Страницы авторов "Тёмного леса"
Пишите нам! temnyjles@narod.ru
Е.С. У микрофона Елена Смирнова. Закончился, к сожалению, цикл передач, посвященный святому патриарху Тихону. Но в конце этого цикла автор его сказал, что дело патриарха Тихона не закончилось. Сегодня вы в этом убедитесь. Итак, я снова в Православном Свято-Тихоновском гуманитарном университете у сотрудника отдела новейшей истории Русской Церкви Михаила Гара.
М.Г. Здравствуйте, уважаемые радиослушатели. Мы сегодня продолжаем наши беседы и надеемся поговорить о преемнике святителя Тихона, о митрополите Петре Крутицком. Если о патриархе Тихоне было ведомо всему христианскому миру, то о митрополите Петре Крутицком мало кто знал и при его жизни, и после его кончины мученической. И до 90-х годов мало кто мог ответить, кто это был такой. В официальных журналах (в т.ч. в "Журнале Московской патриархии") порой писали, что после патриарха Тихона русскую церковь возглавлял митрополит Сергий Страгородский. А несколько месяцев такого активного управления церковью и последующие 12 лет пребывания в узах - все равно, пребывая в узах, митрополит Петр оставался местоблюстителем патриаршего престола - вот этот весь период как бы выпадал. Отчасти это была виновата позиция советской власти - запрещалось говорить много о митрополите Петре, и вообще, иногда упоминать запрещалось. А отчасти есть и какая-то еще инерция - если имя не упоминается, то его как бы и нет. Мы сейчас стараемся исправить эту ошибку, тем более, что не случайно на иконе новомучеников и исповедников русской церкви митрополит Петр представлен в самом центре, рядом со святителем Тихоном. Если патриарх Тихон возглавляет сонм исповедников, то без сомнения, митрополит Петр возглавляет сонм мучеников, пострадавших за Христа в XX веке.
Когда преставился святитель Тихон, на Благовещенье 1925 года, вопрос о том, кто будет его преемником, кто будет местоблюстителем патриаршего престола, даже особенно не стоял. Святитель Тихон назвал в своем завещательном распоряжении трех кандидатов на местоблюстительство: митрополита Кирилла Казанского, митрополита Агафангела Ярославского и митрополита Петра Крутицкого.
Е.С. Вот именно в таком порядке?
М.Г. Да. Но первые два митрополита находились в ссылках, при том весьма далеких. А митрополита Петра власти разрешили утвердить в должности местоблюстителя. Он находился уже под следствием. Следственное дело завели на него и на патриарха Тихона незадолго до того самого Благовещенья, когда святитель Тихон преставился. Власти полагали, что владыка Петр у них на коротком поводке. С другой стороны, это было подготовлено всем, и самой обстановкой: для того чтобы проводить святителя Тихона в последний путь, собрались в Москве множество архиереев, порядкашестидесяти, и они утвердили митрополита Петра в должности местоблюстителя. Двое из них только отказались этот акт подписать. А все остальные единодушно согласились с тем, что русскую церковь теперь будет возглавлять митрополит Петр.
Вступив в должность местоблюстителя, митрополит Петр обратился к пастве с такими словами: "Меня ожидают труды, суд людской, но не всегда милостивый. Не боюсь труда, его я любил и люблю, не страшусь суда человеческого, опасаюсь одного - невольных ошибок, опущений и невольных несправедливостей. Ответственность своего долга глубоко сознаю, это потребно в каждом деле, но в нашем пасторском особенно."
Е.С. Местоблюститель - что это означает?
М.Г. Местоблюститель - это тот, кто исполняет обязанности патриарха вплоть до будущего собора, где он будет законно избран. Но надеяться на то, что собор состоится, было трудно в тот момент, и это избрание было по сути дела равносильно акту архиерейского собора, пусть не поместного, но как минимум архиерейского. И это сразу придавало митрополиту Петру полноценный статус.
Конечно, вступал он в эту должность в очень трудной обстановке. Было очевидно, что власти продолжат ту самую линию, которую они проводили в отношении патриарха Тихона в последний период его жизни. А именно, они добивались от святителя, чтобы он подписал такой кабальный документ, который бы русскую церковь подчинял ОГПУ - советским спецслужбам, делал бы патриаршее управление фактически марионеточным. Этот документ, конечно, патриарх Тихон подписать не мог. И он делал все, чтобы этого избежать. Тянулись переговоры, очень трудные, тягостные, бесплодные, посредником в которых был митрополит Петр. Святитель Тихон уже тяжело болел. Поэтому между Лубянкой и больницей на Остоженке постоянно ходил митрополит Петр. Он приносил оттуда то, что говорилось в отношении этого документа, и наоборот, от патриарха Тихона нес туда то, что он отвечал спецслужбам. Это, конечно, было послушание, возложенное патриархом Тихоном на него, но архиереи поглядывали на это косо. Такого авторитета, как у патриарха Тихона, у митрополита Петра не было в тот момент, этот авторитет еще предстояло завоевать. Кроме того, патриарха Тихона знали в России все и доверяли ему безгранично, чего нельзя было тогда сказать о митрополите Петре, который архиереем стал сравнительно недавно. Многие архиереи служили церкви в священном сане смолоду: в молодости приняли монашеский постриг, в течение многих лет получали повышение, получали награды, становились епископами, потом архиепископами, потом кто-то и митрополитами. А митрополит Петр был в считанные месяцы возведен в епископский сан в 1920 году.
Е.С. А до этого?
М.Г. Он родился на Воронежской земле в священнической семье, окончил духовное училище, семинарию. После семинарии служил по линии Учебного комитета нашей церкви. Тогда Учебный комитет играл еще большую роль, чем сейчас. Это была очень важная структура, которая имела несколько важных подразделений, одно из которых занималось духовными училищами. Тогда это было училище для маленьких отроков, туда приходили учиться в 9-10 лет, готовились 4 года к поступлению в семинарию, дальше уже продолжали свой учебный путь. Соответственно, те, кто преподавал в духовных училищах, несли сугубую ответственность за эти юные души. Одно дело преподавать в академии, а другое дело вот этих отроков, пусть они из священнических семей, их нужно было как-то и воспитать, и зажечь, и не угасить в них ничего. Когда жил будущий митрополит Петр, когда он служил по этой части, это было особенно актуально, потому что среди духовного юношества было большое брожение. В годы, например, революции 1905 года это очень ярко проявилось. И вот Петр Федорович Полянский тогда в миру - он был прекрасным педагогом. Самое известное место, где он служил (у него было еще несколько мест служения), это было духовное училище в Жировицах в Белоруссии, тогда это была Гродненская епархия. Там он познакомился с будущим патриархом Тихоном уже, потому что недалеко была Холмская земля, а будущий патриарх Тихон был тогда настоятелем Евлочинского монастыря на Холмщине. Это было первое их знакомство, которое уже потом все последующие годы продлится. А дальше, когда увидели, какие педагогические успехи делает Петр Федорович Полянский, его повысили, перевели в учебный комитет, и там он уже стал координировать учебный процесс в духовных училищах по всей Российской империи. Несколько повышений у него было, его последняя должность вот эта - она соответствовала по табели о рангах викарному епископу: один из действительных членов Учебного комитета - их было всего несколько человек таких. А если со светской табелью о рангах сравнивать, то это похоже на генерала. То есть это была очень почетная должность. Есть фотография старинная, на которой Петр Федорович Полянский с двумя епископами запечатлен, там он такой представительный, что даже как-то эти молодые епископы выглядят бледнее.
