возвращая с благодарностью ручку, Татьяна зарделась от смущения и тут же расстроилась, считая, что румянец ей не идёт.

На следующий день, в пятницу, с утра до вечера показывали фильмы. По рядам пошло ликование: - Вот жизнь! Получку платят, обед дают, от тебя одно требуется: смотри кино!

Фильмы, хоть и учебные, сделаны здо`рово. Показывали участки образцового порядка и средние. Потом на экране появились отстающие, и в зале раздался хохот, как в настоящем кино, когда идёт журнал "Фитиль". Сняли одного бездельника, который взобрался с ногами на верстак и спал, уперев подбородок в тиски.

- Он тиски с женой спутал! - прокомментировал кто-то, и аудитория зарыдала от смеха, глядя на лодыря. Было ещё много интересных кадров, причём все натуральные, без участия артистов.

К концу дня слушатели заметно устали. Поэтому, когда вспыхнул свет, все так дружно рванули к выходу, что зал опустел в минуту. Между уходящими мелькнула и спина Жеки. Сразу на душе Татьяны стало пусто, как в этом зале. Даже мысль о предстоящей встрече с Алёнкой не улучшила настроения.

* * *

Елизавета Макаровна, как обычно, для приличия поругала Германа, обозвала "паскудником", поцеловала Алёну, всплакнула. Татьяна, прижав дочку к себе, медленно побрела домой. С Германом по-прежнему творилось что-то непонятное.

Сидел дома, слегка чем-то постукивал, будто сам с собой играл в домино. А когда раздавался звонок в дверь, замирал, делая вид, что его нет дома. И совсем перестал общаться с дочерью. Алёна, не придавая значения стуку, доносящемуся из комнаты, спрашивала: "А почему нет папы?"

Татьяна погромче включала телевизор и отвлекала дочь от разговоров об отце.

В субботу, в полдень пришли Запеваловы и в самой категорической форме потребовали, чтобы Татьяна с Алёной пошли с ними на водный праздник, посвящённый Дню флота.

- Ты, мать моя, не вздумай отпираться. Бабью работу никогда не переделаешь. Купальник прихвати. Небось и не заметила, как пол-лета пролетело!

Лев Запевалов держал на плече четырёхлетнего сынишку и предложил Алёне свободное место на другом плече. Алёна смеялась и готова была принять предложение, но Татьяна запротестовала:

- Ты такая большая девочка, дядя Лёва не выдержит!

Тем не менее, Лев поднял Алёну, покружил их вместе с Вовкой и, хохочущих, поставил на ноги.

- Будущие спортсмены не должны ездить на чужом горбу, - сказал Лев. - Пошли пешком.

Стоял изумительный, яркий солнечный день. Речной стадион был украшен флагами, цветами, транспарантами. Плакаты приглашали посетить водный праздник. Даже если убрать пестроту флажков и ленточек, то и одних солнечных бликов, хрустальных брызг, белоснежных парусов было достаточно, чтобы создать атмосферу торжества. Часть публики смотрела выступления прыгунов с вышки, другая наблюдала соревнования парусников, звучали весёлые марши Дунаевского, и солидные граждане легко пританцовывали под их ритм, оживлённо переговариваясь между собой. Татьяну охватило редкое чувство восторга, которое могут испытать только люди, неприученные к частым праздникам. Всё вокруг казалось наполненным красотой, здоровьем и молодостью. Будто весь мир состоит из счастья и радости!

- Пойдёмте смотреть гребцов! - распорядился Лев.

- Пошли! - с охотой отозвалась Татьяна.

Готовились гребцы четырёхвесельных лодок. Таких остроносых спортивных шлюпок Татьяна никогда не видела. По причалу ходила какая-то женщина в спортивном костюме и покрикивала в рупор: "Четвёрки! На старт! На байдарках! Немедленно освободите воду! Академик Птенцов, задерживаете старт!"

Татьяна ушам не поверила.

- Что она сказала? Академик?

- Гребля академическая, вот и "академик", - пояснил кто-то рядом стоящий.

Из раздевалки вышел Жека и неторопливо зашагал по пирсу.

- Живее! - подбадривала женщина в рупор.

Жека подошёл к лодке, легко спрыгнул в неё и сел первым в четвёрке. Так же неторопливо надел голубой картуз, побил вёслами по воде, что-то сказал команде и все дружно взмахнули вёслами.

- Четвёрка Птенцова! Немедленно выходите на старт!

Лодка плавно отчалила от берега и ушла за поворот реки. Там, за излучиной, скрытый от публики находился старт. А здесь, в двадцати метрах от причала поплавками обозначалась линия финиша.

Минут через десять на горизонте появилось сразу несколько лодок. И долгое время казалось, что все они идут вровень. Метров за сто до финиша стало ясно, что две из них явно впереди. Татьяна и не предполагала, что соревнование гребцов - это такая красота! Ритмичная работа рук и тел, чёткая согласованность движений - прямо как в балете! Когда же увидела, что голубые картузы обходят своих фиолетовых соперников, еле удержалась, чтобы вместе с другими не завопить: "Давай, ребята!" Она по-детски хлопала в ладоши и заливалась смехом.

Люська оглянулась на Татьяну и что-то шепнула мужу.

- Слушай, мать, ты же красавица! Мы с Лёвкой тебя такой никогда не видели!

Татьяна обняла подружку и расцеловала.

- Где-то я читала, что рыжие не бывают красавицами, но часто дьявольски привлекательны!

- Лёвка, - решительно заявила Люся, - немедленно найди Таньке жениха, а то хуже будет!

Потом все пошли на пляж, купались, пили молоко, ели мороженое.

- Никогда не думала, что может быть так хорошо, - устало прошептала Татьяна, когда друзья проводили её домой.

Настроение праздника сохранилось и на весь воскресный день. Сама собой померкла и вылетела из головы "проблема Германа". Даже когда вечером пришла свекровь и с постным лицом осведомилась, ткнув пальцем в его дверь: "Дома ли?" Татьяна беспечно отмахнулась: "Понятия не имею".

Вечером, посмотрев по телевизору очень неплохую кинокартину, она отметила, что выходные проведены отлично.

Ощущение радости не покинуло её и в понедельник. Захотелось пораньше встать, сделать любимую причёску и одеться получше. "Надо научиться хорошо отдыхать!" Взглянув на часы, ахнула. Без четверти девять! Вот это да! На курсы пришлось бежать проходными дворами. Вся разрумяненная, она появилась в аудитории, когда лектор уже входил на кафедру. Её необычно нарядный вид сразу был замечен, некоторые на задних рядах даже шеи вытянули. Ещё издали Татьяна увидела, что Жека поднялся ей навстречу, чтобы пропустить на своё место.

- Здравствуйте, академик Птенцов. Поздравляю с победой.

- Вы были на соревнованиях? - Жека смущённо улыбнулся.

Лекции сегодня были трудные, объединялись общей темой "Научно-техническая революция". Только и слышно было: НТР, АСУ, АСУП, АСУ МТС и т.д. К обеду даже голова разболелась.

Татьяна много раз уже слышала об электронных машинах, управляющих производством, но всё это в уме не укладывалось. Вот и сейчас слова лектора казались какими-то отвлечёнными, чужими.

- Вы всё поняли? - спросила она у Жеки в перерыве.

- Вроде бы.

- А я ничего не поняла.

- Я по АСУП буду диплом делать. Могу кое-что растолковать.

- Кончаете институт?

Жека утвердительно кивнул. Вечером из аудитории они вышли вместе.

- Я расскажу вам устройство электронной машины, - предложил Жека, - тогда поймёте, как она управляет производством. Вас как зовут?

- Татьяна.

- Меня Евгений. Работаю в КИП'е, занимаюсь ремонтом электронных приборов.

"А он не так уж молчалив, - отметила про себя Татьяна. - Видно, попусту говорить не любит". Они не спеша прошли в сторону завода, вышли на городской бульвар и, поравнявшись со скамейкой, где когда-то Татьяна познакомилась с Раисой, остановились.

- Я здесь живу, - Жека показал рукой на дом.

- Я знаю. На этом месте мы с вами один раз виделись. Вы просто меня забыли.

Жека вскинул на неё свои очень серьёзные глаза, и лицо его стало хмурым.

- До свиданья, - бросил он отрывисто и, не оглядываясь, ушёл.

"Какая же я дура, проболталась, что знаю его жену, а значит и всё остальное, и про теперешнее положение. Как я об этом не подумала! И, главное, исправить не видно как. Не извиняться же!" Раздосадованная Татьяна весь вечер промаялась и спать легла с ощущением, что сделала непоправимую глупость.

Утром перед занятиями она таким виноватым взглядом встретила Евгения, что он невольно ответил ей широкой и тёплой улыбкой. У Татьяны камень с души свалился.

По вечерам они теперь возвращались домой вместе, и Жека успел рассказать много интересного. Он умел говорить просто об очень сложных вещах. Татьяна даже уверилась, что теперь поняла устройство электронной машины и постигла искусство программирования.

С понедельника пошла заключительная неделя занятий. Они были посвящены организации работ на сборочных участках. Самое интересное. Часто упоминалось слово "надёжность", то есть, способность изделий сохранять все свои свойства в течение длительных сроков эксплуатации. А когда заговорили о производственных ритмах и о вреде авралов, Татьяне вспомнилось первое знакомство со своим новым цехом, где в жарких спорах на эту тему сцепились Вероника с Ивашкиным.

-Что же такое производственный аврал? - задал риторический вопрос лектор. - Аврал это плод бесхозяйственности, плохой организации труда, безответственности. Убытки от авралов никто никогда точно не сосчитает. Но и без точных расчётов ясно, что они колоссальны. Борьба с авралами - постоянный долг руководителей участков.

Такой призывной фразой закончился цикл лекций по микроэлектронике.

В пятницу все слушатели прошли собеседование, получили зачёты, а затем и удостоверения об окончании курсов мастеров.

Было всего два часа дня, за Алёной идти рано. Они с Жекой дошли по бульвару до той самой злополучной скамейки, и Татьяна сказала:

- Я каждый день провожаю тебя до дому. Хоть бы раз случилось наоборот.

- Идём.

Жека почему-то вопросительно посмотрел на Татьяну. Они незаметно перешли на "ты", и отношения их стали простыми, приятельскими.

