Страницы авторов "Тёмного леса"
Пишите нам! temnyjles@narod.ru
В детстве было ещё куда ни шло. Дохляком называли и по-всякому. Не сладко, но хотя б отщепенцем не считали - так, "гадкий утёнок". Хотя на нашей фабрике уток не разводят - только кур. Это считается. А на самом деле - нет, конечно, не половина - но утки есть, есть, под кур косят - приходится. Если ты - не курица - в один ужасный момент изымут из стаи - и как не было.
Например, петухов...
Меня, собственно, моё уродство и спасло. По началу зоотех прозевал - как водится, по пьянке, не только меня - ещё много петушков прозевал - да уж теперь всех отловили - а я, вот, остался. Живу, кормлюсь. Конечно, наша птичница меня спасла, Валерия - она романтичка, жалеет меня. И началось. Когда уродство моё ещё не так заметно было - она первая диагноз поставила: "Да ты лебедь!" Это у людей - дебилы. Начальство приезжает, всех птичников дебилами обзывает. И зоотехника пьяного. Ну, а я - среди кур. Во-первых, самецкого полу. Это уже приговор. Во-вторых... да, я сам признаю. Да, урод.
Лебедь.
Ну, что ж, в семье, как говорится, не без урода.
Ладно, я не роптал. Молился на птичницу Валерию и жил тихо. У нас не как у людей - куры друг на друга не стучат. Так что, живу. До самого торжественного выпуска - он называется, вообще-то, странновато - "забой". Что-то музыкальное, кажется, - надеюсь дожить.
Дни идут. Кормушку подсыпают - а про то, что после выпуска - это куры тарахтят, планы строят. А я сегодняшним днём живу и ещё мечтаю.
Куры, кстати, тупые - они на людей смотрят - кто как одевается, кто кого... любит - и прочее, прочее.... А я думаю, людей надо слушать. Конечно, тоже тарахтят больше, чем наши куры. Но нет-нет и что-то о мире узнаешь. Например, что есть уткофабрики, что грохот отдалённый - это электрички. Что воробьёв нигде не выращивают, а куры вообще не летают. В принципе.
Многое я слышу. Так, птичница Валерия иногда вслух книги читает, то стихи, то о людях рассказывает. У неё язык богатый, она заканчивала пединститут, так что её заслушаешься. О музыке, о театре.
А слесарь Владик пьёт, матерится и радио слушает - тоже, кстати, грамотно излагают по радио. Про политику, про рекламу - вообще, про жизнь.
Но о нашем курином мире - почему-то ни словечка - будто наша огромная птицефабрика - ничто.
Хотя было одно беспокойство: оказывается, болеют зарубежные куры ужасно. Так что им въезд в Россию запретили - видно, чтоб нас не заразили.
Если честно... Мы тоже прибаливаем. Бывает. А у нас это страшно. Иногда по нескольку корпусов лапки кверху - тракторами вывозят и вывозят. Бывает.
Нашему курятнику пока - тьфу-тьфу - везло. Так что, спасибо Правительству за заботу.
Правительству России, конечно. У нас есть своё самоуправление - во главе с Верховным Советом Уважаемых Птиц. Да только куры у нас... Кудахчут.
Как всякий честный бройлер, я должен быть патриотом.
А я смотрю в оконце на небо и тоскую. Моё уродство не столько внешнее - длиннючая шея и прочее, но, главное, внутренне: я летать мечтаю, хотя, конечно, как любой бройлер, высоты побаиваюсь... А корм.... Ведь кормятся же как-то люди! У нас по Конституции положено людей считать богами, но все поголовно... словом... вообще, плохо о людях думают. Мол, прислуга, чернь. Слухи ползают, будто люди тайком бройлеров... едят. Принято говорить, что это предрассудки.
Я думаю, что могут и есть - слышал кое-что о каннибализме, когда советские дипломаты с императором Бокассо кушали людей, так что всякое может быть, думаю. Я считаю людей просто своеобразным видом животных - это здравый смысл подсказывает.
О других местах мечтаю: повидать бы. Кремль увидеть. Город на Неве. Кавказ. Другие страны. Одессу. В юности мне крепко доставалось за то, что лез к солидным курам с вопросами, делился мечтами со сверстниками. Мой самый близкий друг ПетуШок - ничего худого не скажу, но увлёкся он кур гонять - и забрали Петю. И он меня не понимал, смеялся: "Эх, ты, Лебедь! Фигнёй маешься! Пока молод - топчи курей, Лебедь ты эдакий! Понимекаешь? Курей топчи и корм склёвывай, ясно?"
Ясно, конечно, ясно.
Я перемен хотел, а мне говорили: да будут тебе перемены, не сомневайся, придёт "забой" - вот тогда скукотища и закончится.
Не знаю. Только, думаю, и "забой" не позволит летать в дальние страны. Птичницы про "забой" молчат. Будто тайна великая. А я думаю - нет, это светлое будущее не по мне. Я любому воробышку по-хорошему завидую. А куры так считают: кормят, ну, и ничего больше не надо.
Халява, как говорил мой друг ПетуШок. А я так думаю: халявы не бывает. За всё платить придётся, за каждое зёрнышко комбикормов. И ещё неизвестно - как.
Не халява, думаю я, а судьба.
Да, не по-куриному у меня всё.
Ну, лебедь - он лебедь и есть, что с меня взять. Так все говорят. Все порядочные куры.
Они за грамм привеса борются. Друг перед другом гузками покачивают. Окорочками красуются.
Куда мне - с шеей-то.
Я все силы кладу, чтоб таким быть, как все - да не могу. Просто уж приходится мириться со статусом урода, лебедя. И с судьбой бройлера себя мирю изо всех сил.
Вот утром, раньше, чем обычно, пришла моя Валерия, я удивился - что рано? А она в пакете курицу карликовую притащила - и ко мне. Вид у неё странный-престранный.
- Тихо, - говорит, - только тихо! Я тебе "сменку" принесла!
А, "сменку", знаю, знаю, многие птичницы потихоньку приносят на фабрику карликовых курочек, а домой бройлеров покрупнее тащут.... Неужели я попаду домой к Валерии!
Я в неописуемый восторг пришёл. Не пикнул, когда она меня в пакет запихала - хотя страшно было жутко...
И в полной темноте, в тряске - куда-то.
О чём только не передумал.
И вот остановились. Пакет открывает, достаёт меня.
Господи, ослепительный мир! Солнце, трава, горы... Небо.
Какой огромный мир!
Верчу шеей своей несуразной. Стою смирно.
- Ну, - говорит Валерия. - Красавец... Лети. Лети, милый. Живи. К людям на пушечный выстрел не приближайся - запомни! Это смерть. Орлов избегай, хищников. За себя стой - ты сильный. Корм всегда найдёшь - голод подскажет. А свобода слаще всего. Вот и лети. Помни обо мне, лети! Крыльями взмахни - и лети, и маши крыльями - сумеешь, лети, не бойся ничего - забудь всё бройлерное!
Она потёрла кулачком глаза.
Я потёрся клювом о её колено.
Понял, что надо лететь и не возвращаться. Понял - куда: там, где солнце, там и тепло, и светло, и всё цветёт, всё живёт, всё интересно.
Она погладила меня и легонечко подтолкнула.
- Осень, - почему-то сказала она. - Прощай.
Я взмахнул крыльями и взлетел.