Он, кстати, был человеком очень веселым, жизнерадостным, любил какие-нибудь приемы гостей. Понятно, что он был человеком очень благочестивым, но вот для радости жизни он не был закрыт. Открытая душа - все его любили, это, может быть, напоминает то, что было в молодости старца Амвросия Оптинского - он тоже всегда о себе рассказывал, что он был очень живым, веселым с детства, так ему непросто потом дался переход к жизни монастырской.
Но когда закончилось существование духовных училищ в Российской империи, а это, конечно, с революцией произошло, в конце 17-го года же все они были ликвидированы. И тогда он устроился на работу на будущую фабрику "Красный богатырь", управлял ею. Советская власть с удовольствием принимала на службу опытных управленцев. Дефицит кадров сказывался, брали очень охотно, особенно если это мирянин, то ничего страшного, что он служил по духовному ведомству - пригодится пока. Правда, довольно быстро на митрополита Петра будущего написали донос, он был арестован. К счастью, скоро отпустили, но с этой работы пришлось уйти. Потом он работал с детьми-инвалидами, педагогом был. Но тоже оказалось, что был коллектив советский, он в него не вписывался.
Е.С. Это удивительно, как быстро коллектив стал советским.
М.Г. Мы вот пунктиром проследили его жизненный путь, и заметили, что вот он родился в 62-м году, на 3 года старше был патриарха Тихона, и вот уже 20-й год, 58 лет ему, в наше время это почти пенсионный возраст, и вот в этот момент-то его патриарх Тихон призывает на служение церковное. Предлагает принять сначала монашеский постриг, потом священный сан, а потом и сан епископа. Патриарху Тихону нужен помощник в управлении Московской епархией. Священномученик Петр прекрасно осознает, на что он идет. Родственники вспоминали потом, что, когда он вернулся после этого разговора домой, то сказал приблизительно такие слова: что если отказаться, то я буду предателем Церкви, а если согласиться, то это означает подписать себе смертный приговор.
Дальше несколько месяцев, когда последовательно хиротонии дьяконская, священническая, священнические степени одна за другой идут, в конце года он - епископ Подольский, викарий Московской епархии. И дальше он претерпевает несколько арестов. Аресты сначала были незначительные сравнительно, а потом был уже арест посерьезнее. Некоторое время он пробыл в ссылке в Великом Устюге. И может быть даже, это было и хорошо для него, потому что в великоустюжской ссылке он как бы пересидел кампанию по изъятию церковных ценностей, из-за которой многие пострадали, и начало обновленческого раскола. Патриарх Тихон, когда уже был освобожден, летом 23-го года, исходатайствовал досрочное освобождение владыки Петра. И вот он возвращается в Москву. Некоторое время активно помогает, но еще не на самых первых ролях, а потом, после интриги ГПУ с переходом на новый стиль, несостоявшимся, когда был навсегда посажен архиепископ Илларион Троицкий, вот тогда владыка Петр стал основным помощником патриарха Тихона. Вот такой был его путь.
А теперь мы можем вернуться к ключевому времени для него, времени его местоблюстительства. Итак, в какой обстановке он оказался? Как только разъехались все епископы, которые утвердили митрополита Петра, сразу же ожидала проверка того, что один из этих епископов сказал. Нашелся один архиерей, который его искренне поздравил. Это был всеми нами любимый митрополит Трифон Туркестанов, автор благодарственного акафиста "Слава Богу за все". Он, кстати сказать, единственный из наших архиереев, который не был никогда арестован. Это очень примечательно, и никак не связано с тем, что он в чем-то угождал властям. Это не так: ни в чем не угождал и никогда. Один священник, наш современник, говорил, что у митрополита Трифона было настолько доброе и чистое сердце, что не нужно было такому сердцу очищения страданиями. Вот митрополит Трифон в силу чистоты сердца своего был преисполнен любви. И он сказал митрополиту Петру очень дорогие для него слова, основанные на его имени, и мирском, и монашеском (они совпадали): Петр, Петрос, по-гречески камень, ваше высокопреосвященство, я вам желаю, чтобы вы стали тем камнем, на котором Господь в трудные годы утвердит русскую церковь. Эти слова стали пророческими.
И первая проверка этих слов состоялась буквально через три дня. Была Страстная среда, и власти опубликовали в центральных газетах, в "Правде" и в "Известиях" так называемое завещание патриарха Тихона в кавычках.
Е.С. А почему в кавычках?
М.Г. Потому что долгое время было непонятно, подлинный это документ или нет. Находились авторитетные люди, которые утверждали и так, и так. Даже один из самых замечательных церковных историков Михаил Ефимович Бугонин говорил о том, что видимо все-таки патриарх Тихон в последний момент эту бумагу подписал, навязанную ему спецслужбами, пошел на этот компромисс. Бумага была очень неприятная. В ней, в частности, есть такие слова: "Мы призываем церковно-приходские общины и особенно их исполнительные органы не допускать никаких поползновений неблагонамеренных людей в сторону антиправительственной деятельности. Призываем не питать надежд на возвращение монархического строя и убедиться в том, что советская власть - действительно народная, рабоче-крестьянская власть, а потому прочная и непоколебимая. Мы призываем выбирать в церковно-приходские советы людей достойных, честных и преданных Православной церкви, не политиканствующих и искренне расположенных к советской власти. Мы не можем не осуждать тех, кто в забвении Божьего, злоупотребляя своим церковным положением, отдается без меры человеческому, часто грубому, политиканству, иногда носящему преступный характер. И потому по долгу первосвятительского служения нашего благословляем открыть действие особой при нас комиссии, возложив на нее обследование, если понадобится, и отстранение в каноническом порядке от управления тех архипастырей и пастырей, кои упорствуют в своих заблуждениях и отказываются принести в них раскаяние перед советской властью, предавая таковых суду православного собора." После этого целая расписана программа еще против зарубежников - такое им осуждение высказано.