- А я живу здесь, - сказала Татьяна. - Вон наши окна. Свет горит в комнате мужа.

- Не боишься, что он увидит тебя со мной?

- Нет, мне это так же не грозит, как тебе.

Жека взглянул на Татьяну, но ни о чём не спросил. А ей почему-то даже захотелось, чтобы Герман их увидел.

До свиданья, - она протянула руку. - Теперь неизвестно, когда увидимся.

- Как сломается на участке прибор - приходи в КИП.

- Обязательно. Все приборы сама буду носить в ремонт. Лично Птенцову.

- А я по знакомству отремонтирую вне очереди.

Жека отсалютовал Татьяне рукой, и они расстались.

5. В НОВОЙ ДОЛЖНОСТИ

Участок сборки встретил Татьяну прекрасно. Незнакомые люди бойко выкрикивали: "Здрасьте, Татьяна Васильевна!" Подошёл черноглазый парень, Борис Ковалёв (старший из двух братьев, работающих на участке), представился парторгом цеха, пожелал скорее привыкать и не стесняться, если нужна помощь. Из-за верстака вышел Василий Губин, пожал руку, спросил о курсах, техникуме, вообще, о жизни. Но его оттеснил Ивашкин. За месяц этот худой близорукий человек осунулся ещё больше и так измотался, что буквально обеими руками вцепился в нового мастера и потащил Татьяну в кабинет начальника цеха.

- Садись, Татьяна Васильевна. У нас комната мастеров одна на два участка и сейчас мы её заняли под измерения. Так что, располагайся здесь. Хочешь за этим столом, хочешь - там, - и он кивнул на второй стол, стоящий поближе к двери.

- Лучше здесь, - Татьяна испугалась садиться за большой стол начальника цеха.

- У Константина Петровича хоть инфаркт и тяжёлый, но, кажется, дело пошло на поправку, - Ивашкин вздохнул. - В общем, вот твоё место, но сидеть здесь не придётся ни тебе, ни мне. У нас мастера с утра до вечера на участках крутятся, - он порылся в кармане. - Вот тебе ключи от сейфов. В одном радиоэлементы, в другом - химия. Спирт! Ключи, где попало, не бросай. Пойди, разберись, где что лежит.

- Вы мне скажите, Леонид Алексеевич, что сейчас выпускает цех, какая программа.

- В этом квартале приёмники и передатчики по заказу горной промышленности. Для экспедиций в пустыни, в горы. Техника с повышенными требованиями по климатике. Должна работать и в жару и в холод. И ещё какие-то счётчики импульсов для Академии наук. Приборы очень сложные.

- Чертежи посмотреть можно?

- Чертежи? - Ивашкин изумился. - На кой тебе чертежи? Технологический процесс у нас расписан и отлажен. Каждый точно знает, что и как должен делать. Ты только обеспечь всем необходимым, да увязывай вопросы с ОТК. Больше от тебя ничего не требуется, забот хватит. Чертежи пусть смотрят другие.

- Я хочу представлять продукцию. Иначе буду себя неуверенно чувствовать.

Ивашкин поскучнел.

- Пойдём-ка, я тебе лучше участок покажу.

Людей на сборке было довольно много, но на рабочих местах пустовала половина стульев. Многие перемещались от верстака к верстаку, о чём-то переговаривались. Под вентиляционным зонтиком что-то делал старик, которого все звали дядей Колей. Татьяне показалось, что от него попахивает пивом. Ивашкин подвёл нового мастера к самой голове конвейерной сборки и пояснил:

- У каждого рабочего есть монтажная схема его операций. Пройдёшь всю линию - поймёшь суть всех операций.

- Я так и сделаю.

- Только не старайся всё охватить в один день. С ума сойдёшь. А вот с сейфами разберись сегодня же, - Ивашкин явно старался с первого дня окунуть Татьяну в хозяйственные заботы.

- Чертежи я тоже хочу посмотреть, - упрямо повторила Татьяна.

- Зайдёшь в комнату технологов, посмотришь, коли так приспичило, - буркнул Ивашкин и повёл показывать подсобные помещения. - Вот химический участок, здесь гравёрная, здесь кладовая. Вот твои два сейфа, - он взглянул на часы. - Я побегу, - Ивашкин протёр очки и испарился, оставив Татьяну в кладовой.

Через минуту дверь отворилась, вошла тоненькая девочка с очень задумчивым взглядом.

- Меня зовут Оля Осипова. Я - химик. Скажите, пожалуйста, как отмывать от флюсов блоки? С некоторых элементов маркировочные знаки смываются. Может, их потом обратно подрисовывать, или каким-то лаком сначала покрывать?

Вопрос застиг Татьяну врасплох.

- Я, Оля, сейчас не отвечу тебе. Вот посмотрю чертежи - тогда.

- Как же мне быть? - с той же задумчивостью произнесла Оля и ушла.

После её ухода Татьяна спохватилась: а почему, собственно, у рабочего возник вопрос? Значит, нет чёткой технологии.

Всё не так здо`рово, как уверял Ивашкин. Она раскрыла блокнот и сделала первую заметку.

В сейфах оказалось бесчисленное множество деталей микроскопических размеров - в коробках, в пеналах. Всюду этикетки. Ну и что? Татьяна с недоумением посмотрела на всё это добро, заперла сейф и побрела в комнату технологов, где нашла интересующие её чертежи приёмника, передатчика и счётчика импульсов. В чертёжных папках перед Татьяной раскрылся сложнейший мир микротехники. Панели приборов представляли тонкие пластины текстолита с напечатанными на них ажурными медными проводниками. Микроэлементы крепились к панелям специальными мастиками, причём одному элементу отводилась площадь не более двадцати пяти сотых квадратного миллиметра!

Слева и справа - такие же элементы, соединённые тончайшими золотыми проволочками диаметром 30-40 микрон. Ювелирные изделия! Причём, одну такую плату последовательно собирают десятки людей; и что стоит любому из них нечаянно зацепить проволочку любого элемента? Сколько добросовестности должен проявить коллектив, чтобы соединить всё без единой ошибки. Тысячи элементов! И в случае чего ведь никто никогда не узнает, кто именно нанёс повреждение элементу или проволочной связи. Это тебе не автоматный цех. И не ферритный участок! Там, если намотчица, скажем, ошибётся, - сразу видно. Каждую матрицу делает один человек, а здесь... Проходя по участку, Татьяна с уважением думала о людях, создающих такую технику, Особые способности у них, должно быть. За столом замаячила широкая спина Василия Губина. Татьяна остановилась.

- Приглядываешься?

- Приглядываюсь, Вася. Можешь мне рассказать свою работу? Я хочу со всеми операциями познакомиться.

- А какие у меня операции? Я универсал. Любой монтаж. Сейчас работы нет, вот микропаяльник перемотал. Пинцет себе сделал с мягкими губками. Такой работы всегда хватает. - На пульте монтажника зажглась жёлтая лампочка. - Термодатчик сработал. Можно паять, - Губин взял пинцетом транзистор, величиной с маковое зерно, расправил три выходящие из него проволочки и мгновенно припаял их в три точки на микроскопические контактные площадки.

Татьяна взяла лежащую под рукой Губина лупу и посмотрела качество пайки. Каждая проволочка лежала точно посредине площадки, паяные швы - блестящие, без наплывов, нигде ни капли лишнего флюса. Волшебник!

- Ты мог бы меня научить делать такую пайку? - несколько по-детски спросила Татьяна.

- Хочешь у рабочего класса хлеб отбить? - Губин улыбнулся, - Я шучу. Садись, паяй, вот тебе пара бракованных диодов. Попробуй. Как увидишь, что припой начал растекаться, сразу отрывай жало паяльника. Сначала положи капельку флюса. Так...

Татьяна склонилась над самой платой, пытаясь заглянуть под паяльник, чтобы не упустить момент растекания припоя. Но ничего не увидела. Когда она отняла руку с паяльником, медные площадки потемнели, перегрелись и местами отвалились. А диоды и не думали припаиваться. Сконфуженная, она поднялась из-за верстака. Губин успокоил:

- Первые десять лет не будет получаться, а потом пойдёт. Я двенадцать лет на монтаже. Микроэлектроники ещё не было, а я уже паял.

- А почему техникум бросил?

- На кой он мне? В начальство не собираюсь, а работяга и так себе место всегда найдёт. Если хочешь, могу тебе все операции растолковать. Мудрёного здесь ничего нет.

Как важно иметь на новом месте хоть одного знакомого. Она с благодарностью взглянула на Губина и вернулась к столу цехового технолога, за которым сидел Ивашкин. Тот, как всегда, был в работе по горло, и вполголоса кого-то чертыхал.

"Странно, - подумала Татьяна, - начальник в запарке, а на участке спокойно".

- Ну что, с сейфами разобралась?

- А чего в них разбираться?

- Составь опись всего, что там есть. Прямо по этикеткам. И подсчитай количество, Я распишусь в графе "сдал", а ты - в графе "принял". Надо всё узаконить.

Татьяна пошла выполнять указание начальника. "Отводит мне роль завхоза". Впрочем, опись действительно нужна: ценности... Берясь за опись, Татьяна и не предполагала, что потратит на неё всю неделю. С Ивашкиным они почти не виделись. Раз встретившись с ним за обедом задумчиво произнесла:

- Уже полквартала почти, а на участке тихо...

- Дай бог последний месяц закрутить на всю железку. Как бы не забиться в последние три недели.

- Что-то Вероники Викторовны не видно? - спросила Татьяна.

- В отпуске. В понедельник выходит, - Из груди Леонида Алексеевича вырвался тяжёлый вздох.

Работа первой недели Татьяну, мягко говоря, не окрылила. Она толком не могла понять, что её не устраивает, только явно ждала чего-то другого. Чего? Гуляя в субботу с Алёной, Татьяна вдруг поняла: она никакой не начальник участка, а просто подручная Ивашкина. Может быть, не всё сразу? Будем самокритичны: какой я начальник? Оле Осиповой не могла ответить на пустячный вопрос, а уж перед Губиным и вовсе осрамилась.

- Алёна, пойдём в кафе, мороженое есть? - Ей хотелось отделаться от невесёлых мыслей, дочка от неожиданности подпрыгнула. - Даёшь слово, что потом будешь обедать?

- Даю! - решительно пообещала Алёна.

В кафе были свободные столики, и Алёна сразу выбрала самые удобные места, у окошка. Не успели сесть, как услышали из-за соседнего столика.

- Здравствуйте, Татьяна Васильевна!

Долговязый парень с её участка, Виктор Донченко, которого все звали "Витёк", угощал мороженым и шампанским двух своих напарниц - Лину и Марину. Они и сейчас сидели в таком же порядке, как на конвейере: слева - Лина, справа - Марина. Татьяна купила две порции мороженого и потребовала от Алёны есть медленно. Витёк с девочками о чём-то пошептались, кажется, даже поспорили... Витёк подошёл к Татьяне:

- Татьяна Васильевна, разрешите вас угостить шампанским?

- Угостите, - улыбнулась Татьяна.

Девчонки, судя по их лицам, были уверены, что начальство откажется. Витёк с видом победителя налил полный фужер и с поклоном поставил перед Татьяной.

- А мне? - бесцеремонно потребовала Алёна, и все рассмеялись.

Пришлось купить фруктовой воды. По количеству пузырей лимонад не уступал шампанскому, и это Алёну устроило.

Из кафе вышли все вместе.

- Мы вас проводим, - предложила молодёжь.

- Вам нравится работать на сборке?

- Очень, - в один голос ответили девочки. Витёк пожал плечами. - Работа как работа. - Когда попрощались, он на секунду задержался:

- Только вы, Татьяна Васильевна, у Губина никогда не спрашивайте, как паять надо. Васька - плут номер один. Он меня знаете, как учил? "Ты следи, - говорит, - как припой начнёт растекаться, отрывай паяльник". А так никто не делает. Так только провода сожжёшь. Надо на паяльнике установить точную температуру и отсчитать две секунды. Вот и всё.

- Зачем же он? - удивилась Татьяна.

- Вася - король. Хочет им и остаться. А если он будет всем раздавать свои секреты, какой же он король?

Обедая с Алёной на кухне, Татьяна улыбалась. "Почему они решили, что я обязательно откажусь от шампанского? И про Губина очень смешно. Я и сама чувствовала - что-то не так. Человек я рабочий и руки у меня чуткие, неужели такая бестолковая? Ну и Вася! Ну и Губин!"

Вторая неделя работы на сборке началась с чрезвычайного происшествия. Только Татьяна появилась на участке, как рабочие, откровенно зубоскаля, сообщили, что братья Ковалёвы подрались. С одной стороны, казалось бы, дело семейное, с другой - произошло это в курилке сборочного цеха.

Пришлось разбираться. Оказалось, что младший - Юрий - вернувшись из отпуска, стал носить на груди большой золочёный крест. Борис, увидев, приказал немедленно снять. Юра не подчинился. Тогда Борис подошёл и рванул крест за цепочку, та оказалась прочной, обожгла Юрию шею и он бросился на брата с кулаками.

Когда пришла Татьяна, Борис очень разнервничался: как-никак, парторг - и вдруг такое... с Юрием пришлось поговорить.

- Зачем тебе крест? Что он означает?

- Да ничего. Если хотите знать, высшее проявление атеизма в том и состоит, что я к церковным предметам отношусь без мистики, просто как к старинным украшениям.

Татьяна еле сдержала улыбку: мальчишке не полных восемнадцать, а философия-то какая! "Высшее проявление атеизма"...

- Понимаете, - продолжал Юра, - Борис в армии был сержантом, привык командовать, а я ему тысячу раз говорил, что я пока не солдат...

- Бог с ним, с крестом, - сказала Татьяна. - Расскажи мне, какие ты операции делаешь на сборке.

- Рихтовка выводов. Микросхемы под монтаж готовлю.

- Понятно. Ну, ладно, иди, работай.

Юра задержался.

- Он бы мне по-человечески сказал, а то...

- А если бы я тебя попросила снять крест?

- Да пожалуйста! - Юра небрежно засунул крест в карман. До чего же теперешняя молодёжь не терпит командного тона. Борис, конечно, не прав. Рвать цепочку с шеи не следовало.

Вторым происшествием дня было прибытие из отпуска Вероники Викторовны. Она, по своему обыкновению, пришла на сборку что называется "без стука" и сразу напала на Ивашкина. Леонид Алексеевич тотчас вскипел. Татьяна испугалась, как бы не разгорелась ещё одна драка. Претензии Вероники были всё те же: почему до сих пор участок не работает в полную силу?

- Я с тобой об этом говорить не буду, - отмахнулся Ивашкин, - хватит! Ты Корытина, довела до инфаркта и меня доведёшь! - Ивашкин хлопнул дверью, оставив Веронику наедине с Татьяной.

- Сегодня шла сюда в прекрасном настроении, - Вероника закурила. - Зашла в техотдел и ахнула! В первом квартале прислали такое количество рекламаций, что волосы дыбом встали. Пришлют и за второй квартал. Мне поручили проанализировать, почему отказывает аппаратура. А чего тут анализировать! Причина единственная - авралы, суматоха. Вот и сейчас - полквартала прошло - ни одной единицы готовой продукции! Где ж тут избежать брака!

- Чем вы всё это объясняете? - как можно спокойнее постаралась спросить Татьяна.

- Лодыри. А Ивашкин - тюфяк. Его бы под ноги подстилать, а он цехом командует.

"Ко мне, как к начальнику участка, у неё претензий нет. Видимо меня всерьёз не принимает... Ладно, переживём".

Когда Ивашкин немного успокоился, Татьяна не выдержала, спросила у него:

- Что же на самом деле происходит? Почему не запускается конвейер сборки?

- В данный момент держит ОТК. Микроэлементы застряли на входном контроле.

- А почему?

- А чёрт их знает!

Не говоря ни слова, Татьяна пошла на участок входного контроля изделий внешней поставки. Там тоже тишина и спокойствие. Две девочки пересчитывают какие-то детали.

- Девчата, кто микроэлементы проверяет?

- Варварина Люба. Но она сейчас больна.

- И кроме неё никто?

- Что вас интересует? - спросил, вынырнув из-за стеклоблочной перегородки, небольшого роста человек с насторожённым взглядом - заместитель начальника ОТК Орликов.

- Мне нужны элементы. Я начальник участка сборки.

- К какому числу? - спросил Орликов.

- К позавчерашнему.

- Я серьёзно.

- И я серьёзно.

- Проверить и выдать вам мы могли бы уже давно. Но элементы хранятся в герметичной таре с влагопоглотителем, и не хотелось бы их извлекать раньше времени. По техническим условиям они должны после вскрытия тары поступать в монтаж немедленно. А у вас они пролежат, небось, до конца квартала, окислятся и потеряют кондицию.

Татьяна нахмурилась.

- Хорошо, я уточню число.

- Пожалуйста, - вежливо ответил Орликов.

"Мы ждём их, они считают, что не готовы мы - чушь какая-то".

Ивашкин исчез. Ушёл на совещание к главному инженеру и его никто не видел два дня, а когда появился, то оказался в таком цейтноте, что к нему было не подступиться. Лишь в пятницу вечером он сам позвал по селектору:

- Дробышева! Татьяна Васильевна, зайди ко мне на минутку.

Усадив Татьяну за стол, он откинулся в кресле, расслабил галстук, улыбнулся, и лицо его стало добрым, как месяц назад при первом знакомстве.

- Как дела?

Татьяна доложила о своей беседе с Орликовым.

- Орликов умный мужик, знает, что говорит. Мы действительно не готовы принять микроэлементы.

- Но вы же сказали, что нас держит только их отсутствие!

Леонид Алексеевич тяжело вздохнул и покачал головой.

- Послушай меня, Татьяна Васильевна, раз в жизни, но внимательно. Шесть лет назад я пришёл на сборку и начал борьбу с авралами. А потом... - Он махнул рукой и умолк. - Как бы тебе объяснить... Вот в понедельник, например, отдел ТБ назначил проверку средств заземления и мер по борьбе со статическим электричеством. Дело нужное, значит, сборка опять отодвигается. Во вторник - день противопожарной учёбы. Потом ещё что-нибудь. Все мероприятия оформлены приказом директора. А ты пойми нашу специфику: изделия микроэлектроники должны производиться на одном дыхании, без перерывов, иначе загубишь всю партию. У нас по технологии перерывы недопустимы! Вот когда наступает последний месяц, когда производственная программа под угрозой, тут только и создаются условия для непрерывной работы. Тут никаких тебе комиссий, никаких обучений, совещаний - всё по`боку. Даешь программу! В последний месяц, бывало, сам начальник ОТК, Ничиговский Петр Дмитрич, садился на проверку изделий вместо заболевшего контролёра. А попробуй его сейчас вымани из кабинета! Чёрта-с-два! В последний месяц у нас даже дядя Коля пиво пить перестаёт. Все службы идут навстречу, только работай! - Он внимательно посмотрел на Татьяну. - Я тебе не запрещаю. Если хочешь посражаться с авралами - валяй. Может быть, тебе даже полезно побиться об эту стенку, - он улыбнулся. - Ну, а сумеешь одолеть - памятник тебе при жизни поставим.

- Заманчиво! - сказала Татьяна.

"Умница этот Леонид Алексеевич. Теперь хоть что-то стало понятно. А главное - сам позвал, понял, что я этого разговора жду".

6. ПОСЛЕДНИЙ МЕСЯЦ КВАРТАЛА

В августе по утрам стало пахнуть осенью. Татьяна поднялась в субботу раньше обычного, - надо было, пока Алёна ещё спит, убраться, постирать, сготовить. Вчерашний разговор с Ивашкиным долго не выходил из головы. Исполняющий обязанности начальника цеха не только смирился с авралами, но и не мыслит себе работу без них. Вопли Вероники только накаляют обстановку. А рабочие, в том числе и парторг Ковалёв, видно, все эти вопросы считают делом начальства.

Татьяна взглянула на календарь. Месяц как кончились курсы. Месяц не виделась с Жекой. Поговорить бы с ним. Рассудительный, всё по полочкам разложил бы.

Днём они с Алёной гуляли в детском парке. Катались на карусели, пили газировку с двойным сиропом, потом зашли в безлюдную аллею, поиграли в "классики". Татьяна, оглядывалась всякий раз, как наступала её очередь прыгать. Ещё увидит кто-нибудь с завода, вот, скажет, начальничек!