Е.С. Но это явно не стиль патриарха Тихона.
М.Г. Ну, старались под него подделаться как-то. И вот все стоял вопрос: действительно, может быть, подписал патриарх Тихон это, а может быть, нет. Пока наконец только в наши дни не были обнаружены в архивах спецслужб несколько редакций этого завещания, и выяснилось: последняя редакция датируется уже днями после кончины патриарха Тихона. Правили, как могли.
Мы привели специально самые одиозные места. На самом деле там есть преамбула большая, которая взята очевидно из редакции, предлагаемой патриархом Тихоном. Там вот этого текста, не свойственного патриарху, относительно немного в процентном отношении. И поэтому, конечно, все это вместе взятое могло смутить. И люди к тому же были многие склонны верить, если это напечатали в "Правде" - там же было написано, что сам патриарх Тихон предлагал и митрополит Петр чуть ли не сам в редакцию принес вместе с еще одним архиереем. Вот он, предсмертный документ, подписанный незадолго до того как... Получалось так: что если митрополит Петр хоть словом обмолвится, что это фальшивка, немедленно он был бы посажен. И никакого уже местоблюстительства не было бы за ним. Но он, честно признаться, и особо не стремился к этому. Но тревога за то, что будет с Русской церковью дальше, безусловно его сердце наполняла. И он никакого прямого ответа никому не давал. Он тем самым как бы говорил, что если бы это был подлинник, я бы, конечно, это подтвердил всячески. Но он уклонялся. Приходили к нему даже журналисты советские и спрашивали: вот даже порой торговки на Сухаревке говорят, что это завещание подложное; а вы что скажете? Он отвечал: ну это торговки говорят. С другой стороны кто-то ему говорил: как, неужели это подлинное? Он говорил: ну, да, вот мало ли что говорят. И так вот ничего определенного митрополит Петр не высказывал. Из этого надо было людям умным делать вывод, что, конечно, это фальшивка, но он не может пока об этом ничего сказать. Но вопрос даже стоял не в том, фальшивка это или нет; в конце концов и тогда это все воспринималось многими простыми людьми, как они всегда думали: что если даже патриарх Тихон что-то такое написал, то это для большевиков, а не для нас. Люди ему настолько верили, настолько его любили, что даже если бы он что-то такое откровенно сказал не то, ему бы всё простили, патриарху Тихону, то, что потом уже не прощалось никому.
Так что ожидаемого эффекта большевики не получили от этого завещания. Но дальше они стали требовать от митрополита Петра, чтобы он проводил его в жизнь. Чтоб он организовал вот эту комиссию, о которой говорится, чтобы она расследовала дела о контрреволюции в рядах духовенства. Чтобы еще одна комиссия, другая, вынесла бы решение по поводу зарубежников, митрополита Антония Храповицкого, который явно высказывал там за рубежом откровенную критику советской власти и монархические взгляды. Вот это требовали от него, а митрополит Петр ни в какую не соглашался ни на что. Он говорил, что он на это не уполномочен, что он только местоблюститель, что тут надо собор собирать, чтобы такие решения выносить.
Но самое страшное было даже не это, не то, что его заставляли искать контрреволюцию. А самая страшная интрига заключалась в том, что ему навязывали объединение с обновленцами. Дело усугублялось еще и тем, что предлагалось не только созвать объединенный собор, а еще и то, что этот собор возглавит Константинопольский патриарх. В этом было великое искушение для митрополита Петра. Потому что он видел, что перед ним две дороги: одна – бесконечных компромиссов с властью, с ГПУ, с совестью, а другая - прямой путь исповедничества. Вот это было распутье - согласиться на этот собор или нет. Условия были кабальные. Ведь легализованы были только обновленцы. Только им разрешалось готовить собор. И соответственно на этом соборе только у них был бы решающий голос. И если согласиться с ними заседать вместе, то они бы провели те решения, которые им нужны. И они были бы общеобязательны для всех участников. А если там патриарх Константинопольский, Вселенский так называемый, то что тогда? Ясно, что это был удар в самое сердце русской церкви направленный. Если такое произойдет объединение с обновленцами, то это верный раскол до дна, среди простых верующих. То, что и хотели власти достичь. И потом расколотую церковь можно по частям легче уничтожить. Это был их план. А искушение для митрополита Петра было какое: что если до этого предлагалось просто с обновленцами объединяться, то теперь предлагалось с участием, по благословению Вселенского патриарха. Можно было изобразить видимость законности. Вот ведь в чем дело. И наверное, никто бы его так уж не осудил - ну как же, это же Константинополь, первенство чести. Что тут митрополит Петр - только лишь местоблюститель. Но он это искушение преодолел.
Он от всего имел мужество отказаться. И мало того, когда к нему спецслужбы, можно сказать, подошли с ножом к горлу, то он выпустил послание всем чадам Русской церкви, 28 июля 25 года. Его не удалось открыто напечатать, но тем не менее, оно распространилось. Он вынес обновленцам страшный приговор, который даже патриарх Тихон им не выносил. Это важнейший акт всего его местоблюстительства активного. Цитируем: "Не о соединении с православною Церковью должны говорить так называемые обновленцы, а должны принести искреннее раскаяние в своих заблуждениях. Присоединение к святой Православной Церкви так называемых обновленцев возможно только при условии, если каждый из них отречется от своих заблуждений и принесет всенародное покаяние в своем отпадении от Церкви. Обновленцам был нанесен жесточайший удар.
Митрополит Петр сжег все мосты этим своим посланием. Если до этого власти могли от него ожидать каких-нибудь компромиссов, то теперь было совершенно понятно, что их не будет. И дальше нужно было его убирать. Власти эту задачу решили с помощью очень хитроумной интриги. Они привлекли, конечно, к этому делу обновленцев. Нужно было сфабриковать политическое обвинение против митрополита Петра. И они, для того чтобы это обвинение сфабриковать, использовали некоего Николая Соловья, который был известный авантюрист. Он в свое время из России выехал в качестве обновленческого епископа Сан-Францисского. Обновленцы могли поставить воепископы кого угодно. Напомню, что у них не было ограничений, связанных с монашеством, связанных еще с чем-то. И поставили в том числе этого авантюриста. Но авантюрист, когда покинул пределы советской страны, надеялся какие-нибудь дивиденды заработать у зарубежников, у митрополита Антония Храповицкого, например. И он там стал раздавать диссидентские интервью, что здесь, в советской России, гонят церковь, в подробностях обо всем говорил. За то, что обновленцы такого человека рукоположили и отпустили еще туда, за границу, самому главному деятелю обновленческому очень сильно попало от ГПУ. Это был епископ обновленцев, уже митрополит, Евдоким Мещерский, один из подписантов Меморандума трех. Вот Евдокима Мещерского ГПУ отстранило от руководства обновленчеством. Его страшно избили в застенках лубянских, выгнали на улицу, и он потом так и умер без покаяния; его видели в Одессе продающим пирожки. А этот Соловей, который так подвел свое начальство, не был зарубежниками принят. Те раскусили, что это авантюрист...