Возвращаясь домой, они специально сделали крюк, чтобы пройти по городскому бульвару.

- Давай посидим здесь, - Татьяна усадила дочь на "историческую" скамейку.

- А что мы будем делать?

- Угадывать, куда идут прохожие.

- А как? - Алёна раскрыла рот.

- Вот идёт женщина с сумкой, в ней овощи. Куда она идёт?

- Домой.

- Угадала. А вот тетя с дядей куда идут?

- Не знаю...

- Как же! Дядя посмотрел на какие-то бумажки, потом на часы и они заторопились.

- В кино? - спросила Алёна.

- Ну конечно, умница ты моя! - И вдруг Татьяна увидела Жеку. Он шёл со стороны стадиона с маленьким спортивным чемоданчиком. Как по заказу! Татьяна даже растерялась. Стоило подумать, а он тут как тут.

Жека искренне обрадовался, увидев Татьяну. Она внимательно посмотрела на него и отметила, что уже много лет никто так не радуется встрече с нею...

- Это моя дочь.

- Очень приятно, - Жека по-взрослому поздоровался с Алёной за руку. - Куда путь держите?

- Домой, - сказав так, Татьяна испугалась. Сейчас он скажет "до свиданья" и уйдёт.

- Пойдемте ко мне в гости, - неожиданно предложил он. - Могу накормить обедом.

- Откуда он у тебя? - удивилась Татьяна.

- Его ещё нет, но вы мне поможете - и он будет. Есть кусок мяса, картошка.

- Хочешь в гости пойти? - спросила Татьяна у дочери.

- Хочу.

Татьяна не сомневалась в положительном ответе. И они пошли.

- "С почтением склонись при входе в дом любой, за каждой дверью мир с единственной судьбой", - процитировала Татьяна, пока Жека открывал дверь квартиры.

- Хорошие стихи.

- Один десятиклассник сочинил. Когда я ещё в школе училась.

В квартире было убрано, даже пыль вытерта, что у холостяков редко бывает. У балконной двери на детской кровати лежала большая кукла.

- Чья это кроватка, кто здесь спит? - заинтересовалась Алёна.

Жека молчал.

- Здесь спал дядя Женя, когда был маленький, - выручила Татьяна.

- Можно я с куклой поиграю?

Обед был готов довольно быстро. В старых запасах нашлась даже пачка клюквенного киселя. Сразу после обеда усталую от гулянья Алёну разморило. Евгений предложил ей отдохнуть на кроватке. Алёна стеснялась раздеться при дяде Жене, но у него нашлась ширмочка, которая загородила девочку от света.

- Женька, милый, так много хочу рассказать тебе...

Слово "милый" сорвалось просто и естественно. Жека переоделся в тёмную курточку и теперь выглядел элегантным и помолодевшим. Он внимательно выслушал Татьянин рассказ.

- Видно там нужна небольшая революция. В масштабах завода. Сгодишься ли ты в вожди этой революции? - улыбнулся он. - К авралам привыкли.

На своём участке - чтоб я ни делала - с авралами не покончить. Женя, - смущённо добавила она, - мне хоть иногда хотелось бы с тобой встречаться.

- И мне.

- Но почему ты сам никогда не предложишь?..

- Не знаю. Может быть, не умею...

В комнате стало темнеть, они молча смотрели друг на друга и не услышали, как щелкнул замок входной двери, тотчас зажегся свет, и с шумом появились Раиса Птенцова, обвешанная чемоданами, и семилетняя Катя.

- Та-ак, - протянула Раиса. Несколько секунд все молчали. Раиса прошла к балкону, опрокинула ширму. - Кто это? Чья это девочка? - Она сильно тряхнула кровать.

Подбежала Катя и колючими глазёнками уставилась на "лазутчицу", посмевшую забраться в её постель. Алёна проснулась и, сразу уловив неладное, расплакалась. Татьяна начала поспешно одевать дочь. Уходя, она услышала насмешливые слова Раисы:

- А ты, оказывается, оперативная!

По улице они шагали быстро, будто уходили от погони.

Вбежали к себе в квартиру, и у Татьяны вдруг задрожали руки, исказилось лицо, она не выдержала и зарыдала. Из своей комнаты появился Герман.

- Что случилось, что такое? Таня, Алёна! Где вы были?

Герман вдруг поднял Татьяну на руки и понёс к себе в комнату.

- Что с тобой? Успокойся, Татка... - он гладил её лицо, вытирал слёзы. Затем вышел, уложил Алёну спать и вернулся. Накрыл жену одеялом, выключил свет и устроился рядом, продолжая утешать Татьяну тихими ласковыми словами.

* * *

В воскресенье, проснувшись в комнате Германа, Татьяна грустно усмехнулась над нелепостью происшедшего. "Чего я вчера так разревелась? Ну, вернулась Раиса, не принял, видно ее красавец Шурик или Жорик... Чего реветь-то? Но Жека! С появлением Раисы он замер, словно паралич его разбил, и просидел так, пока они с Алёной не убрались... Даже не поднялся до двери проводить..." Сейчас, вспоминая всё это, Татьяна не могла избавиться от ощущения, что её предали. А впрочем... бедный Жека! И вот результат: примирение с Германом... Глупость.

Татьяна повернулась к мужу и поймала на себе его взгляд.

- Доброе утро, - сказал Герман.

- Доброе утро.

Герман надел пижаму, отдёрнул оконную штору. Стало светло и Татьяне сразу бросились в глаза пыльные книжные полки, письменный стол, тумбочка.

- Ты лежи, если хочешь. Я сам сварю кофе.

- Ну что ты! Я встану.

- Полежи, - Герман включил электробритву и, водя ею по лицу, стал подбирать с пола и со стола разбросанные шахматные фигурки. - Шахматы - моё новое хобби! - Татьяна вспомнила постоянный стук в его комнате. - Я должен в ближайшем будущем взять реванш за одно горькое поражение.

- И ты серьёзно играешь в шахматы?

- Немного я и раньше играл. Но тут появился дикий азарт. У нас на работе есть художник-оформитель, некто Кротик. Играет с часами, как бог. Берёт себе на обдумывание минуту, а другим - сколько угодно, и всех лупит. Представляешь? Я как-то психанул и проиграл этому Кротику двести рублей. Теперь в долгах.

- Вы играете на деньги?..

- Иначе он не играет. А секундант-казначей у него Барабанов. Как оказалось, мерзкий тип. Дружил он со мной, пока я не задолжал. Теперь берёт за глотку.

- Но как можно столько проиграть?!

Герман криво усмехнулся.

- Перед каждой партией я загадывал: если ты меня хоть сколько-нибудь любишь, - я выиграю... Но...

- Вот глупый!

- Отыграюсь! - Герман кивнул на стол. - Набрал шахматной литературы, штудирую.

Он добривался молча, молчала и Татьяна. "Что это - примирение? Прощение-возвращение?" Герман разглядывал себя в зеркале. Погладив своё красивое лицо, повернулся к Татьяне и улыбнулся. Ей стало не по себе. Высокомерная улыбка мужчины - дескать, знал всегда, что рано или поздно придёшь ко мне, куда ты денешься? Да-а, мужским великодушием он не одарён...

Татьяне стало холодно. Она попросила принести тёплый халат, оделась и пошла будить Алёнку. Весь день провела с дочкой, заходить в комнату Германа ей по-прежнему не хотелось.

Утром в понедельник, перед уходом на работу, Герман зашёл на кухню и немного помялся:

- Таня... Учитывая, что я оказался без гроша, ты можешь пару месяцев покормить Алёну без моей помощи?

- Конечно, что за разговор.

- Благодарю.

Шагая на работу, Татьяна думала: "Эх, Герочка, весь ты тут. Просадил денежки, а теперь корми тебя, ведь готовлю я не только для Алёны. А ты только разогреваешь. Небось, за всю историю ни одна женщина не проигрывала всю зарплату!"

Последующие выходные они проводили, как и прежде, каждый за своим делом. Герман гремел шахматными фигурами у себя в комнате, готовя ответный удар обидчику, Татьяна занималась с дочкой или листала учебники, готовясь к новому учебному году. Но в их отношениях теперь не было открытой враждебности, и свекровь усматривала в этом доброе начало. Даже помолодела, видя, как по выходным семья обедает за одним столом. "Худой мир лучше доброй ссоры". Но настоящего мира не было...

* * *

Лето пролетело. Как и предполагал Ивашкин, в последних числах августа сборочный конвейер заработал на полную мощь. Только и слышно:

- Оля! Химик! Флюс кончился.

- Оля! Клей!

- Оля! Готовь отмывочную смесь!

Цех наполнился контролёрами, пошла продукция.

Губин, вёл распайку дорогостоящих многовыводных элементов. Работа ответственная. В одном элементе - пятьдесят тончайших выводов, стоит угробить один и гибнет весь элемент, а это - несколько сот рублей. Татьяне Губин, как всегда, широко улыбался, вставал, чтобы поприветствовать. Она отвечала тем же, но про себя думала:

"Ох, Вася, ох, плут! Припомню я тебе когда-нибудь, как ты учил меня паять!"

Обязанности Татьяны, как мастера, определились чётко и однозначно: раз она пришла на место Шишкова, следовательно должна делать всё, что до сих пор делал Шишков.

Логика железная. Она вынимала из сейфов и запускала в работу обозначенное в чертежах количество микроэлементов, выдавала для приготовления флюсов спирт и снова запирала железные створки шкафов. По первому требованию предъявляла контролёру паспорта на элементы, вела учёт готовой продукции и брака, сообщала Ивашкину о ходе выполнения плана. В случае конфликта с ОТК бежала отстаивать интересы цеха. Вот и всё. Сделать хоть маленькую "революцию", то есть, передать хранение элементов цеховой кладовщице Клаве, не удалось. Опять же - традиция! Клава ведала только хоз. инвентарём, посудой, халатами и так далее.

С приближением конца квартала нервы людей взвинчивались, в обращениях зазвучало раздражение, иногда грубость.

- Плодотворный рабочий ритм кончился, началась горячка, - мрачно комментировала Вероника.

В начале последней декады Татьяна еле выкраивала время для обеда. В один из таких горячих денёчков она, не успев проглотить ложку супа, увидела перед собой Ивашкина с перепуганным лицом.

- Ты знаешь, что ты наделала, - зашипел он. - Немедленно беги на участок! Ты выдала в работу диоды с просроченной гарантией!..

Пришлось бросить обед. На участке вокруг Губина, Бориса Ковалёва, пожилой монтажницы Марии Ивановны Мининой собрался весь цвет ОТК во главе с Орликовым и самим Ничиговским. Оказывается, распайка просроченных диодов идёт уже третий день, а контролёр заметил это только сейчас.

- Что же делать?! - Татьяна в отчаянии смотрела на представителей ОТК.

- Браковать всю партию, - Ничиговский небрежно пожал плечами и ушёл. В глазах у Татьяны потемнело.

- То-есть, как браковать?.. А - план...

- Я тебе говорил, - зловеще шептал Ивашкин, - разберись как следует с сейфом. Там же есть нормальные, непросроченные диоды! Ты даже не удосужилась проверить сроки годности!

Ивашкин отёр пот и опустился на стул. - Кирилл Львович, - обратился он к Орликову. - Научи, что делать.

От ощущения катастрофы у Татьяны затряслись руки, лицо её стало болезненно бледным. Шутка ли, начать работу с провала производственной программы! Орликов в размышлении поднял дуги бровей.

- Попробуйте связаться с заказчиком. Может, они возьмут часть приборов без ОТК. Я лично их принять не могу.

- Давайте, я аккуратно перепаяю диоды, - предложил Губин.

- Исключено, - отрубил Орликов. - На прибор допускается одна, максимум две перепайки, а тут по десять диодов в каждом!

Ивашкин в упор посмотрел на Татьяну.

- Вот что, - иди к главному инженеру, вались в ноги, объясняй всё, как есть. Попроси переговорить с заказчиком, у него это лучше получится.

К Морову Татьяна пошла, как на казнь. Сроду не ходила к начальству выше цехового. А тут ещё сам Василий Васильевич! Гроза!

- По какому вопросу? Откуда? Как фамилия? - застрекотала секретарша.

Моров - высокий худой старик со строгим лицом и колючим седым ёжиком волос - спокойно выслушал Татьяну и спросил:

- Сам Ивашкин прийти испугался, что ли? Какая марка диода?

Татьяна назвала.

- Просрочка большая?

- Один месяц.

- И Ничиговский зарубил продукцию? Этим диодам и через год просрочки ни черта не сделается, - он нажал кнопку и соединился по прямому телефону с Ничиговским. - Пётр Дмитрич, на первой сборке поставили немного просроченные диоды. Ты в курсе? Проверь всю партию диодов и составь протокол за моим утверждением о продлении их срока.

- Слушаюсь, - отозвался Ничиговский.

- А ты хорош! Рубишь продукцию! Будто сам не знаешь, как в таких случаях поступают.

- Знаю, - ответил Ничиговский, - но мы не только контролируем, а ещё и приучаем к дисциплине. Там у них новый мастер, надо её как следует тряхануть, чтобы в другой раз была внимательней.

Моров бросил трубку.

- Виновного вы всё же накажите.

- Виновна одна я.

- Вы что, первый день работаете?

- Второй месяц.

- Всего-то? - он скупо улыбнулся. - На первый раз прощается.

Сдача готовой продукции продолжалась. Но урок Ничиговского запомнился надолго.

В пятницу, 22-го сентября Татьяна вместе с Ивашкиным пошла к начальнику отдела труда и зарплаты, добиваться денег на оплату сверхурочных работ. Кутателадзе для приличия повозражал, сказал, что денег нет, но во имя спасения программы постарается что-нибудь придумать.

- Только прошу программу выполнить 29-го! На субботу 30-го денег нет, не рассчитывайте.

- Спасибо, Шалва Сергеевич. Постараемся, - Ивашкин сердечно благодарил и прикладывал руки к груди. Выходя, он сказал Татьяне:

- Легко отделались. Другой раз часа три ряди`мся, чтобы оплату на один выходной выбить, - он вздохнул с облегчением. - Теперь и программу выполним, и рабочий класс не обидим! Ты с Кутателадзе дружи! Самый нужный человек на заводе.

В пятницу 29-го сентября уже в обед стало ясно, что хоть план в основном выполнен, предстоит довольно много доработок, что надо выходить и в субботу, причём не на одну смену, а больше.

Шалва Сергеевич, как обычно в последние дни квартала, жаловался на головную боль, и слушать не хотел об ещё одном сверхурочном дне.

- У меня не резиновый мешок. Я не халва, я - Шалва, меня нельзя кушать ложками. У меня нет экономии по зарплате. Фонд - весь. Из чего я буду платить?

- Одну смену, - умолял Ивашкин. - Мы же опытный завод. Продукция новая. Всегда можно будет объяснить непредвиденными обстоятельствами.

- Ты мне такие вещи не говори! Терпеть не могу, когда любители учат профессионалов, это тебе не хоккей! Это финансы! Если б мы были не опытный завод, а серийный, с меня бы давно голову сняли. Только и держимся на том, что мы опытные.

- Вторую смену мы компенсируем отгулами, - обещал Ивашкин. - Шалва Сергеевич!

- Я пятьдесят лет Шалва Сергеевич! - огрызнулся Кутателадзе и стал считать пульс. - Позвони мне к концу дня.

Это уже была надежда.

В кабинете начальника цеха Вероника Викторовна перелистывала свой "талмуд": "Учёт брака и рекламаций".

- Самое правильное было бы хоть раз в жизни набраться мужества и доложить директору, что с программой не справляемся. Это было бы в сто раз честнее. Неужели непонятно, что, работая на таком нерве, люди не могут давать качественную продукцию?!

- Всё сдаём из-за ОТК, - буркнул Ивашкин.

- Старая песня, - поморщилась Вероника.

- Может, и в самом деле можно перенести выполнение плана на первые дни квартала? - подала голос Татьяна.

- Ты что, ребёнок?! - Леонид Алексеевич взглянул на неё, как на сумасшедшую. - Пойди к главному инженеру, он, кажется, твой хороший знакомый, пойди!..

- Я бы пошла, - просто ответила Татьяна, - только не имею права говорить от имени цеха.

- Ну и вылетела бы оттуда, как пробка! - Ивашкин вдруг перешёл на крик. - Безответственные люди! Да вы понимаете, что срок установлен министром! И никто, кроме министра, не может его изменить!

В кабинет вошёл Кутателадзе.

- Шш-ш... ты что, хочешь поехать за Костей Корытиным? Как идут дела?

- Плохо, - снижая голос, ответил Ивашкин, и горько поморщился.

- Беда, - Кутателадзе сел, посчитал пульс. - Перерасход по фонду зарплаты. Каждый квартал пишу объяснение. Когда-нибудь придёт ревизор и научит меня любить финансовую дисциплину. И будет Кутателадзе десять лет из своей зарплаты покрывать перерасход.

- Один день; Шалва Сергеевич!

- Тебе день, второй сборке день, - он протёр лоб платком, - Что делать? Программу спасать надо!..

- Спасибо, Шалва Сергеевич! - Ивашкин тотчас побежал на участок. Вероника с усмешкой вышла. Кутателадзе закрыл глаза и откинулся в кресле. Татьяна решила минуту передохнуть.

"Придётся просить свекровь побыть с Алёной в субботу".

В кабинет вошёл высокий, модно одетый мужчина с седоватыми висками.

- Разрешите? - он странно улыбнулся, и Татьяна не сразу сообразила, что это Корытин - начальник цеха. Она засуетилась, освобождая стол, но Корытин остановил её:

- Нет, нет, я в гостях.

Кутателадзе открыл глаза.

- Костя? Вот это да!..

Корытин рассмеялся.

- Мастер, смотрю, новый, авралы старые, - он повернулся к Татьяне. - Я не в упрёк вам, сам авралю годами.

- Как здоровье? - Кутателадзе подсел к Корытину.

- Лежал плашмя, потом сидел, потом вставать начал, снова ходить учился, - у Корытина было прекрасное настроение, он говорил легко, со смехом. - Выписался, взял отпуск. Через месяц на работу. Но психовать - чёрта-с-два! Инфаркт, Шалва Сергеевич, нас кое-чему учит. Так что он полезен.

- Не дай бог! - покачал головой Кутателадзе.

Из цеха стали заходить люди, пожимали руку Константину Петровичу и снова уходили работать. Прибежал старик-гравёр Порфирий Павлович, потом Василий Губин, Борис Ковалёв, Свинцов. Молодёжь не шла, видно стеснялась.

- Вот ты, дядя Коля, как ветеран, скажи, чем объясняешь наши постоянные авралы?

- Объяснение простое, - развёл руками дядя Коля, - русские мы, потому и авралим. - Корытин в голос захохотал, но Свинцов и бровью не повёл. - Я, к примеру, в сорок шестом году работал в Комсомольске-на-Амуре, на стройке. Там в ту пору и японцы работали. Пленённые. Японцу скажешь - "беги", он бежит, "делай!" - он делает. А мы не так. Нам надо раскачаться, примериться, начальство поматерить, мы без этого не можем, а потом дело сделаем лучше того японца. А время обязательно потеряем.

Корытин громким смехом заразил и Татьяну и Кутателадзе. Получилась хорошая разрядка. "А, в общем-то, горький смех!" - подумала Татьяна.

Из-за полуоткрытой двери донёсся гневный голос Ивашкина:

- Татьяна Васильевна, ты мастер на участке или нет? - увидев Корытина, он осёкся. Татьяна побежала в ОТК увязывать очередное разногласие.

В субботу, около семи вечера, закончили все доработки, исправили брак, цеховая программа была выполнена полностью. Пришёл Троицкий вместе с главным инженером, оба пожимали руки рабочим и мастерам.

Василий Васильевич грозил пальцем Ивашкину:

- Пойдут рекламации - голову оторву! - Татьяне он сделал комплимент: - Молодец! Мне про вас Игорь Владимирович много похвального успел сказать.

Сборщики выключили настольные светильники, смеялись, шумно переговаривались, вспоминали, как нелегко далась эта программа. С завода Татьяна вышла вместе со всеми, ей тоже передалось общее настроение трудовой победы.