Е.С. Даже провокатор, я бы сказала.
М.Г. Да, это самый настоящий провокатор. Он дальше очень пригодился. Он вернулся; каялся перед обновленцами в своем отпадении в тихоновщину. И дальше дал необходимые показания. Что якобы ему было поручено, тогда, когда он уже уезжал, будучи еще обновленцем, что он уже тогда впал в тихоновщину, виделся с патриархом Тихоном, беседовал с ним 2 часа, там присутствовал митрополит Петр - вот оно, политическое обвинение. И он получил от них особое задание, которое надо было за рубежом выполнить. Там была распря среди тех членов дома Романовых, которые оказались в эмиграции, кто из них первый по значению. И вот якобы патриарх Тихон с подачи митрополита Петра передал свое благословение одному из этих членов дома Романовых, чтобы он был первым. Вот такая провокация, грубейшая совершенно. Ясно было, кто такой Соловей, но для политического обвинения было достаточно. И вот это всё громогласно на особом обновленческом соборе провозгласил тот самый известный обновленческий деятель Александр Введенский, который был уже митрополитом, который любил погулять в Метрополе, был женат три раза. Это был человек, который послужил для того, чтобы власти разделались с митрополитом Петром.
Власти еще не торопились арестовывать митрополита Петра. Они его поставили в такую обстановку - и дальше к нему опять с теми же требованиями подступили, чтоб он снова пошел на компромисс: "Вы под следствием; против вас такое серьезное обвинение, вы должны как-то оправдаться перед нами". Но не дождались. Никаким образом митрополит Петр не собирался какое-то угодничество показывать перед властями. Он по-прежнему занимал свою твердую позицию исповедническую. И поэтому его арестовали, 10 декабря 25 года. Получается, его местоблюстительство продолжалось с апреля по декабрь в 25-м году, активное местоблюстительство.
Е.С. На воле.
М.Г. Да. А дальше митрополита Петра не оставляли и в тюрьме. Ему и там не раз предлагали пойти на разные сделки власти. Тут даже обо всех них наверное и сказать будет затруднительно. Потому что не раз и не два предлагали разные варианты. Мы остановимся только на некоторых из них.
Поначалу митрополита Петра отправили в далекую ссылку тобольскую. Под Тобольском есть старинный Абалакский монастырь. Его как раз незадолго перед тем закрыли. И возле него митрополиту Петру разрешили жить. Но туда все-таки можно было ездить, можно было видеться с ним - была какая-то связь очевидная. Власти это через два месяца распознали, и поэтому митрополита Петра перевели гораздо дальше.
Есть такое место на берегу Обской губы, на самом крайнем севере, за Полярным кругом. Называется это место зимовье Хэ. Зимовье Хэ было страшным местом. Тогда там был довольно большой ненецкий поселок. Ненцы занимались рыболовством, они выживали в этих условиях. Но для митрополита Петра они были губительны, т.к. зима там продолжается 9 месяцев, суровая очень, особо суровая, потому что именно там постоянно дуют очень сильные ветра. Это известно из климатологии, что есть такие места на крайнем севере, которые отличаются тем, что там постоянный маршрут крупных воздушных масс. Хэ именно там находится. Эти ветра выдувают из утлых жилищ последнее тепло. Эти ветра, когда на улице -40, -45, когда метет метель постоянно, делают невозможным даже элементарный выход на крыльцо порой. Очень трудно обеспечить жилище топливом - нужно непрерывно топить, чтобы остатки тепла сберечь.
Митрополиту Петру было уже много лет. Запретили ехать с ним какому-нибудь помощнику - если еще другим разрешалось это, то митрополиту Петру - нет. Правда, ему посылали переводы духовные чада, на них он смог снять угол у какой-то ненки. Но это все, что можно было сделать. Там и купить было особо нечего. Это глухое место, с которым и связи толком не было. И вот там митрополиту Петру предстояло прожить 4 года. Он еще об этом не знал, приговор был на меньший срок.
Он потом писал оттуда, что его очень скоро одолели болезни. Если до этого он был еще крепким старцем более-менее, там он стал болеть все больше и больше. Силы его оставляли, и было очевидно, что чекисты отправили его туда умирать. Он уже это сам чувствовал. Те, кто его знали, тоже это понимали.
Между тем в Церкви происходили всё новые и новые, и всё более тревожные события. Пока митрополит Петр был в Хэ, его место, его обязанности воспринял митрополит Сергий Страгородский. За несколько дней до ареста митрополит Петр составил свое завещательное распоряжение. Одно на случай кончины, другое на случай, если он не сможет исполнять свои обязанности. И вот в том, которое на случай, если не сможет, он первым кандидатом вместо себя, временно, пока он не может, т.е. это заместительство - он заместительство передал митрополиту Нижегородскому Сергию Страгородскому.
Митрополит Сергий очень осторожно, со всем необходимым искусством это послушание воспринял. Это был очень трудный момент, о нем бы надо рассказывать особо, потому что тогда ГПУ инспирировало новый раскол церковный, называемый Григорианским, митрополит Сергий искусно повел с ним борьбу. Митрополит Сергий был очень искусным церковным политиком, Ему удалось с Григорианским расколом эффективно побороться. Дальше уже он стал восприниматься среди архиереев как достойный преемник митрополита Петра в то время. Конечно, власти эту активность тоже приветствовать не могли. И митрополита Сергия тоже арестовали. Он провел в тюрьме несколько месяцев.
За это время, и даже еще немного незадолго до него, у властей созрел новый план. Они убедились, что их интриги с обновленцами несмотря на все старания не срабатывают. Не получается никакого раскола, кроме иерархического. Раскол среди иерархов: кто-то идет за обновленцами, пусть даже не очень многие уже в эти годы, но люди простые не идут в массе своей. За этим Григорианским расколом тоже никто особо не последовал. Даже несмотря на то, что туда вошли порядка десяти епископов старого поставления, несмотря на то, что даже они были легализованы в кавычках - ну им была дана такая бумажка скромненькая, что пока препятствий для их деятельности со стороны ГПУ не встречается - и всё. Но все равно, хоть они были и старого поставления, их сразу же окрестили в народе "обновление N2", и никто за ними тоже не последовал.