Только у самого дома Татьяна по-настоящему почувствовала усталость. Теперь отдыхать, отдыхать, отдыхать...

7. И СНОВА В БОЙ!

Второго октября начался четвёртый квартал. Начался как обычно, с гигиенической профилактики, с инструктажей по ТБ, инвентаризации и просто с всеобщего хождения по участку, порой без определённого смысла. Планово-производственный отдел прислал новую программу. Леонид Алексеевич вызвал Дробышеву. Татьяна закачала головой:

- Ого! В прошлом квартале три наименования, а в этом - десять!

- Номенклатура будет расти, никуда не денешься.

Татьяна робко, даже заискивающе заулыбалась:

- Леонид Алексеевич, вот давайте для пробы возьмём одно или два наименования и начнём выполнять программу прямо сегодня, а?..

Ивашкин, видно, неплохо отдохнул и был не прочь подурачиться.

- Давай, - сказал он насмешливо, - шуруй. С чего начнём, а? С комплектации и со снабжения. Так? - он придвинул к Татьяне телефон. - Звони, милая. Требуй срочно выдать в работу комплектацию.

Татьяна послушно позвонила. Попросили до десятого не беспокоить: идёт инвентаризация на складах.

- Ну, что? Начнём? - Ивашкин бодро засучил рукава.

- Десятого обязательно начнём!

По участку она объявила, чтобы все заработанные отгулы были использованы до десятого.

- Ты познакомься с планами служб, - посоветовал Ивашкин, - они на десятое, может, какую-нибудь профилактику назначили. Придут, как снег на голову, и давай! Или ОТБ, или КИП, или электроцех, или вентиляторщики. Мало ли кто?

Татьяне всегда казалось, что ладить с людьми она умеет.

Сейчас, разговаривая по телефону, она особенно почтительно здоровалась, извинялась за беспокойство, очень вежливо и предупредительно. И, тем не менее, вскоре отношения её испортились практически со всеми начальниками служб. Странное дело!

Просишь скорректировать планы, чтобы не нарушался процесс сборки, а это воспринимается, как вторжение не в свою сферу, хуже того, как пренебрежение к их работе. Семенюк, начальник отдела техники безопасности, кричал до хрипоты:

- Я берегу здоровье и безопасность людей! И ты мою работу на десятое место не ставь! Если ты до сих пор не поняла, что такое охрана труда, то и мастером тебе рано работать.

- Я на десятое место охрану труда не ставлю, - терпеливо заверяла Татьяна, - но я не понимаю, почему проверку защитных заземлений, например, нельзя организовать в ночную смену, зачем держать из-за этого сборочный конвейер?..

- Ах, ты не понимаешь?! Тебе для этого случая ночных рабочих нанять надо?! - телефонная трубка грохнулась на рычаг.

Кавалеров, начальник цеха, вентиляции и кондиционирования, отбился спокойно и просто:

- У тебя свой конвейер, у меня - свой. Техники у меня на десятки тысяч, я за неё отвечаю, и профилактику буду делать, когда сочту нужным.

Руководство службой КИП и вовсе дало понять, что мастер - мелкая сошка, пусть позвонит начальник.

Но самый неожиданный удар нанёс Ничиговский. Он объявил десятого числа, что у него нет контролёров, что все в отпусках и отгулах до конца месяца.

- Как же так! - растерялась Татьяна. - Отгулы надо было согласовать с нами...

- Да? У тебя, Дробышева, мания величия. Может, мне расписание моего отпуска тоже подписывать у тебя?

Вспомнились слова Жеки: "На участке ты ничего не сделаешь, нужна маленькая революция в масштабах завода"... В конце концов, на сборку она попала с лёгкой руки Троицкого, пусть помогает. Она пошла в партком и долго выжидала, чтобы остаться с секретарём один на один.

- Игорь Владимирович, я хочу понять, зачем вы меня перевели на сборку?

Троицкий вскинул брови:

- Ну что, плакать пришла?

- Нет. Но если от меня ждут, чтобы не было авралов на участке, то мне нужна помощь.

- В чём?

- Для начала помогите одолеть Ничиговского. До конца месяца отказывается принимать продукцию.

- То-есть, как? - Троицкий взялся за телефон. - Пётр Дмитрич, привет! У нас, можно сказать, большой праздник, мы включились в борьбу за качество, наладили, наконец, работу микросборки, а вы нам праздник хотите испортить, - в трубке неразборчиво ответили, Троицкий расхохотался. Затем повернулся к Татьяне: - Всё будет в порядке, найдёт контролёров!

Ивашкин, глядя на Татьяну, только качал головой. Но вот зазвонил телефон. Ничиговский. Дробышева должна срочно зайти к нему. "Быстро он", - улыбнулась Татьяна.

- Здравствуйте, Петр Дмитрич, - она почтительно улыбнулась Ничиговскому. Лицо начальника ОТК не выражало ничего хорошего.

- Я хочу тебе, Дробышева, дать один совет, - Ничиговский холодно взглянул на Татьяну. - Если тебе что-нибудь нужно, приходи, проси. Но твоя манера мотаться по начальству да в партком к добру не приведёт.

- Я... - начала, было, Татьяна, но Ничиговский перебил:

- Хождением по начальству у нас пока никто карьеры не сделал. Это всё, что я тебе хотел сказать. Можешь идти.

Он отвернулся и стал что-то искать в сейфе.

Татьяна задержалась на несколько секунд. Она вдруг почувствовала, что на пределе, что может сорваться.

Еле пересилив себя, сухо спросила:

- Как насчёт контролёров? Есть они или их нет?

- Начинай работать. Найдём, - Ничиговский отступал, но старался сохранить позу.

Татьяна вдруг вспомнила, что, кажется, у Чехова есть персонаж - "Генерал-Гауптвахта". Этому бы подошло "Полковник Амбиция". Ничего. Подберутся к нему ключики. Конвейер в октябре пойдет!

На участке перед Татьяной вдруг возник Губин. На лице вместо обычной улыбки - раздражение.

- Ты, Татьяна Васильевна, не забывай, что в авральные месяцы мы хорошую денежку зарабатываем. Ты меня поняла?

Чего ж тут было не понять? На спасение программы выделяются дополнительные деньги, и люди не хотят их потерять.

У Татьяны появилось ощущение, словно она потеряла ориентировку в пространстве. Слова Губина вышибли из-под ног почву, лишили уверенности в своих действиях. Одно дело сражаться с Ничиговским, другое - обидеть рабочих своего участка. Она зашла в кабинет и, задумчиво глядя на глубокие залысины Ивашкинского лба, сказала:

- Леонид Алексеевич, я хочу провести собрание участка.

- По какому вопросу? - насторожился Ивашкин.

- Вот, взяла у Вероники Викторовны данные по рекламациям, хочу познакомить с ними рабочий класс. Послушать, что скажут. Разрешите, я объявлю по селектору?

Ивашкин пожал плечами. Дело пустое, но если хочет, пожалуйста.

"Товарищи! Сегодня после обеда ровно в двенадцать состоится производственное собрание участка".

Вот тебе на! Говорили, конвейер запустим, а вместо этого - заседание! На участок сходились не торопясь, пожёвывая на ходу, балагуря. Лариса Митрашкова, монтажница, не то в шутку, не то всерьёз поучала Виктора Донченко:

- Слышь, Витёк, кончай подносить цветочки да конфеточки сразу двум, Линке и Маринке. Ты уж облюбуй одну и дари. А то они тебе в какой-нибудь день тёмную устроят. Обе девки на выданье, а ты...

- Они же обе мои напарницы, как же я могу...

- Смотри сам, я тебя предупредила.

Губин со Свинцовым пришли из столовой, покатываясь со смеху. От дяди Коли опять попахивало пивом.

- Тише, товарищи. Ти-ше! Так я не смогу говорить, - пришлось минуты две выждать. - Товарищи! Мы проведём короткое собрание. Хочу с вами поговорить, посоветоваться, - стало чуть тише, Татьяна спокойно продолжала: - Вот проработала я с вами два месяца и увидела, в какой прекрасный коллектив попала. Каждый из вас не просто рабочий, вы мастера своего дела. Я смотрела, как гравирует Порфирий Павлович, как выполняют пайку Борис Ковалев, Василий Губин, Свинцов Николай Никанорович. Как аккуратно работает Мария Ивановна, с какой точностью производит лужение Лариса Митрашкова. И все остальные. Я просто восхищена вами, - на участке стало совсем тихо. - А когда в пятницу я на проверке функционирования услышала, как "живёт" наша техника, как она выдаёт и принимает радиосигналы, у меня чуть сердце не выскочило от гордости. За всех за вас. Но вот я пришла в техотдел и прочитала скупые слова рекламации: "В процессе эксплуатации имел место отказ в работе поставленного вами прибора"... Я представила, как радист в пустыне или Антарктике нажимает на клавишу нашего прибора, а там, внутри, отвалился всего один проводок - и связи с Большой Землёй нет! Мне стало не по себе. Оказывается, рабочие сборки и не слышат о рекламациях! Данные об отказах вообще не доводятся до нашего сведения!

Кто-то выкрикнул из задних рядов:

- Вон до сведения Константина Петровича всё доводили! И - довели!

Татьяна пропустила реплику мимо ушей, заметила вошедшего Леонида Алексеевича. Он хоть и улыбался иронически, но слушал очень внимательно.

- Установлено, - продолжала Татьяна, - что приборы со скрытыми дефектами мы выпускаем только в дни горячки. Если мы подумаем о людях далёких экспедиций, мы поймём, что просто не имеем права авралить! Я собрала вас, чтобы послушать, что вы на это скажете.

Собрание молчало. Но Татьяне показалось, что люди молчат не от безразличия, они думают. Первым взял слово Борис Ковалёв. На его лице застыло недоумение.

- Разве авралы из-за нас? Держит то ОТК, то снабжение.

- Наше дело телячье, - тотчас подхватил Губин, - дашь работу сейчас - сейчас и сделаем. Причём тут мы?

- Если мы потребуем, ни снабжение, ни сам чёрт нам не помешает! - убеждённо сказала Татьяна. - Только мы сами должны этого хотеть. Тогда авралов не будет.

- Хорошо бы, - вздохнула Мария Ивановна Минина, - у меня от них скоро глаза полопаются.

- А кто против? - усмехнулся Витёк. - Все "за".

- Кое-кто против, - Татьяна обвела взглядом собрание, стараясь не останавливаться на Губине. - Будем работать без сверхурочных, значит, потеряем часть денег.

- Чёрт с ними! - отозвалась Лариса - Зато в выходные с детьми будем.

- И ещё... На днях ко мне подошёл один монтажник и сказал, что я неправильно отгулы начисляю, что мастер Шишков, бывало, оставит после смены на пару часов, а пишет полдня отгула.

- Даже за час - всё равно полдня. У Ивана Данилыча другой марки не было, - усмехнулся Витёк.

- Но ведь это приписки, товарищи...

Все пожимали плечами, улыбались, дескать, дают - бери.

- Нам приписок не надо! - категорически заявила Мария Ивановна. - Отгулов липовых мы не просим, но вот насчёт сверхурочных я скажу. У кого получка двести, тому десятку потерять не боязно. А кто на ученическом разряде... - она кивнула в сторону молодёжи.

- Перебьёмся! - подала голос Марина. - Не пропадём.

Слово взял Губин.

- Не девчонок надо спрашивать, а рабочий класс. Пусть дядя Коля скажет, Порфирий Павлович, Зотов, Ковалёв...

- А мы что, не рабочий класс? - зашумели девчонки.

- Заусенцы вы, - Губин поморщился и добавил, глядя на Лину: - От тебя вон французскими духами пахнет.

- А должно по`том вонять, так что ли? - подала реплику Лариса. - Ты, Вася, вроде моей тётки из деревни. Она наш завод не нашла, хоть и десять раз мимо него проходила: всё искала трубу с копотью, да свалку ржавчины.

Все рассмеялись.

- Я чего хочу сказать, - продолжила Мария Ивановна, - я хочу сказать, что лишняя десятка никому не во вред, но если мы качество повысим, а деньги срежут, будет неправильно.

- Добавить бы должны! - крикнул кто-то.

- Надо сначала показать качество, - сказала Татьяна, - а потом добавку требовать.

- И то верно, - согласилась Мария Ивановна.

Губин взглянул на Свинцова.

- Что молчишь, дядя Коля? Или ты с выпивкой завязал, деньгами не интересуешься?

Свинцов насупился.

- Выпивать я выпивал, да совести не пропивал. Я, Вася, в войну радистом был, знаю, как на передовой без связи посидеть часок. Когда командир на тебя то как на бога смотрит, то как на врага. А рация не фурычит! Понял?

"Ай, да дядя Коля!" - подумала Татьяна.

После собрания Татьяна уверенней зашагала по участку.

Она снова убедилась, что народ на участке - молодец! Но запустить конвейер на этой неделе не удалось: центральная комиссия, во главе с самим Семенюком, проверяла состояние электробезопасности.

"Товарищи! - объявил Ивашкин по селектору. - Все самоделки для обжига изоляции, все паяльники собственного изготовления немедленно сдать на аттестацию. Чтобы ни одного не аттестованного инструмента на столах не было! Ну, а со сборкой... доживём до понедельника".

* * *

Шестнадцатое число! Уже шестнадцатое, с досадой думала в понедельник утром Татьяна. Интересно, какая сегодня причина помешает запустить сборку? Комплектация на месте, материалы на месте... Татьяна обошла участок и с удовлетворением отметила, что опоздавших нет, никто не заболел, все на местах. Появились и контролёры. Осталось выдать в работу элементы и, как говорится, с богом!

По селектору раздался голос Ивашкина:

- Дробышева! Зайди.

- Здравствуйте, Леонид Алексеевич, - бодро произнесла Татьяна, входя в кабинет, но увидев лицо Ивашкина, осеклась.

Заместитель начальника цеха запер дверь кабинета на ключ и сел.

- Пришла пора нам с тобой серьёзно поразговаривать. Садись, - он нетерпеливо разорвал пачку сигарет и закурил. - Ты знаешь результаты проверки электробезопасности? На, почитай приказ директора.

- Та-ак... - прошептала Татьяна, дочитывая приказ.

"... постоянная недооценка требований охраны труда привела к грубым нарушениям..."

"...и.о. начальника цеха тов. Ивашкин не проводит работу с мастерами..."

Леонид Алексеевич брезгливо скривился.

- Сроду ни одна комиссия не копалась в тумбах рабочих, а тут сам Семенюк полез. Изъял десяток недоделанных паяльников, вставил в приказ. По числу нарушений мы на первом месте! Вот что значит цапаться со службами! Ты не подумай, этот приказ я переживу, а вот что народ с твоего участка уходить начал - это уже серьёзно.

- Кто?!

- Так мы костей не соберем. Вот заявление по собственному желанию. Василий Губин. Пробовал уговаривать - ни в какую!

- Губин?! А мне ни слова... Сегодня поздоровался, как и обычно...

- Ты, Татьяна Васильевна, наивный человек! Собираешь людей и спрашиваешь: кто жадный до денег, поднимите руку. Руку никто не поднимет, - Ивашкин закашлялся от табачного дыма, похлопал себя по груди, взглянул на совершенно поникшую Татьяну и хрипло продолжал: - Самое страшное даже не это.

"Что же ещё? Добивайте, Леонид Алексеевич".

- Сегодня в отдел кадров пришла оформляться одна классная монтажница. Обрадовался: в крайнем случае, Губину замена будет. Приглашаю в кабинет, а она вдруг категорически: на участок Дробышевой не пойду! Ты понимаешь, Татьяна Васильевна, чем это пахнет? А ведь она у нас раньше работала.

- Кто такая?

- Птенцова, Раиса.

Неожиданно для Ивашкина Татьяна усмехнулась:

- Знаете что, Леонид Алексеевич? - сказала она очень тихо, - я уже два месяца каждый день чего-то боюсь. То боялась с кем-то отношения испортить, то боялась, что рабочие неправильно поймут, сейчас вот вы на меня страху нагнали. У меня нет больше сил дрожать, понимаете?! Нету сил!

- Значит, надо уходить с этой работы.

- Чёрта-с-два! - неожиданно резко возразила Татьяна. - Сейчас я поверила, что можно наладить нормальную работу. Птенцова пусть катится. А Губина я возьму на себя, не уйдёт! И никто с участка не уйдёт! С Губиным справлюсь. Справляюсь же с Ничиговским! Я к нему с утра заявляюсь: Здравствуйте, Пётр Дмитрич, пришла посоветоваться, можно ли начинать работу? Можно, говорит. А я ему: большое спасибо, Пётр Дмитрич...

Ивашкин только головой качал. Такой прыти у Дробышевой он раньше не наблюдал. Татьяна посмотрела на часы.

- Драгоценные минуты теряем, Леонид Алексеевич. Отоприте кабинет, а то ещё бог знает, что люди подумают. Там уже кто-то стучался...

В этот день, наконец, заработал сборочный конвейер.

Опять понеслось:

- Оля! Химик! Мастику!

- Оля! Флюс!

Когда конвейер в прекрасном ритме проработал три дня, опять появился страх: как бы что-нибудь не возникло. Татьяна съёжилась, когда увидела, что в цехе появился представитель пожарной охраны. Но красивый молодой майор посмотрел на работу конвейера и попросил позвонить, когда будет передышка. Надо, мол, повторить правила огнетушения. "Душа ты человек, майор!" - с восторгом думала Татьяна, глядя в спину удаляющегося брандмайора. - "Есть же люди!"

В пятницу, когда пришла пора останавливать сборку на два выходных, Татьяна снова запаниковала: сработает ли всё так же на следующей неделе? Накопился большой задел, сейчас остановиться - всё равно, что выкинуть на ветер десятки тысяч рублей. Каждый день она смотрела на конвейер, как на ребёнка, который делает первые шаги и в любой момент может споткнуться. Её беспокойство заметили монтажники. Очень трогательно утешал самый молодой на участке - Юра Ковалёв:

- Всё будет хорошо, Татьяна Васильевна, - проговорил он солидным баском.

- Теперь пойдёт! - обнадёжила Мария Ивановна Минина.

Странно! Казалось бы, можно ликовать. Цель почти достигнута. Но и в выходные не покидало чувство, что ждут ещё какие-то удары. Интересно. Борешься за качество. А против кого?..

Никто против качества и не выступает. Все "за"! Почему же годами не могли преодолеть таинственную силу, приводящую к авралам? Впрочем, никакая эта сила не таинственная! Она ещё Галилеем открыта и называется инерцией.

Только там речь шла о светилах небесных, а здесь - о Семенюке, да Кавалерове.

* * *

В воскресенье Алёна вдруг спросила:

- Мама, а почему ты сегодня такая скучная?

- Не знаю, - Татьяна вздохнула. - Пойдём в центр. Там магазины, кино, там весело.

Они пошли по центральному проспекту, разглядывая афиши и объявления, остановились у городской Доски сатиры "Не проходите мимо!". Алёна с восторгом разглядывала некоего уродца, изображённого на щите, и по складам прочитала: "Э-то Кро-ти-к". Кротик? Фамилия показалась знакомой. Татьяна подошла ближе. Под карикатурой был приклеен протокол судебного заседания по делу Кротика и Барабанова. Барабанов! Вот это да!

"...Рассмотрев в судебном порядке дело о мошенничестве..."

"...Кротик и Барабанов систематически вовлекали граждан в азартные игры на деньги..."

Рядом стоял забавного вида старичок в жокейской фуражке и громко комментировал:

- Самое смешное, что они играли в шахматы с часами. Один играл, а второй незаметно подводил стрелки часов. Шахматное шулерство! - Старичок захихикал. - Случай, не описанный в литературе! Я живу по соседству и знаю обоих голубчиков. На вид приличные мальчики...

Татьяне тоже почему-то стало смешно. Эх, Герочка, при твоём-то апломбе угодить на такой крючок!.. Мой бабий ум высмеивал. Готовился к реваншу! Дурачок...

* * *

В понедельник конвейер заработал снова. Но в середине недели пошли дожди, служба кондиционирования не сумела обеспечить заданную влажность, сборку пришлось остановить. Работа при повышенной влажности запрещена инструкцией.

Участок загудел! Не одного равнодушного! Борис Ковалёв сам вызвался позвонить Кавалерову. Вентиляторщики забегали. Используя паузу, Татьяна отозвала Губина в сторонку.