И тогда власти взяли новый курс. Они решили, что надо найти какого-нибудь действительно авторитетного иерарха, которого поставить во главу Церкви и дальше заставить его делать то, что нужно ГПУ. Не нужно раскол уже делать, какой-то внешний. Нужно поставить того, кто авторитетный, и ему, так сказать, свернуть шею, и тогда уже люди увидят, что вот этот иерарх делает то, что хотят спецслужбы. Люди это увидят - от него отвернутся. И это можно будет расценить как контрреволюцию. И соответственно контрреволюционное духовенство и контрреволюционных церковных людей легче будет ликвидировать. А потом можно будет добраться и до самой этой иерархии постепенно. Предлагалось такого рода сотрудничество нескольким видным иерархам. Но согласился на это только митрополит Сергий.
Е.С. А предлагалось и священномученику будущему Кириллу Смирнову, и священномученнику будущему Петру Полянскому, и Агафангелу, да?
М.Г. Предлагалось, под разными видами предлагалось. И иерархи все отказывались. Митрополит Кирилл в особенно резкой форме.
Е.С. Ну да, когда ему сказали, чтобы он снимал тех архиереев, которые неугодны...
М.Г. "Я не пушка, чтобы стрелять по русской церкви; вы - не пушка, я - не ядро."
Но митрополит Сергий на это пошел. Конечно, для нас очевидно, что он советской власти в отношении разрушения церкви не сочувствовал. Он очевидно считал, как и прежде, когда подписывал Меморандум трех и присоединялся к обновленцам, что можно вступить в такую интригу с властями и как-нибудь их переиграть.
Е.С. Самонадеянно несколько. Ведь глава церкви - Христос.
М.Г. Понятно, что глава церкви - Христос, и вообще, митрополит Вениамин Петроградский в свое время задал вектор новомученикам и исповедникам, говоря, что совершенно нет смысла рассуждать о том, что нужно хранить живые силы, нужно не церковью жертвовать ради себя, а собою жертвовать для церкви. Но митрополит Сергий думал, что все-таки очень важно сохранить внешнюю структуру церковную.
Е.С. Он с кем-то советовался, когда думал это?
М.Г. Скорее всего это было в основном его решение. Хотя у него были единомышленники.
Е.С. Ведь над ним стоял все-таки митрополит Петр, он был местоблюститель.
М.Г. С митрополитом Петром была очень затруднена связь. А более того, митрополит Петр эту позицию категорически не разделял, он стоял на позиции, заявленной митрополитом Вениамином Петроградским в свое время, он был твердым исповедником.
Е.С. То есть это шло вразрез с мнением местоблюстителя истинного?
М.Г. Вот мы можем заметить, что даже за год до того, еще в 26-м году, когда власти еще не договорились с митрополитом Сергием, но уже к нему как к заместителю местоблюстителя подъезжали, они тогда ничего не добились, власти. А проект, который предлагал митрополит Сергий, их не устроил. Сотрудников ГПУинтересовал проект документа о верности советской власти,а митрополит Сергий писал им, что обещая полную лояльность, обязательную для всех граждан Союза, мы, представители церковной иерархии, при этом не можем взять на себя каких-то особых обязательств или доказательств нашей лояльности, т.е. документ такой не можем выпустить; не можем взять на себя, например, наблюдение за политическим настроением наших единоверцев. Откровенно говорит: вы предлагаете стучать, а мы не можем этого взять на себя. Хотя бы даже это наблюдение ограничивалось бы тем, что за благонадежность одних мы ручаемся, а других будем лишать такого ручательства. Тем паче не можем мы взять на себя функции экзекуторские и применять церковные кары для отмщения кому-либо. Но с другой стороны, мы твердо обещаем, что, насколько это будет зависеть от нашего авторитета, мы не дадим впредь вовлечь церковь в какую-нибудь политическую авантюру, и не позволим никому прикрывать именем церкви свои политические вожделения. Это линия патриарха Тихона - аполитичность, церковь над политикой: над красными, над белыми, над революцией, над контрреволюцией.
И теперь, когда в 27-м году, после освобождения из тюрьмы, после договоренности с властями митрополит Сергий выпускает свою знаменитую июльскую декларацию, он говорит совершенно по-другому: мы хотим быть православными и в то же время сознавать Советский Союз нашей гражданской родиной, радости и успехи которой - наши радости и успехи, а неудачи - наши неудачи. Всякий удар, направленный в Союз, будь то война, бойкот, какое-то общественное бедствие или просто убийство из-за угла подобное варшавскому (убийство Войкова, одного из организаторов убиения царской семьи, имеется в виду) или просто убийство из-за угла сознается нами как удар, направленный в нас. Полное единение политическое с советской властью. Не духовное, как с родиной, с русской землей, а прямое политическое единение. То, чего никогда не было прежде.
Е.С. И даже упоминание имени одного из убийц царя.
М.Г. Мало того, в этой же декларации вынужден был митрополит Сергий написать слова и о том, что многие из иерархов и духовенства не прочувствовали момент текущий; и то, что они арестованы, то, что они находятся в заключении сейчас - это не потому что они - исповедники Христовы, они попали в заключение за политические убеждения, за то, что не переключились от своих былых политических взглядов на новые. Вот это было сказано тоже.
Е.С. То есть он приписал им политику?
М.Г. Это было прямое предательство. Если еще вот это вот "наши радости - ваши радости", если еще это как-то можно было считать неким ходом, тем более, что тут условное предложение ("Мы хотим быть православными и сознавать Советский Союз нашей родиной, радости и успехи которой мы хотим..."), то здесь-то была обида нанесена тем, кто за Христа страдает, тем, кто не за какую-то политику попал в тюрьму.
Е.С. А те, кто не отказался от веры Христовой.
М.Г. Да. В декларации было и еще немало такого, одиозного. Но вот это самое главное все-таки. И то, и другое: то, что с аполитичностью церкви покончено, сразу было видно; и то, что вот такое отношение к тем, кто за Христа страдает, было высказано. Сейчас известно, что текст декларации митрополита Сергия правился ГПУ, и правился серьезно. Но раз уж договоренность была достигнута, пришлось на это митрополиту Сергию пойти. Раз он решился в принципе на такие компромиссы, то вот уже декларация стала прямым следствием. И дальше требовали ее проводить в жизнь. И в ней тоже говорилось... Вот если раньше митрополит Сергий говорил, что он не будет церковных каких-то карательных мер применять, то теперь он был уже на них готов. И он по указаниям властей кого надо из архиереев запрещал в служении, а кого надо переводил куда нужно, кого надо ставил даже. Пришлось подчиняться.
Он надеялся, что этим купит легализацию Московской патриархии. Но он получил точно такую же бумажку, как григорианские раскольники: что вот Синод вы можете при себе образовать, препятствий для его деятельности не встречается впредь до. В общем, пока власти готовы - и всё. Там не говорилось, что он узаконивается, что он становится каким-то признанным на государственном уровне. "Пока препятствий не встречается." И больше ничего. Вплоть до последних дней своих ничего не получилось у советской власти получить. Вот надеялся митрополит Сергий на то, что все-таки епархиальное управление, что всё зарегистрируют власти, что можно будет легально управлять церковью, пусть вот ценой компромиссов этих.
Е.С. А в результате получилось просто действительно предательство новомучеников.
М.Г. Получилась трагедия на самом деле. Может быть, побуждения были и такие, в надежде, что что-то удастся сделать; может быть, хоть кое-где останутся храмы, что как-то люди не останутся полностью покинутыми - вот этого хотелось митрополиту Сергию - чтоб люди могли крестить детей, чтоб могли венчаться хоть где-то, бывать на богослужении. Между тем храмы закрывались всё с той же скоростью, с той же еще всё больше и больше арестовывалось духовенство. И такая фиктивная легализация в кавычках - она не помогала церкви сохраниться.
Е.С. Да к тому же получалось, что вот он снимал сан с людей, и их спокойно уже как политических арестовывали, расстреливали.
М.Г. Забегая вперед, мы отметим, что глубоко промыслительно было то, что митрополит Сергий являлся лишь заместителем патриаршего местоблюстителя. Он такие запрещения выносить не имел права канонически. Потому что реально местоблюстителем живым, действующим, никем не отмененным был заключенный митрополит Петр.
Е.С. Которого власти заставляли не поминать во время богослужений.
М.Г. Власти, понятно, заставляли, но митрополит Петр был жив, он был законный местоблюститель. Митрополит Сергий полагал, что он, находясь в заключении, не имеет права вмешиваться, потому что не знает обстановки. Но это было большое заблуждение, потому что он не был никем запрещен, он оставался местоблюстителем.
Е.С. А он знал о декларации?
М.Г. Да, узнал. Об этом у нас речь дальше. А здесь и сейчас мы, забегая вперед, скажем, что все последующие запрещения, все неканоничные решения, принимаемые митрополитом Сергием и им подписанные, не имели церковной правовой силы.
Е.С. А он разве об этом не знал?
М.Г. Он утверждал, что это не так. Он утверждал, что митрополит Петр ему передал полномочия во всей их полноте.
Е.С. Это очень похоже на приемы, которые использовали обновленцы в свое время с патриархом Тихоном.
М.Г. Да, это похоже, хотя не совсем. Но это было одно из главных обвинений, которое звучало против митрополита Сергия - в узурпации церковной власти. В дальнейшем это будет очень твердо звучать у многих, у митрополита Кирилла Казанского, например, у владыки Афанасия Сахарова, и не только.
То, что декларацию заставили не просто издать, а заставили проводить в жизнь, и то, что митрополит Сергий на это пошел, и всё, что из этого получилось, уже в наше время святейший патриарх Алексей II и назвал как раз трагедией. Назвал в таких выражениях: что трагедия митрополита Сергия в том, что он попытался договориться с бандитами. Это поразительно точное замечание. Оно сразу обо всем говорит: "попытался договориться" - из этого мы видим, что не договорился; даже его самого чуть не расстреляли; всё ближайшее окружение почти уничтожили, уж не говоря о другом каком-то духовенстве.
К 39-му году на свободе оставалось 4 архиерея: сам митрополит Сергий и еще трое. Даже тогда ходила шутка в церковных кругах, что вот мол спрашивали, как у вас дела, владыку Сергия, тогда уже местоблюстителя, после расстрела митрополита Петра, а он говорил, что ну как, живем хорошо, просторно - один архиерей на западе, другой на востоке. Сколько было уничтожено духовенства, сколько закрыто храмов, сколько было областей, где ни одного храма не осталось - это была самая настоящая трагедия. Если бы не политические перемены, если бы не присоединение дальнейшее новых земель по пакту Молотова-Рибентропа, где было много храмов, которые нельзя было сразу закрыть, - поэтому-то и решили не расстреливать митрополита Сергия, пока оставить. Если б не дальнейшая война, которая за этим последовала, очевидно было бы, что все эти попытки договориться с бандитами провалились. Но так уж Господь устроил промыслительно, что остатки русской церкви пригодились. Но этого ожидать было никак нельзя.
Митрополит Петр узнал в своем зимовье Хэ, где находился в ссылке, о том, что произошло в 27-м году. Узнал не сразу; ему только некоторое время спустя после этого привезли все документы. Один замечательный епископ, священномученик Дамаскин (Цедрик) сумел снарядить к митрополиту Петру гонца. Гонец добрался до Хэ и привез туда целый пакет документов, их там было несколько десятков. Митрополит Петр с ними ознакомился. И дальше он отправил митрополиту Сергию письмо, в котором убеждал его, горячо убеждал исправить все допущенные ошибки; заверял его в своей любви - они были очень давно знакомы, по службе в духовно-учебном ведомстве еще, они были в близких отношениях всегда с митрополитом Сергием, несколько десятилетий. Для митрополита Петра было очень горько услышать о том, что без его санкции делается в Москве. И он просил всё исправить, просил вернуться на исповеднический путь.
Нам не известно в точности, дошло ли это письмо до заместителя. Но однако же через 2 года после этого - дело в том, что всё это происходило в 29-м уже году; а в 31-м митрополит Сергий написал небольшой полемический труд, в котором предметом рассуждения были отношения с католической церковью. И вот там, критикуя папство, среди прочего он вдруг буквально слово в слово повторил слова из письма митрополита Петра. Речь шла о тех самых ошибках, на которые предстоятелю церкви недопустимо указывать; и что если там кто-то находится далеко, то он не может вмешиваться в церковное управление.
Е.С. То есть он поставил митрополита Петра на место, что называется, да? Вы где-то там далеко...
М.Г. Не то чтобы поставил, он всегда говорил об этом. Говорил, что это вот тот, кто находится в заключении, не может участвовать в церковном управлении никак. Почему? Потому что он плохо осведомлен.
Е.С. Но вот он же увидел, что митрополит Петр осведомлен хорошо. Ведь ясно, что он это письмо получил...
М.Г. Митрополит Сергий настаивал на том, что ему передана во всей полноте высшая церковная власть. Что в этот момент, да, есть местоблюститель, но он покуда не у дел и не может участвовать в делах церковного управления. Это была позиция, которую он постоянно проводил.
Е.С. А вот то, что поминающие, не поминающие? Те, кто поминал митрополита Петра и те, кто не поминал.
М.Г. Вот как раз мы и подошли к очень важному моменту. И декларация, и даже не только она, скорей, все последующие действия вызвали у многих поначалу просто недоумение, потом возмущение, и составилась митрополиту Сергию очень внушительная оппозиция. Она была неоднородной. И потом, поскольку нельзя было от нее отвернуться, те церковные историки, которые писали об этом периоде после войны, но еще до Перестройки, и даже некоторые, кто пишет доселе, к сожалению, утверждают, что были расколы слева (так они... это их терминология), то есть обновленцы, григориане (партийная терминология, понятно, не очень приемлемая в церковной жизни); и дальше говорят: были расколы справа. И к ним относят всю оппозицию митрополиту Сергию - и митрополита Кирилла, и святителя Афанасия, митрополита Агафангела Ярославского и всех ярославских иерархов тогдашних; и митрополита Петра тоже к ней причисляют.
Е.С. То есть новомучеников.
М.Г. Да, то есть тех, кто почти все причтены к лику святых.
Е.С. За исповедание именно веры.
М.Г. То есть считают, что они отделились от русской церкви. Отделившись от митрополита Сергия, перестав исполнять его административные распоряжения, они тем самым, по мнению некоторых историков, отделились и от церкви.
Е.С. Но ведь вы сказали, что он во многом поступал не канонично.
М.Г. Но тут ключевой момент в том, что был жив митрополит Петр. Ему, арестованному после того, как он из Хэ стал писать в столицу, очевидно, это письмо митрополиту Сергию, оно до Москвы дошло, ГПУ его увидело. А когда он еще раз писал, то даже оленевода, который письма вез, перехватили сотрудники ГПУ. И тоже зафиксировали, что митрополит Петр активизировался.
Власти этого очень испугались; они его сразу посадили в одиночную камеру Свердловской тюрьмы. Из одиночных камер он до конца дней не вышел. Его полностью изолировали, чтобы он уже никому не мог ничего писать. Очень опасались.
Получалось так, что те, кто от митрополита Сергия отделились, отделились всего лишь от заместителя, который поставлен для того, чтобы исполнять по сути дела техническую роль - нести обязанности того, кто пока их нести не может. Временно; вот он не имеет учредительных прав - так по-другому можно сказать. Вот это очень важный момент. И митрополит Петр жив, его можно поминать, его можно считать - да, пусть он в тюрьме, пусть о нем сведений никаких нет, но он жив.
Ему власти не раз предлагали сменить ужасную подвальную одиночку, где он солнечного света годами не видел и содержался без медицинской помощи, сменить на свободу в обмен всего лишь на отказ от местоблюстительства. "Зачем вам оно? - говорили митрополиту Петру. - Зачем вам эта должность нужна? Откажитесь - и будете на свободе; будете служить даже. Пожалуйста!" Он отказывался; говорил, что это вызовет брожение раскола в церковной среде.
Скорее всего, по другой причине он отказывался. Когда ему привезли эти документы и он увидел, какой крен пошел в церкви.
Он осознавал уже, что он единственный центр, вокруг которого все объединены. Митрополита Петра поминали и считали своим местоблюстителем абсолютно все, до самой крайней оппозиции митрополиту Сергию, вплоть до самой, до самой крайней, даже епископ Виктор Островидов, самый радикальный, который считал, что после этих поступков у митрополита Сергия в церкви даже таинства не действенны. И он митрополита Петра чтил и поминал. Уж не говоря о всех более умеренных. Митрополит Сергий и всё его окружение, несмотря ни на что, они тоже, они прекрасно понимали: митрополит Петр - местоблюститель; поминали его. Все сочувствующие митрополиту Сергию, зарубежная церковь все равно митрополита Петра поминала. Он оставался единственным, кого все уважали, перед кем все склонялись.
Е.С. Те, кто поминал только митрополита Петра и не поминал митрополита Сергия, их сажали и расстреливали.
М.Г. Да. Многих из них можно было называть "не поминающими". Пусть эта терминология не всё отражающая. Что значит "не поминающие"? Не поминающие новые власти, с одной стороны, и не поминающие митрополита Сергия. Были несогласные люди с тем, что он права учредительные присвоил, и принимал решения компромиссные, на которые не был уполномочен. Вот это - ключевое обвинение. И конечно, вот его действия все, вместе с его Синодом, который он собрал и в который, конечно, ГПУ ввело своих сотрудников. Там даже был митрополит Серафим Александров, которого прозвали в народе "митрополит Лубянский".
Вот в чем была тогдашняя трагедия. И митрополит Петр, понимая это, от местоблюстительства не отказывался. Ему тогда говорили: "Ну хорошо, станьте тогда нашим сотрудником; и тоже выйдете на свободу; будете местоблюстителем, но нашим сотрудником при этом". Он и от этого отказался; сказал, что это не сродно его натуре.
И тогда уже его окончательно заточили в одиночку, перевели из Свердловской тюрьмы в Верхнеуральскую, самую строгую, в которой сейчас сидят те, кто были бы смертниками, если бы у нас была смертная казнь. И вот в Верхнеуральской тюрьме ему новое дело соорудили, и по этому делу в 37-м году расстреляли.
Митрополит Петр, когда ему еще предыдущее продление срока оформляли, сказал слова таинственные: "Теперь я не умру". И мы даже до сих пор задумываемся, что бы они значили. Наверное, они означали в первом приближении то, что он не умрет в тюрьме сам, что бы чекисты ни делали. А во втором уже приближении то, что митрополит Петр не умрет в нашей памяти, не умрет в памяти Божьей.
Нету ни одного, пожалуй, из наших новомучеников, исповедников, кто перенес бы такие страдания. Столько лет в одиночной камере никто не сидел, как он. Мы никогда бы не узнали даже, в каких условиях он там находился, если бы не письма, которые он писал начальнику тюрьмы, Менжинскому - это уже начальник ОГПУ, это крупный начальник; тому же Тучкову. Им митрополит Петр написал целый ряд писем с просьбой смягчить условия своего заключения. Он писал, что ему каждый день стал как пытка, потому что нет медицинской помощи; описывал целый букет болезней, который он заработал там в тюрьме, описывал, что его не выпускают на прогулки в светлое время, выводят и то редко, только ночью, и то на какие-то там 10-20 минут. Просил и умолял, обещал, что он будет лоялен советской власти, но это не втом смысле, как вот от него хотели, что политическую деятельность не будет никакую вести. Просил отпустить его хотя бы в лагерь. Но ему, конечно, никакого разрешения на это не давали, а все эти бумаги просто подшивали в дело. Параллельно с этим однажды, когда провели у него в камере обыск, то нашли его маленький дневничок. Он его вел просто, может быть, потому что многолетнее одиночество склоняло его хоть что-то записать; хоть что-то там поделать в этой камере, в которой и света-то почти нет, и воздуха нет. Это совершенно поразительный документ, из которого мы можем процитировать некоторый фрагмент:
"Когда я поддался мысли, что по телесному нездоровью могу отступить от своих внутренних требований, я падал всё ниже и ниже; но когда принудил себя смотреть на физические страдания как на вызов к усилению внутренней работы, и приступил к этой работе, вот тогда начал достигать некоторого душевного спокойствия. Истинная духовная жизнь проявляется в человеке, когда он радуется не своей радостью, страдает не своими страданиями, а сострадает и сорадуется другому, сливается с ним в нераздельную жизнь. Одно только поддерживает - это сознание, что у меня есть обязанности по отношению к церкви, которые я должен не оставлять, хотя бы и не пришлось их осуществить. В этом случае чувство ответственности побуждает показать пример, в силу того чтобы по истине страдания не могли сломить меня. Было бы преступным под влиянием какого-либо острого чувства или чувства, основанного на надежде благополучия личного, предпринимать те или иные решения, опрометчивость или неудача которых могли стать пагубными для церкви. Держусь непоколебимо христианского настроения и идеалов, и потому не могу в свое служение церкви вложить какое-либо раздвоение или пожертвовать им, этим служением, в пользу личного благополучия. Я считал бы себя бесчестным не только перед верующими, но и перед самим собой, если бы личные интересы предпочел бы своему долгу любви к Церкви. Веруй и умей нести свой крест! Отдаюсь на волю Провидения, памятуя, что всякое незаслуженное страдание является залогом спасения".
Митрополит Петр был расстрелян в Верхнеуральской тюрьме 10 октября 1937 года и погребен в неизвестной могиле на территории этой же тюрьмы. Где сейчас его мощи пребывают, сказать нельзя.
В наше время священники, служащие в Николо-Кузнецком храме в Москве, преподаватели Свято-Тихоновского университета посетили места жизни митрополита Петра, побывали в Хэ и даже были допущены во внутренний двор Верхнеуральской тюрьмы и в ее помещения. Побывали и под Тобольском, побывали во всех местах, связанных с жизнью святителя Петра. И поняли, что найти какие-то следы в Верхнеуральской тюрьме не получится уже.
Но тем не менее, несмотря на то, что мы не можем, как к мощам патриарха Тихона, подойти к мощам священномученика Петра, мы можем ощутить его живое присутствие в нашей жизни, особенно если на его праздник побывать на службе - в Москве есть храм в традиционной гимназии в районе метро Таганская, посвященный именно священномученнику Петру. Там бывает замечательное церковное торжество в дни, когда празднуется его память, с крестным ходом. В наше время составлена прекрасная служба ему. Есть монография Бугонина, написанная еще до решительных перемен в церковной жизни - это был особый подвиг ее автора. Есть и монография священника Александра Мазырина, которая уже составлена с учетом самых последних данных, всех обнаруженных в наши дни в архивах документов. Эта книга отличается своей особенной научной точностью и в то же время живым изложением. Называется книга "Кифа". Кифа - это второе имя апостола Петра, вот оно же отнесено и к митрополиту Петру Крутицкому. Подзаголовок "Патриарший местоблюститель священномученник Петр, митрополит Крутицкий".
Митрополит Петр, как отмечал один наш замечательный современник, принадлежал к тому исчезнувшему, уничтоженному типу людей, вышедшему из глубины церковного бытия, из самой сердцевины уже забытой теперь народной жизни, которую отличали детская простота, доверчивость, непамятозлобие, неистребимая доброжелательность ко всем людям, невзирая на их недостатки, а главное, вера в Бога, который есть любовь и добро. Встретив такого человека - а раньше в народной среде таких было много - легко было понять, что принесла нашему народу православная вера, почему нашу страну именовали святой Русью. Митрополиту Петру были свойственны кротость и смирение, которые лишь с огромным трудом достигаются современными людьми. Он не умел и не хотел быть князем церкви, владыкой, тем более дипломатом, церковным политиком. Он никогда бы не стал митрополитом-синодалом, ни в прежнее время, ни потом, в советское. Оставался бы исполнительным чиновником, милым, приятным, добросовестным сотрудником церковного ведомства, и не мечтал бы о духовной карьере. Он был доволен тем, что имел. Был верным, добрым другом, жизнерадостным, простым, общительным, не способным на предательство, конъюнктурный расчет, борьбу за власть. Патриарх Тихон разглядел в нем родственную душу, понял, что на него сможет всегда положиться, что в трудную минуту он не подведет. Так он стал епископом, митрополитом, местоблюстителем.
Время было такое, что нужен был простой подвиг до смерти. Никакое политиканство, хитрость, дипломатия не помогали. Или предательство, или подвиг до смерти - другого выбора не было. Отсидеться в тени было невозможно. И патриарх Тихон, умирая, послал к себе на смену его, тоже умирать. Будущий митрополит Петр это понял и послушно пошел со смирением, хотя и со страхом. Но согласившись на данный ему крест, он всегда оставался верен полученному благословению.
Мы, празднуя память наших новомучеников, не можем не вспоминать о том, что их молитвами мы сегодня можем и сами молиться в храмах, и детей своих воспитывать в православной вере, и радоваться широкой возможности церковной жизни. Действительно получилось, как и говорил митрополит Трифон Туркестанов в свое время, что священномученик Петр стал тем камнем, на котором Господь в трудные годы сохранил русскую церковь.
Е.С. Мы закончили передачу, посвященную священномученику Петру Крутицкому. Жизнеописание этого великого и дорогого для нас святого вам рассказал Михаил Гар, сотрудник отдела новейшей истории Православного Свято-Тихоновского гуманитарного университета. Передачу записала и подготовила к эфиру Елена Смирнова.
Митрополит Пётр (Полянский) (2-я беседа на радио "Радонеж")
Митрополит Пётр (Полянский) (3-я беседа на радио "Радонеж")
Аудиозапись беседы: (на сайте радио "Радонеж")
СКАЧАТЬ
СЛУШАТЬ