- Вась! - она по-свойски хлопнула Губина по плечу. - Разговор есть.

Губин вразвалку последовал за ней. Зашли в кладовую, несколько секунд помолчали.

- Говорят, старый друг лучше новых двух. Крепко ты меня решил резануть.

- Подреза`ть тебя не собираюсь.

- Как же! Только дело пошло, а ты в бега. Прекрасно знаешь, что на тебе продукция держится.

Губин явную лесть принял спокойно, чуть пожал плечами.

- Обидела тебя отгулами?

- Хотя бы, - он посмотрел на Татьяну. Не бери, дескать, на красивые слова.

- Никогда не понимала, зачем классному рабочему приписки.

- Не знаю, что такое приписки. Знаю льготы. Данилыч был без образования, но хитёр: понимал, что чем больше даст, тем лучше вкалывать будут, крепче за места держаться. Я, Таня, работаю за деньги и за льготы. И больше ни за что.

- За совесть тебя работать не заставишь, это я поняла.

- Ты хочешь себя перед начальством показать? Давай, дело твоё. Но я гро`ши терять не должен. Моё дело телячье: даёшь кормёжку - виляю хвостом.

Не нравился, ой, как не нравился Татьяне этот разговор!

"Телячье дело"! Шаромыжник! Но отпускать Губина было нельзя.

- Значит, - вздохнула Татьяна, - ты хочешь, чтобы сверхурочные деньги тебе начислялись, даже если сверхурочных работ нет? Так?

- Меня интересует сумма. Погляди мои старые заработки и сделай, чтобы я не получал меньше. Хоть на рупь меньше выйдет - уйду.

Татьяна на секунду задумалась.

- Хорошо. Сделаю.

- Как это ты сделаешь?

- Это уж моё дело, - Татьяна не знала, как, но про себя решила, что на крайний случай предложит ему свою десятку: твоё, мол, дело телячье, неважно чьи деньги, тебя ведь сумма интересует. Она улыбнулась, вообразив при этом его физиономию.

Губин, понимая, что выиграл торговлю, самодовольно улыбнулся.

- Ну, ты, Вася, и орех!.. Крепок! - она громко рассмеялась. - Век не забуду, как ты меня паять учил! "Ты, говорит, смотри, как припой потечёт"! А я-то, дура, чуть носом под паяльник не залезла. Всё боялась прозевать момент, - она снова рассмеялась. Ухмыльнулся и Губин.

- Ты тоже хороша. Главный секрет узнать хотела. И без бутылки.

- Я, Вася, на шутки не обижаюсь. Ступай, забери своё заявление, да пошли работать.

Влажность в цехе понизилась через час. Снова закипела работа. Леонид Алексеевич, пробегая по цеху, радостно шепнул Татьяне, кивнув в сторону Губина:

- Заявление забрал. Порядок!

"Небось и уходить-то не больно собирался, - подумала Татьяна, - очень уж легко на попятную пошёл. Напомнил, что платить ему надо больше, чем другим. Ловок Васенька!"

Конвейер дышал, шевелился, негромко переговаривался и, как живой организм, постоянно требовал питания. И питание поступало. Девочек на участке входного контроля удалось приучить к чёткому ритму сборки, и теперь с их стороны задержек не было. А главное, спокойная атмосфера позволила организовать самоконтроль на всех операциях, и теперь конфликты с ОТК стали редкостью. Даже цеховую кладовщицу Клавдию Степановну, женщину норовистую и категоричную, Татьяна сумела "обломать" - вменила в обязанность без напоминаний следить и обеспечивать весь участок химикатами и проводами.

Сначала Клавдия Степановна, как обычно, "завелась", стала божиться, что уйдет на другое место, да ещё с повышением, что зовут её туда уже года три, и что не её дело следить за технологией. Потом увидела, как другие работают, никто по цеху зря не болтается, засовестилась и сама вызвалась "подсобить, если надо". Сама Татьяна всю смену контролировала своевременное поступление элементов, проводов, запчастей и всякой технологической оснастки. Она прекрасно понимала, что любая из тысячи причин в каждую секунду может расстроить конвейер, и побегут девчонки перезваниваться с женихами, женщины переключатся на обсуждение домашних дел и, если даже помеху устранишь быстро, на восстановление рабочего ритма уйдёт много времени. Да, здесь постоянно нужен глаз мастера.

Трудности, когда их преодолеешь, перестают быть трудностями. Теперь стало казаться, что всё вышло просто и "революции" не понадобилось. Вспомогательные службы при виде налаженного процесса стали осторожнее назначать инспекционные проверки, а со стороны рабочих и вовсе противодействия не было.

За несколько месяцев Татьяна сжилась, срослась, сплавилась с коллективом сборщиков и поверила в него. Теперь она даже недоумевала, почему у предшественников не получалась нормальная работа. "Может и впрямь Троицкий открыл во мне магическую силу?" Она чуть не рассмеялась при этой мысли.

Конечно, кто привык с утра раздать ценные указания, а вечером - проверить исполнение, здесь не усидит. На годы вперёд технологию не распишешь - опытное производство! - в этом квартале не знаешь, что будешь выпускать в следующем. Видно, прежние мастера не верили, что смогут организовать всё без задоринки, вот и тянули до конца квартала.

Конвейер работал отлично. Слаженные действия многих людей всегда вызывают восхищение. В этом красота военных парадов и торжественных шествий. Татьяна посмотрела на длинную вереницу белых шапочек, склонённых над ярко освещёнными верстаками, и её сердце наполнилось по-детски прыгучей радостью.

В четверг настал торжественный момент: предъявление готовой продукции. Татьяна смотрела на Орликова, как на бога, когда он с суровой сосредоточенностью, не проронив ни слова, поставил печать ОТК на все предъявленные приборы. Сто процентов партии без единой переделки! Такого ещё не было. Словно не веря сообщениям по телефону, в цех пришёл сам Моров и стал внимательно разглядывать приборы. Минутой позже появились Ничиговский и Троицкий. Все с восхищением смотрели на готовую продукцию. Моров прошёл на участок, взял под руку Татьяну и подвёл её к Троицкому.

- Вот они, подлинные герои!

- Какой я герой, - смутилась Татьяна.

- От меня трудно скрыть истину, - "главный" заулыбался своей любимой разоблачительной улыбкой. - В своё время участок в автоматном заработал как надо, теперь - здесь. Молодчина! Ситуация достойна самого внимательного изучения, - сказал он, обращаясь к Троицкому. - Вот что такое энтузиазм! - Троицкий еле заметно улыбнулся. Улыбка не ускользнула от Морова, и его лицо сделалось по обыкновению жёстким. - Да! Да! Я представитель того поколения, которое на энтузиазме пятилетки вытягивало. Ты не улыбайся. Знаю, что теперь всё решает НОТ. Только научная организация труда хороша в дополнение к труду, а не взамен. Иногда это забывают. НОТ! НОТ! А НОТ без энтузиастов и настоящих мастеров - пустой звук.

- Я не спорю, - охотно согласился Троицкий. - Татьяна Васильевна молодец. Не боится кое с кем подраться даже "до крови", - он покосился в сторону Ничиговского.

Моров по-отечески обнял Татьяну и снова обратился к Троицкому:

- Нашёл бы ты мне ещё одну такую. На вторую сборку. А то отдельные болтуны и там доказывают, что авралы от бога.

"Начальство хвалит - это хорошо, - думала Татьяна, - глядишь, и до фонда материального поощрения дотянемся. Главное, сборщиков не обидеть, иначе трудно будет". Татьяна не могла об этом не думать, годы работы мастером не прошли даром. Среди мастеров иногда шутят: "Похвала начальства - это только четверть дела".

В цех вошёл Кутателадзе. Следом примчалась радостная Вероника:

- Сколько я им твердила, что работать надо именно так! Пять лет понадобилось, чтобы мои слова возымели действие.

- Значит, редко говорила, - сказал Кутателадзе. Он подошёл к Ивашкину и крепко его обнял. - Молодец. В понедельник выходит Костя Корытин. Это будет ему лучший подарок!

- Вы не меня хвалите, Шалва Сергеич, а их, - Ивашкин показал на рабочих. Закончив смену, они подходили послушать, о чём толкует начальство.

- И хвали не словом, а рублём, - ловко вставил дядя Коля под всеобщее одобрение.

Кутателадзе сверкнул глазами в Свинцова, ткнул в него пальцем, словно припечатывая, и сказал:

- Законное требование! Премия за качество будет ваша. Премия за сдачу продукции с первого предъявления - тоже ваша.

Неожиданно в цехе появился Корытин. Он пополнел и теперь выглядел совершенно довольным человеком.

- Ну-ка, поди сюда, - позвал его Моров. - Только смотри, чтобы тебя второй инфаркт не хватанул. Сегодня у нас октябрь, да? Так вот сообщаю: твой цех сегодня начал сдавать квартальную продукцию. А?! - При этом он поднял руку Татьяны, как поднимают перчатку боксёра-победителя. - Теперь ты понимаешь, Константин Петрович, насколько цеху легче работать, когда нет начальника?

Корытин от души рассмеялся и показал на Ивашкина.

- Посмотрите на моего зама...

И без того тощий Леонид Алексеевич за последнее время заметно похудел, но сейчас выглядел самым счастливым человеком. Шутка ли! Первая сборка без авралов!

Вечером после обильного дождя установилась прекрасная тихая погода. Татьяна возвращалась домой, с удовольствием вдыхая прохладный сырой воздух. Сегодняшний день явился для неё настоящей большой победой, но не той, после которой наступает покой и благоденствие. Нет! Таких побед у мастеров не бывает. Слишком это беспокойная должность. Это и хорошо. Татьяну, с её характером, спокойная работа не устроила бы. Она добрела до своего дома и, проходя по узкой полоске асфальта, ведущей к подъезду, нечаянно столкнулась с шедшим навстречу человеком, попыталась обойти его, но тот загородил дорогу.

- Жека?..

- Здравствуй.

Они молча вышли на проспект. Жека, глядя в пространство перед собой, сказал негромко, словно размышляя:

- Не могу я теперь без тебя...

 
Главная страница сайта
Страницы авторов "Тёмного леса"

Последнее изменение страницы 25 May 2021 

ПОДЕЛИТЬСЯ: